Хорнблоуэр вздохнул и решил отложить выбор подарка. Лучше будет, если он сначала поговорит с женой и попытается осторожно выяснить, чего хочется ей самой. Да и кто знает, сколько еще ему придется торчать в Лондоне, где жизнь чуть ли не вдвое дороже, чем в том же Плимуте.

Прогулка по свежему воздуху заметно улучшила настроение Хорнблоуэра. У него начал разыгрываться аппетит. Время близилось к пяти часам пополудни, а завтракал он в девять утра. Кроме «Головы сарацина» он не знал других подобных заведений в этой части Лондона и решил заглянуть туда пообедать и услышать новости, благо этот трактир находился по дороге в гостиницу.

Хозяин сразу узнал Хорнблоуэра. Как только он уселся за стол, трактирщик с торжествующим видом положил перед ним развернутый газетный листок.

— Ну что, сэр, — ехидно осведомился он, — что вы теперь скажете?

Хорнблоуэр пробежал глазами первую страницу. На ней был напечатан рапорт вице-адмирала Колдера о сражении при Финистерре. Сухие строчки рапорта о многом говорили опытному моряку, но для непосвященного могли послужить лишним доказательством проявленной адмиралом Колдером нерасторопности, если не сказать больше.

— Теперь вы сами видите, сэр, — заговорил стоящий за спиной трактирщик, — какую собаку подложил нам всем этот Колдер. Вот тут написано, что «противник, воспользовавшись туманом, увел свои корабли с места сражения и укрылся в Эль-Ферроле» . А почему он позволил противнику увести свои корабли? Может быть, просто испугался? Вот Нельсон, тот бы точно дрался до конца, пока не потопил бы всех лягушатников или сам не погиб.

— Последнее вероятнее всего, — сухо ответил Хорнблоуэр.

— А почему, собственно, вы так считаете, позвольте вас спросить, сэр? — поинтересовался трактирщик далеким от дружелюбного тоном.

— Да хотя бы потому, что я умею считать, — так же сухо ответил Хорнблоуэр.

— Что вы хотите этим сказать? — в голосе хозяина зазвучало открытое подозрение.

Хорнблоуэру этот беспредметный разговор начал уже действовать на нервы, но он сдержался и ответил спокойно:

— Если вы внимательно читали газету, любезный, то могли заметить, что в распоряжении адмирала Колдера находилось всего 17 линейных кораблей, считая вместе с эскадрой адмирала Коллингвуда. А у Вильнева одних линейных кораблей больше 30, да еще фрегаты и другие суда. Сэр Роберт достоин награды за то, что не только вступил в бой при таком подавляющем преимуществе противника, но сумел прогнать его и даже захватить два корабля.

— Достоин награды? Ну вы скажете, сэр! — возмущенно фыркнул трактирщик. — Петли он достоин, а не награды, вот что я вам скажу!

Хорнблоуэр пожал плечами и решил больше не касаться этой темы. Что толку спорить с тупоголовыми болванами, которые не способны отличить зюйд от веста, а туда же — лезут обсуждать стратегию и тактику с самоуверенностью и апломбом, каких не встретишь и у самого самодовольного офицера. Он заказал обед и, поколебавшись немного, бутылочку кларета. Что ни говори, а сегодня он все-таки стал капитаном. Такое событие следовало непременно отпраздновать. Жаль только, что в Лондоне он никого не знал, и праздновать пришлось в одиночку.

Сверх ожидания, кларет оказался превосходным и выдержанным, а еда вполне сносной. После жаркого капитан заказал кусочек сыра и попросил сварить кофе. В ожидании последнего, он откинулся на спинку кресла, потягивая мелкими глотками вино из бокала. Во время странствий по городу он так толком и не сумел придумать ничего особенного, да и сейчас, после сытного обеда, мысли что-то не лезли в голову. Зато в ней постоянно крутилась одна и та же фраза: «Я — шпион!»

