Ясно, что пока пикты держат ее заложницей, они могут не опасаться ее отца. Впрочем, и ей бояться особенно нечего. Она не может ни умереть, ни убежать. Пока Скира у них, пикты контролируют действия Лизениуса, а это самое важное.
      Дочь колдуна не знала, удастся ли ей убежать или придется погибнуть у пиктов в плену. Но она произнесла клятву, обращая ее ко всем богам, какие только могли услышать:
      Удивительно, как эта клятва облегчила ей душу! Не в силах покинуть носилок, к которым она была привязана, Скира тем не менее сумела забыться беспокойным сном.
      Ее разбудили крики пиктов, в которых слышался скорее ужас, нежели воинственность. Вокруг царила кромешная тьма. Первая мысль, пришедшая Скире в голову, была о том, что воины клана Змеи вернулись и нанесли новый удар и что силы Змей настолько превосходят силы Сов, что еще немного - и с отрядом клана Совы будет покончено. Мысль о том, что пикты забьют ее, как лосося, бросив на плоский камень и выбив мозги из головы, заставила сердце сжаться.
      Она прикладывала героические усилия, пытаясь освободиться, пользуясь тем, что пока на нее не обращали внимания ни охранники, ни хаканы. Впрочем, хаканов сейчас нигде видно не было. Возможно, они затаились где-то поблизости, в лесу. Скире удалось высвободить руку и ногу из-под ремней, удерживающих ее на носилках. После этого она смогла повернуть голову и посмотреть вверх на склон холма.
      Из отверстия пещеры изливалось голубое сияние. В отблесках колдовского огня маячила высоченная черная фигура. На мгновение Скире подумалось, что это Конан. Но затем она заметила, что фигура двигается слишком медленно и скованно. Ни одно живое существо так не ходит. Стало быть, статуя все-таки была оживлена и теперь выбралась из пещеры, очевидно действуя бесконтрольно.
      Внезапно ночь показалась ей более холодной и темной, чем минуту назад, а ветки нависших над носилками деревьев будто бы ожили и теперь тянули свои сучья, как когтистые лапы, дабы схватить ее с носилок, вознести вверх и разорвать на части, как глупый ребенок, рассердившись, рвет тряпичную куклу...
      Скира закусила губу, чтобы удержать готовый было вырваться у нее крик безнадежного отчаяния. В уме она лихорадочно перебирала заклинания, которыми могла бы сейчас воспользоваться. Что можно применить, не прибегая к кристаллу Траза, волшебным травам или ритуальным предметам?
      Но ее размышления были прерваны. Пикты наконец набрались мужества и приблизились к статуе. По крайней мере один из них - точно. Скира заметила его фигуру возле гигантской черной тени. Оба силуэта четко вырисовывались на фоне голубого сияния, льющегося из пещеры. Скира увидела, как маленькая фигурка человека взметнула копье - непонятно, в знак приветствия или бросая вызов.
      Затем статуя пошевелилась. Теперь ее движения не были медленными и неуклюжими. Наоборот, они были стремительными и ловкими, как движения киммерийца. Одна рука встретила копье, ухватив его за наконечник. Шар голубого света поглотил и наконечник копья, и руку. Пламя охватило древко. Пиктский воин взвыл и попытался отскочить назад.
      Но не тут-то было! Другая рука статуи ухватила пикта за плечо. Дикарь снова испустил отчаянный вопль. На этот раз это был крик агонии. Статуя рывком подняла человека в воздух. Скира видела, как пикт яростно бьет ногами. Затем силуэт жертвы начал менять форму, он скручивался и съеживался причудливым образом. В ужасе Скира смотрела, как пиктский воин превращается в высохший кожаный мешок. Затем статуя отбросила его, словно жухлую фруктовую кожуру.
      Неописуемый ужас слышался теперь в криках остальных дикарей. Они подались назад и начали метать копья и стрелы с расстояния, которое они, несомненно, считали безопасным. По всей каменной фигуре прокатились и запылали голубые вспышки. В дьявольском синеватом пламени без следа исчезали наконечники копий и стрел. Вокруг статуи начало распространяться облако удушливого дыма.
