С чувством, похожим на зависть, Джина отвернулась от этой пары и стала пристально наблюдать за скотом и работой пастухов.
      - Возникли какие-то проблемы в работе, которые не могли подождать до моего возвращения?
      Она оглянулась через одно, потом через другое плечо.
      - Вы это мне говорите? - она ткнула в себя пальцем.
      - Мне не до игр, Джина, я занят. Почему вы здесь, вместо того чтобы сидеть перед компьютером?
      - У меня перерыв на ленч, но, ручаюсь вам, я не пренебрегаю своей работой в ваше отсутствие.
      - Ладно, а я уж подумал, что вы принесли мне известие о том, что полностью завершили свою работу.
      - Нет проблем!
      - Отлично, тогда ожидайте в офисе, когда я вернусь.
      Она открыла рот, чтобы сказать что-нибудь остроумное, но все испарилось из ее головы, когда она словно бы ощутила пальцами его грубую небритую щеку... потом щекой... потом...
      - Некоторые из нас не могут позволить себе такую роскошь, как перерыв на ленч.
      Резкость его тона потрясла ее.
      - Я должен идти, - сказал он, отъезжая. - Постарайтесь и вы не слишком затягивать свою работу.
      - А вы постарайтесь не упасть с лошади, - буркнула она ему вслед. Грохнувшись с такой высоты, Пэриш Данфорд, вы оставите воронку размером с ваше "я"!
      К тому времени, когда животные в загоне успокоились, Пэриш был единственным человеком, жалеющим, что дело подошло к концу. Пока остальные охотно делились планами на следующие четыре дня, он обдумывал возможность оттянуть свое возвращение в усадьбу.
      Было, конечно, не слишком прилично устраивать Джине разнос, но он поступил так под влиянием минуты, чтобы показать, что и он может быть таким же деловым в их отношениях, как она. Впрочем, эти деловые отношения 4-1411 были нужнее ему, поскольку он явно более заинтересован в программисте, чем в компьютере. Впервые в жизни, сидя на коне, он избегал на кого-то смотреть, потому что ее присутствие делало седло жарким и неудобным.
      - Эй, Пэриш, ты куда? - крикнул Расти, увидев, что тот направился не к дому.
      - В омут.
      Расти знал установившуюся за пятнадцать лет практику Пэриша: сразу после ревизии - пиво, душ, сон. Единственное, что могло меняться, длительность сна. А потому подобная измена традициям была еще более неожиданной, чем объявленное намерение. То, что Пэриш после недельного мытья в ручье, где не то что от мыла, но и от шампуня не добьешься приличной пены, собирается идти плавать, могло бы заставить Расти не только разинуть рот от удивления, но и позвать людей в белых халатах. Если бы еще он знал, что Пэриш решил прогуляться полтора километра, вместо того чтобы поехать туда верхом или взять одну из машин станции, то пристрелил бы его на месте, просто чтобы уберечь окружающих от сумасшедшего.
      Впрочем, пусть лучше Расти думает, что он потерял рассудок, чем рисковать ради пива и душа остатками здравомыслия, которые у него еще сохранились. Ведь если бы ему захотелось по привычке воспользоваться холодильником, пришлось бы раза два-три пройти мимо офиса. Мимо женщины, обладать которой он желал со страстью, сводившей на нет все его самообладание.
      Лучше помедлить. Сейчас было бы чертовски трудно сохранять благоразумие, когда его основной инстинкт требовал прижать Джину Пет-рочелли к стене и целовать ее до бесчувствия.
      Любому пришедшему в офис показалось бы, что Джина безжалостна к компьютеру, имеющему дело с отчетами Мелагры. Она метала смертоносные бомбы в чуждое создание, растворявшееся в темно-зеленой луже, прежде чем исчезнуть с экрана. Но оно продолжало возникать снова и снова, чтобы отвлекать Джину от ее галактической миссии. Это было цепкое и раздражающее создание. Она сканировала экран в ожидании его ненавистного возврата, когда услышала стук двери черного хода. Ее рука сразу замерла на клавиатуре.
