Как чуть не началось

В годы моей армейской службы Горбачев активно с Рейганом занимался разрядкой (кнопку перезагрузки тогда еще не изобрели). Но несмотря на эту самую разрядку, военные по обе стороны от железного занавеса были завсегда наготове. Дружба дружбой, а табачок, извиняйте, врозь. Хотя в перекрестье прицелов вояки смотрели друг на друга уже менее прищуренным глазом, а иногда даже с улыбкой.

Многим известен случай про стадо диких гусей, которые привели к ложному срабатыванию систем раннего обнаружения НАТО и чуть не вызвали всеобщий game over. Картинка, которую видел я, возможно, была всего лишь «боями местного значения», про которые и большим стратегам-то даже не докладывали. Мне, со своим взглядом из маленького окопчика, трудно это оценить. Но ситуация имела место быть, и как всегда – из-за чьего-то раздолбайства.

В ПВО одним из способов определения координат целей было деление карты зоны ответственности на квадраты, так называемую сетку ПВО. Номера квадратов менялись по нескольку раз на неделе и были совсекретными данными. Это – с одной стороны. А с другой, также по нескольку раз на неделе (не обязательно в дни смены сетки ПВО), в полосу N километров с чужой стороны границы залетал натовский самолет-разведчик. Это автоматически приводило к тому, что у нас объявлялась готовность номер один. По разведчику начинали работать наши РЛС, выдавая его координаты на вышестоящий КП в этой самой совсекретной сетке. Координаты выдавались морзянкой открытым текстом. Почему открытым? Ну, наверное, потому, что из-за срочности информации времени на кодирование и декодирование не было. Вражий самолет-разведчик параллельно с нашим вышестоящим КП принимал нашу морзянку. А так как координаты свои он тоже, разумеется, знал, то и сетка расшифровывалась на раз. Соответственно он делал в нашей зоне ответственности один, максимум два круга. Расшифровывал сетку ПВО и уходил в другую зону ответственности. Все у нас к этому уже давно привыкли и знали, что несколько раз в неделю мы будем работать по чужому разведчику. И также знали, что работать будем недолго, бо он, расшифровав сетку ПВО в нашей зоне, почешет к нашим коллегам за тем же.

Вот в один из таких общепривычных разов, когда наймит империализьма объявил у нас готовность номер один, работа по нему не закончилась парами его кругов в нашей зоне ответственности. На этот раз крутился он очень долго. Ну а в армии все расписано. Ежели готовность не снимают, то через определенное время ее усиливают. При этом выполняются заранее определенные мероприятия. Начали и мы их выполнять. От раздачи офицерам и прапорщикам личного оружия до вызова отпускников на постоянное место дислокации и перевод всех на казарменное положение. И у буржуинов тоже шевеления пошли. Разведчик прямо в воздухе дозаправили, к нему начали потихоньку подтягиваться и другие самолеты из четвертого оперативно-тактического авиационного командования НАТО. Причем это были уже не разведчики, а ударные группы, группы подавления РЛС, и так далее. С нашей стороны тоже авиация ПВО к границе потянулась. Постановщики помех с обеих сторон весь незанятый экран индикаторов гадостью своей засветили.

Мы слушаем их сеть оповещения, они, наверное – нашу, у них желтую объявили, у нас – повышенную. Они – оранжевую, мы – военную опасность. Нам пришел приказ вскрыть секретный формуляр роты. Секретчик из своей комнатки вынес конверт с сургучными печатями, прямо как в фильмах. Командир сломал печати и зачитал нам, что коли начнется, то мы должны обеспечить проводку вражьих целей в течение девяти минут, а потом оставшиеся в живых должны прибыть на сборный пункт ссыльной дивизии. Тут же командир обрадовал нас, что ежели чего, то в живых вряд ли кто останется. Потому что ежели наш склад с ГСМ рванет, то мало и во всем п. г. т. не покажется.

Все это действительно напоминало какой-то фильм, будто все происходит не с тобой.

Но руки и голова делали привычные, заученные движения. Не зря экзамены на допуск к боевым дежурствам сдавали и на учениях мерзли. Единственное, что было непонятно, – с какого пива все это происходит. Вроде разрядка. Горби с Рейганом чуть ли не цалуются, а тут на тебе – военная опасность.

