Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Символы священной науки

ModernLib.Net / Философия / Генон Рене / Символы священной науки - Чтение (стр. 10)
Автор: Генон Рене
Жанр: Философия

 

 


Но кто же в сегодняшнем масонстве мог бы похвалиться обладанием единой по сути, но двойственной в проявлениях власти, знаком которой является этот атрибут? Мы не думаем, что слишком продвинемся, сказав, что в еще сохранившихся остатках западных инициатических организаций никто не имеет даже отдаленного представления, о чем идет речь. Символ остается, но, когда «дух» покинул его, он есть не более чем пустая форма. Надо ли, несмотря ни на что, сохранять надежду, что настанет день, когда эта форма вновь будет оживотворена, когда она вновь станет соответствовать реальности, которая есть изначальная причина ее бытия и которая единственная сообщает ей подлинно инициатический характер?

26. Символическое оружие

      Говоря выше о "символических цветах", нам уже приходилось указывать на копье, которое в легенде о Граале появляется как второй, после самой чаши, основной символ, и которое является одним из многочисленных олицетворений "Оси Мира". В то же время это копье, сказали мы, является также символом "Небесного луча". И, согласно соображениям, высказанным нами в другом месте, совершенно ясно, что по сути эти два значения совпадают. Но это равным образом объясняет и то, что копье так же, как меч и стрела, в конечном счете, являющиеся его эквивалентами, иногда отождествляется с солнечным лучом. Само собой разумеется, что две символики, полярная и солярная, никогда не должны смешиваться между собой, и что, как мы уже часто отмечали, первая имеет характер более фундаментальный и воистину «изначальный»; однако, не менее верно и другое: то, что можно было бы назвать «переносами» с одного на другой, есть достаточно часто встречаемый факт, и для этого есть свои причины, которые мы более четко попытаемся объяснить как-нибудь в другой раз.
      В данный же момент мы ограничимся упоминанием атрибуции стрелы Аполлона: известно, что именно своими стрелами последний убивает Пифона, как в ведической традиции Индра убивает Ахи, или Вритру, подобие Пифона, с помощью ваджры, олицетворяющей молнию; и это сходство не оставляет никаких сомнений относительно исходной символической равнозначности двух видов оружия, о которых идет речь. Напомним также о "золотой стреле" Абариса или Залмоксиса, о которой говорится в истории Пифагора; и здесь мы еще яснее видим, что эта символика относится именно к Аполлону Гиперборейскому, что устанавливает точную связь между его солярным и его полярным аспектами.
      Если мы возвратимся к рассмотрению различного оружия как олицетворения "Оси Мира", то напрашивается важное примечание, а именно то, что это оружие — не всегда, но, по меньшей мере, очень часто имеет либо два лезвия, либо два противоположных острия. Этот последний случай, как, в частности, и случай ваджры, к которой мы еще вернемся, явно должен быть соотнесен с дуальностью полюсов, рассматриваемых как две оконечности оси, со всеми соответствиями, которые она предполагает, и на которые мы уже указывали в другом месте. Что же касается обоюдоострого оружия, то дуальность здесь, выражая тот же смысл оси, гораздо более прямо указывает на два потока, олицетворяющие двух змей, обвившихся вокруг жезла или кадуцея. Но так как эти два противоположных потока сами находятся в соответствующем соотношении с двумя полюсами и двумя полушариями, то тем самым можно непосредственно видеть, что обе символики в действительности соединяются. По сути, речь здесь всегда идет о двойственной силе, единой по самой своей сущности, но разного действия во внешнем проявлении, что обусловлено «поляризацией», как последняя обуславливает на различных уровнях все степени и все модальности универсального проявления.
      Сам меч может рассматриваться, наиболее общим образом, как обоюдоострое оружие; но еще более поразительным является пример обоюдоострого топора (секиры), принадлежащего к эгейской и критской, т. е. доэллинской символике, но, собственно, не присущего исключительно ей. Но топор, как мы уже объясняли выше, — есть совершенно конкретный символ молнии, а стало быть, точный эквивалент ваджры; и сравнение этих двух орудий хорошо показывает, следовательно, сугубое тождество двух форм символики, затронутых нами, символик обоюдоострого оружия и оружия с двумя заостренными концами.
