6 мая, среда

Ночевал в Шауляе на вокзале. Как черт знает кто скрючился на сиденье и спал. Утром проснулся, поглазел на усатого молодого человека в железнодорожной форме и с портфелем, сел в дизель и тронулся в Каунас. Молодой человек оказался контролером. Несмотря на то что он имел честь лицезреть мою заспанную физиономию еще на вокзале, этот гад попытался высадить меня. Ну никакого сострадания у человека! Я высадился, но тут же перебежал в следующий вагон, где снова попался в его цепкие лапы. Сколько я ни пытался объяснить, что у меня нет денег и я не знаю, где шоссе, всё без толку. Усатый молодой человек слушал, молча кивал, повторяя на ломаном русском, что сейчас меня высадит. А потом пришел его пожилой и не менее усатый напарник и такое началось! Он обзывал меня последними словами, вывел целую теорию, что я вор, раз езжу без билета, ворую у его маленькой гордой страны последние гроши и вообще я – оккупант. Очень хотелось дать ему в глаз, но перспектива закончить путешествие в околотке мне совсем не улыбалась, и, стоически стиснув зубы, я дожидался станции. Оказался я неподалеку от городишка с чудовищным названием Радвилишкис, откуда и вышел на трассу. Увидев, наверное, мои страдания, Господь дал мне прекрасный стоп, и на двух машинах я добрался до города с не менее странным названием Паневежис. Там, пока искал Вильнюсское шоссе, побродил по городу и застопил машину сразу до Вильнюса.

Прибыл в два часа.

Гуляя по городу, наткнулся на монастырское подворье. Маячивший у входа батюшка любезно предложил переночевать у них, но я вежливо отказался. После прошлогоднего путешествия в Оптину пустынь я решил верить в Бога, не заходя в церковь…

…Собрались мы тогда спонтанно. Решили встретить светлое Рождество Христово в святом месте, заодно попытаться смыть уже многочисленные, как нам казалось, грехи. Да и отца Сергия повидать, бывшего хиппи-барабанщика, ушедшего в монастырь. Я, Ренатка Розовская, Сэнди – очкастый нигилист, соратник по террористическому подполью, – вот и вся компания. Сели в электричку до Калуги, потом автобусом до Козельска, пешком до монастыря. Монастырь поразил невиданной казенной канцелярщиной. Наши паспорта тщательно изучили, куда-то звонили, устроили настоящий допрос. Заставили прочитать «Отче наш», пожурили, что не знаю «Символ веры», и велели выучить к вечеру. Ренатку определили в женский корпус послушниц, нас с Сэнди – к паломникам. Вечером навестили отца Сергия. Когда мы пришли, батюшка стоял на табуретке и воевал с мерцающей лампочкой. Из-под задравшейся рясы предательски торчали генеральские штаны с лампасами. Отец Сергий расспросил нас обо всем, напоил чаем. Вспомнил пару общих системных знакомых, посмеялся, да и отправил нас молиться. Молиться вообще приходилось очень много. Подъем ни свет ни заря, молиться. Завтрак, снег расчищать, потом снова молиться. Исповедь, причастие, дрова, снова снег… Рената трудилась на кухне не покладая рук. Когда на третий день мы встретились на улице, лица всех троих не были такими одухотворенными, как по дороге в Оптину. Поболтав, мы все неожиданно опомнились, что никто не сообщил родителям, куда и надолго ли мы уехали. Дабы испросить благословения на поход в Козельск, огляделись, но, не увидев ни одного монастырского, вышли через ворота и потопали без разрешения. В Козельске обзвонили родителей, попили газировки, да и пошли обратно.

На входе стоял грозный настоятель.

– Откуда идете?

– Из Козельска, родителям звонили, – перекрестились мы.

– Благословения испросили?

– Нет, – потупились мы.

– Тогда собирайте вещи и вон отсюда.

Подобной жесткости, даже жестокости, мы не ожидали. Могли бы соврать, никто не проверил бы, но не стали, ведь мы не мясо ходили есть, а мамам звонить! Могли бы на нас повесить епитимью какую, но не выгонять же в сочельник, в Рождественскую ночь, на мороз!