      Но шпоры прозвякали мимо. Символично, что в этот момент чужестранец украдкой снова появился и убрал ее космический корабль с компьютеризованной планеты.
      "Неудачница! Хочешь сыграть снова?" - спросило ухмыляющееся существо через пузырь надписи.
      - Похоже, мне нужен ты и твой человеческий аналог, - пробормотала она, нажимая клавишу выхода из игры. Ловкими пальчиками она, поколдовав, вызвала программу Мелагры. Ей не нужно было отрываться от экрана, чтобы понять, что Пэриш подпирает косяк входной двери, - ее реакция подтверждала его близость. Чтобы проигнорировать свое глупое и безответственное тело, она равнодушно спросила:
      - Так вы вернулись?
      - Кажется, вы обладаете не только кукольным личиком!
      Она свирепо обернулась на насмешливый голос и... едва не задохнулась. Она не знала, чего в ее реакции было больше: благоговения, потрясения или очарованности.
      Пэриш без рубашки демонстрировал самую совершенную мускулатуру, какую она когда-либо видела на вклейках журналов или на рекламе джинсов. В самом деле, фотоаппарат мог стать средством запуска его новой карьеры в качестве мужской модели. А если судить по ее собственному сердцу, столь мощное воздействие привело бы к остановке сердца у миллионов женщин.
      Он лениво потягивал пиво, но в комнату не входил - слава Богу! Если бы он подобрался ближе, Джине, вероятно, потребовался бы вентилятор!
      - Вы что-нибудь хотите, Пэриш? - как можно спокойнее спросила она.
      - Только увидеть вас, если вы готовы уделить мне время и отчитаться по поводу того, что сделали.
      - Прямо сейчас?
      Он пожал плечами, и даже это движение из-за отсутствия рубашки выглядело слишком провоцирующим.
      - Конечно, почему бы нет? В чем проблема?
      - Мм... вы не хотите принять душ? Он покачал головой:
      - Я только что плавал.
      - А! - Это объясняло отсутствие рубашки, но ее проблем не решало. Быть может, вам стоит переодеться, у вас... слишком пыльные джинсы, а... а компьютеры этого не любят.
      Веселая усмешка, показавшая отличные белые зубы, на мгновение заставила Джину оторвать глаза от его груди.
      - Тогда я постараюсь не трогать компьютер ногами.
      Сказав это, он вошел, вызвав в ней состояние, близкое к клаустрофобии.
      - Я... я думаю, что если заниматься делом, то не надо пить пиво.
      - Я могу пить и смотреть одновременно. - Не сводя с нее глаз, он вызывающе поднес банку к губам.
      - Конечно, можете. И все-таки лучше не надо.
      В течение нескольких секунд Пэриш раздумывал, не повернуться ли и не уйти. Это было бы шикарно, но именно этого она и добивалась. Улыбнувшись, он одной рукой смял банку и бросил ее в мусорную корзину возле стола.
      - Вперед, учитель. Я готов. А вы?
      - Я тоже готова, но мне хотелось бы, чтобы вы оставили легкомыслие, Пэриш, и просто сели и сконцентрировались на том, чему я попытаюсь вас научить.
      Ему хотелось сказать, что благодаря ей у него и надежды нет когда-нибудь на чем-нибудь сконцентрироваться.
      - А где вы сядете?
      - Я встану рядом. Я всегда стою, обучая кого-то.
      Он сидел, наслаждаясь ароматом ее духов.
      - Как я вам уже говорила, - начала Джина, перекладывая вещи на столе и не глядя на него, - это - верх компьютерной техники. Здесь все: от перестраиваемой клавиатуры, которая...
      Она могла сколько угодно говорить, не обращая на него внимания, - пока она трещала об оперативной памяти, байтах, жестких дисках, ответах и возможностях загрузки, он вовсе не спешил остановить ее. Ее компьютерный энтузиазм не мешал его взгляду медленно скользить по линиям ее тела - от пышных блестящих волос до розовых ногтей на голых ногах.
