Аким даже вынул из кармана данную ему Дудкиной рублевую бумажку и любовно начал ее осматривать, вертя в руках.
      Эту идиллию прервал раздавшийся снова в передней звонок.
      - Ну, кого там еще нелегкая несет, - буркнул он себе под нос, пряча бумажку в карман.
      Оказалось, что "нелегкая" принесла Владимира Николаевича и Нину Николаевну Дюшар, приказавшую Акиму вынуть из кареты и внести за ними в кабинет какой-то большой и тяжелый сверток.
      VI. Благотворительница
      Нина Николаевна Дюшар, о которой мы уже упомянули только вскользь и которую Аким в разговоре с своей женой назвал "белобрысой", была действительно сильно белокурая, худенькая дамочка, средних лет, скромно, но изящно одетая в шелковое темно-серое платье и такую же шляпку. Довольно высокого роста, стройная, она держала себя чопорно и отличалась какими-то неестественными, натянутыми манерами.
      - Положите, пожалуйста, здесь, - указала она Акиму на диван, входя в кабинет вместе с Бежецким.
      Аким бережно опустил сверток на диван.
      - Спасибо.
      Аким отошел от двери и стал у притолоки.
      - Теперь можешь идти. Ступай и затвори дверь, - сказал ему Владимир Николаевич, снимая перчатки.
      Аким удалился.
      Нина Николаевна уселась на одно из кресел.
      - Merci, merci, chere Нина Николаевна, - подошел к ней Бежецкий и поцеловал ее руку поверх перчатки.
      - Ах, mon cher amie... Это так мало, не стоит... Я очень рада, что эта безделица вам нравится...
      Она пересела на диван и, развернув сверток, вынула из него большие столовые бронзовые часы.
      - N'est cepas que c'est genlil... - обратилась она к нему.
      - Прелестно, - подтвердил он, взяв часы с дивана и ставя их на стол; - но я не понимаю, как это удалось мне на один билет выиграть такую прелесть.
      - Не догадываетесь, - засмеялась Нина Николаевна, - как это случилось, а, между тем, это очень просто! Я употребила маленькую невинную хитрость. Мне давно хотелось вам подарить такие часы, я и выбрала их в магазине для первого выигрыша в нашей аллегри, а вчера приказала нашей Marie, помните барышню, что сидела у колеса, отметить сверточек с первым нумером красным карандашом. До вашего приезда аллегри не открывалась, а как вы приехали, я вам вынуть предложила свои услуги.
      - Merci, merci, - подсел он к ней на диван и снова стал целовать ее руку.
      - Женщина, когда захочет схитрить, всегда схитрит. Особенно для любимого человека. Надеюсь, вы за это на меня не посетуете. Этого никто не знает, никто, никто. Было бы очень досадно, если бы такая прелесть досталась кому-нибудь постороннему, cher Voldemar.
      Она потрепала его по щеке. Бежецкий поймал ее руку и начал стягивать с нее перчатку, покрывая поцелуями. Она поцеловала его в лоб и склонилась к нему головой на плечо.
      - Ах, - сентиментально начала она, - приличия света налагают на нас такие обязанности и оковы, что поневоле приходится хитрить.
      Она томно вздохнула.
      - Вот потому и приятнее иметь отношения с порядочной женщиной. Всегда лучше. Не может быть скандала. Соблюдено всегда приличие. Не рискуешь ничем. Сами свое положение и доброе имя берегут. Ну, а на меня в этом отношении всегда можно положиться. Я никогда не скомпрометирую женщину. Умею хранить, cher amie, чужие тайны.
      Он неожиданно для нее поцеловал ее.
      - Ах! - деланно вскрикнула она и отшатнулась от него.
      Он снова привлек ее к себе.
      - Я в этом уверена, - отвечала она. - Что ж делать, mon ange. Всякая из нас хочет жить, а свет так глуп, что не хочет этого понять. Никакой ни в чем свободы. Мне еще благотворительное общество дает возможность жить, как хочу. А то и к вам нельзя бы было ездить. Неприлично.
      Она потупила глаза.
