– Блэр, пожалуйста, не сердись…
– Что еще ты скрывал от меня? Джейк молчал.
– Ну, мой мистер Финансист! Раз ты дошел до точки, когда тебе нечего мне сказать, буду говорить я. Хоть я и не люблю ораторствовать, как ты. – Тут она скорчила гримасу, очень точно и талантливо изобразив, с какой миной на лице он обычно выступает, открывая очередную выставку в галерее. – Все твои идеи сводятся к тому, что мы вот-вот потеряем наше жилье и профукаем наш бизнес. Есть у тебя в мозгу иное решение проблемы или мне надо паковать вещи?
– Я подумал… что тебе стоит поговорить с твоим отцом.
Он увидел, как ее грудь высоко поднялась и опала, так глубоко она вздохнула и выдохнула. Даже после потребовавшейся на это паузы Блэр не смогла вернуться к прежнему наступательному тону. Существование галереи супругов Девлин основывалось на репутации Ричарда Пратта, мультимиллионера и щедрого спонсора. После того, как Блэр и Джейк поженились, «Пратт Кэпитал» – дочернее предприятие, отпочковавшееся от главного денежного древа, взращенного семейством Пратт, перевело на счет галереи сто семьдесят тысяч долларов на покрытие расходов первого, заведомо неприбыльного года.
Это был долгосрочный беспроцентный кредит, фактически свадебный подарок. Шесть месяцев спустя Джейку одолжили еще пять миллионов для закупки произведений искусства, иначе отремонтированное и свежеокрашенное помещение, арендованное за бешеные деньги, озадачивало бы забредших туда чудаков девственной пустотой. Два года спустя Блэр попросила у отца немного денег. Пратт выделил семьсот пятьдесят тысяч долларов на уплату налогов, замену паркетных полов на мраморные и сантехники в туалетах и установки буфетной стойки со всем необходимым оборудованием. Сладкой парочке удалось путем невероятных усилий поместить фоторазворот в «Архитектор дайджест» о новой галерее современного искусства и о том, насколько очаровательны ее молодые владельцы, рискнувшие поставить свое богатство на кон не в вертепах Лас-Вегаса, а служа культурному просвещению нации.
Ричард никогда не учил Джейка, как жить, ни разу не спрашивал, как он ведет дела, и не требовал отчета о финансовых тратах. Он подписывал чеки, не задавая вопросов, как будто зная, что эти суммы обречены провалиться в черную дыру.
– Пусть это будет не кредит и не подарок… – Джейк мучительно искал правильные слова, хотя им неоткуда было взяться. – Мы можем просить о небольшой инвестиции капитала в наш бизнес. И обещать солидную прибыль, когда ты раскрутишь своего Марко.
– Конкретно, сколько ты хочешь? Джейк молчал.
– Или ты хочешь, чтобы я сначала переговорила с Майлзом?
Майлз Адлер был давнишним служащим и советником Ричарда Пратта, выкупившим сорок три процента акций «Пратт Кэпитал» год назад, когда босса постиг инсульт.
– Но я почти не знаю Майлза…
– Лучше бы обратиться напрямую к отцу.
– Мой отец уже больше ничего не решает, как тебе известно.
Блэр была права. Как только Ричард заболел, – а так щадяще было сказано в местной прессе, – все финансы в свои руки заграбастала Клио. Кроме тех вложений и продаж, что свершились до того удачного для нее события. Теперь любые, даже скромные расходы подвергались ее внимательному изучению.
– Но ты же можешь прорваться к нему и дать понять, в какой луже мы оказались. Вряд ли он не уловит смысл ситуации – или потерять все целиком, или выкарабкаться с надеждой на возмещение убытков. Он же все равно бизнесмен, хотя и паралитик. Он сможет вправить мозги Клио. Ну и, в конце концов, поговори с Клио. Она же не совсем дура. Пусть они одолжат нам свои личные деньги, минуя «Пратт Кэпитал».
– Попробую и то, и другое, – неопределенно пообещала Блэр, сомкнув веки и погрузившись в странное состояние, весьма похожее на транс.
