— Как не существует? — беспомощно бормочет Генка, — не может такого быть… То есть я сама сначала думала, что не существует, но Берен сказал…

— Берен? — переспрашивает девушка.

— Ну да… Он сказал, что между нашими мирами образовалась как бы связь, ну, потому что так иногда бывает, очень редко, и теперь они находятся в равновесии, и если…

— Берен сказал?

— Ну да!

— Так он… он здесь?

— Я же говорю. Его Гэндальф попросил, потому что тут такое творится. А то Арагорн у нас уже есть, только от него никакого толку, потому что он придурок и вообще женщина, а кто-то же должен отбиваться от назгулов, и…

Девушка молчит. Потом она решительным жестом откидывает назад волосы. У Генки перехватывает дыхание.

Такого она еще не видела.

Если бы эта девушка вышла на улицу — даже в бесформенной больничной рубахе, ее пришлось бы тут же арестовать, потому что она представляла собой опасность для городского транспорта. Водители, ослепленные ее красотой, наверняка теряли бы управление.

Генка чувствует себя хоббитом. То есть маленьким, кургузым хоббитом с волосатыми ногами.

Такие люди вообще не должны существовать, думает она, иначе остальным придется просто повеситься.

— Я — Лутиэнь, — говорит девушка.

— Но… что же ты здесь делаешь? Здесь, в больнице?

— Живу, — Лутиэнь вновь чуть заметно пожимает плечами, — говорю же, это не такое уж плохое место. Здесь никто не спрашивает тебя, кто ты такая. Крыша над головой, регулярное питание, три раза в день, между прочим. Летом даже позволяют погулять по саду.

— Кстати, — говорит Генка, — насчет питания…

— Обед сразу после обхода, — говорит Лутиэнь.

— Если бы мы могли отсюда выйти…

— Но мы можем отсюда выйти, — тонкие брови Лутиэнь удивленно приподнимаются, — в любой момент. Только — куда? Зачем?

— Я же тебе говорю, — начинает горячиться Генка, — чтобы спасти мир! Это Саурон! Он хочет попробовать еще раз! Говорят, иногда, очень редко, это может получиться! Он проник сюда и все устроил, тут, у нас, можно все устроить, потому что… ну, потому что мы в вас играем, одним словом. А игра стала реальностью. Постепенно. Черт, да ты на мои ноги посмотри! Думаешь, они всегда такими были?

— Выглядит убедительно, — говорит Лутиэнь, и Генке делается почему-то обидно.

— Но ты знаешь, — продолжает Лутиэнь, — ты в чем-то ошибаешься, хоббит. У Саурона ничего не получится потому, что самого Саурона нет. Ничего нет. Все это выдумка, хоббит. Один человек выдумал, а вы поверили.

— Но ты же есть!

— Это другое дело. Просто в меня поверили сильнее. Но если бы у меня был дом, если бы… там, в тех лесах… золотых лесах… неужели ты думаешь, я бы жила здесь? Где нет ни солнца, ни воздуха. Одно только ржавое железо. А я так не люблю ржавое железо! У меня от него сразу начинает болеть голова. Здесь есть речка Кровянка, знаешь? Она течет тут, совсем рядом. Они думают, это просто название) но я же вижу, какая в ней бывает вода. А знаешь, кто живет в здешних лесах? В тех самых, куда они ездят на эти свои пикники, на шашлыки, на этих своих машинах! Кто укрывается в гиблых местах? А на свалках? А в старых подвалах? Нет? Тебе повезло!

— У каждого мира — своя магия, — рассудительно говорит Генка.

— Да, но у вашего она какая-то паскудная. Так вот, если бы Средиземье существовало, неужели ты думаешь, что я жила бы здесь? Мы бы с Береном…

— Кстати, — говорит Генка, — насчет Берена! Я его видела буквально пару часов назад. Он отбивался от урук-хаев Сарумана. Мечом р-раз! Ка-ак по столу Сарумана вдарил, так сразу перерубил! Кости хр-рясь!

— Какие кости? — с ужасом спрашивает Лутиэнь.

