Появление на свет и первые годы жизни Преобразователя

Согласно легенде, ученый Симеон Полоцкий, который был сведущ и в астрологии, поведал Алексею Михайловичу, что его молодая супруга зачала мальчика, которому суждено вырасти выдающимся человеком; он станет великим воином и победит многих врагов, заслужив такую славу, какую не имел никто из русских царей; искореняя злодеев, он будет любить трудолюбивых, сохранит Христову веру и совершит много других славных дел.

Как похоже это пророчество на предсказания необыкновенного будущего какого-нибудь европейского властителя, впоследствии совершившего великие деяния!

Царю так требовалось высшее одобрение: он тяжко переживал страшное восстание Степана Разина, а мучительная казнь бунтовщика отнюдь не внесла успокоения в его душу. И знак высшего одобрения был ему ниспослан.

В следующем году, 30 мая, Наталья родила сына Петра. До сих пор для историков остается загадкой, где родился будущий Преобразователь. Документальные данные о месте его рождения отсутствуют. Теоретически это могло быть либо Коломенское, либо Преображенское.

Роды были очень тяжелые и затяжные. На третьи сутки царицу причастили. Видя мучения молодой жены, Алексей Михайлович призвал Симеона, который успокоил будущего отца, обещав, что ребенок появится через пять часов. Когда наступил пятый час, астролог пал на колени и стал молиться, чтобы роды продлились еще часок. Возмущенному царю, желавшему, чтобы мучения жены поскорее закончились, он объяснил, что, ежели ребенок появится в первые полчаса, веку его будет пятьдесят лет, если же во второе получасие – доживет до семидесяти.

Симеон не сильно рисковал, давая такие предсказания, – страдающий ожирением царь вряд ли сумел бы их проверить. Но в этот момент на свет появился тот, кому суждено было стать Петром Великим.

Младенец родился крепеньким, здоровым, с материнскими черными «татарскими» глазами и очень похожий на дядьев Нарышкиных.

На радостях царь устроил пышный пир. На накрытых столах красовались сахарный кремль, лебедь, гусь и орел, большие фляги были наполнены хмельным медом, рекой лились редкие заморские вина. Великий государь из своих рук жаловал всех гостей водкой, ее закусывали коврижками, яблоками, имбирем, цукатами и другими лакомствами.

Относительно того, был ли ребенок действительно сыном царя, существуют разные мнения.

В народе ходили упорные слухи, что Петр – не «природный» сын Алексея Михайловича.

Многие замечали, что считать Петра «не настоящим» Романовым были серьезные основания. Тот совсем не напоминал своих царственных предков и разительно отличался от низеньких и полных Романовых высоким ростом, смуглым лицом, живыми черными глазами, большой физической силой и взрывными реакциями. А дети Алексея Михайловича от Милославской росли типичными Романовыми – маленькими, упитанными, психологически стабильными. Но высокий рост, холерический темперамент и чрезмерную импульсивность могла передать сыну Наталья Кирилловна. Многие историки описывают ее как рослую и статную красавицу, с густыми темными волосами и прекрасными черными глазами. На портрете неизвестного художника, который принято считать изображением Натальи, мы видим женщину несколько восточной внешности – черноглазую, с крупным носом.

Что необычного в том, что сын похож на мать?

А. Труайя намекает, что отцом Петра мог быть патриарх Никон. Этот высокий черноглазый властный человек якобы увивался за красивой молодой царицей. Но смелое предположение писателя опровергает простая хронология. Поборник новых обрядов разошелся с царем и был отослан в дальний монастырь еще в 1666 году. Так что он вряд ли мог быть отцом царевича, родившегося шесть лет спустя[5].

К появлению на свет Петра считали причастным и субтильного энергичного постельничего Тихона Стрешнева, и конюха Мишку Доброго, и (особенно!) двоюродного брата Натальи Кирилловны Петра Нарышкина, а также многих других «молодцов».

