— Так, значит, — он взял в руки пустой футляр с золотой монограммой ГВ на крышке. Посмотрел внимательно на переплетение золотых букв. Бросил футляр на пол и начал топтать ногами.
      — Тихо, успокойся! — крикнул Копытин. — Семен, повтори.
      Семен, сидящий на краешке стула, хлюпнул носом:
      — Приехали мы, а он спускается…
      — Кто?
      — Тот фрей, что в «пти шво» играл. Идет с уголком желтым и марухой своей.
      — Дальше.
      — Мы в квартиру. Там все перевернуто, хозяин связан. Говорит, мол, были двое — Студент и девка, все взяли, как есть.
      — И ты поверил?
      — Я… Нет, я еще раз весь дом обшмонал, чисто.
      — Кто этот Студент? — Собан налил из бутылки водки в стакан. — Кто?
      — Крупье сказал, что налетчик питерский, ломбард на Лиговке взял.
      — Слышал, кое-что доносилось и до нас.
      — Семен, его надо искать.
      — Коля, — Копытин дернул щекой, — в ЧК пойди, так, мол, и так, помогите найти.
      — Ты, Виктор, конечно, человек умный, офицер. Но люди в законе живут иначе. Мы найдем его. Понял, Семен?
      — А то! Позволь водочки, Собан, замерз нынче.
      — Пей. И всех ребят по малинам и мельницам, пусть ищут. Я тоже кое-куда съезжу.
      — Ты, Семен, принес, что я просил? — спросил Копытин.
      — А то! Витя, все готово.
      Он протянул Копытину два паспорта с эмблемой Международного Красного Креста.
      Копытин раскрыл, посмотрел:
      — Ловко сработано.
      — Это тебе не у Деникина, — заржал Собан, — у нас фирма.
 
      Фролов спал чутко. Сторожей у него не было. Он сам да авторитет в жиганском мире охраняли его добро. Поэтому когда в окно заскребли, проснулся сразу. Прямо на белье накинул пальто, сунул в карман наган. К окну подошел, всмотрелся в темноту. В черном проеме забелело лицо. Появилось и исчезло.
      — Ты, Колька? — сказал Фролов тихо и пошел отпирать черный ход.
      Собан сидел в комнате за столом, не снимая шубы.
      — Сдохнешь ты скоро, Каин, куда деньги денешь? Живешь, как червь. Тьфу!
      — Ты не плюйся, чего спать-то не даешь. Это, Коленька, голубчик, у тебя денежки, а у меня так, на хлебушек.
      — «На хлебушек», — передразнил Собан, — сколько ты через меня поимел?
      — То все прахом ушло. Война да революция.
      — Тоже мне Рябушинский, заводы отобрали.
      — Ты чего, Колечка, пришел, старика ночью пугаешь?
      — Что тебе, старое падло, недавно приносили?
      — Да кто принесет, кто, Коленька?
      — Темнишь, старый гад.
      Собан вскочил, надвинулся угрожающе.
      — Ты фуфель не гони, знаешь Студента? Говори, падло старое, иначе…
      Лицо Собана пятнами пошло, заиграли на скулах желваки.
      И вдруг распрямился старичок. Ласковость с лица как смыло. Глаза жесткими стали, страшными. Зверь стоял перед Собаном, хоть и старый, но зверь, по-прежнему опасный и сильный.
      — Ты на кого прешь? Да когда ты еще по карманам щипал, я уже шниффером был. Забыл, кто тебя в дело взял? Я за себя еще ответить могу на любом толковище, да и есть кому за меня мазу держать.
      Отодвинулся Собан, сник:
      — Да разве я…
      — А если так, так какое у тебя ко мне слово?
      — Студента знаешь? Питерского.
      Фролов пожевал губами:
      — Мои дела ты знаешь, Собан, я на доверии живу. Вещь могу тебе одну продать.
      — Сколько?
      — Больших денег стоит.
      Собан бросил на стол пачку денег.
      — Мало.
      — На, гад старый, подавись, — Собан вывернул из кармана кучу кредиток.
      Фролов аккуратно собрал их. Сложил в одну пачку. Потом встал, открыл буфет, положил перед Собаном футляр. Две золотые буквы — Г и В — переплелись на крышке.
      Собан раскрыл футляр.
      — Ожерелье ушло в тот же день. Но футлярчик можешь хозяину отдать.
      — Где?
      — В кафе «Бом» на Тверской, он там по моей наколке человека пасет.
 