А происходило сие, как уже упоминалось, из-за банального раздолбайства секретчика нашего полка. Оказалось, что одной из рот была выдана сетка ПВО не за то число. В полку было, кажется, девять рот и один батальон. Как разведчик объявил у нас готовность номер один, то по нему все эти подразделения работать и начали. То есть на КП полка приходят с десяти точек одни и те же координаты цели, ну, может, в последнем квадрате различаются. Резона принимать данные со всех точек полку ну никакого нет. Вот и принимал он только две ближние роты. Остальные работали, координаты выдавали, но их никто не слушал. На фига?

А америкосам-то каково, тем, что в разведчике сидели. Летают уже, наверное, не первый год, все воздушные ямы по маршруту знают.

И завсегда все русские подразделения выдавали их в одном квадрате, а тут… Девять в одном выдают, а десятый в другом. Что за ботва? Наверное, русские какую-нибудь очередную пакость готовят. Одно подразделение не иначе как на новую систему координат перешло. И с ихнего штаба, небось, орут: разбирайтесь, что там русские удумали. А пока не разберетесь – крутитесь и анализируйте.

Хорошо все, что хорошо кончается. В полку приняли-таки информацию со всех точек (либо сами догадались, либо сверху стукнули). Поняли, что в одной роте неправильная сетка ПВО. По линии ЗАС передали правильную. Рота начала выдавать координаты аналогично своим коллегам. Сразу после этого натовские самолетики стали потихоньку восвояси оттягиваться. Ну и готовности в обратку пошли, пока до постоянной не спустилось.

Мы, правда, на тот момент всего этого не знали, ведь у нас-то сетка ПВО нормальная была. Просто крутились и офигевали от экранов и команд. Только потом информация по капелькам дотекла до нас. Информация о том, что весь сыр-бор был из-за неправильной сетки ПВО. Сейчас, по прошествии стольких лет, думается: какая, блин, разница, кто как квадратики пронумерует, а получается, что сие могло привести к всеобщему катаклизьму. Впрочем, и на гражданке неправильно проставленные буковки, циферки и стрелочки, например, у авиа-или ж/д диспетчера, тоже могут иметь весьма печальные последствия.

Как меня чуть не оженили

Первый год своей службы я ходил холостым. И «во дни тягостных раздумий» Петрович частенько успокаивал меня: «Не боись, лейтенант. Найдем мы тебе бабу. Без п… ы, но работящую». Временами последнее предложение заменялось на: «беременную, но работящую». И вот в один из таких дней Петрович, наверное, решил привести свою угрозу в действие.

Начало картинки я не помню. Помню только с места, когда мы с Петровичем оказались в хате председателя какого-то колгоспа (коллективного господарьства или, по-нашему, колхоза). Как мы там оказались – извиняйте, не помню. То ли было это на учениях, когда мы пошли налаживать связи с местным населением, то бишь с руководством оного. То ли это было, когда мы с Петровичем зачем-то поехали в село Вербка-Мурована. Да и какая, в сущности, разница. Оказались у председателя – и оказались.

Помню, сели за стол. На нем зараз появился, как вы уже поняли, самогон – ну как же без него! Петрович меня представил: «А это наш москвич». На что председатель сразу оживился: «О, как классненько! А я за него дочь свою выдам». Откуда ни возьмись появилась та, которую хотели за меня просватать. Замещенная память рисует (из фильмов, наверное) национальный малоросский наряд, стать – кровь с молоком, хлеб-соль на рушнике и имя Ганка. Разумеется, этого ничего не было. Помню только дурацки хихикающую деваху с бюстом не иначе как пятого нумера, которая шастала туда-сюда, принося снедь и выпивку. Я даже испугаться не успел уготованной мне участи, как уже выпил установленную самим же для себя безопасную меру самогона. После чего при очередном разлитии горилки выдал дежурную фразу: «Все. Мне хватит». Это привело к немой сцене. Председатель удивленно посмотрел сначала на меня, потом на Петровича, наверное, мысленно вопрошая его: «Кого ты мне привел?» Петрович так же, одним взглядом, ответил: «Ну что делать. Такой вот москвич. Могут же быть у человека маленькие недостатки». Наконец председатель обрел-таки дар речи и выдал: «Да на фига мне такой зять, который и выпить-то толком не может! Нет, не отдам за тебя свою Ганку (пусть здесь это будет она)». У меня с души отлегло. На этот раз обошлось.