Хорнблоуэр всегда с неприязнью относился к людям этой категории, хотя сам неоднократно пользовался их услугами. Во время блокады Бреста он создал целую сеть осведомителей из числа местных рыбаков, благодаря которым ни одно событие в Брестской гавани не оставалось неизвестным британскому командованию. Но то были простые рыбаки, получавшие золото за свою информацию, но вряд ли сознававшие до конца, чем именно они занимаются и чем все это может кончиться для них в случае провала. А он, Хорнблоуэр, чем он лучше этих неграмотных рыбаков? Он ведь тоже получил свою плату — капитанский чин, — причем получил авансом, еще ничего не сделав. А уж он-то прекрасно понимает, на что идет и что с ним сделают в случае поимки. На душе вдруг стало муторно и тоскливо, захотелось снова очутиться в море, на шканцах «Пришпоренного», и сразиться один на один с кем угодно, пусть даже с десятикратно сильнейшим противником, лишь бы отогнать навязчивый призрак железного ошейника гарроты. Тут он, вспомнив, что его любимый «Пришпоренный» вот уже две недели покоится на дне морском, совсем расстроился и загрустил. Хорнблоуэр два с лишним месяца не брал в рот спиртного, и выпитое вино подействовало на него неожиданно сильно. Мысли начали мешаться, голова отяжелела. Его потянуло в сон. Он подозвал трактирщика, расплатился за обед и вышел на улицу, прихватив с собой газету, чтобы вечером на досуге еще раз перечитать рапорт Колдера.

На улице заметно похолодало, а может быть, ему просто так показалось после сытного обеда и теплого зала трактира. Как бы то ни было, дойдя до моста, Горацио почувствовал, как его начинает бить озноб. Северный ветер, принесший дождь и туман, проникал сквозь намокший мундир, заставляя прибавить ходу, чтобы поскорей добраться до гостиницы. Последние полквартала капитан промчался шагом, весьма напоминающим рысь жеребенка. Только закрыв за собой дверь и ощутив блаженное тепло камина, он немного расслабился и перевел дыхание. Полная хозяйка выглянула из кухни, заметила постояльца и вышла ему навстречу, вытирая руки о засаленный передник.

— Добрый вечер, господин капитан.

— Добрый вечер, миссис Догерти.

— Да вы насквозь промокли, сэр! — хозяйка всплеснула руками в порыве искреннего или притворного участия.

— Ничего страшного, миссис Догерти, — Хорнблоуэр в смущении отвернулся.

— Ну нет, сэр! Хоть вы и капитан, а простудиться можете так же просто, как и любой другой. Идите-ка к себе сейчас и переоденьтесь в сухое, а я через пять минут поднимусь, принесу вам горячего грога и заберу ваш мундир. Я его высушу, выглажу, а завтра утром он будет как новенький.

Хорнблоуэр сделал слабую попытку отказаться, но слова хозяйки звучали соблазнительно. Поэтому он не стал долго спорить и поднялся наверх в свои «апартаменты». Миссис Догерти оказалась точной: ровно через пять минут раздался стук в дверь, и она возникла на пороге с подносом в руках, на котором стоял солидных размеров кувшин и стакан. Из узкого горлышка кувшина поднимался пар. К этому времени Хорнблоуэр успел уже сбросить промокший мундир и сменить сорочку и штаны. Он поблагодарил хозяйку за заботу, позволил ей забрать мундир и, после ее ухода, блаженно раскинулся в единственном кресле. Он подозревал, правда, что эта услуга непременно будет внесена в счет, но думать об этом как-то не хотелось. Налив стаканчик горячего напитка, он стал неторопливо потягивать грог, чувствуя, как с каждым глотком по телу разливается тепло.

Просмотрев прихваченный с собой газетный листок и не найдя в нем больше ничего интересного, Хорнблоуэр еще раз прочитал рапорт Колдера. Сухие цифры говорили сами за себя. По количеству кораблей и огневой мощи объединенный франко-испанский флот превосходил его эскадру, по меньшей мере, вдвое. Если уж кого-то и следовало отдавать под суд в этой ситуации, так это Вильнева. Хорнблоуэр сомневался, что Наполеон решится на смену командующего, но не мог и отбросить такого варианта, особенно, если Вильнев не проявит себя в дальнейшем. Французский адмирал наверняка и сам понимал, что его судьба и карьера висят на волоске, так что от него можно было ожидать любого отчаянного шага в попытке восстановить свое доброе имя в глазах императора.

Грог оказался не только горячим, но и крепким, — хозяйка, очевидно, не пожалела рома. Капитана неудержимо потянуло в сон. Он еще нашел в себе силы раздеться и улечься в постель и сразу же провалился во тьму…

Неожиданный холодный душ с потолка прогнал остатки сна окончательно. Хорнблоуэр оделся, мимоходом посмотрел в зеркало и решил побриться для начала. Приоткрыв дверь, он прислушался. Снизу доносились шаги и какое-то позвякивание — верный признак того, что хозяйка уже встала.

— Миссис Догерти, — позвал он. — Не могли бы вы принести мне горячей воды?

— Через пять минут, господин капитан, — откликнулась хозяйка.

