Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса

ModernLib.Net / Публицистика / Гилилов Илья / Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса - Чтение (стр. 41)
Автор: Гилилов Илья
Жанр: Публицистика

 

 


Но не тут-то было! Академик полагает, что заглавие сборника относится только к Эссексу, а потому на русский язык должно обязательно переводиться как "Мученик Любви", всякий иной перевод не просто ошибка, но и результат злого умысла! Гилилов (он один) обвиняется в том, что умышленно переименовал "Мученика Любви" в "Жертву Любви"! Вот несколько цитат: "Гилилов превосходно понимал, что заглавие сборника... нельзя (!) переводить как "Жертва Любви"; "в сомнительности такого переименования И. М. (Гилилов) сам признается в примечании на с. 23" (!!). "Гилилов понимал, что переводит заглавие сборника как "Жертва Любви" заведомо неверно, чтобы не назвать мужской пол жертвы" (!!!). Учитывая общеизвестный факт, что этот (совершенно правильный) перевод вообще выдуман не Гилиловым, а применялся практически всеми русскими переводчиками и комментаторами, подобные более чем странные обвинения какому-то рациональному объяснению не поддаются.
      Или возьмем проблему датировки честеровского сборника. Ну разумеется, никакой такой проблемы для Н. Б. не существует и существовать не может: раз на титульном листе напечатано 1601, значит, книга и появилась именно в этом году, и говорить тут не о чем. На то, что эта дата ничем не подтверждается, в то время как целый ряд фактов ей противоречит, можно вообще не обращать внимания. Каково, например, мнение оппонента о том, что эта книга, в нарушение правил, не была зарегистрирована в Компании издателей и печатников? Особенно после того, как мною было установлено, что оба издателя, чьи имена стоят на титульных листах сборника (Блаунт и Лаунз), всегда строго соблюдали правило регистрации, а печатники Филд и Оллд именно в 1612-1613 годах сотрудничали еще в одной мистификации! Оказывается, Н. Б. ничего об этом не думает, он этих фактов в "Игре об Уильяме Шекспире" вообще не заметил, то есть попросту не понял их значения. Так же обстоит дело и с другими фактами, в своей совокупности указывающими на 1612-1613 годы как на наиболее вероятное время появления честеровского сборника. Если рецензент Г. "пропустил" две трети этих важнейших фактов, то у академика этот показатель зашкаливает за 90 процентов. Не замечены ни "война поэтов", ни верноподданническая аллюзия в адрес Иакова Стюарта, ставшего английским королем лишь в 1603 году, ни книга Деккера, ни связь стихотворений Бена Джонсона в честеровском сборнике с Елизаветой Сидни-Рэтленд, ни многое другое.
      Впрочем, один факт, связанный с Беном Джонсоном, Н. Б. в "Игре об Уильяме Шекспире" все-таки заметил, но понять, увы, не смог и его. В первой главе своей книги я сообщаю, что Джонсона с 1612-го до лета 1613 года не было в Англии. Значит, торжествует Н. Б., в это время Джонсон вообще не мог принимать участие в честеровском сборнике, то есть датировка Гилилова не подходит! Однако на той же странице "Игры" мой оппонент мог бы потрудиться прочитать, что помешенные в честеровском сборнике стихотворения Джонсона (как и почти вся поэма Честера) написаны ранее, еще при жизни Рэтлендов, поэтому-то он - единственный - ничего не говорит об их смерти. Составители сборника (круг графини Бедфорд) напечатали находившиеся у них стихотворения Джонсона в его отсутствие, чем, кстати, наконец-то объясняется и нетерпимая им транскрипция его фамилии. Академик не понял, что эти и другие факты, связанные с Джонсоном и его отношениями с Рэтленда-ми, не только не противоречат моей гипотезе, но, наоборот, относятся к наиболее веским ее подтверждениям.