И вот стоим мы как дураки, темно, звезды сверкают. Вдруг глядим – монастырский автобус с табличкой «Шамордино».

– Шамордино – женский монастырь, – озадаченно сказала Ренатка. – Вас не пустят.

– Чё это не пустят, тебя же в мужской пустили! – возмутился Сэнди.

– Поехали, иначе замерзнем.

Мы заскочили в «пазик» и вскоре стояли перед светлыми очами настоятельницы. Добрая женщина распорядилась нас поселить и лично проводила на всенощную.

Мама дорогая, как же тяжело быть религиозным человеком! После двух дней раскидывания снега и тяжелой физической работы, недосыпа и боли в пояснице от постоянных поклонов стоять несколько часов и молиться было просто невыносимо. Простояв два часа, мы обнаружили небольшую каморку, куда бочком-бочком сбежали, рухнули вповалку на пол и заснули. Разбудили нас монахини, пришедшие переодеваться.

– А ну на службу, богохульники! – незлобиво прогнали они нас.

Но спустя некоторое время мы снова дрыхли в каморке без задних ног.

Нас снова будили, гоняли. Все смешалось в голове: крестный ход на морозе, молитвы, монахини… На следующий день нас ждал поистине царский обед с осетриной, икрой, пряниками, но радости от него ни у кого не было. Ни у Ренатки, ни у Сэнди, ни у меня и мысли не возникло остаться в монастыре хоть на денек. И когда теперь кто-нибудь стандартно шутит про уход в монастырь, смешно, наверное, всем, кроме меня… Забыть о том, что за несколько дней нам так перевернули мозг, что мы истово крестились перед турникетами в метро, я так и не смог.

Где кофейня «Вайва», я припомнить не смог и справился об этом у первого же попавшегося волосатого. Он оказался, правда, и не хиппи вовсе, но очень хорошим человеком по имени Джулвинас. По-русски говорит с трудом, чему их в школе учат, неизвестно. Он напоил меня пивом, поводил по городу и даже вписал у себя. И отпускать не хочет, настаивает, чтобы я жил у него до субботы, а там он свозит меня в Тракайский замок. Даже не знаю, как быть.

7 мая, четверг

Проснулись сегодня в восемь. Соответственно, не выспался. У Регины, мамы Джулвинаса, есть еще маленький сын Домас, так он как начал спозаранку орать – лучше всякого будильника, поспишь тут! Джулвинасу надо было на работу. Работает он в театре, кем-то вроде художника-оформителя. Показал мне театр. Интересно. Я оставил его работать, а сам пошел шататься по городу, не забывая по пути прихватывать пустые бутылки и осматривать достопримечательности. Красивый город, не перестаю им восхищаться. И бутылок много.

О, вот здесь была смешная история!

…Я впервые был на Казюкасе, носился счастливый по Вильнюсу, такому необычному для меня городу, радовался всем и всему. Вдруг смотрю – стоит у ворот кучка сморщенных и грустных хиппи. Подбегаю, кричу:

– Привет, пипл! Что головушки повесили, айда жизни радоваться.

Хиппи уныло показывают глазами на крепко сколоченного типа в черной куртке и виновато пожимают плечами.

– О, привет, человек! – обрадовался я. – Ты откуда?

– Из Вильнюса, – не обрадовался мне человек. – А ты?

– Я из Москвы, но это не важно! Все люди братья! Хоть кто-то из местных появился, ура! Вот расскажи, как у вас тут? Гопников много?

Стоявшего ближе всего ко мне пионера заметно качнуло.

– Э-э-э… – сказал местный.

– Это хорошо, что немного, а то мы тут два дня будем, зачем гопникам неприятности. А что вот в этом доме, красивый такой дом, здесь музей?!

– Э-э-э… – столь же однообразно ответил человек.

– Ну, не страшно, многие питерские тоже в Эрмитаже не были.

