- Не знаю еще.
      - Негде? - насмешливо спросил дядя Ваня.- Да, проблема!
      Это действительно было проблемой, потому что жили здесь семеро родных дядек и два двоюродных. В таком количестве немудрено и запутаться, тем более, что двое дядек тезки - Андрушки, как зовут их братья. Запутаться не запутаешйся, но навестить каждого попробуй за два дня. Еще в автобусе он раздумывал, как выйти из положения, как поступить, чтоб никого из дядюшек не обидеть, но так ничего и не придумал.
      - Да вот хотел к вам,- сказал он, порадовавшись, что случай подсказал с кого из дядек начинать.
      - Хотел ты...- с сомнением проговорил дядя Ваня.Что я не знаю куда эта улица ведет? К Сашке шел. Или, может, к этому босяку? К Танасаке?
      Ну, тут дядя Ваня дал промашку - племянник ведь тоже знал город, в котором рос, не хуже его.
      - А эта улица куда ведет? - спросил он.
      Дядя Ваня оглянулся, потом подозрительно посмотрел на племянника: - Не знаешь! Как тот студент?
      "Тот студент" - любимая притча дяди Вани. Некий балбес, проучившись год, приехал на каникулы и стал ломаться перед отцом ученостью, дескать, я теперь только на латыни разговариваю, а ваш простой язык начисто забыл. Показывает на дерево - как, мол, называется по вашему? Дерево, говорит отец. А это что? Корова. Ходил, ходил, все спрашивал. Пока не наступил на грабли. Грабли перевернулись, рукояткой его по лбу бац! Он за шишку - ах, проклятые грабли! Сразу вспомнил.
      Ну, здесь грабли непричем. Просто улица, сворачивавшая влево от угла, где они стояли, вела прямиком на Измаильскую, где жили дядя Ваня с дядей Андрушкойвторым. Короче говоря, определить, куда он действительно шел, было нельзя. Прямо - к одним дядьям, свернуть - к другим. А поскольку он на самом деле просто шагал по улице, не решив той самой' "проблемы", то дяде Ване так и сказал: - Куда эта улица ведет, я знаю. Так что, если берете на постой, пошли.
      Дядя Ваня обрадовался, попытался было отобрать у племянника чемоданчик, тот не дал, и оба, свернув за угол, не торопясь зашагали вниз к Тичие.
      На углу Тихой и спуска к Тичие повернули вдоль покосившегося щербатого палисадника. Он, пожалуй, давно завалился бы навзничь, если бы не ветки кустов смородины, пролезшие в щели и нависшие сверху шевелящейся, но не падающей волной. За кустами виднелся краешек крыши под бурой от старости турецкой черепицей. Одним словом, как пишут в иных романах - "на всем лежала печать запустения". А ведь когда-то этот сад за покосившимся сегодня палисадником был самым привлекательным местом на магале: у всей магалянской босоты в возрасте от семи до пятнадцати слюнки начали течь при одном только упоминании о саде мадам Дицман.
      К всеобщему же сожалению безопасность роскошных кустов красной и черной смородины надежно гарантировал здоровенный с закисшими глазками бульдог по фамилии Шойм.
      - Что мадам Дицман? - спросил Антон Давыдович.
      Дядя Ваня махнул рукой: - Померла мадам Дицман,- и на мгновение нахмурился.
      Антон Давидович не то чтобы пожалел, но подумал просто - зря спросил, что ему мадам Дицман, которую он никогда не видел. А дяде Ване она, пожалуй, ровесшша.
      Бестактность не бестактность, но ни к чему.
      Если идти к дяде Ване кружным путем, через мост, то шагать добрый час. Но летом на Измаильскую через мост никто не ходит. Тичия к июлю пересыхает начисто, и напрямик ходу десять минут, не больше.
      Все эти десять минут дядя Ваня чертыхался на все лады, кляня дядю Танаса. По его словам, "тот босяк" подбил его вчера выпить. "Ты же знаешь, он разве остановится?" И вот с утра голова трещит, сердце стучит, во рту черт-те что - эскадрон ночевал. Антону Давидовичу стало смешно: дядька Танас остановиться не может, а. у дяди Вани голова трещит. История эта была классическая.