— А, там лежали кости всякие. А Саруман огнем ка-ак вмажет! А Берен…

Генке неловко — со стороны, наверное, кажется, будто она пересказывает тупой боевик с Джеки Чаном. Тем более учитывая, что сама она позорно смылась, о чем она Лутиэнь сейчас предпочитает не говорить. Берен ведь наверняка отбился, верно?

— Да, — говорит Лутиэнь низким грудным голосом, — Берен. А ты Уверена, что…

— Абсолютно, — говорит Генка. Потом твердо добавляет: — Если сомневаешься, просто посмотри мне в глаза.

Она откуда-то знает, что выдержать взгляд Лутиэнь будет не так-то просто. Действительно, огромные серые глаза глядят ей прямо в душу, высасывая события последних дней как очень мощный, но мягко и бесшумно действующий пылесос. Генка чувствует, как у нее начинает кружиться голова, а ее бедные мохнатые ноги отказываются подчиняться.

— Действительно, — говорит наконец Лутиэнь, — ты не врешь. Во всяком случае, ты думаешь, что ты не врешь.

— Он меня спас, когда на нас напали орки Саурона, — говорит Генка, — а я даже не знала сначала, кто он такой. Потому что это не по игре, понимаешь? А раз это не по игре…

— Значит, это на самом деле, — говорит Лутиэнь, и глаза ее разгораются страшным, невыносимым для взгляда огнем.

— Хочешь его увидеть? — напирает Генка.

— Но это же… — неУверенно лепечет Лутиэнь, — этого же не может быть. Да. Хочу.

— Тогда пошли отсюда. Если ты не врешь, что можешь выйти в любую минуту.

— Ну, конечно, могу, — говорит Лутиэнь, — ты даже представить не можешь, хоббит, как легко можно управляться с людьми. Только надо дождаться обхода.

— Только не делай им ничего плохого, — пугается Генка, потому что при всей ее неземной красоте Лутиэнь явно способна на многое.

— Что ты? — удивляется Лутиэнь, — зачем? Я его просто попрошу. Такой милый человек. Он тут же нас выпишет. И проводит до ворот. И…

— Пускай кольцо вернет, — мрачно говорит Генка.

— Конечно, вернет, как же иначе. Нужно просто уметь попросить. Понимаешь, вашим людям вовсе не надо делать плохо. Им надо делать хорошо.

Плавной, невесомой походкой Лутиэнь подплывает к желтой женщине, застывшей на больничной койке, и проводит белой фарфоровой ладонью у нее перед глазами. Женщина расслабляется, на губах у нее расцветает неУверенная улыбка, она мешком валится на сбитую постель и засыпает — с улыбкой на губах.

Генка понимает, что Лутиэнь, в принципе, гораздо опасней Черного властелина. Потому что желание сделать тебе гадость вызывает естественное сопротивление. Но как сопротивляться, если тебе делают хорошо?

— Здесь, у вас, — печально говорит Лутиэнь, — людям очень плохо. Ты знаешь — со временем они развоплощаются. Все. Потому что слишком много призраков несбывшихся надежд толпится вокруг, и каждая отъедает кусочек чьей-то жизни. Они питаются человеческой жизнью, эти призраки. Почему у вас никогда ничего не сбывается?

— Не знаю, — говорит Генка, — наверное, потому… мы и играем в Средиземье.

— Лучше бы вы изменили магическую составляющую этого мира, — говорит Лутиэнь, — тогда бы вам не понадобилось играть.

— А вот этого мы как раз и не умеем, — признается Генка, — но зато так мы сумели притянуть Средиземье к себе. Ты же знаешь, как оно бывает — когда чего-то нет… Когда очень чего-то жаждешь… Ты формируешь его.

— Наверное, — соглашается Лутиэнь, — магическое облако очень чувствительно к людским страхам и надеждам.

Она замолкает и прижимает палец к розовым губам. В замке ворочается универсальный ключ.

Они идут по улице. Солнце, уже склоняющееся к закату, ослепительно блестит на трамвайных рельсах, и рельсы текут, как золотые реки. Одежду Генке не вернули. Оказывается, ее сунули в какой-то стерилизатор, и она провоняла дустом и еще чем-то, больничным и невыносимым.