      Легкие шорты облегали бедра подобно второй коже, и мысль о том, как она выглядит и что чувствует без второй, а только в первой коже, заставила Пэриша почти что застонать. Ее белая без рукавов блузка была совсем тонкой, а кнопки и хвостики банта на талии вызывали мучительный зуд в пальцах.
      - Уверена, вам понравится, как только вы слегка набьете руку.
      Вздрогнув, Пэриш вернулся к жизни. Не может быть, чтобы она читала его мысли!
      - Что вы сказали?
      - А вы разве не слышали?
      - Извините, голова занята другими вещами. - Зная, что его жизнь подвергнется серьезной опасности, если он уточнит, какими именно другими, он примирительно улыбнулся.
      - Вы обязаны, - выразительно произнесла она, - сосредоточиться на мне и на том, что я говорю.
      Он ухмыльнулся:
      - Я сяду вполоборота?
      Джина не поняла, от чего комната поплыла: от его улыбки или от его слов. Пока она пыталась разобраться в этом, он начал играть с компьютером.
      - Это называется мышкой? - ткнул он пальцем.
      - А? Да. Ею пользуются, чтобы...
      - ...вызвать файл, не пользуясь клавиатурой, - закончил он. - А эта вещица перемещает курсор по экрану. - Его большой палец весьма двусмысленно скользил по шарику на обратной стороне мыши, и тон его слов был соответствующим.
      - Пэриш! - взвизгнула Джина и отскочила, когда он прокатил мышку по ее бедру.
      Он не раскаялся:
      - Типично женская реакция на мышь. Догадываетесь, почему ее так назвали, а?
      Она выхватила у него мышь:
      - Не надо.
      - Почему?
      - Потому что... потому что вы собьете шарик.
      - Простите, я несведущ в технических тонкостях компьютеров. Наверно, мне лучше заняться тем, что я знаю.
      Джина ахнула - он потянул ее к себе на колени и пробежал руками по ее бедру.
      - Пэриш! Что вы...
      Его губы не дали ей договорить. Вопрос, который она хотела задать, действительно был глупый - она точно знала, что он делает, и поюз спешно, чтобы не передумал, обвила его шею руками.
      Следовало бы оттолкнуть его небритую, колючую, пахнущую пивом щеку, но почему-то это возбуждало ее еще сильнее, как и вся его яркая, вызывающая мужественность С неожиданной мягкостью его язык проник в ее рот. Она сдалась, и они одновременно инстинктивно прижались теснее друг к другу.
      Для Джины, чувствующей, как покалывает тело, это согласное движение означало, что она не одинока в своем желании. Пэриш желал ее каждой частицей своего существа так же, как она его. Она ожидала, что сейчас пробудится нечто, уже знакомое, но то, что взорвалось в ней, было ни с чем не сравнимо. Медленно поднимающееся , в ней тепло взвилось пружиной, когда он, не прерывая поцелуя, крепко прижал ее тело к закрытому джинсовой тканью естеству.
      - Скажи мне!..
      Слов больше не было, и она тоже ответила без слов. Не отрываясь от его губ, она шевельнула бедрами и удобнее устроилась на его коленях.
      Мгновением позже они оказались на полу, где Джина охотно капитулировала перед хищно-нетерпеливой страстью, с которой сбрасывались ее одежки...
      ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
      Глядя на дивную ее наготу, Пэриш не мог решить, что было более неожиданным - чистое совершенство ее тела или знойная страсть, пылающая в светло-карих глазах. Когда задрожали его руки, едва он в первый раз коснулся ее груди, он не понял, чем эта дрожь могла быть вызвана: ее скрытым нетерпением, а может быть, почти первобытным ужасом. Он осознал, что обладание этой женщиной не устранит ее из его мира. Но даже если именно это было причиной его почти благоговейного страха, потребовалась бы пуля в сердце, чтобы остановить его теперь.
      Под его руками ее кожа походила на нагретый шелк... чувственный, мягкий, экзотический. Под его языком шарики ее сосков ощущались как опущенные в мед жемчужины... крепкие и восхитительно сладкие. И ее стон был только эхом его собственного стона. Он хотел быть нежен с ней, дорожа новизной чувств и ощущений, которые она пробудила в нем, но не был уверен, долго ли сумеет контролировать себя. Никогда и никакую женщину он не желал так отчаянно, как эту.
