Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сюзи (Трилогия - 2)

ModernLib.Net / История / Гарт Фрэнсис / Сюзи (Трилогия - 2) - Чтение (стр. 5)
Автор: Гарт Фрэнсис
Жанр: История

 

 


      - Но как же так? - быстро спросил Кларенс. - Вы ведь говорили, что их титул валиден только в тех случаях, когда либо они сами, либо те, кто перекупил у них титул, вступили во владение. А вы уже владеете усадьбой. И отнять ее у вас они могут только силой.
      - Вот именно, - мрачно согласился Пейтон. - И пока я жив, они не осмелятся прибегнуть к силе.
      - Но все-таки, - продолжал Кларенс с прежней непонятной нерешительностью, - почему вы не купили право на владение хотя бы той землей, которая находится в таком опасном соседстве с вашим домом?
      - Потому что она находилась в руках поселенцев, и они, естественно, предпочли купить у этих мошенников титул, который, возможно, признают законным, а не продать мне захваченные ими участки по честной цене.
      - Но почему бы вам не откупиться и от тех и от других?
      - Мой милый Кларенс, я вовсе не Крез и не дурак. А только Крез и дурак стал бы о чем-то договариваться с этими мерзавцами: ведь они, несомненно, тут же потребовали бы, чтобы человек, который больше всех заинтересован в их поражении, выкупил у них все спорные земли по установленной ими цене.
      Он отвернулся с некоторым раздражением. К счастью, он не заметил, что Кларенс побагровел от смущения и что по его лицу скользнула нервная улыбка.
      После свидания в лесу Кларенсу ни разу не представился случай расспросить Сюзи подробнее о ее таинственной родственнице. Он почти не сомневался, что если она и не абсолютный миф, то, уж во всяком случае, не питает к племяннице особенно горячих чувств, однако недовольство, породившее эту выдумку, и опрометчивые выходки, к которым оно могло привести, были в достаточной мере реальными.
      Вдруг Сюзи сделает что-нибудь непоправимое? Кларенс был бы рад узнать, известно ли что-нибудь Мэри Роджерс. Но его щепетильные понятия о лояльности не позволяли ему обсуждать с Мэри секреты ее подруги, хотя ему иногда и чудилось, что темные глаза Мэри останавливаются на нем с многозначительным и печальным выражением. Однако он был далек от истины: источником этих романтичных взглядов было глубокое убеждение Мэри, что Сюзи вовсе не достойна его любви. Однажды утром вакеро, привозивший почту из Санта-Инес, вернулся на ранчо раньше обычного и, таким образом, опередил девушек, которые до сих пор обязательно встречали его у садовой ограды. На этот раз сумка с почтой была вручена миссис Пейтон в присутствии всех остальных, и девушки тревожно переглянулись. Затем Мэри, словно поддавшись детскому нетерпению, шаловливо схватила сумку, раскрыла ее и заглянула внутрь.
      - Только три письма для вас, - сказала она, передавая Кларенсу три конверта и бросая на него выразительный взгляд, которого он не понял. - А нам с Сюзи - ничего.
      - Но как же... - начал было простодушный Кларенс, увидев, что одно из писем адресовано Сюзи. - Вот это...
      Сильный щипок за локоть, который находился ближе к Мэри, заставил его умолкнуть, и он поспешно сунул конверты в карман.
      - Разве вы не поняли, что Сюзи не хочет, чтобы ее мама видела это письмо? - с досадой спросила Мэри, едва они остались наедине.
      - Нет, - коротко ответил Кларенс, протягивая ей злополучное послание.
      Мэри взяла его и повертела в пальцах.
      - Почерк на конверте мужской, - сказала она, словно невзначай.
      - Я не заметил, - отозвался Кларенс с несокрушимой наивностью. - Но, возможно, вы и правы.
      - И вы отдаете его мне для Сюзи и вам нисколько не интересно, от кого оно?
      - Нет, - улыбнувшись и широко открыв свои большие глаза, сказал Кларенс виноватым тоном.
