Внизу узкий спуск заканчивался высокой стеной. Здесь неизвестное племя установило каменный ткацкий станок для создания сотканных врат, но он был совершенно не похож на другие, которые они видели прежде, — вместо огромных мегалитов он был построен из каменных столбов. Адика прошла среди столбов, измеряя расстояние между ними и угол, под которым они были установлены. Мельком она взглянула на небо, когда спустились сумерки. Столбы поблескивали в лунном свете, будто были сделаны из гранита, но на ощупь были шершавыми, словно змеиная кожа вмерзла в камень. Верхняя часть каждого столба была украшена изображением женщины, высеченной на камне, с крепко прижатыми к чешуйчатому серому массиву руками. Причудливые рисунки венчали капители: извивающиеся виноградные лозы, из-за которых выглядывали хитрые личики маленьких девочек. Алану понадобилось несколько минут, чтобы понять, что венки из виноградных лоз и вьющихся веревок на самом деле были высеченными на камне змеями.

Заметив, как что-то блеснуло внизу, Алан присел около одного из столбов. Песок струился по его ладони, когда он доставал ожерелье, сделанное из маленьких кубиков золота, каждый из которых был украшен изображением крылатой богини, одетой в юбку из нескольких слоев ткани, по обе стороны от нее сидели два льва, а чуть выше была выгравирована розочка, подобно тем, что украшают дворцы Проклятых. Откуда здесь появилась эта вещь? Алан приложил ожерелье к шее Адики.

— Оно смотрится еще великолепнее, когда его носит такая красавица. — Золотые кубики обожгли ей кожу, они были ледяные, словно прикосновение смерти, несмотря на то что были погребены в горячих песках.

Адика вздрогнула и отвела его руки в сторону.

— Я не могу надеть это ожерелье. Древняя магия таится в нем.

Удивленный ее странной реакцией, Алан вновь закопал его в песок.

— Я не возьму вещь, которая нам не принадлежит. Где женщины-львицы?

Адика поднялась, взглянув на небо.

— Мы должны пройти через сотканные врата. Скорее.

Ярость негромко зарычала, настороженно приблизившись к расщелине в каменной стене, которая поднималась перед ним. Оттуда шел запах опасности. Позади них послышался мелодичный свист Лаоины. Горе выступил вперед и занял место Ярости, охраняя людей.

— Быстрее. — Кончиком копья Лаоина указала в сторону собак. — Нам нужно идти, быстрее, быстрее. Кто-то приближается сюда.

В небе заблестели первые звезды.

— Я не знаю, сколько прошло времени, — сказала Адика, возвращаясь, чтобы найти удобную позицию и попытаться сориентироваться. — Вы видите луну? Прошу тебя, Толстушка, пусть дни не бегут слишком быстро. Не дай нам опоздать.

— Что я должен искать? — спросил Алан, приблизившись к ней. — Научи меня, как помочь тебе создать сотканные врата.

— Земля Двупалого находится к западу отсюда. Таким образом, если наш путь лежит туда, я должна соткать врата на западе. — Она внимательно посмотрела на небо, придерживая волшебное зеркало у груди — Звезды не двигаются относительно друг друга. Но их расположение на небе, переместились ли они выше или ниже может меняться. Вот смотри. — Она указала на дугу из нескольких ярких звезд, поблескивающих на чистом небе. — В нашей деревне Змея всегда поднимается над вершинами холмов. Здесь, в пустыне, у нее словно появляются невидимые крылья, с помощью которых она взлетает вверх. Вот та яркая звезда — ее красный глаз. Да, вот она. А сейчас отойди назад. Я вплету первую нить…

Адика подняла зеркало и направила его на звездное небо, пока там не отразилась первая звезда. Она тут же забыла об Алане, как только начала читать заклинание, то повышая, то понижая голос. Она так быстро отступила от него в сторону, будто бездонная пропасть разверзалась между ними. Но чем он мог помочь ей, когда она ткала волшебные врата, как только стоять и смотреть? Она закрепила свое плетение вокруг созвездия, известного как Ожерелье Святой Женщины, что поблескивало высоко в небе, обращенное на запад, и соткала волшебные врата, ведущие в западные земли. Никогда раньше Алан не стоял так близко. Он мог слышать едва уловимое треньканье нитей под своими ногами, отдающееся глубоко в теле. Ворота предстали перед ним, образовывая дугообразный проход, собаки заскулили и бросились назад, Алан поднял свой посох, когда они вновь появились в поле зрения. Спустилась ночь.