Известно, что Петра чрезвычайно волновал вопрос о его происхождении. Войдя в возраст, он стремился узнать, кто мог быть его настоящим отцом, и при этом использовал простые и действенные методы. Но даже вздернутый на дыбу для добывания правды о любовниках Натальи Кирилловны Тихон Стрешнев прокричал лишь, что «много их было». Полагали, что перед смертью сын заставил тяжелобольную женщину открыть ему свою тайну – если она существовала на самом деле.

Не опускаясь до обсуждения возможных вариантов адюльтера, можно упомянуть еще одну версию, выдвигаемую в последнее время.

Начиная с самого детства рядом с Петром находился человек незаурядный – князь Федор Юрьевич Ромодановский.

Ромодановские происходили из старинного рода князей Стародубских. Их предок князь Федор, представитель тринадцатого колена от Рюрика, прозванный Благоверным, был убит в Орде в 1330 году. Фамилия относилась к Рюриковичам «второй руки», но считалась гораздо знатнее Романовых. Отец Федора Юрьевича, князь Юрий, пользовался особой благосклонностью и доверенностью Алексея Михайловича; считался его любимцем, «премьер-министром», возглавлял Пушкарский приказ, был воеводой в Казани. Он сыграл большую роль в разрыве монарха с патриархом Никоном и был послан в Успенский собор объявить патриарху гнев царя за то, что тот «писался великим государем».

Фамилия Ромодановских на протяжении нескольких столетий давала России бояр, полководцев, крупных администраторов.

Федор Юрьевич вырос во дворце и в молодости был очень хорош собой. Согласно разрядным книгам, он числился «комнатным стольником» Алексея Михайловича, и практически являлся членом царской семьи. Он был способным полководцем и разбил под Чигирином турецкую армию Каплан-паши.

Петр называл Ромодановского «князем-кесарем», «величеством», а себя по отношению к нему именовал «холопом и последним рабом». Князь-кесарь правил Россией во время Кожуховского похода, Великого посольства Петра за границей, затянувшегося на полтора года, управлял Москвой, Преображенским приказом и при нем Тайной канцелярией – царской службой безопасности с правом производить в чины и другими очень широкими полномочиями. Дочь Ромодановского Феодосия имела право носить титул «великой цесаревны».

Петр почти до конца его жизни сохранил за Ромодановским всю внешнюю, представительскую сторону царской власти, продолжая величать его письменно и в личном обращении царским титулом и строго требуя того же от остальных. Многих удивляло, что, представитель не слишком знатной фамилии, Петр так рисковал, доверяя Федору Юрьевичу – Рюриковичу – и власть, и трон. Безусловно, в основе такой длительной и непреходящей привязанности Петра к Ромодановскому скрывалась какая-то тайна.

Сохранилось несколько изображений князя-кесаря. Одно – в старорусском кафтане поверх легкого шелкового платья, с длинными, заложенными за уши волосами и такими же длинными, по польской моде, усами. Другое – в горностаевой мантии и латах, как того требовала в отношении царственных особ западноевропейская традиция. Действительно, на портретах Федора Юрьевича и Петра просматривается несомненное сходство.

Ромодановский – настоящий отец Петра?

Однако как совместить это со стремлением сделать предполагаемого отца шутом на девятом десятке?

Но даже если, как полагает Иван Крылов[6], Петр и был сыном Ромодановского, это никак не умаляет его достоинства как государя.

И еще один факт в пользу законности происхождения Петра. Когда время охладило страсти и поменяло политические приоритеты, в 1698 году его старшая сводная сестра царевна Марфа, измученная цингой и бедностью, заточенная братом в монастыре Александровской слободы, писала: «хоть и есть я неведомо где, да я того же отца дочь, такая же Алексеевна». Опальной царевне нечего было терять, не на что надеяться; она, чтобы уязвить своего притеснителя, могла бы высказать сомнения в «подлинности» сына Нарышкиной, но нет, она косвенно опровергает слухи о внебрачном происхождении сводного брата.

