Эдуард Анатольевич Хруцкий
      Криминальная Москва
      От автора
      У каждого города есть своя история. Вернее, не одна, а целых две. Первая - это парадная. За нее Москве давали ордена и звания. О ней писали, снимали кино, показывали по телевизору.
      Вторая - подпольная, следы которой обозначены в ежедневных милицейских сводках.
      В своей книге я хочу рассказать о маленьких московских тайнах. О сыщиках и ворах, художниках и мошенниках, о людях, не нашедших себя в те годы, о которых я пишу.
      В моих историях нет вымысла, в них живут реальные люди, показанные в реальных ситуациях.
      Много лет я собирал материалы о криминальной Москве, но в те годы напечатать это было невозможно.
      Пришло время - и они увидели свет.
      Ну а как это получилось, судить вам, дорогие читатели.
      Я приношу искреннюю благодарность моему другу Петру Спектору, подвигнувшему меня к написанию этой книги.
      Глава 1
      Сыщики и воры
      Профессия Ивана Васильевича
      Жаль, что большинство людей не ведет дневники. Память, конечно, инструмент прекрасный, но перенасыщенность информацией заслоняет многие яркие страницы прошлого.
      Я тоже не хранил старые журналистские блокноты, в которые записывал, кроме всякой ежедневной ерунды для газетной текучки, факты для будущих очерков.
      А жаль.
      Оговорюсь сразу, очерк об Иване Васильевиче Парфентьеве я в свое время написал. Было это в 1959 году.
      Иван Васильевич надел очки, внимательно прочел мое сочинение.
      - Интересно, - усмехнулся он, - как не про меня. Только, знаешь, не напечатают это.
      - Да как же так, - удивился я, - напечатают.
      Я тогда еще многого не понимал. Впервые был написан очерк о начальнике МУРа. Делал я его для журнала "Молодая гвардия".
      В редакции очерк понравился, его запланировали в один из ближайших номеров. Но... Прошло некоторое время, и мне вернули рукопись.
      - Почему? - взволновался я.
      - Не волнуйся, - сказал мне главный редактор Виктор Полторацкий, - ты написал хорошо и интересно. Но есть другие соображения.
      - Какие, Виктор Васильевич? Вы же говорите, что все это интересно.
      Полторацкий посмотрел на меня печально.
      - Запомни: кроме нашего умения, есть еще... - Он ткнул пальцем в потолок. - Я позвоню в журнал "Советская милиция", отнеси его туда.
      Я так и сделал.
      В милицейском журнале очерк провалялся дольше и был благополучно потерян.
      Что интересно, через два года я познакомил Юлика Семенова с Парфентьевым. Вполне естественно, Юлиан немедленно попал под обаяние этого человека и написал о нем блистательный очерк для журнала "Москва".
      Это сочинение разделило судьбу моего материала под названием "Комиссар".
      А Иван Васильевич, хитро усмехаясь, сказал нам:
      - Я же предупреждал.
      Тогда я еще не знал, что в то былинное время ценился не профессионализм, а умение подлаживаться к партийному руководству города. А у Парфентьева это не очень получалось. Многие "наверху" считали его слишком прямолинейным и плохо управляемым.
      Но давайте по порядку.
      Надо сказать, что с 1933 года работа уголовного розыска для печати была засекречена.
      И только в 1957 году на прилавки магазинов легла книга Аркадия Адамова "Дело "пестрых"".
      Наверно, после знаменитого романа У.Коллинза "Лунный камень" в Москве не было такого ажиотажа. Это вообще был первый роман, где появилось слово "МУР".
      Я работал тогда в газете "Московский комсомолец". Аркадий Адамов пришел к нам в редакцию и рассказал много интересного о работе МУРа. А через несколько месяцев были закончены съемки фильма "Дело "пестрых"".
      Один из первых показов нового фильма состоялся в нашей редакции.
      Аркадий Адамов привел к нам в гости Парфентьева.