Немного поразмыслив, Хорнблоуэр решил не особенно пенять на дыру в потолке. Вчера вечером миссис Догерти отнеслась к нему с заботой, поэтому он решил ограничиться простым замечанием и не поднимать скандала. Можно было, конечно, съехать отсюда и подобрать что-нибудь получше, но тогда и платить придется дороже, а ведь неизвестно, сколько времени ему еще придется провести в Лондоне.

— Доброе утро, сэр. Вот вам горячая вода, — объявила хозяйка, бочком протискиваясь в дверь с кувшином в руках.

— Доброе утро, миссис Догерти. Благодарю вас. К сожалению, сегодня ночью на меня лилась холодная вода. Будь она теплой, я бы наверное до сих пор спал.

Хозяйке хватило одного взгляда на потолок и промокшую постель, чтобы оценить размеры катастрофы. Хорнблоуэра немного удивила ее реакция. Он ожидал хотя бы извинений и не был готов к потоку проклятий и угроз в адрес неизвестного ему Бинки, которыми она разразилась. Ее и без того красное лицо сделалось угрожающе-багровым, глаза метали молнии, она потрясала кулаками, не умолкая ни на секунду и призывая на голову Бинки самые страшные кары, от членовредительства до повешения.

— Проклятый пьяница! Скотина!.. Негодяй… Прошло несколько минут, прежде чем достойная женщина немного успокоилась и смогла объяснить капитану нормальным языком, что виновником всех неприятностей был местный кровельщик Бинки, который только на прошлой неделе чинил ей крышу, взял за работу шиллинг и бутылку джина и клялся всеми святыми, что крыша не потечет до Страшного Суда.

— А я — бедная одинокая вдова, сэр, — продолжала причитать хозяйка, — и не могу сама лазить по крышам и проверять, что он там мне понаделал. И сынка не пошлешь, — он у меня плохо соображает, хотя душа-то у него добрая…

Разъяренная миссис Догерти не очень походила на бедную беззащитную вдову, так что Хорнблоуэр не завидовал бессовестному Бинки, когда тому придется держать ответ. Бурный темперамент хозяйки произвел на него такое впечатление, что он мысленно поздравил себя с решением не поднимать скандала, а то, чего доброго, и ему могло достаться. Миссис Догерти, тем временем, собрала постельное белье и унесла его вниз, пообещав чуть позже прислать сына и передвинуть тяжелую кровать в безопасное место.

— А этого подлеца Бинки, — заявила она на прощание, — я заставлю сегодня же переконопатить всю крышу, и пусть он не надеется, что получит от меня хоть глоток!

Пока Хорнблоуэр умывался и приводил себя в порядок, за окном заметно посветлело. Он выглянул в окно и с удовлетворением отметил, что дождь прекратился. На улице по-прежнему было пасмурно, но среди облаков можно было разглядеть редкие голубые просветы чистого неба. За дверью послышались тяжелые шаги и стук. Капитан открыл дверь и впустил сына миссис Догерти. Тот принес почищенный и отглаженный мундир и глупо оскалился, когда Хорнблоуэр сунул ему полпенса за труды. Затем он подошел к массивной кровати и без малейшего напряжения передвинул ее в противоположный угол, вызвав невольное восхищение капитана, так как кроватка-то весила, пожалуй, ничуть не меньше полевого орудия среднего калибра. Такого парня в орудийную прислугу — цены бы ему не было. Жаль только умом слабоват.

Покончив с передвижением мебели, сын миссис Догерти убрался восвояси, а Хорнблоуэр приступил, наконец, к бритью — самому ненавистному для него занятию в жизни. Не то чтобы флотские уставы запрещали отпускать бороду — в Королевском Флоте служило немало капитанов-бородачей, — просто у него не было другого выхода. Однажды, еще в бытность свою лейтенантом, Горацио попробовал последовать примеру одного из сослуживцев, неизменно отпускавшего роскошную бороду в каждом более или менее продолжительном плавании. Результат оказался настолько плачевен, что Хорнблоуэр раз и навсегда зарекся от подобных экспериментов. Выросшая у него за пару недель бороденка была рыжеватой, редкой и более того — напоминала козлиную. Услышав как-то за спиной смешки матросов, он решительно сбрил чахлую поросль и с тех пор предпочитал ежедневные мучения перед зеркалом, усугублявшиеся к тому же девичьей нежностью его кожи.

