Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жизнь замечательных людей - Сандино

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Гонионский Семен / Сандино - Чтение (стр. 3)
Автор: Гонионский Семен
Жанр: Биографии и мемуары
Серия: Жизнь замечательных людей

 

 


Готовя их к борьбе, он рассказывал им об истории родного края, о борьбе мексиканских рабочих. Наконец друзья Сандино готовы к выступлению против захватчиков, но с чего начать? Прежде всего необходимо подумать об оружии. Опытный механик, Сандино научил своих товарищей делать гранаты с помощью динамита, которым пользовались на прииске. А в октябре 1926 года Сандино послал одного из своих помощников, Антонио Марина, в Гондурас, и тот привез 15 винтовок и несколько сот патронов.
      Девятнадцатого октября Сандино и 29 его товарищей подняли восстание. Они взорвали прииск и ушли в горы и леса Сеговии. К сожалению, история не сохранила имен этих первых соратников Сандино, ядра будущей армии, вставшей на защиту суверенитета Никарагуа.
      Первое столкновение повстанцев с войсками правительства произошло 2 ноября 1926 года близ местечка Эль Хикаро. Соотношение сил: 30 против 200. Первое сражение закончилось отступлением повстанцев, но все 30 остались живы и ушли в горы департамента Северная Сеговия. С тех пор в течение почти семи лет Сеговия была неприступной крепостью партизан Сандино. Центром движения стал район Эль Чипоте, или, как его еще называют, Эль Чипотон.
      Эль Чипоте — это небольшая возвышенность на одном из крутых отрогов хребта. Вокруг нее простирается небольшая, поросшая лесом долина. По левую и по правую руку протекают две речушки, вдоль изрезанных берегов которых много пещер. В Эль Чипоте и был расположен лагерь Сандино.
      В первых числах декабря стало известно, что глава либералов Сакаса высадился в Пуэрто-Кабеса-се и провозгласил себя «конституционным президентом». Сандино отправляется в Пуэрто-Кабесас к Сакасе за оружием и инструкциями. В индейской каноэ, с шестью помощниками Сандино девять дней плыл по течению реки Коко. Президент Сакаса пообещал Сандино подкрепление и направил его в распоряжение военного министра генерала Монкады. Старый знакомый Монкада встретил Сандино недружелюбно, долго выяснял, зачем ему оружие, критически отозвался о военных способностях Сандино и в конце концов оружие дать отказался, порекомендовав направить колонну Сандино в распоряжение другого военачальника.
      Пока Сандино находился в Пуэрто-Кабесасе, а этот период затянулся до 40 дней, произошло следующее. 24 декабря 1926 года американцы объявили Пуэрто-Кабесас нейтральной зоной и потребовали, чтобы президент Сакаса эвакуировался в 48 часов вместе с войсками и вооружением. Покидая в панике Пуэрто-Кабесас, Сакаса и его приближенные бросили много оружия. Сандино и его шесть помощников собрали 40 винтовок и 7 тысяч патронов. После многих перипетий они отправились обратно в Сеговию. Теперь плыть пришлось вверх по течению реки Коко. Месяц на веслах везли Сандино и его товарищи бесценный груз; они прибыли в Сеговию лишь 2 февраля 1927 года.
      Поездка в Пузрто-Кабесас многому научила Сандино. Именно там он окончательно уяснил себе, что особой разницы между главарями консерваторов и либералов не существует. И те и другие добиваются лишь власти для себя. Вспоминая эту свою поездку, Сандино писал: «Консерваторы и либералы — одинаковые прохвосты, трусы и предатели, не способные руководить мужественным, патриотически настроенным народом… Именно тогда я понял, что у нашего народа нет руководителей и что нужны новые люди».
      В Сеговии, ставшей для партизан родным домом, Сандино готовит свое войско. Теперь оно увеличилось в десять раз и насчитывало 300 человек. Колонна партизан переходила из деревни в деревню и росла с каждым днем.