Поэтому на Генке брюки врача. Брюки ей велики, и штанины пришлось закатать. А в ремне провернуть лишнюю дырочку. Врач отдал их очень охотно *— стоило лишь Лутиэнь махнуть ресницами в его сторону. Рубашку он тоже отдал. А на Лутиэнь его, врача, медицинский халат, туго перетянутый в талии.

Генке немножко жалко врача — вот так, ни с того ни с сего оказаться закрытым в палате собственного дурдома. По крайней мере, до следующего обхода. И санитара тоже жалко. Тут уж Лутиэнь немного… Да ладно, так ему я надо, нечего было хамить.

Генка ест мороженное.

Она просто взяла его с лотка, и все. А продавщица еще и насыпала ей полную пригоршню денег — просто так, в дорогу. Чтобы угодить Лутиэнь, люди готовы сделать все, что угодно. Теперь Генка думает, не зайти ли им в какой-нибудь крутой бутик, не взять ли что-нибудь от Кардена.

Кольцо висит у нее на шее, на цепочке. У санитара на этой цепочке висел какой-то рокерский прибамбас.

— Ты представляешь, — рассказывает Генка Лутиэнь, — приходим мы на кафедру, приличный человек, доктор наук, преподаватель — и здрасьте, он, оказывается, Саруман! Волколаки у него какие-то, урук-хаи… Как ты думаешь, что он теперь с Дюшей сделает?

— Думаю, ничего, — рассеянно говорит Лутиэнь, — зачем ему твой Дюша?

— А запытать его, чтобы я прибежала и сама сдалась, — кровожадно говорит Генка.

— А ты прибежишь?

— Откуда я знаю, пытает он его или нет? Может, он его и не тронул вовсе. А потом, Берен отобьется. Он, знаешь, какой!

— Знаю, — задумчиво кивает Лутиэнь.

Ее словно сопровождает вертикальный луч яркого белого света, он освещает ее белую прозрачную кожу, заставляет вспыхивать искрами тяжелую бронзу волос. А белый медицинский халат и вовсе пылает нетерпимым огнем. Свет как бы отграничивает ее от окружающего пространства.

Генка такое только в кино видела. У особенно талантливых кинооператоров. При этом вид у Лутиэнь_какой-то потерянный. Словно она не очень понимает, где оказалась. Генка-то понимает — где-то там, вдалеке, грохочет железнодорожная ветка, а здесь петляет, огибая крохотную рощицу, сонный летний трамвай. В рощице, правда, делается что-то странное. Несколько человек в полотняных балахонах, с капюшонами, надвинутыми на лица, деловито обходят противосолонь вокруг самого корявого, самого старого дерева. Дервый держит вниз головой связанную черную курицу. На плече следующего за ним сидит огромный ворон и время от времени хрипло каркает, широко раскрывая клюв. У третьего в руке огромный, кривой, сверкающий на солнце нож.

— Ой, — говорит Генка, — а это еще кто?

— Не знаю, — качает головой Лутиэнь, — я думала, это ваши.

— Да у нас таких сроду не водилось!!! Я думала, это из Средиземья.

— Вовсе нет. Я же говорила тебе, хоббит, Средиземье тут ни при чем. Сюда ломится что-то совсем другое.

— Что?

— Вам лучше знать. Скорее всего, то, что связано с вами прочной связью. Это же ваш мир.

— Привет, прекрасные дамы! — говорит тоненький голос. Генка оглядывается. Потом опускает глаза — из-за живой изгороди выглядывает крошечный человечек в красном колпачке и полосатых чулочках. Поверх колпачка он, точно корону, нахлобучил блестящую пивную пробку.

— А этот? — устало спрашивает она.

— Еще чего не хватало, — холодно говорит Лутиэнь, — это тоже ваш. Да чтобы в Средиземье водилась вот такая пародия на гнома…

— Какая я тебе пародия, дамочка, — обиженно говорит человечек, — я и есть самый доподлинный гном. Ишь чего!

И он, возмущенно фыркнув, вновь прячется в зарослях.

— Теперь что, — возмущается Генка, — под каждым кустом будет сидеть какое-нибудь чучело?

