.. - он задумчиво глянул вверх, - забудем. Взамен от вас потребуется небольшая услуга. Дело государственной важности. Строго секретно, ни с кем, кроме меня, об этом ни слова! Так вот. Через какое-то время... через месяц, а может, и гораздо раньше, к вам в клинику доставят на обследование больного. Его имя и фамилию я вам сообщу дополнительно. Вы диагностируете у него рак в неоперабельной форме. Заполните на больного историю болезни, составите необходимое заключение... Короче, не мне вас учить.
      - И... что? - напрягся профессор.
      - И - все! - приветливо улыбнулся ему Новокрещенов. - Понимаете? Никакого дела о мошенничестве против вас возбуждаться не будет.
      - Против меня... дело! Да я... Да я заслуженный врач, у меня сотни учеников... Да я...
      - Вот-вот, - сочувственно покивал Новокрещенов. - Мы ж понимаем! В вашей компетентности никто не сомневается и в диагнозах, которые вы устанавливаете, тоже. Так что до свидания! Я еще зайду, как договорились!
      Глава 14
      Отставной майор Самохин, повидавший на своем веку всякого, редко впадал в отчаянье, но сейчас он испытывал именно это безысходное чувство. До конца срока, отпущенного чеченскими боевиками для обмена пленного солдата на заключенного соплеменника, оставалось чуть больше двух недель, а дело с мертвой точки не сдвинулось. Самохин уже знал о безрезультатности обращений Ирины Сергеевны к депутату и в комитет солдатских матерей и теперь слонялся угрюмо по своей квартире, курил яростно, тыча окурки в переполненную пепельницу.
      Таким вот раздраженным, плутающим в слоистом табачном дыму по залитой жарким солнцем квартире и застал отставного майора нагрянувший ближе к полудню Новокрещенов. Самохин пригласил его на кухню и, распахнув окно для проветривания прокуренной квартиры, пожаловался в сердцах:
      - Что-то я, Георгий, загнался совсем. Не знаю, что делать, как пацана вызволить. Все, что ни предпринимаем, вязнет, будто в тесто проваливаешься... И жара эта достала уже. Тридцать пять градусов в тени шутка, что ли? Я ж не туркмен... Не от рака, так от инфаркта коньки отброшу... Хоть бы дождичек пошел - все легче. Давай чайку выпьем, а?
      - Пивка бы. Холодненького. Но - ни-ни... Зарок дал.
      Налив-таки себе и гостю чаю в желтоватые, плохо отмытые от заварочного налета бокалы, Самохин предложил вдруг:
      - Слушай, а может быть, чечена этого... ну, который в зоне парится, как-нибудь выкрасть? Я ж всю жизнь караулил, так и украсть, наверно, смогу? Терять мне нечего, все одно помирать...
      - А я ведь с радостной вестью к тебе, Андреич. В прежнее время за такую-то новость не меньше литра с тебя стребовал бы. Но сейчас бесплатно проинформирую. Есть тебе, оказывается, что терять! - торжественно подняв бокал с чаем, провозгласил Новокрещенов.
      - Эт... как? - насторожился Самохин.
      - А так. Нет у тебя никакого рака. Лажа все это. Афера. Ложный диагноз с последующим якобы стопроцентным исцелением по методике доктора Кукшина.
      Новокрещенов, победно сверкая глазами, рассказал изумленному Самохину все, что удалось выведать о деятельности чудо-целителя.
      - Рад? - ободряюще улыбнулся Новокрещенов. - А раз ты теперь на подъеме, то давай-ка попробуем с другом твоим, Федей Чкаловским, стрелку забить.
      - Боюсь, ничего это не даст. Федя, мне кажется, все, что мог, сделал. Уж не знаю, какой у него в этом деле интерес, но помогал он, чую, по-настоящему. Я тебе серьезно толкую - сижу вот, обмозговываю, как этому чеченцу побег устроить.
      - Побег не потребуется, - потер задумчиво переносье Новокрещенов.- Я другой вариант предлагаю. Мы этого чеченца актировать можем.
      - Актировать?
      - Ну, списать. Освободить от дальнейшего отбывания срока наказания по состоянию здоровья.