      В отряде Сандино было много молодежи. В ноябре 1926 года, когда Сандино со своей частью стоял в горах Килали, по тайной тропе пришел к нему оборванный 9-летний индейский мальчишка и потребовал, чтобы его провели «к генералу». Поздоровавшись с Сандино, он протянул ему свою котомку с едой. Сандино поблагодарил малыша и попросил передать привет родителям, но мальчик не трогался с места.
      — Хочу быть одним из твоих солдат, — настаивал он. — Хочу, чтобы ты дал мне ружье и пули, чтобы драться с бандитами. Мы узнали, что ты в горах, и вот я пришел к тебе и принес еду.
      Сандино так и не смог уговорить мальчугана вернуться домой. Он остался и стал партизаном. За два года он участвовал в 36 боях. В армии Сандино его обучили грамоте. «Чико-омбре» («мальчик-мужчина»), как называл его Сандино, стал всеобщим любимцем.
      Во время боев на подступах к городу Окаталь к сандинистам присоединился мальчик Хосе Кастильо, который жил с родителями в одной из деревень близ Окаталя. Через несколько месяцев Хосе стал настоящим солдатом-патриотом: участвовал в атаках, ходил в разведку. В сражении у Телпанека он был ранен. Правая нога осталась изуродованной. Он не мог больше ходить в разведку и стал снайпером. Хосе умел так замаскироваться, что его не распознавали даже свои, и по меткости стрельбы не имел себе равных.
      Гондурасцу Хуану Альберто Родригесу, как и никарагуанцу Хосе Кастильо, тоже было всего 12 лет, когда в одиночку, через горы, озера, реки и непроходимые леса пробирался он из Гондураса к Сандино. Несколько дней продолжалось опасное путешествие. На ночь Хуан взбирался на самую высокую гору, чтобы не стать добычей диких зверей. Однажды ночью на него натолкнулись разведчики Сандино, и малыш упросил их доставить его в штаб-квартиру генерала. Сандино по-отечески пожурил мальчишку и спросил о его планах. Хуан, не задумываясь, ответил:
      «Мой генерал, я пришел сюда, чтобы просить вас. Разрешите мне быть вашим солдатом, дайте мне ружье, и я буду сражаться против янки».
      Сандино зачислил его солдатом — не устоял перед такой решимостью — и распорядился дать мальчику оружие. Вскоре Хуан продемонстрировал свое бесстрашие и находчивость. Во время сражения близ местечка Бана он вступил врукопашную с американским солдатом и изловчился выстрелить в него из его же винтовки. Затем Хуан Альберто снял с него форму, забрал оружие и возвратился к своим.
      Таких бесстрашных ребят, как Хосе Кастильо, «чико-омбре» и Хуан Альберто Родригес, было много в армии Сандино и становилось все больше и больше. «Генерал» обладал удивительной притягательной силой, ибо то был истинно народный генерал. Кстати, поначалу «генералом» звали его лишь партизаны, но в конце концов правительство Сакасы и генерал Монкада были вынуждены молча признать это звание, завоеванное в боях. Вскоре Монкаде пришлось изменить свое мнение и о военных способностях Сандино. В апреле войска Монкады были окружены правительственными войсками. Монкада обратился за помощью к Сандино. Он писал: «Если вы срочно не поддержите армию, то будете нести ответственность за катастрофу». Тот самый генерал Монкада, который совсем недавно отказал Сандино в оружии, не верил в военный талант Сандино и издевался над его стратегическими планами, просил теперь о помощи так, словно Сандино был кадровым офицером.