— Теперь на каждом шагу, — говорит Лутиэнь, — будут встречаться чудеса. Когда веселые, когда страшные. Вы же этого хотели, разве нет?

— Мы не этого хотели, — отпирается Генка, — лично я вообще ничего не хотела. Я хотела только поиграть. Потому что больше делать было ну совершенно нечего.

— Лично я, — говорит Лутиэнь, — никогда не хотела ни во что играть. Я хотела, чтобы все было по-настоящему. Но когда я поняла…

Она замолчала, уставившись огромными глазами в пространство.

— Все и есть по-настоящему! — торопливо говорит Генка. — То есть… в конце концов оказалось, что все по-настоящему.

Она мнется, потом выпаливает:

— Послушай, ты вот… почти богиня…

— Кто?

— Ну, высшее существо…

— По сравнению с кем? — хмурит светлые брови Лутиэнь. Она явно не понимает, о чем идет речь.

Генке противно быть низшим существом. Шовинизм какой-то. Но у Толкиена вроде все абсолютно четко выстроено, потому она неохотно признается:

— Ну, хотя бы со мной.

— Как же можно сравнивать? — удивляется Лутиэнь, — ты, хоббит, просто проходишь совсем по другому ведомству…

— Ладно, — говорит Генка, — неважно. Ты когда-то самому Мелькору голову заморочила…

— Да нет же, — отмахивается узкой белой рукой Лутиэнь, — это все выдумки!

Здорово ее в психушке потрепали, несмотря на то, что высшее существо, думает Генка.

— Не выдумки! — она аж подпрыгивает на месте, — не выдумки! Ну вспомни же! Вы пошли в замок Мелькора, ты и Берен, ты в одежде какой-то женщины — летучей мыши…

— Чего это ради я надену такую пакость? Ненавижу этих тварей!

— Для маскировки! А Берен превратился в…

— Козодоя, — кисло подсказывает Лутиэнь.

— Волка! Ты превратила его в волка!

— Я? Да я в жизни никого ни во что не превращала! За кого ты меня принимаешь? За ярмарочного фокусника?

— А наследственность? Твоя мама… она же была богиня… она…

— Умела превращать, да. Превратила бедного папу в тряпку. Совершеннейшую. Вот и все ее достижения.

— Так, значит, ты не можешь перенести меня к Ородруину? — разочарованно говорит Генка, — я думала…

— Почему же? — пожимает плечами Лутиэнь, — могу.

— Не понимаю, зачем ты нас сюда затащил, — удивляется Дюша, — без Генки нам тут совершенно нечего делать!

— И место поганое, — соглашается Боромир, — никогда не любил этот индустриальный пейзаж! Кстати, с тех пор, как я тут был последний раз, все изменилось не в лучшую сторону!

Высадивший их автобус непристойно дает залп сизым дымом и уходит. Неизвестно откуда взявшийся резкий ветер хлопает ржавой дверью с покосившейся вывеской «Шиномонтаж».

На остановке больше никого. Вообще вокруг — никого. Асфальт потрескался островками. Грязные строения таращатся слепыми окнами.

Зелени нет вообще. Никакой. Даже травы.

Где— то далеко, за низкими крышами вспухает багровым огромный волдырь. Пламя, вырывающееся наружу, почти невидимо на фоне сияющего закатным огнем неба, зато отчетливо видны клубы черного дыма, гонимые ветром в сторону города. В них, точно клочки обгорелой бумаги, парят какие-то силуэты.

— Птицы? — с надеждой говорит Дюша.

— Маловероятно, — Берен медленно стаскивает плащ, швыряет его на землю и, не отводя глаз от далеких черных крыльев, проверяет, хорошо ли вынимается из ножен меч.

— Назгулы, — печально сообщает Боромир, — все по правилам.

— Все и должно быть по правилам, — подтверждает Берен.

— Тогда зачем ты нас сюда затащил? — пищит Арагорн, в очках которого пляшут багровые отблески, — зачем привел? Я должен быть на Пелленорской равнине! Во главе своей армии! Где решается судьба Средиземья. В этой… в битве пяти воинств!

— Ты перепутала, — флегматично говорит Боромир, — битва пяти воинств — Это в «Хоббите».

— Тем лучше!