      Странное это было кафе — «Бом». Воздух в нем слоистый от табачного дыма, стены давно свой цвет потеряли, размазаны, расписаны, заклеены обрывками афиш.
      Народу в нем всегда полно. Актеры, журналисты, писатели, поэты, сторонники различных фракций, и так, праздные, бездельные люди.
      Приходят сюда поговорить, узнать новости, посплетничать или просто побывать на людях.
      Поэты сюда приходят вечером, тогда чтение стихов, споры гвалт.
      А сейчас на пустой эстраде гармонист в узорной борчатке играет старые вальсы и романсы. Хорошо играет. Голос гармошки, резковато-нежный, щемящий, заполняет зал воспоминаниями о прошлом: о покое, стабильности, сытости, счастье.
      Копытин и Семен сидели в самом углу. Пили желудевый кофе с сахарином. Больше здесь ничего не подавали.
      — Вот он, — сказал Семен и приподнялся.
      — Сиди, — Копытин дернул его за пальто.
      В кафе вошли Данилов и Нина. Выбрали свободный столик, сели. Официант, не спрашивая, грохнул на стол две чашки с кофе.
      Данилов попробовал, поморщился, выплеснул обе чашки на пол. Достал из кармана пальто бутылку «бенедиктина», налил сначала Нине, потом себе.
      Нина внимательно оглядывала зал. Увидела в углу у эстрады лохматого, длинноволосого человека, пошла к нему.
      Данилов мелкими глотками пил ликер.
      Копытин встал с чашкой в руке, пересек зал, сел на свободный стул. Нравы здесь были простые. Взял бутылку ликера, налил. Данилов прищурившись глядел на него.
      — Вы художник? — спросил Копытин.
      — В некотором роде. А вы?
      — Я поэт.
      — Соблаговолите назваться, возможно, я читал ваши стихи.
      — Гумилев, — Копытин дернул щекой.
 
На таинственном озере Чад,
Посреди вековых баобабов,
Вырезные фелуки спешат
На заре величавых арабов,
 
      начал читать Данилов.
 
По тенистым его берегам
И в горах, у зеленых подножий,
Поклоняются древним богам
Девы жрицы с эбеновой кожей,
 
      продолжил Копытин.
      — Браво, господин Гумилев, вы помните свои стихи, — Данилов прихлебнул глоток.
      Подошла Нина:
      — Пошли, Олег, все в порядке.
      — Желаю вам успехов в поэзии, — Данилов встал, поклонился и пошел к выходу.
      Копытин, прищурившись, с ненавистью смотрел им вслед.
      — Попался бы ты мне под Тихорецкой, сопляк, — прошептал он и дернул щекой.
 
      Данилова и Нину догнал извозчик:
      — Прошу, барин!
      — Поехали? — спросила Нина.
      — Нет. За нами вертлявый идет.
      Они шли по улице. На Триумфальной площади сели в трамвай. Потом пересели в другой. Семен неотступно сопровождал их.
      На Сокольническом кругу вышли из трамвая, пошли к дачам. Семен, прячась за деревьями, сопровождал.
      Данилов с Ниной по узкой тропинке прошли к даче, открыли и заперли за собой калитку, поднялись на крыльцо. Семен стоял до тех пор, пока на втором этаже не загорелись окна.
      Копытин и Ольга Григорьевна стояли в прихожей огромной барской квартиры на Остоженке.
      — Милая Олечка, вот ваши паспорта, — Копытин протянул ей документы.
      — Вы наш добрый гений, Виктор. Как, как я отплачу вам?
      — Завтра после восьми я заеду за вами на авто.
      — Вы гений, добрый ангел, как я отплачу…
      — Потом, милая Олечка.
      — Нет, сейчас, сразу. Слышите, Виктор. Муж придет позднее.
      Она прижалась к Копытину. Он дернул щекой, схватил женщину за плечи, привлек к себе.
 