      Дождь копий и стрел, похоже, не причинил каменному монстру ни малейшего вреда. Он замер, не двигаясь ни вперед, ни назад, потом внезапно поднял вверх обе руки. По рукам пробежали голубые искорки, а из обоих глаз ударили молнии. Впрочем, удар молний был неточен. Некоторые оставили после себя лишь дымящиеся проплешины на склоне холма.
      Другие же нашли себе жертв. Ими стали удирающие пикты! Молния неслась вдогон убегающим воинам, разливая вокруг потоки магического света. Пикты спотыкались, падали, корчились в страшных конвульсиях, будто их душили невидимые удавки. Из глоток несчастных вырывались нечеловеческие вопли, которые достигали ушей Скиры, на какое-то время заглушая треск разрядов. Казалось, в пиктах вспыхивало пламя, зарожденное внутри их утробы той яростью и свирепостью, которая в них кипела. Затем молнии исчезли. Остался лишь дым, расползающийся по земле. Дым и обугленные трупы, разбросанные по склону холма.
      Наконец Скира нашла подходящее заклинание. Если ей удастся мысленно выйти за пределы тела и если пикты не ворвутся в ее палатку...
      Вот. Получилось. Мысль Скиры протянулась сквозь мили и коснулась кристалла Траза. Она мысленно взяла кристалл, делая это с предельной осторожностью. Это было такой же трудной работой, как взять яд у змеи (змеиный яд был необходим для некоторых заклятий, как правило, Черной магии, запрещенной повсюду, кроме Стигии).
      Дочь колдуна сейчас так сосредоточилась на кристалле, что не заметила темной фигуры, появившейся у входа в пещеру за спиной у статуи.
      Конан повел свой отряд вниз по склону в молчании, хотя голубые молнии, исторгаемые статуей, разрывали ночную тьму куда чаще, чем ему бы хотелось. Пока что, на свое счастье, они никого не встретили. Оставалось только надеяться. что все увеличивающаяся активность статуи отвлечет внимание пиктов, но вместе с тем не обратит дикарей в паническое бегство.
      Этого Конан и боялся. Кроме того, опасался он также измены со стороны Лизениуса. У киммерийца слишком мало людей, чтобы броситься в погоню за Скирой и ее хаканами через ночной лес. И без того воинам бамула пришлось бы разделиться на отряд, спасающий Скиру, и вспомогательный отряд, которому надлежит охранять Лизениуса от пиктов и заодно приглядывать за колдуном, ибо Конан не был уверен, что тот не совершит какой-нибудь каверзы, окажись у него такая возможность.
      Бамула уже научились ходить по каменистым склонам так же бесшумно, как и по своим родным джунглям. Ни кашля, ни каких-либо иных звуков не доносилось от чернокожих воинов, крадущихся по склону. Лишь изредка камешек выкатывался из-под ноги кого-нибудь из бамула. Впрочем, бамульские воины могли двигаться более шумно и все равно оставаться незамеченными за грохотом волшебной статуи и криками пиктов.
      За пределами смертельного круга, созданного статуей, снова навалилась темнота, и к Конану вернулось его ночное зрение. И киммериец сразу заметил одинокую фигуру, стоящую возле дерева, а за фигурой - тени, силуэты которых не были похожи на человеческие. Был ли это обман зрения или действовала какая-то магия? Здесь нельзя быть уверенным ни в чем.
      Впрочем, начинать надо было с фигуры того, кто стоял под деревом. По крайней мере, внешне он напоминал человека. Судя по головному убору, это был к тому же и вождь. Обстоятельства складывались как нельзя лучше. Появлялась реальная возможность убить вождя пиктов, обезглавив отряд дикарей, и так уже находящийся почти в состоянии паники из-за действия Черной магии.
      Знаками и шепотом Конан приказал бамула следовать за ним. Местность, куда он направился, давала больше возможностей для укрытия, так что можно было подобраться почти вплотную к стоящему вождю.