      Джина мысленно отказалась от попытки определить свои ощущения и отдалась им... и Пэ-ришу. Ее чувства были переполнены им, его земным мужским ароматом, соленым вкусом его потной кожи, стоном удовольствия, который он исторг, когда ее руки проследили рельефную твердость его мускулистого тела.
      Она всхлипнула, когда он коснулся ее груди губами, вызвав крохотные электрические разряды где-то в пояснице и сладкую дрожь возбуждения. Сила чувств была столь велика, что она страстно приникла к Пэришу. Он, сопротивляясь своей реакции, поднял голову, открыл и тотчас закрыл глаза, и челюсть его напряглась в попытке сохранить самообладание. Поймав себя на горделивом сознании своей власти над этим человеком, Джина была не готова к той стремительности и непринужденности, с какой он схватил ее запястья.
      Теперь она поймана!
      Пэриш не видел никаких признаков страха на ее лице. Нетерпеливый язык и приглушенное бормотание подсказали ему, что ее страсть пылала так же ярко, как и его собственная, и он перехватил ее запястья в одну руку, а освободившуюся использовал для ласки. Но обнаружил, что власть была обоюдной, потому что она поддавалась его руке со своенравным энтузиазмом, доводившим его до крайности.
      - О, Пэриш, - простонала она, - я хочу тебя!
      Он начал опускаться на нее, но ее руки скользнули к его плечу, и, почувствовав, чего она хочет, он перекатился на спину.
      Она улыбнулась, вознесясь над ним, и прежде, чем их одновременный вздох наслаждения эхом отскочил от стен, Пэриш понял, что влюблен. Он знал это. Без каких-либо намеков. Без сомнений. Просто знал.
      Пэриш Данфорд любит Джину Петрочелли.
      Она потянулась над его телом и властно завладела его губами, и тут его рассудок потерял всякую способность функционировать.
      Последнее усилие Джины сохранить контроль над собой было убито в тот миг, когда они с Пэришем слились в единое целое. А потом наступило блаженство.
      Воздух в небольшом офисе был все еще напоен густым ароматом страсти, хотя стоны экстаза и тяжелое дыхание уже стихли. Джина лежала поверх Пэриша, положив голову на его плечо и отвернув лицо. Она прислушивалась к себе, смутно чувствуя его руку на спине, не позволяющую ее потному телу соскользнуть с него, и нежность другой, поглаживающей ее волосы. Она пристально смотрела на его небрежно брошенные джинсы и кожаный ремень, продетый в них.
      На серебряной пряжке рельефный всадник пытался усмирить вставшую на дыбы лошадь. Поверхность пряжки потускнела от долгого использования. Джине хотелось знать, одержал ли наездник, изображенный на пряжке, победу над лошадью или разбился, упав на землю. Не напоминает ли этот сюжет ее жизнь? Она все же верила, что возьмет себя в руки и выйдет невредимой из создавшейся ситуации, хотя риск остается. После самой эмоциональной в ее жизни поездки спокойнее будет верить, что серебристый всадник ускакал, получив не очень глубокие шрамы.
      - Все в порядке? - Тихий, нежный вопрос Пэриша охладил ее голое плечо и проник в сердце.
      - В порядке? - Она мягко рассмеялась. - Если я скажу "да", то, пожалуй, недооценю тебя. - Она позволила ему повернуть ее голову.
      - Если я и недооцениваю что-то, то потому, что не в состоянии думать. Его глаза блуждали по ее лицу со смущенной признательностью. - Я кишками чувствую, что нам было хорошо вместе, Джина. Но это больше, чем хороший секс.
      - Блаженство одновременного экстаза, - вздохнула она. - Я где-то читала однажды - кажется, это большая редкость.
      - Это что, завуалированный вызов мне, попытка повторить?