      - Да, - вдруг переменила она тон, - что же мы главное-то было и забыли. Я привезла, что обещала. Вот тысяча рублей, которые вам нужны.
      Она вынула из кармана пачку ассигнаций.
      - Вчера литературный вечер дал три тысячи пятьсот... Я две показала в отчете в доход общества, а полторы на расход, стоил же вечер только пятьсот, конечно, моими заботами. Все артисты для меня участвовали даром. Ну, мне и можно было взять себе за труды тысячу рублей... Я так много хлопотала!.. Вот эта тысяча рублей, возьмите. Вам нужно было, отдадите, mon cher, когда будут. Да что между нами за счеты? Этого никто не узнает...
      - Нет, Нина Николаевна, я этих денег не возьму... - с расстановкой проговорил он, отстраняя рукой деньги и задумываясь.
      - Что! Почему?.. Ведь вам нужны были... Не обижайте меня... Не отказывайтесь... - заволновалась Нина Николаевна.
      - Неловко мне их взять... - заметил он сквозь зубы.
      - Это почему?.. - с недоумением уставилась на него она. - Ах, mon Dien. Напрасно я с вами была откровенна, вы меня этим оскорбляете. Ведь никто не будет знать этого! Неужели, если порядочная женщина вам доверилась, вы позволите себе ее третировать. O, ciel!.. Нет, берите, берите... Ну, если так вам совестно взять, дайте мне расписку. Вы всегда так надоедливы с вашей щепетильностью...
      Она нежно улыбнулась и поцеловала его в лоб.
      - Противный... но милый... так берите же...
      Она хотела сунуть их ему за борт сюртука, но он отстранился.
      - В таком случае я так оставлю, - встала она и бросила их на письменный стол. Никто не будет знать! - повторила Нина Николаевна.
      Он задумчиво глядел на нее и молчал.
      - А теперь мне пора, - вынула она крошечные золотые часики, - меня ждут. Ах, как досадно, что всегда так мало мне приходится быть с вами вдвоем. До свидания, заезжайте ко мне скорее.
      Он молча поцеловал ее руку, проводил до передней и медленной походкой возвратился в кабинет.
      VII. Рассудил
      Взгляд его упал на оставленные Ниной Николаевной на его письменном столе деньги.
      - Черт знает, что за положение, - развел он руками. - Не брать неловко и взять неловко, а необходимо нужно взять. Иначе, иначе дело дрянь. Или взять... Ужасно неприятно.
      Он задумался.
      - Эх! Все равно... Надо взять...
      Он взял со стола деньги и вдруг весело засмеялся.
      Мысль его перенеслась на Дюшар.
      - Неугодно ли, какой экземпляр. Потеха, да и только, но как мне везет в нынешнем году. Черт знает, что такое. От женщин отбою нет. А ведь что во мне особенного?
      Владимир Николаевич подошел к зеркалу и стал себя осматривать с головы до ног.
      - Не знаю, право. Что их прельщает, - продолжал он далее свои соображения. - Ну, умен, талантлив, говорят. Собой я не особенно уж красив. Такой же, как и все, а ведь вот другим такого счастья нет. Как любить! Все для меня отдать готовы: и деньги, и души, - самодовольно продолжал он.
      Он снова поглядел на себя в зеркало.
      - Вероятно, во мне есть что-нибудь такое притягательное. Гм! Да! Осанка есть... Уверенность в себе и всегда веселый вид.
      Приятные манеры
      И всегда веселый взгляд.
      Шико, шико, шико,
      Это все мне говорят!
      - запел Бежецкий и отошел от зеркала. - Однако шутки в сторону, остановил он сам себя. - Чтобы я стал делать, если бы не Нинка. Положим, не совсем красиво деньги достала. Я даже не хотел брать - противно было, а потом подумал, во-первых, не я их у общества взял, а она; теперь, значит, они ее, что же брезговать: к ним ничего не пристало, деньги, как деньги, обыкновенные. А потом думаю, что все равно она промотает на украшение шалами своей гостиной, или на сладкие пироги и чаи для гостей, которые у ней по целым дням так с утра до вечера все чай и пьют, кто хочет приходи. Значит, все равно прахом пойдут, а меня они спасают от беды. Человека спасают, а не на прихоть идут. Все-таки для них благороднее.