      Конечно, Собан был битый, да он, Мартынов, тоже непрост. Засаду на даче в Сокольниках готовил с толком, хитро.
      Подойди к даче, посмотри. Никаких следов как не было. А люди в доме, да обратная дорога перекрыта ребятами из особого отряда МЧК.
      Приезжай, Собан, ждем. Мы тоже за эти месяцы кое-чему научились.
      В общем-то Мартынов не очень верил, что Собан сам сюда пожалует. Конечно, Бахтин специалист, слов нет, но как-то не вязалась в представлении Мартынова жизненная логика с воровским законом.
      Конечно, может быть, он чего-то не понимает еще. Но тем не менее засаду он организовал по всем правилам.
      Данилов и Нина оказались молодцами. Провели свою часть операции блестяще. Теперь оставалось самое трудное, встреча с Собаном, если она состоится, конечно. Мартынов решил дать бандитам войти на дачу, подняться в комнату.
      Там двое, Данилов и Нина. Иван за столом, девушка на диване.
      В столешнице Мартынов сам выдолбил углубление и положил наган. От дверей его не видно, и руки у Данилова не заняты. Чуть что, опустил ладонь — и вот оно, оружие.
      Над Сокольниками плыла размагничивающая тишина. Февраль уходил. День становился длиннее, и цвета у него появлялись по-весеннему яркие.
      Снег стал синеватый, и казалось, березы отражаются в сугробах.
      Весь день прошел в ожидании.
      Много лет уже у Мартынова не было такого спокойного дня. Они переговорили, казалось, уже обо всем, помечтали о будущем.
      — Федор Яковлевич, поймаем мы Собана, а дальше? — спросил Данилов.
      — Дальше, Ваня, Гришку Адвоката возьмет.
      — Ну а потом? — настаивал Данилов.
      — Потом… Потом хорошая жизнь будет, Ваня, и начнешь ты учить восточные языки.
      — А вы?
      — Я хочу речным капитаном стать. Я раз на пароходе по Свири плыл. Ох и красота!
      — Как сумерки красиво в лесу опускаются. Смотрите, сугробы совсем синие стали. — Нина подошла к окну. — Идут!
      — Все по местам! — скомандовал Мартынов. — Сигнал — слова «пошел вон».
      Авто подкатило к даче. Собан вышел, огляделся.
      — Одиноко живут, — он кивнул на узкую, полузасыпанную тропку, ведущую от калитки к крыльцу.
      — Пошли.
      Впереди зашагал Туз. Он толкнул калитку, и запор вылетел. Дверь на веранду поддалась сразу. А вот с входной пришлось повозиться. Но Туз вытащил из-под пальто фомку — замок тихо хрустнул.
      Сверху, со второго этажа, донеслись звуки гитары и приглушенный женский голос.
      Собан вошел в комнату румяный с мороза, улыбчивый.
      Был он похож на благородного отца из провинции. Туз и Семен следом вошли, стали у дверей.
      Данилов поставил рюмку на стол, Нина опустила гитару.
      — Почтение, Студент, и вам, барышня, не бойтесь, мы не из ЧК.
      — А я и не боюсь, — холодно сказал Данилов и потянулся к бутылке, — садитесь.
      — Сяду, сяду. Почему не сесть, когда добром зовут.
      Собан скинул шубу на руки Семену. Подошел к столу, грузно сел.
      — Ты меня знаешь, Студент?
      — Не имею удовольствия.
      — Я Собан.
      — Мне это ничего не говорит.
      — Фраер ты, вход в закон рупь, а выход тыща. Поживешь в законе, узнаешь, как со мной говорить.
      — Что вам угодно?
      Собан взял рюмку, покрутил, понюхал.
      — Все, что на Сретенском бульваре взял, отдашь. Тогда жив будешь и маруху твою не тронем.
