Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Больше чем блондинка

ModernLib.Net / Зарубежная проза и поэзия / Флинн-Хью Кэтлин / Больше чем блондинка - Чтение (стр. 6)
Автор: Флинн-Хью Кэтлин
Жанр: Зарубежная проза и поэзия

 

 


Похоже, она единственная на свете отказалась с ним спать. Наш маэстро настолько не привык слышать «нет», что ради благосклонности Кэтрин был готов скакать на задних лапках. Какая разница, что она не могла ровно подстричь волосы? Кого волновало, что в зеркало она смотрела чаще на себя, чем на клиентов? Никого! Вслед за Жан-Люком девушку на руках носил весь Нью-Йорк. Кэтрин была красавицей, а им многое прощается. Часто, возвращаясь домой, кто-нибудь из клиенток замечал, что каре с одной стороны длиннее, чем с другой, а сзади торчит лохматый хвост, но скандала никто никогда не закатывал.
      Чем дальше, тем больше я ее ненавидела.
      3. Патрик, мой милый Патрик, я по-прежнему его любила и ничего не могла с собой поделать. Пора бы уже смириться с тем, что мы никогда не будем вместе! Дорин меня учила, что от мужчин одни разочарования, и оказалась абсолютно права. В профессиональном смысле мы подходили друг другу идеально: он придумывал новые стрижки – я, моментально разгадывая его замысел, красила. За день мы обслуживали пятнадцать – двадцать человек, все они уходили из «Жан-Люка» красивее и счастливее, и в этом наша заслуга.
      Личная жизнь Патрика протекала вне салона. Возможно, он просто не хотел смешивать ее с работой, а может, щадил меня. Так или иначе со временем мы даже стали об этом разговаривать.
      – Что делаешь вечером? – спрашивала я.
      – На свидание иду.
      – Правда? С кем?
      – С парнем из «Ориба», – говорил он, имея в виду парикмахера из соседнего салона.
      – Почему бы тебе не найти симпатичного доктора или адвоката?
      Даже понимая, что я шучу, Патрик смотрел на меня как на прокаженную. Доктора, адвокаты, банкиры, финансисты не для нас. Это наши клиенты, мы их любим, но общаться не хотим. А съездив на уик-энд к Роксане Мидлбери, я поняла, что и они предпочитают держать дистанцию. Лучше иметь дело с себе подобными… Во всех салонах города практиковалось перекрестное опыление: стилисты встречались с колористами, заводили романы с ассистентами. Все, кроме меня.
      4. Кроме меня, Джорджии Мэри Уоткинс. В моей жизни столько всего случилось, только на личном фронте без перемен. В голове полная каша, а разобраться в себе не получается. Большинство моих коллег встречается с кем-то из других салонов. Но ведь, за исключением Жан-Люка, все парикмахеры – геи. Поэтому у меня два варианта: а) влюбиться в гея, что я уже пробовала не только с Патриком, но и с красавцем Массимо, который имел неосторожность мне понравиться, к счастью, я быстро поняла, что ничего не выйдет, и взяла себя в руки; б) найти кого-нибудь из другого круга. Тоже пробовала, и без особого результата. Клиенты желали мне добра, знакомя со своими кузенами/племянниками/братьями, а все впустую. О чем мне говорить с биржевым маклером или хирургом? «Ну конечно, ты даже не пыталась», – сокрушенно вздыхали подруги. Уверяю вас, дело не в этом. С абсолютно чужим по духу человеком нормальных отношений не получится. Итак, на любовном фронте образовалось затишье.
      Возвращаясь к клиентам, я наконец-то поняла, что они совершенно из другого теста. Эти дамы родились явно не в Википими, а немногочисленные Золушки вовсе не хотели вспоминать, откуда началось их восхождение. Поэтому, когда клиенты приглашали на вечеринки, презентации или провести уик-энд в загородном доме, я отказывалась, если, конечно, предложение не было суперзаманчивым. Например, билет на финал теннисного турнира. Я всегда помнила, что подачки безвозмездными не бывают. Придется платить по счетам: уделять больше внимания, бесплатно красить дочек/внучек/друзей, работать в выходные. В колледже я не училась, но урок миссис Мидлбери усвоила намертво.