      Изображение ваджры имеет множество вариантов; Ананда Кумарасвами отмечает, что самая распространенная форма с тройным острием на каждой оконечности тем самым родственна тришуле, или трезубцу, другому очень важному символическому оружию, специальное исследование которого, однако, увело бы нас слишком далеко от нашей темы; заметим только, что в то время как срединная точка есть окончание самой оси, две боковые могут соотноситься еще и с двумя потоками, правым и левым, о которых мы говорили, что по этой самой причине подобная же тройственность обнаруживается и в других случаях «осевой» символики, например, в некоторых изображениях "Мирового Древа". Кумарасвами равным образом показал, что ваджра традиционно отождествляется с другими известными символами "Оси мира", такими, как ось колесницы, два колеса которой соответствуют Небу и Земле, что, в частности, объясняет некоторые изображения ваджры как «поддерживаемой» лотосом, на котором она помещена в вертикальном положении. Что же касается учетверенной ваджры, образованной соединением двух обычных ваджр, в горизонтальном плане расположенных крестообразно, откуда ее название — Карма-ваджра, то она очень близка к, таким символам как свастика и чакра. Мы ограничимся здесь тем, что отметим эти различные сведения, к которым, быть может, мы еще вернемся в других исследованиях, ибо это сюжет из разряда тех, которые невозможно исчерпать.
      Ваджра, помимо значения «молния», имеет также, в то же самое время, значение «алмаз», что немедленно вызывает идеи неделимости, неизменяемости и незыблемости; и действительно, незыблемость — есть основная черта оси, вокруг которой совершается вращение всего, но которая сама не участвует в нем. В связи с этим можно провести еще одну примечательную аналогию. Платон описывает "Ось Мира" как сверкающую алмазную ось; эта ось окружена несколькими концентрическими оболочками разных цветов и размеров, соответствующими различным планетарным сферам и вращающимися вокруг нее. С другой стороны, буддийская символика "алмазного трона", расположенного у подножия "Древа Мудрости" и в самом центре "Колеса Мира", то есть в той единственной точке, которая всегда остается неподвижной, не менее показательна в том же отношении.
      Возвращаясь отсюда к молнии, скажем, что она рассматривается, как мы уже указали, как олицетворение двойного могущества созидания и разрушения: если угодно, можно сказать, сил жизни и смерти, но если это понимать лишь буквально, то перед нами окажется все-таки частный случай того, о чем в действительности идет речь.
      В самом деле, это сила, которая осуществляет все «сгущения» и «растворения» и которую дальневосточная традиция соотносит с попеременным действием двух дополнительных принципов, инь и ян, равным образом соответствующих двум фазам универсального «выдоха» и «вдоха»; это то, что герметическая доктрина, со своей стороны, называет «сгущением» и "растворением"; и двойное действие этой силы символизируется двумя противоположными оконечностями ваджры, как «молниевидного» оружия, тогда как алмаз ясно являет ее единую и неделимую сущность.
      Отметим попутно в качестве курьеза — ибо с нашей точки зрения это не более, чем курьез — случай применения низшего порядка, но прямо связанный с вопросом о символическом оружии: "могущество острий", хорошо известное в магии и даже в профанической физике, реально соотносится с «растворением», то есть со вторым аспектом двойного могущества, о котором мы только что говорили. С другой стороны, соответствие первому аспекту, или «сгущению», обнаруживается в магическом использовании узлов или «лигатур»; мы напомним в этой связи символику "гордиева узла", который Александр к тому же разрубает своим мечом, что тоже очень показательно. Но здесь возникает и другой вопрос, вопрос "жизненного узла", который, хотя и находясь в отношениях аналогии с предыдущим, далеко выходит за пределы области и содержания простой магии.
      Наконец, мы должны упомянуть другой «осевой» символ, который не является оружием в собственном смысле слова, но который, однако, уподобляется ему своей остроконечной формой: этот символ — гвоздь, а у римлян гвоздь (clavus) и ключ (clavis) почти созвучны — но и тот, и другой связаны с символикой Януса. Ключ, который есть также и «осевой» символ, увел бы нас в рассуждения, в которые мы не хотим вдаваться в настоящий момент; скажем только, что "власть ключей" или двойная власть «вязать» и "разрешать", на самом деле не отличается от той, о которой мы говорили: по сути, в действительности, речь всегда идет о «сгущении» и «растворении», в герметическом смысле этих понятий.