— Судьба Средиземья, — сурово говорит Берен, — решается здесь!

— Но ведь у нас даже нет кольца!

— Тот хоббит, -терпеливо объясняет Берен, — обязательно сюда придет. А у него есть кольцо.

— Откуда ты знаешь, — фыркает Арагорн, — может, она вообще убежала! Тю-тю ваше колечко!

— Это ты бы убежала, — возмущается Дюша, — Генка не убежит! Она сделает все, что надо… Проблема в том, что она не знает, где Ородруин. Она… послушайте, по-моему, это все-таки не Капотня!

— Разумеется, нет, — спокойно говорит Берен, — это Мордор.

— Значит, это и есть Ородруин! — печально говорит Генка, озирая унылую местность. — А я думала, настоящий Ородруин совсем не так смотрится!

— Ородруин всегда настоящий, — сурово отвечает Лутиэнь.

— Какой-то он беспонтовый. Голая земля, и все!

— Там, где Саурон, там всегда голая земля, — поясняет Лутиэнь, на белейший халат которой оседают хлопья сажи, — он черпает свою магию из живого… до дна…

— А, — понимающе кивает Генка, — экологическая катастрофа, все такое… Полное истребление окружающей среды. И мы, значит, в самом сердце катаклизма. И нам надо зашвырнуть это поганое кольцо вон туда?

Она указывает подбородком на восток, где небо подсвечено страшным багряным заревом, а зубчатая линия горизонта трясется так мелко и страшно, что кажется размытой.

— Ну, в общем да, — неохотно соглашается Лутиэнь, которой здесь тоже не нравится.

— И как же мы туда доберемся?

— Пешком, — говорит Лутиэнь, пожимая плечами неземной красоты.

— А ты не можешь своей магией…

— Друг мой хоббит, — говорит Лутиэнь, одновременно заплетая волосы в тяжелый узел, — если мы чрезмерно облегчим себе задачу, наша акция потеряет силу. Кольцо необходимо донести до Огненной Пропасти, испытывая при этом невероятные трудности. Это во-первых. А во-вторых, любая магия, кроме Сауроновой, тут не действует. Моя в том числе.

— Так бы сразу и сказала.

Они движутся вверх по склону, обходя особенно большие камни.

— Мамочки! — говорит Арагорн и прячется за Боромира, — Т-там…

Дрожащая, грязная рука указывает в багровое небо, где тьма на востоке подсвечена сияющими огненными брызгами.

— Назгулы? — привычно говорит Берен. Меч его отсвечивает алым и тоже, кажется, разбрасывает вокруг себя огненные искры.

— Ой, по-моему, нет! — говорит Арагорн, выглядывая из-за плеча Боромира, — это еще что-то… еще хуже! Ой, мамочка!

— Варька, заткнись, — устало прерывает ее Боромир, разглядывая небо, — мне надоели твои…

Он подпрыгивает на месте, размахивая руками, точно отгоняя пикирующих комаров.

— Бежим! — кричит он, — это и правда еще хуже! Это Дикая Охота! Бежим!

Над тучами пепла, под темнеющим небом несется на призрачных конях толпа мертвецов. Истлевшие плащи хлопают у них за спиной. Впереди дует в бесплотный рог король-мертвец. Глаза бледной лошади вспыхивают зеленым огнем.

— Мне тут не нравится, — говорит Генка, пиная ногой растрескавшуюся автомобильную покрышку, — и вообще, откуда тут эта пакость! Тут ничего такого не должно быть… Ты только посмотри!

— А! — отмахивается Лутиэнь, — это же Мордор. Тут полным полно всякой дряни. Я в Ангбаде и не то видела!

— Ага, — торжествует Генка, — значит, ты все-таки была в Ангбаде. И превращалась в летучую мышь!

— Еще чего! — холодно говорит Лутиэнь.

— Ты все нарочно путаешь! — возмущается Генка, — тебе просто нравится быть загадочной!

— Естественно, — пожимает плечами Лутиэнь, — я роковая эль-фийская дева, недоступная твоему пониманию. Что, хоббит, съела?

— Кстати, — говорит Генка, — насчет еды…

— О, Элберет! — вздыхает Лутиэнь, — опять! Да смотри же, куда идешь, ты, растяпа!

