Правда, сторонники Софьи примеряли к ней не сомнительную Глинскую, но почти святую Пульхерию, управлявшую Византией вместо брата-императора Феодосия II. Отчетливо вырисовывалась параллель: Элия Пульхерия Августа и Феодосий II – Софья Алексеевна и Федор Алексеевич Романовы.

Софья окружила своего брата умными и достаточно прогрессивными советниками, первым из которых был князь Василий Голицын, по скандальней дворцовой хронике, «царевны полюбовник». Матвеев был удален со своей должности, а русскую медицину возглавил представитель высшей родовой знати, пользовавшийся всеобщим доверием, – боярин Никита Иванович Одоевский. Через неделю он созвал консилиум, шести ведущих медиков страны. Обследование Федора показало, что «его государская болезнь ни от какой порчи (!), но от его царского величества природы… та-де цынга была отца его государева». Врачи указали, что хроническая болезнь дает сезонные обострения, которые купируются с помощью внутренних и внешних укрепляющих средств, «сухой ванны», мазей на царские «ношки». Полное излечение возможно, но «только исподволь, а не скорым временем».

Острый конфликт между сторонниками Милославских и Нарышкиных будоражил царское семейство. Однако Федор не давал в обиду ни маленького Петра, ни его мать, за определенные свойства характера получившую прозвище Медведица, или Медведиха. «Откуда только и за что наслана на наше семейство эта медведиха?» – плача вопрошала царевна Софья. Действительно, царица Наталья отличалась вспыльчивостью, заходилась в гневе; от сильных чувств заикалась и путалась в словах, норовила ударить рассердившего наотмашь, в сердцах теряла слух. Но к Федору она была подобострастно почтительна и ласкова…

Тем неожиданнее было обвинение любимой мамки Федора, нянчившей его с младенчества, Анны Петровны Хитрово, суровой постницы и богомолки: перед своим воспитанником она обличила в страшных преступлениях А.С. Матвеева и Нарышкиных. Дядька Федора, Иван Хитрово, поддержал обвинения родственницы. У Федора не было оснований не доверять их безусловной преданности. И все-таки, как рассказывается в «Истории о невинном заточении» боярина А.С. Матвеева, потребовались «новые ужасные клеветы», чтобы царь отправил его в ссылку. В 1677 году братья царицы Натальи Кирилловны, Иван и Афанасий Нарышкины, по обвинению в подготовке убийства Федора Алексеевича были приговорены боярами к смерти, но царь лично заменил казнь изгнанием.

Эта таинственная история весьма слабо освещена в источниках; имеются лишь неясные отголоски происшедшего; но наивно было бы предполагать, что какие-либо компрометирующие документы могли быть сохранены Нарышкиными и Петром.

Остается впечатление, что покушение на жизнь царя Федора все-таки имело место – иначе почему смертный приговор братьям Натальи Кирилловны? И так ли проста и незамысловата была эта женщина, последующее шестилетнее регентство которой практически замалчивается большинством историков?

Вдовствующая царица, едва избежав пострижения в монастырь, вместе с четырехлетним Петром и младенцами-дочерьми была отправлена на постоянное житье в подмосковное село Преображенское.

В этих местах, с большим Красным прудом, с лесами и рощами, болотцами и ручьями, мужал Петр. Именно здесь происходили его военные игры.

А в Кремле торжествовали Милославские.

Федор Алексеевич в детстве был довольно здоровым ребенком. Об этом сохранилось большое количество свидетельств современников. Известно, что в 70 е годы он часто сопровождал отца на богомолье и на охоту. Но позднее его здоровье ухудшилось. Причиной болезни Федора считали следующее происшествие. Он, «будучи на тринадцатом году, однажды собирался в пригороды со своими тетками и сестрами в санях. Подведена была ретивая лошадь; Федор сел на нее, хотя был возницею у своих теток и сестер. На сани насело их так много, что лошадь не могла тронуться с места, но скакала на дыбы, сшибла с себя седока и сбила его под сани. Сани всею своею тяжестью проехали по спине лежащего на земле Федора и измяли у него грудь». Царевич поправился, но чувствовал «беспрерывную боль в груди и спине». В своих записках А.А. Матвеев, сын боярина Артамона, упоминает также о «скорбутной болезни», которой были подвержены Алексей Михайлович и его сыновья Федор и Иван Алексеевичи.