      - Ну уж! - воскликнула юная барышня, испустив вздох меланхолического изумления. - Вы... вы... право же, другого и не скажешь! - И с этим загадочным высказыванием, которое ей самой, по-видимому, было совершенно ясно, она удалилась. Она не имела ни малейшего представления, от кого было письмо, и знала только, что Сюзи не хочет, чтобы оно попало в посторонние руки.
      Этот эпизод оставил Кларенса равнодушным, хотя отнюдь не рассеял того беспокойства, которое внушала ему теперь подруга детства. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что причина его тревоги - она сама, что именно она оказалась единственным диссонансом в той аркадийской гармонии, которая рисовалась его воображению столь сладостной. В тех своих мечтах он опасался только миссис Пейтон - миссис Пейтон, чье кроткое общество теперь дарило ему лишь бодрость и спокойствие. Она была достойна любой жертвы, которую он мог бы ей принести. Последние два-три дня он видел ее редко, хотя она по-прежнему встречала его ласковой улыбкой. Бедный Кларенс даже не подозревал, что миссис Пейтон, подметив в поведении барышень и его собственном некоторые неопровержимые признаки и доказательства, сочла его неопасным и прекратила наблюдение за ним и что к тому же она смирилась с равнодушием Сюзи, которое, по-видимому, распространялось на всех, и поэтому ее больше не мучила ревность.
      Оставшись днем в одиночестве и скучая, молодой человек вышел из патио по длинному сводчатому проходу через задние ворота дома. На ранчо, хотя и в умеренной форме, соблюдалась испанская сиеста. После полдника и хозяева и слуги обычно отдыхали - не столько из-за дневной жары, сколько из-за пассата, монотонно свистевшего за стенами в эти часы. Вблизи ворот на ветру билась плеть страстоцвета. Кларенс остановился неподалеку и устремил рассеянный и тревожный взгляд на колышущуюся равнину, но тут его окликнул тихий голос.
      Это был очень приятный голос - голос миссис Пейтон! Кларенс оглянулся на ворота, но там никого не было, Он быстро посмотрел направо и налево никого.
      Снова послышался тот же голос и музыкальный смех - они, казалось, доносились из-за страстоцвета. Ах, вот оно что! В стене, полуприкрытое плетями страстоцвета, виднелось длинное и узкое окно, напоминавшее амбразуру; оно было забрано обычной испанской решеткой, а за ней, словно поясной портрет в раме, стояла миссис Пейтон, которая казалась еще красивее обычного из-за живописной игры света и теней.
      - У вас был такой утомленный и скучающий вид, - сказала она. - Боюсь, что на ранчо вам нечем развлечься. И, конечно, созерцание этой равнины может только навести уныние.
      Кларенс поспешил возразить ей, и когда он отвел ветку, загораживавшую окно, миссис Пейтон могла заметить в его глазах живейшую радость.
      - Если вы не боитесь соскучиться еще больше, то, может быть, зайдете поболтать со мной? Вы, кажется, еще не бывали в этом крыле дома - в моей гостиной? Пройти нужно через холл, открывающийся на галерею. Впрочем, Лола или Анита вас проводят.
      Кларенс вернулся в патио и быстро отыскал холл - узкий сводчатый коридор, похожий на туннель; царивший там сумрак казался еще гуще оттого, что в конце виднелось слепящее белое пятно двора. Контраст был резким и болезненным для глаз; пятно это окаймлялось чернотой - наружный свет оставался у порога и не проникал за него. Из двери, полуоткрытой где-то в этом монастырском сумраке, доносилось теплое благоухание вербены и сухих розовых лепестков. Руководствуясь им, Кларенс вскоре очутился на пороге низкой сводчатой комнаты. Еще два узких окна-амбразуры, подобных тому, которое он только что видел, и четвертое - широкое, с частым переплетом (все задернутые кисейными занавесками), наполняли комнату ясным, но таинственным полусветом, который казался присущим только ей. Стены выглядели бы угрюмыми, если бы не книжные полки с радужной бахромой, уставленные прелестными безделушками. Низкие кресла и кушетка, легкие столики и миниатюрное бюро, пестрые рабочие корзинки с клубками шерсти и загадочным калейдоскопом всяческих лоскутков и, наконец, вазы с цветами придавали помещению вид изысканный и уютный. В живописной небрежности обстановки чувствовался изящный женский вкус, и даже прелестный пеньюар из японского шелка, собранный у пояса и ниспадающий красивыми складками к туфелькам грациозной хозяйки этого чарующего хаоса, казался неотъемлемым от царившей здесь атмосферы утонченной непринужденности.