      Вот уж никак я не ожидал, что легендарный комиссар милиции окажется невысоким плотным человеком. Тем более что в фильме его играл весьма импозантный актер Владимир Кенигсон.
      После просмотра, когда мы собрались в комнате, где у нас происходили редакционные совещания, главный редактор Миша Борисов сказал мне:
      - Иди к Парфентьеву, договаривайся о материале.
      - Иван Васильевич, - протиснулся я к начальнику МУРа, - мы бы хотели написать о вашей службе.
      - Хорошее дело, - прищурился Парфентьев, - получи разрешение и приходи. Я тебе помогу.
      Это сейчас можно сравнительно легко попасть на Петровку, а тогда...
      В общем, через три месяца я все же прорвался в МУР. Парфентьев принял меня сразу. Войдя в кабинет, я несколько растерялся.
      За столом сидел Парфентьев в синей с серебряными погонами форме комиссара милиции и чинил зажигалку.
      Он кивнул мне, чтобы я сел, и продолжал вставлять в латунный корпус длинную, гибкую пружину.
      Она все время выскакивала и вырывалась у него из рук. Наконец ему удалось поставить ее на место, он отложил зажигалку, встал и протянул мне руку:
      - Пробился все-таки. Молодец, - одобрительно сказал он. - Знаешь что, ты у нас походи, с ребятами познакомься, приглядись. Ко мне можешь приходить в любое время.
      Меня сначала отправили в отдел, занимающийся борьбой с мошенниками, к молодому оперу Эдику Айрапетову.
      Материал для первой публикации я собирал скрупулезно и тщательно. Кочевал со своим блокнотом из отдела в отдел, записывая занимательные истории, ездил с оперативниками на обыски и задержания.
      Собрав полный блокнот историй, я пошел к Парфентьеву.
      - Ну, ты еще не сбежал? - засмеялся он. - Насобирал кошмарных историй? Ты наших ребят меньше слушай, они столько знают, что вполне на целое собрание сочинений наговорить смогут. Ты пока все эти ужасы забудь, сейчас очень важна профилактика преступлений. Предотвращение противоправных действий - наша важнейшая задача. Вытащить человека из дерьма гораздо легче, чем ловить его потом.
      Это предложение мне явно не понравилось. Писать о каких-то душеспасительных беседах, в то время как сыщики ловят матерых уголовников.
      Но чем больше я разговаривал с оперативниками, которые занимались профилактикой, тем интересней было работать.
      Меня знакомили с подопечными, позволяли встречаться с ними и разговаривать.
      Так за короткое время я узнал о нескольких трагических судьбах.
      Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев как раз в те далекие времена встретился на своей крымской даче с писавшим ему письма раскаявшимся уголовником.
      Я не знаю, как сложилась жизнь собеседника Хрущева, но профилактическая работа стала чудовищно модной.
      Опять заговорили о перековке, о новых социалистических методах воспитания.
      Но тогда, в МУРе, я еще этого не знал и заинтересованно выслушивал истории бывших воров и налетчиков.
      Когда у меня скопился материал, я пришел к Парфентьеву.
      Время было позднее. Иван Васильевич налил мне стакан крепчайшего чая, достал бутерброды, завернутые в жирную бумагу.
      - Ешь. Бутерброды с домашними котлетами, очень вкусные.
      Мы пили чай, и я рассказывал ему о своих встречах с "завязавшими" уголовниками.
      - Ты не очень-то увлекайся их рассказами. Запомни: уголовники и шлюхи наврут такое, что вашему брату журналисту самому не придумать. Ты вот три истории рассказал. Гаврилова, домушника, я хорошо знаю. Этот вполне завязать может. А остальные... Знаешь поговорку: "жид крещеный, конь леченый, вор прощеный..."
      Комиссар так и не успел договорить. Дверь кабинета раскрылась, и влетел Эдик Айрапетов.
      - Иван Васильевич! На Трубной в квартире троих завалили.
      - Еду.
      Парфентьев открыл ящик стола, вынул пистолет в кобуре без крышки, приладил ее на ремень.