      Бежецкий захохотал и бережно положил деньги в карман.
      - Так что в сущности она должна мне быть благодарна, что я взял эти деньги. Я ее поступок облагородил.
      Ему пришло в голову, что это очень похоже на философию Шмеля, и он поморщился.
      Вспомнив Бориса Александровича, он вспомнил и о делах вверенного ему общества.
      - Да... В нынешнем году я стал поопытнее. В прошлом перед общим собранием заблаговременно не запасся деньгами, спустил и свои, и общественные, и не помоги Шмель с отчетами, да Крюковская, тогда же был бы мне крах. Ух, как было жутко. А теперь, через три дня заседание, надо подавать отчеты, а у меня уж сегодня все деньги в сборе. Да-с! Теперь меня Величковскому спутать не придется. Крепко сижу, сам черт не брат. Все общество передо мной на задних лапках ходит. Чествуют меня и уважают.
      Владимир Николаевич самодовольно улыбнулся.
      Вдруг взгляд его снова упал на письменный стол. Он заметил на нем письмо и взял его.
      - Письмо от Крюковской! Эта скотина никогда не доложит. Вот и еще экземпляр! Ну, эта, положим, не чета другим, ее ни с кем сравнить нельзя. Остальные так... веселее живется, а эта...
      Он не окончил своей мысли, распечатал письмо и углубился в чтение, усевшись перед столом.
      Крюковская уведомляла его, что приедет к нему, и просила быть дома. Бежецкий бросил письмо на Стол и задумался.
      Он стал анализировать в уме свои настоящие отношения к этой, любимой им, женщине, так много сделавшей для него.
      Он начал с мысли о предстоящем с нею свидании.
      - Опять, вероятно, объяснение, - начал снова он думать вслух, - вечно чего-то ей недостает, а мне это скучно! Уф! Тяжело становится. И отчего во мне это? Разве не люблю? Нет, люблю и жаль мне ее, она мне дороже других, а чего-то нет во мне к ней!
      Бежецкий опустил голову.
      - Наконец, я сам себя перестаю понимать, не могу разобрать моих к ней отношений. Черт меня знает, что я такое? Или я не способен любить, потерял эту способность? Много жил! Да нет. Ведь вот без нее мне скучно. Отчего же при ней так тяжело. Просто душно как-то! Сознаю, что она хороший человек и меня любит и я ее люблю, должно бы быть с ней легко, а между тем, как вместе - вот так и хочется сбежать. Что это за дурацкая у меня натура? И она чувствует это, хотя и не говорит. Да... страшно жаль мне и уважаю я ее...
      Он вдруг вздрогнул и поднял голову. Видно было, что новая мысль осенила его.
      - Уважаю, - повторил он, - вот, должно быть, отчего и тяжело мне Уважаю ее, а сам не такой. Понимаю, что есть качества, за которые можно уважать человека, а сам таким быть не могу, не умею...
      Он с горечью усмехнулся.
      - Да, оттого мне с ней и тяжело. Она лучше меня, я это слишком глубоко чувствую. Та первая минута любви и воспоминание о моем унижении перед ней невыносимы для самолюбия. Они меня оскорбляют. Зачем она такая, а я не такой? Я часто должен скрывать перед ней мои побуждения и мысли, а то совестно...
      Он снова поник головою.
      - Совестно перед ней, вот слово, вот что меня давит, душит в ее присутствии. Ее превосходство... А при этом счастия быть не может. Каждая минута натянута, отравлена. Нам только тогда легко с людьми, когда мы чувствуем, что мы равны... Зачем она такая хорошая, отчего не хуже - тогда счастье бы было для нас возможно. Она бы подходила больше ко мне. Уж очень чиста! Как ангел, а мы люди грешные, больше чертей любим, с чертями веселее, - через силу улыбнулся он.
      - Да, хотел бы я это изменить между нами, но, увы, этого, видно, не изменишь...