Итак, следуя правилу практичных французов: «муж матери – отец ребенка», считаем Петра сыном дома Романовых.

Алексею Михайловичу оставалось позаботиться, чтобы нищая царицына родня не позорила своей скудностью царский обиход. Кирилл Полуэктович Нарышкин получил один за другим чины думного дворянина и боярина, а вместе с ними и щедрой рукой наделенные вотчины. Ждали его и большие богатства, и высшие государственные должности.

Краеведы любят рассказывать о частых визитах царя с молодой женой к тестю, о том, как сразу же начали привозить счастливые родители к дедушке и бабушке Анне Леонтьевне новорожденного Петра в село Семчино. Эта идиллия давно уже приобрела статус истины. Но вот незадача – согласно документам, при жизни Алексея Михайловича отец царицы Натальи Семчиным не владел и купил его уже после смерти зятя, опасаясь, что все дареные вотчины новые правители у него отберут.

После женитьбы на Наталье Кирилловне любимым местом пребывания царя становится село Преображенское – подальше от откровенно осуждающих отца детей от первого брака. Оно находилось на Яузе всего в семи верстах от Московского Кремля. С запада к нему примыкало широкое Сокольническое поле, за которым раскинулось большое село Красное у Красного пруда (теперь это площадь трех вокзалов). У бывшей Сокольничьей заставы был устроен Сокольничий двор, и жили в особой слободе царские сокольники. К северу, за Красным прудом, простирался обширный лес, в старину – Лосиный остров (теперь это парк Сокольники).

На северо-востоке от Преображенского располагалось село Измайлово с великолепными садами и царскими огородами, исконная вотчина бояр Романовых. За Преображенской заставой к Измайлову примыкало старинное село Черкизово, а при впадении в Яузу у речки Сосенки, напротив Покровского, стояло село Семеновское.

В одной версте ниже по Яузе покровского находилась обширная немецкая слобода, или Кукуй, куда в 1662 году переселилось множество иноземцев, обосновавшихся в Москве.

В Преображенском царь словно помолодел. Во дворце была оборудована специальная «комедийная хоромина» – театральный зал, где в октябре 1672 года состоялось первое представление придворного театра. По приказу Алексея Михайловича велено было «на комедии действовать из библии книгу Есфирь».

На представлении присутствовали его супруга, сестры и дочери – правда, сидели они отдельно от мужчин, за легким занавесом. Впоследствии эта граница была уничтожена и женская часть царского семейства соединилась со своей аристократией.

К изумлению и ужасу подданных, Наталья Кирилловна без мужа ездила в Москву и появлялась на народе в «открытой колымаге» – карете с прозрачными стеклами, хотя раньше цариц тщательно скрывали от чужого глаза. По-видимому, именно в это время сумел ее увидеть и описать один иностранный путешественник: «Это женщина во цвете лет, роста выше среднего, с черными глазами навыкате; лицо у нее кругловатое и приятное, лоб большой и высокий; вся фигура красивая, отдельные члены соразмерные; голос, наконец, приятно звучащий и все манеры крайне изящны». Она любила богато одеваться: один из портретов являет царицу в ездовом платье, аксамитной[7] телогрее и крытой бархатом соболиной шубе. На голове у нее треух, на ногах красные сафьяновые башмаки.

Домашний обиход царей претерпел изменения по сравнению с прошлыми годами. Алексей Михайлович стремился к красивой новизне, украшавшей дворцовый быт и увеличивающей его комфорт. Появившиеся новая мебель, статуэтки, зеркала, затейливо украшенные часы, столы и стулья немецкой и польской работы вносили заметные изменения в интерьер царского дворца и боярских хором. При дворе ходили многочисленные переводы латинских, немецких, польских текстов. Русские люди боярского и приказного чина постепенно знакомились с иностранными языками.