      - Ну, чего сидишь? Хотел увидеть кошмарную историю, вот она и случилась. Поехали.
      В переулке на Трубной мы вошли в приземистый двухэтажный дом. У подъезда стояла "скорая" и несколько оперативных машин.
      На ступеньках сидели младший лейтенант и огромная овчарка.
      - Ну что? - спросил его Парфентьев.
      - Довела до трамвайной остановки, там след поте ряла, товарищ комиссар.
      - И то дело. Где "скорая"?
      - В квартире.
      - Кто там еще?
      - Следак из прокуратуры.
      - Пошли, - это относилось ко мне.
      Мы поднялись на второй этаж, вошли в распахнутую дверь квартиры.
      Я почувствовал странный, назойливый запах. И никак не мог понять, чем пахнет. Только под утро, когда я шел домой по пустым рассветным бульварам, понял, что это запах людской крови. Убийцы зарубили топором всю семью мужа, жену и двоих детей.
      А пока я находился в квартире и наблюдал за работой опергруппы.
      - Стой здесь и смотри. Никуда не лезь и руками ничего не трогай, а то оставишь пальчики и потянет тебя прокуратура за убийство, - усмехнулся Парфентьев. Через некоторое время ко мне подошел Эдик Айрапетов. Я уже разбирался в муровской структуре и поэтому удивился:
      - Ты что здесь делаешь? Это же особо тяжкие.
      - Моих клиентов замочили. Это татары-золотишники. У нас были данные, что они крупную партию "рыжья" должны купить.
      - Что именно?
      - Золотые десятки. Пойдем, я тебе их тайник покажу.
      В одной из комнат кровать с никелированными шишаками была выдвинута на середину. В углу часть пола была поднята, как крышка.
      - Смотри. - Эдик посветил фонарем.
      На оцинкованном дне тайника сиротливо лежало колечко с каким-то камушком. Видимо, второпях убийцы его не заметили.
      Мы вышли из этой квартиры на рассвете. Город был тихим и сонным.
      - Тебя отвезти? - спросил Парфентьев.
      - Не надо, я живу рядом.
      Я шел по утренней Москве, привычной и до слез знакомой, а перед глазами стояли носилки с трупами, которые проносили санитары мимо меня. Откинулся брезент, и я увидел вместо лица кровавую кашу.
      Тогда, впервые столкнувшись с убийством, я думал о том, что жизнь не такая уж длинная. В любой момент может появиться урка с топором и...
      И тогда, не по книге Адамова, а по тому, что я увидел этой ночью, я понял, что такое работа сотрудника угрозыска.
      В квартире убитых, в отличие от фильма "Дело "пестрых"", Парфентьев не командовал, не распоряжался громогласно.
      Он о чем-то тихо говорил оперативникам, они ему что-то рассказывали. Не было трагизма и патетики.
      Люди работали. Делали свое привычное дело. Я до сих пор помню ребят-сыщиков, на рассвете куривших у машины. Лица у них были усталые, как у людей, выполнивших тяжелую и неприятную работу.
      По сей день я благодарен Ивану Васильевичу, что он взял меня на это убийство. Именно в этой, пахнущей кровью квартире я впервые узнал, что такое сыск.
      На следующий день, когда я пришел в МУР, встретил комиссара в коридоре, во всем его мундирном блеске. Он ехал в горком партии.
      - Ну, - усмехнулся он, - кошмары не снились?
      - Пока нет.
      - Ну и хорошо. Я часика через два вернусь и разыщу тебя.
      Конечно, об Иване Васильевиче Парфентьеве можно написать не очерк, а целую книгу.
      Он начинал свою работу постовым милиционером и закончил комиссаром милиции третьего ранга.
      От постового - до начальника МУРа.
      В 50-м году, за семь лет до нашего знакомства, он ликвидировал одну из самых страшных банд - банду Пашки Америки.
      Он никогда не любил говорить о своих делах. Предпочитал рассказывать о Сергее Дерковском, Владимире Чванове, Игоре Скорине.