Генка поспешно перепрыгивает через растянутую по земле ржавую колючую проволоку. На колючках остается клок бурой шерстки.

— Тебе хорошо, — ноет она, — ты вот вообще не идешь. Ты вроде как даже и земли не касаешься. А еще говорила, твоя магия тут не действует!

— Да какая же это магия? Я всегда так хожу.

Земля мелко трясется, по ней стремительно разбегаются трещины. Еще один узкий багровый огонь вспыхивает вдалеке — сначала Генке кажется, что еще одна гора прорвалась кипящей лавой, но потом она понимает — то, что она поначалу приняла за скальный пик, на деле было черными уступами высокой крепости.

— Ну да, ну да, — тихонько говорит Лутиэнь у нее за спиной, — Барад-Дур, замок Ока, твердыня Саурона.

— И архитектура тут беспонтовая, — ворчит Генка. Порыв горячего ветра с востока бьет ее по лицу наотмашь, и она раздраженно трет руками глаза, пытаясь стереть с ресниц хлопья пепла.

— Не скажи, определенный размах имеется. Функционально. Импозантно. Обзор хороший. И вообще… ПАДАЙ!

— Что?

Лутиэнь резко подбивает ее под коленки, и Генка с размаху шлепается на сухую жесткую землю. Рядом плавно, как упавший лист, опускается Лутиэнь.

— Ты чего? — говорит Генка, — с ума сошла?

— Согласно диагнозу, да, — соглашается Лутиэнь, — но дело не в этом. Он смотрит в эту сторону, разве ты не чувствуешь?

Генка не чувствует, но она хорошо представляет себе, как взгляд Саурона обегает равнину, точно лазерный прицел, как под алым лучом вспыхивают две крошечные белые точки… Спина между лопатками нагревается.

— Это оборудование или магия?

— Магия. Хотя, может, он что и прикупил в вашем мире… Он всегда любил технические новшества.

Генка так и полагала. Злодей должен тяготеть к технике.

— А как он вообще выглядит? Очень страшный?

— Не Уверена, — говорит Лутиэнь, — он, наверное, выглядит, как хочет. А разве тот, другой хоббит, его не видел?

— Не знаю, — жалуется Генка, — я и спросить не успела! Но если честно, Дюша имел бледный вид… Они вообще какие-то пришибленные были.

— Дело не в том, что Темный страшен, — говорит Лутиэнь, -дело в том, что он делает страшное с людьми. Он заглядывает им в души и извлекает худшее. С этим потом трудно жить.

— Дюша хороший, — защищается Генка.

— Ну, разумеется, хороший, — устало соглашается Лутиэнь, — а то бы он сломался гораздо раньше. Все, кажется, пронесло… Вставай.

— Дюша видел Саурона, надо же! — удивляется Генка, отряхивая грязь с ладоней, — самого Саурона!

— Зло, — сурово говорит Лутиэнь, — имеет определенную привлекательность, и все же прекрати немедленно называть его по имени. Это опасно. Знаешь, что он с нами сделает, если заметит?

— Что?

— И говорить не стану! Представь себе самое ужасное! Са-мое-самое! Представила?

— Ага…

— Так вот, это гораздо хуже!

— Тогда, — говорит Генка, — почему ты вообще со мной пошла? Ты же не хоббит! Ты по канону не обязана! Могла остаться там! Тебе ничего бы не угрожало! Подумаешь, психушка…

Лутиэнь молчит, накручивая на палец блестящую прядь.

— Из-за Берена! — догадывается Генка.

— Все гораздо сложнее, — говорит Лутиэнь, — то есть да, из-за Берена. Не совсем…

— Тогда…

— Я пошла, чтобы утвердить реальность, в которой есть Берен, скажем так. Потому что, если ей не помочь, она исчезнет. То есть не возникнет…

— А без Саурона никак нельзя?

— Это, что называется, нагрузка, — говорит Лутиэнь, — бесплатное приложение. Есть Саурон — есть Средиземье. Нет Саурона — нет Средиземья.

Генка, точно заяц, отпрыгивает в сторону, судорожно стиснув руку на груди.