Тут до меня, ошалевшего от весны, начало наконец доходить. Что это не дружелюбный местный тусовщик, мирно травящий байки в кольце приезжих волосатых, а свирепый литовский гопник, скорее всего угрожающий им расправой. И вон та смурная троица тоже неспроста стоит рядом и курит.

Но отступать было нельзя. И я продолжил куражиться.

– Тебя как зовут, брат? Марис? Прекрасное погоняло! А меня Ринго. Я смотрю, ты клевый, Марис, веселый. Знаешь что, а давай мы у тебя сегодня впишемся?! А что, отличная мысль! Нас всего двенадцать человек, шуметь не будем, поспим на полу и утром уйдем. Договорились?!

Человек нервно запахнул куртку и сделал шаг в сторону.

– Марис, так где встречаемся вечером, давай здесь?

Марис, сказав что-то по-литовски ожидающей его троице, быстрым шагом покинул поле брани. А у меня на шее повисли, истошно вереща, несколько распрекрасных хиппушек. И на запястье появились сразу четыре подаренные фенечки…

К двум часам купил на вырученные деньги пива, зашел за Джулвинасом. Он выполнял очень ответственную работу – красил красной краской стулья и ботинки. Сделав мазок, отступал немного назад, восторженно причмокивал и снова делал мазок. Сумасшедший дом какой-то. Совместив покрас стульев с распитием пива, мы с чувством полностью выполненного долга пошли играть в баскетбол с его приятелями. Как я ни отнекивался, играть мне пришлось. Носился как угорелый, правил не знаю, но несколько мячей, благодаря тому, что я дылда, закинуть смог. Ничего себе тренировочка внезапная вышла, чуть не умер от усталости. Завтра всем моим суставам придется туго.

8 мая, пятница

Проснулись, позавтракали, и опять, как вчера, Джулвинас – на работу, а я – гулять по Вильнюсу. Сходил на рынок, тот, что за мостом. Основное движение на Казюкасе происходит именно на этом рынке. Так странно видеть его теперь, в мае, – обычный рынок, без «казюк» и цветов, без толп гуляющего народа, без хиппи, наконец. И чего я в этом году не поехал? Выяснилось, кстати, что «казюка» по-литовски называется «вербос». Во как!

Позвонил домой. Пятнашки как черти пролетают – звонки дорогие. От целой горсти осталось совсем немного. Мама делает вид, что совсем за меня не волнуется, немного удивилась только, что я в Литве и домой не собираюсь. Она, интересно, что думала – что я пару дней помыкаюсь и вернусь? Хотя если честно, то я и сам так думал.

Ой, батюшки, а цены здесь! Сахар – 15 рублей!!! Килограмм!!! Это при восьмидесяти московских! Колбаса – от сорока пяти и несколько сортов! Сыр – от сорока восьми! Куча всякого пива, дешево, в среднем 15 рублей. И картошка дешевле, чем у нас, всего 3 рубля. А зарплата у них в среднем 3–4 штуки. Вот так-то. Отделились, и все у них наладилось. Единственное, чего нет ни у них, ни у нас, это сигарет. В Москве их нет в принципе, а здесь есть, но мало и безумно дорого. Так что курим немного, по-литовски – то есть один делает три затяжки, потом другой. И так – пока пальцы жечь не начнет. Тут все так забавно курят. В России проще – оставляешь полсигареты, и всё.

Сегодня здесь сейшн «Сепультуры». По городу шоркаются кучи косматых металлистов, все пьют пиво и ругаются матом. Забавно – речь сплошь литовская, не понятно ни фига, и вдруг, когда проскакивают знакомые слова, так приятно становится! Особенно когда сам пиво пьешь и делаешь вид, что местный.

Неожиданно для себя обнаружил, что Джулвинаса зовут Жильвинас, а я, стало быть, слабослышащий идиот. Так странно, я только выучил это сложное слово, теперь новое запоминай! Уже знаю несколько слов на литовском, пару фраз. Чувствую, если задержусь надолго, и понимать стану, что там они все щебечут.

