Резкий порыв ветра накренил баржу на подветренный борт. Произошло это неожиданно и заставило людей со всей возможной поспешностью хвататься за что придется, лишь бы удержаться на ногах. Несколько незакрепленных предметов покатилось по палубе. Рулевой лихорадочно завертел штурвал, пытаясь вернуть судно в прежнее положение.

— Черт побери! — выругался Буш. — Ломовая подвода и та оказалась бы поворотливее.

— Да что подвода! — поддержал его Хорнблоуэр. — Деревянная лохань из свинарника. Обратите внимание, эта посудина движется вбок с таким же успехом, что и вперед.

Положение несколько улучшилось, когда ветер немного изменил направление к северу. Настал момент когда Буш восторженно ударил кулаком в раскрытую ладонь другой руки и с энтузиазмом воскликнул:

— Выигрываем не меньше румба!

Это означало качественно новый поворот в развитии событий. Теперь «Принцесса» продвигалась вперед не прежним нейтральным курсом, на котором, в лучшем случае, можно было лишь удерживаться на одном и том же месте в надежде на перемену ветра, теперь она направлялась прямо в Плимут, если верить расчетам Бедлстоуна. Проклинаемый прежде неумолимый снос баржи под ветер стал теперь источником выгоды, а не потерь. Значит, ветер задул сбоку в корму, — самый оптимальный вариант для судна такой конструкции, как «Принцесса». А еще, что они наконец-то уходили в сторону от французского побережья и скоро должны были войти в Ла-Манш. Но главным для всех этих людей, начавших уже впадать в депрессию, был тот факт, что они больше не толклись на одном месте, а уверенно двигались вперед к намеченной цели. Только моряк способен должным образом оценить подобную перемену.

Чей-то высокий голос зазвучал за спиной Хорнблоуэра. Он прислушался и с удивлением узнал знакомые строфы старинной матросской песни. Хотя он никогда не понимал музыки, что-то шевельнулось в глубине его души.

— Тридцать пять лиг от Уэссана до Сциллы… — выводил голос.

«Верно, тридцать пять», — отметил про себя Хорнблоуэр. Он решил, что в сложившихся обстоятельствах певец имеет полное право выразить свое удовольствие подобным образом.

— Прощайте навсегда, испанские красотки… — продолжал заливаться голос, но теперь к нему присоединились и другие, дружно подхватив залихватский припев.

Хорнблоуэр стоически перенес это испытание и даже не обернулся в сторону поющих. Каким-то чудом тягостная атмосфера на борту «Принцессы» в считанные минуты изменилась в лучшую сторону как в прямом, так и переносном смысле. С падением барометра заметно поднялось настроение. Вокруг Хорнблоуэра мелькали улыбающиеся и даже смеющиеся лица. Если ветер сместится еще на пару румбов к северу, — а почему бы и нет, — они могут рассчитывать прибыть в Плимут уже к вечеру завтрашнего дня.

Словно заразившись общим настроением, «Принцесса» начала вдруг прыгать с одного гребня волны на другой, как подвыпившая пожилая дама, решившая пуститься в пляс после пары-тройки стаканчиков горячительного.

Один только Мидоус не разделял всеобщего ликования. Как и раньше, он стоял у мачты в одиночестве, на лице его было написано страдание. Оба старших офицера с «Пришпоренного» — первый лейтенант и штурман — шумно выражали свою радость и оживленно толковали о чем-то с Хорнблоуэром, вместо того, чтобы держаться поближе к новому командиру. Заметив его взгляд, Хорнблоуэр шагнул в сторону Мидоуса, но в этот момент налетел дождевой шквал, вызвав всеобщее смятение и заставив большинство присутствующих на палубе искать убежища.

— С таким ветром мы можем уже завтра быть в Плимуте. Как вы полагаете, сэр? — обратился Хорнблоуэр к Мидоусу в попытке завязать разговор.

— Без сомнения, сэр, — сухо отозвался тот.

— Однако, боюсь, может заштормить, — продолжал Хорнблоуэр, бросив взгляд на свинцовые облака; он чувствовал некоторую фальшь в выбранном им тоне, но ничего лучше придумать не мог, — тогда придется спасаться в Торбее вместо Плимута.

— Возможно, — односложно ответил Мидоус, продолжая сохранять каменно непроницаемое выражение лица.