      - Так насколько я помню, раньше только безнадежных больных, умирающих актировали. Да и хлопотно это. Надо зека в спецбольнице МВД обследовать, потом акт составить, судье передать...
      - Отстал ты от жизни, Андреич. Все проще гораздо. А от Феди Чкаловского помощь лишь в одном потребуется - через администрацию колонии нажать на зоновскую санчасть, чтоб они зека, чеченца этого, в срочном порядке в областной онкодиспансер на обследование отправили. Прибудет он туда, как водится, под конвоем, а выйдет вольным человеком, освобожденным из мест лишения свободы по состоянию здоровья как неизлечимый раковый больной.
      - Лихо... - недоверчиво поджал губы Самохин. - Как-то слишком просто выходит. Раз - и на воле.
      - Ну, не так уж и просто... Не каждого зека даже с подозрением на злокачественную опухоль в онкодиспансер областной повезут и там диагноз нужный поставят. Но, если ходы-выходы знать, подмазать кой-кого, то действительно, проще простого... Чать, не при сталинизме живем, - подмигнул Новокрещенов. - Мне приятель недавно рассказывал... Он доктором на зоне работает... Пришел к ним этапом ара один, вор в законе. Срок- червонец. Поошивался в отряде неделю, потом вызывает по сотовому телефону начальника колонии...
      - Вызывает? По сотовому? - не поверил Самохин.
      - Я ж говорю, отстал ты от жизни, майор. Что за вор на зоне без мобильника? Так вот. Вызывает он, значит, хозяина и говорит: "Слышь, мол, начальник, надоело сидеть. Скучно тут. Баб нет, жратву пока "сверчки"* из ресторана принесут - остывает. Придумай, говорит, что-нибудь. Сто тысяч долларов за свободу сейчас кладу, а как за ворота выйду - еще столько же". Вот. Моего знакомого доктора к этому делу тоже подпрягли. На следующий день отвезли зечару в больничку одну, здесь, в городе. Еще через день самые авторитетные доктора у него почечную недостаточность обнаружили. Проконсультировали у местного профессора, тот посмотрел больного, покачал головой - терминальная, дескать, стадия, никакой надежды... Бумажечку-то, справочку, и подмахнул. Еще три дня спустя умирающий ара вольным человеком из больнички той вышел, сел на "мерседес" и укатил. Моему знакомому доктору премия за то дело в виде "жигулей" девятой модели перепала. А на чем уж доктора той больнички, где зека актировали, начальник колонии да судья теперь ездят - не знаю, но, думаю, тоже не на "Оке" инвалидской.
      - И когда чеченца нашего актируют... - подался вперед Самохин.
      - Мы с тобой его встретим! - рубанул воздух рукой Новокрещенов. Затарим в укромном месте... Есть у меня на примете такое, а потом на земляков его выйдем. Отдавайте, скажем, солдатика, а не то родственничка своего по частям в посылках получать начнете! А что? С волками жить по-волчьи выть. Они так лучше поймут, что от них требуется. Ну?! Выходим на Федю?!
      Федька назначил встречу у бензоколонки при въезде в город. На эту встречу Самохин отправлялся без особой охоты, не зная, как вести себя с "забуревшим" в последние годы приятелем, респектабельным бизнесменом, владельцем нескольких процветающих предприятий, магазинов и даже банка. Зато Новокрещенов явно был на подъеме. Прихватив Самохина за рукав форменной, без погон, рубашки, он шепотом, чтоб не слышали прохожие, оживленно инструктировал спутника, как вести переговоры.
      - Ты, Андреич, ему так скажи. Мол, пацанчика этого спасти для нас дело принципа. Национального приоритета, можно считать. Если конкурент Феди Чкаловского, ну, по сферам влияния, с чеченами повязался и на весь город крышу свою распространит, - значит, славянским ворам амба! Кого ж он, Федька, доить будет, коль скоро его прикрытие для местных фирмачей ненадежным окажется и любого из них щукинская братва сможет кокнуть или чеченам в рабство продать!
      - Да это он лучше нас понимает, - угрюмо отмахивался Самохин, сомневаясь в душе, что Федьке есть дело до национального приоритета в воровских и мирских делах, как и в прочих неосязаемых понятиях.