      Сандино перегруппировал свои силы и, использовав добровольцев, подчинявшихся ему, спас армию либералов от неминуемого поражения. В этой операции ярко проявился военный гений и мужество Сандино. 800 кавалеристов сражались под знаменем Сандино. Монкаде не оставалось ничего иного, как признать заслуги Сандино. Но миролюбивое настроение удержалось недолго — слишком стремительно росла популярность народного генерала Сандино и множилось число его соратников. Монкада издал приказ, согласно которому численность отдельных войсковых групп не могла превышать 300 человек. Одновременно запрещался переход солдат из одной группы в другую. Однако все солдаты армии Сандино, или, как они теперь называли себя сами, «сандинисты», отказались перейти под командование другого генерала. И Монкада вынужден был согласиться. Тогда он придумал для Сандино задание, которое не могло окончиться иначе как верной гибелью. Монкада приказал Сандино отправиться в город Боако, будто бы занятый его войсками, тогда как в действительности там прочно укрепились правительственные войска. Монкада надеялся, что Сандино попадет в западню и на сей раз живьем не уйдет. Более того, Монкада намеренно не информировал командиров своих частей, дислоцированных по дороге в Боако, о том, какое «задание» получил Сандино, надеясь, что его примут за изменника и расстреляют на месте. Но Сандино мастерски обошел обе ловушки, остался цел и невредим сам и вывел своих солдат.
      Сандино ждал нового приказа верховного главнокомандующего, а «верховный» готовил в это время предательство. Как было сказано выше, 12 мая 1927 года Монкада и весь генералитет либералов сложил оружие и прекратил войну против консерваторов и стоявших за ними американских войск.
      Капитулировать отказался лишь Сандино. Именно тогда между ним и Монкадой произошел знаменитый разговор.
      Самодовольный Монкада иронически спросил Сандино:
      — А вас кто сделал генералом?
      На что Сандино ответил:
      — Мои товарищи по борьбе, сеньор. Моим званием я не обязан ни предателям, ни захватчикам!
      Опасаясь ареста, Сандино объявил Монкаде, что должен посоветоваться относительно дальнейших действий со своими солдатами, и попросил установить разумный срок для сдачи оружия.
      12 мая 1927 года в воззвании, обращенном к местным властям всех департаментов Никарагуа, Сандино сообщил: «Мое решение таково: если даже все сложат оружие, я этого не сделаю. Пусть я лучше погибну с теми немногими людьми, которые остались со мной. Лучше умереть патриотом, чем жить рабом».
      Так было поднято красно-черное знамя восстания. «Свобода или смерть!» — таков был смысл двух цветов этого знамени, в течение шести лет наводившего страх на оккупантов.
      Генерал Монкада и его личный секретарь Анастасио Сомоса предприняли еще одну попытку избавиться от Сандино. Когда один из сподвижников Сандино был взят в плен, ему обещали свободу при условии, что он приведет армию Монкады в расположение партизан Сандино. Но командир армии Сандино не стал предателем. Он решил ценой собственной жизни уничтожить изменников родины, заманив их в ловушку, и дал знать о своем плане Сандино. Однако по дороге к лагерю партизан план отважного партизана был раскрыт. Враги заставили его вырыть себе могилу, подвергли нечеловеческим пыткам. Он умер как герой.
      В день окончательной капитуляции Монкады, 12 мая 1927 года, был совершен еще один акт предательства: в Никарагуа была создана «национальная гвардия», то есть жандармерия для подавления малейшего проявления протеста. Показательно, что возглавили эту свору наемников американские офицеры; командующим «национальной гвардией» Никарагуа был назначен подполковник армии США Pea. (В июле его сменил полковник Бидл.) Вся страна была разделена на четыре «гвардейские» зоны, каждая — под началом американского офицера.
      Двадцать второго декабря того же года было подписано американо-никарагуанское соглашение о структуре и характере «национальной гвардии»; ей были предоставлены все функции вооруженных сил, связанные с обороной страны и с охраной порядка.
      Сандинисты укрылись в горах родной Сеговии, где Сандино установил фактический контроль над четырьмя департаментами северной части Никарагуа: Эстели, Новая Сеговия, Хинотега и Матагальпа. Территория этих департаментов равна 30 тысячам квадратных километров, что составляет одну пятую часть всей территории Никарагуа.