      Не знаю, была это скромность или осторожность человека, начавшего свой путь в органах при самых кровавых наркомах. Не знаю. Знаю только одно - он был первым начальником МУРа, издавшим книгу своих криминальных историй.
      К сожалению, она так и не была переиздана.
      Так уж случилось, что мне пришлось уехать из Москвы, а когда через год с лишним я вернулся, Иван Васильевич ушел из МУРа, в котором командовал больше десяти лет. Это был абсолютный рекорд. Ни один начальник не продержался столько на своем посту.
      Конечно, отправить такого профессионала сыска, как Парфентьев, командовать Управлением вневедомственной охраны, было не по-хозяйски.
      Но кто тогда об этом думал?
      Власть прощает себе всё, не прощая своим защитникам даже маленьких промахов.
      Мы продолжали встречаться. Иван Васильевич приезжал к нам в редакцию. Мы часто собирались за рюмкой в его квартире.
      Иван Васильевич работал над новой книгой. Мне довелось читать отрывки из нее. Но где она?
      После смерти Ивана Васильевича я пытался разыскать эту рукопись, чтобы издать вместе обе книги, но так и не нашел.
      Конечно, можно было написать о громких делах, погонях и засадах. Но я решил написать о человеке, который терпеливо возился с начинающим журналистом, показывая ему изнанку жизни и делая так, чтобы эта изнанка не вызвала у него психологического отторжения.
      Многие мои коллеги любят формулировку "прирожденный сыщик". Так не бывает. Человек рождается не для того, чтобы разгребать кровь, горечь и грязь.
      Оперативниками становятся по стечению жизненных обстоятельств. Сыщик это профессия. А понятие это состоит из многих компонентов. За много лет работы в криминальной теме я убедился, что плохой человек не станет хорошим сыщиком. Потому что в этой профессии главное - прикоснуться сердцем к чужой беде.
      Конечно, нынче, говоря об Иване Васильевиче Парфентьеве, многие люди вспоминают разное.
      Я видел людей, которые на дух не переносили начальника МУРа, считая его слишком жестким человеком. Но есть и те, которые вспоминают о нем тепло и добро.
      Мне не довелось присутствовать при том, как комиссар Парфентьев устраивал разносы подчиненным. Правда, я видел, с какими лицами выходили из его кабинета мои муровские приятели.
      Но я знаю и другого Парфентьева, заботившегося о бытовых нуждах своих сотрудников.
      Сегодня, когда я пишу этот материал, я вспоминаю веселого, лукавого человека. Я вспоминаю бойкую скороговорку и прищуренные глаза.
      Один раз, на Трубной, я видел сыщика Парфентьева. Он был собран, стремителен и немногословен. Лицо его было жестким и злым.
      В жизни каждого человека есть этапные, знаковые встречи, которые, как выясняется позже, оказывают влияние на всю оставшуюся жизнь. Дружба с Иваном Васильевичем помогла мне на долгие годы выбрать главное направление в моей работе.
      И я всегда буду жалеть об ушедшем времени и стараться хоть мысленно вернуться обратно в пережитое. Потому что там рядом со мной жили все мои ушедшие друзья.
      Особо опасные
      Когда это было?.. Давно, чудовищно давно. Сейчас порой кажется, что этого и не было вовсе.
      ...Я проснулся от скрипа двери и сразу увидел за огромным окном черепичные крыши, зелень каштанов и березовый скос холма.
      Дверь отворилась, и в комнату вошли мой дядя в форме и человек в расстегнутой желтой кожанке - такие по ленд-лизу получали наши летчики - и светло-серых брюках.
      Но не она, естественно, не кожанка, привлекла мое внимание. На брючном ремне висела затейливая кобура.
      Человек с пистолетом был весел, рыжеват и светлоглаз. Он улыбнулся мне, подмигнул и сказал:
      - Привет.
      А потом сразу же исчез за дверью.
      - Дядя, кто это?