      Самым важным достижением нужно считать то, что я стала известным колористом. В этом очень большая заслуга Фейт Хоником, которая помогла обрасти клиентами. Когда «Элль» или «Вог» обращались к ней с просьбой рассказать о последних тенденциях сезона, она посылала журналистов ко мне: «Поговорите с Джорджией, она молодая, знает, что интересно вашим читателям». Прекрасно помню день, когда поняла, что мечта сбылась: ко мне пришла первая клиентка – дама гринвичского типа в брюках и блузке от Джона Кавалли – и достала из сумочки от «Прады» журнал. На одной из страниц я увидела свое фото, а под ним подпись: «Лучший колорист года». Клиентка сказала, что три месяца ждала, чтобы записаться ко мне на прием. Я не верила своим ушам: гринвичские дамы никого не ждут по три месяца!
      Наконец-то я начала зарабатывать нормальные деньги. Мы с Патриком съехали с крохотной конурки, которую нашла Урсула, в собственное жилье. Я купила квартиру в Мэдисоне, а Патрик – двухкомнатную в Челси. Наверное, даме из Гринвича мой доход показался бы смешным, но я была вне себя от счастья: впервые в жизни можно не экономить. Маме и Мелоди я ежемесячно посылала по тысяче долларов. Как я гордилась своей младшей сестрой! По результатам каждого семестра она входила в список лучших студентов Бостонского университета. Мел училась бесплатно и получала стипендию, но разве на нее проживешь? Наша малышка – гений и обязательно станет ученым, а я просто обязана ей помочь. Что касается Дорин, то она все-таки взяла второй кредит под залог салона и теперь была в состоянии его выплачивать. В ее парикмахерской дела шли неплохо, мама даже слегка освежила интерьер: сняла со стен фотографии с давно вышедшими из моды прическами и повесила довольно неплохие репродукции, выбросила продавленный диван и купила пуфики. А еще Дорин подписалась на глянцевые журналы. Она совершенно права: в салон приходят не столько для того, чтобы покраситься и постричься, а чтобы почувствовать себя женщиной, красивой, любимой и желанной.
 
      Приближалась моя третья нью-йоркская осень, когда Дорин наконец решилась меня проведать. Сама я регулярно ездила в Википими на свадьбы школьных подружек, потом на крестины их детей, но чаще всего чтобы повидать маму с сестрой. А вот мама в Нью-Йорк не приезжала, и вовсе не потому, что по мне не скучала. Провинциалка до мозга костей, она боялась большого города, хотя ни за что бы не призналась в этом.
      Мы договорились встретиться в «Жан-Люке» во вторник, в одиннадцать утра. Обычно в это время у нас тихо, но этот вторник был последним перед Днем благодарения, и посетительницы с круглыми от ужаса глазами шли непрерывным потоком. К кому-то приехали родственники, кто-то уезжал в Лондон, а кому-то не прислали заказанные в Германии кленовые листья. Семь бед – один ответ, и с перекошенными от волнения лицами дамы звонили в «Жан-Люк». Маникюр, педикюр, дизайн бровей – проблемы лучше решать во всеоружии. Прическа – последний штрих, как любит говорить Жан-Люк, но какая женщина почувствует себя королевой без скрытого под изящными лодочками педикюра? Может, если подправить брови, то родственники будут вести себя прилично, поездка в Лондон пройдет без сучка без задоринки, а кленовые листья найдутся?
      Посреди этой суматохи в пропахшем духами «Кензо» салоне появилась Дорин, причем на два часа раньше, чем планировалось. Я не видела, как она вошла, потому что смывала краску с пятой по счету клиентки. Внезапно скрипичный концерт, который ставил по утрам Жан-Люк, прервал дискант Голубчика:
      – Держите меня, держите меня! Ой, сейчас в обморок упаду!
      Я сразу поняла, что случилось, и непроизвольно зажмурилась. Дорин здесь! Мне показалось, что я слышу барабанный бой: прошлое с грохотом сталкивалось с настоящим. На банкетке у меня шесть человек, что с ними делать?