      В эти напряженные дни мая 1927 года в личной жизни Сандино произошло важное событие: он встретил девушку, которая стала впоследствии его женой. Части Сандино вели бои за город Сан-Рафаэль дель Норте. В момент, когда партизаны окружили дом, в котором находился телеграф, 19-летняя телеграфистка Бланка Араус информировала правительство о ходе боя.
      Бланка сообщала президенту Диасу: «Сейчас партизаны атакуют центральную площадь. Срочно пришлите подкрепления для охраны жителей». Но треск пулеметов прервал стрекот телеграфного аппарата. С силой рванув дверь, Сандино вошел в контору телеграфистки. Бланка решительно загородила ему путь и крикнула:
      — Хочешь убить меня, убей!
      — Зачем? Я умею хорошо относиться к женщине. А ты к тому же очень красива, девушка, — проговорил Сандино.
      Так произошло знакомство Сандино с его будущей женой. Сандино и его штаб поселились в доме, где находился телеграф и где жили родители Бланки. (Все члены семьи Араус, в том числе и женщины, работали телеграфистами.) Вскоре они оценили благородство Сандино и стали всей душой сочувствовать делу, за которое он сражался. Много часов провел Аугусто у стола, за которым работала телеграфистка Бланка Араус. Вспоминая об этом периоде своей жизни, Сандино пишет: «По телеграфу я связывался со многими пунктами страны. Мне помогала Бланка. Я полюбил ее, и она стала моей невестой».
      В день рождения Аугусто (ему исполнилось 32 года), 18 мая 1927 года, они поженились. Судья и молодой священник оформили брак быстро, без излишних формальностей. Узнав, что священник собирается отметить радостное событие колокольным звоном, Сандино возразил: «Не надо колокольного звона, отец, я предпочитаю музыку моих пулеметов». Впоследствии, вспоминая о перипетиях этого дня, Сандино писал: «Свадьба была совсем простой». В течение нескольких часов в Сан-Рафаэле дель Норте действительно раздавались залпы. На улицах было полно народу: веселые парни в широкополых шляпах, с обязательным платком на шее; девушки и женщины в красочных национальных костюмах. Но почти все были босиком. Две трети жителей Никарагуа и по сей день ходят без обуви. В тот памятный день во многих домах Сан-Рафаэля дель Норте вместо пресных лепешек «тортильяс», бобов и бананов — основной пищи простых никарагуанцев — на стол подавали праздничное кушанье «накатамаль» — вкусный пирог из кукурузной муки, начиненный мясом, цыплятами и овощами; его запивали ананасовым соком, хорошо сдобренным корицей, и неизменным горьким кофе, без которого в Никарагуа не обходится ни одна даже самая скромная трапеза.
      Не дожидаясь конца гулянья, молодые сели верхом на лошадь и отправились в свое недолгое «свадебное путешествие». Их ждала жизнь, полная испытаний и тревог.
      Сандино горячо любил Бланку. Он написал ей сотни писем, проникнутых нежностью и заботой.
      «Я люблю тебя… Я выиграл еще одно сражение для тебя и для родины…» — с гордостью писал он ей.
      Бланка всегда старалась быть рядом с мужем и помогать ему словом и делом.
      19 мая 1927 года Сандиио обратился к никарагуанскому народу с воззванием, в котором он разоблачал предательство либералов, клеймил агрессоров из Соединенных Штатов и призывал патриотов присоединиться к его отряду в городе Сан-Рафаэле дель Норте и совместными усилиями изгнать янки с никарагуанской земли.
      А 20 мая Сандино уже снова в лесах Сеговии. 21 мая Монкада при поддержке американских войск занял город Хинотегу, оставленный Сандино, и по телеграфу предложил ему сдаться. В Хинотегу Монкада прибыл в сопровождении своего секретаря Анастасио Сомосы, нескольких американских офицеров и отца Аугусто — Грегорио Сандино. Не обнаружив Сандино в Хинотеге, он отправил к нему его отца с письмом, в котором требовал немедленно разоружиться. 25 мая дон Грегорио нашел своего сына в городке Яли; старик был глубоко обеспокоен судьбой Аугусто, но все попытки убедить его выполнить приказ Монкады оказались тщетными. Уговаривая Сандино капитулировать, Монкада предлагал ему пост политического начальника в Хинотеге, денежную компенсацию за службу в армии и место в палате депутатов Национального конгресса.