      - Майор Скорин, мы вместе работаем.
      Было лето 45-го. Первое мирное лето. Родители отправили меня на каникулы к дяде, в Ригу...
      Начальнику уголовного розыска Латвии Игорю Скорину тогда было двадцать шесть лет, а мне всего двенадцать. И, конечно, ни он и ни я не знали, что через тринадцать лет мы встретимся в МУРе, подружимся на долгие годы, до весны 98-го, когда я проводил его в последний путь.
      В 58-м я после долгих мытарств пробился в МУР и доставал оперативников своими расспросами, а они говорили мне:
      - Пойди к Скорину. Он расскажет тебе о банде Митина. О последней банде.
      О бандгруппе из Красногорска, наводившей ужас на Москву почти три года, я и сам кое-что слышал.
      Рассказы были самые фантастические. Так, сразу после войны слагали легенды о "Черной кошке", которая на самом деле была группой пацанов-ремесленников с Пушкинской улицы. Возглавляли ее шестнадцатилетний Витька Панов и семнадцатилетний Фима Шнейдерман.
      Залетели они на первом же деле - на квартирной краже в доме № 8 на той же Пушкинской улице.
      При обыске на квартире Панова нашли лист бумаги с заголовком: "Кодла "Черная кошка"", далее была изложена программа "новой блатной группировки" и стояло восемь подписей.
      Каково же было изумление сыщиков, когда увидели, что у всех восьми задержанных на руке красовался рисунок наколотой черной тушью кошки.
      Времена были тяжелые. Бандиты в Москве свирепствовали, прямо как нынче, и ушлые опера списали на группировку с романтическим названием практически все нераскрытые налеты.
      Так родилась легенда.
      Слухи о "Черной кошке" наводили ужас на московских торгашей и спекулянтов.
      Народный эпос тех дней гласил, что прежде, чем ограбить квартиру, бандиты рисовали на ее дверях изображение кошки.
      Сейчас любой человек понимает, что это невероятная глупость. Но тогда, особенно после войны, когда преступность в Москве была чудовищной, люди свято верили в лихих разбойников.
      Мы, пацаны, как могли претворяли этот миф в жизнь. Старались, как учила пионерская организация, "сказку сделать былью".
      В нашем доме жил директор магазина. Ежедневно на его дверях мы рисовали кошачью морду.
      Торговая семья тряслась. Так продолжалось до тех пор, пока опера из 10-го отделения не сели в засаду, выше этажом, и не отловили нашу компанию и не надрали всем уши.
      Впервые банда Митина дала о себе знать в 1950 году.
      Как хорошо я помню это время. Город жил в ту пору весьма неплохо. После денежной реформы 1947 года, после неурожая и голода Москва, все-таки столица сталинской империи, выглядела сыто и пьяно. На каждом углу работали пивные; рестораны, забитые гуляющей публикой, гудели до четырех утра, а Елисеевский магазин казался просто гастрономическим храмом.
      Внешняя, показушная сторона города напоминала знаменитый разворот из книги "О вкусной и здоровой пище", изданной по инициативе самого Микояна.
      Мы, молодые, часто собирались, чтобы послушать запрещенный джаз или песни Лещенко и Вертинского. В нашей компании был студент актерского факультета ГИТИСа Леша Шмаков, он удивительно здорово читал стихи Есенина и пел их под гитару.
      Не удивляйтесь, Сергей Есенин в те годы был полузапрещенным поэтом.
      Не знаю, как было у моих товарищей, но меня всегда наставляли родители:
      - Если заговорят о политике, немедленно уходи.
      А в 1950 году начали добавлять и другое:
      - Начнутся всякие разговоры о бандитах - уходи.
      В те былинные годы получить 58-10 УК РСФСР было легче, чем доехать на трамвае от Тишинского рынка до Сокольников.
      Тогда я не мог этого понять. Но работая в 1990 году с документами по банде Митина, наткнулся на докладную записку начальника УМГВ Москвы, комиссара госбезопасности третьего ранга (генерал-майора, по-нынешнему), на имя министра госбезопасности генерал-полковника Абакумова.