      Владимир Николаевич встал и нервно зашагал по кабинету, затем прошел в спальню, оттуда вышел, переодевшись в халат.
      VIII. Дебютантка
      Господин Шмель примчал, - заплетающимся языком произнес, входя в кабинет, Аким, видимо, уже истративший данную Дудкиной рублевку.
      - Разве так докладывают, азинс ты этакий! - крикнул на него Бежецкий. - Эге, да ты, брат, кажется того... уж налимонился... продолжал он, глядя на Акима. - Проси...
      - Чего того? Ничего я! У вас все того, как про Шмеля что скажешь. Не велик барин, известно подстега, только умел к нам приснаститься... пустился старик в объяснения.
      - Молчи, дурак, не твое дело. Ступай, проси, - оборвал его Владимир Николаевич.
      Аким вышел.
      - Извините, Владимир Николаевич, что я сегодня второй раз вас беспокою, - затараторил вбежавший Шмель, - но дело важное, не терпящее отлагательства и для вас весьма нужное.
      - Здравствуйте прежде всего, а потом рассказывайте, что случилось. Садитесь.
      Шмель уселся рядом с Бежецким на турецком диване.
      Есть тут у меня один подрядчик знакомый, он купил на вас исполнительный лист и я боюсь, как бы не описал все это...
      Борис Александрович указал рукой на обстановку кабинета и продолжал:
      - Я считал своей обязанностью вас известить об этом.
      - Ах... какая гадость, - заволновался Владимир Николаевич. - Что мне делать? Надо это уладить как-нибудь, а то это мне может повредить сильно на выборах.
      - А я вот, - лукаво засмеялся Шмель, - за вас уж и придумал, как уладить. Вы только теперь думать собираетесь, а я почти что и устроил.
      - Как же это? Говорите поскорее.
      - У него есть дочь - красивая девчонка, да немножко в цене потеряла: сбежала три года тому назад с офицером. Теперь замуж-то никто и не берет. Отец не знает, куда с ней деваться. У нее страсть к сцене, одолела его с любительскими спектаклями. Денег много сорит, ему и хочется устроить ее к нам в общество, хоть на маленькое жалованье... Примите ее на сцену, а он исполнительный лист разорвет... Могу я ему это обещать?
      Борис Александрович торжествующе, но вместе с тем вопросительно посмотрел на Бежецкого.
      - Я думаю, не умеет ходить по сцене, - презрительно заметил тот, - ну да все равно, валите. Пускай отец придет и принесет исполнительный лист, я сделаю... Только скажите ему, что, конечно, я с него взятки бы не взял, но если он мне сделает одолжение, то я не захочу понятно остаться у него в долгу. Порядочные люди иначе поступать не могут.
      - Хорошо-с, конечно, так и скажу-с, - отвечал Шмель.
      - Не прикажите ли еще на счет отчетов, как в прошлом году, исправить, - начал он заискивающим голосом, после некоторого молчания.
      - Нет, спасибо, в нынешнем году все деньги в кассе у меня налицо, - с гордостью произнес Владимир Николаевич, - ведь и в прошлом году все это произошло только от моей рассеянности и неаккуратности: я выдавал на расходы и не записывал.
      Шмель чуть заметно и лукаво улыбнулся.
      - Впрочем, - вдруг как бы что-то сообразив, обратился к нему Бежецкий, - если вы мне их поможете проверить, я буду признателен, кое-что можно будет и исправить.
      - Я всегда с готовностью, - поклонился Борис Александрович.
      Занятые разговором, они не слыхали раздававшегося в передней звонка, но при последних словах Шмеля в кабинете появился Аким с визитной карточкой на подносе.
      - Госпожа Щепетович какая-то! - мрачно доложил он.
      - Кто такая? - взял с подноса карточку Владимир Николаевич и стал ее рассматривать. - Скажи, что я не одет, принять не могу.
      - Уж скажу. Известно, знаю как, - буркнул Аким, удаляясь.
      - Кто это такая? - обратился Бежецкий к Шмелю, все еще продолжая вертеть поданную ему карточку. - Наверно, опять какая-нибудь любительница на сцену к нам просится. Страшно много их развелось. Как домашний скандал случился с барыней, побранилась с мужем - так и актриса готова.