      Вот какой ответ дал Сандино Монкаде:
      «Не могу понять, почему теперь вы хотите мне приказывать. Помнится, когда вы были главнокомандующим, вы всегда плохо ко мне относились… Пожалуйста, попробуйте меня разоружить. Я на своем посту, и я жду вас. Я не продаюсь и не сдаюсь: попытайтесь меня победить. Я хочу выполнить свой долг и хочу, чтобы мой протест, написанный кровью, послужил на пользу потомству».
      Три месяца — май, июнь и июль — Сандино посвятил объединению сил своих сторонников. А в это время американское командование в Никарагуа уведомляло свое вашингтонское начальство о полной ликвидации сандинистов. В связи с такой «оптимистической» информацией часть оккупантов покинула страну. Однако и после этого в Никарагуа оставалось 3500 американских солдат — цифра весьма внушительная, особенно если учесть, что «армия» Сандино насчитывала в это время 30 человек.
      И все-таки Сандино твердо верил, что дело его правое и что он победит. 14 июня 1927 года, обосновавшись на северо-западе департамента Новая Сеговия, он, обращаясь к политическому начальнику города Эль Окоталь, писал: «Если янки захотят нас разоружить, мы сумеем их уничтожить».
      Свой приказ от 18 июня о назначении подполковника Эстрады политическим начальником города Эль Хикаро в Новой Сеговии (вскоре переименованного в «город Сандино») Сандино закончил словами: «Родина и свобода!» С тех пор, что бы он ни писал, он всегда кончал этим боевым кличем. Этот страстный призыв — «Родина и свобода!», подхваченный патриотами всех латиноамериканских стран, грозно звучит сегодня на всем континенте.

Глава четвертая
РОДИНА И СВОБОДА!

      1 июля 1927 года на северо-востоке страны, в том самом местечке Сан-Альбино, где за год до этого зародилось ядро освободительной армии Никарагуа, Сандино обнародовал первый политический манифест повстанцев. В этом важном документе излагались цели и задачи движения.
 
 
      «Человек, который не требует у своей родины даже клочка земли для собственной могилы, заслуживает доверия», — так начинается этот горячий призыв великого партизана. «Высшей гордостью для меня является то, что я вырос среди бедняков; ведь именно они, угнетенные, — душа и честь нашего народа», — писал Сандино. В манифесте содержится точная характеристика положения в Никарагуа. Сандино объяснял народу, что поднятое либералами восстание не только не закончилось, но, напротив, ширится; теперь народ должен сражаться не только против никарагуанских прислужников США, но и против самих иностранных оккупантов. «Я клянусь перед родиной и историей, что моя шпага спасет национальную честь и принесет освобождение угнетенным! На вызов, брошенный мне подлыми оккупантами и предателями родины, я отвечаю боевым кличем. Я и мои солдаты станем стеной, о которую разобьются легионы врагов Никарагуа. А если мои солдаты, защитники сво- боды, сложат голову все до единого, то, прежде чем это произойдет, не один батальон интервентов навеки останется лежать на склонах моих родных гор… Идите же сюда, чтобы убивать нас на нашей земле, сколько бы вас ни было, я вас жду во главе моих солдат-патриотов. Но знайте: если это произойдет, то кровь наша падет на белый купол вашего Белого дома — гнездо, где вынашиваются преступные планы».
      Страстный призыв Сандино донесся до самых отдаленных уголков Никарагуа. Группами и в одиночку глухими, непроходимыми тропами стали пробираться никарагуанские патриоты в лагерь партизан.
