– А теперь – о завтрашнем дне: два штурмовых орудия, скорее всего, к нам вернутся. Их нам заказал еще и полк. Кроме того, завтра нас будут поддерживать артиллерия и 13-я рота со своими тяжелыми гаубицами. Теперь у нас будет больше огневой мощи, и нас не бросят, как сегодня в полдень. Когда я разговаривал с командиром «штурмгешютце», лейтенантом Хемпелем, он сказал – если он будет, то не раньше 09.00. Для нас это означает, что до того мы не сможем начать. Когда рассветет, нам придется тщательно осмотреть местность с развалинами, и пусть их обстреливает наше тяжелое оружие. Когда придут штурмовые орудия, моя рота идет в бой с ними. Гроссман, ты идешь со вторым орудием и двумя отделениями справа и слева от улицы, я веду остальных тоже по обе стороны улицы, с первым орудием, которым командует лейтенант Хемпель. Вы, герр Фукс, идете следом со своей ротой, где-нибудь справа-сзади. Смотря по реакции противника, вы будете знать, что делать, и сможете прикрыть мою роту огнем справа. Ули, следи за ситуацией и развернись за обеими ротами как резерв. Мы с тобой свяжемся, если ты будешь нужен. И держите связь. Якобс, ты действуешь своими пулеметами и минометами, чтобы не дать противнику поднять голову. Все узнаваемые цели должны уничтожаться как можно быстрее. От слов к делу, господа! Мы должны быть чертовски внимательны, и, возможно, нам придется вести бой вкруговую, раз мы не знаем, где в этом хаосе прячется «Иван». Вопросы? Нет! Тогда до завтра, надеюсь, ночь будет спокойной. Гроссман, на минутку.

Три моих товарища покинули командный пункт.

– Гроссман, когда придут два «штурмгешютце», ты остаешься со второй пушкой. Мы оба должны оставаться в пределах слышимости от командиров и – если нужно – перекричать шум двигателя, чтобы сообщать о препятствиях. И скажи солдатам, чтобы держались подальше от машин! Их будет тянуть туда, как магнитом, потому что инстинктивно кажется, что за ними можно спрятаться. На самом деле все наоборот: машины легко замечаются противником. Их легкое оружие бесполезно против брони, но все, кто снаружи, окажутся легкой мишенью. Наше главное предназначение – оберегать орудия от неожиданностей и дать командам чувство безопасности. Если мы не можем общаться с командирами языком жестов, тогда будем стрелять сигнальной ракетой в сторону цели. Ты договорился с соседом слева?

– Так точно, герр лейтенант!

– Еще что-нибудь?

– Нет, герр лейтенант, все ясно.

– Тогда спокойной ночи.

– Спасибо, герр лейтенант!

Я посмотрел на часы: до полуночи еще полчаса.

– Павеллек!

– Герр лейтенант?

– Я немного посплю. Проверь, правильно ли установлены часовые снаружи – и, если что, буди меня.

– Так точно, герр лейтенант. Доброй ночи.

– Спасибо.

На полу командного пункта – это был угол коридора на первом этаже крыла здания, которое мы штурмовали днем – я разбросал щебень, положил под голову планшет, а вместо одеяла расстелил «цельтбан» (камуфляжную накидку. – Прим. пер.). Шлем был наготове рядом с головой, автомат лежал сбоку. Пока я пытался вспомнить, не забыл ли я чего-нибудь, усталость взяла верх.

25 сентября 1942 г.

Штаб LI АК: 06.20 25 сентября 1942 г.

Ночью многочисленные авиационные налеты в городском секторе Сталинграда и в тылу…

Я рывком проснулся оттого, что меня трясли за плечо. Меня разбудил командир группы управления. Секунду я вспоминал, где я, потом пришел в себя. Я посмотрел на часы – было 06.15 25 сентября. Я потянулся и зевнул.

– Герр лейтенант спал, как бревно.

– Ты прав, Юшко. Устал как собака. Что нового?

– Ничего, герр лейтенант, иначе мы бы не дали вам столько спать.

– Принеси воды умыться.

– Сейчас, герр лейтенант.

