Во времена объединения Грузии с Россией народ разделился на две части: одни выступали против русских, другие, наоборот, были за них.
      Прошли годы и распри утихли. В каждом ущелье было поставлено начальство, суд стали вершить отдельные люди, народные собрания утратили силу.
      Был солнечный день. На южном склоне Агайта, рассыпавшись, паслись овцы. Молодой пастух Ахмат сидел на камне, поглядывая на свое стадо, и играл на свирели.
      По тропинке с перевала спускались девушки с корзинками, полными черники. Поравнявшись с Ахматом, они поздоровались с ним:
      – Пусть множится твой скот, Ахмат!
      Ахмат положил свирель на землю, встал им навстречу:
      – Дай бог вам счастья, девушки!
      Одна из девушек, Айсса, подняла свирель и с улыбкой протянула ее Ахмату. Девушки стали просить:
      – Сыграй нам, Ахмат.
      Ахмат дунул в свирель и заиграл, глядя в глаза Айссе:
      Черные камни над белой водой- Как же мне воду не пить? Черные брови грозят мне бедой – Как мне тебя не любить?
      Айсса молча смотрела на Ахмата, а он все играл, пальцы его дрожали и ему казалось, что вместо сердца у него кусок раскаленного железа.
      Бог знает, сколько времени прошло. Девушки, наконец, попрощались и ушли. Ахмат долго смотрел им вслед и видел, как Айсса, удаляясь, несколько раз оглянулась. Он весь день не мог прийти в себя. Нечаянная любовь овладела им, как осенний ветер перелетной птицей. Вечером, пригнав овец домой, ок сел у очага и долго сидел, неподвижный и молчаливый. Его хозяин, Кудайнат, войдя в дом, посмотрел на него и спросил:
      – Что с тобой, Ахмат, о чем грустишь?
      – Ни о чем, просто болит голова,-ответил Ахмат.
      Так родилась любовь Ахмата и Айссы.
      Шло время. Настала осень, пора уборки хлебов. Однажды вечером Айсса и Ахмат встретились возле тока. Они стояли, разговаривая, в тени копны и на сердце у них было светло.
      Вдруг из-за копны блеснул ствол ружья и чей-то голос гневно произнес:
      – Возьми оружие и защищайся! Ты опозорил мою сестру! Ахмат в мгновение ока взвел курок. Айсса закричала:
      – Не стреляй, Уари, это же Ахмат!
      Уари опустил ружье, постоял, опершись на него, и сказал:
      – Мне кажется, сестра, ты опозорила меня!
      – Нет, нет, Уари, клянусь тебе! Мы любим друг друга! Помолчав, Уари обратился к Ахмату:
      – Сядем, Ахмат, поговорим. Айсса мне названая сестра, ты – мой друг. Я узнал теперь, что вы любите друг друга, но у нее нет никого, кроме старого отца – ни братьев, ни сестер. Кто будет кормить старика и ухаживать за ним? Кто похоронит его? Айсса не может уйти из отцовского дома. Слушай, Ахмат, ведь у тебя нет ни дома, ни семьи, ты с детства остался сиротой. До каких пор ходить тебе в батраках? Твоя сила мне известна, ты сумеешь прокормиться и на снежной вершине. Но почему бы тебе не жить в доме отца Айссы, Дауита? У него нет никого, кроме единственной дочери, теперь будет еще и сын. А я буду вам братом.
      Ахмат ответил, задумавшись:
      – Уари, люди не очень-то жалуют бедняков… А вдруг Дауита не согласится отдать мне дочь?
      – Этим я займусь сам, положись на меня.
      Они встали. Ахмат вытащил из-за пояса пистолет и в знак дружбы подарил его Уари.
      Дауита сидел у очага, накинув на плечи старую шубу, и курил трубку, когда Уари и Айсса вошли в дом.
      – Добрый вечер, Дауита! – поздоровался со стариком Уари.
      И, недолго думая, рассказал ему об Ахмате и Айссе. Дауита хорошо знал Ахмата и не стал возражать. Тут же договорились о свадьбе.