      Н. Б. считает мистификацию с датами на 12 лет невероятной. Он не считал бы так, если бы обратил внимание на историю с мистификацией Джаггарда Пэвиера 1619 года, напечатавших на титульных листах изданных ими шекспировских пьес даты, отстоявшие от подлинной от одного года до девятнадцати лет, и сделали они это неспроста.
      Еще один факт был замечен - и, разумеется, искажен - академиком: эпиграф из Горация с упоминанием о смерти, помещенный на шмуцтитуле сразу после имени Джона Солсбэри, ушедшего из жизни одновременно с Рэтлендами, летом 1612 года. После того, как ряд фактов показал, что сборник появился не ранее 1611 года, этот эпиграф, как говорится в "Игре", "явился штрихом, позволившим нам приблизиться еще на один шаг к более точной - 1612 год датировке сборника". Н. Б. же приписывает мне утверждение, будто этот эпиграф явился главным, "исходным толчком" (а поскольку Н. Б. о всех важнейших основаниях для передатировки умолчал, то, выходит, - и единственным подтверждением) для новой гипотезы! Разумеется, академик приводит тот же довод, что и рецензент Г.: стихотворение Горация, из которого взята строка для эпиграфа, было обращено к здравствовавшему современнику римского поэта. Я уже говорил, что отдельно взятая и перенесенная в качестве эпиграфа в другую книгу строка (фраза) может приобретать здесь новый смысловой оттенок; именно так обстоит дело со шмуцтитулом честеровского сборника (где, кстати, само имя Горация не указано). Вообще обращение к имени Солсбэри в сборнике носит иронический, насмешливый, мистификационный характер; прямо говорится, что это имя нужно для того, чтобы не дать непосвященным возможность проникнуть в смысл произведений сборника, понять, о ком и о чем в них идет речь. Не понимая (и даже не допуская возможности) мистификационного характера всего "внешнего оформления" сборника, академик бурно возмущается тем, что Гилилов выставил Честера и издателей "рассеянными безумцами, доходящими до богохульства" (!). Нашему возмущенному оппоненту полезно, наверное, было бы посмотреть, как обыгрывали авторы "Кориэтовых Нелепостей" не только имя покойного отца Кориэта, но и имена самых знатных лордов (тоже покойных).
      Кстати, стоит выслушать мнение Н. Б. о грандиозном раблезианском фарсе, разыгрывавшемся вокруг придворного шута Томаса Кориэта, объявленного величайшим в мире писателем и путешественником, превзошедшим Гомера и Одиссея. В российском литературоведении это имя (как и имя его напарника по фарсу Джона Тэйлора - "Водного Поэта") вообще появилось впервые, а определение всей кориэтовой истории как театрализованной Игры, действие которой все время переходит с книжных страниц на сцену реальной жизни, произведено впервые в мировом литературоведении. Исследование показало, что этот удивительный, беспрецедентный Фарс в Жизни родился в том же кругу Рэт-лендов - Пембруков - Сидни, что и трагедии о короле Лире и Гамлете, принце Датском, и это позволяет несравненно полнее, глубже, чем ранее, постигнуть уникальность интеллектуальной жизни и художественной культуры шекспировской эпохи.
      Но для Н. Б. все это не имеет значения, ибо он считает себя призванным "оборонять Шекспира", а "извлекаемые" из кориэтовых книг "зыбкие параллели топят в шутовской игре и не только чернят великие шекспировские произведения... чернят и их аристократических квазиавторов, будь это даже не кто-то из четырех графов, но и сама Ее Величество - добрая королева Бесс" (!!). Перевести все это на человеческий язык не просто. При чем тут королева Елизавета (которая к началу Кориэтова Фарса уже восемь лет как была в могиле), и как может блестяще сыгранный, не имеющий себе равных фарс кого-то и что-то (особенно "гордость Британии") чернить!? "Очернительство"! Какая терминология, какие воспоминания она навевает! Для кого какие, разумеется...