Она воображала, как начнет разговаривать с отцом, а потом валяться в ногах у мачехи. Обе картины были омерзительны, но вторая гораздо в большей степени, чем первая.
– Если бы он не женился на этой ведьме! – вырвалось у нее.
Джейку была известна история этого давнего, ушедшего корнями в прошлое брака. Ему это рассказывали в разных вариантах. Блэр было тогда пять, ее сестре Фрэнсис – восемь. У Блэр, как у хищницы из семейства кошачьих – рыси или тигрицы, – каждый раз загорались глаза, когда она начинала вспоминать об этом событии. И сейчас у нее вспыхнул в глазах тот же опасный огонек. Джейк догадался, о чем она думает, – каким способом ей вымолить у мачехи очередной заем.
– Если бы он не женился тогда на этой ведьме… – зажмурившись и словно впав в транс, произнесла Блэр.
Джейк выслушивал от нее историю о скоропалительном бракосочетании Ричарда Пратта и Клио многократно, как и описание того, как элегантно, но и печально выглядел тогда отец в облачении жениха в день торжественной церемонии.
– Мама нарядила меня и Фэнни в длинные, до полу платья из розовой тафты. Ума не приложу, что подтолкнуло ее на такую экстравагантную выходку, учитывая, что наш папаша женится на другой женщине. Но даже Клио признала, что выглядели мы великолепно. Мама собственноручно выкрасила две плетеные корзинки белой краской и наполнила их лепестками роз. Мы разбрасывали их в проходе между рядами в церкви… – В этом месте своего рассказа Блэр всегда как-то двусмысленно улыбалась, вспоминая себя в роли цветочницы, похожей на маленькую фею. – Это была сказочная свадьба, – тут она закатывала глаза и начинала описывать белый с золотым шитьем тент, белоснежные лилии и темно-розовые пионы, украшавшие накрытые под ним столы, многоярусный свадебный торт с марципановой начинкой.
Рассказ повторялся во всех деталях и подробностях столько раз, что Джейку уже давно казалось, будто он сам там побывал.
Во время торжества Ричард поднял Блэр на руки, провальсировал с ней и шепнул на ушко, что здесь нет никого красивее и милее, чем его маленькая дочурка. Если верить Блэр, то этот день, озаренный исходящим от отца сиянием, был самым счастливым в ее детстве. Она не предполагала и не предчувствовала, что будет потом.
– Ты считаешь, что он любит ее больше, чем меня? – задумчиво спросила Блэр, глядя куда-то в сторону.
Джейк вздохнул. Ее вечное копание в семейных взаимоотношениях, стремление выстроить некую иерархию чувств порой раздражали его.
– Твой отец любит тебя, как свою дочь. А ее – как свою жену.
При этом он ощущал себя нянькой, поучающей несмышленого малыша.
– Но ведь она вторая жена. Это важно. Я бы никогда не согласилась быть второй.
Ему надо было бы промолчать, но он брякнул, не подумав:
– Клио наверняка сделает все, что будет приятно твоему отцу. – Джейк тут же пожалел о сказанном.
Его слова могли быть восприняты как защита Клио. Но так или иначе любым способом он должен был убедить Блэр обратиться к мачехе.
– Возможно. Полмиллиона для нее мелочь.
– Конечно. – Джейк приободрился. – И потом, вспомни: твой отец непременно нам бы помог. Прежде он всегда был щедр. Он верит в нас и в то, что мы делаем. Почему бы ей не последовать его примеру?
Блэр, однако, уже не слушала его. Она принялась раздраженно массировать затылок своими длинными пальцами и морщить лоб.
– Я когда-нибудь рассказывала тебе о том, что она сделала с моими котятами?
– Не припомню. – Джейк постарался скрыть свое неудовольствие, вызванное тем, что разговор отклонился от нужного направления.