Как отмечал Н.М. Карамзин, «царствование первых Романовых способствовало сближению россиян с Европой. Но изменения происходили тихо, едва заметно, без порывов и насилия».

Не сохранилось сведений о какой-либо особенной любви Алексея Михайловича к царевичу Петру, если не считать рассказа о подарке сыну маленькой, но почти как настоящей кареты. Однако не в обычае самодержцев было публично демонстрировать нежные чувства к членам своей семьи.

В 1673 году царица Наталья родила дочь, названную в честь матери, а в 1674 году – еще одну дочь, Феодору. Никакими особенными торжествами эти события не отмечались. Может быть, Алексей Михайлович был уже нездоров – принято считать, что его одолели цинга, водянка и чрезмерная тучность, которые и свели второго Романова в могилу в 1667 году. С другой стороны, и рождения старших царевен практически не отмечались. В честь появления дочерей у государя не бывало ни стола, ни именинных пирогов, более того, в этот день часто не было и выхода к обедне. Это неудивительно: ведь с рождением дочери прибавлялись только расходы, да появлялась еще одна затворница, обреченная весь век вековать на женской половине. Выходить замуж за подданного запрещал обычай. Выдавать же царевен за иноземных принцев мешали многие обстоятельства, в особенности различие вероисповедания. Так и умирали царевны безбрачными, в преклонных летах.

В то время женская часть царской семьи была весьма многочисленной: царевны Ирина и Татьяна Михайловна, Евдокия, Марфа, Софья, Екатерина, Мария и Феодосия Алексеевны. Каждая из царевен имела свой двор, который приходилось кормить царю и который играл незаметную, но весьма важную роль в дворцовой политике. Весь этот гинекей ненавидел свою молодую невестку и мачеху.

Нерешительный и слабовольный Алексей Михайлович находился под сильным влиянием сестер и дочерей. В сорок семь лет уже ничего не хотел, в том числе управлять страной. Чрезмерная тучность усугубляла его многочисленные недуги. Он приказал выпустить из тюрем всех узников, причастился и стал ждать смерти.

Алексей Михайлович вошел в историю как Тишайший. Милостивым и справедливым принято считать его правление. Но по разинскому розыску только в одном Арзамасе казнили больше десяти тысяч повстанцев; еще страшнее карали жителей Астрахани и Царицына. В крови были потоплены Соляной и Медный бунты. По приказу Тишайшего осуществлены многие зверства против староверов. В земляной тюрьме заморены голодом Федосья Прокопьевна Морозова, ее сестра княгиня Евдокия Урусова и дворянская жена Мария Данилова; разгромлен Соловецкий монастырь, монахов кого утопили, связав попарно, кого повесили за ребро на крюк.

Страшную картину его смертных мучений за эти злодеяния живописал яростный поборник старых обрядов протопоп Аввакум: «расслаблен прежде смерти… а изо рта, и из носа, и из ушей нежид (сукровица) течет, бытто из зарезанной коровы. И бумаги хлопчатыя не могли напастися, затыкая ноздри и горло… Наказание Божие было за разрушение старыя християнския святые нашея веры».

После кончины царя возникли слухи, что Наталья Кирилловна поспособствовала мужу перейти в мир иной – извела его черной магией или отравила, сговорившись со своим воспитателем Артамоном Матвеевым, который слыл химиком и чернокнижником. Но в таком случае она просто рубила под собой сук, поскольку со смертью царя теряла свое положение. Пойти на такое можно было только для спасения чего-то большего. Официальная историография Романовых никогда не рассматривала возможность развода, планируемого оскорбленным вольным поведением супруги Алексеем Михайловичем, однако она не исключается. Разговоры об этом ходили, и нечто скрытое и неприглядное имело место, но касалось ли это верности царицы, неизвестно.

