Глава II. Пустыня

На несколько секунд Максим лишился понимания своего места в пространстве. По ощущениям было похоже, что он потерял сознание, а затем пришел в себя. Сконцентрировавшись, он вернул себе возможность воспринимать окружающую действительность, и оглянулся. Во все стороны до горизонта тянулась земная поверхность светло-оранжевого цвета, накрытая голубым, без единого облачка небом. Даже после всего, что случилось за последний час, это было настолько удивительно и неожиданно, что в первый момент от потрясения у Максима началась паника. Голова закружилась, легким стало не хватать воздуху, он начал задыхаться. То, что это называется именно «паника», он знал из прочитанной когда-то статьи в глянцевом журнале. Это было одно из тех изданий, в котором редактор пытается собрать литературные выхлопы оравы журналистов, с одной стороны, соответствующие хотя бы отдаленно названию журнала, и с другой, вызывающие у потребителя желание покупать его из месяца в месяц. Поскольку первое и второе совместить достаточно сложно, смысловая нагрузка названия для глянцевых журналов обычно максимально широкая или максимально нейтральная, частенько названием служит просто мужское или женское имя, под эгидой которого можно публиковать любую читабельную муть для мужчин или женщин.

Откуда-то сзади подошел Ангел и протянул ему бумажный пакет.

– На, подыши в него, поможет, – предложил он.

Максим в этот момент как раз вспомнил, что именно такой способ борьбы с синдромом паники был описан в том журнале, и, схватив пакет, нахлобучил его на лицо как респиратор. После некоторого времени дыхания собственнопроизведенным углекислым газом, мысли перестали бегать в голове как футбольные болельщики, вырвавшиеся в пьяном угаре на стадион в разгар матча, и встали в более или менее аккуратную очередь в ожидании обработки. Первая по очереди мысль гласила: «Все пропало, это полный….». Максим отмел ее как нефункциональную. Вторая оказалась более презентабельной и родила вопрос.

– Где я? – спросил Максим, повинуясь второй мысли.

– Какой ты эгоист, – ответил ангел. – «Где я?» Где мы! Между прочим, именно я нас сюда направил, в некотором смысле.

– И зачем?

– А затем, что надо. Или ты думал, что вся моя задача сводится к душещипательной беседе? Ну, нет! Она была проведена только для того, чтобы подготовить интеллектуальную почву, что-то вроде инструктажа перед прыжком с парашютом. А самое главное будем изучать на примерах. Кстати, это не моя прихоть, и уж тем более – не инициатива. Просто человек устроен таким образом, что, примитивно говоря, пока сам не попробует, причем не один раз, полностью не поверит. Именно на этом держится вся ваша недалекая наука. Людям почему-то непременно нужно самим все потрогать, а если этого потрогать нельзя, то они предпочитают отрицать его существование.

В таких условиях любое эзотерическое учение становится шарлатанством. Именно поэтому, кроме примитивных механизмов, вы так и не научились ничего создавать. Я имею в виду – чего-то стоящего. По крайней мере, в рамках официальной деятельности. Впрочем, это отдельная тема, и не будем сейчас на ней останавливаться.

Максиму после монолога Ангела как-то стало немного легче. И дело было даже не в том, что тот говорил, успокаивала сама будничная манера собеседника. «Если он так спокоен, значит, ничего опасного не происходит», – подумалось ему. С другой стороны, если он действительно тот, кем себя называет, а все последние события свидетельствовали именно об этом, что его вообще может вывести из себя?

Хотя, возможно, что весь успокаивающий эффект, или его часть, следовало списать на процедуру дыхания.

– Ну, и какой пример мы можем рассмотреть в этой пустыне? – оторвавшись от пакета, спросил Максим.

– Здесь – никакой, – ответил Ангел. – То, что ты видишь вокруг, – промежуточное пространство между мирами, что-то вроде коридора между комнатами. Для того, чтобы попасть из одной комнаты в другую, нужно сначала выйти из первой комнаты в коридор. Так устроено, что комнаты между собой непосредственно не связаны.

– Почему? – спросил Максим, чтобы потянуть время и дать себе адаптироваться в новой обстановке.