      Кларенс стоял в нерешительности, словно у дверей храма, скрывающего святыню. Но миссис Пейтон собственноручно освободила для него место на кушетке.
      - По этому беспорядку, мистер Брант, вы без труда догадаетесь, что я провожу здесь большую часть дня и что мне редко приходится принимать тут гостей. Мистер Пейтон иногда заглядывает сюда на срок, достаточный, чтобы споткнуться о скамеечку или опрокинуть вазу, а Мэри и Сюзи, мне кажется, избегают этой комнаты из опасения, что в одной из корзинок их поджидает работа. Но здесь хранятся мои книги, и днем, укрывшись за этими толстыми стенами, можно забыть об ужасных, непрестанных ветрах. Вы только что неразумно предали себя в их власть в ту минуту, когда были охвачены тревогой, беспокойством или просто апатией. Поверьте, это большая ошибка. Я не раз говорила мистеру Пейтону, что бороться с этими ветрами так же бесполезно, как с людьми, родившимися под их завывание. По моему глубокому убеждению, назначение этих ветров заключалось в том, чтобы расшевелить ленивый род здешних полукровок, но нас, англосаксов, они способны довести до исступления. Вы не согласны? Впрочем, вы молоды, полны энергии, и, возможно, они бессильны, против вас.
      Миссис Пейтон говорила любезно, даже шутливо, и все же какая-то нервность в ее голосе и манерах, казалось, подтверждала ее теорию. Во всяком случае, Кларенс, чутко улавливавший малейший оттенок ее настроения, был живо тронут. Пожалуй, нет чар могущественнее, нежели убеждение, что мы знаем и понимаем, какое горе томит тех, перед кем мы преклоняемся, и что это наше преклонение выше и благороднее того восхищения, которое внушает просто красота или сила. Сидевшая перед ним пленительная женщина страдала! Мысль об этом всколыхнула всю его рыцарственность. И, боюсь, побудила его излить свою душу.
      Да-да, он это знает! Ведь и он в течение трех лет жил под ударами этих бичей воздуха и неба - один на испанском ранчо, окруженный только пеонами, местными уроженцами, лишенный возможности говорить на родном языке даже со своим опекуном. Утром он скакал по таким же полям, как здесь, пока не поднимались vientos generales, как называют пассат мексиканцы, и не доводили его почти до нервного припадка; и тогда он прибегал к единственному спасительному средству: искал приюта в библиотеке своего опекуна и забывал среди книг весь мир - вот как она.
      На губах миссис Пейтон мелькнула улыбка, и Кларенс внезапно умолк, вспомнив пропасть, разделявшую их прежде; да, конечно, такая претензия на общность чувств и впечатлений не могла не показаться ей дерзкой фамильярностью, и он покраснел. Однако миссис Пейтон была, по-видимому, очень заинтересована его рассказом, и его смущение несколько рассеялось. Она сказала:
      - Значит, вы хорошо понимаете этих людей, мистер Брант? Боюсь, что мы их совсем не знаем.
      За последние несколько дней Кларенс сам успел прийти к такому заключению и теперь с обычной своей импульсивностью и прямодушием высказал это. Слегка нахмурившийся лоб миссис Пейтон тут же разгладился, когда он поспешил объяснить, что настоящее положение вещей чрезвычайно осложнило отношения Пейтона с местными жителями и обе стороны не могут судить друг о друге справедливо и беспристрастно. Ведь эти люди доверчивы и простодушны, будто дети, и поэтому легко озлобляются, когда сталкиваются с бездушным обманом, ложью и коварством. И вот они видят, как чужеземцы захватывают их жилища и землю, как их религия и обычаи становятся предметом презрения и насмешек, а их патриархальное общество рушится под натиском бессердечной цивилизации и грубой силы, взращенной жизнью в дикой глуши. Кларенс говорил увлеченно, с глубочайшим убеждением, подкрепляя свои слова примерами, почерпнутыми из собственного опыта. Миссис Пейтон внимательно слушала его, но, как это свойственно женщинам, интересовалась не столько темой разговора, сколько собеседником.