– У меня была потрясающая кошечка. Персидская, с длинной рыжей шерстью. Обычно возникали сложности, когда мы собирались навестить папу и Клио. Мне не всегда разрешали брать кошку с собой. Помню, как я каждый раз упрашивала папу, объясняла ему, что Кора – мой лучший друг и я не могу расстаться с ней, но у Клио была аллергия на кошек, по крайней мере, она так утверждала.
Она не любила никаких домашних животных и не желала иметь их в доме.
Блэр сделала короткую паузу, погрузившись в воспоминания.
– В ноябре, когда мне было двенадцать лет, Кора забеременела. Ветеринар сказал, что она должна разродиться в конце декабря. Значит, могло случиться так, что котята появятся на свет, когда я и Фэнни предположительно будем справлять Рождество у папы. Я не имела права покинуть Кору в такой момент и не пережила бы, если бы меня не было с ней рядом при рождении котят. Папа в конце концов пошел мне навстречу и разрешил взять кошку с собой, только я должна была пообещать не выпускать Кору из своей комнаты, пока та будет беременна, и перенести ее в гараж перед родами.
Целый месяц я прожила в ожидании появления котят. Я ни о чем другом не могли думать и, разумеется, не предугадывала, что произойдет дальше. Фэнни тоже очень волновалась. Мы соорудили из большой коробки уютное жилище для будущих котят и, приехав к отцу в Саутгемптон, поместили его в углу гаража. Спустя два дня после праздника Кора вдруг начала рожать среди ночи прямо у меня под кроватью. Уже не было времени переносить ее в гараж.
Слушая Блэр, Джейк не мог не подивиться цепкости ее памяти. Она не забыла ни одной мельчайшей детали из того, что происходило почти два десятилетия назад, и повествовала об этом так живо и образно, будто это случилось накануне.
– Я ударилась в панику, зная, что Клио страшно обозлится. Но Кора была так аккуратна и оставила лишь небольшое пятнышко на коврике, который все равно лежал под кроватью и был почти не виден. Она родила четырех крошечных котят. Их глазки были закрыты, и они едва шевелились. Но мы все-таки уловили их тихое мяуканье, вернее, слабый писк, и от этого звука мы с Фэнни прослезились. Мы всю ночь стояли на коленях, рассматривая их.
А утром я пригласила Клио в комнату, чтобы она полюбовалась котятами. Конечно, я поступила глупо, но мне и в голову не приходило, что она вовсе не найдет их очаровательными. Наоборот, она пришла в ярость, обвинила меня в безответственности, в неуважении к ее дому и к установленным в нем правилам. Она требовала, чтобы котята были перенесены в гараж немедленно. Я помню, как захлебывалась плачем, потому что раньше прочла в книге, что новорожденных котят нельзя трогать. Если от них будет исходить человеческий запах, то мать-кошка их отвергнет.
Я пыталась объяснить это Клио, но та мне не поверила, назвала мои слова абсурдом, полнейшей чепухой и все в таком роде. Она сказала, что Кора проявит себя хорошей, разумной матерью и позаботится, как положено, о своих детенышах и после того, как их перенесут в гараж. Я умоляла ее оставить их в комнате. Разве они помешают кому-либо здесь, у меня под кроватью? Они такие маленькие и такие тихие. Фэнни даже предложила уплатить за последующую чистку коврика деньгами, которые заработала, нанимаясь иногда к соседям ухаживать за детишками. Клио была непреклонна и слушать нас не стала. Она приказала горничной убрать из дома котят. Я до сих пор с дрожью вспоминаю эту ужасную женщину. Звали ее Марион. У нее были толстые пальцы и опухшие лодыжки, и она носила ортопедическую обувь. Я пыталась загородить от нее котят, но Марион грубо схватила меня за руку и отшвырнула прочь.
Блэр потерла запястье, будто вновь испытывала ту самую боль.
– А что Фэнни? – спросил Джейк.
– Она забилась в угол, скорчилась там и не шевелилась, словно была в шоке. Она не кричала, не плакала. У нее было такое отсутствующее лицо… безо всякого выражения, каменное, абсолютно пустое. Кора не шипела, но, очевидно, очень испугалась. Марион залезла под кровать, собрала котят в коробку и промаршировала в коридор.