Но если царь Федор и был подвержен телесным немощам, ум его был широк и ясен.

Первым из русских царей он получил прекрасное по понятиям того времени образование. Когда Федору исполнилось девять лет, учить его грамоте начал подьячий Посольского приказа (Министерства иностранных дел) П.Т. Белянинов и преуспел в этом. «Пожаловал великий государь подьячего… во дьяки[8] Панфилы Тимофеева, сына Белянинова за то, что он выучил великого государя царевича и великого князя Федора Алексеевича писать; да ему же, Панфилу, указал своего великого государя жалованье давать сверх того годовое жалованье денежное по вся годы и всякие доходы против прежнего».

Следующим наставником царевича стал белорусский ученый и поэт Симеон Полоцкий, пользовавшийся большим авторитетом при дворе. Сторонник более широкого светского образования, он обучал своего питомца латинскому и польскому языкам, философии, риторике и поэтике помимо обязательного богословия. Постоянно общаясь с Симеоном Полоцким, Федор в значительной мере приобщился к западной, в первую очередь польской, культуре.

Он писал стихи, сочинял музыку, в основном духовные песнопения.

Приход к власти царевича из рода Милославских ничего хорошего второй семье его отца не сулил. Золотой дождь царских милостей кончился безвозвратно. Кирилл Полуэктович Нарышкин не обманулся в своих худших ожиданиях и почти сразу после погребения царя был лишен своей должности главного судьи в Приказе большого дворца и жалованных имений. Скорее всего, сказалось влияние старших сестер нового царя, ненавидевших молодую мачеху.

В 1678 году умерла младшая царевна Феодора Алексеевна. Вдовая царица сознавала, что позиции Нарышкиных еще более ослабели – все ее значение заключалось в детях, особенно в сыне. В отличие от Софьи, царица Наталья ничего не представляла сама по себе.

Она души не чаяла в ребенке, под ее приглядом его холили и лелеяли. Принято считать, что царевич встал на ножки и начал ходить на шестом месяце, но отняли от груди его только в два с половиной года, поэтому у него были две кормилицы.

Петр рос на природе, подобно обычным деревенским детям. По заведенному обычаю, когда царевичу исполнилось пять лет, к нему из придворной знати приставили «породистых сверстников», которые становились его комнатными людьми. Они вместе жили, кормились, спали. Однако между ним и иными дворянскими недорослями имелась существенная разница: Петра, как юного Ахилла, завораживало оружие, привлекали воинственные игры…

Согласно известному историческому анекдоту, царь подарил сыну маленькую сабельку, которая совершенно очаровала ребенка и с которой он не расставался, даже спал с нею.

И.И. Забелин в своей панегирической книге «Преображенское, или Преображенск, московская столица достославных преобразований первого императора Петра Великого» рассказывает о славном детстве будущего реформатора. Ему, трехлетнему, «дворцовые мастера беспрестанно готовили разное игрушечное оружие: пистолеты, карабины, ружья, сабли, палаши и тому подобное, особенно барабанцы, которые и разбивались беспрестанно, – следовательно, полковые игры производились с большим усердием».

Известен рассказ, по-видимому, тоже из области анекдотов, что царь-отец, заметив склонность трехлетнего царевича к военным забавам, приказал отрядить для него шутейное войско из сыновей дворовых людей и своих приближенных. «Царевичев маленький полк так и прозывался – петровым, и царевич был в нем полковником. Перед отцом-государем этот трехлетний полковник и являл полковые действия, парады и учения… В кремлевском дворце у хором царевича для этого устроена была особая потешная площадка, на которой стояли потешный деревянный шатер и потешная изба, а при них рогатки и пушки, как есть воинский лагерь или стан…»

Трогательное, но почти буквальное повторение повествования о детстве царя Федора. Рассказывали, что ему исполнился всего год, когда дядьки, взяв его из рук мамок, посадили на игрушечного деревянного коня (этот символический конь стоял в покоях царевича до одиннадцатилетнего возраста); с малолетства шахматы, свайки, мячики и другие мирные игрушки откладывались царевичем и товарищами его детских игр ради многочисленного и разнообразного оружия: шпаг и тесаков, пистолетов и ружей, булав, копий, алебард, медных пушечек, знамен и барабанов, литавр и набатов – как в настоящем войске. С раннего детства Федор увлекался стрельбой из лука. Со своими товарищами, приданными ему стольниками, царевич много времени уделял этой забаве и достиг виртуозности.