      Бросив клиентку с краской «Платиновая блондинка» на бровях, я прошла в приемную, где в мягких креслах расположились еще десять посетительниц. Журналы сегодня никто не читал – зачем, если есть развлечение получше: заключив в медвежье объятие, Голубчик знакомился с Дорин.
      – Не думал, что доживу до этого дня! – верещал он. – К Джорджии Уоткинс приехала мама!
      Дорин бросила на меня умоляющий взгляд: похоже, Голубчик перекрыл ей кислород.
      – О Боже… – Главный администратор не знал, что сказать. Он оглядывал маму с ног до головы, и, как ни странно, грубо это не выглядело. – Да вы настоящий самородок!
      Я расцеловала маму в обе щеки. Голубчик прав: Дорин – настоящий самородок, таких, как она, больше нет. Мамочки, приводящие в «Жан-Люк» тринадцатилетних доченек, совсем другие.
      Где-то на задворках сознания замигал тревожный огонек: о чем-то я забыла, что-то упустила… Дорин, бесспорно, красавица, и это без салонных процедур и дорогущей косметики. Даже карандашом для бровей не пользуется…
      Боже мой, брови! Я не смыла с бровей клиентки отбеливатель!
      – Прошу прощения! – проблеяла я, бросаясь обратно в зал. Вон она… Как же ее зовут? Беззаботно листает французский «Элль».
      – Давайте посмотрим, – с деланным спокойствием проговорила я, протирая брови спиртовым тампоном. У-у-уф, кажется, пронесло! Хранящее колористок божество сегодня благосклон-но ко мне. Еще секунда – и брови бы стали оранжевыми… – Шенил поможет вам высушиться, – проговорила я, передавая клиентку новой ассистентке.
 
      На банкетке ждут шесть клиенток плюс еще две в приемной. Все они дамы воспитанные, но всякому терпению существует предел. Сегодня я явно их разочаровываю: ножки в изящных туфельках отбивают нервную дробь, кое-кто уже на часы поглядывает. Да, я играю с огнем.
      – Мама! – Я заглянула в приемную. Дорин разглядывала черно-белые снимки моделей, прически, которые создал Жан-Люк. Вот Синди Кроуфорд с копной темных кудрей, ниспадающих на обнаженные плечи, Клаудиа Шиффер, кокетливо поправляющая длинную челку, Наоми Кемпбелл, с гладкими, как шелк, прямыми волосами. В глазах Дорин немой восторг. Или это шок? – Мама!
      Она испуганно обернулась, и ледяная корка, покрывшая мое сердце за три года жизни в Нью-Йорке, мгновенно растаяла. Даже в огромном чужом городе Дорин оставалась собой, хоть и вырядилась в лучшую одежду: терракотовые брюки из «Маршаллз», белый джемпер, заказанный по каталогу «Шпигель», деревянные браслеты, удобные белые кроссовки. Боже, как я рада ее видеть! Так рада, что готова пуститься в пляс на мозаичном полу приемной.
      – Ты только посмотри на себя! – улыбаясь, проговорила Дорин. Улыбка у нее славная, в Нью-Йорке такой не встретить, а на лице морщинки, добрые, уютные, родные. Такие нужно заслужить, прожив целую жизнь… – Совсем взрослой стала. – Мама оглядывала меня с головы до ног, но не как наши клиентки, с точностью до цента определяющие стоимость твоего гардероба, а так, как может смотреть только моя мама.
      – Мне пора…
      – Стильные часы, – похвалила мама, поднеся мое запястье к глазам.
      Щеки залила густая краска. Часы я купила в день, когда стала старшей колористкой. Классическая прямоугольная модель от Картье по баснословной цене. Эх, зря потратилась… Надеюсь, мама никогда не узнает, сколько они стоят.
      – Спасибо! Послушай, у нас тут небольшой аврал. Честное слово, не знала, что так получится. Может, возьмешь ключи от моей…
      – Ерунда! – закричал подошедший к нам Жан-Люк. – Мадам, позвольте представиться! – Он взял маму за руку.
      – Я знаю, кто вы такой, – пролепетала Дорин. – Шеф Джорджии.
      – Oui. – Жан-Люк расплылся в улыбке и поднес мамину руку к губам: – Enchante! Мадам, у вас очень талантливая дочь!