      К несчастью, это же укрытие выбрали для себя и пикты. И было их там немало. Конан внезапно обнаружил, что находится на расстоянии вытянутой руки от скорчившегося дикаря. Киммериец отпрянул. Рука его непроизвольно зацепила какой-то сучок. Как раз в это мгновение наступила внезапная тишина. Треск сломанного сучка долетел до ушей пикта.
      Дикарь вскочил на ноги. Киммериец сделал то же самое. Кинжал Конана описал смертоносную дугу, завершив полет в груди дикаря. Брызнула кровь. Пикт беззвучно упал. Но на беду, рядом с пиктом находился его сотоварищ. Этот вскакивать не стал, а только заорал во всю глотку, пока бамульское копье не успокоило его навеки.
      Мгновенно весь склон ожил. Повсюду возникли пикты, будто грибы после дождя. Каждый из них обладал хитростью и военным опытом и был вооружен до зубов всем возможным оружием, какое только можно себе представить. И все они находились между Конаном и пиктским вождем, что стоял у дерева.
      Киммерийский боевой клич остановил кое-кого из пиктов на мгновение. Но Конану и этого было достаточно. Он оценил самое уязвимое место в их линии. Туда он и бросился. Меч и кинжал отсвечивали колдовской голубизной - статуя продолжала метать молнии. За Конаном помчались с обеих сторон верные бамула, оглашая ночь боевыми кличами и орудуя обагренными кровью противника копьями с силой и яростью безумцев.
      Похоже, неистовая атака Конана и его отряда сильно поубавила у пиктов мужества. Двоих противников Конан поверг оземь, столкнувшись с ними на бегу. Перепрыгнув через поверженных дикарей, Конан ударил кинжалом налево, а мечом рубанул направо, где как раз, на свою беду, возникли из темноты два пикта.
      Кинжал вонзился меж ребер. Меч отсек занесенную руку и снес верхушку черепа. Пикт с отрубленной рукой умер через несколько секунд, когда подбежавшая Вуона размозжила ему череп пиктской боевой дубиной.
      - Что ты здесь делаешь? - рявкнул на нее Конан.
      - Вряд ли мне удастся когда-либо еще побыть воином.
      - Впрочем, как и кем-либо другим, если мы с тобой будем тут стоять и трепать языками, когда на нас, того и гляди, навалятся пикты, - пробормотал Конан.
      Похоже, на женщину его слова не произвели никакого впечатления. Мгновение спустя несколько пиктских воинов набросились на них обоих, и стало уже не до разговоров.
      Один бамула упал. Насколько Конан мог судить, взглянув на раны, вряд ли ему удастся когда-либо подняться. Но вокруг него мертвыми лежали четыре сраженных пикта. А пятый уползал, бессильно волоча за собой ногу. Меч киммерийца навсегда исцелил его от увечья.
      Теперь между Конаном и вождем пиктов никого не было. Тот и другой поняли это одновременно. Вождь повернулся. И вовремя. Конан уже приготовился не только убить вождя, но убить позорно, обесславив раз и навсегда в глазах воинов-пиктов, нанеся неглубокую рану пониже спины.
      В последний момент вождю удалось увернуться и сделать выпад в сторону Конана коротким гандерским мечом. Киммерийцу понадобилась вся его ловкость, чтобы избежать смертельного удара. В следующее мгновение Конан уже вплотную подобрался к пиктскому вождю.
      Кулак Конана с зажатым мечом врезался в лицо вождя. Оружие утяжелило удар, будто кастет. Голова пикта дернулась назад. Вождь снова попытался провести атаку. Киммериец почувствовал, как вражеский клинок вскользь полоснул по ребрам. И в этот момент пиктский вождь занес меч для нового выпада.
      На этот раз Конан увернулся. Кинжал он сжимал в левой руке. Лезвие вонзилось пикту в горло. Третья попытка лишить киммерийца жизни закончилась булькающим хрипом его врага. Короткий гандерский меч зазвенел о камни.
      Пикт машинально потянулся за ним. Тут Конан нанес противнику могучий удар ногой в лицо, достаточно сильный для того, чтобы сломать тому шею.