— Идите! — крикнула Адика, удерживая лабиринт переплетающихся нитей.

Свистящее шипение эхом отразилось от каменных утесов, окруживших их. Лаоину не нужно было больше ни в чем убеждать: она бросилась в ворота.

— Иди! — крикнула Адика, заметив, что Алан стоит в нерешительности. — Я последую за тобой.

— Я не оставлю тебя! — ответил Алан. Собаки помчались к воротам и тут же исчезли в сводчатом проходе, оставив их одних — или просто чего-то испугавшись.

Ну что могло настолько испугать его преданных псов, что они стремительно унеслись прочь?

За его спиной послышался рокочущий грохот. Алан обернулся, держа наготове свой посох, в это время он находился между расщелиной в каменной стене и Адикой, но все, что ему удалось увидеть, это необъятная надвигающаяся тень. Тяжелые шаги сотрясали землю, одна из женщин-львиц беззвучно проползла мимо него.

— Алан!

В ответ Адика услышала жуткое шипение. Из расщелины в утесе показалось извивающееся существо, покачивающееся из стороны в сторону, подобно змее. Но это была не змея.

У него была сливочно-белая кожа и тело женщины с лицом юной девочки, только начинающей приобретать женственные черты, оно посматривало по сторонам, то ли равнодушно, то ли заинтересованно. Волосы на голове это странного существа корчились и извивались в разные стороны, будто попали в невидимый воздушный водоворот или сами были живыми — копна шипящих змей.

— Алан! — Врата мерцали, нити едва слышно потрескивали. Сфинкс бросился вперед на змеевидное существо, и до Алана донесся затихающий крик Адики. Он проскочил назад через множество сплетенных нитей, переливающихся и шипящих в темноте, и оказался в слепящем песчаном водовороте.

Утопая в песках, он совершенно перестал что-либо чувствовать, ветер жестоко крутил его в разные стороны. Он не мог дышать.

Чьи-то руки схватили его. Он запнулся, когда его потащили вперед. Прибитый к земле неумолимой силой песчаного шторма, он едва смог натянуть край плаща и прикрыть лицо. Песок сочился вниз по подбородку. Сухие частицы попадали в рот, и каждый раз, когда он сглатывал слюну, твердые песчинки царапали его горло, так что оно горело огнем.

Алана тащили уже по твердой почве, но песок все равно одолевал его, неприятно царапая кожу. Он практически ничего не видел, но вдруг почувствовал, что перед ним выросла стена. Чья-то сильная рука толкнула его в сторону, и он покатился с небольшого уступа, больно ударившись коленями, когда приземлился вниз на камни. Где-то далеко у входа в тоннель свистел ветер. Алан сплюнул, закашлялся и его немного стошнило; задыхаясь от обилия песка, он беспомощно пошатнулся. В глазах, ушах, волосах — везде был песок.

Где Адика? Спряталась ли она от песчаного шторма? Алан с трудом поднялся на ноги, когда к нему обратился какой-то человек на незнакомом Алану языке. Он снова повторил свои слова, но теперь на языке народа Белого Оленя; странный акцент, почти такой же, как у Лаоины, резал слух, но этот человек лучше чувствовал все тонкости неродного языка.

— Поднимайся, незнакомец. Иди вперед. Я проведу тебя туда, где ты сможешь умыться.