По-видимому, описание ранних проявлений воинственности становилось обязательным при составлении жизнеописаний русских царей.

А.П. Богданов доказывает, что именно Федор организовал для брата маленькое потешное войско из детей придворных. Эти дети, да еще те сверстники и карлики, которых Наталья Кирилловна приставляла для игр и охраны к сыну, стали основой шутейного войска, появившегося уже позднее, в Преображенском.

Преображенское находилось довольно далеко от Кремля. Охотничий дворец, в котором жила вдовствующая царица с детьми, раскинулся на правом берегу Яузы и занимал около двух с половиной десятин. По обоим берегам реки к нему было приписано еще около двадцати десятин. Царица Наталья прозябала здесь обыкновенной сельской помещицей.

До пяти лет ее сын воспитывался по заведенному исстари обычаю под надзором многочисленных женщин: повивальной бабки, кормилиц, мамок, нянек и прочих прислужниц.

Наталью Кирилловну в бытность ее в девушках традиционно принято считать, как сказали бы теперь, весьма раскованной и продвинутой в культурном отношении. Якобы именно это обратило на нее внимание царя. Но как будто видишь совершенно разных женщин до и после смерти супруга: в изгнании она демонстрировала исключительно патриархальные добродетели и приверженность Домострою. После смерти мужа Наталья не снимала траур. Она сильно похудела, и от прежней красоты остались только глаза.

Должно быть, эта прежде легкомысленная и чувственная женщина понимала, что от ее поведения зависит судьба обожаемых детей. Поэтому никаких новомодных идей по их воспитанию и образованию не допускалось. Благочестие царевичу и царевнам были призваны прививать верховные богомолицы: вдовы, старухи и девицы. Они жили в подклетях у царицы и, по-видимому, выполняли еще роль сказочниц. Там же ютились всевозможные калики перехожие, святые странницы, блаженные, юродивые, помешанные и всякие уроды: немые, слепые, безрукие, безногие. Царица Наталья стремилась как можно дольше удержать царевича в материнском тереме. Для его развлечения заводились шуты и шутихи – обычно карлики и карлицы, – разряженные в платья ярких цветов, в красные и желтые сапоги и ермолки.

Пристрастие к забавным уродцам Петр сохранил на всю жизнь.

Мать не стесняла ребенка в его желаниях, но не заботилась о его развитии. Петр был абсолютно равнодушен к книгам – до определенного времени он даже не знал об их существовании; не интересовался музыкальными инструментами и музыкой – этого тоже не водилось у Нарышкиной; о танцах и речи не заходило. Наталья Кирилловна даже не привила сыну манер, приличествующих дворянину. Царевич не умел себя вести за столом, дичился незнакомых людей, его не привлекали ни верховая езда, ни охота. Во всем потакая единственному сыну, царица и свое окружение заставляла плясать под его дудку.

Так и видится распущенный избалованный мальчишка, постоянно колотящий в барабан.

Позднее, в 1684 году, по желанию Петра на левом берегу Яузы был заложен потешный городок – регулярная с деревянными частями крепостца – «Пресбург». Годом позже в «Пресбурге» были построены две рубленые избушки с сенями для гарнизона потешных солдат. Здесь впоследствии сосредоточивается руководство новыми воинскими частями, складываются новые учреждения для управления государством. Возникают Преображенский приказ и Тайная канцелярия при нем, ведавшая борьбой с политическими врагами Петра. Беспокойный и мнительный, он с малолетства подозревал всех в скрытом недоброжелательстве. Около «Пресбурга» проводились маневры потешных, и здесь же был спущен на воду найденный в амбарах Измайлова парусный бот – знаменитый «ботик Петра», «дедушка русского флота».