      И встреть он первым не дядю Ваню, а Танаса, тот рассказал бы то же самое, с той только разницей, что на попойку его подбил "старый пижон Ванька".
      Но вот наконец знакомая калитка с круглой клямкой.
      Дядя Ваня пропустил племянника вперед. Раньше двор был просторнее, а теперь сразу за калиткой вытянулась новая веранда с широким окном в мелкую клетку.
      - Андрушка отставать не хочет,- пояснил дядя Ваня, обходя цементные ступеньки.
      Когда делили дом, дяде Ване как старшему достались две комнаты с верандой, а дяде Андрушке две же комнатки, но с маленькими сенями.
      Из будки лениво гавкнул Мальчик. Это не очень собачье имя в дядькином дворе было традиционным - в честь легендарного дяди Васиного пса, которого за повышенный интерес к соседским и не соседским курам отвезли на правый берег Дуная и там оставили в вербовом лесу. Мальчик с хозяйским решением, своей судьбы не согласился, переплыл Дунай и через два дня явился, ободранный, но не раскаявшийся, так что остаток своих дней пришлось провести ему на цепи. Случилось все это в двадцать восьмом году. С той поры во дворе сменилось десятка полтора разномастных дворняг, вместе с конурой приобретавших имя ее первого владельца.
      Дядя Ваня холостяковал. Годам к шестидесяти, когда трое сыновей уже выросли и даже переженились, они с тетей Пашей сообразили вдруг, что не сошлись характерами. Тетя Паша собрала вещи и уехала, живя то у старшего Петьки - в Кишиневе, то у младших - Коли и Юрки - в Кагуле. Сказать, что дядя Ваня долго горевал, не решился бы и он сам... С дядькой Танасом веселились они вовсю, благо пенсионеры. И довеселились до того, что, но собственному дяди Ваниному выражению, "трахнул" его микроинсульт. Года два дядя Ваня терпел, а Танас тем не менее продолжал веселиться, и никакой инсульт его не брал. Это, по-видимому, больше всего заедало дядю Ваню. Вдобавок брат еще и насмехался вовсю: "Жрать меньше надо - инсульта не будет. Посмотри на себя - не человек, а слон какой-то!" В те два года, когда он "с этим босяком развязался", дядя Ваня ударился наверстывать упущенное по женской части, что только укрепило за ним в глазах дядьки Танаса репутацию пижона. За два года в дяди Ваниной половине сменилось три или четыре тетки разной степени сохранности и габаритов--попытки дяди Вани учинить семейную жизнь. Каждая новая Пенелопа принималась наводить в доме свои порядки, чего дядя Ваня не терпел.
      Первую тетку он выставил месяца через полтора, когда она выкинула висевшую на стене с довоенных времен бабочку "Павлиний глаз", которой дядя Ваня очень гордился. Справедливости ради надо сказать, что даже сам Брем вряд ли узнал бы в сером, забитом пылью и изъеденном временем и молью грязном лоскутке на стенке бывшую великолепную ночную бабочку... Другие претендентки держались дольше, особенно последняя, которую дядя Танас за глаза непочтительно звал почему-то "верблюд", каждый раз ехидно интересуясь у дяди Вани: "Ну, как твой верблюд?" Но тут подошли к концу два года, которые дядя Ваня с перепугу положил себе на лечение от инсульта, винный пост закончился, и он "опять связался с тем босяком"...
      Поскольку дядя Ваня был холостяк и комнаты его имели вполне холостяцкий вид, торжества по случаю явления племянника решено было устроить на дяди Андрушкиной половине.
      Тетя Соня, дяди Андрушкина жена, хлопотала на кухне, то и дело забегая посмотреть - всего ли хватает на столе. Дядька Андрушка подливал, степенно рассуждая о трудностях изучения английского языка. Ученые разговоры - его страсть, подогреваемая плохо скрытым желанием показать, что, мол, и мы не лыком шиты. Дядя Андрушка давно пенсионер, но работает - торгует в керосиновой будке. Любит порядок - даже братьев без очереди не пустит. Долго был в ссоре с Танасом. Тот однажды явился, стал в хвост длинной очереди бабок с бидонами, злясь на братнину принципиальность. А тут вдруг на противоположном тротуаре появился дядя Ваня. Он приостановился и удивленно спросил: - Что, Танас, ты уже и керосин пьешь?!