27. Сайфуль-Ислам (Sayful-Islam)

      В западном мире принято рассматривать ислам как традицию по самому своему существу воинственную, и, следовательно, когда речь идет о сабле или мече (es-sayf), надо воспринимать это слово исключительно в его самом буквальном смысле, никогда даже и не задаваясь вопросом, нет ли здесь в действительности чего-либо другого. Разумеется, неоспоримо то, что воинственный аспект существует в исламизме, как и то, что отнюдь не являясь исключительной принадлежностью последнего, он точно так же присутствует в большинстве других традиций, включая христианство. Даже если не вспоминать о словах Христа: "Не мир я пришел принести, но меч", которые, в конце концов, могут пониматься метафорически, история христианства в средние века, то есть в эпоху его действительного осуществления в социальных институтах, дает тому достаточно доказательств. А с другой стороны, сама индуистская традиция, которая, конечно, не может считаться по преимуществу воинственной, потому что ее, скорее, упрекают за недостаточное место, отводимое действию, содержит, однако, этот аспект, как можно убедиться в том, читая Бхагавадгиту. Не будучи ослепленными предрассудками, легко понять, что так и должно быть, потому что в области социальной войны, в той мере, в какой она направлена против тех, кто возмущает порядок и имеет своей целью вернуть их к нему, есть законное дело, по сути своей являющееся одним из аспектов осуществления «правосудия», понимаемого в своем наиболее общем значении. И, однако же, это всего лишь внешняя сторона вещей, стало быть, наименее существенная: с точки зрения традиционной, то, что придает так понимаемой войне все ее значение, это символизация ею борьбы, которую человек должен вести с врагами внутри себя самого, то есть против всех элементов в нем, противоречащих порядку и единству. Впрочем, в обоих случаях — идет ли речь о порядке внешнем и социальном или порядке внутреннем и духовном, — война всегда должна одинаково стремиться к установлению равновесия и гармонии (именно поэтому она соотносится с собственно "правосудием") и к объединению посредством этого множества противостоящих друг другу элементов. Это равносильно тому, чтобы сказать, что ее естественным результатом, который, в конечном счете, и есть ее единственное обоснование, является мир (es-salam), который в действительности не может быть достигнут иначе, как через подчинение божественной воле (el-islam), расставляющей все элементы на свои места с тем, чтобы заставить их содействовать сознательному осуществлению одного и того же плана. И вряд ли нужно особо подчеркивать, насколько в арабском языке эти два понятия, el-islam и es-salam, родственны друг другу.
      В исламской традиции эти два смысла войны, как и реально существующее отношение между ними, предельно отчетливо выражены также хадисом пророка, произнесенным по возвращении из военной экспедиции против внешних врагов: "Мы вернулись с малой священной войны на великую священную войну". Если, таким образом, внешняя война есть лишь "малая священная война", тогда как внутренняя война есть "великая священная война", то это потому, стало быть, что первая имеет всего лишь второстепенное значение по отношению ко второй, которой она есть лишь видимый образ. Само собой разумеется, что в таком случае все, что служит внешней войне, может быть принято за символ того, что касается внутренней войны, и что таков именно случай меча.
      Те, кто не признает такого значения, даже и в том случае, если они не знают только что приведенного нами хадиса, могли бы, по крайней мере, заметить, что во время проповеди хомтыб, функции которого, по видимости, не имеют в себе ничего воинственного в обычном смысле слова, держит в руке меч и что последний, в таком случае, и не мог бы быть не чем иным, как символом. Уже не говоря о том, что на самом деле такой меч обычно является деревянным, а это очевидным образом делает его непригодным для использования во внешних битвах и, следовательно, еще больше подчеркивает этот символический характер.