      Владимир Николаевич расхохотался.
      - А вот, если барышня просится, так, наверно, после несчастной любви. Можно безошибочно сказать, - продолжал он.
      В кабинете снова появился Аким.
      - Что тебе еще надо?
      - Да она говорит, - ухмыльнулся тот, - ничего, что не одет. Все равно я смотреть не стану и так, говорит, ладно. Только извольте их беспременно принять.
      - Слышите, Борис Александрович, какая? - обратился Бежецкий к Шмелю. - Надо ее посмотреть.
      - Любопытно, - ответил тот.
      - Так все равно смотреть не будет? Ладно! Если ей все равно, и мне все равно. Даже еще приятнее! Хорошенькая или старуха? - обратился Владимир Николаевич к Акиму.
      - Очень-с франтливая и субтильная барышня... На вид так, с отвагой!.. - продолжал ухмыляясь тот.
      - Ну если субтильная, да еще с отвагой, - снова захохотал Бежецкий, так проси.
      Аким вышел.
      - Посмотрим, что это за Щепе... Щепе... Щепетович, - произнес он, посмотрев на карточку.
      Дожидаться прибывшей пришлось им не долго. В кабинет уже входила развязной, самоуверенной походкой молодая, шикарно одетая барыня, на вид лет двадцати пяти, с вызывающе-пикантным личиком, на вздернутом носике которого крепко сидело золотое пенсне, придавая ему еще более дерзкое, даже нахальное выражение; из-под фетровой белой шляпы с громадным черным пером и широчайшими полями, сидевшей на затылке, выбивалась на лоб масса мелких буклей темно-каштановых волос. В общем, прибывшая, со стройной, умеренно полной фигурой, красиво затянутой в черное бархатное платье, маленькими ручками в черных перчатках и миниатюрными ножками, обутыми в изящные ботинки, обладала всецело той возбуждающей, животной красотой, которая так нравится уже пожившим мужчинам.
      - Честь имею представиться, Лариса Алексеевна Щепетович, - прямо подошла она к вставшему при ее входе с дивана Владимиру Николаевичу и подала ему руку.
      Тот окинул ее жадно-сладострастным взглядом.
      - Извините пожалуйста, что я, не имея чести знать вас, так настаивала, чтобы вы меня приняли, - продолжала гостья, грациозно кланяясь Шмелю.
      - Ах, помилуйте, очень рад, - продолжал Владимир Николаевич крепко пожимая ее маленькую ручку, которую она не отнимала, - меня только извините, что принимаю вас в таком костюме.
      Он указал глазами на халат.
      Борис Александрович, раскланявшись с прибывшей, с лукавою усмешкою поглядывал на видимо растаявшего Бежецкого.
      - Садитесь, пожалуйста, - продолжал между тем тот, подвигая кресло к преддиванному столу и усаживаясь на другое, стоявшее vis a-vis.
      Лариса Алексеевна грациозно опустилась в кресло, умышленно выставив свою крошечную ножку.
      Владимир Николаевич впился в нее глазами.
      - Вы курите? - вынул он из кармана портсигар и подал ей, - мне позволите?
      - Merci, я курю, пожалуйста, не стесняйтесь... - игриво отвечала она, взяв папироску.
      Бежецкий засуетился, зажигая спичку и подавая ей. Лариса Алексеевна поблагодарила, грациозно склонив голову, и закурила.
      Владимир Николаевич продолжал смотреть на нее влюбленными глазами.
      Она, заметив, что ею любуются, кокетливо опустила глазки.
      Молчание длилось несколько минут.
      - Так чем же я могу вам, Лариса Алексеевна, служить? Что доставило мне счастие видеть вас у себя? Очень буду рад, если только мне удастся угодить вам, - начал он, растягивая слова и продолжая пожирать ее глазами.
      - Ах! Вы все можете сделать, если только захотите. Все от вас зависит, - воскликнула она, вскинув на него глазами.
      Он смотрел на нее вопросительно.