      Танас страшно разобиделся, причем не на дядю Ваню, а на Андрушку тот, видишь ли, мало того, что ехидно расхохотался Ванькиной дурацкой шутке, но еще потом и повторял "на каждом углу".
      Разговоры об английском надоели, и дядя Ваня заметил: - Ты бы лучше японский выучил. С микадой будешь разговаривать.
      Дядя Андрушка обиделся, замолчал.
      И тут за дверью что-то грохнуло, полетело, знакомый голос чертыхнулся: "А, едят тебя мухи с комарами!" - и на пороге вырос дядька Танас.
      Дядя Ваня чуть привстал, снова сел и сказал Антону Давыдовичу: Слушай, ну хоть ты объясни мне -как он чует, где вино пьют?
      Дядька Танас, не обращая внимания на "пижона", полез обниматься. Потом подтащил стоявшую чуть сбоку табуретку, уселся, хозяйски положив локти на стол. Тетя Соня выглянула из кухни, скрылась и появилась, вытирая полотенцем стакан.
      Дядька Танас было вознамерился благодарно хлопнуть тетю Соню по известному месту, но из деликатности похлопал по плечу и похвалил: Молодец, Сончик!
      С приходом дядьки Танаса стало шумно и весело, дядя Андрушка уже и не пытался завести серьезный разговор с ученым племянником.
      Когда графин опустел, тетя Соня позвала из кухни: - Андрушка, ты что забыл?
      - Тьфу ты, черт,- огорчился дядька Андрушка, взглянув на ходики,- мы же билеты в кино взяли. Вот жалость...
      И продолжая сокрушаться, он аккуратно разлил остатки и, ухватив графин за горлышко, как гранату, сказал: - Ладно, я вам сейчас еще один принесу. Вы уж меня дождитесь.
      - Это за одним графином два часа сидеть? - удивился Танас.- Слушай, Ваня, он что - насмехается? - и лицемерно вздохнул: - Хорошо племянника встречаете...
      Дяди Андрушка взволновался: - Да что ты, Танасаке! Ключ от сарая вон там лежит. Ваня же знает!
      Дядя Ваня примирительно кивнул, а дядя Андрушка продолжал оправдываться: - Что, вино мое, что ли? Наше ведь, общее...
      - Ну ладно, иди, иди, пошутить нельзя,- сказал Танас, убедившись, что ближайшее будущее светло и прекрасно...
      Дядя Андрушка с тетей Соней еще наверняка не успели досмотреть киножурнал, как графин опустел - свою репутацию Танас не подмочил.
      - Ну, где там этот ваш ключ? - спросил он, решительно поднимаясь.
      - Там вон,- дядя Ваня кивнул на прибитую у притолоки почерневшую от времени полочку, которую он выпилил лобзиком лет сорок назад. Танас пошарил рукой и обернулся: - Тебе что, делать нечего?
      - Что такое?
      - Где ключ, спрашиваю?
      Дядя Ваня забеспокоился, вылез из-за стола, тоже пошарил рукой, потом снял полочку с гвоздя и осмотрел ее со всех сторон.
      - Ну Андрушка! Ну жмот! - вскипел дядька Танас, уразумев, что надежды его рухнули.
      - Подожди,- вдруг сказал дядя Ваня.- А может, он ключ в замке оставил? Пошли.
      Первым в дверь выскочил Танас. Дядя Ваня запыхтел сзади. Мальчик заворочался в будке, но промолчал. На двери сарая за углом дома черной полоской темнел засов.
      Замок был продет в кольцо и, конечно, заперт.
      Тут уж рассердился и дядя Ваня. Бочонок вина был общей собственностью - урожай с пяти соток виноградника. Дядя Андрушка, конечно, сообразил, что доверить ключ братцам с племянником, мягко говоря, неблагоразумно - в два счета переполовинят бочонок.
      Огорчение дядюшек было так велико, они так приплясывали у запертой двери, что Антону Давыдовичу стало их жалко. Приглядевшись к замку, он спросил топтавшихся у двери дядек: - Ну, что дадите, если я отопру?