      По приказу оккупантов архиепископ Манагуа Хосе Лосано-и-Ортега и епископ Гранады Рейес-и-Вальядарес издали грозное постановление об отлучении всех сторонников Сандино от церкви. Но ни эта, ни другие аналогичные меры не дали желаемых результатов.
      Новый командующий американскими войсками в Никарагуа адмирал Дэвид Ф. Селлерс, сменивший 8 июля 1927 года адмирала Латимера, сразу после своего назначения предпринял наступление против Сандино в нескольких направлениях.
      Среди населения был распространен следующий циркуляр за подписью капитана морской пехоты США Хатфилда:
      «Вниманию всех заинтересованных лиц. Аугусто С. Сандино, бывший генерал армии либералов, поднявший восстание против правительства Никарагуа, объявляется вне закона. В связи с этим всякий, кто его поддерживает или остается на территории, оккупированной его частями, делает это на собственный страх и риск, поскольку ни правительство Никарагуа, ни правительство Соединенных Штатов не несут ответственности за жертвы, которые могут иметь место во время военных операций, проводимых вооруженными силами США на территории, оккупированной Сандино».
      А 12 июля капитан Хатфилд, прибывший в город Окоталь, направил Сандино ультиматум, в котором потребовал, чтобы сандинисты сдались в течение 48 часов, иначе они будут объявлены вне закона и расстреляны. Самому Сандино капитан грозил так: «Мы собираемся напасть на ваши позиции и навсегда покончить с вами и с вашим отрядом. Если даже вам удастся бежать в Гондурас или в другую страну, за вашу голову будет назначена награда и вы никогда не сможете вернуться на родину, вас будут преследовать как бандита…»
      В те грозные июльские дни весь мир услышал короткий ответ Сандино: «Я не сдамся… Я хочу видеть свою родину свободной или умереть. Я не боюсь вас, я верю в патриотизм моих товарищей. Родина и свобода!»
      Сандино не стал ждать, пока истекут 48 часов. Он решает сам наступать на Окоталь. Его армия — 100 человек, но лишь 60 из них умеют обращаться с оружием. Вооружение — 8 пулеметов. Однако по дороге в Окоталь к сандинистам присоединились сотни местных крестьян, и на подступах к Окоталю в армии Сандино было уже около восьмисот бойцов. На рассвете 16 июля началась яростная атака. Окоталь был хорошо укреплен: в распоряжении капитана Хатфилда находилось 400 американских солдат из регулярных частей и 200 предателей никарагуанского народа, «национальных гвардейцев». Бой длился 15 часов без передышки. Окоталь был взят.
      Американцы бросили против повстанцев авиацию. Семь самолетов на бреющем полете расстреливали крестьян и жителей Окоталя. 300 мужчин, женщин и детей были убиты, более ста ранены. Известный аргентинский историк и публицист Грегорио Сельсер по поводу сражения у Окоталя пишет: «Мы можем констатировать здесь малоизвестный факт: один из первых случаев применения военной авиации против мирных жителей после первой мировой войны имел место в Никарагуа, за восемь лет до того, как итальянцы Муссолини стали практиковаться в воздушной стрельбе по беззащитным абиссинцам, и за десять лет до того, как пилоты гитлеровской эскадрильи „Кондор“ превратили в развалины Гернику».
      С поистине непостижимым хладнокровием американский историк Лежен Кумминс, автор книги о Сандино «Дон-Кихот на осле», высказывается об использовании авиации для борьбы против гражданского населения: «Война полностью подтвердила правильность нашего решения включить авиацию в состав экспедиционных сил США в Никарагуа».
      Предатель Диас, выполнявший роль президента Никарагуа, обратился к президенту США Кулиджу с просьбой наградить американских летчиков, участвовавших в расстреле мирных жителей. Он устроил даже специальный прием по этому поводу. А на следующий день посланник США доложил государственному секретарю: «Здесь не думают, что Сандино сможет в будущем оказывать серьезное сопротивление». Скоро, однако, как американским дипломатам, так и американским солдатам пришлось убедиться в обратном. Армия Сандино крепла, и ее боевые действия принимали все более решительный характер.