      Проигнорировав практически все важнейшие факты, подтверждающие датировку честеровского сборника 1612-1613 годами, Н. Б. раз двадцать по случаю и без случая объявляет, что новая датировка якобы произвольна, недоказуема, выведена "конъюнктурно, только по догадкам" и т. п. Так же голословно отвергается и основанная на многих исторических и литературных фактах идентификация Голубя и Феникс с четой Рэтлендов. Например, Н. Б. утверждает, что Елизавета Сидни-Рэтленд "не могла" быть названа поэтами именем "Феникс". Почему? Не могла - и все! На самом же деле, если и была в Англии женщина, которую поэты могли так назвать, так это именно она, единственный отпрыск Филипа Сидни - общепризнанного "Феникса Англии".
      Подобно рецензенту Г., академик "с порога" отбрасывает даже возможность трактовки странного заглавия лондонского экземпляра (Anuals) не как простой опечатки, а как сознательной дерзкой игры со словом. Обоим оппонентам явно не хватает знания исторического и литературного контекста; отсюда и непонимание вполне возможной направленности этого выпада в сторону Рэтленда, которого (справедливо или несправедливо) подозревали в гомосексуализме.
      Также не понял Н. Б. характера и значения сделанного российскими исследователями в Вашингтоне и Лондоне важного открытия - одинаковых (и притом уникальных) водяных знаков в разных экземплярах честеровского сборника, что не мешает ему пространно рассуждать о единорогах вообще, их изображениях на коврах и гобеленах и тому подобных не имеющих отношения к уникальным водяным знакам материях.
      Возьмем такой вопрос: как следует понимать и переводить трудную строку из "Плача" - "it was married chastity". И первый (1893) русский переводчик П. Каншин, и последний (1960), В. Левик, при переводе этой строки (и всей строфы) обращаются к слову "брак". П. Каншин: "Брак их остался целомудренным". В. Левик: "Не бесплоден был, о нет /Брак бездетный столько лет/ То невинности обет". В обоих случаях смысл оригинала передан достаточно адекватно. В "Игре об Уильяме Шекспире" с самого начала приведена вся поэма о Голубе и Феникс в переводе Левика. Но то ли вообще не прочитав текст поэмы, о которой в книге идет речь, то ли по какой-то другой неведомой причине Н. Б. разражается гневом: "Гилилов от себя придумывает "твердокаменное" определение "их брак"".
      Разумеется, вместо существительного "брак" можно употребить "союз" или "связь" (хотя Каншин и Левик не посчитали такой перевод оптимальным, и я с ними согласен). Но считать - вопреки мнению и практике авторитетных переводчиков - такой вариант единственно правильным нет ни малейшего основания. И совсем уже странно и дико звучит обвинение, что "брак" якобы "от себя придумал" Гилилов! Опять мы стоим перед невозможностью рационального объяснения...
      Важный момент: трактовка последней строфы "Плача". В "Игре об Уильяме Шекспире" даются три возможных объяснения смысла этой строфы и подписи под ней, причем последний вариант объяснения вполне приемлем и для стратфордианцев. Однако Н. Б. обрушивается только на первый вариант, ничего не говоря о двух других. Совершенно не привлекли внимания академика "Песни Голубя", близость которых к шекспировским сонетам, давно ставившая в тупик английских ученых, получила наконец убедительное объяснение.