      Танас даже подскочил: - Он еще спрашивает! - но, убоясь нового разочарования, с недоверием добавил: - Чем отопрешь- пальцем?
      - Дядя Ваня, старая ученическая ручка найдется?
      В ящике под кухонным столом среди поломанных выключателей, ржавых гвоздей и прочего хозяйственного полумусора отыскалась старая ручка-вставочка, которой писал еще, наверное, Петька в первом классе.
      - Ну на кой она тебе черт? - удивлялся дядя Танас, поминутно ругавший жмота Андрушку и раззяву Ваньку, Замок был винтовой, стоило покрепче вогнать в отверстие металлическую трубочку старой вставочки, как винт отвертеть было проще пареной репы.
      Дядьки развеселились, как мальчишки. Разливая вино по стаканам, Танас с сожалением сказал: - Наказать бы его, жмота, выпить все вино, чтоб знал в другой раз!
      - Ты не разгоняйся, Танас, половина бочонка моя,заметил дядя Ваня.
      Но Танас успокоил его: - Эге, так даже лучше! Полбочонка-то мы осилим - вот и выпьем Андрушкину половину! Начали!
      И они принялись наказывать дядьку Андрушку.
      Вино было легкое и какое-то радостное, а может, это ощущение возникло не от вина. Потому что и прежде, с вином ли, без вина ли, у него всегда возникало такое чувство в те нечастые встречи с дядьками, особенно, когда их собиралось несколько, или даже только двое, как сегодня. Каскад шуток, всевозможные - вероятные и не очень вероятные истории, веселая перебранка и подначки, какая-то взрывчатая мальчишеская жизнерадостность. Вот и сейчас дядя Ваня, потягивая вино и посмеиваясь, рассказывал, как ему в тридцатом году подбили глаз. Событие само по себе не очень необычное, если не считать, что глаз дяде Ване подбил не какой-нибудь магалянский хулиган, а румынский наследный принц Михай.
      - Что же ты ему сдачи не дал? - ехидно спросил Танас, хотя историю эту знал наверняка.
      Дядя Ваня отмахнулся лениво и пояснил племяннику: - В караул у дворца - у ворот - солдат ставили.
      Вот я и стою, пошевелиться нельзя хоть небо тресни. Скоро уже сменяться было, как вижу вдруг - с той стороны ограды какой-то пацан камешки подбирает. Зачем ему, думаю. И только подумал, он так спокойненько прицеливается - и камень у меня возле уха фьють! И снова целится. Во второй раз не попал, в третий тоже. Тут разводящий показался, ну, думаю, все, бог сохранил, и только подумал - из глаз искры посыпались... Понал-таки, стервец...
      - Так он дворянин, выходит! - подмигнул Танас.
      - Чего еще? - опешил дядя Ваня.
      - А как же - это же закон: кого король или там принц ударит - тот сразу рыцарство получает. Эх ты, темнота, такой шанс проворонил!
      Дядя Ваня покосился на брата и снисходительно сказал: - Трепло, что с него взять?
      В сенях что-то с треском обвалилось. Дядька Танзс, сидевший у самой двери, выглянул, не вставая, но ничего не увидел, поднялся, шагнул за порог, чертыхнулся и появился снова, держа в вытянутой руке какие-то обломки: - Цацка твоя свалилась,- сказал он дяде Ване.
      "Цацка" - была полочка, когда-то выпиленная дядей Ваней. Когда искали ключ от сарая, он снял ее, потом повесил на место, но, видно, повесил плохо или гвоздь перержавел.
      Происшествие совершенно пустяковое, но дядя Ваня помрачнел как-то. "Неужели полки ему жалко?" - подумал Антон Давыдович, но тут же вспомнил, что полку эту тот делал сам, и провисела она на этом самом месте четыре десятка лет. А вещь, столько времени служившая честно, уже немного больше, чем просто вещь. А дядя Ваня, как-то зябко поежившись, сказал: - Вот чертова полка. Как по нервам трахнула, - Испугался? - неподдельно удивился Танас.