Я вышел наружу и облегчился. Было еще темно. По всей линии фронта лишь в нескольких местах раздавался шум боя. На небе не было ни облачка, день снова обещал быть жарким и солнечным. Я вернулся в развалины. Ах, как хороша была холодная вода! Ее хватило лишь на небольшое умывание, но холодная жидкость оказала свое живительное воздействие.

Наш шпис отправил к нам ездового полевой кухни с двумя канистрами горячего кофе. Теперь у каждого была возможность попить горячего с сухим пайком, и мы смогли наполнить фляжки. Только в такие моменты понимаешь, как важно иметь «ротной матерью» ответственного человека.

Появился батальонный связной Марек.

– Герр лейтенант, сообщение из батальона. Герр майон Вайгерт принял командование. Задача – дойти до Волги – остается в силе. Штурмовые пушки на подходе. Наблюдатели от артиллерии будут развернуты в вашем секторе, и герр майор желает герру лейтенанту и вашим людям всего наилучшего.

– Спасибо, Марек. Сообщи герру майору, что на передовой все в порядке и атака начнется, как только придут «штурмгешютце».

– Так точно, герр лейтенант. И да, я почти забыл: лейтенанта Вайнгертнера сменит новый офицер. Он прибыл прошлой ночью с герром майором Вайгертом; его зовут гауптман Функе. Я должен доставить его к лейтенанту Вайнгертнеру, показать ему все и возвратиться с лейтенантом Вайнгертнером в батальонный штаб.

– Прибыли ли еще офицеры?

– Нет, герр лейтенант.

– Тогда доложи герру майору, что мы будем рады служить под его командованием и что на передовой все в порядке. Я сообщу командирам 6-й и 8-й рот, что гауптман Функе принял командование 5-й ротой.

Марек убежал.

Итак, наш батальон было решено усилить одним-единственным офицером. А когда придет пополнение унтер-офицеров и рядовых? Мы не могли продолжать атаковать с таким малочисленным боевым составом. Вчера нам повезло. Но что принесет сегодняшний день? Что за положение? Я не был против того, чтобы моего друга Ули отозвали в штаб и что гауптман Функе примет его должность. Ули был не младше нашего командира, но, по крайней мере, он знал, с чем мы столкнулись на фронте.

Офицер не мог заменить отчаянно нужного обстрелянного бойца на передовой. Надеюсь, кто-то наверху заметит этот факт и попытается поправить дело.

До того как рассвело, я вызвал к себе командиров 6-й и 8-й рот, а также фельдфебеля Гроссмана. Я сообщил им о смене командования батальона, а также о смене лейтенанта Вайнгертнера гауптманом Функе, с которым мы скоро познакомимся. Лейтенант Фукс был в соприкосновении с левым флангом III батальона гауптмана Риттнера, моя рота – с правым флангом разведбата-171.

– Господа, самое важное сегодня – то, что обе вчерашние самоходные пушки придут нас поддержать. Кроме того, в нашем секторе будут работать наблюдатели от артиллерии, как сообщил со связным герр майор Вайгерт. Желаю всего наилучшего. До свидания.

Мои товарищи отправились обратно в свои части. Теперь нужно было ждать, пока не появится лейтенант Хемпель и две его пушки. Ожидание сильно испытывает нервы на прочность. Я и не заметил, как вокруг все залил яркий солнечный свет. С тремя солдатами из группы управления я из укрытия осмотрел местность перед нами. Для лучшего обзора Павеллек и я забрались по лестнице – полностью заваленной обломками – на второй этаж. Через бинокли мы просмотрели дома напротив, ища признаки присутствия неприятеля. Они, наверное, хорошо замаскировались; мы ничего не увидели. Одно было ясно: мы не могли двигаться так же в лоб, как вчера. Первым делом, перед нами были лишь большие здания или развалины – отдельные деревянные дома сгорели; во-вторых, «Иван» был уже предупрежден вчера, и, в-третьих – нам нужно было со всей осторожностью двигаться от здания к зданию, чтобы не попасть в засаду. Тем временем стрелки часов медленно доползли до 09.00. Скоро должен появиться лейтенант Хемпель. Солнце красным кругом висело над Волгой. День во всех смыслах будет жарким. Артиллерия с обеих сторон добрый час играла свою музыку. Сначала был слышен выстрел, потом свист снаряда где-то высоко над головой, а потом где-то далеко впереди или позади раздавался взрыв. Мы слишком хорошо узнавали эти звуки боя. Поскольку они не задевали нас, мы не беспокоились зря. Тяжелые минометы, с характерным хлопком выстрела, были гораздо хуже. Или снаряды «ратш-бума», когда неизвестно, что ты слышишь раньше – выстрел или разрыв.