      С противником-человеком было покончено. Перед Конаном стояли три хакана, а позади них к носилкам была привязана Скира. Еще дальше статуя, вся освещаемая вспышками молний, истребляла пиктов. А в пещере, откуда лилось голубое сияние, трудился Лизениус.
      Даже хаканов мог напугать киммерийский боевой клич. Этот клич послужил для уцелевших бамула сигналом сгрудиться вокруг вождя. Подобный сжатому кулаку, спасательный отряд Конана ринулся к Скире.
      Глава девятнадцатая
      Лизениус знал, ЧТО нужно сделать. Равно как и знал, КАК это сделать. При условии, что Скира не находится больше среди пиктов. Единственное, чего он не знал, - какую цену ему придется заплатить. Впрочем, до момента расплаты он и не ожидал ее узнать. В магии всегда так. Цену узнаешь лишь в тот миг, когда настает пора платить.
      Ему нужно было лишь изгнать из своего сознания мысль о том, что Скира может быть мертва. Если бы она умерла, то колдун обязательно получил бы ее последнее предсмертное послание.
      При условии, конечно, что дочка поняла замысел отца. Если же не поняла или же умерла слишком быстро, не успев произнести ни одного заклинания...
      А у Конана, увы, нет , который мог бы сообщить Лизениусу правду...
      Колдун застонал. Грохот, производимый статуей где-то снаружи, казалось, послужил эхом этому стону.
      У Скиры к тому времени были свободны обе руки и одна нога. Освободиться полностью она могла в любой момент, но сохраняла ремни, чтобы не вызывать подозрения. Возможно, ей не удастся освободиться достаточно быстро, чтобы убежать от хаканов, если они будут предупреждены. В противном случае магия, темнота, грохот, производимый статуей, - все это создаст необходимую суматоху, чтобы тугодумные хаканы не заметили ее передвижения.
      В свободной руке она сжимала кристалл Траза. До сего времени никто не видел у нее этого кристалла и тем более не подозревал о его природе. Но в любой момент обстоятельства могут измениться. Скира лежала неподвижно, сосредоточившись на своем дыхании и мускулах, дыша тихо и спокойно, стараясь расслабиться, чтобы из тела ушла предательская дрожь. Никогда девушка не ведала такого страха, какой овладел ею сейчас. Однако сейчас Скира чувствовала, что в ней есть сила, которая МОЖЕТ победить этот страх.
      Между ней и склоном холма пиктов больше не было. Они будто испарились. Однако дочь колдуна старалась не смотреть на статую. Все внимание Скиры было сосредоточено на гигантской живой фигуре, неуклонно движущейся вперед. Вот он сразил Сутаро (она не осмелилась порицать Конана, лишившего ее удовольствия сделать это своими руками)... Вот он подходит ближе...
      Двое хаканов наклонились, чтобы поднять носилки. Скира приготовилась резким рывком освободиться от ремней. Имея в своем распоряжении кристалл, она торопилась вступить в схватку. Внезапно два наклонившихся над ней хакана замерли. Казалось, они к чему-то прислушиваются.
      Затем два чудовища бросились на Конана, а третий склонился над Скирой, вцепившись в ремни, удерживающие ее запястья и лодыжки. Он распускал ремни. Страх и надежда боролись в Скире. Она поняла: Вурог Йан управлял хаканами, послав двоих в бой, а третьему приказав унести ее, Скиру, прочь. Она обругала себя за то, что упустила момент, когда монстры прислушивались к голосу шамана...
      Необъяснимым образом это прибавило ей сил. Скира змеиным движением метнулась к хакану и шлепнула рукой с зажатым в кулаке кристаллом Траза по волосатой ручище чудовища. В то же самое мгновение она вложила всю силу воли, какой обладала (а она даже не представляла, какие силы в ней таятся!), чтобы вогнать в скудный умишко хакана одно-единственное послание. СМЕРТЬ!