Блэр тяжко вздохнула:
– Это был сущий кошмар.
– А что было дальше?
– Нас с Фэнни наказали, запретили покидать комнату. И в гараж, естественно, не пустили. В тот вечер Клио не вышла к ужину. Отец сказал, что она плохо себя чувствует. Он выразил свое разочарование нами. Мы якобы проявили эгоизм, небрежно отнеслись к тому факту, что Клио страдает аллергией. Нам следует помнить, что, кроме нас, в доме живут еще и другие люди. Вот что он нам выговаривал, хотя и очень типично. Он всегда вставал на сторону Клио.
Но я оказалась права. На следующее утро я спустилась в гараж проведать котят, но все четверо были мертвы. Думаю, что Кора действительно избегала их. Они, должно быть, замерзли. Плюс их не кормили. Они прожили всего двадцать четыре часа. Я чувствовала себя ужасно и так жалела котяток и Кору также. Кора не была плохой матерью. Так поступают все кошки, если их детенышей касаются люди. Это инстинкт. Клио убила их. – Голос Блэр дрогнул, и она прижала ладонь к глазам. – Не знаю, почему я вспомнила обо всем этом сейчас.
Они долго молчали. Джейк перекладывал из одной руки в другую кейс со злополучными документами и думал, как бы побудить Блэр вновь вернуться к финансовым проблемам.
– А в довершение этой истории я преподнесу как бы на десерт еще вот такой пустячок, – произнесла Блэр с кривой улыбкой на устах. – Года через три Джастин получил в подарок котенка, беленького, симпатичного, и никто не возразил, когда тот стал шнырять по дому.
Теперь Джейк понял, зачем ему была рассказана страшноватенькая история из области воспоминаний о якобы лучезарном детстве его жены. Финальный эпизод объяснял все. Сводный брат Блэр – Джастин, единственный общий ребенок Клио и Ричарда – пользовался особым благорасположением обоих родителей. Ему разрешалось делать и иметь все то, что двум дочерям Ричарда воспрещалось.
Джейк наклонился к жене и легонько сжал ее руку в своей.
– Таким образом, ты можешь принять деньги, которые Ричард и Клио дадут нам в качестве возмещения.
– За Кориных малышей? – понимающе усмехнулась Блэр. – Что ж, я подумаю, как обставить эту процедуру.
Джейк воспрял духом. Вполне возможно, что из этого кризиса они выкарабкаются целыми и даже без царапин.
Пятница, 22 мая
Фрэнсис взглянула на датчик. Стрелка почти касалась красной отметки, но предупреждающий сигнал не светился. Фрэнсис прикинула, что у нее еще осталось бензина в баке миль на тридцать и этого хватит, чтобы добраться до Саутгемптона, не останавливаясь по пути на заправку. Она ненавидела опаздывать, особенно на свидания с отцом, который ожидал ее появления к шести часам вечера каждую пятницу.
«Вот и моя точная, обязательная девочка», – такими словами неизменно встречал он ее вместо традиционных приветствий.
«Ты выбрала вечер пятницы специально, чтобы не проводить это время с большей пользой для себя и не вылезать из своей скорлупы, – критиковала Блэр сестру, когда такое расписание визитов вступило в силу. – Ты же можешь навещать папу в любой день. Ему ведь все равно».
«Я не считаю это время потраченным впустую», – заявила Фрэнсис, что означало конец дебатам.
Вечер пятницы был для нее удобен. Фрэнсис практически избегала риска столкнуться с Клио, у которой в пять был сеанс массажа, после чего мачеха обычно отправлялась на прием или вечеринку с коктейлями. Фрэнсис не намеревалась вносить изменения в раз и навсегда заведенный порядок.