      — А из белья вам ничего не надо? Пошел вон!
      В комнату ворвались чекисты.
      — Руки! — крикнул Мартынов.
      Семен и Туз подняли руки.
      Собан выронил рюмку, сунул руку под пиджак, выдернул гранату «мильс». Он не успел дернуть кольцо. Данилов дважды выстрелил в него. Покатилась по полу граната, упал со стула Собан.
      Мартынов наклонился, перевернул его:
      — Готов.
      — Так он же, товарищ Мартынов…
      — Действовали правильно, Данилов…
      Мартынов повернулся к задержанным. Посмотрел на жующую рожу Туза, бессмысленную и тупую. Увидел бегающие глаза Семена.
      — Где Витька Залетный?
      — Гад буду, начальник, век свободы не видать… Через полчаса на Мясницкой валютную контору брать будет.
      — Данилов, Козлов, в машину! Остальные доставят арестованных.
      Операцию по захвату валютной конторы на Мясницкой Копытин готовил сам. Он шагами измерил расстояние от Банковского переулка до конторы, рассчитал время. Трижды заходил в помещение, изучал расположение касс и посты охраны.
      Он не очень верил, что Собану удастся отобрать у Студента ценности Васильева. После встречи в кафе «Бом» он понял, что этот мальчонка с холодными глазами совсем не фраерок, как говорил о нем Собан.
      В поступках и действиях Студента чувствалась уверенность и сила, а значит, это не просто одинокий, как волк, налетчик, а человек, за которым кто-то стоит. Возможно, эти кто-то и встретятся с Собаном на даче в Сокольниках.
      О своих предположениях Копытин Собану не говорил. Пусть едет. А если его там шлепнут, то и слава богу. Надоел Виктору этот истерик со своим гипертрофированным самоуважением.
      Да и пора было кончать с игрушками в казаки-разбойники. Бандиты бандитами, а ротмистр Алмазов-Рюмин шутить не будет. Господа офицеры поопаснее Собана с его уголовниками.
      Пора, пора прощаться с Москвой.
      Сегодня он берет контору, а потом милая Олечка с дураком мужем. Там ценностей!..
      В его распоряжении было три машины.
      На пустыре, в Марьиной роще, Копытин проверил у людей оружие, проинструктировал. Конечно, если бы вместо этой уголовной сволочи были офицеры, он бы считал план реализованным. Но ничего, попробуем.
      Три машины с пустыря разъехались в разные стороны, чтобы через полчаса встретиться в Банковском переулке.
      Копытин посмотрел на часы. Пять. Пора, в это время все сейфы открыты, начинается подсчет валюты.
      — Начали, — скомандвал он. — Быстро к дверям. Глушите милицию и — в помещение. Берете все, что в кассах под номерами один и три. Я прикрываю.
      Машины рванули с места. Копытин закрыл глаза и перекрестился.
      Когда машины подъехали к конторе и бандиты подбежали к дверям, их встретили выстрелами из нагана.
      А со стороны Лубянки и Прудов — грузовики с красноармейцами. Из кабины одной из машин ударил пулемет, лес штыков окружил бандитов.
      — Ходу! — крикнул Копытин.
      Машина сорвалась с места, запетляла по переулкам и остановилась только в Лялином.
      — Что будем делать? — спросил шофер.
      — Вон трактир, видишь? — кивнул Копытин. — Перекусим и на новое дело пойдем.
      — Фартовый ты парень, Витя, — с тобой хоть на рога, — засмеялся бандит, сидевший сзади.
      Копытин закурил. Затянулся жадно. У него остался последний шанс.
 