      Но дядя Ваня только пожал плечами и спросил Антона Давыдовича: Слушай, отец тебе эту историю не рассказывал?
      - Какую историю?
      - Ну, про стук,- пояснил дядя Ваня.
      - Какой еще стук? - перебил дядька Танас и решительно поднял стакан: -Ну, давайте, стукнемся!
      - Успеешь еще, достукаешься,- недовольно сказал дядя Ваня.
      Дядьки еще некоторое время препирались, пришлось вмешаться: - Так что за стук, какая история?
      Дядя Ваня поерзал на стуле, потом, еще не остыв от перебранки с братом, сказал: - В общем, это в двадцатом году случилось. Этого босяка,дядя Ваня мотнул подбородком в сторону брата,здесь не было, его в это время черт знает где носило...
      Дядька Танас не успел открыть рта, потому что Антон Давидович тут же прихлопнул готовый разгореться уголек перепалки, спросив: - Ну так что все-таки случилось?
      Дядя Ваня попыхтел, зачем-то отодвинул стакан и сказал: - Да черт его знает, как рассказать...
      - За столько лет даже сбрехнуть не научился? - не вытерпел Танас.
      - Да отвяжись, Танасаке,- отмахнулся дядя Ваня.
      Видно было, что ему никак не удавалось решить - с чего начать, - Ну, в общем так,- наконец махнул он рукой.- Мы с твоим отцом тогда парубковали вовсю,- и, спохватившись, извиняющимся тоном добавил,- молодые были, сам понимаешь... Да. Так вот. Прихожу я однажды уже под утро. Смотрю, мама не спит, ждет. Они с отцом рано ложились, чего сидеть керосин жечь, вставать надо до света. Ну, думаю, решила проверить, когда я домой являюсь. Нет, оказывается. Правда, поворчала немного, для порядка.
      - Пришел, слава богу,- говорит.- Дождешься, что тебе на магале ноги переломают, ухажор.
      В общем, ждала она, чтоб я в темноте на свою кровать не полез.
      - Что? - переспросил Танас.
      Но дядя Ваня, видимо, ухватившись за ниточку рассказа, продолжал: Жили мы тогда вот в этой самой комнате. Вот так, поперек,- он показал рукой,- перегородка фанерная была. С этой стороны мать с отцом спали. А вот тут, сразу за перегородкой моя койка стояла. Такая, знаешь, раскладная "солдатская" называлась. И вот оказывается, приехала родственница какая-то из села и мама ей койку мою отдала.
      Дядька Танас хохотнул: - Вот визгу-то было бы!
      Когда дядя Ваня сказал: ...койку мою ей отдала,.. - Антон Давыдович вдруг вспомнил, и даже удивился - почему не вспомнил сразу. Правда, непонятную эту историю отец рассказал лет десять назад, а то и больше. И скорее всего не ему, он еще мальчишкой был, и просто, видимо, при разговоре оказался.
      В общем, главное в этой истории выглядело так.
      Однажды, когда дядя Ваня в очередной раз пришел домой за полночь и уже было собрался улечься на топчан под яблоней, вышла баба Донна и встревоженно позвала его. И когда он вошел вслед за матерью в половину, где спала гостья, он сначала не понял, чего хочет мать. Но, приглядевшись, увидел, что койка мелко подрагивает и вдруг услышал где-то пед полом тихое, но явственное постукивание. Надо сказать, что в тот вечер дядя Ваня был несколько поддавши, потому, постояв немного, шепнул матери: - А черт его знает, спать пойду.
      Несколько следующих вечеров он являлся совсем поздно, и только дня через три или четыре мать снова перехватила его. На этот раз кровать, на которой спала девушка, не просто вздрагивала, а ходила ходуном. А под полом в непонятном ритме раздавались глухие удары, как будто кто-то колотил в пол кувалдой, обернутой в тряпку.