      Как и рецензент Г., академик не видит ничего особенного в том, что в последнем, оксфордском (академического типа) собрании сочинений Шекспира его редакторы - шекспироведы С. Уэллс и Г. Тэйлор - без каких-либо оговорок выбросили из текста знаменитой поэмы Бена Джонсона "Памяти автора, любимого мною Уильяма Шекспира и о том, что он оставил нам" важную запятую, лишив текст поэмы заложенной в него Джонсоном двусмысленности. Не исключено (будем надеяться), что утрата злополучного знака приключилась не намеренно, а по чьему-то прискорбному недосмотру. Но для Н. Б. никаких проблем здесь нет: раз так напечатали в Оксфорде, значит, так и нужно. И академик заполняет несколько страниц многословными, не имеющими отношения к делу рассуждениями о системах пунктуации и правилах грамматики, посмеиваясь над "удивительной самоуверенностью" Гилилова, вообразившего себе, что "видные оксфордские шекспироведы" могут ошибаться! Короче говоря, нам вполне серьезно внушают, что сегодняшний редактор (особенно если он "из видных") волен по своему усмотрению исправлять в академических изданиях древние тексты, причем без всяких оговорок или объяснений. Как возрадовался бы, услышав такое, пионер "специфического" редактирования, "непонятый" в прошлом веке Джон Пейн Кольер!
      Разные исследователи честеровского сборника по-разному идентифицировали прототипов его героев, даже по-разному его датировали (от 1586 до 1612-1613), по-разному определяли круг, из которого он вышел (вдохновители, участники, издатели, печатники и др., их связь с содержанием книги). Но академику не до дотошных деталей: гипотезе А. Гросарта (но без упоминания слова "гипотеза" и имени англичанина) придаются "теоретические" аксессуары единственно верного, окончательно все объясняющего Учения. "Пафос сборника в тоске о неосуществленном национальном примирении". "Сборник порожден не семейным кризисом Роджера Ретленда и его жены и их гибелью, а наступлением национального кризиса..." И даже так: "Шекспировское стихотворение указало на приближение конца эпохи Возрождения" (!). И все эти - и другие в том же духе - декларации о книге, которую, судя по всему, Н. Б. и в глаза не видел...
      Безапелляционность многих - в том числе и достаточно странных суждений Н. Б. по различным спорным вопросам проистекает прежде всего из непонимания самого процесса научного познания. До окончательного признания, основанного на бесспорных, проверенных фактах, все предлагаемые (обоснованные) решения проблемы должны рассматриваться как гипотезы. Ценность, научная состоятельность, перспективность гипотезы определяются ее соответствием уже известным достоверным фактам и способностью предвидеть, открывать новые, В процессе научного состязания (дискуссии) гипотезы не только сравниваются, но в известном смысле и взаимообогащаются. Но научная гипотеза не может быть отвергнута только на том основании, что она противоречит другой гипотезе; в ходе дискуссии их статус одинаков и критерием оценок могут служить только факты. Это относится и к проблеме личности Шекспира ("шекспировскому вопросу"), и к частным проблемам шекспироведения - таким, как тайна честеровского сборника.
      Но для Н. Б. эта важная фаза научного процесса - фаза состязательного сосуществования различных гипотез по одной и той же проблеме - просто непостижима. Полюбившаяся ему (или имеющая сегодня официозный статус) гипотеза сразу перестает быть таковой, она уже не рабочий инструмент научного поиска Истины, а сама объявленная окончательной и само собой разумеющейся Истиной, за несоответствие - тем более за противоречие которой всякие другие решения, проблемы, другие гипотезы отвергаются или просто игнорируются. Игнорируются или неузнаваемо искажаются даже достоверные, но нежеланные или непонятные факты и тексты.
      Проигнорировав важнейшие факты и тексты, подтверждающие новую датировку и идентификацию прототипов героев честеровского сборника, академик вдруг разыграл целую сцену вокруг хантингтонского экземпляра, где дата на титульном листе отсутствует (не пропечатана или срезана еще в типографии или позже). Этот интересный факт я в "Игре об Уильяме Шекспире" просто констатировал наряду с другими, не делая из него каких-то определенных выводов. Однако Н. Б. уверяет читателей: "Гилилов делает вывод, что на титуле была какая-то другая дата, а именно 1613 год"! Но и это, оказывается, не все. Развивая и раскрашивая свою выдумку, бросаясь такими словами, как "подделка" и "фальшь", Н. Б. поведал читателям, что факсимильное изображение этого титульного листа в моей книге якобы намеренно дано "в другом масштабе", чтобы запутать читателя! В действительности в "Игре об Уильяме Шекспире" воспроизведены (многие - впервые в мире) с самых разных ксеро-, фото- и микрофильмокопий более двух десятков титульных и рядовых страниц из дюжины разноформатных (кварто, октаво и др.) изданий шекспировской эпохи. Все эти иллюстрации издательство печатало в одном формате, в чем легко убедиться. Никаких исключений не делалось, да и зачем бы?!