      Впрочем, деревянный меч в традиционной символике восходит к очень отдаленному прошлому; так как в Индии он был одним из тех предметов, которые фигурировали в ведическом жертвоприношении; этот меч (sphya), ритуальный столб, колесница (или, точнее, ось, являющаяся самой существенной ее частью) и стрела, говорят, родились из ваджры, или молнии Индры. "Когда Индра метнул молнию во Вритру, последняя в этом броске учетверилась… Брахманы во время жертвоприношения пользуются четырьмя из этих двух форм, тогда как кшатрии пользуются двумя другими в ходе битвы … Когда верховный жрец потрясает мечом, то это значит, что он молнию во врага. Связь этого меча с ваджрой особо отметить в виду того, что последует далее; и мы добавим в этой связи, что меч достаточно широко отождествляется с молнией или рассматривается как Производное от нее, что чувственным образом являет хорошо известную форму "пылающего меча", вне зависимости от других значений, которыми она (эта форма) может обладать в одно и то же самое время, ибо следует хорошо понимать, что всякий подлинный символ всегда обладает множественностью значений. Последние, отнюдь не будучи взаимоисключающими или противоречивыми, напротив, гармонично сочетаются между собой и дополняют друг друга.
      Но, возвращаясь к мечу хатыба, скажем, что он символизирует прежде всего власть слова, что, впрочем самоочевидно, тем более, что именно таково значение вообще очень часто приписываемое мечу и не чуждое христианской традиции, как об этом ясно свидетельствуют апокалиптические тексты: "Он держал в деснице своей семь звезд; и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо Его — как солнце, сияющее в силе своей". "Из уст же его исходит острый меч, чтобы им поражать народы…" Меч, выходящий из уст, очевидно, не может иметь иного значения, тем более, что описываемое таким образом существо есть не что иное, как само Слово или одно из его проявлений; что же касается обоюдоострого меча, то он олицетворяет двойственное созидательное и разрушительное могущество слова, а это возвращает нас именно к ваджре. В самом деле, последняя также символизирует силу, которая, хотя и будучи единой по своей сути, проявляется в двух по видимости противоречивых, но реально дополняющих друг друга аспектах; и эти два аспекта, точно так же, как и двумя лезвиями меча, или другого сходного оружия, олицетворяются в данном случае двумя противоположными остриями ваджры; впрочем, эта символика значима для всей совокупности космических сил, так что приложение ее к слову составляет лишь частный случай, но такой, который в силу традиционной концепции слова и всего, что она подразумевает, может быть и сам принят как символическое олицетворение совокупности всех остальных возможных применений.
      Меч не только символически уподобляется молнии, но — так же, как и стрела — солнечному лучу: с этим видимым образом соотносится тот факт, что в первом из двух процитированных нами отрывков из Апокалипсиса тот, из уст которого исходит меч, имеет лицо, "сияющее как солнце". Здесь, впрочем, легко провести сравнение между Аполлоном, убивающим змея Пифона своими стрелами, и Индрой, убивающим дракона Вритру с помощью ваджры; и такая аналогия не должна была бы оставлять никаких сомнений относительно равнозначности этих двух аспектов символики оружия, которые, в конечном счете, суть лишь два различных способа выражения одного и того же. С другой стороны, важно отметить, что большая часть символического оружия, и особенно, меч и копье, зачастую являются также символами оси мира; речь идет тогда о «полярной» символике, но не о символике «солярной»; и, однако, хотя эти две точки зрения никогда не следует смешивать, между ними существуют определенные соотношения, делающие возможным то, что можно было бы назвать «переносами» с одного на другое, при том, что сама ось порою отождествляется с "солнечным лучом". В этом осевом значении два противоположных острия ваджры соотносятся с дуальностью полюсов, рассматриваемых как две оконечности оси, в это время, как в случае обоюдоострого оружия, дуальность, будучи обозначена в самом направлении оси, более непосредственно соотносится с двумя обратными друг другу потоками космической силы, в иных случаях олицетворяемыми также такими символами, как две змеи кадуцея. Но так как эти два потока сами находятся в соответствующем соотношении с двумя полюсами и двумя гемисферами, здесь можно видеть, что, вопреки их кажущемуся различию, оба изображения на самом деле едины в том, что касается их сущностного значения.