В это утро Горацио ухитрился порезаться лишь однажды, да и то чуть-чуть. Настроение у капитана заметно поднялось, и в гостиную он спустился в значительно лучшем расположении духа, нежели при пробуждении. Словно желая искупить свою вину, хозяйка приготовила чудесный завтрак: тосты, яичницу с беконом, ароматное свежее масло и клубничный джем. Завершала все это великолепие огромная чашка дымящегося кофе. Если учесть, что в прошлый раз Хорнблоуэру подали подсохший сыр, черствый хлеб и какую-то бурду неопределенного цвета и вкуса, сегодняшний завтрак можно было смело назвать «лукулловым пиршеством» [9]. «Впрочем, — мелькнуло в голове Хорнблоуэра, — завтрак, скорее всего, просто стал защитной реакцией миссис Догерти на угрызения ее cовести за испорченный сон постояльца». Как бы то ни было, после трапезы капитан полностью простил в душе негодника Бинки и даже дал себе мысленное обещание сунуть тому пару пенсов на выпивку, если, конечно, когда-нибудь доведется встретиться с ним.

Испустив вздох глубокого удовлетворения, Горацио блаженно откинулся на спинку кресла, и в этот момент с улицы донесся стук колес подъезжающего экипажа. Спустя минуту дверь гостиницы распахнулась, и на пороге показался, к вящему удивлению капитана, м-р Барроу, Второй Секретарь Адмиралтейства, собственной персоной. Одет он был, по обыкновению, в меру консервативно, но в полном соответствии с модой. Если у м-ра Барроу имелись какие-либо мысли относительно убожества выбранного капитаном пристанища, они никак не отразились на его холеном, чисто выбритом, бесстрастном лице. Он коротко поклонился и сразу же перешел к делу.

— Доброе утро, капитан. Рад видеть, что вы уже закончили завтрак.

— Доброе утро, сэр. Я полностью к вашим услугам.

— Ну вот и отлично, — усмехнулся Барроу. — Как вы смотрите на небольшую прогулку по сельской местности?

— По сельской местности? — осторожно переспросил капитан.

— Совершенно верно. Мы навестим одного человека, который может оказаться крайне полезным в предстоящем всем нам деле.

— И кто же это? — заинтересованно спросил Хорнблоуэр.

— Его зовут граф Миранда. Между прочим, весьма прелюбопытный субъект, — ответил Барроу. — Но я не буду сейчас утомлять вас подробностями, м-р Хорнблоуэр, очень скоро вы сами все увидите и услышите. Пусть граф Миранда станет для вас маленьким сюрпризом. Если вы готовы, карета ждет…

Капитан на минуту поднялся наверх в свою комнату, чтобы прихватить кое-какие мелочи, и вскоре они уже ехали по лондонским улицам в удивительно просторном и удобном экипаже, путешествие в котором, по сравнению с почтовой каретой, представлялось верхом комфорта. Мягкие сиденья, обитые кожей, бесшумно закрывающиеся дверцы с большими окошками, колеса на мощных рессорах — все это производило впечатление не обычной дорожной кареты, а самого настоящего дома на колесах.

— Эта карета принадлежит м-ру Марсдену, — сообщил Барроу в ответ на невысказанный интерес в глазах Хорнблоуэра. — Он заплатил за нее две тысячи гиней.

Горацио воспринял информацию молча, но подумал, что для чиновника у м-ра Марсдена слишком широкие замашки. Впрочем, он тут же устыдился своих мыслей. В конце концов, кто он такой, чтобы судить незнакомого, в сущности, человека? Что он знает о Марсдене, кроме общеизвестных фактов? Может, он обладает огромным состоянием, а служит исключительно из патриотических соображений.

— Нет, у м-ра Марсдена не имеется золотых приисков, — продолжал Барроу, с удивительной прозорливостью угадав ход мыслей своего собеседника. — Он живет только на жалование и крошечную ренту. Карета лишь формально является его собственностью. Она куплена на деньги из специального фонда Адмиралтейства и предназначена, помимо придания должной значительности персоне Первого Секретаря, как раз для таких поездок, как сегодня у нас с вами.

Хорнблоуэр не очень понял последние слова м-ра Барроу, но не стал задавать вопросов. Ему становилось все яснее, что Адмиралтейство, кроме непосредственно морских дел, занимается еще очень многим, о чем лучше ничего не знать. Он повернул голову и выглянул в окошко. Судя по постройкам, карета уже выехала из города и проезжала одно из предместий Лондона. Хорнблоуэр никогда раньше в этом районе не бывал.

— Долго ли нам ехать, сэр? — осведомился он.

— Час с четвертью, — ответил Барроу, также бросив взгляд за окно.

После этого короткого обмена фразами воцарилось продолжительное молчание. Хорнблоуэр, хоть и желал задать кое-какие вопросы, не считал себя вправе злоупотреблять разговорчивостью спутника. Что же касается мистера Барроу, то сей достойный джентльмен, казалось, начисто позабыл о своем соседе и погрузился в глубокое раздумье.