      - По моим семейным делам, - продолжала она, сделав сконфуженный вид и опуская глазки, - мне необходимо жить здесь, в городе. Так неловко... Я желаю получить у вас в обществе место первой драматической ingenue. Я решила посвятить себя искусству и сцене...
      Она замолчала.
      Он молчал тоже, продолжая любоваться ею.
      - У меня так много было несчастий в жизни, - закатила она глазки и вздохнула. - И если теперь эта последняя попытка поступить на сцену не удастся, то я не знаю, что я должна с собою делать... просто не перенесу этого.
      - Ах, помилуйте, - отвечал он, выразительно глядя на нее, - что за мысли! Мне кажется, по первому взгляду на вас, что вам все должно удаваться, чтобы вы не задумали. Я крайне удивился бы, если бы это было иначе...
      - Ах, если бы это было так, - вздохнула она снова, - впрочем, я вас ловлю на слове: теперь моя удача зависит от вас...
      - То есть от меня очень немногое зависит теперь, так как у нас труппа уже собрана, все emplois заняты... - заметил он уже более серьезно.
      - Как это досадно, - сказала она после некоторого раздумья. - Нельзя ли мне поступить хотя бы на небольшое жалованье, сверх комплекта. Я играю всех драматических ingenues и буду вам полезна.
      - Да как же это сделать? Мне бы очень было приятно помочь вам, Лариса Алексеевна, но женщин в труппе так много, что из-за ролей ссорятся. Если даже и поступите - играть не удастся, - совершенно серьезно ответил он.
      Она опустила голову.
      - Сделать это теперь в середине сезона трудно... - добавил он после некоторого размышления.
      - Вот что... - подняла она голову. - Если хотите, я и без жалованья поступлю все равно, только примите.
      Она улыбаясь глядела просительно на него и вдруг, встав с места, потянулась через стол за пепельницей. Бежецкий тоже вскочил и схватился за ту же пепельницу, чтобы подать ее ей.
      При быстром движении их лица сошлись очень близко.
      - Ну, голубчик... Устройте... для меня... Я буду вам очень, очень благодарна, Eh, bien... Устройте... - выразительно прошептала она, еще более приближая свое лицо к его и пожимая его руку.
      - Ах, какая вы... - не досказал Владимир Николаевич своей мысли, отскочил от нее, как обожженный, и стал ходить в волнении по комнате.
      - Ах, никогда, никогда в жизни мне ничего не удается, - воскликнула Щепетович, сделав сконфуженный вид и закрыв глаза рукою.
      Борис Александрович, молча наблюдавший всю вышеприведенную сцену, встал с дивана и стал раскланиваться с Щепетович, грациозно ответившей на его поклон, а затем, лукаво подмигнув на нее Бежецкому, подал ему руку.
      - Однако до свиданья, Владимир Николаевич. Я не буду вам мешать заниматься делом, - подчеркнул он и вышел.
      Бежецкий и Щепетович остались одни.
      - Так как же? - подошла она к нему. - Можно надеяться?
      Он не ответил ни слова.
      - Вот что! - таинственно продолжала она, кладя ему руку на плечо. Если нужно, за меня вам будут платить... Только я должна быть актрисой. Пятьсот рублей в месяц я буду давать на расходы общества, только примите...
      В это время в дверях появилась фигура глупо улыбающегося Акима.
      - Что тебе здесь надо? Ступай вон! - заметил ему Бежецкий.
      Лариса Алексеевна быстро сняла руку с его плеча.
      Аким исчез.
      - Вот что, милейшая Лариса Алексеевна, - обратился он к ней, вы прелестная барыня, только я на это согласиться не могу - это может меня скомпрометировать.
      Он взял ее за руку.
      Она с недоумением смотрела на него.
      - А иначе как-нибудь, - многозначительно продолжал он, - устроить можно. Попробуем... Я бы хотел вам помочь...
      Он улыбнулся.
      Она поняла его и кивнула головой.
      В передней раздался звонок.
      - Кто-то приехал. Вот не кстати-то... - с досадой проворчал он.
      Она лукаво улыбнулась.