Алан искоса посмотрел на него воспаленными от песка глазами. Смуглый человек с гордым лицом и орлиным носом оценивающе оглядывал его. Неужели это сострадание промелькнуло в его глазах? Изящным жестом он указал на проход, освещенный горящим маслом, налитым в керамический шар. Алан оглянулся назад, пытаясь рассмотреть тот путь, по которому он сюда прибыл. Три фигуры стояли у входа, угрожающе сжимая копья. Они смотрели на песчаный шторм, круговерть земли, ветра и духов, воющих в воздухе. Ему не хотелось думать о том, чего они боялись больше шторма, только не после того, как он видел лицо той змеевидной женщины.

Алан никогда не думал, что сможет увидеть так много разных вещей, подобных видениям из далекого прошлого. В лесу, вокруг замка Лаваса можно было встретить стада зубров, а иногда по счастливой случайности даже единорога, внезапно появляющегося и так же стремительно исчезающего; там всегда были волки. Но самыми огромными хищниками, которыми мучили людей в старинных легендах, всегда считались гуивры, рожденные в болотах, северные драконы и грифоны, летающие над лугами; они никогда не появлялись в северных лесах, и в действительности их вряд ли кто-нибудь видел, должно быть, они были просто страшными историями, которые сочиняли, чтобы пугать детишек.

Быть может, трое мужчин охраняли вход в тоннель от своих врагов, Проклятых. Но казалось просто невероятным, что кто-то сможет добраться сюда сквозь бушующий шторм.

— Где Почитаемая?

— Она прибыла раньше тебя, до того как начался шторм. Пойдем со мной.

— Я должен убедиться, что она в безопасности. Взгляд проводника был острым, словно заточенный меч, пронзающий насквозь.

— Она предупредила меня, что ты спросишь об этом. Ее уже проводили к Двупалому. Она оставила это для тебя, в знак того, что с ней все в порядке. — Проводник раскрыл руку и показал один из медных браслетов Адики. — Собаки тоже находятся в безопасности в одном из залов. А теперь мы должны идти. — Он развернулся и пошел вниз по проходу.

Керамические шары были расставлены вдоль по всему тоннелю таким образом, что последние отблески света одного шара пересекались с первыми отблесками другого шара. Поэтому на всем долгом пути они ни разу не оказались в кромешной темноте. Их дорогу всегда освещал неровный свет керамических шаров. Каменные стены едва уловимо пахли анисом. С одежды и волос Алана при каждом шаге продолжал сыпаться песок. Быть может, ему никогда не удастся избавиться от него.

Тоннель вывел их в просторное помещение, в котором стояло множество палаток из шкур животных, туго натянутых веревками. Здесь никого не было. Мастера по золоту прервали в середине работы: ее инструменты лежали на плоском каменном полу рядом с прекрасным ожерельем, на котором было украшение, сделанное из фаянса, в виде двух соколов, обращенных друг к другу. Два ткацких станка были тоже оставлены без присмотра; на одном из них было натянуто почти законченное полотно из золотых, синих, черных и красных полос. Мастер по кожаным изделиям забыл на стуле наполовину разрезанную вещь. В стороне валялась брошенная ребенком детская каталка; одно колесо отвалилось, поэтому игрушка была кособокой.

Проводник терпеливо ждал, пока Алан осмотрит зал, но наконец указал на небольшую дверь, ведущую в маленький тоннель.

— Сюда, пожалуйста.

Второй тоннель был гораздо короче и лучше освещен, он вывел их в круглую комнату, разделенную занавесью. Проводник отдернул ее в сторону и указал Алану на небольшой пруд. Он не был застенчивым и с интересом наблюдал за тем, как Алан снимает одежду, пробует воду и с радостью обнаруживает, что она восхитительно теплая. Вздохнув, Алан почти полностью погрузил голову в воду. От волос в разные стороны разошелся мелкий песок, но тут же, подхваченный водным потоком, исчез за скалой.

— Ты муж Почитаемой, — сказал человек, подавая Алану жесткую губку. — Ты не боишься, что судьбой ей предначертано съесть тебя?

— Я не боюсь. Я постараюсь защитить ее.