Но Хорнблоуэр все еще не желал признавать поражения. Он попытался продолжить беседу, остро ощущая при этом собственное благородство. В конце концов, никто не заставлял его мокнуть под дождем, уже начинающим просачиваться под мундир, в попытке утешить ближнего в его несчастье. Но Мидоус, кажется, придерживался иного мнения. Шквал пронесся мимо, и дождь прекратился. Хорнблоуэр начал уже чувствовать некоторое неудобство от неразговорчивости собеседника и поэтому с радостью воспринял крик одного из матросов «Принцессы», раздавшийся с полубака:

— Вижу парус на горизонте! Два румба с наветренной стороны прямо по ходу.

Это сообщение заставило Мидоуса встрепенуться и выйти из состояния апатии. Вместе с Хорнблоуэром он обратил свой взор в указанном матросом направлении. После пронесшегося шквала видимость заметно улучшилось. Неизвестное судно можно было разглядеть достаточно хорошо, несмотря на порядочное расстояние в пять или шесть миль. Оно шло круто к ветру левым галсом по правому борту «Принцессы». Следуя неизменными курсами, оба судна должны были встретиться примерно через час.

— Бриг, — заметил Хорнблоуэр, но помимо этого не произнес больше ни слова, предпочитая сначала приглядеться повнимательней.

А приглядеться было к чему. С каждой секундой он замечал все новые и новые специфические особенности, свойственные определенному типу кораблей. Во-первых, обе мачты брига имели одинаковую высоту, во-вторых, паруса его сияли первозданной белизной и, наконец, в оснастке и обводах корпуса было что-то чужеродное и внушающее подозрение. Капитан внезапно ощутил, как пальцы Мидоуса сжались на его запястье.

— Французы! — воскликнул он, разразившись проклятиями.

— Очень похоже, — согласился Хорнблоуэр. Длина рей приближающегося судна не вызывала сомнений в том, что это военный корабль, но определить, флоту какого государства он принадлежит, пока не представлялось возможным. Бриг вполне мог оказаться британским — одним из многочисленных призов, захваченных у французов и сменивших флаг без каких-либо принципиальных переделок в конструкции.

— Не нравится мне, как он выглядит! — воскликнул Мидоус.

— А где же Бедлстоун? — удивленно воскликнул Хорнблоуэр, оглядываясь назад.

Он вырвал свое запястье из неослабевающей хватки Мидоуса и бросился навстречу Бедлстоуну, как раз появившемуся на палубе с подзорной трубой, которую тот сразу навел на бриг. Мидоус среагировал чуть позже и тоже рванулся следом за Хорнблоуэром.

— Поворачивай, черт бы тебя побрал! — закричал он на бегу, но Бедлстоун успел уже сам оценить положение. Он повернулся к рулевому и начал отдавать команды. Несколько секунд на палубе царила полная неразбериха, довольно быстро, впрочем, успокоившаяся.

Пассажиры «Принцессы» были профессиональными моряками и знали, как себя вести в подобной ситуации. Часть из них пришла на помощь матросам баржи, и в кратчайшие сроки судно было приведено к ветру и развернуто в обратном направлении. Перемена галса на мгновение подняла «Принцессу» на гребень высокой волны, позволив Хорнблоуэру целых полсекунды, вполне достаточно для тренированного взгляда, обозревать длинный ряд задраенных орудийных портов в борту брига. Если у кого-то еще оставались сомнения, то наличие на борту орудий более чем убедительно говорило об отнюдь не гражданской принадлежности судна.

Теперь «Принцесса» и бриг шли параллельными курсами левым галсом. Несмотря на преимущество в расстоянии, опытный глаз моряка мог легко уловить несравненно лучшую маневренность брига и значительно большую скорость. Используя эти свои качества, французский корабль, а в этом уже никто не сомневался, мог без особого труда догнать неповоротливую «Принцессу», причем произойти это должно было, по прикидкам Хорнблоуэра, всего через несколько часов, а если ветер еще сместится к северу, то и раньше.

— Подтяни-ка шкот, парень! — приказал Мидоус одному из матросов «Принцессы», но не успел тот подчиниться, как был остановлен суровым окриком Бедлстоуна.

— Отставить! — прорычал он в рупор и повернул разгневанное лицо в сторону Мидоуса. — Я командую этим судном и никому не позволю вмешиваться.

Толстяк-шкипер угрожающе выпятил грудь, руки упер в бока, глаза его метали молнии и бесстрашно встретили разъяренный взгляд Мидоуса. Тот повернулся к Хорнблоуэру, как бы ища у него поддержки.