      - Так значит, можно? Ах, как я счастлива. Просто готова весь мир обнять в эту минуту, - схватила она его за голову и поцеловала в лоб.
      Он, в свою очередь, хотел обнять ее, но она ловко вывернулась.
      - А теперь прощайте, я отправлюсь. К вам кто-то приехал, да и я тороплюсь. Приезжайте без церемонии ко мне ужинать, потолкуем. Я адрес оставлю вашему человеку, - на ходу, смеясь, проговорила она и скрылась за дверью.
      Бежецкий в волнении схватился за голову и опустился в кресло.
      IX. Врасплох
      Приехавшая так некстати гостья - была Надежда Александровна Крюковская, с которой Лариса Алексеевна и столкнулась в приемной.
      - Крюковская. Вот неожиданная встреча, сколько лет, сколько зим не видались, - радостно раскрыла последняя свои объятия.
      - Здравствуйте, - видимо, умышленно холодно отвечала на горячее приветствие Надежда Александровна, отшатнувшись от Щепетович.
      - Гордячка! - прошипела та, опуская руки.
      Обе женщины смерили друг друга вызывающими взглядами.
      Во взгляде Крюковской почувствовалась какая-то гадливость, во взгляде Щепетович - горел злобный огонек.
      - Вы тоже к нему? - подчеркнула Лариса Алексеевна.
      Крюковская вспыхнула и молча прошла мимо Щепетович.
      Та проводила ее язвительно-насмешливым взглядом и, высоко подняв голову, медленно прошла в переднюю в сопровождении наблюдавшего эту сцену Акима.
      Владимира Николаевича Надежда Александровна застала еще далеко неоправившимся.
      - От чертенок-то, - шептал он. - Ну, бабенка, должно быть, бедовая. Огонек! Просто обожгла! Какая грациозная, прелесть! Так и ластится и вьется, как бесенок. Надо будет к ней непременно с визитом заехать.
      Он все еще продолжал задыхаться и даже поправил ворот рубашки, как будто он вдруг ему сделался тесен.
      - Здравствуй! - подошла и поцеловала его в лоб вошедшая Крюковская.
      Он растерянно уставился на нее.
      - Ну, целуй же. Фу, как устала. Сейчас с репетиции. Вели дать кофею. Мою записку получил?
      Он машинально поцеловал ее.
      Она опустилась в кресло, подозрительно посматривая на него.
      - Да, получил, - ответил он и позвонил.
      Явился Аким.
      - Подай кофе.
      - Слушаю-с.
      Аким удалился.
      - Скажи, пожалуйста, - медленно начала Надежда Александровна, - зачем сюда приехала Щепетович? Только этого недоставало. Я и не знала даже, что она в Петербурге, да и ты почему-то не сказал мне этого.
      - Да разве ты ее знаешь? - удивился он. - Я не думал. Она ко мне в первый раз приехала. Веселая такая и очень мила. Скажи, пожалуйста, кто она такая?
      - Кто она? - нервно захохотала она. - Ну, уж извини, при всей моей откровенности с тобой, я не решусь дать ей при тебе ее настоящее имя.
      - Вот как!
      - Да, мой милейший, ты поражен, не ожидал... Нет, вообрази, какое нахальство. Встречается со мной - целоваться лезет.
      Надежда Александровна с негодованием передала ему сцену в приемной.
      - А к тебе она зачем попала? Просилась на сцену, что ли? - закончила она свой рассказ.
      - Просилась, - ответил он, - да тебе-то, скажи, что до нее за дело?
      - Как, что за дело? - вспыхнула она. - Ты ее не вздумай принять. Без того у нас мало делом занимаются, а при ней уж совсем одни только кутежи пойдут. Если она будет у нас, я сейчас же уйду, да и другие уйдут, служить с ней не станут.
      Он внимательно посмотрел на нее и вдруг смутился под ее взглядом.
      Это не ускользнуло от нее.
      - Та, та, та, посмотри-ка мне прямо в глаза, - подошла она к нему и взяла его за плечи.
      Он отвернулся.
      - Нет, посмотри.
      - Полно, Надя, что еще за глупости...