Она легонько выжимала педаль акселератора. Движение на дороге между Ориент-Пойнт и Риверхед никогда не создавало проблем. Ее ум блуждал в рассеянности, не воспринимая ни бормотания голосов в радиоприемнике, ни знакомые до мельчайших деталей пейзажи, проносящиеся мимо за окнами машины – зеленые ухоженные лужайки и живые изгороди, сверкающие автомобили возле гаражей, цветники и обязательные ротвейлеры, пробегающие вдоль заборов, захлебываясь лаем. Потом замелькали более солидные особняки, заборы сменились каменными стенами, когда она свернула на шоссе и пересекла с севера на юг оба выступа «вилки» Лонг-Айленда.
Вечернее солнце ласково касалось кровли из кедровой дранки роскошного здания в центре обширного поместья – собственности Ричарда и Клио Пратт, названного «Три кроны». Своим названием оно было обязано живописно расположенному могучему старому дубу и еще двум великолепным кленам, затенявшим нежную, словно бархатную, лужайку. Недавно возведенная пристройка со сводчатой крышей, с пандусом и наклонным козырьком при входе придавала зданию асимметричность, что, однако, ничуть не портило общего впечатления. По мнению Фрэнсис, Клио хорошо справилась со своим делом.
Фрэнсис направила свой джип по объездной дорожке к заднему входу, где было отведено пространство для служебной техники и парковались вызываемые по случаю ремонтники, газонокосильщики, чистильщики бассейна, мусорщики, забирающие контейнеры, а в последнее время все чаще и машины «Скорой помощи». Появляться у парадного крыльца им не рекомендовалось.
Заглушив двигатель, Фрэнсис мельком взглянула на себя в зеркальце заднего вида и недовольно поморщилась.
Собственное отражение не вызвало у нее положительных эмоций. Она не успела принять душ и привести в порядок волосы. В «бардачке» она отыскала резинку и стянула ею волосы на затылке, провела помадой по губам и решила, что этого вполне достаточно.
Вскинув на плечо рюкзачок, она прошагала к дверям, которые тотчас же перед ней распахнулись. Улыбчивая Лили, конечно, уже ждала ее, зная, что Фрэнсис всегда точна.
– Привет, Фрэнсис.
Черные круги под глазами Лили выдавали ее усталость, а может быть, и болезнь, более страшную, чем у пациентов, за которыми она ухаживала. Профессия требовала от нее неизменной бодрости и приветливости к тем, кто навещает опекаемого ею больного. Лили была одной из двух постоянно живущих в особняке сиделок, которые посменно ухаживали за Ричардом.
– Как он?
Весь прошлый год во время своих еженедельных визитов к отцу Фрэнсис каждый раз готовила себя к неожиданным переменам в его самочувствии и сознании. Иногда она не была уверена, что он вообще что-либо воспринимает.
– Сегодня – отлично. – Лили обнажила в улыбке пожелтевшие от никотина зубы.
Лили приходилось курить украдкой, потому что Клио объявила свой дом запретной зоной для этой отравы.
Фрэнсис выдавила на лице ответную улыбку. Ей не импонировало вступать в беседу с людьми, подобными Лили. У нее не было ничего общего с этой женщиной, кроме как болезнь отца и связанные с этим трудности. В отличие от младшей сестры, которая охотно вникала в личные проблемы всех меняющихся сиделок, выспрашивала, с какими мужчинами они встречаются в свободные дни и навещают ли своих родителей, Фрэнсис держалась от этой публики на расстоянии.
Однако, благодаря Блэр, выведавшей подноготную Лили, Фрэнсис знала, что у той семнадцать лет стажа на поприще медсестры и сиделки сначала в Бруклинском травматическом центре, а потом в какой-то частной психиатрической клинике на Лонг-Айленде. Она из многодетной семьи и пока еще не была замужем. Свои заработанные тяжким трудом деньги она тратила на льготные туры по Карибам для членов Клуба медицинских работников и охотно делилась потом с Блэр своими впечатлениями. Ее комнатка в особняке Праттов была увешана подарочными календарями, а подоконники и шкафчики были заставлены дешевыми сувенирами, и она с вожделением считала дни до своего следующего отпуска.
«А ведь от этой старой девы зависит, не оборвется ли тонкий волосок, на котором висит жизнь моего отца», – не могла не подумать Фрэнсис.