      Таким образом, 16 июля 1927 года началась необъявленная война никарагуанских патриотов против американских оккупантов, продолжавшаяся шесть героических лет.
      В последующие дни сандинисты отступили с боями. В боях добывали они себе оружие и снаряжение. Сандино писал: «Жаль, что пираты высоки ростом: их форма не подходит нашим людям».
      Сражение 16 июля многому научило партизан, определив характер всего последующего хода борьбы. Сандино понял, что развернутые наступательные бои на открытых пространствах выгоднее противнику, располагавшему численным превосходством, несравненно лучшим снаряжением, неограниченным количеством боеприпасов, авиацией, флотом. Тактика позиционного боя также оказалась неудачной. Американские солдаты были лучше подготовлены для ведения «правильных» военных действий. В сражении под Лас-Флорес, разыгравшемся вскоре после сражения у Окоталя, американцы обошли с флангов расположение патриотов, прикрывавших дорогу в лагерь Сандино. Повстанцы отступили, неся тяжелые потери. Это было самое тяжелое поражение за все время боев. Сандинисты потеряли убитыми более 60 человек.
      Из опыта этих первых боев Сандино сделал вывод, что наносить серьезные удары захватчикам армия партизан — «геррильерос» — может, лишь придерживаясь тактики народной войны — «геррильи».
      В ответ американцы стали преследовать не только сандинистов, но и крестьян Сеговии, не без основания подозревая их в сочувствии Сандино. Эта тактика американских оккупантов получила наименование «тактики выжженной земли».
      19 июля 1927 года государственный секретарь США Келлог назвал Сандино «бандитом», а его армию «шайкой разбойников». Это чудовищное по своей необъективности и пристрастности высказывание легло в основу официальной версии восстания Сандино, которой правительственные круги и печать США продолжают придерживаться по сей день.
      События в Никарагуа получили широкий отклик во всем мире. Имя бесстрашного генерала Сандино не сходило со страниц мировой печати. Выдающиеся деятели культуры — такие, как Ромен Роллан, Анри Барбюс, выдающаяся чилийская поэтесса Габриэлз Мистраль, известный гватемальский писатель Мигель Анхель Астуриас и другие, — горячо поддержали борьбу никарагуанских патриотов.
      Внутри страны варварское уничтожение невинных людей привело к тому, что многие люди, занимавшие нейтральную позицию, стали единомышленниками Сандино.
      О Сандино толковали по-разному даже в лагере его врагов. Сохранилось любопытное высказывание начальника американского гарнизона никарагуанского города Леона, полковника Фегана, который по просьбе генерала Монкады выступил в поддержку его кандидатуры на предстоявших президентских выборах. К вящему удивлению генерала, полковник заявил: «Я ирландец, состою на службе в вооруженных силах США. И, как ирландец, я вам говорю, что генерал Сандино — патриот. Но он плохо разбирается в обстановке. Если бы он настаивал, например, на строительстве кафедрального собора в любой части Сеговии, он требовал бы возможного, если бы он претендовал на 10 миллионов долларов, то и тогда он требовал бы возможного; но помышлять о победе над США — это значит плохо разбираться в обстановке».
      Полковнику было невдомек, что Сандино вовсе не собирался «побеждать» США, что он добивался лишь изгнания американских оккупантов из Никарагуа, и не было такой силы на земле, которая заставила бы его отступить.
      Партизанская война тем временем входила в привычное русло: складывались партизанские обычаи, партизанский быт. Повстанцы разбивали свой лагерь где-нибудь в непроходимой чаще и небольшими группами размещались вокруг штаба. Первое, что они делали при разбивке лагеря, — это расчищали узкую тропинку. У Сандино выработалась привычка часами, заложив руки за спину, бродить взад и вперед по этой тропинке и думать, думать… Простой механик, он отвечал теперь за жизнь многих людей.
