Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Спиридов был - Нептун

ModernLib.Net / Историческая проза / Фирсов Иван Иванович / Спиридов был - Нептун - Чтение (стр. 16)
Автор: Фирсов Иван Иванович
Жанр: Историческая проза

 

 


Сметливый Петр Шувалов, слушая Мишукова, прикидывал в уме, что от предстоящих расходов на его долю отвалится немалый куш.

Из дворца Мишуков отправился в Адмиралтейство. Еще по дороге, увертываясь от залетавшей в санки из-под копыт лошадей слякоти, он вспомни наконец-то, о чем вела речь Елизавета: «Да ведь это корабль Римского-Корсакова! Его еще Головин перед отъездом сосватал на новую постройку».

В конторе главного строителя Адмиралтейской верфи поднялся переполох. Сонную послеобеденную тишину нарушило появление Мишукова. Кряхтя с непривычки, карабкался он дощатыми трапами на верхний ярус стапелей. Впереди, показывая дорогу, уверенно переступал, балансируя по гнувшимся доскам, Римский-Корсаков. За вице-адмиралом, придерживая его под локоть, вплотную шествовал капитан-лейтенант Тынков и тянулась цепочкой свита корабельных строителей, подрядчиков, чиновников Адмиралтейства. Осмотрев верхнюю палубу, Мишуков спустился в батарейный дек и ужаснулся. Ступить было некуда, тут и там вместо настила палубы на десятки метров чернели пропастью нижние помещения, а на поперечных связях корпуса, бимсах, лежали внаброс доски.

Выругавшись, Мишуков коротко пояснил:

— Кровь из носу, а корабль к началу лета должен быть на плаву. Ее величество повелела и сама присутствовать будет.

Вице-адмирал окинул взглядом присутствующую свиту и пояснил:

— Наиглавное, штоб палубы настелить, пушки в портал для салюта выставить, все медяшки надраить, деревяшки подкрасить, где положено. Остальное доделаем после на воде.

Спустившись со стапелей, Мишуков вопросительно посмотрел на Римского-Корсакова.

— Так что, ваше превосходительство, офицеров некомплект. Я, Тынков да лейтенант Спиридов. Боцманов и унтер-офицеров нет вполовину, матросов на две трети.

— Экипаж до комплекта получишь на неделе, — заверил Мишуков. — Управляйся покуда с теми, кто налицо. Помни, кроме ее величества, весь двор на тебя глаза пялить будет. Такого торжества давненько не было. Не осрами флот.

Обещанных людей Мишуков, как это и делалось раньше, снял с других кораблей, адмиралтейцы также перебросили десятки плотников, конопатчиков, ковалей с соседних стапелей, и они, как мухи, облепили со всех сторон громадину корабля от киля до верхней палубы. Не смолкали перестуки конопатчиков и плотников до позднего часа. Благо солнце с каждым вечером все дольше зависало над горизонтом. Близилась пора белых ночей.

В конце мая Мишуков вместе с Петром Шуваловым доложили императрице о готовности корабля к спуску и торжествам по этому случаю.

Выслушав с рассеянным видом Мишукова, Елизавета обратилась к Шувалову:

— Все ли у тебя готово, Петр Иванович?

— Как указано, ваше величество, стол будет накрыт на полсотни персон на палубе судна.

— Пожалуй, многовато, но оставь так, — согласилась императрица и, помолчав несколько, произнесла: — Завтра день у меня расписан, а послезавтра с Богом приступим к сей церемонии.

— Позвольте покорнейше просить ваше величество, — вкрадчиво напомнил Мишуков, — по сему случаю обозначить имя новопостроенному кораблю положено.

— Знаю, знаю, не позабыла ваши моряцкие порядки, — насмешливо отозвалась Елизавета, — на торжествах доведу, а впрочем, вам выкажу. — Елизавета, вздохнув, почему-то вдруг перекрестилась и продолжала: — За веру нашу Христову жизни не по жалела Святая Варвара Великомученица, потому порешила именем ее нарекать сей корабль. Да святится имя ее. Токмо, чур, не обмолвитесь кому. Сама об этом поведаю свету.