      Поймав первую попавшуюся машину, рванули за город.
      Новокрещенов, развалившись на сиденье, молчал, выставив руку в боковое окно, ловил раскрытой ладонью воздух.
      Глядя на развлекавшегося таким образом доктора, Самохин поразился происшедшей с ним перемене. При первом знакомстве он увидел опустившегося, неуверенного в себе человека, располневшего рохлю с безвольно обвисшими, небритыми щеками, дряблым пузцом, белыми, нетрудовыми, подрагивающими мелко от вечного похмелья руками алкоголика. А сейчас перед ним сидел крупный, сильный мужик с ежиком седых волос, знающий, судя по всему, не в пример Самохину, что ему нужно от жизни, и, пожалуй, суета с освобождением Славика понадобилась Новокрещенову, чтобы мобилизоваться, самоутвердиться и войти в форму.
      Да и Самохин, положа руку на сердце, признавался себе, что хлопоты о пленном солдате придали его существованию хоть какой-то смысл, вынесли с потоком событий из тесной, заплесневелой квартиры, где он помирал уже смиренно - не от рака, так от недостаточности сердечной или черт знает какой еще дряни, а скорее всего, от осознания своей никчемности, бесполезности для кого бы то ни было на этом свете...
      Машина вырвалась наконец на скоростную загородную магистраль, зашелестела по ровному, будто взлетная полоса, дорожному покрытию, загудел, врываясь в окошки, пахнущий гудроном ветер, взъерошил волосы, взбодрил прохладой. Город отступил, отстал запаленно, скрываясь в чаду тесных улиц, а здесь, в окрестных степях, сверху навалилось как-то сразу ставшее необъятным голубое, незапыленное небо, сияло, слепя глаза, но не раздражая, а радуя, солнышко, обливало теплым золотом пшеничные поля, на которых работали редкие стайки занятых вещественным трудом людей, багрянило тут и там веселую зелень лесополосы вдоль дороги, выбеливало, подновляя бревенчатые да саманные деревеньки на взгорках, сверкало на бортах ползущих по черным грунтовым дорогам автомобилей... Но сельская идиллия начиналась, лишь отступив километр-другой от трассы, а само шоссе, пучась транспортом, как река в половодье, тянуло за собой, вытекая из города, пристающий к обочинам-берегам плавучий мусор, какие-то затрапезные, обшарпанные киоски-вагончики с надписью белилами по ржавобоким стенам: "шашлык", "манты", перемежаемые новостроями вычурных, похожих на макеты теремков, бензозаправок, кафе, возле которых томились в ожидании владельцев надменные иномарки, а вдоль дороги, сторонясь и не оглядываясь на проносившихся мимо счастливцев, плелись обреченно неведомо куда странные в этом отдаленном от людских жилищ месте путники - налегке, без поклажи, из тех, которых не привечают в придорожных закусочных, да и в солнечных деревеньках встречают неласково, торопя: ступай, ступай себе с Богом, милай, у самих ничо нет, еле-еле концы с концами сводим...
      Впереди показалась бензоколонка с придорожным рестораном при нейэдакая помещичья усадьба, сложенная затейливо из красного кирпича, с кованой решеткой ограды.
      Увидев гостей, Федя Чкаловский спустился по чугунной, ажурного литья, лесенке и, пыхнув буржуйской сигарой, расплылся в фарфоровозубой улыбке. Поздоровался с Самохиным, приобнял за плечи, косясь в сторону Новокрещенова. Протянул ему руку с приметной фиолетовой рябью выведенных татуировок, и Новокрещенов пожал ее осторожно.
      - Тоже вертухай бывший? - ломая дистанцию, хохотнул Федька, хлопнув нового знакомого по плечу, а тот, остро сообразив, что так вот панибратски здесь дозволяется вести себя только одному человеку, поправил, сдержанно улыбаясь:
      - Доктор зоновский. Сейчас не практикую.
      Федька, став серьезным вмиг, лязгнул новыми зубами резко, по-собачьи, будто муху на лету жамкнул, кивнул, не снимая руки с плеча Новокрещенова.