      В лагере установился дух товарищества и братского понимания. Между бойцами и командирами все делилось поровну. Офицеры и солдаты называли друг друга «эрмано» — брат. Объятие служило приветствием.
      В лагере Сандино царил железный порядок. Каждый солдат, каждый командир точно знали свои обязанности. Дисциплина в армии Сандино была суровой. За малейший проступок генерал строго наказывал. Был случай, когда полковник Антонио Галеано, назначенный комендантом крепости, напившись пьяным, совершил ряд серьезных проступков. По решению военно-полевого суда Галеано был расстрелян.
      Аугусто обычно вставал в 4 часа утра, а час спустя, подтянутый, бодрый, гладко причесанный, уже отдавал распоряжения. Приказы любимого генерала буквально подхватывали на лету и выполняли неукоснительно.
      Собрав командиров, Сандино разъяснял задачи предстоящего дня. Говорил он при этом всегда медленно, спокойно. Его слова обладали какой-то удивительной силой убеждения.
      Располагаясь на новом месте, Сандино не успокаивался до тех пор, пока лично не убеждался, что все хорошо устроились. Уставших он умел подбодрить шуткой, любил острое словцо. Вечером обычно появлялись певцы, музыканты, и начинался импровизированный концерт. Сандино любил народную музыку; грустные переборы гитары он мог слушать часами.
      Любимцем партизан был горнист Кабрерита. Острослов, импровизатор, он обычно начинал концерт соло. Его хрипловатый голос брал за душу слушателей, и они долго не отпускали певца. Но вот на помощь Кабрерите выходил молодой индеец с квадратным лицом и большими грустными глазами. Аккомпанируя себе на гитарах, они дуэтом выполняли знакомый репертуар. Бесхитростная импровизированная песня о борьбе, о дружбе, о Сандино захватывала аудиторию, которая незаметно начинала подпевать «артистам». Эмоциональная сила и искренность этих песен компенсировали недостатки поэтического мастерства.
      Когда выдавался свободный час, партизаны окружали своего генерала и просили его рассказать что-нибудь из собственной жизни или из героической истории Никарагуа. Сандино любил эти беседы. Особенно любил он рассказывать о Боливаре. Сандино считал его своим духовным отцом и старался во всем ему подражать.
      — Я сын Боливара, — говорил он.
      На одной из стен крепости Эль Чипоте неизвестный художник-партизан нарисовал портрет Боливара.
      У Боливара Сандино учился военному искусству. И, надо признать, что ученик оказался достойным своего великого учителя. Как военачальник Сандино проявил недюжинные способности, а дар предвидения признавали за ним даже враги.
      Сандино никогда не обучался ораторскому искусству, но его речи зажигали в сердцах людей добрые чувства и вдохновляли на подвиг.
      Партизаны любовно называли своего генерала «наш старик». Между тем «старик» был вдвое моложе многих из них.
      — «В большинстве своем партизаны Сандино, — писал американский журналист Биле, побывавший в армии генерала, — простые, честные люди, которые борются за свободу своей родины», «Эти люди знают, за что они борются, куда лучше, чем любой из морских пехотинцев США, с которыми я беседовал».
      Партизаны любили Сандино за его храбрость, за беззаветную преданность своему народу. Здесь, в накаленной атмосфере партизанской войны, окончательно сформировался его характер борца, революционера, народного вожака. Он ненавидел врагов-оккупантов и с такой же непримиримостью относился к их никарагуанским лакеям, которые в угоду своим всесильным хозяевам заполняли страницы официальной прессы клеветническими измышлениями по адресу Сандино и его партизан.
      Страстные обличительные письма, послания, обращения Сандино звучали, как набат. Сандино не был ни писателем, ни журналистом. Не было времени даже перечитать написанное: обычно свои приказы и письма он диктовал. Но немалое литературное наследство героя, при всех погрешностях стиля, представляет собой бесценный человеческий документ эпохи.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9