Я услышал сзади лязг гусениц. Слава богу! Это, наверное, лейтенант Хемпель. Мы осторожно спустились. С лестницы я увидел оба штурмовых орудия, огибающих угол дома. Пару секунд спустя они встали за моим командным пунктом. Лейтенант Хемпель и вахмистр (чин в артиллерии, соответствующий фельдфебелю. – Прим. пер.), командир второй машины, вылезли наружу. Хемпель улыбнулся мне:

– Ну, мы смогли, герр Холль. Я доложил командиру, как хорошо мы вчера взаимодействовали и что сегодня вы снова в нас отчаянно нуждаетесь. Так что ему было просто отправить нас сюда, раз уж мы получили приказ от армейского корпуса помочь вашей дивизии.

– Значит, мои настойчивые запросы командиру батальона достигли цели. А теперь – к делу. У вас есть карта или мы можем обойтись без нее и просто дать вам факты?

– Думаю, последнее будет лучше. Вам нужно дойти до берега Волги. Ваш правый край ограничен Царицей. Левый край – асфальтовая улица. Мы направлены для взятия района между ними. Когда улица раздвоится или появится перекресток, вторая пушка повернет вправо. Важно, чтобы солдаты, прикрывающие пушку, оставались с машиной, к которой они приданы, – либо с правой, либо с левой стороны улицы.

– Ясно. Я уже подробно обсудил это с командиром взвода, фельдфебелем Гроссманом.

Фельдфебель Гроссман слышал наш разговор, потому что ушел со своего поста сразу же, как заметил штурмовые орудия.

– Гроссман, бери отделения Роттера и Ковальски. Я возьму отделение Диттнера и группу управления. И держи дистанцию со «штурмгешютце», но все время оставайся в визуальном контакте с командиром. Когда мы можем выступить, герр Хемпель?

– Мы готовы.

– Хорошо, тогда готовность десять минут. Мы пойдем сообщим солдатам. Гроссман, ты знаешь расклад. Я пойду за первым орудием, ты идешь за вторым. Наши соседи справа и слева идут так же. 8-я рота обер-фельдфебеля Якобса и 5-я рота тоже знают, что им делать. Всего наилучшего, Гроссман!

Он кивнул и ушел к своим.

– Юшко, приведи группу Диттнера, но осторожно, мы не хотим, чтобы «Иван» знал.

– Так точно, герр лейтенант!

Оба командира забрались обратно в люки, моторы мягко урчали на холостом ходу.

Пришел обер-ефрейтор Диттнер со своим отделением. Я приказал ему все время двигаться примерно параллельно «штурмгешютце» на левой стороне улицы. Я с группой управления собирался держаться правой стороны. Десять минут истекли. Короткий сигнал согласия между лейтенантом Хемпелем и мной – и к вою моторов добавился лязг гусениц. Начался еще один день боев. Когда орудие Хемпеля развернулось в сторону асфальтовой дороги, группа Диттнера рванулась к левой стороне улицы, за ней последовал и я, используя подвернувшиеся укрытия. Я оставался с группой управления на правой стороне улицы. В первом квартале, лежащем за многоэтажным домом, не было никакого движения. «Штурмгешютце» осторожно подъехал ближе. Слева Диттнер пробирался вперед со своим отделением. Мы двигались очень осторожно, потому что не знали, где противник. Сосредоточенным броском на 30 метров мы достигли первого дома, проверили его и попытались найти противника. Ничего.