– Ну, скажем так, из соображений безопасности. Попробую объяснить. У тебя ведь техническое образование, ты достаточно подробно знаком с теорией вероятностей Эйнштейна?

– Ну, вообще-то не очень.

– Хорошо, тогда расскажу в общих чертах. Иногда, из-за самопроизвольных искривлений пространства-времени, которые бывают достаточно редко и весьма кратковременны, совершенно случайно человек может вывалиться из своего мира.

В этом случае он попадает сюда, на нейтральную территорию. Вероятность того, что он потом таким же случайным способом провалится в другой мир, ничтожна мала, хотя и такие случаи были. А вот если бы один мир граничил с другим, то, например, на Земле периодически появлялись бы люди или еще какие-нибудь существа из других миров без малейшего представления о механизме и причине своего появления. Представляешь, сколько бы шуму наделал, например, какой-нибудь солдат имперских войск из мира, где идут космические войны? А так он будет бегать во всем своем вооружении по местному не сильно разнообразному ландшафту до тех пор, пока его не определят, куда следует.

– А что значит – определят куда следует? Это куда? И кто определяет? – поинтересовался Максим. – А космические войны реально где-то идут? А посмотреть можно?

– Тут могу ответить только одно, и сразу на все вышеозвученные вопросы: это в твою, так сказать, программу обучения не входит.

После полученной информации Максим продолжил осмотр местности уже более осмысленно. Теперь он начал понимать, что первое впечатление о земном происхождении поверхности, на которой он находился, определенно ошибочно. Действительно, на первый взгляд окружающий пейзаж напоминал пустыню, однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что от пустыни здесь только цвет земли и неба, и то в каком-то утрированном виде. Краски были уж слишком ярких тонов, какие-то мультипликационные. С другой стороны, Максим никогда не был в настоящей пустыне, и компетентно подтвердить или опровергнуть идентичность цветовой гаммы для него не представлялось возможным. Главными же отличиями от нормальной человеческой пустыни, которые мог заметить даже человек, составившей свое мнение о ней по кинофильму «Белое солнце пустыни», было то, что здесь было не жарко, при том, что ни малейшего ветра не чувствовалось. К тому же, ландшафт был абсолютно ровный, настолько, что возможность, что он принадлежит круглой планете, вызывала большие сомнения. Поверхность, на которой стоял Максим, была гладкой, твердой и без какого-либо песка или даже пыли. Фактически, это было желтое неотражающее зеркало.

Он представил, как сюда, неожиданно для самого себя, вываливается космический боевик, упомянутый Ангелом. Пейзаж был настолько нейтральным и умиротворяющим, что психологический дискомфорт у случайного гостя мог вызвать, пожалуй, только неожиданный способ транспортировки. Хотя, кто знает людей космической эпохи: может, все они психопаты, которые чуть что – делают себе харакири лазерной вилкой.

Затем Максим вспомнил свое первое впечатление, когда оказался здесь: пожалуй что, не будь у него провожатого, он бы ударился в более продолжительную панику, бегал бы по бесконечной желтой поверхности и вопил что было мочи.

– И часто сюда попадают с провожатыми вроде тебя? – поинтересовался он.

– Часто, редко – понятия относительные и связанные в первую очередь со временем в качестве шкалы отсчета. У меня с ним отношения другие, нежели у тебя. Но, можно сказать, что довольно-таки часто, с начала времен я уж и со счета сбился.

– И что за причины, по которым тот или иной человек удостаивается такой чести? Я ведь так и не понял, почему ты именно ко мне пришел.

– Причины, по которым человек получает от меня эту помощь, очень разные. Но всех этих людей объединяет одна общая черта: они не идут по естественному для них пути, или идут неправильно.

– По естественному пути? Естественному с чьей точки зрения? Судьбы, Бога, еще каких-нибудь космических сил? – слегка раздраженно спросил Максим.

– Ну…с точки зрения организаторов мероприятия… называй их как хочешь, хоть дьяволом, они не обидятся. Так вот, каждому человеку предназначена своя программа пребывания на Земле, и если он из нее выбивается – это плохо!