Жильвинас сводил меня на городское кладбище, надеюсь, он ни на что не намекал. Порядок образцовый. Оград на могилах у католиков нет, все прибрано, почти у всех свежие цветы, горят свечи. Есть древние надгробия, прошлого века, – очень красивые и величественные. Были у могил защитников телецентра, погибших в прошлом году, 13 января, от рук русских омоновцев. Тогда погибли по меньшей мере 14 человек, и 60 человек были ранены. И у партийной элиты побывали. Они теперь тоже вместе с народом, хотя и до сих пор держатся особняком. Надгробия у них шаблонные, за госсчет, и поэтому безобразные.

Вечером тусовались с местной молодежью, знакомыми Жильвинаса. Ко мне народ относится с опаской, но в целом – вполне доброжелательно. Разговаривать им со мной тяжело, они по-литовски говорят все, я, естественно, ничего не понимаю и молчу. Скучно, сижу разглядываю их. Господи, какие же у них девушки страшные! Слов не хватит описать этот ужас нечеловеческий. Даже мысли не появилось с кем-нибудь закрутить, несмотря на то что пива мы налопались изрядно.

9 мая, суббота

День Победы! Как он был от нас далек!

Поздравил Жила и его маму с праздником, но они поморщились и сказали, что у них, в независимой Литве, этот русский праздник не празднуют, да в общем-то и никогда не праздновали. Бандеровцы.

С утра зарядил сильный дождь, и мы уже подумывали о том, что в Тракай соберемся в более приятное время, но все-таки, даже неожиданно для самих себя, решили ехать. И правильно сделали. На автовокзале Жильвинас спросил у каких-то девчонок о ближайшем автобусе. Девушки засмущались и попросили повторить то же самое, но на русском. Студентки-москвички, одна из Луганска. Тоже ехали в Тракайский замок, ну и я, разумеется, не мог не пригласить их присоединиться к нам. Подождали автобуса, разговорились, познакомились. Зовут Марина, Валя и Аня. Марина и Валя – москвички, Аня из Луганска, но сейчас тоже в столице проживает.

– О, – говорю, – у нас в группе крендель играет, он из твоих краев. Макаром зовут.

Аня округлила глаза:

– Славка?

– Не, Макар.

– Ну да, это погоняло его! Славка Галий! Конечно, знаю его!

Не мир, а чемодан какой-то! От знакомых никуда не деться.

В Тракае тоже лил дождь. Но мы – иностранцы, так сказать – во все глаза смотрели на замок, огромный и великолепный. Стоит на полуострове в озере красной глыбой. Очень бросается в глаза то, что он восстановлен, причем создается полное ощущение, что это и не старинная крепость, а новодел какой-то. Развалины были бы интереснее, да и взгляду милей. Но величина, размах постройки и неуловимый шепот времени нас, конечно, впечатлили. Купили мы мощного литовского портера и давай круги нарезать по берегу. Потом еще выпили. И еще. День Победы все-таки! Чуть купаться не полезли, а холод же страшный! Жил смотрел на нас как на чокнутых – вот, мол, русские идиоты.

Уезжать из замка не хотелось, и мы пропускали время отправления автобусов и электричек. Под дождем бегали, пляски дикие устроили, хохотали, народ пугали видом своим взъерошенным. Упились все по-черному. Когда уже валились от усталости с ног, обнаружили, что вечереет, и все-таки решили ехать в Вильнюс. Сходили в театр к Жильвинасу, полазили. Мы с Аней вообще забрались на технические этажи, к осветителям, которых за поздним часом на месте, слава богу, не оказалось. Так романтично, черт побери: пыль, темнота, хоть глаз коли, и мы с Анькой! Она красивая и прикольная.

Проводили девушек в гостиницу «Гинтарас» у вокзала и нехотя поплелись домой. Завтра договорились встретиться днем, они вечером уже уезжают. Эх, скорей бы завтра!