На втором году службы я уже и сам (или так тогда казалось, что сам) женился. Причем жена не подходила ни под одно из двух определений Петровича.

Раз уж в этой картинке идет речь не о войне, а о мире (лавры Льва Николаевича не дают спокойно спать), то и продолжим ее еще чуть-чуть двумя полукартинками про любову.

В то время меня несколько удивляли более патриархальные взгляды на взаимоотношение полов, царившие на Хмельничщине. Еще на первом году службы я встречался с местной девчонкой, но, кажется, у нас даже до поцелуев не дошло. Помню, мы как-то шли с ней по п. г. т. и держались за руки. Потом я без всякой задней мысли, неосознанно, поскреб своим пальцем внутреннюю сторону ее ладошки. Ответная реакция меня очень удивила. Девушка выхватила, как ошпаренная, свою руку из моей и надулась. Я был весь в непонятках. Видимо, почувствовав, что я не имел никаких дурных намерений, она через какое-то время сказала, что это очень плохой жест парня по отношению к девушке. Других подробностей не последовало. И вот я до сих пор так и не знаю его скрытого смысла. Не могу сказать, что от этого ночей не сплю, но все-таки интересно. Может, это как-то связано с глаголом «скрестись» и его вторым смыслом. Но честно в тот раз был – «не виноватая я».

На втором году службы, в один из приездов жены (которую я выписал из своего Подмосковья), мы поехали в Хмельницкий. Уже не помню зачем, может – просто погулять. Мы шли по тротуару одной из центральных улиц. Я обнимал жену за плечи и поначалу никак не мог понять – почему практически все проезжавшие мимо нас машины притормаживали. А некоторые еще и бибикали. Может, они хотели сказать – молодец, мужик, давай. А может, еще что-то другое. Это тоже, наверное, так и останется для меня тайной, покрытой мраком. Просто в конце восьмидесятых в Москве, да и ее окрестностях, молодые люди спокойно обнимались и даже целовались практически везде, исключая, может быть, Мавзолей. А Хмельницкий был вроде как даже ближе к границе с западным миром, но почему-то более пуританским.

Жена да убоится…

Ну раз уж здесь про любову речь пошла, то еще вам одну картинку про ее родимую нарисую.

Вы когда-нибудь встречали девушку, взрослую девушку двадцати пяти лет, которая панически боится свою мать? А я встречал. Больше скажу – женат был на такой. Дело-то уже давнее, больше двадцати лет минуло, страсти многие поулеглись, можно, наверное, и рассказать.

И женился-то я на ней тоже не вполне обычно. Ну, не так, чтобы уж очень оригинально, но все-таки. Приехал в отпуск из армии, познакомился (до этого ее не знал) и расписались через две недели. Не верите? Говорите, что после подачи заявления даже тогда надо было месяц ждать? Правильно говорите, но и я не вру. Для особо одаренных своя очередь имелась. Нет, никакой я не блатной был, как, впрочем, и сейчас. Да и ребеночка мы не успели за две недели заделать. Просто когда решили, что жениться надобно, то надел я свою лейтенантскую форму, подпоясался портупейкой и почапал в загс. Там – к заведующей: так, мол, и так, хотим, понимаете, пожениться, а отпуск мой через две недели заканчивается, а по законам совейским ждать месяц надобно, для проверки чуйств. Неувязочка получается. Не погуби, матушка-законница, в ноги кланяться будем, только не дай захиреть на корню зарождающейся ячейке общества. Ну не так, конечно, но где-то очень близко по смыслу. Заведующая на форму мою военную глянула, но ей одной не поверила, еще запросила отпускной билет и удостоверение личности офицера. Покрутила их туда-сюда, только что не понюхала и на зуб не попробовала. Потом тяжело выдохнула, типа: «Ну что же с вами делать-то?» – и стала даты свободные предлагать. Две недели мы продержались, не разбежавшись, и благополучно зарегистрировали свои отношения под традиционный марш Мендельсона.