      - Молодец... А по званию кто? Тоже майор? Вот вы какие у меня... два майора! Я, дело прошлое, тюремных медиков завсегда уважал. Это ж какое терпение надо, чтоб с братвой уголовной возиться! А потому и по понятиям красный крест и все, кто там работают, - неприкосновенны.
      - Только где они теперь, понятия те, - встрял Самохин. - Вон, по телевизору говорят, что нынче вся Россия по понятиям, дескать, живет. Может, оно, конечно, и так, да понятия-то теперь не те! Не наши, не зоновские...
      - Что, затосковал по нормальным законам? - хмыкнул Федька. Напридумывали себе на голову адвокатов, присяжных... Всем им, и судьям тоже, и даже прокурорам цена есть. Я, если понадобится, любого куплю, а они с радостью продадутся. А вот воровской сходке взятку не дашь. Рассудит по справедливости, по-нашенски... - и, видя, что вознамерился было Самохин возразить, уже и рот открыл, взял его за плечо примиряюще. - Ну ладно, ладно... Нас жизнь рассудит. А сейчас пойдемте, товарищи, или как вас теперь... господа майоры, за стол, там и потолкуем. Обед у меня скромный разгрузочные дни соблюдаю, в великий пост мяса не ем... сегодня у нас шашлычок из баранинки да осетринки, салатики разные, фрукты... Ну и водочка, само собой. Я ведь просто живу, без излишеств. Не то, что некоторые... буржуи!
      С террасы открывался вид на простор созревших пшеничных полей. Впрочем, Самохин в злаках разбирался плохо, и, возможно, поля были ржаные, а то и вовсе ячменные. А дальше, по грибовидному, словно от ядерного взрыва, облаку пыли, вздымавшемуся к поднебесью, угадывался город. Словно определив, о чем подумал Самохин, Федька, опять промокнув сытые губы, бережно отложил салфетку, сказал в сердцах:
      - Нет, вы гляньте только, как город испоганили! А ведь я третий год в областной экологический фонд такие бабки отстегиваю! Все растащили, ворюги! Не-ет, власть надо менять!
      - Чем тебе эта-то плоха? - удивился Самохин.
      - Российская еще куда ни шло. А вот областных - всех в шею! Разве ж это власть? Мелкие гопники! Хапнули деньжат из казны и давай коттеджи строить. Построили, нырнули туда, как хорьки, и только зубки скалят - не подходи, мол, мое... Я бы их всех по этапу... На Колыму, в лагеря, и чтоб конвой вологодский, и чтоб кумовья вроде тебя - неподкупные да беспощадные. Я, даже когда вором был, на основы государства не покушался! - гордо заявил Федька. - А эти... Эти придурки наверху опять страну до революции того и гляди доведут, - и, став серьезнее, продолжил: - Всероссийская послабуха достала уже. Никто ни хрена путем не работает, а жрать все хотят. Причем вкусно. Избаловались при социализме, все в себя никак не придут... В соответствии, так сказать, с реалиями... капиталистическими. Живой пример. Беру на заправку бабу из деревни. Вот, говорю, зарплата тебе чуть ли не больше, чем у председателя колхоза, у вас в селе такой ни у кого нет. Работай, только честно и добросовестно, не воруй. И что ты думаешь? Полгода проходит, и уже либо бензин не доливает, либо в запой уходит. Эту выгоняю, беру другую, из города. Бывшая учительница, интеллигентка, и... Бац! Та же история!
      - Гуляет народ, - убежденно поддакнул Новокрещенов. - Дисциплина в государстве нужна. Чтоб бездельники, если не разумом, так желудками осознали, что на халяву нынче не проживешь...
      - Во, товарищ правильно мыслит! - похлопал его по плечу Федька. - Идея, так сказать, в массах уже созрела!
      Самохин хмыкнул скептически:
      - Порядок-то все хотят, по дисциплине скучают, но - для других, не для себя. Чтоб все, значит, по струночке ходили, а он, к примеру, на бензоколонке собственной средь бела дня вкусно ел да пил. И, между прочим, денежки на эту роскошь, а еще магазины да банки неизвестно откуда взялись. Вернее, известно, да прокурор доказать не может... Вот бы где порядок да дисциплину навести!