      Дядя Ваня, разозлившись от непонятности, взял керосиновую лампу и, заглянув под койку, трижды постучал кулаком в пол. Чуть погодя... раздался ответный стук. Постучал дважды - в ответ тоже что-то стучит дважды. Триждытрижды. Здесь нужно помянуть две детали. Первая: пол в доме был тогда земляной, и никакого подвала под ним не было. Вторая: девушка ни разу не проснулась, несмотря на то, что стук, нет не стук уже, а грохот из-под пола был таким сильным, что болели уши. А рядом, за перегородкой не было слышно ни звука; если не считать храпа деда Петра. Баба Донна совсем извелась, а когда дядя Ваня было заикнулся - может, разбудить спящую - баба Донна всполошилась, закрестилась, и дядя Ваня отступился. И тут на Следующее утро девушка проснулась рано, встала и, умывшись, сказала: - Дед приходил. Пора домой...
      С этого дня все прекратилось - и койка стояла спокойно, как прежде, и под полом не раздавалось ни малейшего звука, как ни вслушивался дядя Ваня.
      - Вот такая- в общем чертовщина случилась,- заключил дядя Ваня и, помолчав, добавил: - Вообще-то, отец ее, ну, этой девки, воду умел открывать - его по всему Буджаку знали, А про бабку ее, мамину тетку Минадору вообще черт-те что говорили, Ну, будто она кошкой или собакой могла обернуться...
      Тут дядька Танас уже не вытерпел: - А, брехня собачья!
      Дядя Ваня не успел ответить, только обиженно заморгал, как снаружи раздался стук калитки, -Aral - крушулся на табуретке дядька Танас. Андрушка с Соней явились. Ну, мы сейчас ему дадим!
      Едва дядя Андрушка шагнул через порог, Танас накинулся на него: - Ну, ты даешь, Андрушка! Всего от тебя ожидал, но такого!
      - Ч го такое, что такое? - всполошился дядя Андрушка.- Что такое? Что случилось?
      Но тут вступила тяжелая артиллерия: дядя Ваня с медленной укоризной проговорил: - Да-а... Ну кто ж так делает, Андрушка?
      - Да что такое?! - не понимал или делал вид, что не понимает, дядя Андрушка.
      - Что? Как - что? Ключ, говорит, там вон, берите, мое, что ли... Вот и сидим здесь два часа, молимся на твой графин! - вскипел дядька Танас.Племянник приехал, а он...
      Дядя Андрушка кинулся в сени, слышно было - принялся шарить, что-то уронил, и вдруг вскрикнул: - Да вот же ключ! Вы что - слепые, что ли?!
      - Где ключ, что ты там плетешь? - привстал Танас.
      - Брешет,- убежденно сказал дядя Ваня.- Что я его не знаю? - и спросил громко: - За дурачков нас считаешь?
      Антон Давыдович едва сдерживался, чтобы не рас хохотаться - возмущение дядек было таким неподдельным, как будто они на самом деле просидели два часа за пустым графином.
      - Да вот он ключ, что вы! Вот тут, под половик завалился,- врал дядя Андрушка.
      Танас подмигнул и сварливым голосом спросил: - Ну, а дальше что?
      Дядя Аидрушка подскочил к столу, схватил пустой графин, метнулся к дверям и через две минуты, суетливо расчистив на столе место, поставил полный графин, Простили его после третьего стакана.
      Когда графин снова опустел, Танас повертелся немного, посмотрел туда-сюда, но, убедившись, что графин всетаки последний, глянул на ходики и спросил Антона Давыдовича: - Ну что, Антоша, здесь ночевать будешь или ко мне пойдешь?
      - К тебе? - ехидно сказал дядя Ваня.- В твой свинюшник? Хэ!
      ... Дядя'Ваня в соседней комнате вздыхал, ворочался, Потом встал, тяжело прошел через комнату, звякнула ложка - пил какое-то лекарство...
      Антон Давыдович по привычке перебрал все случившееся за день, и тут только до него дошло - он-то лежит на том самом месте. Только вместо "солдатской" койки старенькая тахта... Что же это все-таки могло быть? Дяде Ване он, безусловно, верил. Приврать для красного словца тот, конечно, может, как и всякий. Но сочинить целую историю - зачем? Так что же это все-таки было? Задав себе снова этот вопрос, он тут же подумал - гадать ведь явно бесполезно. Вставать рано, а за полчаса ничего не придумаешь. Вон дядя Ваня за сорок лет и то не нашел объяснения тому, чему оказался свидетелем. Так что давайте, сэр, почивать. И уже на грани сна в памяти всплыло какое-то странное имя, он как будто вспомнил что-то важное- и заснул. Ночью что-то снилось, но, проснувшись в понятном состоянии, он не мог вспомнить ничего или почти ничего - так, обрывки, бессвязные и неясные. Впрочем, вспомнить и не старался особенно.