Хемпель осторожно подъехал к дому. Второе орудие вышло вперед и развернулось направо на боковой улице позади нас. Фельдфебель Гроссман и оба отделения следовали справа и слева. По моей команде оба отделения бросились вбок и прочесали переднюю сторону здания. Мы замерли на пару мгновений, пока наши товарищи разворачивались влево на параллельной улице. Я видел, как отделение бежало назад на другую сторону улицы. Отлично, ребята! Потом снова двинулось наше орудие. Поскольку оба командира могли переговариваться по радио, случайностям не было места. За зданием шла другая боковая улица. Мы подкрадывались к перекрестку, прочесывая кварталы справа и слева, ожидая опасности с любой стороны. Выстрел из пушки справа, где был фельдфебель Гроссман, показал, что противник, наконец, показался. Был слышен пулеметный и ружейный огонь, продолжаясь дальше вправо. Рота Фукса тоже вошла в контакт с противником. Рядом с нами ничего пока не происходило. Однако когда мы вышли на перекресток, то попали под пулеметный огонь. Поток пуль поразил «штурмгешютце». Тщательно нацеленный ответный удар заткнул пулемет. Мы залегли. Теперь мы попали под ружейный и минометный обстрел из развалин соседнего дома. По попаданиям на стороне неприятеля я увидел, что обер-фельдфебель Якобс и его люди открыли ответный огонь. Криком поверх работающего мотора цели, которые были мне прекрасно видны и создавали для нас проблему, были переданы лейтенанту Хемпелю. Я оставался рядом с орудием, не забывая о собственной безопасности. Со временем противник вернулся к жизни по всему сектору. Неожиданно открыла огонь артиллерия с обеих сторон. Заварилась такая каша, что было трудно понять, с какой стороны прилетал гостинец, но хаос боя не заставил нас забыть о своем деле. Гнезда противника в секторе нашей атаки уничтожались один за другим. Из-за наших двух пушек мы неожиданно оказались на острие атаки. Правый и левый соседи отстали. Возможно, поэтому мы неожиданно оказались под фланкирующим огнем винтовок и пулеметов из соседнего сектора. Легкораненые поспешили назад, на перевязочный пункт, открытый на моем последнем командном пункте. Два тяжелораненых получили первую помощь и при первой возможности отправлены в тыл.

Я полностью охрип от криков лейтенанту Хемпелю об обнаруженных целях. Когда я пытался говорить нормально, не выходило ничего, кроме карканья.

Лейтенант Хемпель крикнул мне, что оба орудия должны отойти в тыл: у них кончались боеприпасы. Им нужно перегруппироваться и заправиться, а потом, через час, они вернутся.

Я посмотрел на часы. Было 14.10. Куда девалось время?

Я приказал оставаться в укрытиях и ждать возвращения орудий. Теперь у меня было время составить письменное донесение командиру батальона. Неметц доставит его на КП батальона. Группа Диттнера окружила нескольких русских, прячущихся в подвале взятого нами здания. Они не оказали сопротивления нашим солдатам и мгновенно сдались. Их привели ко мне. Им было от 20 до 40 лет. Через Павеллека я спросил двух солдат помоложе, откуда они. Они ответили: «Мы из польской Украины недалеко от Лемберга».

С помощью Павеллека я спросил, не прячутся ли в развалинах другие их товарищи. Они ответили утвердительно и добавили, что некоторые из них больше не хотят воевать. Я дал пленным закурить. Они были удивлены и счастливы. Они видели, что мы такие же, как они. Что им наговорила о нас советская пропаганда!

Я повернулся к двум молодым украинцам и спросил, готовы ли они без оружия вернуться к своим товарищам и убедить их сдаться. Я также предложил им остаться с нами и продолжать воевать.

Они посовещались и, после короткого обсуждения, согласились. Они подчеркнули, что вернутся, несмотря ни на что. Мне хотелось проверить, верны ли мои предположения. Если они вернутся с другими, не желающими воевать, это облегчит нам работу. Если я ошибся, тогда ущерб от потери двух пленных будет невелик. В тот момент казалось, что вся линия фронта взяла передышку. Огонь пехоты был беспорядочен, тут и там разрывались снаряды. Солнце сияло, не обращая ни на что внимания. Чтобы осмотреться вправо и влево, я пополз вдоль стены к углу дома. Я осторожно заглянул за угол и увидел, как дальше шла улица и какие препятствия нас там ждали. Я мгновенно убрал голову, а затем выглянул снова. Нет, мне не казалось. Не более чем в трех метрах от меня я видел человеческую голову. Голову, и ничего более! Остального тела не было, и его нигде не было видно.

Если бы мы в тот момент атаковали, я удостоил бы ее мимолетного взгляда. Но теперь, пока мы ждали возвращения «штурмгешютце», у меня было время подумать о ней. Голова была чисто отделена от тела. Но где оно? Я невольно подумал о Саломее, которая приказала принести ей на блюде голову Иоанна Крестителя.