— Неужели нам придется мириться с этим, капитан? — спросил он.

— Боюсь, что да, капитан Мидоус, — последовал ответ.

С точки зрения закона и морского права, какие бы высокие чины не имели пассажиры «Принцессы», они оставались не более чем пассажирами, а вся полнота власти принадлежала одному лишь законному капитану, то есть Бедлстоуну. Закон этот сохранял свою силу и в том случае, если приходилось вступать в бой с неприятелем, так как, согласно Военному Кодексу, любое судно, в том числе транспортное или торговое, имело право на самозащиту, а его капитан при этом сохранял все прерогативы, положенные ему в процессе обычного плавания.

— Проклятье! — выругался Мидоус.

В другое время Хорнблоузр, может быть, согласился бы со столь резко отрицательным отношением к морскому праву, но как раз в этот момент внимание его оказалось отвлечено очень любопытным фактом, на который он прежде просто не обращал внимания. Оба больших четырехугольных паруса «Принцессы» были поставлены под слегка различающимися углами. С первого взгляда такое расположение можно было принять за ошибку или недосмотр шкипера, но стоило решить несложную задачу из области механики, как становилось ясно, что сделано это намеренно. При таком взаиморасположении парусов в максимальной степени достигался желаемый результат — наиболее полное и эффективное использование всей площади обоих парусных полотен. Хорнблоуэр еще мичманом сталкивался с аналогичной задачей, изучая парусное вооружение баркаса. Что касается Мидоуса, тот либо запамятовал, либо никогда не сталкивался с ней. Если бы матрос выполнил его распоряжение, это могло существенно снизить скорость «Принцессы». Бедлстоун же лучше разбирался в тонкостях управления собственным кораблем и был абсолютно прав, отменив приказ, пусть даже проделано это было в вызывающей, если не сказать откровенно грубой, форме.

— Они подняли флаг, — сообщил шкипер. — Французский, само собой разумеется.

— Похоже, это один из их скоростных бригов новейшей конструкции, — заметил Хорнблоуэр. — Лягушатники называют их «кирпичиками». В бою стоит двух наших.

— Вы собираетесь драться? — высокомерным тоном осведомился Мидоус у Бедлстоуна.

— Я собираюсь драпать, пока у меня будет такая возможность, — спокойно ответил тот.

Насколько можно было судить, в сложившихся условиях ничего другого просто не оставалось.

— До темноты еще часа два, если не больше, — задумчиво изрек Хорнблоуэр. — Хорошо бы дождь пошел, тогда у нас появится лишний шанс улизнуть.

— Если он подойдет к нам достаточно близко, то… — Бедлстоун умолк, не закончив фразы, но все прекрасно поняли, что он имел в виду. На расстоянии выстрела мощные орудия брига в считанные минуты превратят безоружную баржу в щепки, а большинство людей на ней в кровавое месиво. Все трое, как по команде, уставились на бриг. Расстояние между двумя судами заметно сократилось, но все еще составляло порядочную дистанцию.

— Я уверен, что стемнеет раньше, чем они подойдут на расстояние выстрела, — сказал Хорнблоуэр. — У нас еще есть шанс.

— Уж больно невелик, — проворчал сквозь зубы Мидоус. — О, Боже…

— А вы думаете, мне больно охота гнить на французской каторге?! — взорвался вдруг Бедлстоун. — Кроме этой баржи у меня ничего нет. Жена и дети пойдут по миру.

Хорнблоуэр с тревогой вспомнил о Марии и детях, один из которых еще только должен был появиться на свет. А что будет с обещанным ему производством в чин капитана? И вспомнит ли кто-нибудь о нем, если он попадет в плен? Кому нужен безвестный моряк во французской тюрьме?

Мидоус в открытую богохульствовал, перемежая проклятия небесам с самыми грязными ругательствами, которых постеснялся бы и портовый грузчик. Он словно с ума сошел в своей ярости.

— Нас тридцать человек… — начал рассуждать вслух Хорнблоуэр. — Вряд ли французы заподозрят, что на барже больше полудюжины людей.

— Клянусь Богом, мы же можем взять их на абордаж! — воскликнул мгновенно оживший Мидоус. Площадная брань, изливавшаяся из его уст, прекратилась, словно по мановению волшебной палочки.