      Подошел праздник Уастырджи, Джиуаргуба. Все работы были закончены, народ радовался изобилию. Повсюду шумели свадьбы, молодожены не могли налюбоваться друг другом. 06венчались и Айсса с Ахматом.
      Ахмат получил от Кудайната плату за свои труды – шестьдесят баранов – и стал жить своим домом.
      Чего только не делает сильный, чего только не терпит бедняк!
      Бибо Губарты служил стражником у начальства и от его имени распоряжался простыми людьми. Однажды он явился в село и стал с криками собирать людей на работу к начальству. В этот день Ахмат был со скотом в горах. Старый Дауита сидел у ворот, покуривая трубку. К нему подъехал Бибо и закричал:
      – Сейчас же запрягай волов и отправляйся возить сено для начальника.
      – Ради бога, оставь нас сегодня, – ответил старик, – лучше мы отработаем р другой день. Зятя здесь нет, а у меня не хватит сил, я не справлюсь.
      Бибо был человеком чванливым и несдержанным. Он поднял кнут и хлестнул старика по лицу, и у того по губам потекла кровь. Но Дауита был из рода Тогузата, которые не прощают удара. Он выхватил нож, висевший на поясе, и по рукоять вонзил его в жирное брюхо Бибо. Тот опрокинулся навзничь. Остальные стражники набросились на старика, связали ему руки и увезли.
      Вечером Ахмат вернулся домой. Войдя во двор, он увидел плачущую Айссу. Узнав, в чем дело, он тяжело опустился на топчан и долго сидел, размышляя. Наконец, он сказал:
      – Надо идти к начальству, другого выхода нет. Ахмат хорошо представлял себе, что такое начальство, но другого выхода, действительно, не было.
      Утром он взял восемьдесят рублей – все деньги, какие у него были – и отправился в дорогу. Первый, к кому он обратился, был Пиран, служивший у русского начальника переводчиком. В полдень Ахмат вошел в дом Пирана и издали поздоровался с ним. Пиран сидел за столом, листая какие-то потрепанные книги. Наконец, он поднял голову и спросил:
      – Что тебе нужно? – и важно нахмурил брови.
      – Мне нужна твоя помощь, дай бог тебе здоровья! В это время вошел стражник Елизбар и обратился к Пирану:
      – Из Тырсыгома пригнали ягнят, куда их деть?
      – Их матки с ними?
      – Нет.
      – Что же, теперь слушать их блеянье? Пойди, скажи, чтобы маток тоже пригнали.
      Елизбар вышел. Ахмат, сняв шапку, стоял у двери и ждал ответа. Пиран еще долго листал свои книги. Наконец, он отодвинул их в сторону и повернулся к Ахмату:
      – Говори, что тебе? Ахмат подошел поближе.
      – Я по делу Дауита. На бедняка, говорят, камень и вверх катится, но, может, удастся как-нибудь помочь ему? Если нужны деньги, то за этим дело не станет.
      Услышав о деньгах, Пиран встал.
      – Он убил очень важного человека, лишил начальника правой руки. Но, я думаю, для любой раны можно найти лекарство. Есть ли у тебя что-нибудь, с чем мы можем пойти к начальству.
      Ахмат, опустив руку в карман, ответил:
      – Сейчас у меня есть восемьдесят рублей. Но, если надо, я продам свой скот и принесу, сколько ты скажешь.
      Пиран сел за стол и вновь погрузился в свои книги. Ахмат, не дождавшись ответа, сказал:
      – Возьми пока эти восемьдесят рублей, а завтра я принесу, сколько нужно.
      Пиран понял, что есть возможность хорошо поживиться.
      – Дело не будет ждать, пока ты найдешь деньги. Если ты собираешься взять их в долг, то это можно сделать и здесь. Вон, у армянина Иуане денег куры не клюют. Если хочешь, пошлем за ним.
      Делать было нечего, Ахмат согласился. Послали человека, и через короткое время появился толстый армянин. Он водил дружбу с начальниками и те, когда требовались деньги, всегда прибегали к его помощи.
      Пиран пошептался о чем-то с Иуане, тот кивнул головой и сказал Ахмату:
      – Я дам тебе триста рублей на месяц, но если ты не вернешь их в срок, к твоему долгу каждый день будет прибавляться по десять рублей.