      - Ты рассуждаешь, как люмпен! - ощетинился Федька. - Солдафон! Слыхал хоть такое слово - инвестиции? Умные люди в мое дело деньги вкладывают, а потом я с ними прибылью делюсь. Политэкономию изучать надо было в свое время, а вы, вертухаи, спали на марксистско-ленинских подготовках. А конспекты вам зеки ушлые писали. И теперь обижаетесь на весь белый свет, на митинги с красными флажками бегаете: обобрали! Прогнивший режим!
      - Ну, насчет режима ты сам только что разорялся, - напомнил Самохин.
      - Да я ж... не в том смысле!
      - Да хоть в каком! - разозлился Самохин. - Ловко у вас выходит. Я, отставной майор, значит, люмпен, а ты, уголовник хренов, уважаемый гражданин!
      - Друзья! Послушайте меня, друзья! - прервал их Новокрещенов. - Не время спорить! Жизнь... изменилась. Сейчас пора деловых людей, и здесь Федор Петрович, безусловно, прав. Поэтому давайте перейдем к нашему делу. А уж оно-то и впрямь благородное. Уверен, что против этого-то никто не возразит!
      Федька крякнул, достал из кармана две сигары в кожаном футлярчике, протянул одну Самохину.
      - И правда, Вовка, хватит лаяться. Того и гляди, помрем скоро, а все туда же... Отношения выясняем... Расскажите лучше, что вы надумали, как пацанчика пленного выручать будем?
      Отставной майор со значением посмотрел в глаза Новокрещенову, и тот понял, изложил свой план так, что не коснулся мнимой болезни Самохина, разоблачения онкологов с их ложной диагностикой, и закончил следующим образом:
      - Нам, Федор Петрович, ваше содействие только в одном понадобится. Надавить на администрацию учреждения, чтоб зека в указанную мною больницу без задержки госпитализировали. А потом, когда доктора под мою диктовку ксиву составят, чтоб насчет актировки не манежили, а - сразу в суд... Да, на судью тоже как-то воздействовать... в смысле срока рассмотрения документов, надо бы... Ну, а как чеченца актируют - я по опыту знаю, в зону его не повезут - на хрена им смертник, медицинскую статистику портить, так что из-под стражи освободят в больнице. - Тут мы его с Самохиным и встретим.
      - А справитесь - вдвоем-то? Чечен, хоть и тихий, а все же не овца... Завалит вас обоих - вот те и операция, - скептически прищурился Федька.
      - Еще третий будет, - пояснил Новокрещенов. - Оторвяга парень. Герой афганской и обеих чеченских войн. Он знает, как ихнего брата окоротить. Да и мы с Андреичем тюремное ремесло еще не забыли. Затарим чеченца так, что хрен найдут. И он хрен вырвется. А после начнем на солдатика нашего менять.
      Федька сунул палец в рот, поковырял задумчиво в зубах, сплюнул в сторону, покачал головой.
      - Ох, чую я - не сносить вам голов. Не чечены их оторвут, так братва щукинская... несерьезно это все... самодеятельность. Я так не люблю. Работать надо профессионально, наверняка! Вам ведь бандиты будут противостоять. Славянско-чеченская группировка! А вы - любители. Боевиков по телевизору насмотрелись?
      - Так другого-то выхода нет! - вставил словцо Самохин. - Да и не такие уж мы... любители. Два бывших майора, как-никак, и боевой ветеран-спецназовец.
      - Ну, точно кино! - хохотнул Федька. - Великолепная семерка, вернее, блин, тройка. Два пенсионера и контуженый инвалид... Ладно. Валяйте. Чем смогу - помогу. Когда начнете?
      - Хоть завтра. Если чеченец сегодня ночью закосит и его в больницу отправят, врачи встретят, как родного, - важно заявил Новокрещенов.
      - Тогда действуй. Сейчас, - Федька глянул на толстые, похожие на банковский слиток золота часы. - Сейчас три пополудни. После отбоя зек начнет в отряде визжать, по полу кататься. Часам к двенадцати ночи его в больницу доставят. Остальное - ваша забота.
