Человеческие качества

Начнем, пожалуй, со следующего. Мы не зря столь осторожно подходим к определению особенностей, отличающих человека, что всякое на первый взгляд убедительное утверждение в этой области всегда по зрелом размышлении найдет, если не опровержение, то уточнение, размывающее четкие границы определения прежнего. Тем не менее, в плеяде наших качеств, лежащих в основании наших поступков и которыми мы, прежде всего, отличаемся от животных – сознание, разум, способность чувствовать и испытывать эмоции – не столько первое место, сколько сводным феноменом следует признать сознание[32], ибо оно вбирает в себя и способность мыслить, и способность чувствовать, и способность ощущать. По крайней мере, именно на уровне сознания, именно сознанием мы направляем, контролируем, наблюдаем остальные свои особенности. Но даже в этом случае мы должны говорить о зыбкости этого понятия, о возможности принадлежности к феномену человек и бессознательного и подсознательного, которые являются, по мнению одних, непременным атрибутом человека, а, по мнению других, фиктивны. Но все-таки, исходя из того, что мы вершим свою историю и строим каждый свою личную жизнь «в полной памяти и ясном рассудке», хотя порой это глубоко сомнительно, за наше основное отличие или качественно новое свойство материи, обладателем которого мы являемся, примем сознание или человеческое «я», отнеся к нему и самою функцию сознания – отражения действительности (как внешней, так и внутрителесной), и способность чувствовать и мыслить. Четко понимая при этом, что сознание – это нечто вроде вершины айсберга – нашего «я», основная масса которого скрыта в бездне вод.

Полагая, что эта книга не научный трактат, призванный расставить все точки над «и» в понимании нашей сути, будем также в качестве обозначения нашего феномена приводить и прекрасное слово «душа». Потому что именно в нем, более чем в каком-либо ином, столь коротко и возвышенно выражена наша чуткая одновременно и стальная, и хрупкая суть.

Замечание, которое здесь можно высказать, состоит в том, что к человеческим особенностям, о которых мы говорим, кроме способности воспринимать действительность и мыслить относится и способность к трудовой деятельности. В свое время именно ее полагали в основание нашего разума («труд создал из обезьяны человека» – Ф. Энгельс), однако правила биологического наследования вступили в противоречие с этим взглядом и победили. Приобретенные признаки не наследуются, изменения структур организмов осуществляются на генном уровне и закрепляются приспособлением, борьбой за выживание и другими факторами биологической эволюции. Другое, не менее ощутимое возражение по поводу марксистского взгляда на природу разума состоит в том, что приняв его за веру, мы сталкиваемся с ситуаций, когда намного более примитивный труд создал наш мозг, а ныне, когда этот труд носит в основном умственный характер, такого ощутимого влияния мы не наблюдаем. Очевидно также, что наша способность к труду и прежде всего к физическому труду, бывшему основой существования людей на протяжении веков, не может считаться абсолютно присущим нам свойством по той причине, что она уступает свое место умственным усилиям по обеспечению нами нашего существования. Человек, разумеется, отличается от прочих животных способностью манипулировать руками, и это наше качество, несомненно, сыграло выдающуюся роль в нашем восхождении, но качество это не было определяющим, но нечто вроде инструмента, которому постепенно находится все более эффективная замена.

Далее. Наше человеческое «я» неразрывно связано с обществом, в котором появляется и воспитывается индивид. Причем в процессе обучения общество накладывает неизгладимую печать на этого индивида. Такая неразрывность человека и общества давно замечена, но всякий понимал ее по-своему. В наиболее известном виде она отражена в знаменитом изречении К. Маркса: «Человек есть совокупность общественных отношений». Для сторонников этого мыслителя она имеет скорее исторический и экономический привкус, однако при отсутствии комментария четкие ее слова означают не что иное, как человек есть концентрация общества, как суммарное отражение этого общества или его квинтэссенция.

Во исполнение этого завета последователи Маркса, лишь только появилась тому возможность, начали лепить людей как глину по своему образу и подобию, однако в отличие от Господа, слепившего Адама, ничего у них не вышло. То ли лепилы оказались плохи, то ли образ, с которого они лепили, невзрачен, но коммунистический эксперимент сорвался. И потому, как и всякий неудачный эксперимент, требует осмысления.