10 мая, воскресенье

У Жильвинаса утром была какая-то важная стрелка с приятелем, но он ее задинамил, потому что мы сломя голову неслись на встречу с девчонками. Но сегодня все было как-то скованно. Деньгами уже никто не швырялся, в воздухе постоянно подвисало молчание, шутили мало, да и шутки какие-то хреновые получались. У нас с Анькой-то все отлично: хи-хи, ха-ха, – а вот Марина и Валя с Жилом как-то не зажигали. Поехали к нам, попили моего чаю с травками, Жил вина красного достал. Тут-то и прояснилось, почему все такие мрачные: винища как жахнули, у всех аж искры из глаз посыпались, и скованность как улетучилась. Девиц, судя по всему, терзало лютое похмелье, а как опохмелились, их попустило в момент. Снова смех, песни и пляски.

Уже у поезда, когда пришло время прощаться, начались обмены телефонами и адресами. Все снова загрустили, Жильвинас даже заплакал позже. Сказал, что это дождь. Ага, конечно. Он в Маринку влюбился по уши. Сидит вон, письмо ей уже пишет, слова переспрашивает.

11 мая, понедельник

Проснулся и неожиданно для себя решил уезжать. Не мой дом это, надо ехать дальше, мчаться вперед. Несмотря на решительные протесты Жила и его мамы. Какие все-таки хорошие и добрые люди! Приютить абсолютно незнакомого человека, встреченного на улице, да мало ли кто я? Не хочется списывать их отношение ко мне на банальное: «край непуганых идиотов», я точно знаю – это от сердца. Гостеприимством злоупотреблять нельзя, я в Вильнюсе уже пять дней, пора и честь знать. Поеду в Минск. Дали они мне на дорожку бутербродов, масла сливочного в банке с соленой водой, чтоб не испортилось, помидоров. Чудесные люди. Чудесные. Попрощались. Жильвинасу пообещал вернуться в Вильнюс числа 20-го, привезти ему барабанные и литавровые палочки. Он, глядя на меня, решил барабанщиком стать. И черную тушь обещал ему поискать, у них в Литве с тушью напряженка, а ему в театре нужна. Да и сам тут кое-чем запасусь, сахаром, например. В Москве по 80 рублей и нету, а здесь 15 и навалом. Надеюсь, из Литвы можно вывозить продукты, а то неловко получится. Вон в прошлом году было запрещено из Москвы вывозить что-либо, ужас какой-то. Все было по талонам и карточкам потребителя, в столице свои талоны, а уже в области – свои. Притом еды не было ни здесь, ни там… Сейчас, конечно, полегче стало, но с продуктовым раем Вильнюса все равно не сравнить.

Из дома выходил под звуки песни Deep Purple «А Hard Loving Woman». «Страстно любящая женщина» значит. Интересно, попадется ли такая на моем пути? Может, и попадется, ведь неизвестно, насколько длинным и насыщенным будет это путешествие. Не уверен, что мне хочется вступать в какие-либо долгосрочные отношения. Прошел год, мое сердце по-прежнему разбито. Ремонту подлежит, я в этом уверен, но пока нет даже никакого желания влюбляться! Да и симпатичных хиппушек в Системе не так много, как хотелось бы. Ну не идут симпатичные в хиппи, хоть тресни! Красивые девочки еще встречаются среди домашних полухиппи – «пионерок». Они приходят на тусовки, радостно несут всякую чушь, потом бочком-бочком идут домой, в теплую и чистую постель, под родительское крыло. «Пионерки» практически невыездные, лишь изредка их можно встретить на однодневных тусах типа Казюкаса, да и в Питере, пожалуй. Они четко знают, во что играют. Свою девственность эти девочки берегут, компенсируя всем желающим отсутствие настоящего секса многочисленными пылкими объятиями и поцелуями. Годик-два, глядишь – пропала герла с тусовки, да и вышла замуж за мажора из МГИМО, плененного разноцветными фенечками и рассказами о свободе и любви. Настоящие же хиппушки строги, умны и некрасивы. Многие носят очки, отчего очевидность их ума становится поистине неоспоримой. С ними можно говорить ночи напролет, забыв обо всем. С ними можно петь, пить, читать стихи, бродить, взявшись за руки, по ночным улицам, декламируя Бродского, но вот любить их как-то не получается. О сексе и речи не идет, хотя снявшая очки и отложившая книжку настоящая хиппушка порой превращается в истинную тигрицу. Ненасытная, она выжимает из тебя все соки, а потом, когда пелена дурмана спадает и наступает похмелье, ты, сам себе не веря, тихонечко идешь за пивом, обутый в тапочки, да и оказываешься в каком-нибудь Новосибирске с одной мыслью в голове: что это было? Преувеличиваю, конечно, есть, есть красавицы среди системных девушек! Но их так мало, они круты, они вечно с олдовыми, так что мне, тусующему всего четыре года легкомысленному обормоту, не светит, увы, ничего.