Мудрые греки в древности делили людей на три категории: живых, усопших и тех, кто плавает в море. Этим поверьем они подчеркивали особую стать рода человеческого — моряков.

Далеко не каждому дано от природы и натуры связать свою судьбу с морем. А те, кто ступил на эту нелегкую стезю, то ли по призванию, то ли по охоте собственной плывут разными фарватерами.

Кто-то лелеет открыть неизведанные земли, проложить для потомков новые пути-дороги в океанах, кому-то по душе служба на купеческом бриге, бороздить моря с целью выгодно купить-продать товар. Другие лихие моряки-сорвиголовы ищут наживы в пиратстве, грабежах беззащитных дикарей, разбое на море. Третьи, военные моряки, защищают интересы своего отечества в морях и океанах. У последних две грани переплетаются в профессии, а вернее, пересекаются беспрерывно.

Одна, чисто военная обязанность по долгу службы, — в морских баталиях отстаивать правоту своих суверенов. Вторая, не менее значимая, но романтическая — постоянно схватываться с морской стихией и стараться победить, иначе — дорога на тот свет. Кроме того, в этой грани заманчивые возможности — побывать в разных странах, пообщаться с незнакомыми народами, увидеть иной, непривычный уклад жизни, насладиться красотами диковинной природы. Всего не перечислишь.

В отличие от сухопутных собратьев, морские офицеры и в мирную пору стоят на страже морских рубежей, частенько являют силу державы далеко от родных берегов, служат весомым, а иногда и решающим аргументом с мощью своих кораблей в дипломатических перипетиях.

Не менее привлекательна для них и возможность лицезреть, а иногда и общаться с великими мира властелинами своей и иноземных держав.

В юные годы Григорий Спиридов виделся с Великим Петром, в лихую годину правители о флоте позабыли, не до того было... Новоявленную императрицу он наблюдал лишь однажды, издалека, на Кронштадтском рейде. Предстоящая церемония предвещала нечто особенное и волновала...

Едва первые лучи майского солнца позолотили Адмиралтейский шпиль, распахнулись ворота. Под барабанный бой на набережную в парадной форме во главе с офицерами выступил экипаж корабля Римского-Корсакова. Капитан 1-го ранга повел команду на торжественный спуск своего корабля.

Накануне вечером он вместе с офицерами обошел все помещения корабля, осмотрел все устройства для спуска почти стосаженной громадины на воду. На корабле для спуска оставалась только часть команды с боцманами, во главе с лейтенантом Свиридовым. Командир остановил свой выбор на Свиридове потому, что знал его прежнюю службу в Архангельске, где лейтенант не раз обеспечивал сход со стапелей новопостроенных судов.

Заранее матросы были расписаны у швартовых канатов, буксирных канатов, изготовлены якоря для немедленной отдачи.

— Наиглавное, — предупредил Спиридова командир, — не допускать сноса корабля течением, да и ветер шальной может запарусить корму. Будешь на баке, с меня глаз не своди. Ежели что, немедля отдавай якорь, будем буксировать к причалу шлюпками. Да не позабудь про мою отмашку, дать команду канонирам, когда государыня на палубу вступит. А так матросы во время трапезы на правых шканцах, чтоб носа не показывали. Харч принимать, нужду справлять на батарейном деке.

Тем временем, боясь опоздать, приглашено придворные и иноземные послы начали съезжать пораньше.

Гостей встречал Мишуков, в раззолоченном мундире, со шпагой, в белых перчатках. Вельможи и их супруги рассаживались в креслах на специальном помосте, устланном коврами под навесом. Посредине помоста на возвышении, обитом парчой и бархатом, стояло позолоченное кресло для императрицы.