      – Спасибо, я тоже так думаю, – чуть слышно ответила мама, и я поняла, что она страшно стесняется. Бедная, в жизни ничего не боялась, а в салоне робеет.
      – Для вас, мадам, все услуги салона «Жан-Люк»! – проговорил великодушный маэстро и щелкнул пальцами, будто ожидая появления целой армии слуг. – Маникюр, педикюр, дизайн бровей и, конечно, стрижка!
      – Но мне так неудобно…
      – Вздор! Я настаиваю! – замахал руками француз. – Пойдемте, я помогу вам переодеться.
      Я с беспокойством взглянула на свою банкетку. Похоже, там назревал бунт… Жан-Люк тем временем взял Дорин под локоток и повел к своему креслу. Мама, моя несговорчивая, суровая мама, казалась кроткой, как овечка.
      – Все хорошо? – только и спросила я.
      Дорин подняла на меня сияющие глаза:
      – Ты что, шутишь? Я на седьмом небе от счастья.
 
      Не знаю, сколько часов прошло, прежде чем я смогла снова посмотреть на Дорин. Казалось, раздраженным долгим ожиданием клиенткам не будет конца. Страшно заболели пальцы. На курсах парикмахеров о боли не рассказывают… Хотя я и без курсов все знала и еще ребенком готовила к маминому возвращению теплые ванночки для рук. Но знать – одно, а чувствовать – совсем другое. В дни, когда случался аврал, пальцы немели и казались неживыми, а я еще сильнее восхищалась Фейт Хоником: немолодая ведь, а какие нагрузки выдерживает!
      Окрашивание, тонирование, осветление – одно за другим, без остановки. А сегодня, как назло, предстояло обслужить двух пренеприятных клиенток. Первую у нас звали Чертова Редакторша. Дама была выпускающим редактором одного из глянцевых журналов и рассчитывала, что к ней будут относиться как к королеве. Королевы деньги с собой не носят, поэтому Чертова Редакторша никогда ни за что не платила. Вообще-то редакторы частенько не платят за обеды в ресторанах и такси, а самые влиятельные и за одежду, но Жан-Люк решил, что на него это правило не распространяется. Тридцатипроцентной скидки, по его и моему мнению, более чем достаточно. Но Чертова Редакторша уже несколько раз записывалась на стрижку и тонирование, а потом сбегала, не заплатив. Маэстро ужасно злился.
      На сей раз он попросил меня лично проследить за тем, чтобы печальная история не повторилась. Да, легко сказать… Итак, Чертова Редакторша сидит в моем кресле в классических черных брюках (Прада или Ральф Лорен) и черном шерстяном кардигане. Переодеваться ее королевское величество категорически отказалась, а я нервничала, что осветляющий гель попадет на одежду. Дама только что вернулась из Милана и без остановки трещала о показах мод. Как скучно, глупо и ужасно было сутки напролет смотреть на длинноногих моделей! Чертова Редакторша надменно скривила верхнюю губу.
      Я едва ее слышала, аккуратно покрывая фольгой тонируемые пряди. Интересно, что сейчас делают с Дорин? А что Жан-Люк сотворит со мной, если наша красавица снова сбежит? Вообще-то я договорилась с Голубчиком: если откажется платить, он просто ее не выпустит.
      Я обслуживала следующую клиентку, когда из приемной послышались истошные крики:
      – Не буду! Ни за что!
      Чертова Редакторша вернулась обратно в салон, прижимая к груди сумочку от Поллини. Следом шел Голубчик.
      – В парикмахерских я не плачу, – заявила она мне.
      – Простите, мэм, но у нас иная политика. Редакторам предоставляется скидка, которая…
      – Я не плач ув парикмахерских! – повторила Чертова Редакторша. – Ни у Кристофа в Париже, ни у Джона Фриды в Лондоне!
      – А у нас придется, – с ледяной любезностью проговорила я.
      – Мы принимаем «Визу», «Мастер-кард», «Американ экспресс», – подсказал Голубчик.
      – Кошелек не взяла! – оправдывалась Чертова Редакторша.
      Я с сомнением посмотрела на вместительную сумку. Ну конечно, не взяла!
      – Банкомат в соседнем здании! – не унимался Голубчик.
