Нация за меня

Пьет пиво Балтика, курит сигареты Винстон,

Чисто как девочка со спичками

Сидит на нефтяной трубе

Болтая ногами

Не читая запретов на бензоколонках,

Ест в Ростиксе и Макдоналдсе

Ездит в Египет и Турцию

Ходит в офисы

Получает пособия

Трудится на огородах

Ворует бюджетные деньги

Ездит на новых машинах, купленных в кредит,

Собранных в Узбекистане,

И на старых машинах, угнанных из Германии и Японии.

Торгует польским и китайским барахлом

Сидит на вокзалах и в тюрьмах

Учит и лечит

Снимает и прокатывает

Говорит и показывает

Глупости

Быстро пробегая мимо тещиного дома

Убивает и судит

Надзирает и наказывает

Плодится и размножается

Хоронит, хоронит, хоронит

Немного рожает

Пишет в желтые газеты, звонит на радио,

Выступает в Доме-2 и Камеди Клаб

Смотрит новости по госканалам

Служит в армии

Воюет в Чечне

По призыву и по контракту

Курит, колется и бухает

Купается и загорает

Проектирует и строит

Дает взятки; сидит в Интернете;

Ругается на кухнях

Выходит на улицы с красными флагами

Выходит на улицы со свастикой на рукаве

Дерется в подворотнях, едет с мигалками,

Униженно предъявляет документы,

Бьет в пах и бьет наотмашь,

Плачет и хохочет, говорит анекдоты,

Проклинает и одобряет

Как в старые времена

Не сажает дерево

Не строит дом

Не воспитывает сына

А если ей кажется, что она это делает,

Так это ей только кажется,

Передерживается; как радужка,

Распадается

Уже давно с трудом понимается,

Зачем ей одна шестая часть суши

Ну ладно, одна седьмая,

Без Прибалтики и Грузии,

Украины и Средней Азии,

Но остальной Кавказ не отдадим,

Зачем ей, к примеру, Сибирь,

Где от одного до другого города

Численностью 500 тысяч жителей

Надо ехать 500 километров.

Ермак и Екатерина

Боролись за природные ресурсы

Под прикрытием православия, это понятно,

Это вам скажет любой историк колонизации.

Но мы-то, мы-то?

Повидаться с товарищами На выходные

За 300 км – говно вопрос.

Я пишу за нацию документы

Строчу донесения

Как летала с фашистами одним самолетом

Не во сне и не бомбить Сталинград.

Из Кенигсберга (Калининграда) в Москву.

С родными, русскими фашистами.

У них в Кениге была сходка

Лет им по двадцать пять-тридцать

Одеты в Burberry и Lacoste

Манагеры среднего звена

Маленькие русские бюргеры

Сперва шифровались

Но вели себя нагло

В аэропорту всех расталкивали

В самолете заводили себя алкоголем

Я думала: если навернемся —

Поделом.

Не навернулись.

Напротив, я узнала Много нового:

Что никакого Холокоста не было

И что русские фашисты ведут в Интернете

Бурную переписку с израильскими.

У них одни цели:

Национальная чистота в каждой стране.

Если они победят на выборах,

В мире настанет всеобщее спокойствие.

Нация, ты, стыдно сказать, деточка,

Совсем себя потеряла.

Уж и московские мелкие служащие

Вынуждены просить убежища

Не в мире труда и капитала,

А в мире каких-то мертвых чужих паяцев.

Нация за меня

Отдает честь

Ездит в метро и на маршрутках

Ходит в театры и на мюзиклы,

Ее взрывают и травят газом,

Каждый день берут в заложники,

А она как будто не чувствует

Развлекается и работает

Бухает и курит

Жрет и гадит

Дерется и любит

Плачет на плечах дорогих

Я ничего этого не делаю.

Я пишу днем, пишу ночью

Пишу утром, пишу вечером,

Когда хожу, курю, ем, пью, гажу,

Когда сплю

Произвожу ей смыслы

Которыми она могла бы питаться,

Если бы ела буквы

Еще она молится,

То есть ходит в церковь

Я тоже молюсь

И тоже хожу в церковь

Но мне кажется,

Не потому же, что нация.

Что нас объединяет?

Пушкин? Он стоит на площади,

Под которой нацию взрывали.