У мужчины был такой же смуглый цвет лица, как у Лиат, выразительные брови, приподнятые сейчас в выражении некоторого недоверия.

— Нити судьбы уже заплетены. Когда Шапка Шамана коронует небеса, семеро начнут ткать. И ничто на свете не сможет предотвратить то, что с ними должно произойти… — Он прикоснулся к своим губам, призывая самого себя к тишине. — Мы не можем говорить об этом. Проклятые все слышат.

— С Адикой ничего не случится, — упрямо повторил Алан.

Мужчина негромко хмыкнул вместо ответа, прополаскивая одежду Алана в воде.

После того как Алану удалось избавиться от последних мельчайших крупинок песка, оставшихся в ушах или между пальцев ног, он оценивающе посмотрел на себя. За зиму он стал более стройным, а работа укрепила его тело. На ногах у него остались небольшие раны, кожа была стерта песком, пятки покраснели и горели огнем. Загар, который он приобрел в пустыне, почти весь сошел, не было ни одного участка отшелушивающейся кожи, как будто за этот короткий миг, когда он шагнул в сотканные врата, прошли дни или даже недели.

— Ты храбрый человек, — торжественно произнес проводник, передавая Алану его влажную, выжатую одежду, в складках которой было все же меньше песка, чем прежде.

Алан засмеялся. Слова проводника показались ему забавными.

— Кто храбрый, мой друг? Я просто хочу, чтобы та, которую я люблю, была в безопасности. — Он начал одеваться, продолжая говорить. — Как тебя называют среди твоих людей?

— Меня можно называть Хани. А тебя?

— Меня зовут Алан. Ваши люди всегда жили в пещерах?

— Нет. Здесь мы укрываемся от Проклятых.

Эта тема была хорошо знакома Алану. Когда Проклятые впервые атаковали их? Как часто они нападали за эти дни и откуда появлялись? Хани отвечал, как мог.

— Ты думаешь, Проклятые умеют проходить через сотканные врата? — спросил Алан.

— Возможно. А быть может, они приплывают на кораблях и прячут их на побережье, заставляя нас думать, что они знают тайну сотканных врат.

— Тогда вам пришлось бы бояться не только их нападений, но и знаний, потому что вы не можете точно сказать, что им известно.

Хани иронически улыбнулся Алану, странно было видеть такую улыбку на его гордом лице.

— Я думал об этом, но Почитаемые и старейшины моего народа не слушают меня.

Продолжая разговаривать, порой запинаясь и останавливаясь, поскольку они плохо владели общим для них языком, мужчины вернулись в главную пещеру, прежде чем прошли за тайную занавесь, за которой скрывался еще один проход. Они столько раз повернули, прошли такое множество ответвляющихся коридорчиков, пока двигались вперед по тоннелю, что Алан понял — он никогда не сможет найти дорогу назад без проводника.

Время от времени до него доносились звуки бушующего на поверхности шторма. Он вновь ощутил привкус песка на губах. Но шум постепенно стихал, а проход завершился небольшим круглым проемом, высеченным в скале. Алан переступил через груду камней, наваленных поперек коридора, и в то же самое время вынужден был наклониться, чтобы не удариться головой о низкий потолок; он тут же погрузился в мир красного цвета, все стены вокруг были окрашены охрой.

Хани пригнулся, поклонился, и прошептал молитву. Сладковатый аромат висел в воздухе. Они вошли в переднюю комнату, высеченную в скале, здесь были лестницы, прочные двери и сводчатые потолки — все окрашено в красновато-оранжевый цвет, как будто они оказались в утробе, древнем доме старейших матерей человечества.

Там было множество людей, они сидели или стояли на коленях в полной тишине, головы их были закрыты легкими покрывалами и платками. Алан не увидел здесь детей. Невдалеке Лаоина стояла на коленях со склоненной головой рядом с другим дверным проемом, он был вырезан из камня, но по периметру отделан деревом.

Она прикрывала глаза рукой, как будто пытаясь заслониться от яркого света. Когда Алан остановился рядом с ней, она посмотрела на него и облегченно вздохнула.