Максим подумал о том, что за недолгое общение с Ангелом он настолько привык к открывающимся ему откровениям, что уже свободно и буднично начал оперировать такими понятиями как «судьба», «мироздание», «смысл бытия». Теперь вот такое всеобъемлющее и таинственное понятие как «бог» трансформировалось в понятное слово «организаторы». Это его удивило, но ничуть не смутило.

– Ну, а как же человек может отклониться от программы, назначенной таким высоким органом? Или Бог тоже ошибается, а ты, типа, назначен его косяки исправлять? – заулыбался Максим. «Погорячился, наверное», – тут же мелькнула у него мысль, – «зря я так про… Бога».

– Он никогда не ошибается! Хотя бы потому, что нельзя сделать неправильно то, что делается в первый и единственный раз. Как можно сказать, что при создании, например, человека допущена ошибка, если есть только один единственный вариант от одного единственного создателя? В соответствии с человеческой логикой, чтобы определить неверность того или иного явления, нужно сравнить его с верным эталоном, и на основе имеющихся отличий сделать соответствующие выводы. Не говоря уже про то, что само понятие ошибки, и логику, и человека, который всем этим мусором пользуется, создал тоже Он.

– Ладно, ладно, виноват, был не прав, – замахал руками Максим. – Но все равно я не понимаю, как может человек пойти не по уготованному ему пути, как такое может получиться, если судьба, как я понял, заранее прописана?

– Судьба заранее не прописана, это противоречило бы самому смыслу жизни! Понятие «смысл жизни» я употребляю, конечно, не в том качестве, в котором понимают его люди – как я тебе уже говорил, такого «смысла жизни» не существует, – пояснил Ангел. – Я имею в виду смысл самого создания жизни для человека. Жизнь человека по одной-единственной, заранее прописанной, судьбе, без малейшей возможности отступления, не имеет смысла. Зачем запускать процесс, протекание которого известно до мелочей, а, следовательно, результат очевиден?

Нет, фатализм – искусственная идея, не имеющая с настоящим положением дел ничего общего. Его придумали люди, чтобы оправдать свою беспомощность.

Заранее прописанного жизненного пути для каждого человека нет, но существует некая общая канва, как говорят ваши коммунисты – генеральная линия партии. В соответствии с ней человеку даны некоторые начальные условия, в которые, ко всему прочему, входят его таланты, везение, место рождения, положение родителей в социуме и так далее, и тому подобное. Это, можно сказать, арсенал игрока.

Кроме этого, прилагаются правила игры – это весь тот мир, который вы воспринимаете как объективный, и все его законы, например, законы термодинамики, всемирного тяготений и все такое прочее.

Но и этого недостаточно. Поскольку людей запускают по жизни не просто так, а с той целью, чтобы они освоили некоторый жизненный маршрут, то это пребывание на самотек пускать никак нельзя. Это было бы все равно, что пустить воду для орошения земли в канал без определенного уклона и стенами из песочной насыпи – вода размоет стены и потечет во все стороны без какого-либо толку. Вот поэтому кроме начальных условий и правил игры генеральную канву жизни направляет некая закономерная сила.

Эта сила ничего не навязывает, никого не заставляет, она просто немного помогает, иногда подталкивает на тот путь, который приготовлен человеку. Будущему музыканту она подсунет объявление о наборе в музыкальную школу, будущему политику – бандита-спонсора выборов, будущему убийце – командировку на войну в горячую точку.

Но такой жизненный путь не один, их всегда несколько, человеку никогда не навязывают одну единственную линию поведения. Каждый должен выбрать один из своих путей, а вот по какому из них и как он пойдет – вот в этом все и дело.

На востоке есть такое понятие «Дао» – это путь, который должен найти для себя человек. Как раз его имел в виду Конфуций, когда сказал: «Если утром познаешь правильный путь, вечером можно умереть.» Насчет умереть – это он, конечно, погорячился, потому как, если найдешь свой путь, первое, что надо делать – пуститься по нему вприпрыжку и никуда больше не сворачивать. – Ангел замолчал и вопросительно посмотрел на Максима. Его взгляд выражал буддийскую мудрость и спокойствие.