Прекрасный вариант, но вот удастся ли его осуществить? Ни один французский капитан, находящийся в здравом рассудке, никогда не допустит ничего подобного. В такую погоду он не станет даже приближаться к барже и подвергать опасности, пусть даже минимальной, свой драгоценный бриг. Да и отвернуть всегда можно при первом же признаке угрозы. Ну а потом достаточно будет одного залпа, чтобы от «Принцессы» остались только щепки. Кроме того, в экипаже брига должно быть не меньше девяноста человек, а скорее всего, намного больше. Если тридцать англичан всерьез захотят попытать счастья, их атака должна быть совершенно неожиданной и максимально успешной, иначе все они обречены на уничтожение. Хорнблоуэр мысленно представил себе, как будет выглядеть со стороны попытка абордажа с палубы переваливающейся с боку на бок баржи, и внутренне содрогнулся. Даже если французы ничего не заподозрят, абордажная команда при такой качке не сможет перебраться на борт вражеского корабля иначе, как маленькими группами по два-три человека, что заранее обрекало всю затею на провал. Нет, французов надо атаковать так, чтобы полностью захватить их врасплох. Только в этом случае попытка имела слабые шансы на успех.

Эти мысли молнией промелькнули в голове Хорнблоуэра. Он обвел глазами собравшихся вокруг людей, внимательно наблюдая, как внезапная надежда и возбуждение на лицах сменяются понемногу унынием и сомнениями. Неожиданно в голову ему пришла идея. Однако, если он надеялся ее осуществить, действовать следовало решительно и без промедления. Возвысив голос, он повернулся к своим бывшим подчиненным и скомандовал:

— Всем покинуть палубу и укрыться от вражеских глаз. Повторяю, все в укрытие! Нельзя, чтобы французы увидели, сколько нас на самом деле.

Но когда Хорнблоуэр снова повернулся к Мидоусу и Бедлстоуну, он встретил ледяной взгляд обоих джентльменов.

— Нельзя терять времени, — поспешил объяснить он свой поступок, — нам лучше не показывать своих карт, пока не сыграна партия, а бриг скоро приблизится настолько, что можно будет разглядеть в трубу, сколько у нас людей.

— Я здесь старший! — оборвал его Мидоус. — Если кто и имеет право отдавать здесь приказы, то это я!

— Но, сэр… — возмущенно начал Хорнблоуэр.

— Я получил коммандера в мае восьмисотого, тремя годами раньше вас, между прочим. А о вашем производстве сообщения в «Газетт» пока что еще не появлялось. Вы все еще такой же коммандер, как и я, только с меньшей выслугой.

В словах Мидоуса была горькая правда. Хорнблоуэр был произведен в коммандеры только в апреле 1803 года и до формального подтверждения его капитанского чина обязан был официально подчиняться приказам Мидоуса. Он вспомнил, как пытался поддержать Мидоуса в его несчастье дружеской беседой и со стыдом понял, что тот, должно быть, расценил его попытки, как стремление навязаться в конфиденты старшему по званию, а вовсе не как дружеское проявление. Он испытал сильнейшее чувство раздражения, от того что не подумал об этом раньше. Но всего обиднее было вновь ощутить себя младшим по званию, имеющим право, в лучшем случае, на совет, но не на отдачу приказаний. И это после двух лет самостоятельного командования кораблем! Да, пилюля оказалась неожиданно горькой, но это метафорическое сравнение, ни странно, успокоило Хорнблоуэра и дало ему селу проглотить горькое лекарство внешне спокойно, тем более, что по странному совпадению ему и в самом деле пришлось в этот момент проглотить скопившуюся во рту горькую слюну. Совпадение несколько развеселило Хорнблоуэра и позволило без особых усилий удержаться от резкого ответа на обидные слова и надменный тон Мидоуса. Все трое капитанов находились не в лучшем расположении духа и не питали к друг к другу особо теплых чувств, но открытая ссора могла только привести их всех кратчайшим путем во французскую тюрьму.

— Безусловно, сэр! — согласился Хорнблоуэр и добавил, решив, раз уж начал, довести дело до логического конца. — Прошу прощения, сэр, с моей стороны это был необдуманный поступок.

— Принимаю, — проворчал Мидоус, но уже значительно более мягким тоном.

Обстановка разрядилась, и теперь можно было без труда сменить тему, тем более, что приближающийся бриг давал для такой перемены отличный повод. Все трое снова повернулись в сторону француза.