      Каким образом грубый и угрюмый мальчишка, которого она знала когда-то, сумел обрести эту чуткость и деликатность, эту ясность восприятия и суждений, этот редкий дар красноречия? Не мог же он таить в себе подобные качества в те дни, когда был товарищем слуг ее мужа и приятелем отвратительного Хукера. Нет, конечно, нет! Но если он так чудесно переменился, почему это не может произойти и с Сюзи? Миссис Пейтон с чисто женским консерватизмом так и не сумела полностью заглушить в себе опасения, что наследственные инстинкты ее приемной дочери окажутся сильнее воспитания, но пример Кларенса ободрил ее и утешил. Быть может, перемена просто замедлилась, быть может, то, что сейчас кажется ей равнодушием и холодностью, на самом деле всего лишь какие-то странные, но необходимые условия подготовки этой перемены? Однако она только улыбнулась и сказала:
      - Раз, по вашему мнению, эти люди стали жертвой несправедливости, значит, вы на их стороне, а не на нашей, мистер Брант?
      Человек, более умудренный годами и опытом, решил бы - и наверное, с полным на то основанием, - что упрек этот всего лишь кокетливая шутка, но Кларенса он ранил глубоко и заставил излить давно сдерживаемые чувства:
      - Вы не причинили им ни малейшей несправедливости. Вы не способны на это. Подобные поступки глубоко чужды вашей натуре. Я на вашей стороне, миссис Пейтон, и вы, как и все ваши близкие, всегда можете на меня рассчитывать. С той самой минуты, когда я впервые увидел вас в прериях, когда ваш супруг привел меня, маленького оборвыша, к вам, я всегда был готов отдать жизнь, лишь бы оградить вас от беды. Теперь я могу сказать вам, что отчаянно завидовал бедняжке Сюзи - так жаждал я хоть чуточки вашего внимания, хотя бы на миг. Вы могли бы сделать со мной все, что вам заблагорассудилось бы, и я был бы счастлив - гораздо более счастлив, чем мне довелось быть с тех пор. Я признался вам в этом теперь, миссис Пейтон, потому что вы усомнились, на вашей ли я стороне, но я давно уже мечтал высказать вам это, заверить вас в своей готовности сделать все, что бы вы ни пожелали - все, все! - и быть на вашей стороне и подле вас и теперь и всегда!
      Кларенс был так увлечен, так серьезен, а главное, так ужасающе и блаженно счастлив, дав наконец волю своим чувствам, он улыбался так естественно и непринужденно, с такой смешной наивностью забыв о своих двадцати двух годах и каштановых вьющихся усиках, смотрел на нее с таким огнем в грустных, молящих глазах и так влюбленно протягивал к ней руки, что миссис Пейтон сперва окаменела, затем покраснела до корней волос и, наконец, быстро оглянувшись, поднесла к лицу носовой платок и рассмеялась, как юная девушка.
      Однако Кларенса это ничуть не обескуражило - решив, что иначе она и не могла встретить его слова, он искренне присоединился к ее смеху и добавил:
      - Все это правда, миссис Пейтон, и я рад, что открылся вам. Вы не сердитесь?
      Однако миссис Пейтон уже опять стала серьезной, и, быть может, в ее душе вновь шевельнулись прежние опасения.
      - Разумеется, я никак не могу возражать, - сказала она, строго взглянув на него, - против того, чтобы симпатию к подружке вашего детства вы распространили и на ее родителей, как не могу возражать и против того, чтобы вы были с ними не менее откровенны, чем с ней.