— Мы не потеряли тебя! Подожди со мной.

Алан все еще нигде не видел Адику. Не обращая внимания на протестующие знаки Хани, он шагнул во второй дверной проем.

В свете факелов он увидел трех людей, двое из них были скрыты от взгляда покрывалами, а третья была Адика. Он чуть не задохнулся от насыщенного запаха фимиама. Горе и Ярость сидели по обе стороны от двери, дожидаясь его.

В полной тишине, со склоненной головой Адика ждала, пока один из скрытых покрывалом людей что-то бормотал над скрученным свертком, который он держал в руке. Свободная рука поднималась и опускалась в такт его монотонному бормотанию. На этой руке не хватало двух пальцев.

У его ног стоял широкий красно-белый горшок, украшенный спиралями, на которых, как на веточках дикой розы, виднелись шипы. Он наклонился и положил сверток в горшочек, и в этот момент ткань, прикрывающая сверток, откинулась в сторону так, что Алан увидел под ним лицо младенца, серое, отмеченное печатью смерти. Двупалый накрыл горшочек крышкой.

Второй человек шагнул вперед и поставил этот горшок в ряд с другими двенадцатью горшками, аккуратно выставленными на полке в нише, высеченной в скале. Они оба поднялись и вышли на середину комнаты, продолжая петь свои молитвы.

Адика увидела Алана, Выражение ее лица было мягкое и печальное, но улыбка облегчения осветила ее, когда она осторожно приложила палец к губам. Несмотря на то что иногда она казалась странной, он хорошо научился понимать язык телодвижений: она хотела, чтобы он остался стоять там, где был сейчас, чтобы не прерывать уже начавшуюся церемонию. Кивнув в знак согласия, он отступил назад к дверному проему и встал между Горем и Яростью.

Распевные молитвы закончились. Тишина повисла в комнате, всемогущая и плотная, подобно запаху фимиама. Но тишина не была абсолютной. До его слуха доносились отзвуки свистящего ветра, то появляющиеся, то исчезающие вновь. На мгновение ему показалось, что он слышит детский плач, но рыдания смешались с завываниями ветра, превратившись в неясный звук, низкий и долгий.

Помощница Двупалого откинула с головы покрывало, открыв молодое, с жесткими чертами, лицо. Нахмурив брови, она потрясла нитью камней, косточек и гладких деревянных бусинок, нарушая нависшую над ними тишину. Алан услышал, как люди, собравшиеся в передней комнате, поднялись и покинули ее.

Проход в эту комнату был занавешен мерцающей тканью; в нее были вплетены полосы из нитей, переливающихся металлическим блеском, на темно-синем фоне были вышиты золотые крылья, украшенные бусинками и ракушками. Двупалый откинул покрывало с головы. У него было серьезное лицо, обветренное солнцем и песком, с гладко выбритым подбородком. Трудно было точно сказать, сколько ему лет, если бы не морщинки в уголках его глаз. Он обратился с обычным приветствием, протянув вперед и раскрыв руку с тремя пальцами. Отчетливо был виден шрам: хорошо залеченная, но рваная рана — казалось, будто какой-то зверь откусил ему пальцы.

— Зачем ты пришла, дочь моя? Какие события заставили тебя прибыть в наши земли?

Адика рассказала ему историю их поспешного путешествия. Двупалый внимательно ее слушал, а Хани и Лаоина, скрытые от глаз занавесью, переводили разговор. Время от времени Двупалый прерывал ее, чтобы кое-что уточнить. Этому способствовало несовершенное знание чужого языка и неточный перевод.

— Действительно, — сказал Двупалый, когда Адика закончила говорить, — мы боялись самого худшего. Теперь необходимо поставить охрану у каждого каменного круга, потому что Проклятые могут появиться где угодно.

— Знают ли они тайну сотканных врат? — спросил Алан. — Или эти частые нападения с их стороны всего лишь прикрытие, чтобы заставить вас поверить, что они знают больше, чем есть на самом деле?