      Качнув головой, она перевернулась и устроилась у него на локте. В момент, когда она оторвалась от его тела, ее бросило в озноб, и потому она не сопротивлялась его крепкому объятию.
      - Это просто констатация того, что происшедшее было самым лучшим сексом в моей жизни.
      Пэриш напрягся:
      - Лучший секс в твоей жизни?
      - Да, - усмехнулась она в ответ, - а вы собираетесь быть настойчивым, Пэриш Данфорд?
      - Но ты намерена хотя бы попытаться еще? Повозившись, она поднялась на колени и потянулась за блузкой.
      - Не выворачивай все наизнанку, - сказала она, выворачивая одежку на правую сторону. - Я сделала тебе комплимент.
      - Я не нуждаюсь в комплиментах, черт тебя возьми! Скажи, для тебя случившееся было просто сексом?
      - Да. Мы едва знаем друг друга, так что нелепо претендовать на иное.
      - Дьявол, Джина! Это было больше, чем секс, и ты сама это знаешь! Мы соединились на L эмоциональном уровне, это не просто физиология.
      Она вздохнула и натянула блузку:
      - Мы одновременно испытали оргазм. И на мгновение это исказило наше мышление, вот и все.
      - Наше мышление исказилось задолго до того: мы не использовали презерватив.
      - Проклятье. - Она резко повернулась.
      - Успокойся, Джина, самое плохое, что может последовать, так это младенец.
      - Ну вот! - Застенчивая полуулыбка тронула ее губы. - Ты не первый мой любовник, но единственный полностью обнаженный. О! - воскликнула она, и улыбка стала усмешкой. - В самом деле, никакого презерватива! Вот почему, вероятно, было так хорошо!
      Пэриш только пожал плечами. Он думал иначе, но было видно, что ее вывод принес ей огромное облегчение; Джина нуждалась в осязаемом объяснении неведомого ей прежде блаженства. Она не хотела признавать, что причина их необычайного слияния - мощная эмоциональная связь. Почему?
      - Джина... у тебя кто-то есть в Сиднее? Поэтому ты так стремительно... ну, ты понимаешь... пала?
      Карие глаза под густыми ресницами вспыхнули гневом.
      - Разумеется, я не связываюсь с первым встречным! Иначе не случилось бы то, что случилось!
      Его радость была так велика, что защитила от ее гнева, он бесстрашно схватил ее за одну из вскинутых рук и притянул к себе на грудь.
      - Пусти меня! - неистово сопротивлялась она.
      - Не-а! Я решил произвести собственное исследование, проверить, такая ли уж редкость одновременный оргазм.
      Откинув с лица длинные рыжеватые волосы, она посмотрела на него:
      - Тебе будет трудно сделать это самостоятельно.
      - Вот почему я приглашаю тебя добровольцем.
      - Нет, черт возьми, нет!
      - Ага, ты... ты просто безумно боишься, что я окажусь прав: независимо от того, одновременно или нет, но нам вместе лучше, чем любой другой паре на планете, - он улыбнулся. - Согласись же.
      Джине не хотелось его обижать. Хотя бы потому, что его горячий взгляд готов был растопить ее. Ее нежелание повторить то, что случилось между ними, сменилось безудержной потребностью именно повторить.
      - Пэриш, я... я... - Однако все, что она собиралась сказать, было поглощено поцелуем. Она чувствовала, что гнев ее тает, а конечности наливаются свинцом, пока губы и руки Пэриша упорно колдуют над ней. Поцелуи этого мужчины и умиротворяли, и стирали грань между чувственной свободой и поднимающимся желанием.
      - Думаю... - выдохнул Пэриш, когда нехватка воздуха вынудила их оторваться друг от но друга, - самое время... перейти... в спальню. - Не сдержавшись, он поднял руку и коснулся ее щеки. Одна ее улыбка и то, как она потерлась щекой об его ладонь, тронули его так, как никогда еще не бывало и никогда не будет.
      - В мою или твою? - поддразнила она его, когда он помогал ей подняться на ноги.
      - Не важно, нам давно пора предаться любви в постели.