      Холодок пробежал по телу Ахмата, но он знал, что его тестя ждет Сибирь, и вынужден был согласиться, только сказал:
      – Плохо, что вы даете мне такой короткий срок. Пиран закричал на него:
      – Да ты, я вижу, хотел отделаться пустыми словами в таком серьезном деле!
      Составили бумагу. Какой-то солдат расписался за Ахмата, армянин забрал расписку и отсчитал Пирану деньги. Тот положил триста восемьдесят рублей в карман, похлопал Ахмата по плечу и сказал:
      – Не волнуйся, я займусь этим делом.
      Ахмат уехал домой.
      Через неделю стало известно, что Дауита очень плох и умирает в тюрьме. Ахмат отправился туда, но к его приезду Дауита уже умер. Чтобы получить тело, требовалось разрешение врача. Ахмат попросил Пирана помочь ему забрать покойника. Пиран, чтобы Ахмат не вздумал требовать свои деньги назад, сказал, что забрать тело почти невозможно, потому что Дауита, якобы, умер от заразной болезни.
      Через два дня он принес Ахмату какую-то бумажку.
      – Ты знаешь, сколько пришлось отдать за эту бумагу? – сказал он.- Из всех твоих денег осталось только десять рублей, остальные все пошли в дело. Как много берут эти начальники! – добавил он, сокрушенно покачав головой.
      Ахмат взял бумагу, получил тело покойного и отвез домой. Там его оплакали и похоронили.
      Кто и когда смог вырвать кусок из волчьей пасти? Пиран не вернул Ахмату ни копейки. Ахмат сумел вовремя выплатить долг, но он плохо разбирался в денежных делах, и расписка осталась у армянина.
      Прошло около двух лет. Однажды у ворот Ахмата остановился пристав с пятью стражниками. К ним вышла Айсса, поздоровалась и сказала:
      – Хозяина сейчас нет, он в горах со скотом, но дом наш здесь, входите, угоститесь, чем бог послал.
      – Пристав не стал с ней разговаривать, повернул коня и направился на пастбище. Подъехав к пастухам, од приказал старшему из них: .-Отбери овец Ахмата, их надо описать и продать с торгов в возмещение долга.
      Ахмат, опершись на ружье, воскликнул:
      – Как, ведь я давно вернул долг! Вы что, хотите, чтобы я платил второй раз?!
      Пристав достал из сумки какую-то бумагу и показал ее Ахмату:
      – Ты должен был армянину триста рублей и не вернул их вовремя. Согласно договору, долг твой рос и теперь составляет семь тысяч.
      Напрасно Ахмат призывал в свидетели пастухов, которые видели, как он вернул Иуане все деньги.
      – В денежных делах главное – расписка, а не свидетели, – ответил пристав.
      Овец Ахмата отобрали, пристав пересчитал их и велел гнать вниз. Ахмат никак не мог поверить, что у него и вправду отнимут его овец, за которыми он ходил, как за малыми детьми. Но, увидев, что их угоняют, он бросился следом и повернул овец обратно. Пристав крикнул стражиикам:
      – Бейте его!
      Те начали хлестать Ахгата нагайками, но грянул выстрел и один из стражников свалился с лошади. Ахмат выхватил кинжал, и второй стражник скорчился на земле. Остальные трое зарубили Ахмата саблями и угнали овец.
      Пастухи положили тело Ахмата на носилки и отнесли домой. Собрался народ. Люди оплакали гибель Ахмата, похоронили его, сказав: «Светлая тебе память, ты умер, как мужчина!», и разошлись. Долго еще из осиротевшего дома слышались плач и причитания Айссы.
      Ее лицо покрылось смертельной бледностью, глаза не просыхали от слез, сердце почернело от горя. Она худела изо дня в день и плакала, не переставая. Через неделю стало ясно, что она лишилась рассудка. Повесив на себя шашку Ахмата, она ходила по улицам, крича:
      – Кто убил Ахмата? Кто убил Ахмата?!
      Разум окончательно покинул ее, она бродила по горам и никто не мог ее удержать. В ночь под новый год она опять ушла из дому и над рекой Урсдон ее растерзали волки.