Лермонтов? Он воевал на Кавказе

В карательных отрядах,

Как и сейчас воюют.

Ленин? Он лежит в Мавзолее

И давно ничего не слышит.

Гагарин? Я вас умоляю:

Это мои родители на фотокарточках

В плащах из болоньи на демонстрации.

Некрасов и Маяковский?

Нация их не знает.

Еще скажите: Кузмин, Апухтин,

Введенский, Хармс.

Крым летом? Я там была два раза.

Красная площадь? Веничка Ерофеев

С распоротым горлом.

Любовь к отеческим гробам?

Памятники братвы

Веселых девяностых.

Могилы близких?

Но это – мои могилы.

Они на русской земле

Но и это меня не делает ровней

Нации. Кто она такая?

Путин по телевизору? Джи-восемь?

Джи – всего лишь одна из точек

Женского оргазма.

Ну давай, нация, раз ты баба, какого хуя

Не рожаешь национального героя

И сестру его национальную идею

Какого-нибудь шахматиста-еврея

И его брата

Писателя – нобелевского лауреата

Вратаря хоккея

Космополита-злодея

И Золушку под конвоем

Надо бы становиться немного добрее

Где твоя рация?

Какие твои позывные?

Крылья, где мои крылья

Которые так нравились мне

Где мои вилы

На которые подняты будут землевладельцы

Где мои силы, мои скитальцы

Где мои пяльцы

На которых распяты

Удаляются в омут солдаты

Отправляют этапом

Где мои братцы?

Где мои святцы – забыты

И с ними Псалтыри

Где мои ситцы – порваты?

И где эти стороны света четыре,

На которые души идут неодеты,

Босые

И где же нездешние силы, людьми прожитые?

Где эта русская прелесть —

Закаты, рассветы

Где эта персть, эта горсть праха

Солдатская деда рубаха —

Истлевает, самозванка?

Закрывает собою какую-то гадость?

Где ты, где ты?

Какие такие страницы?

Какие Судеты?

Пожелтевшие, расплывчатые чернила

Кто ты?

Идеолог из вечного прошлого мира

Или подросток

Какому подошву чинила

Ножичком вострым

Или воздух

Надышаться которым хотела, но нас не хватило?

Или черная лента винила

С удалявшимся, выдающимся оперным звуком

Не где, не где

Нам отпраздновать более нашу победу

Ни на земле, ни на небе

В нимбе

В царствах

О которых помалкивают глянцевые журналы

Океании, Ниневии, Персии

Я райская птица

Я старая птица

Я старая райская птица

Я красная девица

Но не все, что снится

Является прекрасным,

Человечек-тупица

Я райская адская

В смысле донецкая гадская

Выдающаяся рассказчица

Чисто сестра Стругацкая

Чернокрылая пария

Живородящая гурия

Все эти твари – я

В русской степи

На земле, в постели,

В ночи, в метели

В дому, где желтый свет горой

И см-ть ночной порой

С набитым ртом помалкивает

И от стола отталкивает

И гавкает, гавкает

Я радужка, спица

Я рваная тряпочка сердца

Христианская львица

Римская девственница-Волчица

Я красная девица

Но не все, что снится,

Является в реальности

Я страстная Псише

Я Расмуссен, Амундсен

Нет, не то

Я актриса

Я маленькая жирная крыса

Пораженная кариесом

Под столом,

Где см-ть сидит с набитым тьмой

И пищеводом и животом

И завтракает, завтракает

И подведенные сурьмой

Глаза и брови у нее

И я сейчас вопьюсь ей в пах

От ненависти

От ярости в ляжку

Моя милиция занимается айкидо.

Мне доподлинно об этом известно

От соседей по купе: они занимаются.

Мальчику лет двадцать пять, метр шестьдесят, носик

уточкой

Девочка, его жена, такая же

Бледноволосая, бледнолицая

Хорошистка или троечница.

Какие-то покемоны.

Долго не могли усесться

Махали платочками.

А потом как начал – по почкам

Мочить тех, кто ссут в неположенном месте,

Когда он находится на дежурстве.

Девочка – бухгалтер в северной мобильной связи

Поженились три месяца

Но уже ездили на стрельбища

И там на пляже демонстрировали айкидо

Пока все не разбежались,

Таращились и крестились.

Они сворачивались и загорали.