Елизавета прибыла в полдень в сопровождении жениха и невесты, Петра и Екатерины, братьев Разумовских и Шуваловых, канцлера Бестужева. Устроившись поудобней в кресле, императрица, запрокинув голову, обмахиваясь веером, окинула взглядом исполинский корабль, скользнула взором по замершим у подножия стапель-блоков в строю матросам, притихшим придворным и, сложив веер, кивнула Мишукову:

— Начнем, пожалуй.

Как-то само собой присутствующие машинально повернули головы к судну, и в царившей мертвой тишине раздавались лишь короткие выкрики мастеров-корабельщиков. Затем враз послышались глухие удары множества кувалд по железным стержням-чакам, один за другим рассыпались сложенные из брусьев стапель-блоки и вся тяжесть корпуса постепенно передалась на уложенные под днищем брусья-полозы, наподобие салазок. Но вот выбиты последние, концевые дубовые клинья из-под полозов, и исполин нехотя, чуть заметно для глаза, тронулся с места и, набирая скорость, заскользил по наклонному фундаменту к урезу воды. Задымились смазанные бараньим жиром полозья, провожая судно до береговой черты.

Вздыбилась пеной Нева под срезом кормы, корабль, слегка покачиваясь, еще скользил по подводки части стапеля, но уже никакая сила не могла удержать его стремительного движения вперед, в родную стихию.

Загрохотали пушки на берегу, заиграли оркестры, матросское «Ура!» слилось с «Виват!» присутствующих. На корме корабля затрепетал на ветру Андреевский стяг, борта окутались пороховым дымом, новорожденный давал о себе знать ответным салютом.

Несмотря на свежий ветер с залива и довольно приличную волну, корабль с помощью швартовых канатов и буксировки шлюпками вскоре подтянули к причальной стенке Адмиралтейской верфи, закрепили втугую швартовы и установили специально изготовленную по этому случаю сходню-трап, покрытую коврами.

Первой на нее ступила, поддерживаемая Мишуковым, императрица. Едва ее туфелька коснулась палубы, корабль содрогнулся от бортового залпа. Опять заиграла музыка, выстроенные вдоль борта матросы прокричали семикратное «Ура!», а Римский-Корсаков отдал по полной форме рапорт царственной особе.

Пока свита поднималась по сходням, сновали слуги, перетаскивая на шканцы закуски и напитки, довольная, но разомлевшая Елизавета в сопровождении Мишукова медленной походкой направилась к носу корабля. Мягко ступая по ковровой дорожке, с любопытством рассматривая блестящие на солнце лакированные мачты, дотрагиваясь до надраенных медных поручней, она остановилась передохнуть на полпути.

Полуденное майское солнце начинало припекать, и потому затихающий западный бриз, который приносил с залива бодрящую свежесть моря, был как нельзя кстати. Подставив лицо его освежающим порывам, императрица, откинув ниспадающую прядь светло-каштановых волос, чуть опустила ресницы, не подозревая, что на нее устремлены две пары любопытных глаз.

На противоположном борту, в тени мачты, только что поднявшись из люка, приостановились капитан-лейтенант Яков Тынков и Григорий Спиридов. Проверив, все ли в порядке на камбузе, где готовили праздничный обед для матросов, и убедившись, что батарейной палубе канониры стоят наготове у пушек с зажженными фитилями, они выскочили на минуту-другую глотнуть свежего воздуха. И тут же невольно оказались неподалеку от императрицы.

Елизавета стояла к ним боком, и на фоне лазурного неба четко обозначились характерные черты профиля ее лица.

В памяти Спиридова вдруг всплыли воспоминания о Петре I и его внешности. Какое-то неуловимое сходство с отцом было в облике императрицы. В свои тридцать пять лет она поражала окружающих красотой и величественной осанкой. Сравнивая, Спиридов сразу подметил, что государыня, как и отец, высокого роста, немного полноватая для своего возраста, но, судя по грациозности позы, видимо, не испытывала от этого какого-либо стеснения. Стройность фигуре придавала и узкая талия. Овальное лицо с невысоким лбом, лучистыми голубыми глазами оттеняли взметнувшиеся дугой, как у отца, черные брови.