Оно и к лучшему. Побуду один. В конце концов, я дом ищу, а не любовь…

Погода сменила гнев на милость, и сегодня, как по заказу, светит солнце и на небе нет ни следа от вчерашних грозовых туч. Занятно – за все время моего пребывания в Литве не было ни одного солнечного дня, а стоило уехать, так сразу и распогодилось. Вообще, если вдуматься, так часто бывает: как к городу подъезжаю, погода сразу портится, уезжаю – налаживается. Может, у меня карма прохудилась?

Трасса неплохая, я бы даже сказал – хорошая. Стопится очень прилично. Природа обалденная. Жалко, что я рисовать не умею. Бесконечные леса, огромные поля, покрытые первыми зелеными ростками. А по полям стаями бродят, как куры, эти гребаные аисты. Уж больно их тут много. Перебор. Прекрасное должно впрыскиваться в человека понемногу, по кубику, а то привыкаешь и перестаешь воспринимать. Вот я еду и думаю уже: чего в этих птицах такого прекрасного? Обычные дятлы-переростки.

В одном таком замечательном пейзаже попросил драйвера меня высадить. Он удивился, конечно, но высадил. Глупо, наверное, но просто место уж больно понравилось. Присел на траве, перекусил. Все это очень трогательно вышло, но уехать с этого участка я не мог потом очень долго. Никто не хотел брать неизвестно откуда взявшегося в чистом поле хиппана, и машины проносились, от греха подальше, мимо. Жлоб какой-то притормозил на черной «Волге», небось водила какого-нибудь председателя колхоза. «Бесплатно сейчас не возят!» – глубокомысленно изрек он. Аж противно стало. Не стал я ему говорить, конечно, что есть еще на свете добрые люди. Да он и не поверил бы. Через несколько минут мне и попался один из таких добрых людей, водитель «КамАЗа», везущего пустые бутылки. И прямо до Минска довез!

Город так себе, что-то мне не приглянулся. Может, после миниатюрного чистенького Вильнюса показался очень уж огромным, шумным и грязным? Или виной тому одинаковые послевоенные здания, нависающие над тобой серыми глыбами? Людей на улицах мало, машин, в сравнении с Москвой, нет совсем. Очень много милиции, но внимания на хиппи они, к счастью, не обращают. А значит это только одно – что хиппи в городе есть! Где искать их – непонятно, но есть один беспроигрышный способ. Надо всего лишь выйти на центральную улицу города и идти. А там и хиппи появятся, и вписка, и радость общения. Расспросив население, спустился в метро, проехать пару остановок. Очень забавное метро! В турникет надо опустить две 20-копеечные монеты, которые покупаются в кассе за рубль. Из обращения в городе двугривенные изъяты. Бред какой-то.