      Под ахи тети Сони: "Смотри, ничего не ест!" - он быстро позавтракал. Встретив выразительный взгляд дяди Вани, в котором только слепой не прочитал бы немого вопроса, покачал головой. Дядя Ваня с сожалением посмотрел на пустой графин и поднялся проводить племянника.
      В город шагали той же дорогой. На сей раз дядя Ваня "босяка" не поминал, а только пыхтел - дорога шла в гору.
      - Может, останешься переночевать еще? - спросил дядя Ваня.
      Антон Давыдович пожал плечами.
      - Ну смотри. Я, конечно, понимаю - дела..
      К окошку кассы стояло всего три-четыре человека и уже минут через пять он сидел в автобусе, так и не успев повидаться с остальными дядьками.
      Здесь, собственно, можно было бы поставить точку.
      Дяди Ванину историю Антон Давыдович вскоре наверняка благополучно бы забыл, как это уже однажды было. Но случилось так, как не однажды случалось: совершенно безобидное на первый взгляд происшествие вдруг обернулось ключом к догадке.
      Сейчас он уже не помнил, но, кажется, месяца через два однокурсники затеяли КВН и ему было поручено подобрать литературу по древней истории края. И он, листая геродотовскую "Историю", наткнулся в "Мельпомене" на такое, что сразу напомнило полузабытое: Геродот рассказывал о племени невров - "Эти люди, по-видимому, колдуны. Скифы и живущие среди них эллины по крайней мере утверждают, что каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик". Геродот на всякий случай заключает; "Меня эти россказни, конечно, не могут убедить. Тем не менее так говорят и даже клятвенно утверждают это".
      Хотя отец истории категорически отмежевывается от пересказанных сведений - россказней, которым он верит, во всех девяти книгах предостаточно: в людей, принимающих волчий облик, он не верит, а в том, что неподалеку от владений невров лежит страна, жители которой питаются исключительно сосновыми шишками, ни капельки не сомневается! Хотя, если на то пошло, человек может превратиться в "волка", скажем, на тотемическом празднике.
      Шаман еще и не такое может выкинуть.
      Впрочем, Геродота в любом случае винить ни к чему- во множестве древних сочинений о далеких странах можно встретить байки и похлеще. Этому есть парадоксальное объяснение: если бы путешественник, вернувшийся из далеких краев, стал утверждать, что там живут такие же люди, его бы сочли вралем. Вот и приходилось для "достоверности" выдумывать небылицы, И здесь во второй раз можно было бы поставить точку. Но у него на ладони уже лежал ключ. Правда, что это за ключ, он еще не понимал. Просто вдруг подумалось; почему некоторые сообщения древних можно истолковывать, а некоторые так и остаются небылицами? Например, одноногие люди, о которых сообщает то ли Геродот, то ли Марко Поло. А может, их тоже можно объяснить? И наконец, может быть, тому же волчьему облику можно найти иное объяснение? Более глубокое и одновременно на первый взгляд почти невероятное? Ведь обилие всевозможных оборотней в мифологии и сказках всех народов с древнейших времен вряд ли можно объяснить только как следы тотемизма. И уже совершенно невозможно предположить, что репутацию классической ведьмы, умевшей обернуться собакой или кошкой, принесло сельской бабке Минадоре участие в тотемическом празднике, возможном на этой земле во времена Геродота, но никак не возможном в начале двадцатого века.
      И тут, наконец память вытолкнула воспоминание, впервые шевельнувшееся в ту ночь когда он пытался понять существо явления, свидетелем которому был дядя Ваня.