      Да, он у нас трансвестит с характером.
      Чертова Редакторша рвала и метала, а для севшей в мое кресло брокерши с Уолл-стрит происходящее не больше чем увлекательное шоу.
      – С вами свяжется мой секретарь, – прошипела Чертова Редакторша. – Но вы еще пожалеете! Ноги моей больше здесь не будет!
      Я закусила губу, чтобы не сказать, как сильно буду жалеть об этом обстоятельстве, но, прежде чем нашла нужные слова, дама развернулась на высоких каблуках от Стефани Келиан и бросилась вон из салона.
 
      После брокерши меня ждала не кто иная, как Клаудиа Джи. Чертова Редакторша плюс Клаудиа Джи, плюс мама – не слишком ли много для одного раза? Ну чем я это заслужила? Клаудиа Джи, больше известная как Дива, – настоящее стихийное бедствие. Пять минут в ее обществе – и без психотерапевта не обойтись.
      Для тех, кто не читает светскую хронику в воскресном выпуске «Нью-Йорк таймс», сообщаю, что Клаудиа Джи – одна из ярчайших звезд на небосводе Верхнего Ист-Сайда. Ее легко узнать по длинным, цвета черно-бурой лисы волосам (чтобы я как можно точнее воспроизвела цвет, в салон было принесено роскошное манто). На газетных снимках Клаудиа чаще всего появляется вместе со своим богатым и знаменитым мужем Томми Джи, который основал, а после десяти лет успешной работы оставил одну из крупнейших брокерских групп на Уолл-стрит, чтобы стать скульптором. Талантливый человек талантлив во всем, и через несколько месяцев гранитные валуны от Томми Джи украшали альпийские горки самых состоятельных людей Америки.
      Вот и Дива влетает в салон, как к себе домой. Ждать на банкетке она не будет: это ниже ее достоинства. Более того, Клаудиа – одна из немногочисленных клиенток, обслуживающихся в кредит. Жан-Люку пришлось пойти на это исключение, потому что Дива никогда не носит с собой ни наличные, ни кредитки. Да и зачем ей? Разъезжает по Манхэттену на новеньком «мерседесе» с шофером и бывает только там, где ее хорошо знают. Иногда я мечтаю о том, чтобы похитить Диву, завести в какое-нибудь захолустье и бросить. Что она будет делать? Как доберется домой?
      – Джорджия! – весело помахала мне она.
      Ну вот, а я-то молилась… Похоже, хранящее колористок божество от меня отвернулось… Дива грациозно опустилась на свободное кресло и поправила волосы, рассыпавшиеся красивым серебристым каскадом.
      Так, нужно подойти поприветствовать ее королевское величество. Духи у нее что надо, такие простым смертным недоступны. Кажется, в Париже у нее личный поставщик.
      – Клаудиа, займусь вами буквально через минуту! – улыбаясь, проговорила я.
      – Надеюсь, эта минута на час не растянется! – парировала Дива, и улыбаться мне тотчас же расхотелось.
      – Ну, минут на пятнадцать…
      Боже, что я такое говорю? Разве за пятнадцать минут можно сделать два мультитональных окрашивания? Но заставлять Диву ждать дольше пятнадцати минут опасно. Вернувшись к сидящей в кресле клиентке, я мысленно проклинала Клаудиу, а потом вспомнила маму.
      За соседним рабочим местом Ришар делал тонирование одной из подруг Джейн Хаффингтон-Кук.
      – Ришар?
      – Oui? – едва повернулся в мою сторону старший колорист.
      – Вы не видели… – начала я и осеклась. Чем меньше людей знают о приезде Дорин, тем лучше. Может, Патрик в курсе, где она? Краем глаз я увидела, что мой приятель укладывает молодую девушку с золотисто-каштановым сассуном.
      – Эй, Патрик! – позвала я.
      Вопросительно на меня посмотрев, он извинился перед девушкой с сассуном и подошел ко мне. Клаудиа Джи, длинная очередь, мои совершенно безумные глаза – никаких объяснений не потребовалось. Парень только головой покачал. «Помоги!» – беззвучно взмолилась я.
      – Клаудиа, дорогая! – закричал он, будто только что ее заметил. – Выглядите божественно!