Получилось, что при всем том, что человек есть отражение общества, он оказался нечто более глубоким и сложным, чем простое отражение. Говоря проще, зеркало выходит кривовато. Его амальгама отражает не только то, что перед его носом, но в немалой степени и то, что хочет амальгама отразить. Человек оказался не глиной, которую можно лепить как угодно, но глиной с какими-то внутренними характеристиками, которую можно лепить, лишь учитывая внутренние связи между отдельными частицами этой глины. Ее можно было лепить так, как она допускала, и при чрезмерном и несоответствующем внутренним связям насилии над глиной, у нас получался глиняный истукан или колосс на глиняных ногах, что, собственно, и получилось в несчастной России в 20 веке, а не живой и яркий человек.

Объяснение этому феномену – зависимость человеческой сути от внутренних (внутрителесных) и внешних (общественных) обстоятельств – дает нейробиология, наука, изучающая нервную систему человека и животных. Наряду с педагогикой, психиатрией и другими науками, она утверждает, что человеческое сознание связано с функционированием человеческого мозга. Надо сказать, что под влиянием просвещения такое мнение постепенно распространяется на все группы населения, хотя говорить о сердце, как источнике всех наших радостей и бед, намного приятней.

Следует сказать, что и в мире науки и, тем более, в мире оккультизма не все признают сознание порождением мозга. Адепты таких представлений утверждают, что знания о мозге, имеющиеся в нашем распоряжении, не позволяют объяснить работу сознания или объяснить суть механизма работы памяти. Они апеллируют к сфере незнания, которая, несомненно, намного обширнее известного нам. В частности, говорят, что психические явления не возникают ни в том пространстве, к которому мы привыкли в повседневной жизни, ни в физическом пространстве, описанном физиками, а также о неспособности современных наук объяснить такие таинственные явления человеческой психики, как телепатия, реинкарнация, смутные ощущения лиц, испытавших клиническую смерть и другие подобные явления, имеющие на их взгляд место. Таинственное и непонятное вокруг и внутри нас было, есть и никуда не исчезнет, другое дело, что со временем по мере изучения предмета таинственное становится известным, но на смену ему всегда придет что-то другое непонятное. Наши знания о мире – как воздушный шар, чем больше мы знаем, тем больше его объем и тем больше поверхность шара, соприкасаемая с неведомым. Мы можем и должны, конечно, искать объяснения невнятному, но эти объяснения должны быть обоснованы, материализованы, чтобы мы могли им поверить.

К тому же подобный взгляд, быть может, еще способен объяснить (со своей точки зрения) некоторые таинственные явления нашей психики, но он ограничен. Он не видит действительности большей, чем наше «я», не видит мироздание во всем его единстве, и тем более в описываемую им картину мира не включена диалектика или изменение и развитие этого мира от становления Вселенной через биологическую эволюцию, следы которой мы повсюду наблюдаем, до перипетий человеческой истории. Картина материалистического естествознания, которое включает понимание того, что сознание человека есть не что иное, как проявление деятельности мозга, надо признать, намного шире, цельнее, правдоподобнее и обладает большим потенциалом к познанию действительности.

Прежде чем переходить к объяснению отмеченных нам явлений в становлении и функционировании сознания и их связи с нашим мозгом, обратим твое внимание, читатель, что человеческий мозг является самым крупным белым пятном современного естествознания. Сотни исследователей день за днем изучают его (хотелось бы верить в самых гуманных целях), одни сведения дополняют другие, то, что казалось очевидным вчера, сегодня внушает сомнение. И пока пишутся эти строки, наверняка появятся данные, корректирующие или даже во многом отвергающие сегодняшние представления о нем.

Мозг

Начнем, пожалуй, с наиболее общего описания. «Вообразите, что мозг лежит на столе, и мы препарируем его вместе. Первое, что вы заметите, это то, что внешняя поверхность мозга кажется весьма однородной. Розовато-серый, он похож на гладкую цветную капусту с несколькими гребнями и впадинами, называемыми извилинами и бороздами. Он мягкий и желеобразный на ощупь. Это неокортекс, тонкий слой нервной ткани, который окутывает большинство более старых частей мозга. Практически все, о чем мы думаем, как об интеллекте – восприятие, язык, воображение, способности к математике, рисованию, музыке, планированию – происходит здесь.