      Недостойные и нелепые инсинуации нашего оппонента выходят за рамки научной дискуссии и свидетельствуют, что, по его мнению, такая провозглашенная им благая цель, как "оборона Шекспира", оправдывает все средства, включая и неблаговидные. Но случилось так, что ложь и некомпетентность сами себя наказали, выставившись на всеобщее посмеяние. В обвинительском азарте академик приписал мне еще и преднамеренное сокрытие от читателей "Игры" даты "1601" на шмуцтитуле всех экземпляров честеровского сборника. Опять странная выдумка. Об этой дате на шмуцтитуле не только сказано на странице 70 моей книги, но на странице 440 {В новом издании соответственно страницы 74 и 474.} помещено и факсимиле шмуцтитула с датой и моей разъясняющей подписью: "Так он выглядит во всех трех экземплярах". По иронии судьбы и по чьему-то недосмотру это факсимиле шмуцтитула (да еще вместе с разъясняющей подписью!) было воспроизведено - из моей книги - в тексте газетного интервью академика, причем прямо над его словами, обвиняющими меня в утаивании даты шмуцтитула! Какой заслуженный конфуз...
      Очень странные заявления, прямые ошибки, вымыслы, грубые искажения фактов и текстов, нелепые обвинения как в статье-брошюре Н. Б., так и в его газетном интервью - на каждом шагу, я насчитал их более полусотни. Здесь я коротко остановился только на некоторых, так как детальное рассмотрение всех образчиков аргументации Н. Б. может составить целую книгу; в этом нет нужды. То, с чем мы познакомились выше, убедительно демонстрирует ненаучность доводов даже самых воинственных охранителей стратфордской веры. Им не на что опереться, кроме упования на привычную традицию, да еще на "чудо гениальности", которое противопоставляется научному анализу достоверных фактов. Поэтому, хотя разбор доводов, подобных вышеприведенным, может показаться утомительным, дискуссия безусловно полезна, ибо никто лучше самих сторонников Шакспера не может продемонстрировать слабость их позиции, всю глубину непонимания ими Великого Барда и Великой Игры, в которой они - не сознавая того - тоже принимают участие.
      В своей борьбе с "антишекспиризмом" академик Н. Б. не ограничился только большой статьей и газетным интервью. После того, как в газете "Известия" осенью 1998 года я отметил некоторые из самых удивительных утверждений Н. Б., он добился специального заседания Президиума Российской академии наук для заслушивания его сообщения о проблеме шекспировского авторства в связи с выходом в 1997 году книги Гилилова "Игра об Уильяме Шекспире". О том, что такое мероприятие имело место, я узнал через полгода из случайно попавшей мне в руки академической газеты. Выступая перед аудиторией, состоявшей из ученых совсем других специальностей, в большинстве своем "Игру об Уильяме Шекспире" не читавших, Н. Б. "опровергал" содержавшиеся в этой книге факты и гипотезы; как можно было понять из рассказа посетившего заседание корреспондента газеты, "опровергающие" доводы были те самые, что приведены выше. Присутствие автора обсуждаемой книги, который мог бы осложнить гладкое протекание запланированной процедуры, академик счел нежелательным и в список приглашаемых его не включил! Качество и объективность полученной почтенной аудиторией информации понятны. Не исключено, что инициатор мероприятия надеялся завершить его принятием достаточно эффектной, если не "разгромной", резолюции.