      Его выразительное лицо омрачилось, счастливая улыбка исчезла. Это испугало миссис Пейтон и привело ее в недоумение. Упоминание имени любимой не могло так смутить влюбленного, и подобная перемена говорила скорей о нечистой совести. Если его импульсивная речь была бессознательно (или даже сознательно) продиктована страстью к Сюзи, почему он был так потрясен, когда она назвала ее имя?
      А Кларенс, чье волнение объяснялось тем, что он внезапно вспомнил, как Сюзи обманывает женщину, устремившую сейчас на него испытующий взор, готов был покончить с ненавистной для него ложью и открыть все. Быть может, если бы взгляд миссис Пейтон стал мягче, он так и поступил бы, существенно изменив ход этого повествования. Но, к счастью, дорогой читатель, человеческие слабости нередко приходят на помощь романисту, и Кларенс, руководствуясь только инстинктивной симпатией юности к юности, противостоящей зрелости и опыту, не воспользовался этой минутой, тем самым избавив автора настоящей хроники от большого затруднения.
      Однако чтобы замаскировать свое смущение, он поспешил высказать другую, давно занимавшую его мысль и пробормотал:
      - Сюзи! Да, да! Я хотел поговорить с вами о ней.
      Миссис Пейтон затаила дыхание, но молодой человек продолжал, хотя и запинаясь, но с видимой искренностью:
      - Вы поддерживали отношения с кем-нибудь из ее родственников с тех пор... с тех пор, как вы ее удочерили?
      Вопрос этот казался вполне естественным, хотя миссис Пейтон и ожидала совсем другого.
      - Нет, - ответила она равнодушно. - Ближайшая ее родственница - жена ее покойного дяди - дала письменное согласие на удочерение Сюзи, и само собой разумелось, что всякие дальнейшие отношения между ними полностью прекратятся. Нам возвращение к прошлому не казалось необходимым, а Сюзи никогда не высказывала подобного желания.
      Она помолчала, вновь устремив на Кларенса проницательный взгляд красивых глаз.
      - А вы знакомы с кем-нибудь из них?
      Однако Кларенс к этому времени достаточно овладел собой и сумел непринужденно и с полной искренностью ответить отрицательно. Миссис Пейтон, все еще не спуская с него глаз, добавила не без умысла:
      - Впрочем, теперь это не имеет ни малейшего значения. До ее совершеннолетия ее законными опекунами являемся мы с мистером Пейтоном, и мы без труда сумеем оградить ее от опрометчивости, как ее собственной, так и других, или от глупеньких фантазий, которые порой свойственны молоденьким и неопытным девушкам.
      К величайшему изумлению миссис Пейтон, Кларенс, выслушав ее, испустил несомненный вздох облегчения, и на его лице вновь засияла счастливая мальчишеская улыбка.
      - Я этому очень рад, миссис Пейтон, - от души произнес он. - Кто лучше вас способен понять, что полезнее для нее при любых обстоятельствах? То есть я вовсе не хочу сказать, - прибавил он поспешно, соблюдая лояльность по отношению к подруге детства, - что считаю ее способной пойти наперекор вашим желаниям или совершить заведомо дурной поступок. Но она же так молода и наивна! И совсем еще дитя - не правда ли, миссис Пейтон?
      Было забавно и все же странно слушать, как это наивнейший юноша рассуждает о наивности Сюзи. К тому же Кларенс говорил с глубочайшим убеждением, так как в присутствии миссис Пейтон успел совершенно забыть, что еще совсем недавно Сюзи показалась ему взрослой женщиной, гораздо старше его самого. Однако миссис Пейтон продолжала вести наступление на прежние позиции Кларенса, какими они ей представлялись.
      - Да, возможно, она выглядит несколько более юной в сравнении с Мэри Роджерс, гораздо более сдержанной и спокойной девушкой. И все же Мэри очаровательна, мистер Брант, и я в восторге, что она гостит у нас. Какие у нее чудные темные глаза и какие прекрасные манеры! Она получила превосходное воспитание, и нетрудно заметить, что ее родные принадлежат к самому избранному обществу. Я собираюсь написать им, поблагодарить их и попросить, чтобы они разрешили ей остаться у нас подольше. Вы, кажется, говорили, что незнакомы с ними?