Петр рано перестал ценить жизнь своих подданных: в октябре 1691 года на одной из потех, названной Гордоном воинственным балетом, был убит князь Долгорукий; в результате потешных кожуховских маневров 24 человека погибли и 80 были ранены.

М. Соловьев и другие апологеты Петра объясняли многие неприятные «особенности» своего героя ранним сиротством, лишениями и невзгодами детства. Но ребенок, которому на момент кончины отца было три года девять месяцев, вряд ли успел так сильно привязаться к родителю, которого и видел-то нечасто, чтобы его смерть стала для него страшным потрясением. У него остались любящая мать, многочисленные мамки и няньки, дядья, дедушки и бабушка, другие родственники. Так что безрадостным детством Петра, какими-то особенными тяготами в юные годы нельзя объяснить ту жестокость и порой даже изуверство, которые были присущи ему в дальнейшей жизни.

«Государыня, – говорил царь Федор, – пора учить братца». Но царица не видела проку в учебе: лишь бы кровинушка был здоров да накормлен. В то же время многие историки полагают, что подобную политику она вела не только от простоты и необразованности, и обвиняют Наталью Кирилловну в стремлении приохотить сына к пустым забавам, отвратить от серьезных дел лишь для того, чтобы самой выступать от его имени.

Но с царской волей не поспоришь. В семь лет к Петру приставили дядьку Родиона Матвеевича Стрешнева и с этого же времени начали обучать грамоте. Его учителем стал подьячий Никита Зотов.

П. Крекшин, восхищавшийся Петром, собирал о нем любые сведения. Он рассказывает, как выбирали царевичу учителя.

Царица просила для дитяти наставника «кроткого, смиренного, Святое Писание сведущего». Симеон Полоцкий проэкзаменовал представленного Федором Соковниным Никиту Моисеевича Зотова, уже состоявшего дьяком при Челобитном приказе, и нашел приемлемым его чтение и письмо. Но главное – он был предан Милославским. Любая связь с Нарышкиными отрезала бы дьяку путь к младшему царевичу. Кто знает, может быть, поручалось Зотову «доглядывать» за Натальей Кирилловной, держать открытыми глаза и уши. Царица же в вопросах образования полагалась на авторитеты. Да кто бы позволил ей своевольничать! Так и стал Никита Зотов учителем будущего Преобразователя.

Он не принадлежал к числу эрудированных и образованных людей. Однако, как рассказывает В.О. Ключевский, «все пройденное по древнерусскому педагогическому правилу взято было назубок. Впоследствии Петр свободно держался на клиросе, читал и пел своим негустым баритоном не хуже любого дьячка; говорили даже, что он мог прочесть наизусть Евангелие и Апостол». «Живой и восприимчивый ум Петра мог впитать много разнообразных ученых премудростей, но собственных знаний наставников доставало лишь на то, чтобы научить его читать и писать, произносить наизусть некоторые тексты богослужебных книг да сообщить отрывочные сведения по истории и географии». «…Образование он получил скромное, если не сказать скудное», – подтверждает один из биографистов Петра советского периода Н. Павленко.

Зотов дополнял скучные занятия «потешными книгами с кунштами» – картинками. Но недостаточно одних картинок, чтобы привлечь к себе симпатии ребенка и разбить лед недоверия его матери. Видимо, Зотов был доброжелательным и приятным человеком и сумел снискать расположение воспитанника и царицы.

Как только к власти пришла Софья, она отправила Зотова к крымскому хану Мурад-Гирею, где тот участвовал в процедуре заключения Бахчисарайского мира. Но достаточно было царевне лишиться власти, и Зотов снова оказался рядом со своим питомцем, теперь уже до конца.

А. Буровский полагает, что приверженный к сивухе Зотов, чтобы умерить непоседливость юного питомца, приучил его к пьянству, тем самым определив его дальнейшие пристрастия и сам характер. В этом предположении нет ничего удивительного. Даже сейчас в некоторых семьях принято беспокойным грудничкам добавлять в прикорм сладкого винца, а в деревнях непоседливым детишкам, чтобы их утихомирить и уложить, давали выпить «причастие» – церковное вино кагор.

Нарышкина же, успокоившись по поводу образования сына, могла с чистой совестью целиком погрузиться в дворцовые интриги.