Девочка сообщила: вообще-то

Это для защиты. Но если точно,

То внутренности разорвутся,

Так говорил наш учитель,

Но вообще-то, конечно,

Это чисто для защиты.

Бедная бледнолицая

Ты моя нация, Леночка, моя милиция.

Едет в Рязань знакомиться

С родителями своего ментеныша.

Они деревенские.

Денег мало, не могли приехать

На свадьбу в северную столицу,

Но приедут встречать на машине к поезду

В три часа ночи твою пизду.

Ты им влепи, Леночка,

Тренированной ножкой посреди их деревенской хари

Не боись, они нападают,

Волкулаки; ты еще не ведаешь,

За кого вышла.

Так и бывает в кино, еще – в боевом кошмаре,

Когда тебя заставляли оставаться до одиннадцати

А к шести

Ты уже шла на работу, а училась на вечернем.

Теперь у тебя обмороки.

Ты интересуешься у соседки по купе,

Она терапевт: отчего бы это?

Отвечает: голодная нервная Ты бледна

Это нация, Леночка, ебет тебя не по-детски и требует

ответа.

Это нация так устроила

Твоему мужу ходить пешком два часа на работу.

Он пиздит пинками пьяных и удивляется,

Когда они, продвинутые, жалуются в прокуратуру,

Когда он их пиздит – в Рязани так не было.

В Рязани все сразу пугались и не ссали на рельсы.

А в этом поганом Калининграде

Сразу норовят в прокуратуру.

А ведь самим на дежурстве поссать негде.

Ходим ссать, как все, в парке.

Но один там срал. Мы его подняли на дубинки.

Он о-очень обиделся: ребят, вы чего?

Центр города, а посрать негде.

То ли дело было в Рязани. Все понимали.

Он служил в Кениге. Она к нему бегала.

Идиотка, не умеет сесть в купе,

Все время бьется головой о верхнюю полку.

Вообще-то она впервые с детства едет поездом.

Зато они много раз ездили в Польшу автобусом.

Утром вернулись из вагона-ресторана,

Поели на пятьсот рублей,

Это ничего, дешево,

Рассчитывали на большее.

А потом рассказали подробно меню

А потом айкидо

А потом он сказал, сколько получают его родители

В деревне – мама шестьсот, нянечка,

Папа полторы тыщи рублей, тракторист,

И эта дура-соседка, московский терапевт, сказала:

Нет, ну я не понимаю, как можно жить на такие деньги

По мне и пятнадцать тыщ – маловато.

Конечно, айкидо. В рыло им, в харю.

И все виды рукопашного боя,

Которым Женю научили в милиции,

Маленького, с утиным носом.

Нация, тебе не кажется, что здесь какая-то засада?

Ты, конечно, не желаешь этого слушать.

Легче бухать в ресторациях

И бить по лицам кавказцев.

Мои хозяева в Калининграде

Летом собирают грибы

Не для засолки, для спецпутешествий, нация.

Им немного за тридцать.

Они очень начитанные.

Такие подкованные.

Но если Женя ночью

Ткнет дубинкой под ребра

Или Леночка отключит сигнализацию —

Они расколются

И заплачут, и будут ползать

По полу захарканному

Такова простая сила и власть деревенского мальчика

Над высокомерным интеллектуалом,

Ищущим смысл жизни по Кастенеде,

В двадцать лет потерявшим и мать и отца и квартиру

Крысиная мордочка Лены

Она какая-то нечеловечек

Поэту положено быть с его народом

Давай, поэт, давай

Туда, где твоя нация

Ты назгул, поэт, ты не свой, ты не хвастай,

Ты Людвиг, блядь, людоед,

И этот, не могу вспомнить, шахид, вот!

Погибший от любви

Воюющий не на смерть, а на живот

Разрывающийся на звезду, на фашистский крест

Я тебя отвоюю у всех небес, у всех невест,

Нация

Хоть ты и совершенно безмозглая и безнравственная

Хоть ты и никому не нужна

Дурочка, поражена

В правах, дочка, сестра, жена

Это тебе все кажется

Наконец очнись, давай отважимся

Встать, улыбнуться и накраситься

Сделать зарядку

А потом одеться и отправиться

Попробуем отвязаться

Разведчица, маленькая разбойница

Первая редакция