      Патрик знает, как подольститься к клиентам, но, с другой стороны, явно никогда не врет. Клаудиа действительно выглядела божественно! Этакий богемный вид класса де-люкс: грива серебристо-черных волос, лаковые сапожки, винтажные джинсы и браслеты с бирюзой. Вроде бы ничего особенного, но впечатление незабываемое. Да, эксклюзивные вещи носить тоже нужно уметь.
      Разве Патрик может мне помочь? Не попросишь клиенток во главе с Клаудией перейти к нему! Судя по тому, как Дива лупит по кнопкам сотового, она и так не в радужном настроении.
      – Не знаешь, где Дорин? – спросила я.
      – У Жан-Люка сидит, – буркнул Патрик.
      Стиль маэстро нам с ним… м-м-м… не очень нравится. Наш шеф, конечно, прекрасный парикмахер, но немного несовременный. Его стрижки видно издалека, все они напоминают каски.
      – Зато на укладку попадет к Массимо.
      – Это хорошо.
      – Маникюр и педикюр делала Алиша, – продолжал рассказывать Патрик, – а красила Фейт.
      – Фейт? Почему же я не видела?
      – Потому что Жан-Люк пригласил их в отдельную кабинку, – пояснил парень. Кабинка в салоне всего одна, на первом этаже, зарезервирована для кинозвезд, которые не хотят, чтобы их видели. Этим они и отличаются от жаждущих внимания старлеток.
      – Зачем?
      – Понятия не имею.
      Я тем временем на бешеной скорости готовила состав для мелирования, благодаря Бога, что у моей клиентки жидкие волосы. Сколько времени прошло? С Клаудией Джи шутки плохи!
      – Джорджия, мне нужно высветлить только одну прядь. – Дива показывала на локон у виска. – Может, обслужишь без очереди?
      – Клаудиа, еще пару минут! – взмолилась я, избежав очевидного вопроса. Теоретически да, одну прядь можно высветлить без очереди кому угодно, только не Клаудии. С ней все иначе: ее нужно держать за руку в буквальном смысле слова. Дело в том, что в детстве Дива пережила страшную моральную травму. В десятилетнем возрасте мать привела ее в парикмахерскую, а сама ушла. За пятнадцать минут злой-злой парикмахер постриг девочку почти налысо. В результате ужасный комплекс, и с тех пор ни одному парикмахеру на свете не разрешается срезать больше чем сантиметр, а во время любых процедур, даже если окрашивается всего одна прядь, нужно стоять рядом с ней и держать за руку.
      Такой аврал, как сегодня, в кошмарном сне не приснится. Ну чем я заслужила такое наказание?
      – Закончу укладку и посмотрю, как там Дорин, – пообещал Патрик, радуясь, что может вернуться на свое место.
      Чудо, но Клаудиа Джи смогла дождаться своей очереди. Взглянуть на часы я не решалась: прошло гораздо больше пятнадцати минут.
      Одна из ассистенток уже поставила на рабочий столик осветляющий спрей, а я отделила небольшую прядь. Наносить нужно осторожно, чтобы не попало на кожу головы. Пока спрей действовал, я сидела рядом и держала Диву за руку.
      Едва сев в мое кресло, Клаудиа тут же впала в благостное настроение, совсем как наркоман, наконец получивший дозу. Уголки рта поползли вверх, и я почувствовала, что ее пульс постепенно замедляется. Как мало нужно для счастья! Томми Джи стоит держать флакончик спрея под рукой или переквалифицироваться в парикмахеры.
      – Завтра день рождения Сидни, – доверительно сообщила Клаудиа.
      У Клаудии и Томми три девочки-погодки: десяти, одиннадцати и двенадцати лет. Интересно, которая из них Сидни?
      – Джорджия!
      Я подняла глаза. Надо же, чуть не уснула, представляя, каково быть дочерью Дивы.
      Ничего себе! От неожиданности мои глаза стали совсем круглыми. Передо мной лишь отдаленно напоминающая Дорин особа. Разве может обычная женщина из Википими за полчаса превратиться в куклу Барби? К сожалению, может. Я не знала, что сказать.
      – Ну как? – спросила Дорин, глядя на себя в зеркало.