Побродил по центру, изучил в поисках тусовки проспект Франциска Скорины. Главный проспект города оказался поистине бесконечным. В детском парке присел заправиться кефиром с хлебом и нарвался на мрачных чернушников. Меня их внешний вид ввел в заблуждение: в рогожки хипповые одеты, длинные волосы с хайратниками. Подумал, что наши, ну и влип. Одна бойкая девушка, безумно сверкая глазами, принялась рассказывать мне, что хиппи – это изверги, убийцы, сатанисты и вообще чуть ли не гопники. Я, понятно, расстроился, попытался доказать ей обратное. Уж не знаю, получилось или нет, она слушала больше себя, чем меня. Так загрузила своей странной религией, что я не знал, куда деваться. Пригласила остановиться у них, дала адрес. Полезная вещь, если вписки обломятся, но мне показалось, что лучше уж на вокзале переночевать, чем так травмировать свой разум. Дала мне кучу своей литературы, из которой я сделал вывод, что их религия – это очень странная смесь христианства и буддизма. Называется «Великое Белое братство». Главная у них тетка по имени Мария Деви Христос – ничего себе, с выдумкой женщина подошла к выбору имени! Конченые, завернутые люди, как сомнамбулы повторяющие свои фантастические тезисы о том, что уже в этом году на людях будет проставлен какой-то штрих-код. Призывают не даваться. Это вроде как знак дьявола, содержащий в себе три шестерки, вследствие чего человечество будет порабощено. И про кредитные карточки та же фигня. Какие на хрен кредитные карточки, мне бы найти, где переночевать!

Позвонив по первому же минскому номеру из тех, которые мне народ надавал в Москве, я получил приглашение на вписку. На флэту оказалась куча народу. Хозяина зовут Слава, женщину его Марина, а двухмесячного сына – Джорджик. Однако.

12 мая, вторник

Утром собирался в Брест, но не поехал из-за погоды. Дождя хоть и нет, но тучи и ветер сильный. Как и было предсказано! Точно, карма прохудилась, надо залатать. Ага, поди залатай тут, когда на пути всякие «Белые братья» встречаются! Ох, не понравились они мне. Надо подбить тусовку и кольями разогнать этих придурков.

Маринка с Олегом из Лиды, который тоже здесь вписывался, утром скипели куда-то, Славка с Танькой ушли еще раньше, оставив меня с Джорджиком. Может, я чего-то не понял, но, по-моему, здесь натуральная «шведская семья». Джорджик – сын Маринки и Славки, но тусует Славка вроде бы с Танькой. Слава советским женщинам. Умом можно тронуться. Малой орал поначалу, но я ему включил Джима Моррисона, и он задремал, а я книжки всякие читал. Так весь день и пролетел за чтением и играми с бебиком. Вечером Таня сварила глинтвейна, и мы под Deep Purple его выпивали. Повело, ушел спать, но заснуть так и не смог: Джорджик орал всю ночь как резаный. Может, зря я ему The Doors включал?

13 мая, среда

Число несчастливое. Не спал ни минуты. Погода стала еще хуже, тем не менее решил валить в Брест, в гости к Таньке Львенку. Звала.

Почти полтора часа пытался добраться до шоссе, потом быстро и ненапряжно очутился в Барановичах. Там сел на дизель и, благополучно не встретив контролеров, около восьми вечера был в Бресте.

Дозвониться до Таньки не смог, но все равно поехал по адресу, в какой-то Южный городок, в дом офицерского состава. Дома ее не оказалось, объяснил родителям, кто я и что, они впустили, накормили. Львенок пришла часам к одиннадцати, когда мы с ее предками обсудили уже все что можно и я уже начал жалеть о своем визите в этот славный город-герой. Ну, обрадовалась, конечно: не ждала, мол, обещал, конечно, но я не верила. Предались воспоминаниям, вспомнили прошлый год, приключения с поисками Котенка Гав и Солидола. Львенок уговаривает остаться на пару дней, но я не знаю, уж больно флэт стремный. Скорее всего, родители отчаянно боятся за целомудрие своей Татьяны. Мама очень сердитая, а папа вообще военный.

14 мая, четверг

Утром, когда Львенок ушла в школу, ее папик меня запряг по полной и увез на огород культивировать матушку-землю. Дотрудился я до мозолей, но хлеб точно отработал, в связи с чем могу теперь прямо смотреть в глаза унылому Танькиному семейству.

Днем осматривали археологические раскопки древних стоянок «Берестье» и, собственно, Брестскую крепость. Львенок утверждает, что ночью по крепости бродят призраки ее защитников. Охотно верю. Полазили по развалинам, крышам казарм, побродили по подвалам – там так жутко! Ничего почти не восстанавливали, всё, как и было в войну, мороз аж пробирает временами от ужаса, сколько же людей там погибло! И крепость-то, главное, небольшая, ее, казалось бы, захватить – раз плюнуть! Только в таких местах и осознаешь по-настоящему подвиг наших дедов.