У каждой части мозга есть свое сообщество ученых, изучающих ее, и предположение, что мы сможем добраться до оснований интеллекта пониманием только неокортекса, конечно же, вызовет возмущение со стороны сообществ обиженных исследователей. Они скажут что-то вроде: «Вам не удастся понять неокортекс без понимания области X, потому что эти две области мозга очень сильно взаимосвязаны, и вам необходима область X для того-то и того-то». Это действительно так: мозг состоит из множества частей и большинство из них критически важны для человека.

Возьмем шесть визиток или игральных карт и сложим их в стопку. Это модель кортекса. Наши шесть визиток примерно 2 миллиметра в толщину и должны дать вам ощущение того, как тонок кортикальный слой. Также как и стопка визиток, неокортекс примерно 2 миллиметра в толщину и содержит 6 слоев, каждый имитируется примерно одной картой.

Развернутый неокортикальный слой человека примерно размером с обеденную салфетку. Кортикальные слои других животных меньше: у крысы – размером с почтовую марку; у обезьяны – размером с почтовый конверт. Но, несмотря на размеры, большинство из них состоят из шести слоев, аналогично той стопке из шести визиток. Люди умнее потому, что наш кортекс относительно размеров тела покрывает большую площадь, а не потому, что слои толще или содержат специальные «умные» нейроны. Его размеры впечатляющи, так как он окружает и обертывает большинство других частей мозга. Чтобы приспособиться к большим размерам мозга, природа модифицировала нашу общую анатомию. Человеческие женщины развиваются с широким тазом, чтоб дать возможность родиться ребенку с большой головой, свойством, которое некоторые палеоантропологи считают эволюционировавшим совместно со способностью ходить на двух ногах. Но это еще не все, также эволюция скомкала неокортекс, запихнув его в наши черепа, как мятый лист бумаги в рюмку для бренди.

Ваш неокортекс заполнен нервными клетками или нейронами. Они так плотно упакованы, что никто точно не знает, сколько же в нем клеток. Если вы нарисуете крошечный квадрат со стороной один миллиметр сверху на стопке ваших визиток, вы обозначите положение приблизительно сотни тысяч (100 000) нейронов. Вообразите попытку посчитать точное число в таком крошечном пространстве; это даже виртуально невозможно. Тем не менее, некоторые анатомы предсказывают, что в среднем человеческий неокортекс содержит порядка тридцати миллиардов нейронов (30 000 000 000), но никого не удивит, если в действительности окажется больше или меньше[33].

Эти тридцать миллиардов клеток и есть Вы. Они содержат практически все ваши воспоминания, знания, мастерство и накопленный жизненный опыт. После 25 лет размышления над мозгом, я до сих пор нахожу этот факт удивительным. То, что тонкий слой клеток видит, чувствует и создает наше мировоззрение – это на грани невероятного. Тепло летних дней и наши мечты о лучшем мире каким-то образом являются созданием этих клеток. Через много лет после публикации статьи в Scientific American, Френсис Крик написал книгу о мозге, названную Ошеломительная Гипотеза. Ошеломительная гипотеза состояла в том, что разум – это творение клеток в мозгу. Нет ничего больше, ни магии, ни специального соуса, только нейроны и танец информации. Я надеюсь, вы ощутили, как невероятна такая постановка дела. Получается, что существует большая философская воронка между набором клеток и нашим сознательным опытом, хотя разум и мозг – едины. Называя это гипотезой, Крик просто соблюдал политкорректность. То, что нейроны в нашем мозгу создают разум – это факт, а не гипотеза. Но необходимо понять, что эти тридцать миллиардов нейронов делают, и как они это делают. К счастью, кортекс не просто бесформенный комок ячеек. Мы можем глубже поискать в его структуре идеи о том, как он дает начало человеческому разуму.

У всех нейронов есть общие черты. Помимо тела клетки, округлой части, которую вы представляете при упоминании клеток, у них также есть ветвящиеся, похожие на провода структуры, называемые аксонами и дендритами. Когда аксон одного нейрона соприкасается с дендритом другого, они формируют маленькое соединение, называемое синапсом. Синапс – это где нервный импульс с одной клетки воздействует на поведение другой.

Хотя существует множество типов нейронов в неокортексе, один распространенный класс включает восемь из десяти ячеек. Это пирамидальные нейроны, называемые так, потому что их тело немного похоже на пирамиду. За исключением верхнего слоя шестислойного кортекса, который содержит мили аксонов, но очень мало клеток, каждый слой содержит пирамидальные клетки. Каждый пирамидальный нейрон соединяется с множеством других нейронов в непосредственном окружении, и каждый посылает длинный аксон вбок к более отдаленным областям кортекса или вниз, к нижележащим структурам мозга, например, к таламусу.