      – Секунду, Клаудиа, – пролепетала я.
      Мамины волосы теперь выше плеч, длинная густая челка, а цвет… Сияющий золотистый каштан, которым бы я при любых других обстоятельствах восхитилась, но сочетание с полным отсутствием макияжа наводит на мысль о парике, причем дешевом.
      – Разве не здорово? – радостно спросил подоспевший Жан-Люк. – Мы очень старались!
      – Прошу прощения, – подала голос Клаудиа Джи.
      – Одну секунду! – резковато отмахнулась я. Честное слово, если Дива к нам больше не придет, плакать не буду.
      – Вы кто? – возмущенно спросила Клаудиа мою мать.
      – Дорин Уоткинс, – протянула руку мама.
      Боже, что она творит!
      Часто задышав, Дива протянула Дорин холеную, унизанную перстнями руку. «Почему с вами все так носятся?» – говорила она всем своим видом.
      – Ну так как? – не унималась Дорин.
      Боже, ей сделали дизайн бровей!
      – Если честно, то… – начала я. Весь салон выжидательно на меня смотрел. Кажется, мама довольна. Впервые в жизни она чувствует себя красавицей. – Великолепно. Ты выглядишь великолепно. – Крепко держа за руку, я повела Клаудиу Джи к раковине.
 
      Дорин просидела в салоне до вечера отчасти потому, что боялась гулять по городу одна, отчасти потому, что ей нравилось наблюдать за мной. Я, конечно же, не возражала. В мамином взгляде светится любовь, даже со своей ужасной стрижкой она напоминает ангела. Лишь ангел может так терпеливо сидеть на банкетке, прижимая к груди сумочку. Хорошо, что ей не предложили пластиковый чехол, еще бы, не дай Бог, рассмеялась!
      Изменившаяся до неузнаваемости Дорин пожирала глазами клиенток. День выдался «звездный»: к Фейт были записаны Сьюзен Сарандон и еще несколько менее известных актрис. Супермодель, обрученная с членом королевской семьи, сидела на банкетке, выставив напоказ длинные в ажурных чулках ножки. Стрижка у нее необычная, мальчишеская. Еще приходили представительницы нью-йоркских СМИ. Самая яркая из них – Линн Мендельсон, известная голливудская публицистка. Линн всегда на высоких каблуках: помню, она как-то говорила, что публицист просто обязан казаться выше остальных.
      В довершение всего на стрижку привели трех мальчишек, которые устроили драку, настоящую, с синяками и разбиванием носов. Волосы у всех троих льняные, тонкие, так что просвечивает розовый череп. Привыкшая к подобным сценам мать не обращала ни малейшего внимания ни на сыновей, ни на недовольные взгляды других посетителей. А что могли сделать мы? Стрижка стоит девяносто долларов – в «Жан-Люке» такими деньгами не бросаются.
      – Уймите кто-нибудь этих бесенят! – взмолилась пожилая дама.
      – Где их мать? – кричала другая, с ненавистью глядя на дерущихся мальчишек.
      Еще четверо – и на сегодня все. Для Дорин у меня приготовлена целая программа: ресторан, а потом модное шоу на Бродвее; билеты помог заказать знакомый продюсер. Завтра я отдыхаю, так что времени хватит на экскурсию к Статуе Свободы, ленч в «Ла коте баск» и поход по магазинам на Мэдисон-авеню. Очень хочется доставить маме удовольствие и показать, что у меня все в порядке. Пусть она мною гордится!
 
      – Так-так-так, – проговорила Дорин, когда мы наконец вышли из салона. – Так-так-так…
      Она по привычке отбросила назад волосы, но после того, как ее постригли, отбрасывать стало почти нечего. Мы свернули на Мэдисон-авеню, где магазины уже закрывались. На улице совсем темно. Брр, еще не привыкла к зимнему времени.
      – И так каждый день? – спросила мама.
      – Почти.
      – Невероятно!
      – Ну, сегодня посетителей чуть больше обычного. Праздники и все такое…
      – А кто та женщина?
      – Которая из них?
      – С длинными пегими волосами и…
      – Скорее всего Клаудиа Джи.
      – Она знаменита?