«Вот форштевнем она, пожалуй, не в родителя, — усмехнулся про себя Спиридов, — носик-то у нее более на морковку походит».

Размышления прервал негромкий, но строгий голос подошедшего сзади командира:

— Будет зенки пялить на государыню, ступайте к батареям, застолье вот-вот начнется. А ты, Спиридов, не проворонь мою отмашку, по первому тосту во здравие ее величества. Чти по пальцам, двадцать один залп, чтоб как в копеечку.

Празднество, по праву хозяина, открыл Захар Мишуков, провозгласив тост за здоровье императрицы Елизаветы. Все встали, корпус корабля затрясся от орудийного салюта, едкий пороховой дым окутал палубы, запершило в горле, закашлялись придворные, кричавшие «Виват!».

Следом Елизавета предложила здравицу в честь виновника торжества и нарекла его именем «Святой Варвары Великомученицы». Далее праздник продолжался по церемонии, заведенной со времен Петра I. Как обычно после первых тостов, гости, присмотревшись к соседям-сотрапезникам, старым знакомцам, обменивались впечатлениями, сообщали новые придворные новости и сплетни, заводили пересуды.

Справа от Елизаветы сидел наследник трона князь Петр Федорович. В свои семнадцать лет выглядел он неважно. Продолговатое лицо его резко выделялось на фоне краснощеких, лоснящихся физиономий окружающих. Осунувшееся, со следами оспин и болезненным оттенком, оно было равнодушным и явно не отражало царившего вокруг веселья. Отсутствующим, бесстрастным взором наследник скользил поверх голов гостей за столом, изредка обменивался малозначащими фразами с сидевшей рядом невестой и только при обращении к нему императрицы виновато морщился, изображая улыбку. Лишь во время залпов корабельных пушек он немного встряхнулся, щеки слегка зарумянились.

По сравнению с ним, невеста, как теперь ее величали, «Ваше высочество», Екатерина Алексеевна, выглядела красавицей. Непринужденно обмениваясь взглядами и короткими репликами с окружающими, она то и дело посматривала на императрицу. Минувший год многому научил ее. Пребывание в этой прежде далекой, незнакомой и, как ей поначалу казалось, дикой стране заставило ее поразмышлять о своем будущем. Полтора года назад по пути из Риги она впервые задумалась об этом, когда услышала от матери слова кумира княгини цербстской, короля Фридриха II: «Из всех соседей, — рассуждал тот, — русская империя заслуживает наибольшего внимания, как соседка самая опасная: она сильна, она близка. Будущие правители Пруссии должны будут искать дружбы этих варваров».

Собственно, тогда Екатерина впервые и ощутила нежданный подарок судьбы. Она, как говорят, улыбнулась ей в самом начале жизненного пути. Из захудалой прусской принцессы она может возвыситься до роли супруги императора Российского, пока... Потом она узнала от матери, как сравнительно безболезненно менялись владельцы трона в этой стране с помощью бесшабашных офицеров-гвардейцев, нужно только завладеть их симпатиями и хорошенько угощать, а для этого нужны деньги...

А сейчас, будучи от природы весьма привлекательной, княгиня завораживала собеседников своей рассудительностью и вместе с тем обходительностью, доброжелательством и, конечно, веселым нравом. При этом Екатерина то и дело посматривала на совершенно прежде незнакомое сооружение — корабль. Она знала, что отец императрицы, царь Петр, был одержим морским делом. С интересом кидала она взоры и на моряков, иногда пробегавших неподалеку.

Вот один из них, молодой симпатичный офицер, подошел к капитану и, наклонившись, что-то сказал вполголоса. Командир доложил, видимо, об этом адмиралу, а тот в свою очередь, привстав, сказал императрице:

— Ваше величество, матросики только что приступили к обеду и первоначально подняли свои чарки с пожеланием вам здравия.

Слегка захмелевшая Елизавета по-доброму улыбнулась, повела глазами. Окружающие, да и сидевшие далеко по краям стола, приумолкли.