Граница совсем рядом, с крепости видно Буг, за которым уже Польша. Может, чем черт не шутит, переправиться в укромном месте через реку, а там – лесами, пешком, дальше, в настоящую Европу? Германия – нет, после впечатлений от крепости к немцам уж точно не поеду, во – Франция! Лувр, Эйфелева башня, Монмартр! Официально-то туда я никогда не доеду, только так, нелегально, крадучись… Эх, хватит мечтать. Поймают, посадят в тюрьму, и привет.

Здесь, в Бресте, гораздо теплее, чем в Минске, солнце шпарит, трава высокая. Завтра буду, дай бог, на Украине, вообще испекусь от жары. Поеду во Львов, говорят, очень красивый город, не хуже Парижа, надеюсь.

15 мая, пятница

Когда расставались, Львенок расплакалась. Очень уж ей хочется уехать вместе со мной, попутешествовать. А то нигде и не была, кроме как у тетки в Москве. Вот, блин, Москва: выбралась девочка в город, познакомилась с немытыми хиппи, так теперь они к ней в гости на край света приезжают и покоя не дают. Впрочем, виноваты в расстроенном душевном состоянии Танюхи не только москвичи, но и сестра Лена Заяц с мужем Чарли из нижегородской тусовки. А если уж и родня, и друзья давят, то сам бог велел встать на скользкую и полную эмоций хипповскую дорожку. А она же ребенок совсем, экзамены скоро!

Стоп очень плохой, подвозят в среднем километров по десять, от деревни до села. С такими темпами я и к ночи во Львов не доберусь, ночевать в поле придется.

Везли вот два кавказца на легковушке. Два! После наших с Ренаткой прошлогодних кавказских вояжей я и одного-то с трудом выдержал бы. Я в машину сел, тронулись, тут-то я и заметил, что они горцы. Про них все говорят, что они практически поголовно гомосексуалисты, уж не знаю, откуда на тусовке такие слухи. Вон и Фриц с Сан Санычем, когда в Грузию собирались, так чуть ли не сковородки намеревались в джинсы подкладывать. Хайры у обоих внушительные, Фриц их разве что за ремень не заправляет. Таких роскошных белых хайров вообще ни у кого в тусовке нет. У меня-то волосы куда короче и жиже, но все равно ух как я стремался всю дорогу! Боялся, что оплату натурой потребуют. А я еще невыспавшийся, глаза слипаются. А они на своем нерусском о чем-то треплются, на меня смотрят и ржут. Жуть! Но обошлось, довезли меня до Луцка, еще и пути доброго пожелали. Видимо, и среди кавказских мужчин нормальные встречаются.

В Львове был в восемь. Город действительно очень красивый, только я так устал, что решил поспать, а утром уже наслаждаться красотами. Вписок нет, пойду, думаю, для разнообразия не на вокзале переночую, а на чердаке где-нибудь. Хожу, вверх смотрю, выбираю дом подходящий, чтоб с крыши вид был красивый. Подходят какие-то гопники, с виду нестрашные, и спрашивают:

– Который час?

– Пятнадцать минут девятого, – говорю.

Они переглянулись, да как втопят за мной!

– Москаль, – орут, – клятый!

И за мной бегут. Я с рюкзаком, усталый, ноги не ходят, но убежал-таки.

Заскочил в ближайший дом за поворотом, успел заметить еще, что ангелочки на крыше красивые. Ну, думаю, хрен я отсюда сегодня выйду. Пошел наверх, дверь на чердак открыта. Посмотрел в окошко, гопники эти стоят разговаривают, потеряли меня. А вид сверху на город отменный, как раз такой и искал! На чердаке было темно, и очень кстати пришлись охотничьи спички, которые мне в Риге Мишель подарил. Нашел уютный угол, завернулся в одеяло и моментально заснул. Даже не заснул, а вырубился – от нервов погони, дорожного стресса и кромешной чердачной тьмы.