Улица незаметно спускалась к Волге. Мы еще не могли увидеть реку, потому что взгляд упирался в дома и руины. Противника тоже не было видно. Я вернулся к группе управления. Вернулись ли украинцы? Пятеро оставшихся пленных сгрудились в углу у входа. Их охранял один солдат. Когда вернется лейтенант Хемпель с орудиями, я прикажу отвести их в тыл. И тут из-за груд щебня слева от нас выскочили оба украинца. Я не мог поверить глазам: с ними было – выходя один за другим из проема между кучами – один, два, девять, тринадцать, двадцать два человека! Господи, я не мог поверить глазам! Они оба ухмылялись и явно гордились успехом. Унтер-офицер Павеллек обменялся с ними несколькими словами и сказал: «С них хватит!»

– Спроси их, есть ли у них тяжелое оружие.

Они ответили отрицательно. Только винтовки и несколько пулеметов. Артиллерия стреляет с другого берега Волги, и тяжелые минометы врыты вдоль берега по эту сторону реки.

Расспросив их, я узнал, что их боевой состав в моем секторе – лишь 100–150 человек. С ними лейтенант и младший лейтенант, а также несколько сержантов и ефрейторов. Штаб с офицерами более высокого ранга и комиссаром расположен на берегу Волги.

Пленные были немногословны и подозрительны. Я передал им через Павеллека, что им нечего бояться, что с ними будут обращаться, как положено, и отведут их в тыл. Два человека из группы Диттнера получили приказ доставить пленных на КП батальона и немедленно вернуться в отделение.

Я отвел обоих украинцев в сторону и попросил Павеллека передать им: «Лейтенант хочет узнать, не хотите ли вы остаться с нами. Вам не нужно будет воевать. Но когда у нас будут раненые, вы им поможете и вынесете их. Вас будут кормить так же, как нас, и будут хорошо относиться».

Они обсудили предложение и спросили: «А что потом?»

«Лейтенант даст вам документ, гласящий, что вы помогали раненым немцам и что с вами нужно хорошо обращаться».

Еще одна короткая дискуссия, и Павеллек перевел: «Мы согласны. Но мы ни при каких обстоятельствах не будем брать оружия в руки».

– Скажи им, что я этого и не жду. Спроси, как их зовут.

Маленького, плотного и темноглазого звали Петр, худого и более высокого звали Павел.

Я сказал Юшко позаботиться о них.

Где же штурмовые пушки? Час давно прошел. А, я их слышу! Сосед также слышал лязг гусениц и знал, что бой скоро продолжится.

Когда машины прибыли на позиции, из люка высунулась голова командира. Тем временем второе оружие поехало вправо, к фельдфебелю Гроссману.

– Все заняло чуть больше времени, но теперь можно начинать. Что-нибудь произошло за это время? – спросил командир первого орудия.

Я вкратце доложил ему о том, что произошло за последний час. Я также доложил о своих наблюдениях за продолжением улицы, а также то, что сказали пленные о численности противника. Лейтенант Хемпель сказал:

– Второе орудие докладывает, что все готово.

– Тогда вперед!

Мотор был запущен, гусеницы шевельнулись, тяжелый колосс – без которого нам было бы очень трудно – начал движение. Мы подождали, пока машина Хемпеля повернет на улицу, идущую к Волге. Потом, как и раньше, мы пошли за ней, растянувшись справа и слева. Нас приветствовал ружейный огонь. Теперь противнику было во что стрелять. Хемпель остановил машину, потому что заметил, что мы отстаем. Мои люди на обеих сторонах улицы вели ответный огонь по целям, которые видели. Включились даже тяжелые минометы и крупнокалиберные пулеметы 8-й роты. Мы не могли двигаться дальше, потому что противник стрелял со всех сторон. По нас стреляли с верхних этажей, справа, затем слева перед нами. Откровенные мир и тишина, царившие парой мгновений раньше, превратились в свою полную противоположность.

Противник не упустил случая. Неожиданно сзади появились тяжело дышащие солдаты. Рядом со мной плюхнулся гауптман и сказал, задыхаясь:

– Функе, я командую 5-й ротой, и мне в батальоне приказали вас поддержать.