      Однако, насколько мне известно, до принятия какого-то "решения" по "шекспировскому вопросу" и по "Игре об Уильяме Шекспире" дело не дошло (не те все-таки времена), и о "шекспироведческом" заседании (кстати, организованном Н. Б. в обход имеющейся при Академии шекспировской комиссии) стали быстро забывать. Хотя некоторые из непримиримых энтузиастов "борьбы с антишекспиризмом" сначала сгоряча и приняли это невинное мероприятие за сигнал об осуждении "антишекспиристов" и очередном официальном "закрытии" "шекспировского вопроса". Не скоро еще переведутся у нас любители "закрывать" мировые научные проблемы испытанными в лихие для иных наук десятилетия "методами"...
      Замолчать развернувшуюся дискуссию на этот раз не удалось. Продолжались выступления в журналах и газетах {Однако нередки стали в нашей печати и статьи с фантастическими вымыслами по поводу шекспировского авторства, выглядящими подчас как пародии на нестратфордианские гипотезы. Например версия об "авторстве" лорда Хэнсдона, умершего еще в 1596 г. и отличавшегося от других елизаветинцев разве что своей жестокостью, солдафонством и некультурностью. Читателю, серьезно интересующемуся "шекспировским вопросом", предстоит научиться критически сопоставлять подобного рода беллетристику с достоверными историческими и литературными фактами.}, в специальных изданиях; в обсуждение новых идей включились не только литературоведы и театроведы, но и историки, философы, социологи. Очень интересные наблюдения и кардинальные выводы социокультурного характера относительно шекспировского и постшекспировского периодов истории английской культуры содержатся в работе В. Е. Семенкова "Шекспир как репрезентация английской культуры". Новый подход к изданию шекспировских произведений ярко проявился в подготовленном С. Макуренковой однотомнике "Шекспир. Лирика". Несколько передач о проблеме шекспировской личности, о честеровском сборнике и его героях прошли по разным каналам телевидения; режиссер Александр Гордон снял документальный фильм о Шекспире, Шакспере и Рэтленде, и наши телезрители увидели Стратфорд, Бельвуар, услышали переводы "Песен Голубя", замечательное стихотворение Владимира Набокова, которым заканчивается "Игра об Уильяме Шекспире".
      Конечно, все это несмотря на различия во взглядах на "шекспировский вопрос" способствует несравненно более глубокому пониманию феномена Шекспира, его произведений, его Театра, его роли в мировой культуре. Не будет большим преувеличением сказать, что в России начинается новый, интереснейший и многообещающий этап постижения Шекспира, многообещающий не только для нас. Англия - родина Шекспира, и язык Шекспира - английский. Но сегодня это отнюдь не означает, что новые перспективные идеи и концепции феномена Великого Барда, направленность и методики конкретных исследований могут приходить только оттуда, как это было в течение долгого времени. Связанность большинства англо-американских ученых четырехвековой традицией фактор достаточно серьезный, и его тормозящего влияния нельзя не учитывать, оценивая возможности глобального осмысления огромной массы больших и малых фактов, пришедших в шекспироведение в XX веке.
      Дискуссия о Великом Барде, инициированная "Игрой об Уильяме Шекспире", расширяется вопреки усилиям "закрывателей" и начальным опасениям, что проблема слишком сложна и будет непонятна для неспециалистов (да и где у нас специалисты по "шекспировскому вопросу"?). Великая Игра - это Театр, открытый каждому, кто не равнодушен к Прекрасному, к поиску Истины. Не должны нас останавливать и трудности вовлечения в дискуссию англо-американцев (или нашего участия в их дискуссиях {Почти одновременно с "Игрой об Уильяме Шекспире" в Англии вышла книга Джона Мичела "Кто написал произведения Шекспира", содержащая очень полное изложение истории "шекспировского вопроса" и в ряде важных пунктов перекликающаяся с "Игрой"; книга оживленно (по западным меркам) обсуждается в Англии и США.}), трудности, связанные и с весьма ограниченным интересом тамошних издателей к переводной шекспироведческой литературе.