— Неладно получается, Захарий, — певуче проговорила императрица, — позабыли мы верных подданных наших. — Продолжая улыбаться, она минуту размышляла, как поправить дело. — Вели-ка нынче же от меня матросикам поднести по две чарки каждому. — Подумав еще немного, добавила: — да объяви им, изъявили мы всякому из них пожаловать по рублику в честь праздника.

За столом одобрительно зашумели, Римский-Корсаков поманил стоявшего в ожидании Спиридова.

— Слыхал повеление государыни? Без промедления исполняй да повести экипаж о милостях ее величества.

В это время Елизавета подняла бокал:

— В похвалу нашему флоту Российскому!

Наперебой загалдели, оживились гости за столом, и веселье продолжалось. Но прошло еще немного времени, и наступила заминка. Присутствующие вельможи и их спутницы ощутили неудобство от естественной потребности. Дамы воспользовались салоном и помещениями гостеприимного командира, а мужской половине пришлось путешествовать по кораблю на бак. Не всем пришлась такая процедура по душе, привыкло избалованное племя придворных к бытию, не ведая никаких житейских невзгод. Некоторые вельможи стали тяготиться понемногу трапезой, и, на их радость, вскоре и Елизавета с непривычки утомилась и, как положено, первая покинула «Великомученицу Варвару».

При сходе императрицы с корабля опять гремели залпы салюта, оповещая жителей Петербурга о завершении торжеств в Адмиралтействе.

На другой день в «Журнале Адмиралтейств-коллегии» появилась лаконичная запись: «28 мая вновь построенный со штапеля на воду спущен 60-пушечный корабль при высочайшем присутствии Ея И.В. и их Высочеств государя великого князя и государыни великой княгини; при том же изволили быть принцесса Ангальт-Цербстская и принц Голштинский и при том наименован оный корабль „Свята Великомученица Варвара“... По спуске того Ея И.В. и их Высочества со многими числа гостей изволили на означенный корабль шествовать, на котором были приготовлены богато убранные столы с кушаньями и напитками». Чиновник, заполнявший Журнал, видимо, окончательно запутался в иерархии иноземных прозвищ и назвал мать Екатерины принцессой, впрочем, так частенько величали придворье княгиню.


Не прошло и месяца, как Мишуков первым поздравил Римского-Корсакова с присвоением нового чина.

— Милостиво соизволила матушка государыня пожаловать тебя в капитан-командоры, приглянулся ты ей. Гляди, не заносись. Велено твоему кораблю с прочими судами присутствовать на церемонии бракосочетания их высочества князя великого. Готовсь помаленьку, «Варвару»-то опять волочить на камелях[36] через невский бар[37]. Да приведи судно в наилучший вид, вдруг государыня возжелает с тобой повидаться. Да не мне тебя поучать.


До Петра I на Руси царствующие особы выбирали себе в жены, как правило, девиц из среды единоверцев и соплеменников. Нарушил эту традицию Петр I, он же и установил, по примеру Европы, порядок заключения брачных союзов, исходя из интересов правящего лица, владельца трона, и интересов державы, сочетая одно с другим.

Елизавета спешила с бракосочетанием наследника не только потому, что хотела избавить его от дурных привычек и образумить. Основная цель: поскорее закрепить свою династию на троне, заиметь новорожденного наследника.

Внушала эту мысль Екатерине исподволь и ее надзирательница Румянцева. Внешне княгиня воспринимала такие намеки благосклонно, но в душе царило равнодушие. Не таким ее уже в какой-то степени сложившейся натуре представлялся будущие супруг. Но что поделаешь, для себя она уже сделала однозначный выбор, несмотря на все недостатки и расположение духа своего нареченного. «Ввиду его настроения, — вспоминала Екатерина впоследствии, — он был для меня безразличен, но не безразлична для меня была русская корона». А жениха тем временем «обхаживал» и наставлял по супружеским обязанностям драгунский офицер, специально определенный к Петру Федоровичу. Своими уроками супружеской жизни он откровенно делился с невестой: «Жена не смеет дыхнуть при нем, вмешиваться в его дела, и, если только она захочет открыть рот, он приказывает ей замолчать, что он хозяин в доме и что стыдно мужу позволять жене руководить собою, как дурачком».