      - Предаться сексу в постели, - уточнила она.
      - Естественно, любимая. - Обняв ее, он спрятал усмешку. - Как скажешь.
      Пэриш пребывал в блаженном состоянии полусна, когда теплая, податливая женщина с ругательствами, каких он прежде и не слышал, выпрыгнула из его объятий и из постели.
      "Одновременно!" - цинично заметил тихий внутренний голос.
      - Мы проспали! Я опоздала принять! - Вылетев из кровати, Джина помчалась через комнату, кутаясь на ходу в покрывало.
      - Опоздала принять?.. - Его вопрос повис в воздухе, потому что она уже вылетела в холл.
      Зажмурившись от яркого солнечного света, льющегося в окно, он снова откинулся на подушку, но через несколько секунд повернул голову к часам на ночном столике. Девять двадцать. Вообще-то нужно встать, принять душ и одеться. Он усмехнулся.
      - Почему ты лежишь и усмехаешься как идиот, уставившись в потолок? спросила Джина.
      Его ухмылка стала шире.
      - Сбрось покрывало, и я скажу.
      Она засмеялась и выглядела при этом прелестно.
      - Ты всегда вылетаешь из постели, подобно вспугнутой диковатой лошади?
      - Господи, как я люблю, когда ты говоришь гадости!
      - Тогда возвращайся в постель. Она покачала головой:
      - Мне нужно работать.
      - Нет, не нужно. Я даю тебе отгул.
      Она заколебалась было, потом прошла через комнату и упала ничком на кровать. И совершенно не сопротивлялась, когда он поймал ее и начал целовать.
      - С добрым утром, Джина, - сказал он серьезно.
      Она улыбнулась:
      - С добрым утром.
      - А теперь изволь-ка объяснить, почему ты вылетела отсюда несколько мгновений назад так, будто кто-то приложил к тебе раскаленное клеймо?
      - Я приняла таблетку. Он нахмурился:
      - Ту, которая предотвратит твой распад на дневном свету?
      - Ту, которая предотвратит появление крикливого младенца.
      - Вот как? А что в этом страшного? Ты, верно, так давно принимаешь их, что уже защищена?
      - Более или менее, но в идеале их надо f принимать ежедневно примерно в одно и то же время.
      - Это увеличивает эффективность? Она пожала плечами:
      - Я только знаю, что принимаю эти таблетки в семь тридцать вот уже в течение восьми лет, и не хотела бы рисковать даже на долю процента. Почему ты нахмурился?
      - Это, конечно, не моя область, но разве не вредит непрерывный и долгосрочный прием пилюль женскому плодородию и плоду?
      - На этот счет есть масса теорий.
      Он хмурился нарочито покровительственно.
      - А когда ты захочешь иметь детей, не может возникнуть проблема с беременностью?
      - Я не хочу иметь детей.
      - Никогда?
      - Нет, ну, если бы я вышла замуж за человека, который любил бы детей, то можно было бы подумать об одном ребенке, - уступила она таким безжизненным тоном, что Пэришу захотелось проверить, есть ли у нее пульс.
      - Об одном ребенке? - повторил он.
      - Угу. Желательно было бы родить девочку. Если муж будет хорошим отцом, он не станет часами смотреть какие-нибудь спортивные соревнования или отправляться с ночевкой на рыбалку, а это значит, что ребенок будет чувствовать отцовское влияние. - Тон у нее был совершенно прозаический. - Я думаю, дети должны появляться только в том случае, если брак чрезвычайно устойчив и материально обеспечен; лишь такой брак предполагает наличие детей, - продолжала она. - У меня было много проблем с многодетными родителями; много детей рождается из-за легкомысленного отношения супругов к ограничению рождаемости, либо когда они полагают, что это их право, либо потому, что их маленький Джонни нуждается, видите ли, в приятеле.
      Пэриш глядел на нее так, будто у нее только что выросла вторая голова. Джина вздохнула, ей было тяжело видеть, как он удивлен.
      - А ты сторонник легкомыслия в этих вопросах. Не отрицай, - перебила она, едва он попытался открыть рот, - это читается на твоем лице.