      "Осевая" символика возвращает нас к идее гармонизации, понимаемой как цель "священной войны", в двух ее, внешнем и внутреннем, значениях, так как ось есть место примирения и затухания противоположностей, или, иными словами, место совершенного равновесия, которое дальневосточная традиция обозначает как "неизменную средину". Таким образом, с этой точки зрения, которая в действительности является самой глубокой, меч олицетворяет не только средство, как можно было бы подумать, оставаясь лишь на поверхности смыслов, но также и цель, которой надлежит достичь, и он, некоторым образом, в своем тотальном значении осуществляет синтез того и другого. Впрочем, мы всего лишь представили здесь некоторые наблюдения, которые можно было бы развивать и далее; но мы полагаем, что даже и такие, какими они даны здесь, они достаточно убедительно показывают, насколько — идет ли речь об исламе, или любой другой традиционной форме — далеки от истины те, кто склонен приписывать мечу смысл исключительно "материальный".

28. Символика рогов

      В своем исследовании кельтской традиции Т. Базилид подчеркивал значимость Аполлона Рогатого как божества гиперборейцев; кельтское имя Белен, впрочем, идентично имени Аблун, или Аплун, ставшему у греков Аполлоном. Чуть позже мы предполагаем более основательно рассмотреть вопрос об Аполлоне Гиперборейском; в настоящий же момент мы ограничимся несколькими соображениями, более конкретно касающимися имени Карнейос (Karneios), так же, как и имени Кронос (Kronos), с которым первое находится в тесной связи, так как оба этих имени имеют один и тот же корень KRN, выражающий именно идеи «могущества» и "возвышения".
      В смысле «возвышения» имя Кронос идеально подобает Сатурну, который и в самом деле соответствует самой возвышенной из планетарных сфер, "седьмому небу", или Сатья-Локе индуистской традиции. Кроме того, не следует рассматривать Сатурн как силу злотворную, как это иногда склонны делать, ибо не следует забывать, что он есть прежде всего правитель "золотого века", т. е. Сатья-Юги, или первой фазы Манвантары, которая совпадает именно с гиперборейским периодом, а это свидетельствует, что Кронос не без основания отождествляется с божеством гипербореев. Впрочем, вполне правдоподобно, что зловещий аспект является здесь следствием самого исчезновения этого гиперборейского мира; в силу именно такого же «переворачивания» всякая "Земля Богов", место пребывания духовного центра, становится "Землей Мертвых", когда этот центр исчезает. Возможно также, что затем более охотно сосредоточили этот аспект на имени Кронос, тогда как аспект благотворный оставался, напротив, связанным с именем Карнейос, вследствие раздвоения этих имен, которые первоначально составляли одно. Верно еще и то, что символика солнца сама в себе являет два противоположных аспекта, животворящий и мертвящий, производительный и разрушительный, как мы это недавно показали в связи с оружием, олицетворяющим "солнечный луч".
      Карнейос есть бог Карна, то есть "высокого места", символизирующего Священную гору Полюса, которая у кельтов олицетворялась либо тумулюсом, либо Карном, или грудой камней, сохранившей первоначальное имя. Впрочем, камень часто оказывается в непосредственной связи с культом Аполлона, как это можно видеть именно на примере Омфалоса в Дельфах, а также каменного куба, который служил алтарем на Делосе, и объем которого был удвоен по приказу оракула. Но с другой стороны, камень имел особую связь и с Кроносом; здесь налицо новое сближение, на которое мы можем указать лишь мимоходом, так как этот вопрос заслуживал бы отдельного рассмотрения. В то же время, в силу самого значения своего имени, Карнейос есть могущественный бог; и если гора в одном из своих аспектов и в силу связанной с ней идеей устойчивости также является символом могущества и возвышения, то существует и другой символ, который стоит рассмотреть с этой точки зрения: символ рогов.