Пространство, отведенное больному в его собственном доме, сияло белизной, но никак не походило на больничную палату. Мебель была расставлена с таким расчетом, чтобы Ричард в инвалидном кресле мог свободно перемещаться, не натыкаясь на какие-либо препятствия, выезжать через автоматически открывающиеся французские окна на широкую веранду, любоваться оттуда видом и возвращаться обратно. Ежедневно с Ричардом проводились необходимые процедуры, прописанные Клио, с применением ультрасовременного тренировочного оборудования. Изрядное его количество скопилось в отдаленном углу спальни больного.
У Клио были свои методы восстановления рефлексов и двигательных способностей Ричарда Пратта, многообещающие, но беспощадно жестокие. Черные и красные металлические механизмы выглядели как орудия для пыток из эпохи Средневековья. От двери к кровати вел пологий пандус, но вряд ли Пратт хоть раз скатился по нему.
Он сидел в кресле у распахнутого окна, закутанный в красный плед. Нераскрытая книга покоилась у него на коленях. Его взгляд был направлен на лужайку, на дуб и два клена – «три кроны», его гордость.
– Я едва не опоздала. Забыла заправиться перед дорогой и доехала почти на нуле, – поделилась Фрэнсис своими мелкими житейскими заботами.
– И все-таки ты явилась вовремя. И это самое главное.
– Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше с того момента, как ты сюда вошла. – Ричард выговаривал каждое слово медленно, с явным усилием, но достаточно внятно. – Сегодня был спокойный день. Никаких упражнений. Я смог перевести дух.
– Вот и расслабься. Устрой себе выходные, принимай гостей.
– Да, конечно, – Ричард попытался улыбнуться, но рот его при этом лишь уродливо скривился.
Когда он что-то хотел изобразить на лице, это выглядело карикатурно. Фрэнсис вспомнился виденный ею в детстве мультфильм о случайно забредшем в какой-то городок крокодиле, который улыбался всем встречным детям, показывая свои зубы, а те в испуге от него шарахались. Осознает ли отец, что люди воспринимают его мимику неадекватно?
– Какие у тебя планы? – спросил Ричард.
– Планы на что?
– На уик-энд.
– Я не строила никаких планов. А вот во вторник я предполагала весь день провести в суде, но дело отложили.
Она сделала паузу, желая удостовериться, хочет ли отец, чтобы она продолжала. Ричард прикрыл глаза, но слегка кивнул головой в знак того, что он ее слушает. Фрэнсис придвинула стул поближе к его креслу и села.
– Подсудимый, сам, кстати, юрист, настаивает на приглашении нового свидетеля, какого-то психиатра из Калифорнии, который даст показания, что он присваивал деньги клиентов по причине синдрома мужской неполноценности, вызванного жестоким обращением с ним его супругой. Ричард промычал что-то невнятное.
– Никак не возьму в толк, почему судья пошел ему навстречу и согласился удовлетворить просьбу. Видел бы ты его жену – самое хрупкое, безобидное создание, которое пугается собственной тени и ходит за своим мужем, будто привязанная веревочкой.
Фрэнсис одернула себя. Ей не стоило заводиться в присутствии отца. Хаос жизненных драм и несправедливостей, который приходилось разгребать полицейским, следователям и ее коллегам, помощникам окружного прокурора, не должен выплескиваться за порог кабинета и как-то влиять на ее настроение вне рабочего времени. К счастью, отец, казалось, не заметил, как она разволновалась.
Фрэнсис постаралась говорить спокойнее и даже с юмором.
– Лично я прямо-таки в восторге от идеи подсудимого выставить свою жену этаким домашним монстром. Уверена, что присяжные заодно со мной сочтут эту теорию неправдоподобной. Дело тянется уже черт знает как долго, а судья дал ему еще месяц, чтобы тот подготовил своего дурацкого эксперта.
Фрэнсис возмущенно фыркнула и развела руками, показывая, как ее удивляет подобная нелепица.
– Я тебя утомила всей этой ерундой? Прости. Тебе скучно…
– С тобой я никогда не скучаю.