Максим, немного ошалевший от потока высоких откровений со ссылкой на земные духовные авторитеты, пытался утрамбовать в сознании весь объем полученной информации с минимальными потерями.

– Погоди, – после задумчивой паузы произнес он, – но ты же говорил, что у жизни нет смысла, а теперь десять минут распинался на тему, в чем он состоит.

– У жизни есть и смысл, и цель, но ни того, ни другого нет в ней. В этом и состоит главная ошибка людей. Они ищут смысл внутри жизни, а он вне ее.

– А… ну так, в общих чертах, в принципе, как бы ясно, – промямлил Максим, хотя ничего ясного, даже в общий чертах, для него в этот момент не было.

– Ну, тогда вперед, – бодро провозгласил Ангел.

После этих слов Максим услышал хлопок, похожий на выстрел из духового детского ружья…

Глава III. Олигарх

Максим Холодковский стоял напротив панорамного окна своего кабинета. Двойное пуленепробиваемое стекло сдерживало серую муть осеннего утра в пятидесяти сантиметрах от его лица. Он вытянул руку вперед и, оперевшись на ладонь, перевел взгляд на мокнущий под ногами город. С высоты тридцать третьего этажа не только пешеходы, но и автомобили казались мелкими насекомыми, стекающимися нестройными рядами к подножию офисной башни. Картина вызывала ассоциации с большим муравейником, к которому спешат его обитатели, и каждый из них что-то тащит, чтобы муравейник становился все больше и больше. Спешащие к началу работы люди также несли отдать что-то своей организации: свой талант, или хотя бы просто способности, силы, время, здоровье. Задача же офиса – переработать все это в деньги, большинство которых пойдет на дальнейший рост муравейника и непосредственно его владельцу.

Да, не зря писал какой-то модный писатель: «Весь мир держится на подобии», – подумал Максим. И чего они сюда прутся каждое утро – ведь их работа скучна до истерики? Или они настолько ограниченны, что испытывают щенячий восторг от перекладывания бумажек, свидетельствующих о чужих денежных потоках? Неужели все эти люди не смогли найти себе в жизни более интересное занятие, которое при этом приносило бы необходимый для пропитания доход? Откуда эта моральная импотенция, эта холопская психология?

А может, это духовное смирение русской интеллигенции? Может, у этих людей богатый внутренний мир, позволяющий относится к окружающему с буддийским спокойствием?

Эта мысль развлекла Холодковского, он отошел от окна и стал ходить по кабинету от стены к стене. Размер кабинета, даже при таком маршруте передвижения, позволял своему владельцу тратить на прямолинейное перемещение достаточно продолжительное время для того, чтобы иметь ощущение прогулки. Мысль о высокой духовности сотрудников, подстегнутая забавной софистикой своего происхождения, стала постепенно оттеснять утреннее уныние, вызванное безрадостным видом из окна.

Полторы тысячи смиренных философов, аскетов духа и художников субъективной реальности. Красиво! Все, что им нужно, они черпают из внутренних источников души. Для них не стоит шекспировский вопрос:

«Достойно ль смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними?»

Они точно знают, что «достойно», и черпают успокоение в своей мудрости, воспитанной в них родителями, в которых, в свою очередь, подобную мудрость воспитал зомбирующий советский строй. И теперь эти люди отдают ненужные им силы для работы на того, кто по духовному развитию гораздо ниже их, вследствие чего не избавлен от притязаний на власть и богатство. Так что, получается, что лозунг «кто был никем, тот станет всем» продолжает работать и по сей день, только теперь наоборот.

Размышляя таким образом, Максим свернул со своего прогулочного маршрута и уселся за стол размером с кабинет среднего клерка. Нажав на кнопку селектора, он попросил секретаршу принести кофе.

Не прошло и пяти минут, как в кабинет, предварив свое появление формальным стуком, вплыла секретарша.