Типичная пирамидальная клетка имеет несколько тысяч синапсов. Опять же, очень трудно узнать точно, сколько, по причине их высокой плотности и маленьких размеров. Количество синапсов изменяется от клетки к клетке, от слоя к слою и от области к области. Если б мы заняли консервативную позицию, что каждый нейрон имеет одну тысячу синапсов (действительное число синапсов оценивается ближе к пяти или десяти тысячам), то наш неокортекс должен был бы иметь примерно тридцать триллионов синапсов в сумме. Это астрономически большое число, намного за пределами наших интуитивных возможностей. Это, несомненно, достаточно, чтоб сохранить все вещи, которые мы когда либо узнали в течение жизни»[34].

Достаточно серьезно мнение, что в отличие от большинства других клеток нейроны после завершения эмбрионального периода не делятся. Это заставляло предполагать, что исходный их запас должен служить в течение всей жизни организма с постепенным уменьшением их количества (известно выражение: «нервные клетки не восстанавливаются»). Однако «за последние пять лет нейробиологи открыли, что мозг все же меняется в течение жизни: происходит образование новых клеток, позволяющих справиться с возникающими трудностями. Такая пластичность помогает мозгу восстанавливаться после травмы или заболевания, увеличивая свои потенциальные возможности»[35].

Пластичность мозга выше всего в возрасте от 14 до 21 года, когда наиболее эффективно обучение. Недаром возраст зрелости во многих странах исчисляется именно с 21 года.

Хотя нейроны и являются строительными блоками мозга, это не единственные клетки, которые в нем имеются. Так, кислород и питательные вещества поставляются плотной сетью кровеносных сосудов. Существует потребность и в соединительной ткани, особенно на поверхности мозга.

Кроме нейронов значительная часть мозга заполнена так называемыми глиальными клетками. Они занимают в нем практически все пространство, которое не занято самими нейронами. По некоторым оценкам количество глиальных клеток на порядок (в десять раз) превышает число нейронов. До сих пор довольно устойчивым было мнение о том, что глиальные клетки обеспечивают структурную и метаболическую опору для сети нейронов, служат своего рода строительными лесами. Однако в последние годы появились данные (как ни странно, это выяснилось при исследовании мозга умершего Эйнштейна), что глиальные клетки участвуют в мозговых процессах. Современные исследования показывают, что клетки глии обмениваются и с нейронами, и между собой посланиями о нейронной активности. Они способны изменять нейронные сигналы на уровне синаптических контактов между нейронами и влиять на образование синапсов. Таким образом, глия может играть решающую роль в процессах обучения и памяти, а также участвовать в восстановлении поврежденных нервов.

Говоря о мозге, очень часто употребляют выражение «серое вещество», намного реже говорят о белом веществе. Так вот, серое вещество головного мозга состоит в основном из скоплений тел нейронов и их ближайших отростков. Белое вещество состоит в основном из скоплений нервных волокон, отростков нервных клеток, имеющих миелиновую оболочку (отсюда белый цвет волокон и вещества). Белое вещество полушарий образовано нервными волокнами, связывающими кору одной извилины с корой остальных извилин собственного и противоположного полушарий, а также с нижележащими образованиями.

Особого внимания с интересующей нас точки зрения, заслуживает становление нейронных сетей. В настоящее время достоверно известно, что построение их начинается сразу же после рождения человеческого индивида и продолжается всю оставшуюся жизнь. В мозге младенца нейроны появляются со скоростью 250 тысяч в минуту. Сообразно своим генетическим признакам они заполняют кортикальное пространство и устанавливают и закрепляют связи между собой в соответствии с получаемыми извне сигналами. При этом мы наблюдаем совокупное воздействие генетических и социальных факторов на создаваемую конструкцию. «…Формирование функций развивающегося мозга происходит не только по линиям генетически предопределенных программ. Существенным фактором этого развития оказывается и образование новых морфофункциональных систем связей под влиянием воздействий внешней среды и обучения… Генетически предопределенные морфологические характеристики мозга содержат в себе только потенциальные возможности той или иной формы организации нервного субстрата для осуществления будущих функций. Реализация же этих возможностей происходит в процессе взаимодействия, обмена информацией организма с внешней средой»[36].