Его дрожащая рука потянулась к ней, явно в поисках контакта, но он тут же убрал руку и опустил обратно на укрытые пледом колени, как будто что-то мешало ему прикоснуться к дочери. Фрэнсис невольно оглянулась. В комнате они были одни. Лили не появлялась.
– А тот человек… Тот, который обокрал пожилую пару? Очевидно, Ричард вспомнил о ее недавнем процессе, затянувшемся на целые две недели, на котором Уильям Говард Эвери-третий обвинялся в том, что выманил и присвоил себе у ушедших на покой стариков более полумиллиона долларов. Фактически он обчистил их до нитки. Фрэнсис не припомнила, заходила ли у них речь о деле Эвери, но так как ей приходилось во время их еженедельных встреч подыскивать темы для разговора, то вполне возможно, оно могло и всплыть. Все же цепкая память отца удивила ее.
– Решение отложили до июля.
– Вот как?
– Что-нибудь тебе подать? Воды? Чаю? – спросила Фрэнсис.
– Нет. Твоего присутствия мне достаточно.
– Хочешь, я тебе почитаю? Мы вроде бы оставили инспектора Далгиша на грани великого озарения.
Фрэнсис заставила себя улыбнуться. Большинство их свиданий в последние месяцы после вопросов о самочувствии и краткой беседы о ее делах заканчивались тем, что она читала ему вслух детективные романы. Их объединял интерес к нераскрытым тайнам, общее страстное желание распутать хитро сплетенную интригу, выявить правду, очистив ее от наслоений. Фрэнсис помнила те далекие времена, когда отец читал ей вслух Агату Кристи и менял голос, выделяя слова, принадлежащие разным персонажам.
Ричарду больше нравился Эркюль Пуаро, галантный бельгиец с закрученными вверх усами, а она предпочитала мисс Марпл, разъезжавшую на старомодном велосипеде по округе. Эта бодрая старушка, решающая благодаря своей наблюдательности самые сложные головоломки, чем-то напоминала Фрэнсис приходящую на дом уборщицу с острым, все замечающим взглядом, и продавщицу киоска, у которой они с сестрой покупали на утаенную мелочь запрещаемые мачехой сладости. И уборщица, и продавщица ни разу не выдали их и остались светлыми персонажами в памяти об их детстве.
Теперь произошла смена ролей, и уже Фрэнсис, читая отцу, старалась голосом изображать разных персонажей романов П.Д. Джеймс, которыми в последнее время увлекся Ричард.
– Лучше не сегодня. Расскажи мне о… – Отец замолк. Фрэнсис привыкла к его длинным паузам и терпеливо ждала, когда он соберется с силами продолжить. – …О своей сестре. Ты не знаешь, когда она приедет?
– Я думаю, что она уже выехала, но пробки на дорогах, возможно, задержали ее.
– Движение по главному шоссе Лонг-Айленда всегда было затруднено. – Ричард опять сделал паузу. – По пути она мне звонила. Что-то говорила. Я ничего не разобрал. В аппарате были сплошные помехи.
Фрэнсис сочувственно кивнула. У отца всегда имелся в кармане портативный телефон. Он с ним не расставался, даже переодеваясь в спортивную форму и выходя на теннисный корт. То, что техника теперь отказывает, конечно, удручало его.
– Я собираюсь завтра повидаться с Блэр и Джейком и пообедать с ними. Я скажу им, что ты их ждал. Уверена, что в воскресенье они обязательно тебя навестят.
– Не стоит ей тратить на меня свое свободное время, которого у нее и так немного. Скажи ей, чтобы она обо мне не беспокоилась. Ей лучше быть рядом со своим мужем.