      Однако Кларенс, внимательно и с восторгом разглядывавший изящные вещицы, придававшие будуару такую прелесть, при этих словах с виноватым видом посмотрел на красавицу хозяйку и произнес "нет" с таким непритворным равнодушием, что она снова растерялась. Мэри его не интересовала - это было очевидно.
      Миссис Пейтон решила пока больше ни о чем его не расспрашивать, и беседа вскоре коснулась книг, разбросанных по столикам. Оказалось, что молодой человек знает их гораздо лучше, чем она, и столь же свободно рассуждает о других, ей вовсе не известных. Она с удивлением заметила, что черпает новые сведения у этого мальчика, который, впрочем, теперь словно повзрослел и говорил уже совсем иным тоном, веско, как человек, прекрасно знающий предмет. Нет, в своем деревенском уединении она решительно отстала от века! Таковы плоды одиночества, подумала она с горечью, плоды того, что муж вечно занят делами ранчо, а Сюзи - своими легкомысленными капризами. Прошло каких-нибудь восемь лет, и бывший пастушонок ее мужа знает больше, чем она, этот воспитанник католических монахов спокойно поправляет ее ошибки во французском языке! Нет, это нестерпимо! Наверное, он даже на Сюзи смотрит сверху вниз! Миссис Пейтон улыбнулась любезной, но опасной улыбкой.
      - Как вы, наверное, прилежно трудились, мистер Брант, чтобы из полного невежды стать таким образованным человеком! Ведь, по-моему, когда мы вас приютили, вы даже не умели читать. Ах, нет? Неужто умели? Я знаю, как трудно было Сюзи догнать своих сверстниц. Нам пришлось потратить столько сил, чтобы сперва отучить бедняжку от привычек, манер и выражений, которых она набралась от тех, кто ее окружал, - и не по своей вине, разумеется. Но, конечно, для мальчика это не имеет такого значения, добавила она с кошачьей мягкостью.
      Однако все эти ядовитые стрелы не задевали молодого человека, и он продолжал улыбаться в блаженном неведении.
      - Да-да! Но все же это были счастливые дни, миссис Пейтон, - к вящей ее досаде, ответил он с прежним мальчишеским энтузиазмом. - Может быть, именно благодаря нашему невежеству. Я не думаю, что мы с Сюзи стали счастливее, узнав, что прерия вовсе не такая плоская, как нам казалось, и что солнцу вовсе не приходится выжигать в ней дыру, когда оно заходит по вечерам. Но одно я знаю: тогда я был твердо убежден, что вы знаете все на свете. Раз я увидел, как вы улыбались, читая книгу, и решил, что эта книга не может быть похожа на те, которые мне приходилось видеть, и что она, наверное, изготовлена специально для вас. Я до мельчайших подробностей помню, какой вы были тогда. И знаете, - доверчиво признался он, - вы напоминали мне, только, конечно, вы были гораздо моложе... вы напоминали мне мою мать.
      Однако вежливое "неужели?", которое обронила миссис Пейтон, прозвучало довольно холодно и более чем сдержанно. Кларенс быстро вскочил, но посмотрел вокруг долгим, грустным взглядом.
      - Как-нибудь загляните ко мне еще, мистер Брант, - сказала хозяйка, смягчаясь. - Если вы намерены сейчас совершить верховую прогулку, то, может быть, поедете навстречу мистеру Пейтону? Он уже задержался, а я всегда беспокоюсь, когда он уезжает один, да еще на одном из этих полудиких животных, которые считаются здесь верховыми лошадьми. Вам приходилось ездить на них и прежде, так что вы их понимаете, но, боюсь, мы должны еще научиться также и этому.
      Когда молодой человек вновь увидел слепящий блеск солнца снаружи, беседа в затененном будуаре уже казалась ему прекрасным сном. Буйный ветер, который усиливался по мере того, как удлинялись тени, грубо вернул его к действительности. Он словно развеял сладостную безмятежность, овладевшую его душой, и заставил трезво признать, что он не сделал ничего, чтобы его отношения с Сюзи могли стать более легкими. Он упустил неповторимую возможность довериться миссис Пейтон - если у него действительно было такое намерение. Теперь же подобная исповедь будет обозначать признание в прямом и умышленном обмане.