— Ты чего, хоббит? — удивляется Лутиэнь.

— Не подходи! — кричит Генка.

— Ты что, правда, тоже сумасшедшая?

— Нет! — Генка спряталась за черную бесформенную глыбу и теперь выглядывает оттуда. — Это ты — сумасшедшая! Я все поняла! Потому как должен быть Горлум! Нельзя без Горлума!

— И, по-твоему, это я — Горлум? — спокойно интересуется Лутиэнь, — вот такой вот маленький скользкий зеленый Горлум?

— Нет! — соглашается Генка, — ты красивая, спору нет. Но кто-то должен обязательно отобрать кольцо! По крайней мере, попытаться! Потому что если его сбросить в огонь, все кончится! Средиземье кончится! А ты этого не хочешь! Ты хочешь Берена! А Берен может жить только в Средиземье… Поэтому ты сговорилась с Сауроном! Еще тогда, в Ангбаде! Вы выковали эту магию вместе! Ты же не просто эльф! Ты почти богиня! Майя. Полукровка, правда, но все равно Майя…

— Да что ты выдумываешь, — фыркает Лутиэнь, — никто бы из эльфов не пошел бы на сговор с Сауроном…

— Не ври! Такие прецеденты были… Селебримбер, например! [Считается, что эльфы настолько лучше людей, что они на дух не переносят Темные силы и никогда не вступают с ними в альянс. Именно на этой Уверенности отчасти и держится интрига Властелина Кольца. Тем не менее это глубоко ошибочное мнение — история Средиземья документально подтверждает по крайней мере два случая тесного сотрудничества Высших эльфов (то есть самых что ни на есть голубых кровей) с верхушкой Темной Иерархии — Мор-гот был вхож в Дом Феанора, и вся эта каша с Сильмариллами заварилась не без его прямого вмешательства, а потомок Феанора Селебримбер как ребенок купился на посулы Саурона, Морготова наместника, и выковал с его помощью пресловутые Кольца Власти… Впрочем, невольно задумаешься — а был ли действительно Селебримбер такой уж невинной жертвой? Быть может, он был не менее честолюбив, чем сам Саурон, но тот, поднаторевший в интригах, попро сту переиграл своего неврльного союзника? Иначе какого черта Селебримберу вообще понадобились эти Кольца Власти?]

— Ой, — говорит Лутиэнь, — но это было так давно…

— Не для тебя! — кричит Генка, высовываясь из-за камня, — не для тебя! Ты же бессмертна!

Лутиэнь вздыхает.

— Послушай, — говорит она, — но ведь если бы я захотела, я бы давно отобрала у тебя кольцо. Дурочка…

— А тогда бы ничего не вышло, — издевательски упирает Генка руки в бока, — потому что кольцо нужно не просто отобрать! Его нужно отобрать с трудностями! Дотащить до самого Ородруина и только там отобрать! Я все поняла, — говорит Генка, и воздух между ней и Лутиэнь плавится от ненависти, — ты все это сама и подстроила! Пробралась к нам, втерлась в доверие к игровой тусовке, обвела вокруг пальца этого несчастного Боромира… Это ты, ты устроила эту игру. Вы, эльфы, всегда любите дергать за ниточки! А другие все за вас делают.

— Я ненавижу Саурона, — пытается убедить ее Лутиэнь, в расширенных глазах которой отражается пламя Ородруина, — мне даже дышать тут трудно!

— Ничего! Потерпишь! Потом, это вовсе не ради Саурона… Это ради Берена!

— Да я из-за Берена в психушку попала! Потому что поверила, что нет никакого Средиземья, понимаешь?

— Это ты кому другому расскажи! Ты нарочно туда подсела, чтобы меня одурачить! Чтобы я подумала, что ты невинная жертва! Поверила тебе! Ты все можешь… даже предсказывать будущее! Мама твоя умела, и ты от нее научилась!