      В пользе споров и дискуссий нет сомнения (она станет значительно большей, когда наши оппоненты будут лучше знать факты). Но все-таки одни дискуссии не могут привести к решению сложных и основательно запутанных проблем, в том числе и тех, о которых рассказывается в "Игре об Уильяме Шекспире". Основные гипотезы, сформулированные в "Игре", имеют то преимущество, что они поддаются не только аналитической, но и эмпирической проверке. Это относится и к Фарсу о Кориэте, но прежде всего к честеровскому сборнику, исследование которого уже показало свою перспективность. Но его необходимо продолжить, чтобы окончательно и бесспорно подтвердить подлинную датировку. Это можно сделать вне зависимости от тех или иных взглядов на "шекспировский вопрос". Надо продолжить сличение не только водяных знаков на бумаге, но и полиграфических реалий (орнаменты, заставки и т. п.) в книге Честера с аналогичными реалиями в других книгах, точно датируемых определенными годами и отпечатанных теми же или близкими к ним типографами (случай со знаменитой мистификацией Джаггарда-Пэвиера показывает, что при подобных изданиях брали и чужие эмблемы).
      В обычной практике печатник не мог использовать какую-то партию бумаги только один раз, для одной книги, вышедшей ничтожным тиражом; бумагу одной партии, с одним и тем же водяным знаком, пускали как минимум для печатания нескольких книг. Это относится и к элементам набора, изготовлявшимся кустарно, имевшим характерные особенности и тоже применявшимся неоднократно в течение определенного периода. Будем надеяться, что предусмотрительность издателя, печатника и тех, чей заказ они выполняли, не простиралась так далеко, что они уничтожили не только всю оставшуюся бумагу этой партии, но и все декоративные и прочие элементы набора! Конечно, нельзя совсем исключить, что для печатания книги Честера использовали остатки нескольких старых или редких партий бумаги или заказчик принес (прислал) свою бумагу, но в любом случае не мог же он принести (а потом забрать) еще и свой собственный типографский набор! Пока из проверенных мною в Вашингтоне и Лондоне примерно двухсот книг последнего десятилетия XVI - первой четверти XVII века ни одна не оказалась напечатанной на такой же бумаге, что и честеровский сборник; около шестидесяти книг проверила недавно в Оксфорде А. Данюшевская. Круг поисков заметно сузился.
      Повторю еще раз: где-то, в какой-то научной библиотеке или в музее в Англии или Америке заповедная старинная книга ждет нас. Книга (возможно, и не одна), способная окончательно открыть для человечества заколдованную дверь, ведущую к постижению Великой Игры. Нас ждут, нас продолжают ждать!
      Конечно, это относится не только (и, может быть, не столько) к российским исследователям. Важнейший поиск получит несравненно больше шансов на успех, если в нем примут участие английские и американские книговеды и энтузиасты. Кого-то из них, возможно, отделяют от драгоценных изданий лишь считанные шаги. И я надеюсь, что благодаря нашей дискуссии, несмотря на все ее несовершенства, эти несколько шагов в правильном направлении будут вскоре сделаны...
      Авторы использованных в настоящем обзоре полемических статей
      Н. Б. - Н. Балашов. Слово в защиту авторства Шекспира. Академические тетради. Спец. выпуск (5), 1998.
      "Уильям Потрясающий Копьем". Интервью. "Независимая газета", прилож. "Наука", 1999, апрель, э 4/19.
      Г. - А. Горфункель. Игра без правил. "Новое литературное обозрение". э 30 (2,1998).
      3. - А. Зверев. Бедный Уилл. "Культура", 1998, 15 января.
      К. - К. Кедров. О бедном Шакспере замолвите слово. "Новые Известия", 1998, 31 января. Шекспир, которого мы потеряли. "Новые Известия", 1999,10 апреля.
      С. - А. Серебряный. Шекспир писал в соавторстве с Бэконом. "Книжное обозрение", 1997, э 48.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41