Сегодня у Холодковского было особое состояние души, побуждающее к анализу всего окружающего. Подобные настроения свойственны очень богатым людям в период полного благополучия. В это время все насущные проблемы покидают человека или отходят на второй, очень далекий план. После потери таких естественных раздражителей сознанию остается два пути. Первый свойственен людям весьма недалеким, которые до сих пор встречаются в обилии в среде состоятельных российских граждан, связан он с гламурным алкогольно-наркотическим образом жизни, при котором человек растворяется в примитивных физических и эстетических удовольствиях. Именно из-за большого количества этого типа богатых людей у обычного обывателя, живущего в Москве и имеющего дома телевизор, складывается ощущение, что основная цель россиян – это алкоголь, наркотики, низкопробные развлечения и беспорядочный секс.

Но есть и второй тип таких людей, который при избавлении от насущных проблем начинает тяготиться к более тонким материям, и, как следствие, к более сложным интеллектуальным удовольствиям. Предвестником зарождения в душе таких процессов как раз и служит настроение, побуждающее к анализу окружающего. Внешними проявлениями такого состояния является философская задумчивость и усиленная восприимчивость к незначительным внешним явлениям, таким, например, как существование секретарши.

Поскольку Холодковский был яростным противником служебных романов, тем более – с представителями низшего офисного звена, коими являются в отечественном бизнесе секретарши, о вошедшей девушке он знал ничтожно мало.

Пока секретарша расставляла на столе чашку с кофе и сахарницу, Максим мысленно собрал в аккуратную кучку все сведения, которыми он обладал о вошедшем человеке. Звали девушку Юля, она была молода, некоторым образом привлекательна (для настоящей сексуальности ей не хватало харизмы), знала два языка. Вот, в общем-то, и все, что ему было известно о персоне, которая работала бок о бок с ним уже почти два года.

Холодковский задумался о сложившейся ситуации, почему так происходит? Он присмотрелся к миловидному личику. Максим воспринимал как аксиому утверждение, что внутренний мир человека непременно отражается на его лице: в выражении, в общей конституции, во взгляде. Однако, если руководствоваться таким положением, то можно было сделать очевидный вывод, что у Юли внутреннего мира не было вообще. Ее лицо ничего не выражало, впрочем, как и речь, которую она в состоянии была произнести, да и все поступки, из тех, о которых было известно Максиму.

Нельзя было сказать, что девушка была глупа, скорее, нельзя было сказать, что она БЫЛА. Ее внутренний мир представлялся Холодковскому в виде голой, абсолютно ровной степи, по которой ветер гоняет редкие перекати-поле односложных мыслей.

Тем временем Юля, завершив свою миссию, вышла из кабинета, придурковато улыбаясь в пространство.

«Она не глупая», – подумал Холодковский, – «она полная дура! Причем, самое печальное то, что она об этом даже не подозревает. Зато ей обидно, когда ее называют секретаршей, она хочет именоваться «офис-менеджером».

Максим сделал глоток отличного кофе и подумал, что пора перенаправить все-таки свои мысли на работу. Тем более что сегодня предстоит немало сделать.

Однако, несмотря на полученную порцию кофеина, мысленный процесс никак не сворачивал в рабочую колею и продолжал крутиться вокруг несчастной девушки.

И тут Максим сделал для себя очередное мировоззренческое открытие. Нет никаких офисных работников с богатым внутренним миром, которых он придумал перед тем, как выпить кофе. Вокруг него работают только такие вот «юли», называются они по-разному, но по сути своей идентичны. Это одноклеточные роботы, которым не скучно по восемь часов в день заниматься однообразной ерундой, потому что это как раз та ерунда, которая прекрасно вписывается в их интеллектуальную степь, подобную той, которую Холодковский разглядел в секретарше.

Ну что ж, тогда никаких проблем быть не должно, все они получают то, что заслуживают.

С другой стороны, должны же быть и другие люди на свете, непохожие на этих офисных орков. А если они есть, то, может, и вокруг него парочка найдется. «Надо их непременно поискать, со временем», – подумал Холодковский.

Он ткнул в кнопку селектора:

– Юля, позови ко мне Васильева.

Спустя десять минут в кабинет, под гнусавое селекторное сообщение «К вам господин Васильев», в комнату быстрой пружинистой походкой вошел сам Сергей Васильев, заместитель Холодковского и его ближайший соратник.