Резва умом была Елизавета по части выдумок разных увеселений. Банкеты при дворе чередовались с куртагами, их сменяли балы и маскарады, на которых императрица пристрастилась появляться в гвардейском мундире. Вечерами убивали время в картежной игре или посещали театр. В летнее время частенько катались по Неве на яхтах.

Затевая свадьбу, Елизавета распорядилась выдать всем придворным жалованье за год вперед — гулять так гулять, чтобы было что вспомнить. Церемонию бракосочетания надлежало праздновать 10 дней.

Начались торжества в конце августа. Три дня разъезжали по улицам столицы герольды в сопровождении отрядов гвардейцев и драгун. Гремели литавры, звучали трубы, народ извещался о знаменательном событии. Маршировали войска, тренируясь к параду, подвозили несметное число холостых зарядов к пушкам, повсюду суетились фейерверкеры, снаряжая праздничные огневые потехи.

Последние недели сбился с ног Мишуков. Шутка ли, императрица желала своей персоной участвовать в празднествах на воде. Мало того что в Неву пришли из Кронштадта корабли и яхты, 24 галеры вытянулись на якорях цепочкой от Адмиралтейства Петропавловской крепости, так Елизавета, видимо вспомнила давние традиции отца.

— Вели-ка, Захар, спустить на воду ботик наш, «Дедушку русского флота», да снаряди его как требуется, пройдусь-ка я на нем по Неве, людям покажуся.

— Исполнено будет, ваше величество, — подобострастно ответил Мишуков, чертыхаясь про себя: «Ботик-то, почитай, два десятка лет на воду не спускали, поди, рассохся весь, опять забота».

Свадебные торжества начались ранним утром 21 августа. В 5 часов, ни свет ни заря, загрохали пушки на берегу и на судах, по сигналу начали строиться войска шпалерами от Зимнего дворца до Казанского собора, где намечалась главная церемония бракосочетания, венчание.

О происходивших впоследствии событиях по хронологии велись краткие записи в «Журнале Адмиралтейств-коллегии».

«21 августа производился салют с крепости и стоящих на берегу войск в строю по случаю бракосочетания Их императорских Высочеств. С корабля, яхт и галер салютовано из всех пушек. В начале 5-го числа для шествия Ея императорского величества поставленные по реям люди кричали 11 раз „виват“, били в барабан и играли на трубах, потом расцветились флагами. В 7 часу палили с корабля их 61, потом из 51 пушки. В 9 часов подняли на корабле, яхтах и галерах фонари».

Матросы долго любовались фейерверками на берегу, ночи-то стояли светлые, спать не хотелось. Но боцманы поблажки не давали, заставили брать койки, многие устраивались на верхней палубе, командир разрешил.

Когда матросы угомонились, Спиридов постучал в каюту командира.

— Дозвольте, ваше превосходительство, взять ялик, сходить на яхту, командир тамошний — приятель мой.

— Овцын? — спросил Римский-Корсаков. — Это, который в матросах у Беринга хаживал?

— Он самый, — без тени смущения ответил Григорий.

— Добро, сходи, проведай товарища, к восходу солнца будь на борту.

Спиридов обрадованно козырнул. Он знал, что Мишуков на время праздников запретил офицерам сходить на берег.

Овцын встретил радушно, сразу же потащил в каюту, устроил застолье из нехитрых корабельных запасов.

Выпили по рюмке-другой, вспоминали друзей, однокашников. О себе Овцын говорил нехотя, больше вспоминал о Беринге и товарищах, оставшихся навсегда на Командорах.

— Чирикова-то помнишь? — спросил он. — Молодец он, пожалуй, не менее Беринга сотворил при вояже. До сей поры в Енисейске застрял, но, я слыхал, разрешил Сенат ему в столицу отъехать, слаб здоровьем стал, чахотка его одолевает.