 

 
      Когда-то в Ганисе жили пять фамилий: Тогузата, Сачината, Гадиата, Дзестелта и Дзгойта. Это был работящий народ, они ни в чем не знали недостатка, любили друг друга и жили дружно, как одна семья. Они щедро делились своим достатком с бедняками, тянувшимися к ним со всех сторон, и относились к чужим так же приветливо, как и к своим.
      Однажды в Ганис пришли муж и жена: его звали Дзанаспи» ее-Дыса. Им отдали какой-то курятник на краю села, и они поселились там. Дыса была мастерица на все руки, Дзанаспи – искусный сказитель, и люди полюбили их.
      Когда Грузия присоединилась к России, русские войска стали двигаться на юг, в горах началось строительство дорог. Как-то зимой жители Ганиса, по одному человеку от каждого дома, отправились на дорожные работы. Дзанаспи пошел вместе со всеми.
      На склоне Гордзле его снесла лавина и далеко внизу он разбился об скалы. Ночью был сильный снегопад, дул северный ветер. Одна за другой сходили с грохотом лавины, и труп Дзанаспи оказался похороненным под снегом на дне ущелья.
      Через три дня выглянуло солнце. Мир сверкал белизной, лишь кое-где по склонам чернели стены домов. Дыса стояла у двери, глядя в сторону перевала: она ждала Дзанаспи. С забора в ее сторону, словно вестник беды, каркала ворона.
      «Не случилось бы чего. с моим мужем», – подумала Дыса,
      Тей временем появился человек с вестью о том, что Дзанаспи унесла лавина. От причитаний Дыса растаяли бы камни, превратившись в слезы. Но и камни были скрыты под толстым слоем снега. Люди, поднявшись по тревоге, отправились в горы и три дня провели в поисках, раскапывая снег. Но найти Дзанаспи не удалось, и он до весны.остался лежать в ущелье. Дыса каждый день отправлялась на поиски, но все напрасно: она тоже не смогла найти тело мужа.
      Но вот день стал удлиняться, пригрело солнце, пришла весна. Снег начал таять, и однажды кто-то увидел в ущелье тело Дзанаспи. У Дыса не было ничего, поэтому соседи похоронили Дзанаспи за свой счет, устроили по нему поминки, сказали:
      «Светлая тебе память!», и разошлись. Долго еще из осиротевшего дома слышались рыдания Дыса.
      Дыса в знак траура надела.на себя грубошерстную рубаху и в течение года не прикасалась к скоромному. Через год она с помощью соседей устроила поминки в знак снятия траура, после чего продолжала жить в бедности в своем убогом углу. Она была уже немолода, но и старой ее нельзя было назвать. Впоследствии многие сватались к ней, но она не соглашалась и жила в одиночестве.
      Как раз в это время у начальника Косетского округа служил возницей Мацка Мирикаты. Он научился кое-как читать, кое-что умел говорить по-русски и, очень этим гордясь, смотрел на людей сверху вниз. Если надо было обратиться к русскому начальству или дать взятку, его просили быть посредником. Постепенно Мацка стал правой рукой начальника. В народе он получил кличку «Лисиц», многие так и обращались к нему, хоть его и передергивало при этом.
      Мацка часто бывал в Ганисе. В дни праздников он постоянно крутился там, не пропуская ни одного застолья, скромно присаживаясь с краю. Небольшого роста, худощавый, с большим горбатым носом, глубоко посаженными серыми глазами, тонкими губами, с торчащими густыми усами и бровями, он был похож на черта.
      Ему понравилась Дыса и он решил посвататься к ней. Он стал еще чаще бывать в Ганисе, надеясь как-нибудь сблизиться с Дыса, но не смог ни разу даже поговорить с ней, потому что она, сразу сообразив, что у него на уме, избегала его. Мацка был закоренелым холостяком, он состарился, подбирая объедки своих хозяев, и одному богу известно, почему к старости ему взбрело в голову жениться.