      Хакан взревел и распрямился. Он вскинул руки и обхватил ими голову, глядя невидящими глазами на звезды. Кровь брызнула из пасти, из глаз, из ушей. Чудовище задрожало всем телом.
      Затем волосы на теле хакана начали дымиться. Густой жирный дым поднялся от тела. Хакан зашатался, упал. Дым стал гуще. Скира заметила, как волосы монстра чернеют и завиваются от жара, опадая пеплом. Ветер, который, казалось, исходил из внутренностей хакана, сдувал прочь этот пепел. Вонь усиливалась, в конце концов вынудив Скиру отвернуться. Запах был сталь омерзителен, что девушка стала опасаться за свой желудок.
      Издав горлом последний хриплый звук, хакан упал и замер. Дым продолжал подниматься над его телом. В этот момент Конан оказался возле носилок. Встав на колени, он рывком поднял Скиру на ноги. Она прижалась головой к его могучей груди, наслаждаясь этим счастьем: она больше не одна! При этом она благоразумно держала руку с кристаллом подальше от тела киммерийца.
      Отступив от Конана, Скира увидела, что два других хакана тоже мертвы. Тела их были так истыканы копьями и стрелами, что напоминали гигантских ежей. Между чудовищами лежал бамульский воин. Голова его была повернута под неестественным углом, а одна рука вырвана из сустава.
      - Я... благодарю тебя.
      - Отца своего тоже поблагодари, - сказал Конан.
      - Мой...
      - Он проделал какую-то колдовскую штуку с этой проклятой статуей. А теперь, когда мы вырвали тебя из рук пиктов, он сделает что-нибудь еще, будь спокойна. - Конан схватил ее за руку, а затем резко отпрянул, коснувшись кристалла Траза.
      - Прости, - сказала она. - Это... По-моему, я его разбудила.
      - Для чего еще ты использовала этот кристалл, кроме как против хаканов?
      - Навела злые чары на их хозяина, шамана Вурог Иана. Не знаю, удалось ли мне достать шамана через мозг хакана.
      Осторожно, стараясь не прикасаться к кристаллу, Конан поднял Скиру и усадил ее на плечо.
      - Расскажешь мне обо всем подробнее, когда поблизости не будет пиктов.
      - Учти, ты сам попросил.
      - Да. Хотя не слишком-то умно задавать много вопросов колдунье, особенно когда заранее знаешь, что ответ может тебе не понравиться.
      В следующее мгновение Конан уже мчался по склону. За ним еле поспевали оставшиеся в живых бамула. На плече киммериец нес Скиру.
      Конан пронес ее почти все расстояние до камней, прикрывающих вход в пещеру. Оказавшись вне опасности, он поставил ее на ноги и помчался назад, помогая остальным отступать.
      Это было достаточно просто, ибо ни один пикт не осмеливался пробежать мимо статуи, чтобы приблизиться к пещере. Несколько упрямых лучников все еще продолжали пускать стрелы, но с ослепительными молниями, посылаемыми статуей, им было не справиться.
      Запах пота, прибавившийся к стоявшей вокруг удушливой серной вони и запаху паленого мяса, засвидетельствовал о приближении бамульского отряда. Если было темно, Конан ориентировался по обонянию. Киммериец как раз пропускал в пещеру последнего человека, когда новый взрыв пиктских воплей расколол наступившую тишину.
      - Они что, так никогда и не отступятся от статуи? - поинтересовалась Вуона, пытаясь обхватить рукой Конана за талию. Киммериец заметил, что другую руку она обвила вокруг талии Говинду, который, впрочем, не протестовал.
      - Нет, просто так они не сдадутся, - заметил Конан, мягко снимая руку женщины. - Лучше всего, если мы не будем стоять тут втроем, так близко друг к другу. Мы представляем отличную цель для пиктских лучников. Вполне возможно, что они не все стрелы выпустили в каменного болвана.
      Судя по словам Скиры, пиктам вряд ли приходилось рассчитывать на собственную магию (по крайней мере, этой ночью). Прислушавшись к очередному взрыву пиктских воплей, Конан решил, что к противнику подошло свежее пополнение, так что магия, возможно, была им ни к чему.