      В документе том руководитель столичного ГБ доносит, что о не установленной пока банде по городу стремительно распространяются панические слухи.
      Виктор Семенович Абакумов был человеком крутым, а резолюция его проста, как грабли: "Не знаешь, что делать? Сажать за распространение антисоветских слухов".
      Так что, пока служба уголовного сыска МГБ СССР не повязала банду Митина, райотделы МГБ всласть насажали "врагов народа".
      В банде Митина было четыре участника и три пособника, а по делу о панических слухах уехали "валить древесину" тридцать шесть человек.
      Кстати, пусть никого не смущает название "уголовный сыск". Именно так тогда именовался привыч ный для нас уголовный розыск, переданный, как, впрочем и вся милиция, в систему МГБ.
      Но, несмотря ни на что, слухи о банде распространялись по Москве стремительно. О бандитах судачили в очередях, обсуждали налеты в пивных, говорили со страхом во дворах.
      Прошел слух, что якобы "Черная кошка" бежала с места расстрела и теперь снова шурует в Москве.
      Но вернемся к нашей истории.
      Двадцать шестого марта 1950 года в промтоварный магазин № 61 Тимирязевского района вошли трое. Покупателей было немного, хотя только сегодня в продажу поступил недорогой шевиот, который в те годы считался наиболее расхожим материалом.
      - Всем оставаться на местах! - скомандовал один из нападавших. - Мы из МГБ!
      Как потом рассказывали свидетели, люди не так испугались оружия, как магических букв - МГБ. Трое "из МГБ" согнали всех в подсобку, заперли, забрали 68тысяч рублей, несколько штук дорогой материи и скрылись.
      Сегодня, когда молодые люди узнают об этой цифре, вряд ли она поразит их. Но по тогдашним масштабам цен это было целое состояние. К примеру, автомобиль "Москвич" стоил около девяти тысяч рублей. Ахороший финский домик в Переделкино аж целых двадцать пять.
      Вот и судите: много или мало забрали "рисковые ребята" за один налет. Милиция стояла на ушах. Но никаких результатов. Решили, что банда залетная. Но 16 ноября в том же районе и тем же методом был взят еще один магазин. Налетчики унесли 24 500 рублей. А 10 декабря взяли промтоварный магазин № 69 на Кутузовской слободе. Унесли 61 936 рублей.
      Пока крови не было.
      Но 1 февраля 1951 года старший оперуполномоченный Ховринского отдела милиции Кочкин проверял работу участковых на своей территории. Проверка была плановой, сплошь надуманной и нужна была только для "галочки".
      Вместе с участковым тащились они по февральскому морозу, мысленно матеря начальство и собачью службу. Замерзнув, решили зайти погреться в промтоварный магазин.
      - Капитан, - к Кочкину подскочила одна из продавщиц, - вон, видите, трое стоят?
      - Ну, вижу.
      - Они три раза заходили в магазин.
      Ох, как же не хотелось снова идти на мороз!
      Но трое, да еще магазин! Кочкин с участковым подошли к курящим на улице парням.
      - Документы, - скомандовал опер.
      - А ты кто такой? - спросил человек в кожаном полупальто.
      Кочкин достал удостоверение.
      - Я - старший уполномоченный...
      Он не успел договорить, один из парней трижды выстрелил в него из нагана. Участковый отскочил и начал задирать полу шинели, пытаясь добраться до кобуры. В него тоже выстрелили, но промахнулись. И пока он доставал "ТТ", бандиты скрылись. Кочкин был убит. Так пролилась первая кровь.
      Одиннадцатого марта участковый 100-го отделения милиции после службы заглянул в "Синий платочек"- так любовно местные алкаши называли пивной павильон № 2.
      Не успел лейтенант заложить первую стопку и культурно запить ее пивом, как в пивную ворвались трое.
      - Руки вверх!