      Как-то летом вышел указ переписать все население и Мацка с приставом отправились в Ганис. По дороге Мацка сказал приставу:
      – В Ганисе мне понравилась одна вдова. Вот если бы ты помог мне просватать ее1
      Пристав ответил, глядя вдаль:
      – По нынешним законам для этого требуется ее согласие. Если она не будет возражать, то это сделать очень легко.
      – Она, как я понял, не особенно этого хочет, но если ты припугнешь ее, то, думаю, согласится.
      – Хорошо, посмотрим, – ответил пристав.
      Приехав в Ганис, они остановились у священника. Молодой черноусый пристав сидел за столом и, звеня медалями, листал какието толстые книги. Напротив нйго сидел, как сыч, волосатый священник, меланхолично перебирая четки. Его жена, временами поглядывая на пристава, крутилась по углам, собирая на стол. Она то садилась рядом с мужем напротив пристава, то снова вскакивала, как будто ее что-то жгло. Вид пристава явно приводил ее в волнение.
      Мацка, похожий на старого черта, стоял рядом с ними, время от времени выкрикивая в дверь имена тех, кого называл пристав. Началась перепись. Через некоторое время пристав, откинувшись на спинку стула, сказал:
      – Э-э… Позови-ка сюда эту вдову! Мацка вышел и вернулся вместе с Дыса. Она остановилась в дверях. Пристав сказал ей:
      – Поговори-ка вот с батюшкой.
      Священник, заранее предупрежденный, встал и вышел с ней за дверь.
      – Привалило тебе счастье, Дыса, – сказал он ей. – До сих пор в твоей жизни не было ничего хорошего, а вот теперь бог увидел тебя. Видно, какой-то ангел помогает тебе. На тебе хочет жениться Мацка!
      – Пусть проклявший тебя страдает до того дня, когда я выйду замуж! Я ведь уже старуха, какое мне время думать о замужестве?
      – Не упорствуй, Дыса! Перед тобой открывается жизнь, а ты бежишь от нее! В наше время все зависит от начальства, а Мацка им как сын родной. И денег у него много.
      – Нет, нет, дай тебе бог здоровья, не говори мне о нем. Пусть ему пойдут впрок его деньги. А начальство- что мне до него?
      – Не говори так! Не дай бог, если они разгневаются на тебя! Ведь тебя сгноят где-нибудь, никто и не узнает, куда ты делась.
      – Бог мой! Да неужели они такие звери, что и человека могут погубить?
      – Они не звери, но имеют власть над людьми и вольны делать с ними все, что угодно.
      Дыса опустила глаза и сказала:
      – Пусть делают, что хотят, ведь даже змея не жалит без причины. Я замуж не пойду.
      – Я говорю тебе, как родной дочери: смотри, не ошибись. А там дело твое.
      – Дай бог здоровья твоей дочери, но я замуж не собираюсь. Священник вернулся в дом и передал приставу весь разговор. Дыса направилась было домой, но пристав велел вернуть ее. Когда она вновь появилась в дверях, он спросил ее:
      – У тебя есть билет?
      – Какой билет?
      – Вид на жительство.
      – Да ведь меня все здесь знают! Спроси вот у священника, с каких пор я здесь живу.
      – У священника свои дела, у меня – свои. Я в этом округе начальник, и должен делать то, что мне предписывает закон. Те, у кого нет билета, подлежат аресту.
      – Так в этом селе ни у кого нет билета, что же, ты всех их арестуешь?
      – А это уж не твое дело. У тебя нет билета, и я пока арестую тебя.
      Дыса отвели в какой-то хлев и заперли там на замок, Три дня, пока продолжалась перепись, ее продержали там. Через три дня ее снова привели к приставу.
      – В какой срок ты сможешь представить билет оттуда, где жила раньше? – спросил пристав.
      – Какой там билет? Разве князья дадут мне билет, ведь мы бежали от них!
      – Еще лучше! Так ты из абреков?!
      – Я не из абреков. Князь хотел продать нас вместе с, мужем, н мы бежали от него.
      – Какая разница, почему вы бежали! Любой, кто бежал от хозяина – разбойник. Уж теперь-то тебя обязательно надо связать и отправить обратно к князю.