Спиридов сочувственно вздыхал, молча крутил головой, а Овцын продолжал:

— Что поделаешь, такова наша судьбина моряцкая, кто-то должон быть впередсмотрящим из нас, а ему первому океан в морду хлещет, того и гляди, за борт смоет.

И все-таки Овцын не сдержался, когда Спиридов завел речь о происходящих шумных церемониях на берегу:

— По правде, мне сии прихоти дворовые противны до мерзости. С той самой поры, когда отведал ни за што ни про што дыбу. — Овцын отпил вина и с усмешкой закончил: — Слава Богу, Елизавета хотя одумалась, кровушку людскую жалеет, казнь смертную запретила.

Спиридов слушал молча, не перебивая, а когда Овцын выговорился, заметил:

— Ты на меня положись, отводи душу без утайки.

— Не знал бы тебя, не откровенничал. У тебя-то душа наша, моряцкая. А так-то мне терять неча, в адмиралы не мечу.

Днем на «Варваре» появился нарочный от Мишукова. Прочитав записку, Римский-Корсаков поморщился:

— Куда же тянуться, ежели у нас осадка полтора десятка футов?

— Велено передать на словах, — заговорил нарочный, молодой мичман, — нынче шлюпка послана вверх по течению, — он вскинул руку по направлению стоявшей в полукабельтове яхты Овцына. — Промеривают Неву до самого монастыря, вешками для вас фарватер обозначат.

В обед командир собрал офицеров в салоне.

— Приказано нам перейти к Невскому монастырю. Государыня там на ботике шествовать изволит, нам благоволить будет. Оттуда вслед за ботиком спустимся, как велено, на якоря станем. До монастыря кабельтов не менее десятка четыре, на верпах[38] перетягиваться, ежели без перерыва, суток трое, а то и четверо займет. Начнем безотлагательно, вечером. Благо ночи светлые, а погода добрая.

На берегу народ веселился, а для экипажа «Варвары» потянулись беспрерывной чередой авральные работы, до седьмого пота. На воду спустили все шлюпки, изготовили три верпа. Для обслуживания шпиля[39] подобрали боцмана, самых крепких матросов. Сначала на шлюпку спустили первый верп и, огребая против течения, завезли его вверх по Неве на длину якорного каната и сбросили в воду. Удерживаясь на верпе, выбрали основной, становой якорь, а потом шпилем же начали выбирать канат завезенного первого верпа. «Варвара» медленно потянулась вверх против течения. Удерживаясь на этом якоре, с корабля спустили и завезли второй верп и, удерживаясь на нем, выбрали первый и начали завозить его вверх по течению. Сменяясь каждые полчаса, матросы вымбовками вращали шпиль и метр за метром корабль двигался навстречу течению. Экипаж трудился в две смены, работы хватало всем. Офицеры командовали на шлюпках, следили за положением якорей, несли, как положено, вахту.

Командир изредка спускался передохнуть в каюту, оставляя за себя Тынкова или Спиридова.

— Глядите в оба за якорями. Не ровен час, верп поползет, на мели очутимся, — предупреждал Римский-Корсаков, — позора не оберемся. Ежели что, становой якорь отдавать немедля.

На четвертые сутки «Варвара», бросила становой якорь против колокольни Невского монастыря. Кроме вахты, вся команда мертвецки заснула.

Следом на верпах подтянулась яхта «Анна», вверх по течению, шлепая веслами, медленно прошли и выстроились колонной на якорях 24 галеры.

Одна из них вела на буксире в Обводной канал ботик, его встречали, как было заведено. «Буксировала галера ботик „Дедушка русского флота“, — появилась очередная запись в „Журнале Адмиралтейств-коллегии“. — Для него били в барабан и играли на трубах».