      - Я хотел сказать, что ты или не любишь детей, или пытаешься склонить меня к тому, чтобы я не участвовал в приросте населения.
      Джина улыбнулась:
      - Неправда, что я не люблю детей, просто знаю, что это влечет за собой, и потому, если даже решусь иметь ребенка, обязательно ограничу эти упражнения. Понимаешь, меня не вдохновляют, с позволения сказать, радости круглосуточной заботы о детях.
      В тех редких случаях, когда Пэриш думал о браке и о своем будущем, он всегда воображал себе минимум трех детей, двое из которых - сыновья, и преданную, хотя и безликую, жену, полностью посвятившую себя ему и детям. Да, когда он думал об этом, то именно так.
      Больше того, он всегда считал, что женщина, с которой он захотел бы соединить свою жизнь, должна разделять его виды на будущее. И вот новости! Ничего из того, что сказала Джина, не соответствовало тому, что он себе воображал!
      - Скажи, пожалуйста, а если бы ты нашла себя в безупречном браке с мужчиной, который любил бы детей, и вы решили бы иметь одного... желательно девочку, ты отказалась бы от карьеры, чтобы стать образцовой матерью?
      - Конечно, нет! - возмутилась она. - Бог мой, это было бы хуже всего!
      Он заморгал:
      - Вот как?
      - Именно, Пэриш! Это же несчастье, когда ум ничем не занят. Полная гибель! Скандалы, обиды, не говоря уж о потере самоуважения в придачу! Брак распался бы, и я осталась бы безработной матерью-одиночкой, обозленной на весь мир!
      Ее лицо пылало негодованием, но, несмотря на все ее доводы, Пэриш уже понял, что никакая другая женщина ему не нужна.
      - Я не исключаю идеального дома, Пэриш, - продолжала она спокойнее, но слишком ценю свою независимость и свой мир.
      - Понимаю. Ну, в таком случае у нас возникнут проблемы.
      Его глаза потемнели до глубокой синевы, он так пристально смотрел на нее, что она встревожилась. Предвкушая, что сейчас он скажет нечто глубокое и значительное, чего она не хотела слышать, Джина стала осторожно отодвигаться; это было нелегко из-за мешавшего ей покрывала, в которое она завернулась, как в кокон.
      - Пэриш, я думаю, я знаю, что ты хочешь сказать, но... - Она уже собиралась выскользнуть из постели, но он схватил ее за руку. - Пожалуйста, Пэриш... - Ее голос умолял, но вырваться она не пыталась. - Я не хочу спорить. Не сегодня утром... не сейчас. Я только хочу в душ и...
      - Знаю. Но есть проблема. - Он подмигнул. - Итак, я приступаю.
      Она не сразу поняла, а поняв, широко улыбнулась. Пэриш мгновенно развернул ее и стал целовать...
      Джина обычно гордилась тем, что никогда не уклонялась от фактов, а факты были таковы - и она это знала, - что, имея дело с Пэ-ришем, она искушает судьбу. Однако, рассуждала Джина, не было никакого вреда в том, что она потакает своему слабому сердцу. Через три дня Пэриш уедет на вторую ревизию, которая продлится пять недель. К тому времени, когда ревизия закончится, она вернется в Сидней, к тому образу жизни, который ей нравился и который делал ее почти счастливой.
      Их мимолетной связи наступит конец. И все останется в прошлом. Только в их памяти.
      Не стоило бояться даже отдаленных последствий, она лишь слегка отклонилась от тщательно спланированной дорожки к будущему, сказала она себе. Ее веселое времяпрепровождение с Пэришем напоминало роман непослушной девочки-подростка с плохим мальчиком. И, подобно подростку, она так растерялась от неожиданности, что не захотела упускать заманчивую возможность, хотя ей было уже не по летам терять голову. Пэриш молча смотрел, как Джина умело ?проводит лошадь через серию изящных восьмерок на дворе выездки. Предлагая ей покататься, он думал, что она новичок в этом деле, и хотел посмотреть, не лишится ли она самоуверенности, если окажется на земле. Но Джина, хотя и обучалась в школе верховой езды на пони, обладала хорошей посадкой, не дергала лишний раз поводья, когда лошадь проходила между фишками большого размера. Он не выбирал ей какую-то особую лошадь все его лошади были прекрасно выезжены и послушны.