      Ольга Григорьевна, не снимая шубы, сидела у окна.
      Она и мужа заставила одеться. На столе лежал чемодан темной кожи. В нем все достояние Петра Львовича.
      А он потел от волнения, да и в шубе жарко, пенсне протирал.
      — Ты, Олечка, с ума сошла с этим Виктором.
      — Ты просто ревнуешь.
      — К нищей пехтуре?
      — Он мужчина, а это за деньги не купишь.
      — Ты становишься вульгарной, — вздохнул Петр Львович.
      — Ах, оставьте ваши нравоучения хотя бы в такой день. Я… Авто… Авто… Это Виктор, — Ольга Григорьевна побежала к двери.
      — Здравствуйте, Петр Львович, — Копытин вошел в комнату и стал у двери, щелкнув каблуками.
      — Виктор Алексеевич, — прочувствованно сказал Петр Львович, — вот в этом чемодане все. Этого хватит на две жизни в Париже. Помните…
      Копытин не дал ему договорить, рванул чемодан.
      Ольга увидела его лицо и начала пятиться к дверям в комнату.
      — Виктор, — прошептал Петр Львович, — Виктор…
      Копытин достал маузер и выстрелил.
      С визгом Ольга бросилась в комнату. Ударила руками по оконному стеклу. На улицу посыпались осколки прямо под ноги шедшему мимо патрулю.
      — Помогите! — разорвал женский крик морозную тишину.
      Копытин дважды выстрелил, и Ольга упала у окна.
      Матросы бежали к подъезду.
      — Жми! — крикнул бандит шоферу и выстрелил по патрулю.
      Словно полотно разорвал воздух залп. И машина, не успев развернуться, стала. Один матрос — к машине. Трое — в парадное.
      Копытин поднял чемодан, пошел к черному ходу. Толкнул. Заколочен. А во входную дверь били приклады.
      Он вытащил гранату, выдернул кольцо, подтолкнул ее к двери и спрятался за угол. Взрыв вынес дверь.
      Пройдя сквозь дымящуюся прихожую, Копытин вышел на черный ход.
      Он быстро шел вдоль стены Зачатьевского монастыря, сворачивал в переулки, пока не попал к храму Христа Спасителя.
      Мимо шел трамвай. Копытин на ходу прыгнул на подножку.
      Елена Климова читала на диване в комнате брата. Прошли дни после визита Манцева. Февраль уже на исходе. Никто ее, слава богу, не беспокоил. И она начала жить, как прежде.
      В дверь позвонили. Елена вышла в прихожую.
      — Кто там?
      — Леночка, — за дверью тихий мужской голос, — Виктор Копытин. Откройте, за мной гонятся.
      Елена открыла дверь.
      — Вы одна?
      — Конечно.
      — Укроете на пару дней?
      — Да. Я сейчас поставлю чай.
      — Спасибо, Лена, — Копытин обессиленно опустился на стул в прихожей.
      Елена вошла на кухню и задернула занавески. Человек, сидящий у окна в доме напротив, встал, подошел к телефону, висящему на стене.
      Ночью Копытин проснулся. Полежал недолго, прислушался к тишине. Встал, вышел в коридор. Толкнул дверь в комнату Алексея, где спала Елена. Заперто. Усмехнулся, дернув щекой.
      Пошел обратно, запер дверь, засветил свечу, раскрыл чемодан. На мгновение Копытин даже закрыл глаза — в чемодане лежали бриллианты, золото, толстые пачки денег.
      Он вскочил, сжал кулаки и, дергая щекой, начал тихо приплясывать. Потом успокоился, закрыл чемодан, дунул на свечу, лег и уснул крепко.
      Его разбудили звонки и стук. Он вскочил, схватил маузер, бросился к двери.
      В прихожую вышла Елена.
      — Кто это? — шепотом спросил Копытин.
      Она с недоумением пожала плечами и спросила:
      — Кто?
      — Барышня, Елена Федоровна, это я, дворник, дрова привезли.
      — Ой, какое счастье! — всплеснула руками Елена. — Сейчас.
      Она махнула Копытину рукой: мол, спрячьтесь.
      Копытин ушел в комнату, запер дверь, начал быстро одеваться. За дверью гудел бас дворника и слышался голос Елены. Дверь захлопнулась. Копытин выглянул в коридор.
      — Сейчас дрова принесут, а потом мы чай пить будем, — лучезарно улыбнулась Елена. — Вы посидите пока у себя.
      Копытин закрыл дверь и прильнул глазом к замочной скважине.
      Сначала пришел дворник с огромной охапкой дров. Потом второй, в рваном армяке. Потом армяк заслонил скважину, и Копытин слышал только стук дров и голоса мужиков.
      Потом Елена благодарила и расплачивалась. Мужики ушли. И снова тишина. И голос Елены:
      — Виктор, чай.
      Копытин бросил на кровать маузер, сунул наган в карман брюк, вышел в коридор.
      У стены аккуратно сложены дрова, немного сора на полу. Он шагнул в коридор… С двух сторон ему заломили руки Данилов и Мартынов.
      Вспыхнул свет. В коридор из комнаты вышел Манцев.
      — Поручик Копытин?
      Копытин скрипнул зубами, дернул щекой.
      — Я заместитель председателя МЧК Манцев. Вы арестованы.

Москва. Март 1919 года