— Черт бы их побрал! Этот «кирпич» не только по прямой идет много быстрее нас, но и к ветру способен забирать чуть ли не вдвое круче! — ругался Бедлстоун.

Оба судна по-прежнему двигались левым галсом, но дистанция между ними все сокращалась. Прекрасные мореходные качества брига позволяли ему спокойно нагонять «Принцессу», не изменяя курса. Обиднее всего в этой ситуации было сознавать, что любая попытка со стороны экипажа баржи лечь на другой галс неизбежно привела бы только к дальнейшему сокращению расстояния.

— Мы не подняли флага! — спохватился Мидоус.

— Пока нет, — согласился Бедлстоун. Хорнблоуэр поймал взгляд шкипера и уставился тому прямо в глаза. Он считал несвоевременным делать какие-либо замечания или знаки, чтобы не вызвать очередной вспышки гнева со стороны Мидоуса, но Бедлстоун и так понял его мысль.

— Я не думаю, что именно сейчас для этого подходящий момент, — продолжил он, — пусть лучше руки у нас будут развязаны.

Старик был прав. Не стоило сжигать за собой мосты. Оставалась еще слабая надежда, что французы не сумеют определить принадлежность «Принцессы» к военному флоту, хотя на такой исход шансов почти не было. С другой стороны, в рапорте по команде или даже в судовом журнале можно было написать что угодно. Предположим, французу наскучит гнаться за баржей или возникнет какое-то другое обстоятельство? В таком случае, зачем лишать преследователя спасительной лазейки в виде записи о встреченном в море голландце или бременце?

— Скоро уже должно стемнеть, — сказал Хорнблоуэр.

— Да, но к тому времени они уже сядут прямо нам на хвост! — отозвался Мидоус и снова разразился, потоком грязных ругательств. — Черт побери! Загнали нас в угол, точно крыс!

Сравнение выглядело удивительно точным: баржа в самом деле оказалась зажатой в угол, образованный невидимой стеной, создаваемой направлением ветра и преследуемым кораблем. Единственный путь к отступлению лежал как раз в той стороне, откуда неуклонно приближался неприятельский бриг. Если считать «Принцессу» крысой, то бриг можно было назвать охотником с дубиной в руке, а самым страшным в положении загнанной в угол крысы было то обстоятельство, что даже наступившая темнота ничего не изменит в относительном расположении обоих. Даже под покровом мрака баржа не в состоянии будет проделать обманный маневр и скрыться от преследования. Оставалось лишь бежать до последнего, а потом повернуться к преследователю лицом и отчаянно наброситься на него.

— Клянусь Богом, — сказал Мидоус, — уж лучше бы мы сразу ринулись на них, как только увидели! А мои пистолет и шпага на дне морском, будь они прокляты! Кстати, капитан, у вас на борту есть хоть какое-нибудь оружие?

Бедлстоуну не понадобилось много времени на ревизию своего скудного арсенала. Помимо тесаков и нескольких пистолетов для защиты от пиратов, нередко отваживающихся атаковать на гребных судах беззащитные торговые корабли, на барже ничего больше не было.

— Мы можем надеяться раздобыть кое-что еще, — вмешался Хорнблоуэр, — они ведь наверняка пошлют шлюпку с призовой командой. А в темноте…

— Верно, черт побери! — вскричал Мидоус и повернулся к Бедлстоуну. — Ни в коем случае не поднимать флага! Мы еще выберемся из этой передряги, клянусь Богом. Мы сами захватим этих лягушатников!

— Можно попытаться, — весьма осторожно ответил Бедлстоун.

— И я старший морской офицер на борту! О, Господи! — прошептал Мидоус с трепетом в голосе.

Человеку с подмоченной репутацией, вернись он в Англию с таким призом, сразу простятся все прошлые грехи, и кто знает, не суждено ли будет Мидоусу увидеть свое имя в Реестре Капитанов еще прежде Хорнблоуэра.

— Хватит болтать, — распорядился Мидоус. — Надо предупредить команду.

То, что они собирались предпринять, было фантастической, невероятной и рискованной затеей, но в отчаянных обстоятельствах приходится прибегать к отчаянным методам. Хорнблоуэр особенно остро ощущал безвыходность положения, хотя и пытался успокоить себя тем, что играет, в сущности, подчиненную роль и только выполняет чужие приказы. Он даже запретил себе вспоминать, что план нападения на вражеский бриг созрел изначально именно у него в голове.