      А пистолет-то свой лейтенант Бирюков сдал дежурному. Только кружка, тяжелая, литого стекла, была у него в руках, вот ею-то он запустил в налетчиков и бросился на них. Бандиты расстреляли лейтенанта из двух стволов.
      Пуля-дура захватила с собой и мастера завода № 465 Виктора Понохина, мирно пившего пиво в углу. И уже на улице бандиты ранили мастера фабрики ширпотреба Корсунского и подстрелили ни в чем не виновную, как написано в сводке, домохозяйку, тащившую из гастронома сумку с продуктами.
      Ночью первому секретарю МГК ВКП(б) позвонил секретарь Сталина Поскребышев и сказал, что вождь недоволен криминальной обстановкой в Москве.
      Никита Хрущев никогда не был особенно смелым человеком. Впрочем, в то время представителю партийной элиты быть смелым значило быть мертвым.
      Совсем недавно закончилось "ленинградское дело", был уничтожен Вознесенский, брошен в Матросскую Тишину всесильный министр госбезопасности генерал Абакумов. Старые соратники - Ворошилов, Молотов, Каганович почувствовали, как изменялось к ним отношение вождя. А это был верный признак нового политического процесса.
      И тогда Хрущев собрал руководство столичной и областной милиции. Больше часа будущий творец "оттепели" орал на перепуганных ментов, а в конце совещания приказал начальнику УМГВ Макарьеву арестовать как врагов народа начальников двух райотделов милиции.
      Но, видимо, бандиты не очень боялись партийного лидера: через несколько дней в Кунцевском районе взяли магазин и убили директора торга Антонова, пытавшегося оказать сопротивление.
      Когда читаешь документы об этой банде, невольно возникает вопрос: как уголовный сыск, оперслужба МГБ, почти два года не мог их заловить? Дело было на контроле у Абакумова, а позже Игнатьева, - и ничего. А все оказалось просто. На банду не могла выйти агентура. Налетчики практически не общались с уголовниками.
      В Подлипках они брали сберкассу. Кассирша, увидев бандитов, нажала кнопку сигнализации. В отделе милиции раздался сигнал тревоги.
      - Чего там у них? - Дежурный отключил звонок и набрал номер сберкассы.
      - Да? - ответил мужской голос.
      - Сберкасса? - спросил дежурный.
      - Нет, стадион.
      Именно этого времени хватило бандитам, чтобы забрать 80 тысяч рублей и уйти. Но здесь они наследили сильно. Потеряли калошу и обойму от "ТТ".
      А дальше опять кровь. При налете на пивную убиты двое посетителей. Через несколько дней в продовольственном магазине № 13 ранены кассирша и продавщица, убит участковый 111-го отделения младший лейтенант Грошов. За два года банда совершила 15 вооруженных налетов, убила 8 ч еловек, из них трех работников милиции, захватила в кассах и магазинах 292 500 рублей наличными.
      Может быть, и погуляли бы налетчики еще немного, если бы не агент с псевдонимом "Мишин".
      В 58-м году Игорь Скорин, рассказывая мне о банде Митина, пообещал, что когда-нибудь поведает, как все было на самом деле.
      Прошло почти двадцать лет.
      Однажды мне позвонил Скорин:
      - Ты еще интересуешься бандой Митина?
      - Конечно, я даже помню твое обещание.
      - Молодец, память отличная. Тебе - боевое задание. Я куплю выпивку, а ты организуй какую-нибудь мужскую закуску. Колбаски хорошей, мясных консервов несколько банок.
      - Зачем?
      - Поедем к человеку, который разработал красногорскую банду.
      - Далеко?
      - В Калининскую область.
      Мы выехали рано, на стареньком "Запорожце" Скорина и добрались до места к обеду.
      Скорин проехал мимо деревни и направил машину к реке.
      У самой воды стоял покосившийся домик.
      - Ну вот и приехали. - Скорин остановил машину.
      К нам подошел среднего роста, крепкий пожилой человек.
      - Здорово, гости дорогие. Приехали к самой ухе.