Важность внешнего влияния на формирование индивида отмечается и другими отраслями знаний. «Дефицит воспитания» даже при самом тщательном питании детей и уходе за ними приводит к задержке их развития в двигательном, умственном и даже физическом отношении. Утверждается, что при «дефиците воспитания» резко возрастает детская смертность. По-видимому, потребность в новых впечатлениях порождается включением в жизнедеятельность ребенка коры головного мозга. Это делает понятным возникновение такой потребности. Ведь к моменту, когда кора головного мозга вступает в действие, она еще не закончила своего формирования ни в структурном (морфологическом), ни тем более в функциональном отношении. Известно также, что полноценное развитие органа, а тем более такого сложного органа, как полушария головного мозга, возможно лишь в результате его функционирования. Поэтому мозг нуждается в раздражителях, вызывающих его деятельность и тем самым обеспечивающих его морфологическое и функциональное развитие. Утверждается даже, что удовлетворение потребности во внешних впечатлениях «…так же необходимо для центральной нервной системы, для ее функционирования, как и удовлетворение потребности во сне и прочих органических потребностей ребенка»[37].

Хотя мы и говорим, что человеческий мозг совершенствуется всю нашу жизнь, растет и усложняется он преимущественно в детстве и юности индивида. В настоящее время достоверно установлено, что первые годы жизни малыша – критически важный период для развития его мозга, что, собственно, подтверждается ранее приведенными примерами с «маугли».

«Развитие мозга ребенка начинается с момента зачатия, еще в утробе матери. 250 тысяч нейронов рождается за 1 минуту в течение всей беременности. К моменту рождения этот процесс резко замедляется, и у младенца насчитывается до 100 миллиардов клеток мозга – нейронов, которые почти не связаны между собой. Однако перед самым рождением и особенно сразу же после рождения ребенка начинается расцвет внутримозговых связей.

Каждое новое ощущение, новый опыт, новое взаимодействие ребенка с окружающим миром приводит к образованию новых нейронных связей: дуновение ветра и колыхание листьев над коляской младенца, ласковое прикосновение матери, запах и тепло отца, качающего перед сном, ощущение мокрого подгузника, новая игрушка, голос бабушки…

Мы можем судить о масштабах изменений, происходящих в мозге ребенка, по некоторым цифрам: «…на пике развития около 15 000 синапсов создаются каждым корковым нейроном. Это позволяет мозгу создавать 1,8 миллиона новых синапсов в секунду на протяжении первых двух лет жизни ребенка… К двум годам количество нейронных синапсов в головном мозге ребенка становится таким же, как и у взрослого человека, а к трем годам оно удваивается и достигает 1000 миллиардов».

Очевидно, что с точки зрения развития мозга первые три года жизни ребенка представляют собой совершенно уникальный период. Такой скорости интеграции информации об окружающей среде в структуры головного мозга не будет ни в каком другом возрасте на протяжении всей жизни человека. В целом за первые три года жизни ребенка создано более трех миллионов километров нейронных волокон!

Мозг ребенка должен избавиться от тех нейронных связей, которые не используются или используются редко. За процессом активного создания новых связей между нейронами следует стадия «прополки». В первые три года жизни происходит значительное перепроизводство внутримозговых связей. Так как мозг производит количество синапсов больше необходимого, они вынуждены соперничать друг с другом. Только самые «стойкие» и наиболее используемые синапсы имеют шанс выжить – это определяется уровнем их электрической активности. Особенно активные связи между нейронами получают большее количество электрических импульсов, что, в свою очередь, стимулирует питание нейрона. Менее активные в конце концов прекращают свое существование. Этот процесс в современной литературе имеет яркое определение – «Используй или потеряй» («Use it or lose it»).

В первые восемь месяцев после рождения количество и скорость возникновения новых синапсов превосходит количество прекращающих своё существование. Но к моменту, когда ребенок достигает одного года и в течение всего раннего детства отключается больше неиспользуемых связей, чем создается новых. А к подростковому возрасту в большинстве корковых областей этот процесс снова уравновешивается. Вторая волна прорастания и гибели нейронных связей в коре больших полушарий головного мозга происходит на поздней стадии детства, а заключительная и самая решающая часть, влияющая на высшие психические функции – в позднем подростковом периоде. Это происходит в основном в лобных долях, отвечающих за логику и пространственное мышление, и в височных долях, отвечающих за речь.