Двупалый усмехнулся. Когда он улыбался, его лицо заметно менялось; у него была ямочка на щеке.

— Кто сейчас говорит: супруг Адики или сын моего кузена, Хани? Быть может, они посылают небольшие отряды, которые совершают набеги в течение нескольких полнолуний, а иногда и сезонов. Так они делали раньше, доставляя неприятности человечеству. Нам может просто казаться, что они проходят через сотканные врата, а на самом деле они пользуются какой-то другой магией, которую мы не знаем. Но разве это имеет значение теперь, когда они убили Хорну и разорвали великое плетение?

— Не говорите так, — серьезно ответила Адика. — Мы прошли долгий путь вместе. Мы не можем позволить им сейчас нанести нам поражение.

— Мы должны быть полностью уверены, — задумчиво согласился Двупалый.

— Но как мне и моим помощникам найти людей Хорны и не попасть в ловушку?

Как только Хани закончил переводить, Двупалый задумался. Алан пристально смотрел на нишу, где на полке стояли стройные ряды горшочков с жертвоприношениями. Неужели в каждом из них был мертвый младенец? А может, удушливым ароматом курящегося фимиама пытались заглушить отвратительный запах гниения? Красная краска, подобно разлившейся крови, покрывала внутренние каменные стены ниши. Нарисованные фигуры женщин с толстыми ногами и объемными животами беременных, чем-то напоминающие Толстушку, танцевали по стенам ниши, празднуя смерть младенцев или защищая их. Трудно было сказать точнее.

— Песчаная буря может продлиться несколько дней. Некоторые люди моего племени искренне верят, что Проклятые испытывают нас сильными штормами, пытаясь сломить наш боевой дух.

— А как вы думаете, Двупалый? Проклятые знают много тайн и секретов. Может ли быть, что они умеют управлять погодой и создавать ее?

Он поднял свою искалеченную руку вверх, будто признавая свое поражение.

— Мне известно слишком мало. С каждым годом песчаные штормы усиливаются, это так. Но я не знаю точно, могут ли Проклятые пользоваться такой сильной магией, чтобы вызывать штормы в землях, которые находятся очень далеко от их дома.

— У них есть корабли.

— Да, это так. Но какую пользу принесет им шторм, когда они в море, если только они не научились подчинять каждое дуновение ветра своим желаниям? — И вновь он сделал этот жест побежденного, взглянув на свою молодую помощницу. Женщина нахмурилась, встретив его взгляд. Казалось, ничто не могло нарушить ее сосредоточенность. — Но теперь это не имеет значения, поскольку все должно решиться очень скоро. Месяц Адиру подходит к концу. Сейчас солнце все еще находится…

— Прошло столько времени? — резко спросила Адика. — Когда мы покидали наше племя, весна только вступала в свои права!

Неужели наступило лето? Адика говорила ему, что время течет иначе, когда проходишь через сотканные врата, но как такое могло случиться, если минуло всего лишь два дня?

— Да, прошел уже такой длительный срок, — ответил Двупалый, склонив голову. — Время плетения не будет ждать нас. Оно наступит в любом случае, готовы мы к этому или нет.

— Мы должны быть готовы.

На лице Адики появилось то упрямое выражение, которое Алан всегда ценил и уважал. Двупалый кивнул.

— Если мы хотим добиться успеха в этом деле, то один из нас должен добраться до земель Хорны и узнать, жива ли она. Я отправлюсь туда вместе с тобой.

— Я рискую собственной жизнью, — сказала Адика. — Вы не должны рисковать своей.

— Нет, меня заметит Хехоянах. — Он жестом показал на молодую женщину. — Она выполнит ту часть дела, которую должен сделать я. Поскольку у тебя нет ученика, Юная, ты не можешь заменить себя кем-то другим. Несмотря на то что с тобой путешествует человек, сильный духом. — Он указал на Алана, посмотрев на него проницательным взглядом. Ямочка вновь появилась на щеке, когда он улыбнулся, но так же быстро исчезла. — Я должен быть уверен, что ты прибудешь в полной безопасности в свои собственные земли.