По его манерам я понял, что боевого опыта у него нет или почти нет. Я ответил:

– Холль, командир седьмой.

– Знаю. Почему мы не наступаем? Мы должны идти со «штурмгешютцами» и продолжать атаку!

Что я мог сказать этому человеку в этой ситуации, в присутствии рядовых, некоторые из которых были совсем рядом?

Этот человек был гауптманом, а я – лейтенант.

– Герр гауптман, нужно идти на некотором расстоянии от оружия. Если вы этого не сделаете, вы труп.

Этот идиот не собирался слушать моих советов: он скомандовал отделению из 5-й роты следовать за ним, и в следующий момент кучка из 8–10 его людей сгрудилась за штурмовой пушкой. Противник немедленно сосредоточил огонь на этой цели. Мы ответили более мощным огнем со своей стороны в попытке уничтожить проявившего себя противника. Полного успеха мы не добились. Один солдат уже лежал на земле. Другой закричал; держась за плечо, он побежал к нам. Тут схватил пулю и гауптман: он схватился за правое бедро и согнулся от боли. Два солдата сгребли его, и все отделение побежало обратно, стараясь бежать как можно быстрее. Весь кошмар занял всего несколько минут. Я был в ярости. Этот «герой», до сего дня не бывший ни единого момента на передовой, пытался доказать свою храбрость. Результат – один убитый, один тяжелораненый, два раненных средне и он сам с простреленным бедром. Этот кретин лучше бы оставался дома, или куда он теперь попадет.

После недолгого молчания я припечатал его: «Видите, что вы наделали! Но вы не хотели принимать советов от простого лейтенанта!»

Он был пристыжен и подавленно сказал: «Вы правы, следовало к вам прислушаться».

Я отвернулся. Гауптман, которого поддерживали с обеих сторон, ухромал в тыл. Его гастроль с солдатами не продолжалась и дня. В любом случае я точно опишу все это в рапорте командиру. В бою мы лучше обойдемся без таких эрзац-командиров. В подобных уличных боях отсутствие боевого опыта было равносильно смертному приговору.

Тем временем моя рота продвигалась вперед. Пушки тоже. Если мы сможем взять соседний квартал, мы увидим Волгу. С удовлетворением я увидел, что левый сосед продвинулся почти столько же, сколько и мы. Мой обзор вправо, где был фельдфебель Гроссман, был ограничен домами и обломками. Там тоже шел ожесточенный бой.

Я снова подобрался к штурмовому орудию. Оно стреляло – как и вчера – только по опознанным целям, с которыми можно было эффективно справляться выпущенным снарядом. Мы приканчивали то, что оставалось.

Мы дошли до следующего перекрестка. Хемпель послал снаряд в сторону боковой улицы слева, где он заметил передвижение противника. Его товарищ на втором орудии двигался справа. В спринтерском забеге через улицу мои люди дошли до домов на другой стороне. Теперь оба орудия были в самой гуще боя. Нужна была хорошая выдержка, чтобы оставаться хладнокровным и не выпускать общей картины боя. Мы благодарили товарищей, которые проламывали путь всем, что у них было, из обоих стволов. Они понимали ситуацию и использовали ее. Они знали, что «Иван» нервничает. Он оттягивался – медленно, продолжая огневое сопротивление. Даже артиллерия противника, чьи снаряды время от времени рвались в секторе боя, не могли оттянуть неизбежного. Поскольку у них не было точных сведений о нашем расположении, большая часть разрывов ложилась слишком близко или слишком далеко. Когда мы, метр за метром, прошли вперед и вышли в центр большого квартала, лейтенант Хемпель просигналил мне, что у него кончились боеприпасы и сегодня он уже не вернется. Он не мог сказать, будет ли он здесь завтра. Я поднял руку над головой в знак благодарности. Наши доблестные союзники скрылись из виду.

Мы не могли на этом остановиться, нужно было дойти до угла квартала, пока русские не заметили изменения ситуации. Пока мы пробивались еще на несколько метров под прикрытием тяжелого оружия, с правого фланга прорвался связной. Рухнув ничком, он тем не менее оказался достаточно близко, чтобы прокричать: «Герр лейтенант, фельдфебель Гроссман убит, командование принял унтер-офицер Роттер».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.