— Мама моя была та еще гадюка, — говорит Лутиэнь, — укон-трапупила папу, а потом бросила нас на произвол судьбы. Думаешь, кто этих проклятых гнумов накрутил… Мол, Наугламир-то ваш, исконный, гнумское традиционное изделие… потребуйте себе Наугла-мир, попугайте его, Элу Тингола, он и не откажет… Потому как трусоват наш Элу Тингол…

[С Элу Тинголом и Медиан действительно непонятно. Тингол, супруг майи Медиан, эльф из перворожденных, но по сравнению с Медиан полнейший парвеню, вдруг ни с того ни с сего в сложной политической ситуации стал вести себя как полнейший идиот, что вообще-то изначально ему вроде было не свойственно — ничего об исходном его идиотизме в Сильмариллионе не зафиксировано. Зато замечено, что в сравнительно короткий отрезок времени он ухитрился:

а) потребовать у жениха дочери ни больше, ни меньше, как принести Сил-марилл из короны Моргота (одним словом, а пошел-ка ты к Морготу!). Берен, правда, пошел и Сильмарилл, достал, но, во-первых, потащил к Морготу Лутиэнь, над которой Моргот чуть ли не надругался (сведения об этом противоречи вы), во-вторых, умудрился обещание исполнить, хотя и формально — а то мудрый Элу Тингол не предвидел такого исхода, с его-то способностью прозревать будущее. Кстати, вообще непонятно, с чего это Тингол так разгорячился — его собственный брак с Мелиан был тем еще мезальянсом!

б) сумел-таки уходить Берена, поручив ему очередное непосильное задание, что косвенно послужило причиной и смерти Лутиэнь — в хрониках говорится, что, мол, валар пожалели их и воскресили, но с условием никогда не возвращаться на грешную землю, мол, поселили где-то на отдаленном острове — кто их там видел? Полагаю, все-таки это выдумала потом Мелиан, чтобы как-то обелить себя и Тингола в этой некрасивой истории;

в) вместо того чтобы погоревать и заняться делами, Тингол не придумал ничего лучшего, как заказать гномам, которые, как известно, себя не помнят при виде драгоценностей, уж такое ожерелье Наугламир с камнем Сильмарил-лом в центре, что у гномов, когда они увидели изделие своих же рук, вообще крыша поехала. В результате они просто прирезали Тингола, когда он стал требовать Наугламир себе.

Сильно подозреваю, что виной всему морок майи Мелиан, которая навела на Тингола приступ полного идиотизма — разделавшись с дочерью, зятем и мужем, она плюнула на все и удалилась грустить на Заокраинный Запад, к своим сородичам. Наверное, ей просто надоело вечно править захолустным королевством и жить с не менее вечным нелюбимым к тому времени мужем.]

— Ты мне зубы не заговаривай, Моргана! — кричит Генка из-за камня, — все! Я тебя раскусила! То есть, тьфу! Расколола!

— Я — кто? — удивленно спрашивает Лутиэнь, прервав свою семейную сагу.

— Моргана!

— Первый раз слышу! Это еще кто?

— Ладно, хватит, наигрались. Ну, хоть раз скажи правду!

— Вообще-то, хоббит, она не врет, — говорит голос у нее за спиной, — потому что Моргана — это я.

— Пожалуйста, ну пожалуйста, -скулит Арагорн, — сделай что-нибудь! Ты же народный герой!

— Я и с назгулами вряд ли что могу сделать, — на бегу отвечает Берен, — а эта штука, по-моему, еще хуже.

С неба на них обрушивается порыв ледяного ветра. Огромная распухшая луна ползет из-за горизонта, на ее фоне отчетливо видны черные плащи мертвецов. Под луной на краю зубчатых гор перемигиваются багряные огоньки Барад-Дура и Ородруина.

— И тебе не стыдно бежать? — укоряет Арагорн Берена.

— Нет, — честно отвечает партизанский вождь.

— Они могли бы нас догнать в любую минуту, — пыхтит Боро-мир, — просто не хотят. Им надо, чтобы мы их боялись! До смерти, до разрыва сердца! Это же загонщики!

— А-а, — говорит Берен, — тогда, пожалуй, она права.

Он резко останавливается, разворачивается и, обнажив меч, ждет, когда сверху обрушится небесная свора. Арагорн, пользуясь моментом, пытается скрыться в руинах, на которых еще уцелела надпись «Вулканизация. Автозапчасти», но Боромир ловко хватает ее за шиворот.