И все-таки, скорее всего, обвинения в злоумышлении на жизнь супруга были облыжными. Знавший ее лично князь Куракин отмечал, что она «была доброго нрава, только не прилежна, не искусна в делах и ума легкого». У нее не было собственной сильной партии, поскольку Нарышкины принадлежали «к самому низкому шляхетскому роду». За нее стояли многочисленные дядья и братья, родные и двоюродные. Сын Натальи Кирилловны был еще мал и не имел оснований претендовать на верховную власть, поскольку здравствовали по крайней мере двое законных наследников трона мужского пола. Царь, как было заведено, завещал трон своему старшему сыну от первого брака, четырнадцатилетнему Федору.

Петр во время неспокойного правления царя Федора

В 1674 году Алексей Михайлович «объявил» Федора народу. Торжественный акт «объявления» свидетельствовал о достижении царевичем совершеннолетия и, что гораздо важнее, об официальном признании его наследником престола. За Федором шел его младший брат – странноватый царевич Иван.

Разумеется, можно предположить, что, злоумышляя на Алексея Михайловича, дальновидная царица Наталья предугадывала пресечение рода Милославских ввиду их слабого здоровья – по-видимому, какой-то наследственной патологии – и закономерный переход короны к ее собственному сыну. Но тогда это уже не импульсивная, «легкая умом» Наталья Нарышкина, а прямо какая-то коварная Екатерина Медичи.

Ползли слухи, что первый министр боярин-канцлер Артамон Сергеевич Матвеев, несмотря на наличие двух старших братьев, пытался посадить на престол царевича Петра Алексеевича. Как уже отмечалось, мать Петра и ее родственники Нарышкины были креатурами Матвеева, который мог сделаться при малолетнем царевиче всемогущим регентом. Говорили, будто канцлер убеждал умирающего царя и бояр, что Федор очень болен, «даже мало надежд на его жизнь». Другой сын Алексея Михайловича, Иван, тоже не способен править, тогда как Петр, на диво, здоров. Но поколебать государя ему не удалось.

Действительно, в это время состояние здоровья Федора вызывало острое беспокойство. Тетки и сестры царя безысходно находились возле его постели. Они питали самое черное недоверие к Аптекарскому приказу, возглавляемому А.С. Матвеевым.

Среди этих женщин выделялась шестая дочь царя Софья.

Эта исключительно умная и энергичная женщина стала настоящим лидером Милославских. Никто не мог сравниться с ней в хитроумии, красноречии и изобретательности. Ее честолюбие было безграничным, способности – тоже. Она успешно занималась живописью. В древней Руси изобразительное искусство, в частности иконопись, было областью, где широко применялся женский труд, и только Петр I специальным указом запретил женщинам заниматься иконописанием. Она также хорошо играла на клавесине и сочиняла «комедийные действа», в которых потом сама и выступала. По уверениям Н.М. Карамзина, которому довелось прочитать драматические сочинения Софьи, она принадлежала к числу настоящих хороших драматургов и одаренных литераторов. К тому же она участвовала в своей первой постановке Мольера на русской сцене.

Очень образованная – она вместе с братьями училась у Симеона Полоцкого, – царевна была сведуща в истории и знала, какое место в государстве может занимать женщина. Прошлое являло тому немало примеров. Величественная царица Семирамида; Ирина, правившая Римской империей, самовластно объявлявшая войны и заключавшая мир, не стеснявшаяся посылать под розги непослушного сына-императора. Елизавета Английская, королева-девственница, которая подчинила надменную английскую знать, разбила испанскую Непобедимую армаду, сделала Англию самой передовой страной Европы. Да что далеко ходить! Достаточно свеж был и пример правительницы Елены Глинской, матери Ивана IV Васильевича: литвинка, признаваемая за чужестранку, она после смерти супруга в обстановке борьбы мощных противодействующих сил сумела захватить власть и править твердой рукой.