Плечи Адики напряглись. Она поправила рукав своей одежды, как делала всегда, когда была раздражена.

— Старые люди так легко жертвуют молодыми. А ваша ученица с радостью принимает ту судьбу, которую вы так неожиданно ей предначертали?

Алан хотел подойти к Адике и успокоить ее, но передумал, заметив, как помощница Двупалого подняла край накидки, закрывая лицо. Лучше не вмешиваться. Это не в его власти.

Двупалый ласково посмотрел на Адику, как будто гнев, кипящий в ее сердце, пролился по нему прохладной водой. Но в голосе его чувствовалось напряжение.

— Ты считаешь, что старые люди с радостью хоронят молодых? — Он указал рукой на безмолвные горшочки, стоящие в раскрашенной нише. — Верь тому, что видят твои глаза. Я сожалею о том, что молодые были вынуждены разделить тяжелое бремя со старшими. Но у нас нет иного выхода, если мы не хотим, чтобы Проклятые выиграли эту войну и заключили все человечество в рабство.

Его слова заставили Алана занервничать. Почему все упорно продолжают говорить о судьбе и смерти? Адика так молода. Даже несмотря на то, что действительно все люди со временем умрут, кто-то раньше, кто-то позже, она должна прожить еще много счастливых лет. Рядом с ним, Аланом.

Где-то вдалеке жалобно завывал ветер, подобно угасающим и медленно стихающим воплям младенца, которого оторвали от материнской груди.

— Идемте. — На этот раз ямочка не появилась на щеке Двупалого, а мимолетная улыбка быстро исчезла. — Мы не можем ждать, пока шторм стихнет сам собой. Мы должны пройти тропой феникса в земли Хорны.

Он зачерпнул немного массы красного цвета с керамического блюдца, стоящего в одной из ниш, и провел пальцем по лбу Адики, оставляя красный след. Подумав долю секунды, он сделал то же самое и Алану. Прежде чем отдернули занавесь и они могли выйти из комнаты, Двупалый прикрыл голову покрывалом.

В просторной комнате их ждали шестеро человек, Лаоина вздохнула с облегчением, увидев их, и тут же встала рядом с Адикой. Двупалый обратился к каждому из соплеменников, но фразы были настолько сложные и непонятные, что Лаоина только покачала головой в замешательстве оттого, что не может перевести.

Хани подошел к Алану:

— Почитаемый прощается со своей семьей.

Так это и было. Двупалый покидал свое племя: пальцы на брови, несколько указаний, прикосновение лбов, подобно поцелую или встрече умов.

Самой последней Хехоянах пожала его руки. В этот момент все чувства оказались обнажены, будто все завесы между внутренним огнем и внешней маской были тут же сорваны. Она встала на колени и склонила перед ним голову, получая от него благословение. Затем она поднялась и прошла к Адике. Обе руки ее были подняты на уровень груди ладонями вверх, и Адика положила свои руки на ее. Руки второй женщины были короткие и грубоватые, но казались достаточно сильными, чтобы свернуть шею любому молодому мужчине, посмевшему ее оскорбить. У нее тоже не было нескольких пальцев и виднелся такой же рваный, но хорошо залеченный шрам.

— Итак, мы идем вместе, — проговорила молодая женщина. — Когда придет время, я узнаю вас лучше, Адика.

— Пусть твой народ и твои боги благословят тебя на то, что должно произойти, Хехоянах.

— На земле есть только один Бог, — возразила Хехоянах, — он находится одновременно во всех местах, и его никогда не видели.

— Тс-с! — прошептала Лаоина, а на лице Хани появилось такое выражение, будто он, словно терпеливый родственник, вынужден в десятый раз выслушивать сказки о том, как человек в одиночку убил зубра. — Откуда ты можешь знать о Боге, которого невозможно увидеть и у которого нет места, где он находится постоянно?