      Глава 15
      Не находя себе места в тревожных думах о сыне, Ирина Сергеевна решила заглянуть к Новокрещенову. Пройдя по ухабистой, залитой серыми помойными лужами улочке, подошла к его дому. Опасливо осмотрев двор и с облегчением не обнаружив там давешней ребятни, торопливо проскользнула к времянке. Стукнув кулаком по дощатой, перекошенной двери и не дождавшись ответа, толкнула ее и под истошный визг ржавых петель переступила порог, нырнув в полумрак пропахших угольной пылью сеней. Ни в сенцах, заваленных пустыми бутылками, ни в комнатушке, убогой по-прежнему, но прибранной не иначе как хозяйственным Ванькой, никого не было.
      Почувствовав нестерпимую жажду - и то, с утра на ногах, - Ирина Сергеевна прошла в комнатку, перешагнув осторожно через чьи-то огромные, как промасленные блины, шлепанцы, подошла к цинковому ведру на столе, приоткрыла слоистую, потемневшую от времени фанерку-крышку и зачерпнула воды кружкой с оббитой эмалью, предварительно глянув придирчиво на дно - не грязная ли? Потом осторожно отхлебнула глоток теплой, безжизненно-мягкой водопроводной воды с запахом цинка и мокрого дерева и, сразу обессилев, присела на краешек шаткого табурета, стянула с головы старушечий платочек, встряхнула привычно освобожденными волосами, подумала вяло: "Отдохну и пойду".
      И в этот момент грохнула входная дверь, застонали под тяжелыми шагами половицы в сенях. Ирина Сергеевна подскочила от неожиданности. Первым в комнату ввалился возбужденный Новокрещенов, замер было в недоумении, уставившись на нежданную гостью, но тут, толкнув его, на середину каморки вылетел незнакомец явно кавказской внешности, со связанными назад руками, а наподдавший ему сзади Ванька шагнул следом, ругнувшись грубо:
      - Чо меньжуешься, черножопый? Ходи веселей! - и, тоже заметив Ирину Сергеевну, поперхнулся на полуслове и закончил растерянно: - Здра-а-сте...
      Где-то за спинами диковатой, взъерошенной троицы маячил мрачный, с насупленными бровями Самохин.
      - Вот, Ира, видишь! - победно указал на кавказца Новокрещенов. - Считай теперь, что Славик твой на свободе.
      Ирина Сергеевна таращилась во все глаза, не понимая смысла происходящего.
      - Ванька! В подпол его! - скомандовал Новокрещенов.
      Ванька расторопно прошел в дальний угол комнатки, задрал облысевший половичок и, нащупав вбитое в половицу кольцо, поднял крышку погребного люка. Указал на темный провал кавказцу:
      - Полезай!
      Тот мялся нерешительно, поводя плечами, словно пытаясь освободить связанные за спиной руки, смотрел по сторонам. Остановив взгляд на Ирине Сергеевне, скорбно опустил глаза. Ванька схватил его за шиворот черной застиранной рубахи, толкнул к подполу:
      - Лезь давай, пока я тебя туда вниз башкой не спихнул! - кавказец осторожно опустил ногу, нащупал невидимую ступеньку лестницы, опять затравленно оглянулся. - Не дрейфь, душман! Наших-то в таких зинданах годами держите. И ты посидишь, ни хрена с тобой не сделается! - напутствовал его Ванька, бесцеремонно толкая ногой в поясницу. С испуганным вскриком "Вах!" кавказец шагнул во тьму, исчез, а бравый Ванька громыхнул, захлопнув, крышкой, шустро постелил на место плешивый половичок и, кряхтя, подтянул обшарпанный шифоньер, придавил его ножками затвор лаза.
      - Ах, попалась птичка... Стой, не уйдешь из сети! - с чувством продекламировал Новокрещенов и обратился к присутствующим: - Присаживайтесь, друзья, можно вот сюда, на койку. У меня тесновато... Как говорится, от трудов праведных не наживешь палат каменных.
      - Что здесь происходит? - спросила, придя в себя от испуга, дрогнувшим голосом Ирина Сергеевна.