На нем, как обычно, был черный костюм, черная рубашка и узкий алый галстук. Сергей ходил в таком одеянии уже почти год. Видимо, одевшись так однажды, он пришел в такой восторг от собственного отражения, что закупил с дюжину каждого из предметов этого гардероба и зарекся никогда с ними не расставаться, решив тем самым проблему утреннего (или вечернего, это зависит от дисциплинированности) выбора соотношения «костюм-рубашка-галстук».

– Доброе утро, сенсей, – произнес Васильев, наклоняясь в ритуальном поклоне со сложенными ладонями на уровне груди, и расплылся в улыбке.

Это была шутка, мягко говоря, не первой свежести, превратившаяся в традицию. Таким образом Сергей выказывал свое восхищение способностям и таланту начальства. Хитрость хода состояла в том, что лесть, поданная в шутливой форме, с одной стороны, была лишена своего грубого меркантильного обличия, поскольку как бы не воспринималась всерьез, но, с другой стороны, все-таки была лестью, которая не могла не быть приятна начальству.

– Проходи, садись, – заулыбался Максим традиционной шутке, – давай, рассказывай.

– Про вчера?

– Да, про него самого, ну и про сегодня, естественно.

Сергей сел в кресло. Его поза выражала расслабленность человека, осознающего свою значительность, но при этом не была настолько вальяжна, чтобы покоробить начальство.

– Ну, разумеется, все прошло как мы и задумывали, – начал Сергей, – эти дятлы даже не стали делать вид, что сомневаются. Акционеры сразу лапки кверху, генеральный позалупался, конечно, оно и понятно, он, в отличие от владельцев, денег не получит, тока под зад коленом. Ну да его быстро заткнули. В общем, обработали мы их в лучших традициях, да и цену нормальную предложили, деваться им некуда, они ж сами себе не враги. Так что, на сегодня договорились подписывать. Щас наши юрики бумаги готовят, думаю, с минуты на минуту все будет, ну, и можно рвать к ним в контору на победоносный въезд через главные ворота в сокрушенный непокорный город.

– Ладно, когда пора будет – сообщи, а пока иди, проследи, чтобы все было, как надо.

– Буде зделано, – выпалил Сергей, – Разршите ити?

– Давай-давай, – погнал помощника Холодковский.

Выпроводив Васильева, он снова подошел к окну и окинул взглядом улицу.

Потоки офисных заключенных иссякли – все расселись по своим камерам: начальники – по одиночным, обычные зеки – по общим. Окна кабинета были обращены на восток, и в ясную погоду из них можно было наблюдать восход над городом, что было весьма приятным мероприятием для хозяина кабинета. К сожалению, сегодня не только не было видно восхода утром, но и, видимо, не будет самого солнца днем. Вид серого, подсвеченного снаружи, неба снова нагнал на Холодковского задумчивую тоску.

Видимо, из-за значимости сегодняшнего события, он начал вспоминал свою юность и молодость, школьные и институтские годы.

У ученика средней школы Максима Холодковского конкретной цели чего-то добиться не было. Однако, еще в младших классах он начал замечать у себя некое внутренне превосходство над окружающими, с которым, по непонятным причинам, они были согласны.

Максим всегда был лидером, будь то дворовые компании, школьные кружки или спортивные секции, в которые его отдавали родители. Причем никаких сознательных действий он для этого не предпринимал. Просто как-то так получалось, что сверстники после десяти минут пребывания в его обществе начинали, что называется, «смотреть ему в рот». Когда он вырос, то узнал, что это объясняется наличием «харизмы». Правда, когда он впервые услышал это слово, оно, по молодости, ему показалось смешным, неказистым и даже немного ругательным. Слишком уж первые три буквы, да еще со следующей за ними буквой «з», звучали грубо, и уж точно не могли быть наполнены глубоким духовным смыслом. Но потом, узнав о нем получше, к слову привык, ну, а когда обнаружил, не без удивления и удовольствия, эту самую харизму у себя, то и зауважал.