      Он раздраженно направился к конюшне, но тут его внимание привлекли возбужденные голоса, раздававшиеся в корале. Заглянув за ограду, Кларенс с тревогой заметил, что вакеро толпятся вокруг своего товарища, который держит за повод задыхающегося, взмыленного коня, с ног до головы покрытого пылью. Но, несмотря на корочку пыли и засохшей пены, несмотря на сбившийся потник, Кларенс сразу узнал норовистого игреневого мустанга, на котором Пейтон отправился в свой утренний объезд.
      - Что случилось? - спросил Кларенс, оставаясь в воротах.
      Вакеро расступились и обменялись быстрым взглядом. Один из них быстро сказал по-испански:
      - Ему ничего не говорите. Это - домашнее дело.
      Но этого было достаточно, чтобы Кларенс очутился среди них с быстротой пушечного ядра.
      - Довольно! Что это еще такое, пьяные ослы? Отвечайте!
      И они не посмели противиться властному голосу, уверенно говорившему на их языке.
      - Хозяина... может быть... сбросила лошадь, - пробормотал тот же вакеро. - Она вернулась, а он - нет. Мы идем сказать сеньоре.
      - Не сметь! Глупцы, упрямые мулы! Или вы хотите на смерть испугать ее? Все на коней и следуйте за мной!
      Вакеро колебались всего мгновение. Кларенс располагал огромным запасом всевозможных испанских эпитетов, бранных слов и выражений, сохранившихся в его памяти с дней клеймения скота в "Эль Рефухио", и теперь он пустил их в ход с таким пылом и меткостью, что два-три мула, чья совесть, вероятно, была нечиста, бросились не в ту сторону и в испуге прижались к ограде кораля. Через секунду все вакеро поспешно вскочили на коней и во главе с Кларенсом помчались по дороге на Санта-Инес. Затем он разослал их веером в поле, по обе стороны от дороги, а сам поехал посредине.
      Искать им пришлось недолго. Едва они достигли пологого склона, уходившего ко второй террасе, Кларенс, подчиняясь столь же неодолимому, как и непонятному инстинкту, который последние несколько минут все более властно овладевал им, приказал всадникам остановиться. Каса и кораль уже исчезли из виду - это было то самое место, где несколько дней назад на него чуть было не набросили лассо. Теперь он приказал вакеро медленно ехать к дороге, а сам продолжал путь, не спуская глаз с земли. Внезапно он придержал коня. Здесь на сухой растрескавшейся глине виднелись какие-то следы. А вот и выбоина, несомненно, оставленная копытом вставшей на дыбы лошади. Когда Кларенс нагнулся, чтобы рассмотреть следы, справа раздался крик, и тот же странный инстинкт подсказал ему, что Пейтона нашли.
      Судья лежал среди метелок овсюга справа от дороги; он был мертв и почти неузнаваем. Его одежда - то, что от нее осталось, - была частично вывернута наизнанку, плечи, шея и лицо представляли собой бесформенную массу засохшей грязи и тряпья, напоминавшую покровы мумии. Его левый сапог исчез. Крупное тело обмякло и стало каким-то дряблым - казалось, его поддерживают не кости, а только заскорузлые от глины лохмотья.
      Кларенс внезапно поднял голову и посмотрел на стоящих вокруг вакеро. Один из них уже поскакал прочь. Кларенс тут же взлетел на своего коня, пришпорил его, выхватил револьвер и выстрелил, целясь над головой удалявшегося всадника. Тот обернулся, увидел, кто за ним гонится, и натянул поводья.
      - Вернись! - приказал Кларенс. - Или в следующий раз я выстрелю не в воздух.
      - Я хотел только известить сеньору, - ответил вакеро, пожимая плечами и вымученно улыбаясь.
      - Это я сделаю сам, - угрюмо ответил Кларенс, возвращаясь с ним к безмолвному кругу.