      Скира подобралась поближе к камням и прислушалась:
      - Снова подошел клан Змеи. На этот раз со значительными силами. Хотя они и не атакуют. Я думаю... А вот. Слушайте сами.
      Конан услышал какой-то особенный, странный, неравномерный барабанный бой. Пять или шесть инструментов били одновременно. Крики смолкли. Теперь ночь наполнял лишь грохот, испускаемый барабанами и статуей, продолжающей свой кровавый путь там, внизу.
      - Это призыв к переговорам, - сказала Скира. - Думаю, что клан Змеи пообещает воинам клана Совы безопасный отход с этой территории в обмен на союз против нас.
      Конан сплюнул:
      - Гром бы разразил все эти пиктские интриги! И как ты думаешь, сумеют ли они договориться объединить усилия против нас, а возможно, и против статуи?
      Скира ничего не ответила, только придвинулась ближе к киммерийцу. Однако в свете вспыхнувшей молнии он прочитал ответ на ее лице.
      - Кром! Чтоб я в следующий раз полез через Ворота Зла за бабой! Да пропади они все пропадом! - Он посмотрел на Скиру: - Надеюсь, твой папаша понимает, что сейчас он наша единственная надежда?
      - Он сделает все, что боги позволят ему сделать.
      - Тогда нам остается надеяться на то, чтобы боги сегодня ночью явили ему и нам воистину божественную щедрость в этом попустительстве.
      У Скиры сложилось впечатление, что в ее отсутствие Лизениус не сотворил никаких новых заклинаний, за исключением разве что заклинания, касающегося себя самого. Девушку не беспокоили сейчас ни чужие глаза, ни длинные языки. Ей не было дела до того, что станут болтать, когда она встретится с отцом. При ее появлении отец собрал остатки разума, какие еще сохранялись в его мозгу, затуманенном магией, чтобы приветствовать дочь. Он нежно обнял Скиру, но она почувствовала, что тело его холодно, а руки и ноги дрожат.
      - Я рассчитываю освободить нас от пиктов, - сказал Лизениус, - с помощью кристалла Траза...
      - Если это поможет нам, я согласна. Но кристаллом должна воспользоваться я, - ответила Скира.
      - Так ты продолжаешь утверждать, что это женская магия?
      - Я соврала тебе в первый раз, когда сказала, что уверена в этом, ответила она, с трудом глядя отцу в глаза. - Но теперь я и в самом деле уверена, что это правда. Если ты сам попытаешься воспользоваться кристаллом, ты можешь умереть. А если и останешься в живых, то врад ли заклинание сработает.
      - Скира! Когда ты лжешь мне ради моего собственнош блага, почему меня это не удивляет?
      - Возможно, потому, что это не в первый раз. Правда, раньше это случалось ио мелочам, - ответила Скира. Она подняла гдаза, и сердце ее возликовало. Она увидела скупую улыбку на лице отца.
      - Если я не могу воспользовалться кристаллом, то мне придется найти какой-то другой способ подчинить себе статую. Но для этого мне понадобится кровь. И не просто кровь, а кровь воина.
      Конан нахмурился. Это придало его и без того суровому лицу не просто угрожающее выражение. Оно стало страшным. Скира положила руку на плечо отца, как бы упрашивая еще больше не ухудшать ситуацию. Скира знала Лизениуса и знала Конана. Кроме того, мрачное выражение на лице гиганта киммерийца не сулило ничего хорошего.
      - Так почему бы тебе попросту не попросить, скажем, моей крови? произнес Конан удивительно ровным голосом. - Я думал, что чего-чего, а крови статуя получила предостаточно.
      - Но не крови человека, у которого нет , - отозвался Лизениус. - Как бы то ни было, Конан, но я должен попросить у тебя крови, а заодно взмолиться: не проливай в ответ мою кровь. Это не принесет тебе вреда. Разве что случайно.