С беспокойством следила вдовая царица за происходящим в Кремле.

Царь Федор увидел на крестном ходе красивую девушку и был сражен наповал. Постельничий И.М. Языков вызнал, что она зовется Агафья Семеновна Грушевская, живет в доме тетки, жены окольничего С.И. Заборовского, и происходит из небогатого дворянского рода с польскими корнями. Сам хорошо владевший польским языком, Федор решил, что она ему подходит. Он повелел Заборовскому никому ее не отдавать. Намерение Федора жениться вопреки вековечным правилам повергло Милославских в шок. Иван Михайлович даже брякнул по-русски прямо: «Мать ея и она в некоторых непристойностях известны!»

Федор поверил, впал в тоску, потерял аппетит.

В Преображенском облегченно вздохнули – царь оставался неженатым и, следовательно, бездетным.

Однако преданные слуги, обеспокоенные состоянием своего господина, уговорили проверить слова дяди. Они поехали к Заборовскому и, ужасно смущаясь, вопросили «о состоянии» невесты. Все «уставили бороды» и задумались, «как стыд о таком деле девице говорить». Однако Агафья Семеновна сама вышла к гостям и сказала напрямик, «чтоб оне о ея чести никоего сомнения не имели, и она их в том под потерянием живота своего утверждает!». Царь воспрянул, вновь поверил в счастье и 18 июля 1680 года отпраздновал свадьбу. Молодая царица простила И.М. Милославского, «рассудя слабость человеческую», но Федор, как-то встретив его с подарками для Агафьи, разъярился: «Ты прежде непотребною ея поносил, а нынче хочешь дарами свои плутни закрыть!» – и вытолкал боярина в шею.

Из этих скудных зарисовок встает привлекательный образ царицы Агафии (Агаты, как называли ее иностранцы) – женщины решительной, даже смелой, великодушной и чуждой злопамятности, несмотря на молодой возраст обладающей знанием людей. При дворе появилась мода на все польское – обычаи, язык, одежду. Проживи Агафия дольше, может быть, в России произошли бы постепенные и безболезненные подвижки в сторону Европы в части просвещения, знания языков, большей открытости. Но царица умерла 14 июля 1681 года родами; умер и их маленький сын Илья. Федор был безутешен.

Большую душевную поддержку оказывала ему его сестра Софья. Царевна полностью взвалила на себя государственные заботы.

Болезнь царя Федора прогрессировала. Следовало спешить устроить новый брак и получить наследника. Царицей Софья назначила пятнадцатилетнюю Марфу Апраксину, и 15 февраля 1682 года была скромно сыграна свадьба без обычного чина, при запертом Кремле. Софья надеялась, что исключительная красота новой царицы придаст брату новые силы и приведет к появлению потомства. Однако Федор к тому времени настолько ослабел, что уже не мог исполнять супружеский долг. А через несколько месяцев, 27 апреля 1682 года, его не стало. Царь почил после шести лет царствования, так и не оставив наследника.

Здесь снова появляется какая-то тайна, тщательно скрываемая, но от этого еще более интригующая. Имеются глухие упоминания, что царевна Софья обвинила царицу Наталью в отравлении брата. После совершения этого злого дела целью Нарышкиной якобы было отстранение от власти болезненного Ивана и возведение на трон собственного сына. Нарышкины же, напротив, винили Софью, потакавшую чревоугодию царя Федора с целью сжить входящего в возраст царя со свету и править за недужного Ивана.

В обвинениях с обеих сторон фигурировал пирог с тутовыми ягодами.

Говорили, что Языков, Лихачевы и Апраксины столкнулся со сторонниками царевича Петра и уговорили угасающего Федора облегчить ссылку Матвеева и Нарышкиных. Утверждали наверняка, что молодая царица Марфа Апраксина слезно умоляла мужа вернуть Матвеева, своего крестного отца.

Вдовая царица Наталья вместе со своей партией деятельно участвовала в розыгрыше власти.

Предвидя кончину государя, многие знатные фамилии и духовенство во главе с патриархом Иоакимом уже готовили переворот для отстранения от законного наследования шестнадцатилетнего царевича Ивана в пользу десятилетнего Петра.