      В самом деле, на Делосе, помимо только что упомянутого нами кубического камня, имелся и другой алтарь, именуемый Кератон (Keraton), который был целиком сложен из бычьих и козьих рогов, прочно связанных между собою. Совершенно очевидно, что это прямо соотносится с Карнейосом, следы символической связи которого с рогатыми животными сохранились до наших дней. Само наименование рогов открыто соотносится с корнем KRN, так же, как и название короны, которая является другим символическим выражением тех же идей, потому что оба эти слова (по-латыни согпи и corona) очень близки друг к другу. Слишком очевидно, что корона является инсигнией власти и приметой высокого ранга, чтобы на этом было необходимо настаивать. И мы обнаруживаем уподобление ее рогам прежде всего в том, что и то, и другое равным образом возлагается на голову, что дает образ "вершины". Однако, есть и другое: корона первоначально представляла собой обруч, украшенный остриями в форме лучей; и рога подобным же образом считаются изображением световых лучей, что возвращает нас к некоторым из соображений, уже развивавшихся нами в связи с символическим оружием. Впрочем, совершенно ясно, что рога могут уподобляться оружию, даже в самом буквальном смысле, и в силу именно этого с ними могла связываться идея силы и могущества, как она и связывалась всегда и везде.
      С другой стороны, световым лучам подобает и роль атрибута могущества, будь оно жреческим или царским, т. е. духовным или мирским, потому что они обозначают его как эманацию или излучение самого источника света, что и в самом деле так, когда оно, это могущество, законно.
      Легко было бы привести многочисленные примеры, притом самого разнообразного происхождения, использования рогов как символа могущества; мы находим их в Библии и, еще конкретнее, в Апокалипсисе. Но мы приведем другой, взятый из арабской традиции, где Александр Македонский носит имя Эль-Искандар дхуль-карнейн, то есть "Двурогий", что чаще всего толкуется в смысле двойного могущества, простирающегося на Восток и на Запад. Такая интерпретация, будучи совершенно справедлива, вовсе не исключает другого факта, который скорее дополняет ее, а именно, что Александр, будучи через оракула этого божества провозглашен сыном Аммона, своей эмблемой выбрал два рога овна, бывшие главным атрибутом последнего и это божественное происхождение лишь легитимировало его в качестве законного наследника древних повелителей Египта, которым оно также приписывалось. Говорят даже, что он повелел изобразить себя в таком виде на монетах, что, впрочем, в глазах греков скорее отождествляло его с Дионисом, с образом которого он ассоциировался благодаря своим завоеваниям, особенно завоеваниям Индии; и Дионис был сыном Зевса, которого греки отождествляли с Аммоном. Возможно, что эта идея не была чужда и самому Александру, однако Дионис обычно изображался с рогами не овна, но быка, что с точки зрения символики образует существенную разницу.
      Уместно заметить здесь, что рога, в их символическом использовании, обретают две основные формы: форму рогов овна, собственно «солярную», и форму рогов быка, которая, напротив, является «лунной», да и сама напоминает полумесяц. Можно также, в данной связи, обратиться к аналогичным соответствиям двух зодиакальных знаков, Овна и Тельца; но это привело бы, в особенности при рассмотрении той или другой формы в различных традициях, к «циклическим» исследованиям, в которые мы не можем сейчас вдаваться.
      Чтобы закончить этот очерк, отметим еще только одну определенную аналогию между этим оружием животных, которым являются рога, и тем, что можно назвать оружием растений, то есть шипами. Следует отметить в связи с этим; что многие растения, играющие важную символическую роль, имеют шипы. И здесь также шипы, как и другие острия, вызывают в памяти идею вершины или возвышения, и они, в некоторых случаях, могут служить для олицетворения световых лучей. Мы видим, стало быть, что символика всегда основана на самой природе вещей, а не есть результат более или менее искусственного соглашения.