      - Похоже, колдовство всегда остается грязным делом. Что-то не приходилось мне встречать колдуна или колдунью, которые не лгали бы с удивительной легкостью, лишь бы спасти собственную задницу или добиться того, что им нужно. Скира, а ты что скажешь?
      - Я не знаю, что на это сказать.
      - Я не об этом. Своего отца ты знаешь лучше, чем я.
      - Да, Скира, говори свободно.
      - На твоем месте, Конан, я бы дала кровь.
      Он кивнул, и Скира поняла, что этот кивок равнозначен торжественной клятве.
      - Сколько?
      Лизениус вытащил маленький серебряный кинжал:
      - Столько, чтобы покрыть лезвие этого ножа. Но кровь должна быть из свежего пореза.
      - Давай, Скира, валяй! Режь! - сказал Конан. - Но поторапливайся. Не забудь про пиктов. Эти дети греха могут сговориться в любой момент и напасть прежде, чем мы покончим со всем этим колдовским дерьмом.
      Скира вытащила свой кинжал, проверила на ногте остроту, а затем полоснула киммерийца по руке, поверх царапин и мелких, уже заживших порезов, пересекая с полдюжины старых шрамов. Этот человек, вдруг поняла Скира, повидал в жизни столько войн, участвовал в стольких битвах, сколько с лихвой хватит двоим, если не десятерым.
      Потекла кровь, обычная человеческая кровь. Почему-то Скире думалось, что она должна быть зеленой или игристой, подобно некоторым немедийским винам. Или вообще какой-то необычной. Слишком уж странным, непохожим на обычных людей был гигант киммериец.
      В тот краткий промежуток времени, что прошел между дачей крови колдунам для их колдовских фокусов и очередной стычкой с пиктами, Конан маялся. Все на свете он, наверное, отдал бы сейчас, чтобы упиться насмерть самым дрянным винищем в самой грязной таверне Аграпура. Но поскольку - увы! - это счастье было для него недоступно, Конан от нечего делать решил помочь колдуну. Трое из его людей уже умерли сегодня ночью. Если Совы со Змеями договорятся, то можно будет счесть большой удачей, коли посчастливится уйти, потеряв еще двух-трех человек.
      Потеря толики крови, достаточной, чтобы покрыть лезвие кинжала, вряд ли могла считаться серьезной. В юности Конану приходилось терять примерно столько же всякий раз, когда кнут гулял по его спине.
      Однако назвать свое истинное имя или отдать частицу своего тела колдунам означает дать им безраздельную власть над тобой. Остается надеяться, что Лизениусу не удастся обрести над ним эту власть. А может быть, если и удастся, он не станет ею пользоваться. Но здесь ни в чем нельзя быть уверенным.
      В одном Конан не сомневался - в том, что сможет сразить и Лизениуса, и его ненаглядную доченьку, прежде чем эта парочка начнет превращать его в кого-нибудь. Его или кого-нибудь из бамула. Смерти от руки колдуна он, конечно же, предпочтет более чистую смерть от руки пиктов. Те, по крайней мере, были воинами.
      Грохот пиктских барабанов донесся до пещеры. Прибежал Бовену сообщить, что пикты не отступают, но и не идут вперед. Похоже, они собрались в великом количестве в лесу у подножия холма.
      - Восхитительно! - сказал Лизениус. - Чем больше их здесь сейчас, тем меньше их останется, когда мы отсюда выйдем.
      Бовену перевел взгляд с Лизениуса на Конана, а затем сделал специально для киммерийца знак, принятый у бамула и указывающий на безумие. Конан пожал плечами и вернул в ответ другой бамульский жест: Похоже, этот беззвучный диалог не способствовал поднятию боевого духа Бовену.
      Скира наблюдала за этим представлением, изо всех сил сдерживая улыбку. Конан мрачно посмотрел на нее:
      - Чему ты радуешься, женщина?
      - Да уж, Скира, - встрял Лизениус, - храни величавость, пожалуйста. Тем, кому грозит скорая гибель, пристала величавость.
      Конан не стал спрашивать, кому это надлежит вот-вот умереть. Ничего, скоро все выяснится.