      - Привет, Михалыч.
      Мы ели уху, пили тепловатую водку и говорили о погоде, клеве, здоровье.
      Наконец Скорин сказал:
      - Ты, Михалыч, помнишь, о чем мы с тобой говорили?
      - А то.
      - Вот и расскажи все, как было.
      - Как было... - Михалыч закурил. На кистях рук у него были пятна, похожие на ожоги. Так раньше сводили татуировки. - Ну что ж, расскажу.
      Он снял рубаху, и я увидел синь татуировок, которыми украшали себя солидные воры.
      - Так уж случилось, - начал он, - что доматывал я свой последний срок в лагере под Петрозаводском. Вблатном мире человек я был известный, имел кликуху и авторитет.
      Было мне уже за сороковник, и начала меня тоска грызть. Надоели крытки, этапы, лагеря и шизо. Надоесть-то надоели, а что делать? Профессия у меня одна- воровская. Был я классным домушником.
      Дома меня мать ждала, жили мы под Москвой, и сеструха Надя.
      Как только откинулся от хозяина, в сентябре, сразу к сеструхе поехал, а ее нет. Тяжело ранили ее блатари у пивной, она через месяц в больнице умерла. И взяла тогда меня злость на них. Решил, пусть меня ссученным считают, но я их все равно урою.
      Дней десять покрутился по хавирам и малинам. Впивных потерся и на рынках кое-что узнал. А после поехал я в Дурасовский переулок, где областная ментовка находилась.
      Прихожу, показываю старшине при входе справку об освобождении и говорю:
      - Мне Скорин нужен.
      Старшина с понятием оказался, дежурного вызвал, а тот Скорину позвонил.
      Ты спросишь, почему я к Дмитричу пошел. Все просто. Он меня последний раз сажал.
      Пришел я к нему в кабинет, рассказал все, и говорю:
      - Хочу этих мокрушников найти и сдать. Только без ваших ментовских припарок. Подписывать ничего не буду.
      А Скорин мне в ответ:
      - Ты, Михалыч, мужик взрослый, а ума у тебя нет. Как я могу тебя на такое дело послать, если мы с тобой наши отношения не оформим? Я же должен тебе задания давать, секретные разговоры проводить, правовую защиту оказывать.
      Я подумал и сказал ему:
      - Крести.
      Так появился агент "Мишин". Был он человеком опытным и ушлым, поэтому не рассказал своему "крестному отцу", что сидел в лагере с налетчиком по кличке "Армян". Жили они в зоне в полном доверии. Когда Мишин освобождался, кореш дал ему адресок пивной, где он найдет человека по кличке "Рыжий", который может взять его на хорошее дело, в налеты на магазины и сберкассы.
      Пивную у железнодорожной станции в Мытищах Мишин нашел сразу. Место было культурное. Стояли столики, на них пепельницы, прямо как в ресторане.
      Взял сотку с припуском, то есть с кружкой пива, пару бутербродов с красной икрой, сел в угол.
      Осмотрелся. Народу, как ни странно по вечернему времени, было немного. Но человека, похожего по описанию на Николу Рыжего, он не заметил. Не хотелось просто так возвращаться домой.
      За соседним столиком гуляла компания молодой шпаны. Говорили по "фене", стараясь показать всем, что они - солидные блатняги.
      Мишин позвал одного из них.
      Тот подошел к столу.
      - Ну, чего тебе?
      - Ты, сявка, со мной по закону вообще разговаривать не можешь. Но я тебе дело поручить хочу.
      Пацан с уважением взглянул на татуировки на руках, на золотые фиксы.
      - Что надо?
      - Рыжего знаешь?
      - Конечно.
      - Где он?
      - Позвать?
      - Зови.
      Рыжий появился через полчаса. Подошел, сел за стол.
      - Ты кто такой?
      Мишин назвал свою кличку.
      - Слышал о таком?
      - Говорили люди. Чего надо?
      - От Армяна привет и ксивенка.