      С другой стороны, само собой разумеется, что и использование лабиринта как средства обороны или защиты возможно в самых различных вариантах, помимо сферы инициации; так, автор отмечает его «тактическое» употребление при входе в некоторые древние города и другие укрепленные места. Однако ошибочно полагать, что речь идет в данном случае о применении чисто профанном, притом даже первом по времени, породившем самую идею ритуального использования. Здесь налицо опрокидывание нормальных соотношений, впрочем, вполне согласное с духом современных концепций, но только с ним, а потому абсолютно неприложимое к древним цивилизациям. В самом деле, во всякой цивилизации, умеющей поддерживать строго традиционный характер, все необходимо начинать с принципа, или с того, что ближе всего к нему, чтобы затем опуститься в сферу более или менее случайных применений; и, кроме того, даже эти последние никогда не рассматриваются в них с точки зрения профанной, которая, как мы это уже не раз объясняли, есть всего лишь результат дегенерации, в процессе которой было утрачено сознание их связи с принципом. В случае же, о котором идет речь, можно было бы легко заметить, что здесь есть и нечто еще помимо подмеченного современными «тактиками» — хотя бы уже в силу того простого факта, что этот «лабиринтный» способ обороны использовался не только против враждебных людей, но также и против враждебных психических влияний. А это указывает, что он сам должен был заключать в себе какое-то ритуальное значение. Но есть и еще нечто большее: основание городов, выбор места для них и план, по которому они строились, были подчинены правилам, которые по самой сути своей принадлежали к области "священной науки" и которые уже вследствие этого были очень далеки от того, чтобы служить лишь утилитарным целям, во всяком случае, в том исключительно материальном смысле, в котором сегодня понимается это слово. Как бы ни были чужды все эти вещи ментальности наших современников, их следует, тем не менее, учитывать, без чего те, кто изучает древние цивилизации, никогда не смогут понять истинный смысл и глубинные основания описываемого даже в том, что сегодня стало принято называть областью "обыденной жизни", но что в иные времена также имело выраженный ритуальный и традиционный характер.
      Что же до происхождения самого слова «лабиринт», оно также достаточно темно и служило поводом для многих дискуссий.
      Похоже, что в противоположность иным предположениям, оно не связано со словом лабрис или двойная критская секира, но что и то, и другое одинаково производны от древнего слова, обозначающего камень [корень ла (la), откуда греческое лаос (laos), лапис (lapis)], так что этимологически лабиринт мог бы, в конечном счете, быть не чем иным, как каменной конструкцией, относящейся к разряду «циклопических». Однако это всего лишь самое внешнее значение такого названия, связанного в самом глубоком смысле со всей совокупностью символики камня. Нам уже случалось говорить, что бетили или "громовые камни" тождественны каменному топору или лабрису. Отсюда и множество других аспектов. М.Дж. Смит это, по крайней мере, угадывал, так как он намекает на людей, "рожденных от камня" (что, заметим мимоходом, объясняет греческое слово лаос), самым известным рассказом о которых является легенда о Девкалионе. Это соотносится с определенным периодом, более подробное изучение которого, если бы оно было возможно, наверняка позволило бы и так называемый "каменный век" понять в совсем ином смысле, нежели в том, что придают ему исследователи доисторической эпохи. Впрочем, это уже обращает нас к пещере, которая, будь она высечена естественно или искусственно, в скале, также очень близка к этой символике; но мы должны добавить, что это вовсе не повод предполагать, будто и сам лабиринт должен был быть непременно высечен в скале. Хотя так и могло быть в некоторых случаях, это, можно сказать, случайный элемент, — не входящий в собственное его определение, потому что как бы ни соотносились пещера и лабиринт, важно, однако, не смешивать их, особенно когда речь идет об инициатической пещере, которую мы прежде всего имеем здесь в виду.
      В самом деле, совершенно верно, что если пещера есть место, где совершается сама инициация, то лабиринт, место предшествующих ей испытаний, не может быть не чем иным, кроме как ведущим в пещеру путем и одновременно — препятствием, закрывающим доступ в нее «непосвященным» профанам. Напомним, что в Кумах лабиринт был изображен на дверях, как если бы изображение в некотором смысле замещало сам лабиринт; и можно было бы сказать, что Эней, когда он останавливался перед дверьми, чтобы рассмотреть его, и в самом деле в это время мысленно, если не телесно проходил лабиринт. С другой стороны, не похоже, что такой род доступа предназначался всегда исключительно для святилищ, установленных в пещерах или символически отождествляемых с ними, потому что, как мы уже объяснили, эта черта вовсе не присуща всем традиционным формам. И смысл лабиринта, такой, каким он был определен выше, может принадлежать равным образом входам во всякое место инициации, во всякое святилище, предназначенное для «таинств» (мистерий), а не для публичных ритуалов.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24