      - Садись, Ира, - снисходительно, с ноткой нелепого самодовольства в голосе, кивнул Новокрещенов. - Все расскажем, дай срок.
      - Срок нам прокурор даст. И не маленький, - буркнул, опускаясь на табурет, Самохин.
      - Тьфу-тьфу, гражданин майор, - притворно испугавшись, замахал руками Ванька. - Не к ночи будь помянут!
      - Снявши голову, по волосам не плачут, - обернувшись к Ирине Сергеевне, Новокрещенов объявил торжественно: - Ты, Ира, присутствуешь при завершении первого этапа операции, конечной целью которой является освобождение из плена Славика. В нашем распоряжении оказался, так сказать, объект обмена, за который чеченцы непременно вернут тебе сына.
      - Теперь мы им условия диктовать будем! - встрял Ванька.
      - Я не понимаю, - покачала головой Ирина Сергеевна и посмотрела на Самохина. Тот сидел угрюмо, уставясь на носки своих пыльных коричневых ботинок, явно форменных, которые в сочетании со светлыми гражданскими брюками как-то особенно подчеркивали сиротливую стариковскую бедность владельца.
      - Да все ясно как божий день, - витийствовал Новокрещенов. - Завтра же Ванька по своим каналам выйдет на летчиков. У нас тут военно-транспортная авиадивизия стоит, их самолеты чуть ли не каждый день в Чечню с грузами летают; закинут они туда письмецо...
      - Не затеряется? Уж больно адресок ненадежен, - засомневался Самохин.
      - Да найдут они кого нужно, - беззаботно заметил Ванька. - Там специальный рынок есть, ну... где заложников продают и меняют.
      - Ладно, мужики, кончаем разговоры. Что сделано, то сделано. Завтра встречаемся, как договорились, - Самохин, повернувшись к Ирине Сергеевне, предложил: - Давайте я вас провожу. По пути ведь.
      Ирина Сергеевна, покосившись на то место, где под полом сидел чеченец, встала, думая с ужасом: "Неужто и Славик мой в таком подполе сидит?"
      Глава 16
      Рано утром Ванька помчался на военный аэродром, чтобы договориться о переправке письма в Чечню, а Новокрещенов собрался нанести визит чудесному доктору Кукшину, окопавшемуся в "Исцелении".
      В этот раз он не стал маскироваться под "нового русского", но по причине деликатности предстоящей миссии одевался тщательно, придирчиво разглядывая свое отражение в ртутном озерце старинного зеркала, сознавая с удовлетворением, что с недавних пор собственное отражение нравится ему все больше.
      Запертого в подполе пленника оставлять без присмотра не опасались. Люк закрыли снаружи на железный засов, а сверху придавили тяжелым шифоньером.
      Кричать, звать на помощь тоже бесполезно - крышка и половичок надежно глушили звуки. Да и вряд ли чеченец решится поднимать шум. Он, кажется, так и не понял, что с ним произошло и почему он внезапно попал из зоны вначале в больницу, а потом в темный подвал.
      Накануне, с наступлением вечера, Ванька, посвечивая фонариком, спустился к нему, развязал руки и, продемонстрировав для убедительности револьвер, пообещал прострелить голову, если пленный зашебуршится. После чего передал чеченцу пластиковую бутылку с водой, буханку темного дарницкого хлеба, присовокупив к ней огромную сочную луковицу с кулечком соли.
      - Ты его, как папа Карло Буратино кормишь, луковкой-то, - съехидничал Новокрещенов.
      - Хлеб да сало с луком - мировой сухпай. Свинины чечику, как мусульманину, не полагается, так что пусть хлеб с луком хряпает. Там сплошные витамины. Они-то, ребята рассказывали, нашим пленным и такой шамовки не дают. Пока с голоду не сдохнет, а там поглядим. Я ему разносолы готовить не собираюсь, - и, запирая узника на ночь, наказал внятно: - Сиди, гнида, молча. Вякнешь - спущусь и язык отрежу.
      С тех пор из подпола не доносилось ни звука, и Новокрещенов с легким сердцем собирался на встречу с "целителем". Удача наконец обернулась к нему сияющим победно ликом. Операция по изыманию чечика вначале из колонии, а потом и из больницы прошла как по маслу. Федькино имя легко открывало любые, даже самые неприступные, двери.