      Но не в его характере было сидеть и дожидаться, пока колдуны, называющие себя его друзьями, выиграют битву за него, Конана. Сама мысль сидеть и ждать неведомо чего была ненавистна киммерийцу. Эта последняя победа должна быть достигнута им самим. Во всяком случае, он должен приложить к ней руку. С его доброго аквилонского меча будет ручьями стекать пиктская кровь. С ЕГО меча, а не с кинжала колдуна.
      Но командир прежде всего должен думать о тех, кто следует за ним. Часто нужды твоих подчиненых оказываются созвучны твоим собственным нуждам. И коль скоро эти люди доверились Конану, то он должен в первую очередь думать именно об их безопасности и об исполнении их желаний. Эту мудрость киммериец постигал в жестокой и грубой школе войны, равно как преподавали ему ее и другие, более цивилизованные учителя. И не последней среди них была Бэлит. Поэтому Конан решил: он будет сидеть и ждать, смиряя свой неистовый гнев. Пусть это и не доставит ему удовольствия.
      Прошло много времени. Ничего не происходило - ни естественного, ни магического. Разве что барабаны пиктов загрохотали еще громче.
      Конан выпрямился. Это уже не было похоже на призыв к переговорам. Нет! Барабаны, похожее подстегивали мужество воинов, готовя их к последней отчаянной атаке. Снаружи по-прежнему гремел гром и темноту равномерно освещали вспышки молний. И в пещере все так же струился колдовской свет. Статуя, похоже, не собиралась останавливаться. Достаточно пиктам обойти ее, и...
      Воздух подернулся знакомой золотистой дымкой, и у входа образовалась золотая воронка, будто какой-то гигант высасывал воздух из пещеры. Поднялся страшный ветер, подхвативший Конана и понесший его к выходу. Киммериец отдался его воле - у него не было выбора. Гигантская сила варвара по сравнению с мощью этого потока была все равно что сила беспомощного младенца против взрослого мужчины.
      Конан сильно ударился о камень, что был подле входа. На мгновение он испугался, что не сможет удержаться и ветер понесет его на открытый склон холма, навстречу пиктам. Но он сумел сесть, прислонясь спиной к камню, и стал смотреть, как из пещеры выносит бамульских воинов. Один за другим они вылетали из устья пещеры и либо находили, подобно Конану, укрытия и ниши, где и оставались, либо попадали в какие-то ямы и выбоины, где воздушный поток не мог их достать.
      Киммериец не осмеливался пошевелиться, чтобы взглянуть, что происходит за камнями. Он видел только, что золотой свет, казалось, поглотил колдовской голубой огонь, что даже ослепительные молнии, бьющие из статуи, потускнели в этом новом свете. Вход в пещеру напоминал теперь зев гигантского горна с расплавленным золотом.
      Каждый из бамула почувствовал то мгновение, когда золотой ветер достиг пиктов. Никто и представить не мог, даже они сами, что подобные вопли могут исходить из человеческих глоток. А тут разом закричали сотни людей. Конан представил себе, как ветер рвет пиктов на части, разрывая их тела в клочья об острые камни, вырывая у них внутренности, волоча по земле, либо давит их, обрушивая на них деревья и булыжники. Но даже и в этом случае вряд ли бы они так вопили.
      Впоследствии киммериец так и не смог сказать, сколь долго продолжался этот страшный крик. Мало-помалу золотой ветер стих и мрак вернулся ко входу в пещеру. Было даже темнее, чем прежде. Со стороны статуи не доносилось ни звука. Осторожно, будто кот, пробирающийся мимо свирепого цепного пса, Конан прокрался дальше за камни, а затем выбрался на склон холма.
      Небо посветлело. Близилось время рассвета. Когда глаза киммерийца привыкли к темноте, он обнаружил, что живых пиктов на склоне нет. Жертвы статуи по-прежнему лежали там, где упали. Теперь это были уже остывшие угли или кучи пепла. Лишь брошенное оружие отмечало места, гае находились живые дикари в тот момент, когда ударил золотой ветер. Сами пикты исчезли.