— Прошу тебя, — сказал Алан, в удивлении выступая вперед. Только когда они все посмотрели на него несколько озадаченно, он понял, что перешел опять на вендийский. С трудом подбирая каждое слово, он заговорил на языке племени Белого Оленя. — Ты знаешь о Боге, который должен быть одним?

— Бог только один! — воскликнула Хехоянах. — Бог не из плоти, а из духа.

Двупалый прервал их разговор порывистым жестом.

— Так говорит та, чье лицо всегда должно быть сокрыто от чужих взглядов, она видела дух Господа, и сияние все еще озаряет ее лицо, оно слишком яркое, для глаз простых смертных. Я думаю, сейчас не время, дочь моя, для разговоров, подобных этому.

— Но если я не буду говорить об этом, все будет выглядеть так, будто я сама поклоняюсь идолам!

— Так ты хочешь отблагодарить меня за то, что я отправляю тебя жить среди чужих людей! Дочь моя, в этом ты повинуешься мне. Я поступаю так, как боги указывают мне и поскольку сейчас возникла такая необходимость. Я должен освободить человечество от Проклятых. Если все люди окажутся во власти Проклятых, что ответит на это твой бог и чем он сможет помочь нам?

— Господь спасет тех, кто искренне верит, — возразила Хехоянах.

— Поступай так, как ты обещала, дочь моя, я обучил тебя всему, что знаю, и ожидаю повиновения с твоей стороны. Если я не вернусь и ты будешь жива, то можешь делать все так, как считаешь правильным, потому что тогда меня не будет здесь, чтобы спорить с тобой. Идемте.

Он вышел из комнаты и начал спускаться вниз по тоннелю. Адика и Лаоина следовали за ним. Алан задержался, подзывая Хани.

— Прошу тебя, друг, можешь ли ты сказать ей, что я тоже знаю о Боге, о котором она говорила. Она не одна в своей вере.

Хани удивленно посмотрел на него.

— Неужели этот бог ушел настолько же далеко, как племя Белого Оленя?

— Господь не ходит.

— Тогда как же Бог пришел на север? Как Бог может одновременно жить в пустыне и в холодных землях?

— Но ведь солнце появляется на севере? Если солнце может светить везде, то и Господь так же может пребывать во всех местах одновременно.

— Хм. — Хани задумался над этим, но, казалось, не поверил до конца.

Ярость жалобно завыла, следуя за Адикой. Но Алан не мог уйти, не сказав Хехоянах, что она не одинока в своей вере.

— Пожалуйста, скажи ей, что я знаю этого Бога. Это тоже мой Бог. — Он нарисовал круг на груди, пальцы быстро вспомнили давно забытое движение.

Хехоянах громко вздохнула. Она страстно что-то начала говорить, и, когда Хани ответил ей, ее лицо на мгновение озарила бледная улыбка. Она наклонилась и коснулась одной ступни Алана, затем приложила эту руку к сердцу и дотронулась до лба, склонившись, будто выражала ему свое почтение.

Лишь однажды простые люди кланялись ему — когда он был наследником графства Лавас.

Алан отпрянул назад, споткнувшись о скалу.

— Нет, прошу тебя, — заговорил он на вендийском, — не выражай своего уважения тому, кто не заслуживает этого. Во мне ничего не осталось от той прошлой жизни. Это грех — хвататься за то, что было запретно для меня, чего я никогда не мог взять.

Словно смутившись, она набросила на лицо покрывало. Хани выглядел так, будто не знал, смеяться ему или плакать, — такое странное выражение появилось у него на лице.

— Хехоянах сказала, что по этому знаку можно узнать посланца Бога. Она просит прощения, что сразу не увидела свет Господа на твоем лице. — Понизив голос, он обратился к Алану и выглядел в этот момент, словно тщеславный принц, выражающий сочувствие своему знатному другу, обсуждая непостижимость женской натуры. — Ты знаешь, о чем она говорит, мой друг? Она немного сумасшедшая, с тех пор как вернулась сюда из дома, куда ее отправили на воспитание.