      Дыса связали и пристав отправил ее к князю, написав ему записку:
      «Возвращаем вам женщину из беглых холопов. Прошу не отсылать ее никуда, она нам еще понадобится, мы выкупим ее у вас».
      Перепись закончилась, и пристав с Мацка уехали. Через несколько дней пристав дал Мацка бумагу, и тот отправился выкупать Дыса у князя. Мацка заплатил князю пятьдесят рублей и купил у него Дыса.
      Волей-неволей она стала женой Мацка. Они жили, как собака с палкрй, ничего друг другу не прощая. Мацка надеялся силой добиться ее любви и каждый день бил ее. А Дыса ненавидела его, не подходила к нему близко и он ни разу не слышал от нее доброго слова.
      Так они жили. Мацка по-прежнему служил возницей, а Дыса стирала для господ белье.
      Вскоре вышел указ о том, чтобы все, кто не обвенчан в церкви, обязательно сделали это. Мацка и Дыса не были обвенчаны. Мацка с приставом отвезли ее в Ганис и буквально силком загнали в церковь. Мацка сунул священнику в руку пять рублей и тот обвенчал их.
      Шли годы. В Косете сменилось начальство. Новое не было расположено к Мацка, в Косете для него уже не было места, и ему пришлось поселиться в Ганисе, в курятнике Дыса. Мацка, привыкший есть за одним столом с начальством, требовал, чтобы и Дыса кормила его тем же. Но разве могла Дыса кормить его изысканными блюдами? А Мацка постоянно бил ее за это. Дыса много раз обращалась в церковный суд, но ответ всегда был один и тот же: «Кого соединил бог, тех люди не властны развести». И ей приходилось, плача, возвращаться домой ни с чем.
      Мацка болтался по свадьбам и поминкам. Однажды, возвращаясь с попойки, он, пьяный, свалился со скалы. Люди принесли его труп домой, похоронили и разошлись.
      Дыса еще несколько лет прожила в свое удовольствие, хоть в бедности, но свободной, а потом умерла и она.
 

 
      В те времена, когда Россия, после присоединения к ней Грузии, укрепляла свою власть на Кавказе, в Алагирском ущелье, в селении Нузал, жил бедный человек Саукудз Сауаты с женой своей Саниат. Саукудз мечтал о сыне, но у них долго не было детей.. Наконец, через несколько лет его жена забеременела.
      Однажды ненастной зимней ночью Саукудз сидел у огня, накинув на плечи старую шубу. За дверью бушевала снежная буря, в очаге, вспыхивая неровным пламенем, горел хворост. В углу на соломенном тюфяке лежала Саниат. Она стонала, держась руками за живот – ей пришло время рожать. Соседские женщины, собравшись вокруг нее, старались подбодрить ее и помогали ей, как могли. Прошло немного времени и Саниат родила девочку. Женщины смолкли. Наконец, одна из них произнесла:
      – Все же лучше девочка, чем совсем ничего. Саниат, застонав, ответила:
      – Женщина и рождается в черный день, и жизнь ее черна! Прошло семь дней. Саниат собрала соседок и они дали девочке имя Сафиат.
      Шло время. Сафиат росла в любви и ласке, ни в чем не зная нужды. Родители не могли нарадоваться на нее, Саукудз уже и не вспоминал, что когда-то мечтал о сыне.
      Когда Сафиат исполнилось семнадцать лет, о красоте ее уже ходили легенды. Она и вправду была красива: черные глаза и брови, чистый, высокий лоб, длинные толстые косы, тонко очерченный рот, белоснежные зубы, тонкая талия, высокая грудь – словом, всем красавицам красавица.
      Многие юноши ходили по ней с ума, к ней отовсюду приезжали сваты, но никто не мог добиться ее согласия. Отец тоже не хотел пока никому отдавать ее. Он гордился красотой дочери и не видел вокруг ни одного человека, который был бы, по его мнению, достоин ее.
      Неподалеку от Нузала, в Алагирских горах, жил Бибо из рода Тулата, смелый человек, отличный наездник. У него повсюду были друзья – в Чечне, Ингушетии, Кабарде. Тулата издавна были в кровной вражде с Сауата, родом Саукудза, но случилось так, что Бибо и Сафиат полюбили друг друга. Им приходилось скрывать свои чувства и никто из людей не знал об их любви. Бибо не смел и подумать о том, чтобы послать сватов в дом кровников.