Тот же «Журнал» кратко повествовал о дальнейшем развитии событий:

«30 августа в 12 часов на корабле поднят молитвенный флаг. Слышны были на берегу пальба из 61 пушки. В исходе 1-го часа с Невского монастыря палили из всех пушек. Посланы все гребные суда в Невский монастырь. В начале 4-го часа вышли из Невского канала ботик и за ним 20 гребных судов. Когда оный пришел против корабля „Варвара“, то с того кричали „Ура!“ 7 раз, а с ботика, на котором находилась Ея И.В., ответствовано 1 раз, потом опять кричали с корабля 3 раза и салютовано из всех пушек. По окончании пальбы поднят на ботике штандарт. Тогда с корабля, яхт и галер салютовано по 7 пушек и расцветились флагами. С ботика ответстовано из 3-х пушек и оный пошел в сопровождении галер вниз по реке. Корабль и яхты, спустя флаги, стали спускаться вниз по реке».

«Варвара» стала на якорь против Летнего дворца. Официально церемония бракосочетания подходила к концу. Но разгулявшиеся гости продолжали веселиться. Еще три недели экипаж «Варвары» поглядывал на сверкавшие зеркалами окна дворца, откуда вечерами начинала доноситься бравурная музыка, не смолкая до утра. Наконец-то, видимо, дворовая публика притомилась.

«30 сентября при отъезде Ея И.В. из Летнего дворца в Зимний дворец, салютовано с корабля и яхт, а по прибытии Ея И.В. в Зимний дворец с крепости и Адмиралтейства по 51 пушке. Корабль и яхты следовали к Зимнему дворцу и против оного легли на якорь и, став на шпринг, салютовали из 21 пушки». На следующий день командир «Варвары» получил приказание из Адмиралтейств-коллегии: «Спуститься вниз, швартоваться у причальной стенки Адмиралтейской верфи, разоружиться и стать на зимнюю стоянку».


Рядом, по соседству, в Зимнем дворце, начинались будни семейной жизни их Высочеств. Испытав прелести первых дней брачного союза, Петр Федорович заскучал и внезапно порадовал супругу известием, что влюбился в фрейлину императрицы Kapp. Но, видимо, вскоре наскучили и любовные страсти и великий князь придумал новую, довольно оригинальную забаву.

После свадьбы императрица поселила новобрачных рядом со своими покоями. Как водится, ее продолжал навещать любимый фаворит Алексей Разумовский, пожалованный год назад титулом графа. Ничего не подозревая, Елизавета миловалась с возлюбленным, а в это время за стеной хихикал от восторга Петр Федорович. Он додумался просверлить в стене отверстия и спокойно наблюдал за происходящим в будуаре Елизаветы. Мало того, он предлагал взглянуть на альковные тайны и кое-кому из своих приближенных, но те благоразумно отговаривались зная, чем кончаются подобные развлечения. Вскоре о проделках племянника проведала именитая тетушка и разгневалась не на шутку. Первой пострадала и получила отставку Мария Румянцева. Ее отстранения давно добивался канцлер Бестужев-Рюмин. В одном он был признателен Марии Румянцевой. Гофмейстерина неустанно наблюдала не только за Екатериной, но и за ее мамашей. А цербстская княгиня вела переписку с Фридрихом II, то и дело навещала прусского посланника, почти каждый день шепталась по углам с обер-гофмейстером Петра Федоровича, голштинцем Брюммером, к ней запросто захаживал лейб-медик Лесток. Канцлер прекрасно знал, что вся эта компания состоит на жалованье у французского короля и Фридриха и ждет не дождется, когда его свалит. Поэтому он с облегчением вздохнул, когда узнал, что Елизавета повелела выслать настырную «муттер» Екатерины из столицы и спровадить ее в Голштинию.

К этому времени Елизавета под влиянием канцлера и личной неприязни проникалась все большим недоверием к действиям Фридриха II. Король, попирая все договоры, развязал войну и напал на Австрию и Саксонию.

Имея довольно сильную армию, он выиграл несколько сражений у обеих стран и успешно наступал на столицу Саксонии. Еще до свадебных торжеств Бестужев встревоженно докладывал императрице:

— Ваше величество, коль более сила короля Прусского умножится, тем более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа нашей империи приключиться может.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31