      Мы стояли у светофора на углу Шестьдесят третьей и Мэдисон.
      – Они все знамениты.
      Дорин покачала головой. Я никак не могла привыкнуть к ее новому облику. Зачем только ее постригли! Теперь она похожа не на мою маму, а на чужую женщину из тех, что останавливаются в «Брегдорфе», перекусывают в «Ла гулю», а потом идут в «Жан-Люк». У таких фамильные особняки с экономкой и дюжина кашемировых одеял для потенциальных гостей.
      Дорин перехватила мой взгляд.
      – Слушай, тебе ведь не нравится в «Жан-Люке».
      – Это отличное место, – вяло отбилась я, лихорадочно подыскивая более убедительный ответ. – Здорово тебя уложили!
      Дорин улыбнулась:
      – Кстати, как его зовут? Того красивого итальянца, что делал укладку?
      – Массимо.
      – Точно, Массимо. Мне он очень понравился.
      – Он просто чудо и, по-моему, самый талантливый стилист салона.
      – Да, он талантливый, вы все талантливые, – проговорила Дорин, но прозвучало как-то странно. Для нее понятия «парикмахер» и «талант» несопоставимы. Талантливым может быть пианист, скульптор, математик, а стрижка – это так, ремесло. Мы в «Жан-Люке» считали иначе: стрижка – это искусство, иначе разве стали бы клиенты тратить на нас такие деньги? – Он такой… робкий, – проговорила мама и выдержала многозначительную паузу. – Наверное, он…
      – Кто?
      – Сама знаешь!
      – Ах это! – рассмеялась я. Надо же, забыла, как отличаются нравы Википими и Мэдисон-авеню. – Гомосексуалист?
      Мама кивнула:
      – Думаю, да, и не он один.
      Некоторое время мы шли молча. Что-то тут не так, мама что-то недоговаривает! Нужно срочно выяснить!
      – Ну и как тебе?
      – Что?
      – Салон, моя работа… Что ты об этом думаешь? – спросила я плаксивым тоном, каким дочки вне зависимости от возраста говорят с матерями.
      Дорин сбавила шаг и поплотнее завязала шарф.
      – Думаю, для тебя это прекрасная возможность, – проговорила она, и я снова почувствовала, что мама о чем-то умалчивает.
      – Что? – не вытерпела я.
      – Просто… Не представляю, как, черт подери, ты все это терпишь!
      Я даже растерялась: мама никогда не ругалась.
      – Что терплю?
      – Этих женщин…
      – Клиенток?
      – Боже мой, Джорджия, никогда не видела столько надутых…
      – Они не такие уж плохие! – перебила я и осеклась. Что я делаю? Зачем выгораживаю этих богачек перед мамой?
      – Просто хочу, чтобы ты была счастлива, милая.
      – Я счастлива.
      Неожиданно на глаза навернулись слезы. Я сделала вид, что разглядываю витрину ювелирного: крупные розоватые жемчужины на коричневой шее манекена. Нет, не буду плакать!
      – А ты представляешь, сколько я здесь зарабатываю? – выпалила я. – Только чаевыми пятьсот долларов в день.
      – Детка, это здорово! – Мама обняла меня за плечи. – Я так тобой горжусь…
      Такого я вынести не могла. По щекам покатились слезы. Черт, только этого не хватало!
      – Милая, не плачь! Ну что ты, не надо, пожалуйста! Что случилось? – Дорин прижала меня к себе. Мы шли мимо кофейни. В витрине медленно вращались украшенные шоколадом пирожные.
      – Давай зайдем! – предложила я.
      В таком состоянии меньше всего нужен дорогой ресторан и бродвейское шоу. Поэтому мы устроились на красных виниловых пуфиках и заказали чизбургеры, картошку и ванильную колу. Запах гриля, шипение жарящейся картошки напомнили мне Википими.
      – Доченька, ты всегда можешь вернуться домой, – предложила Дорин. – Будешь моим партнером.
      В горле образовался комок. Как бы сильно я ни скучала по Википими, но ни за что туда не вернусь.
      – Теперь мой дом здесь, – тихо сказала я.
      Дорин кивнула и, потянувшись ко мне через стол, стала гладить руку. В детстве это помогало мне уснуть.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12