      В те же годы жила в Ардоне старая вдова по имени Айсат. У нее не было никого, кроме единственного сына Гади. В доме Айсат часто останавливались приезжие русские – чиновники и торговцы. Айсат радушно принимала их, надеясь, что они в конце концов обучат ее сына своему ремеслу. И в самом деле, Гади очень быстро научился говорить по-русски и мало-помалу начал разбираться в коммерции.
      Стараниями Айсат Гади сдружился с начальством и те всюду брали его с собой. Однажды Гади вместе с приставом поехал в Нузал. Был какой-то праздник, молодежь танцевала на площади и среди танцующих Гади увидел Сафиат. Ее красота поразила его. Словно окаменев, стоял он посреди праздничной толпы, не отводя глаз от плывущей в танце Сафиат.
      С тех пор Гади стало трудно узнать. Он днем и. ночью думал о Сафиат, бросил все дела и жил только своей любовью. Его мать, женщина старая и умная, сразу догадалась, в чем дело. Узнав, что сын влюблен в бедную горскую девушку, она сказала ему:
      – Счастье не придет к тебе само. В наше время счастлив тот, кто богат.
      Слова матери понравились Гади и он с еще большим усердием занялся коммерческими делами.
      Один хитрый человек из Нузала, по имени Кукуш, каким-то образом узнал» о том, что Гади влюблен в Сафиат. Кукуш стал часто появляться в Ардоне. Он приходил к Гади с рассказами о Сафиат, поэтому дверь дома Гади была всегда для него открыта и там его всегда ждало угощение.
      Как-то Гади снова отправился с приставом в Нузал и по дороге рассказал ему о своем намерении посвататься к Сафиат. Приставу было приятно узнать, что его друг собирается жениться, ион обещал Гади свою помощь.
      Когда они приехали в Нузал, пристав попросил устроить танцы. Собралась молодежь, начали танцевать, но что-то не клеилось, словно чего-то не хватало. Наконец, появилась Сафиат, подошла к танцующим и стала среди девушек. Все оживились, как будто только ее и ждали. Веселье вспыхнуло с новой силой и эхо в горах вторило звукам гармоники.
      У Бибо в тот день были гости из Ингушетии, он пришел с ними. Кукуш, избранный распорядителем, старался сделать так, чтобы Сафиат все время танцевала с Гади, и когда Бибо попытался вывести в круг одного из своих гостей, Кукуш стал выталкивать его. Бибо, разгневавшись, схватил Кукуша н вышвырнул его из круга. После этого веселье расстроилось, все разошлись, но на ныхасе люди долго еще издевались над Кукушем, позорно изгнанным с танцев. Тот, обозленный, поклялся, что не простит Бибо этого оскорбления.
      Тем временем пристав встретился с Саукудзом и сказал ему, что Гади просит выдать за него Сафиат, и что это очень хорошо, потому что Гади, имея друзей среди начальства, будет поддержкой Саукудзу. В те времена мало кто решился бы возразить приставу, Саукудз тоже не стал возражать, только заметил:
      – Это еще зависит и от дочери, захочет ли она… Кукуш, затаив против Бибо злобу, искал способа, чтобы посчитаться с ним. Однажды, спрятавшись среди камней у родника, откуда Сафиат обычно брала воду, он подслушал ее разговор с Бибо и понял, кто перешел дорогу Гади.
      В тот же день он поехал в Ардон и рассказал Айсат и Гади все, что слышал. Айсат ласково приняла Кукуша и хорошо угостила его.
      – Кукуш, – сказала она, – я сделаю так, чтобы Бнбо был наказан за причиненное тебе зло. Но для этого ты должен будешь подтвердить все, что Гади завтра скажет начальству о Бибо.
      Кукуш согласился. Айсат обратилась к Гади:
      – Отнять невесту-все равно, что отнять душу. Пусть не пойдет тебе впрок мое молоко, если ты не сумеешь натравить власти на Бибо и тем отомстить за свою обиду!