      Утром, в понедельник, конвой доставил ничего не понимающего заключенного в больницу. Весь этот и следующий день вокруг него хлопотали заботливые доктора. Брали анализы, просвечивали рентгеновскими лучами, придирчиво просматривали его нутро на экране мониторов суперсовременных компьютерных томографов, кивали сочувственно над змеистыми лентами кардиограмм. Новокрещенов, натянув белый халат, со свойским видом прохаживался здесь же, косясь на арестантскую палату и двух охранявших ее сонных, замороченных больничной суетой "сверчков"-конвоиров.
      Через пару дней где-то там, в недостижимых для простого смертного медицинских верхах, состоялся консилиум, и умудренный полувековым клиническим опытом профессор-онколог, просмотрев кипу бумаг с результатами обследования пациента, собственноручно вписал в его историю болезни не оставлявший надежд страшный диагноз. А через два дня была подготовлена документация на предмет досрочного освобождения из мест лишения свободы безнадежно больного осужденного Исы Асламбекова.
      Судя по заключению врачебной комиссии, он был настолько болен, что не мог прибыть на заседание суда. И решение об освобождении состоялось в его отсутствии. После чего приехал колонийский офицер и, предъявив "сверчкам" подписанную судьей и проштампованную гербовыми печатями бумагу, снял конвой, предоставив освобожденного с этой минуты из-под стражи зека его незавидной участи умирающего.
      Здесь-то и подоспел на помощь болезному заботливый родственник в лице Новокрещенова.
      - Ну вот, а ты, майор, сомневался! - оживленно попенял Самохину Новокрещенов, заталкивая на заднее сиденье ничего не понимающего, наряженного в затрапезную цивильную одежонку, похожего на бомжа, чеченца.
      Самохин покачал головой, а потом буркнул сварливо:
      - Знал я, что бардак в стране, но чтоб до такой степени...
      Глава 17
      Ночью Самохин плохо спал. Он не без гордости причислял себя к офицерам-конвойникам, считал, что прожил честную жизнь, ограждая общество от уголовников. Были среди них, конечно, всякие, и, положа руку на сердце, встречались вовсе безобидные, мало ли какие кривые дорожки приводят человека в тюрьму, но абсолютное большинство железно заслуживали зоновскую баланду. И то, что они оказывались на более или менее длительные сроки надежно изолированными, Самохин ставил себе в заслугу. Он знал уголовный мир и не испытывал особых иллюзий в отношении иных методов перевоспитания преступников, кроме надежных запоров, крепких решеток, стальных шипов колючей проволоки и жесткого, регламентирующего каждый шаг осужденного режима.
      И вот теперь он, кичащийся даже своей принципиальной честностью, совершил тяжкое преступление - похищение человека, за которое любой суд, не терзаясь сомнениями, отмерит ему немалый тюремный срок...
      Самохин вздыхал обреченно, вытряхивал из пачки очередную сигарету, курил и, едва раздавив один окурок в переполненной пепельнице, закуривал вновь.
      По радио скороговоркой, взахлеб, передавали местные новости, с восторгом рассказывали о пожарах, о заживо сгоревших, ограбленных, накручивали спозаранку, и это означало, что еще нет восьми утра. В восемь, после того как отыграет реабилитированный гимн, начнет вещать Москва- в принципе, о том же самом, будто стращая население страны грядущим днем... Но гимна Самохин не дождался, потому что в это время в дверь его квартиры позвонили.
      Увидев в дверной глазок Ирину Сергеевну, он натянул вылинявшее спортивное трико, накинул форменную рубашку и, пригладив мимолетно на темени выцветшие до пегой седины вихры, открыл дверь.
      - Я, наверное, разбудила вас, - сказала входя Ирина Сергеевна, извините.
      - Да что вы... Я и не спал вовсе, - просипел Самохин и умолк, сконфузившись за свой голос, охрипший внезапно - то ли от курения чрезмерного, то ли от молчания длительного: со вчерашнего дня не произнес ни слова, не с кем было разговаривать-то.