      Еще на первом или втором курсе ему случайно попался в букинистическом девятнадцатый том из разрозненного собрания сочинений Ромена Роллана, вышедшего лет за пять до войны, и работа, помещенная в этом томе, называлась "Жизнь Рамакришиы". Имя это ничего не говорило, но книга оказалась поразительно интересной, и это понятно: Рамакришна - один из величайших йогов и философов в истории Индии. Книгу он проглотил в один присест, и не раз перечитывал, пока ее кто то, как говорится, не замотал. Но вот что удивительно - память ли тому виной, или чтение наспех, или годы, минувшие с тех пор - он не помнил сегодня почти ничего из рассказанного Ролланом, кроме названия и двух эпизодов жизни Рамакришны, один из которых, как это ни странно, выглядел прямо относящимся и к дяди Ваниной истории и к рассказам отца истории.
      Рамакришна, как и всякий уважающий себя йог, путешествовал исключительно пешком, из одежды на любое время года признавал только набедренную повязку, а, если ему не удавалось переночевать в открытом поле и ночь заставала его в каком-нибудь селении, то спать он укладывался прямо на глиняном полу, отказываясь даже от камышовой циновки, как бы ни настаивали хозяева, потрясенные честью принимать у себя великого йога.
      И вот однажды хозяин, у которого остановился Рамакришна, рано утром подсмотрел такую, совершенно поразившую его (и это понятно!) картину: проснувшись, Рамакришна стал медленно прогуливаться взад-вперед по длинной веранде, на которой он ночевал. И вот хозяин с ужасом увидел: когда йог шел в его сторону - на плечах у него вместо человеческой была... львиная голова! Дойдя до конца веранды, человек-лев повернул обратно, но это был уже не человек-лев, а человек-слон... И так с растущим ужасом хозяин дома видел, как на плечах Рамакришны сменяли друг друга головы змеи и тигра, попугая и еще каких-то вовсе невиданных зверей. И, наконец, хозяин с облегчением увидел Рамакришну в привычном облике. И только, когда йог собирался снова в дорогу, хозяин решился спросить: - Учитель, что ты делал утром?
      Рамакришна коротко ответил: - Упражнялся...
      Объснение с точки зрения Рамакришны, очевидно, исчерпывающее. Удовлетворило ли оно слрашивавшего, неизвестно. Антон Давыдович же в свое время этому эпизоду значения не придал - Ромен Роллан рассказывает о Рамакришне вещи поудивительнее. Но сейчас почему-то именно этот эпизод всплыл в памяти и именно он объединил своим объяснением разделенные двадцатью пятью веками рассказы Геродота и дяди Вани.
      Явление, некогда наполнявшее мистическим ужасом, гипноз - в наше время стал привычным гастрольным номером, а в последние годы встал в один ряд с лечебной физкультурой, аспирином и другими медицинскими средствами. Сегодня практически любой врач мог бы дать сто очков вперед графу Калиостро. Но.. Каждый, кому приходилось присутствовать на сеансах гипноза, помнит сверлящий взгляд гипнотизера, пассы, пришепетывание и даже громкие приказы. И если бы, скажем, тот же Рамакришна вздумал гипнотизировать своего хозяина таким манером, он бы мог внушить ему что угодно, и ничего в этому удивительного бы не было. Но Рама-Кришна просто гулял и, по его выражению, упражнялся. В поисках объяснения этой детали, Антон Давыдович наткнулся в энциклопедии на такое утверждение: высокий эффект внушения возможен даже вне гипнотического состояния (внушение наяву). Вот здесь-то, видимо, и заключен намек на отгадку. Сила внушения, присущая великому йогу, была огромной. И то, что обыкновенному гипнотизеру приходится достигать многими усилиями, у Рамакришны получалось само собой. Во время упражнений по перевоплощению (а именно это он, очевидно, и делал) он с помощью самовнушения "становился" львом, змеей, тигром и так далее. Но гипнотическая сила у человека таких громадных возможностей образовывала своего рода поле, и наблюдатель, попавший в пределы этого поля, наяву видел то, что в данный момент йог внушал себе.
      Такое объяснение кажется единственно возможным.
      А дальше вот что. Геродот, Аристей Проконесский и многие другие древние путешественники и писатели (даже Эсхил!) поселяют своих песьеголовых, одноногих, птицеголовых, лысых, одноглазых не на севере, не на западе, не на юге от Греции, а - на востоке, и только на востоке!