Холодковский хорошо учился в школе, замечательно играл в театральном кружке и многообещающе боролся в секции самбо. Это происходило не потому, что Максим обладал какими-то незаурядными способностями во всех этих видах деятельности, просто, во-первых, он был уверен, что если это делают все, то это определенно должно быть легко, потому как рассчитано на большинство, в том числе и самых слабых, а, во-вторых, он не мог допустить мысли, что он что-то делает хуже других или, по крайней мере, хуже этого самого большинства.

Такое мировоззрение не было воспитанно у юноши насильно, его воспитанием вообще мало кто занимался. Подобное отношение к окружающему миру ему досталось с рождения, так же, как людям достается высокий рост или склонность к полноте.

Вот так и продвигался Максим по жизни – уверенный в себе молодой человек, у которого все получается.

Однако, нельзя сказать, что жилось ему очень легко. Как производная от чувства уверенности и успехов во всех начинаниях, в жизни Холодковского постоянно присутствовал еще и страх поражения, который всерьез его мучил. Привыкший быть всегда на высоте человек боится оказаться в луже, потерять достоинство в глазах окружающих. Душевный механизм тут достаточно прост: чем дольше у человека все получается, тем меньше он имеет понятия о том, что значит потерпеть поражения. Он просто забывает, каково это, не помнит своих ощущений. Остается только уверенность в том, что проиграть – это плохо. А вот насколько плохо – здесь уже никакой определенности нет, а когда нет определенности, включаются воображение и фантазия. В результате, в соответствии с поговоркой «у страха глаза велики», возможность любого, даже незначительного поражения в уме юного Максима приобретало масштаб вселенской катастрофы. Этот страх не давал ему покоя перед любым, даже незначительным мероприятиям.

Например, сдача экзамена в институте портила Холодковскому существование задолго до назначенной даты. Несмотря на то, что он всегда был хорошо подготовлен, картины позора при ответе экзаменатору, ведущие к низкой оценке, долго не давали заснуть накануне. Его всегда удивляли сокурсники, которые вечером перед экзаменом звонили ему, чтобы узнать название сдаваемого предмета и попросить «отксерить» утром «шпоры». Такие люди, давно привыкшие к поражению, нисколько его не страшились, поэтому шли по жизни легко и непринужденно, впрочем, ничего при этом в ней не добиваясь.

Этот страх Максиму удалось побороть только спустя несколько лет, после окончания института. После некоторого времени по-настоящему взрослой самостоятельной жизни ему, благодаря своим способностям и харизме, удалось приобрести настолько прочную жизненную позицию, что она позволила прибавить к качествам характера здоровый авантюризм в сочетании с адекватным пофигизмом. Эта позиция не была связана с какими-то приобретенным материальными благами или высоким должностным статусом. Она лежала в области духовного роста и интеллектуальных умозаключений. В один прекрасный момент Максим не только понял, но и почувствовал всем своим существом, что причин для беспокойства нет, просто потому, что они не существуют. Все проблемы, кажущиеся фатальными, рождаются и живут только у человека в голове, только там они принимают масштабы неразрешимости, и нигде больше.

Холодковский понял, что самое необратимое, что может случиться – это смерть, но поскольку рано или поздно это все равно произойдет, не стоит терять силы на обдумывание того, что неотвратимо. Более того, душевное состоянии человека никак не влияет на ход вещей, поэтому тратить свои силы на переживания глупо. Так решил для себя однажды Холодковский, и ввел эту истину в ранг жизненной позиции.

С того самого момента дела Максима не просто пошли в гору, а полетели как под воздействием реактивной тяги. Обстоятельства не могли противиться служебному и материальному росту талантливого бизнесмена с железной нервной системой. Результатом такого положения вещей стал сорокапятилетний президент и совладелец крупной корпорации Максим Холодковский.

Однако, в соответствии с законом сохранения всего на свете, одно из основных положений которого гласило: «если где-то чего-то много, то там же чего-то другого мало», так называемая личная жизнь Максима развивалась из рук вон плохо. Та замечательная, нежная, ласковая, скоромная девушка, которую встретил Холодковский еще будучи бедным студентом и на которой женился после окончания института, через два года брака вдруг превратилась в тупую, гулящую истеричку с самомнение размером с дом. Холодковский терпел свою жену в новом качестве ровно год, после чего настоял на том, чтобы она покинула его жизненное пространство.