      Затем, обведя их взглядом, он сказал медленно, со жгучей и невеселой иронией:
      - Так вот, достойные господа, рыцари, сражающиеся с быками, неустрашимые охотники на мустангов, я намерен сообщить вам, что мистер Пейтон был убит и что, если только его убийца еще не в аду, я разыщу его и рассчитаюсь с ним. Отлично! Я вижу, вы меня поняли. А теперь поднимите тело - вы двое беритесь за плечи, а вы двое - за ноги. Ваших лошадей пусть ведут сзади - я приказываю вам отнести вашего хозяина в его дом на руках и пешком. Вперед! Вернемся к коралю боковой тропой. Если кто-нибудь ослушается или отъедет в сторону, то... - И он угрожающе поднял револьвер.
      Если перемена в мертвеце, которого они несли, была устрашающей, то не менее явной и зловещей показалась им перемена, происшедшая за последние несколько минут в том, кто обратился к ним с этой речью. Перед ними был уже не прежний юный Кларенс, а суровый, безвременно постаревший, грозный мститель с осунувшимся лицом и ввалившимися глазами; под каштановыми усами поблескивали зубы, а из полураскрытых посеревших губ вырывалось учащенное дыхание.
      Процессия медленно двигалась вперед, но двое вакеро, ведшие лошадей, все же немного отстали.
      - Матерь божья! Кто этот волчонок? - спросил Мануэль.
      - Ш-ш-ш! Разве ты не слышал? - в ужасе прошептал его товарищ. - Это сын Хэмилтона Бранта, убийцы, дуэлянта - того, кого расстреляли в Соноре. - Он быстро перекрестился. - Иисус-Мария! Пусть остерегутся виновные, ведь в нем течет кровь его отца!
      ГЛАВА VII
      Неизвестно, о чем еще говорил Кларенс со слугами Пейтона, ибо они сохранили это в тайне. Все же остальные объясняли гибель судьи Пейтона тем, что полуобъезженный мустанг сбросил своего седока и протащил его по земле, а врач, спешно призванный из Санта-Инес после того, как труп был перенесен в кораль и освобожден от гнусной оболочки, объяснил, что у судьи была сломана шея и он скончался мгновенно. Вскоре иное расследование было сочтено излишним.
      По решению Кларенса сообщить страшную весть миссис Пейтон выпала Мэри, и испуганная девушка была до того поражена переменой в нем и новой властностью его манер, что не только не отказалась, но даже не сразу поняла, какое ужасное несчастье их постигло. Когда первое оцепенение миновало, миссис Пейтон прониклась странным лихорадочным волнением, порождаемым необходимостью что-то предпринимать и что-то делать, а затем впала в то безучастное спокойствие, в котором посторонние так часто и несправедливо усматривают бессердечие, равнодушие или притворство. Но и эта сама смерть несла с собой странную компенсацию, как часто бывает при внезапных катастрофах, когда рушится неустроенная жизнь, смутные предположения невольно воплощаются в действительность, отметаются прежние привычки и традиции и рвутся полуосознанные узы. Миссис Пейтон, хоть это и не смягчало ее горя и не бросало тени на ее чувствительность, тем не менее испытывала облегчение при мысли, что отныне она становится полноправной опекуншей Сюзи, свободной устраивать их новую жизнь так, как ей покажется наилучшим, и что она может избавиться от этого дома, который в отсутствие Сюзи всегда был ей тягостен и который Сюзи не выносила. Теперь она могла сама, не слушая ничьих советов и не встречая противодействия, тут же решить вопрос об отношениях Кларенса и ее дочери. У нее в восточных штатах остался брат, и она собиралась вызвать его и поручить ему устройство своих имущественных дел. Вот так заботы о живых отвлекали ее в то время, когда присутствие покойника наполняло благоговейным ужасом притихший дом; вот чем были заняты ее мысли, когда она стояла рядом с гробом и поправляла цветы на неподвижной груди, которую уже не могли тронуть эти суетные мелочи; и о том же продолжала она думать в уединении своей сумрачной комнаты.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10