      - А! Так вот что... И в глаза прямо смотреть не хватает совести... Бессовестный, гнусный волокита! Прилично ли председателю, серьезному человеку, заниматься таким пустозвонством. Вечно только одного веселья хочется... Ну, да ты у меня не увернешься, я тебя...
      Она не окончила фразы, так как в кабинете появился Аким с кофеем, который он и поставил на стол.
      Надежда Александровна отошла от Бежецкого и присела к столу.
      Аким не уходил. Он остановился у притолоки, молча улыбался и покачивал головой.
      - Эх! - укоризненно произнес он наконец.
      - Что тебе надо? Чего ты выпучил бельмы? Пьяница! - обернулся Владимир Николаевич.
      - А то и надо! - передразнил его тот.
      - Хорошенько его, барышня, - обратился он к Крюковской, - а то у барина глаза-то больно завидущи. Чтобы эта тут вертихвостка, с позволения сказать, не шлялась.
      Надежда Александровна улыбнулась.
      - Бесстыдники! Право бесстыдники? - добавил Аким уже по адресу Бежецкого. - Ишь какая у нас с вами краля, а вам все мало.
      Он мотнул головой в сторону Крюковской.
      - Молчи ты, пьяная физиономия! - засмеялся Владимир Николаевич. - Что это ты врешь? Ступай вон, старая бесхвостая сова.
      - Я и пойду. Чего вы ругаетесь-то! Опять за сову принялись. Это за то, что я правду сказал. Спасибо, всегда так надо. Ступай, мол, старый пес, вон. Вас же жалеючи говорю. Что? Аль опять захотелось по старому, бабе в лапы попасть. Опять пойдет, как бабье одолеет: Аким, Аким, денег надо, а я вот тогда и не пойду искать и не пойду...
      - Да оставь, старый черт! Не ворчи. Убирайся вон.
      - Всегда так, как начнешь правду говорить, все вон да вон, продолжал говорить Аким, уходя из кабинета.
      - Видишь, я права, - с жаром начала Надежда Александровна. - Я при Акиме сдержалась, но теперь прямо скажу, что этого выносить не стану и при себе терпеть другую женщину не буду. Я тебе не жена и терпеть не обязана. Если ты осмелишься и я замечу - сейчас же брошу тебя. Что это за бесстыдство! Но помни, я тебе еще и отомщу за себя. Жестоко отомщу!
      В тоне ее голоса звучала решимость.
      Владимир Николаевич, видимо, струсил.
      Он подошел к ней и начал ее успокаивать, стараясь с деланной улыбкой заглянуть ей в лицо.
      - Ну, полно верить этому дураку, Надя, - поцеловал он несколько раз ее руку.
      Она не отнимала руки, но молчала.
      - Пожалуйста, не сердись. У меня к Щепетович еще не может быть никакого чувства. Я ее в первый раз и увидал сегодня.
      - Знаем мы "в первый раз", - вскинула она на него глаза. - Уж ты мне тоже, пожалуйста, розовый вуаль на глаза не надевай, я и так умею различать предметы. Знаю твой вкус: пришел, увидел, победил. И чем скорее и новее - тем милее и вкуснее. Настоящий гастроном в этом отношении: непременно переменное кушанье надобно. А Щепетович, я знаю давно, какая она птица. У Наташи Лососининой отбила мужа, он даже ей в то время нужен не был, другой был при ней, так только, чтобы отбить.
      - Удивительно у вас, у женщин, в этом отношении феодальные закостенелые понятия, эгоизм какой-то, - отвечал он со смехом и начал ходить по кабинету. - Почему непременно, если любишь женщину, надо отказаться от жизни и не сметь подумать о другой женщине? Отчего не пользоваться и не наслаждаться всем, что встречается на пути хорошего? Приятнее, веселее бы всем жилось. Зачем друг друга стеснять и лишать свободы? И мужчины, и женщины - живые организмы, живущие своей жизнью, а не вещи, которые могут быть чьей-нибудь собственностью. Нам, детям девятнадцатого века, крепостничества не надо и мы его не терпим, во всем должна быть свобода - это знамение времени.
      Он остановился перевести дух.