      - Хватит, кокетка! Почему ты не сказала, что ездишь верхом?
      Довольная усмешка осветила ее лицо.
      - Ты не спрашивал.
      - Если бы сказала, я подобрал бы тебе лошадь для прогулок.
      Она пожала плечами:
      - Пожалуй. Я как-то не подумала. Я с семнадцати лет не каталась.
      - В таком случае нам лучше прекратить, а то вечером ты не сможешь сидеть.
      Направив свою лошадь к воротам, она стрельнула в него взглядом:
      - Можешь считать меня циником, но я подозреваю, что мне не придется сидеть, так что ты зря беспокоишься.
      - Циник! У меня и в мыслях не было секса!
      - Правда? Странно. А у меня из головы не выходит! - Засмеявшись, она ударила животное пятками и ускакала легким галопом.
      - Прекрасно, да? - спросил Пэриш, когда она остановила лошадь и, не слезая, оглядывалась вокруг.
      Джина ответила шепотом: в этом покое громкий голос был бы подобен визгливой брани в храме:
      - Очень...
      Кроны величественных деревьев отбрасывали глубокую тень по берегам ручья, такого чистого, что можно было считать гальку на дне. Кое-где солнечные лучи, отражаясь от гладкой поверхности, создавали непроницаемую для глаза завесу яркого света. Пустив лошадь еще на несколько шагов, она поднялась на стременах и коснулась листвы.
      - Что это за дерево? - спросила Джина. Мягко касаясь ее пальцев, листья словно пытались удержать ее на этой прекрасной сцене.
      - Кулиба. Но не стоит хвататься за всякие листья, они могут преподнести неприятные сюрпризы.
      Она повернулась в седле:
      - Какие, например?
      Пэриш спешился и подошел к ней, чтобы помочь сойти.
      - Листья паркинсонии похожи на листья кулибы, растущей вдоль рек и ручьев, но на них - крошечные крючочки.
      Она отдала ему поводья и стала смотреть, как он привязывает лошадей к дереву. Взяв за руку, Пэриш повел ее вдоль кромки воды.
      - Езда верхом, особенно сквозь колючие кусты паркинсонии, - продолжал он, - может оказаться весьма кровавым экспериментом. А мимоза еще более колючая, чем паркинсония.
      - Почему? - спросила она, не так интересуясь ботаникой, как желая слышать его голос.
      - У этого кустарника длинные острые шиL пы. Блю вернулся с ревизии изрядно ими поцарапанный.
      - А что случилось?
      - Было темно, мы заработались, отделяя телят от небольшого стада, Блю работал лицом лагеря и...
      - Лицом лагеря? - повторила она, остановившись как вкопанная. - Пэриш, я не понимаю, что это значит. Ты мог бы запомнить, что имеешь дело с городской щеголихой?
      Он ухмыльнулся, поднял пальцем ее подбородок и быстро поцеловал в губы.
      - Зато теперь ты понимаешь, что чувствует здешний дикарь, когда ты переходишь на свой компьютерный жаргон.
      Она щелкнула его по шляпе:
      - Здешний дикарь! Не дурачь меня, Пэриш Данфорд! Я видела счета Данфорд-Даунса.
      - Это заслуга моего деда. Честь за успехи Даунса принадлежит ему.
      - Но ты продолжаешь это дело после его смерти. И масштабы возросли, и прибыль.
      Он пожал плечами:
      - Мне везло, но это не гарантия на будущее. Длительный успех в этом бизнесе в равной степени зависит и от благоприятного климата, и от деловых качеств... Даже, пожалуй, от погоды больше. Пара лет засухи, и падежи скота неминуемы, и тогда мы можем остаться без штанов. Мой дед обычно говорил, что скотовод ежегодно играет в азартную игру с Богом.