Фрэнсис ощутила прилив гнева. Визиты Блэр к отцу в летний период рассматривались не иначе, как подвиги Геракла, как выражение преданной, даже жертвенной любви к своему отцу, хотя расстояние от ее дома в Сог-Харбор до Саутгемптона можно было преодолеть за двадцать минут. Зимой они с Джейком, выезжая на уик-энд куда-нибудь на лыжные курорты или вечеринки на Манхэттене и чуть свернув по пути туда или обратно, могли осчастливить Ричарда своим появлением. Фрэнсис же затрачивала почти час на дорогу от Ориент-Пойнт до «Трех крон», и так пятьдесят два раза, если подсчитать, сколько недель в году.
Хотя Фрэнсис сама желала этих свиданий, приобщения к семейным корням и детским воспоминаниям, все-таки она испытывала горечь оттого, что ей будто не воздают по заслугам. Странно, почему отец не понимает, какая из двух его дочерей более предана ему.
– Большой прием?
– Что?
– Обед у Блэр. Много гостей? Или только ты?
Отец всегда, даже в таком состоянии, как сейчас, запускал исследовательские буры в ее личную жизнь, которой у нее фактически не было, от которой она сознательно, следуя своей твердой воле, отказалась уже давно. Вернее, у нее была личная жизнь, посвященная целиком работе, а по окончании отведенных на службу часов – свое убежище, куда она забиралась, стараясь отгородиться от окружающего мира.
Ричард из ее рассказов о рабочих буднях, о людях, с которыми она сталкивалась в прокуратуре и в суде, выуживал мельчайшую информацию и любой намек на грядущее замужество Фрэнсис. Он использовал, как опытный следователь, все ее оговорки и интонации, выведывал, как она относится к мужчинам вообще и как к некоторым в частности. Он хотел знать, какое место они занимают в ее жизни. Разговор об обеде у Блэр вел к тому, что отцу хотелось знать, приведет ли с собой Фрэнсис какого-либо ухажера.
Она эту тему обсуждать никак не желала. Вот уже четыре месяца Фрэнсис ни с кем не встречалась. Исключением были встречи с Сэмом во время игры в лото и приглашения его на традиционную чашечку кофе перед расставанием, или свидания с детективом Мэйти Берком, в прошлом – агентом ФБР.
Мэйти повезло. Он женился на своей однокласснице сорок лет назад, и с тех пор ни одна морщинка не пробежала по семейной глади. Мэйти был другом Фрэнсис в самом прямом смысле этого слова. Они сотрудничали, и ничего более. Ее относительно близкие отношения с представителями мужского пола тем и ограничивались. Как объяснить отцу, что больше всего ей нравится пребывать в одиночестве?
Они с отцом некоторое время помолчали, глядя на розовеющее закатное небо за окнами.
– А как Клио? – задала Фрэнсис обязательный вопрос.
– Вся в делах. Замещает меня везде, и это требует от нее невероятных усилий. Так, во всяком случае, она мне докладывает.
Ричарду все труднее давались произносимые им фразы, как будто во рту у него пересохло.
– Я ее не видела целую вечность.
Пустая реплика, брошенная просто так, и опять долгая пауза. Ричард облизал губы, прежде чем снова заговорить:
– Тебе надо бы с ней повидаться.
«Отец прав», – подумала Фрэнсис, и тут же всплыло воспоминание о ее опрометчивом, порожденном стихийно возникшим чувством, визите к мачехе.
Только месяц миновал с того дня, как отец перенес инсульт, и его еще держали в реанимационном отделении больницы. Каждый раз, проезжая на службу через Саутгемптон мимо осиротевшего отцовского владения, Фрэнсис ощущала угрызения совести и вдобавок сильное любопытство. Как ведет себя эта женщина, ее мачеха, предоставленная самой себе, одна в огромном доме? Как она пережила шок от внезапной болезни мужа? В то время Фрэнсис была готова забыть детские обиды и все то в прошлом, что воздвигло стену отчуждения между нею и Клио. Она только и думала о том, что их объединяет общая беда, хотя на родственные объятия и совместное проливание слез Фрэнсис не рассчитывала.
«Возможно, мне предложат чай со льдом или ленч на веранде, – гадала Фрэнсис, подъезжая к отцовскому дому. – Но все-таки примут как родственную, сочувствующую душу, а не как навязчивую визитершу».
