Лопатин достал какую-то лошадь и погрузил на повозку, как говорят очевидцы, тюки и ящики. С тех пор о картинах не было ни слуху ни духу. Лопатин погиб. Как-то рано утром соседи натолкнулись на его труп у входа на Сенной базар. У старика была прострелена голова. Вот и все. Было решено, что картины уничтожил какой-нибудь фашистский варвар, не зная их подлинной цены. - А что именно было среди этих пропавших картин? - решилась спросить молчавшая все это время Аня. Проценко, считавший интерес к живописи одним из лучших человеческих качеств, доброжелательно посмотрел на нее и прошел к стоящему в углу столу. Он достал из ящика видавший виды кожаный бювар, перебрал хранящиеся в нем бумаги и вытащил одну из них. - Вот смотрите, - положил он перед Аней пожелтевший от времени лист, - это не полные данные, а лишь то, что удалось установить мне. Список был довольно длинный, но Проценко пояснил: - Наиболее ценные вещи подчеркнуты синим карандашом. Видите? Айвазовский, Джулио Романо - ученик Рафаэля, опять Айвазовский, Репин, Венецианов. Словом, кроме найденного Рублева, еще восемь картин, которым цены нет. Надо искать, и искать немедленно. Некоторое время все молчали, потом глухо, как бы неуверенно, заговорил Решетняк: - Если предположить, что Николай действительно спрятал эти картины, то это могло случиться лишь после того, как меня увезли. Иначе я знал бы о них. Погиб Николай в горах Скалистого хребта. Там и надо искать. - Ничего вы не понимаете, подполковник милиции! - вспыхнул Проценко. Николай же пишет: на Тамани. Там и искать. Они долго спорили, но так и не смогли друг друга убедить. Отряд Гудкова был рейдирующим, то есть непрерывно находился в движении. Именно на Тамани он зародился и оттуда с боями прошел в предгорья Главного Кавказского хребта, к так называемым Черным горам и Скалистому хребту. Однако Решетняк отверг предположение, что Гудков оставил ценности на Тамани. Подполковник ссылался на то, что пользовался полным доверием у своего командира и не мог не знать об этом. Потом, какая надобность была прятать ценности, если с Большой землей была постоянная связь и их можно было переправить с первым же самолетом? В крайнем случае можно было шифровкой сообщить обо всем в штаб фронта. Доводы были вескими, но Проценко упрямо не соглашался с ними. Мало ли какие соображения могли быть у Гудкова. Может, он боялся, что самолет собьют, а шифровку перехватят. Не говорил же он Филиппу в целях лучшего сохранения тайны. - Прямо сказано - Тамань, - упорствовал художник, - на берегу Б... Это значит - где-то на берегу лимана Большой Кут или на берегу Бугозского рукава, что впадает в Кизилташский лиман. Скептическое отношение к рассуждениям Проценко не покидало Решетняка. - Ничего себе, точный адресок - либо Большой Кут, либо Бугозский рукав! А по-моему, на берегу Б... - это на берегу реки Белой. - Тьфу! - в сердцах плюнул Проценко. - Я просто не видел такого упрямого человека! Ведь написано же, написано: Тамань. - Да бросьте вы спорить, - начала их успокаивать Ракитина, видя, что опор может перейти в ссору, - что Тамань, что Скалистый хребет - одинаково. И то и другое - это десятки километров. - Верно, - согласился Решетняк и прекратил спор. В его душе шевельнулось сомнение. Ведь совершенно очевидно, что Нижник охотился за кладом Гудкова. А у него были припрятаны карты и Скалистого хребта и Тамани, - Нужно шаг за шагом пройти по следам отряда Гудкова и обследовать все, пошел наконец на компромисс и Проценко. - Игра стоит свеч. - Это почти невозможно, - возразил Решетняк. - Надо искать убийцу. Нет сомнения, что у него есть какие-то ключи к этой тайне. - Ну уж нет, слуга покорный! - снова взорвался Проценко. - Пока вы будете искать, он преспокойно картины заберет и, чего доброго, их за рубеж спро-вадит. Минутку подумав, Решетняк предложил: - Вот что, Грицько. Сегодня в шесть вечера приходи ко мне на работу. Мы к тому времени все обду-маем, а тогда будем действовать.
      ЭКСПЕДИЦИЯ ГОТОВИТСЯ В ПУТЬ
      Работать Проценко уже не мог. Он был слишком взволнован. Его волнение передалось и Ольге. Алла сидела пригорюнившись в уголочке. Лицо у нее было заплаканное. - Пойдем-ка, мать-атаманша, домой, - предложила Ольга, - сегодня я в спектакле не занята. Посижу у вас. Будем с тобой ждать, когда вернется Гриша. - Оленька, скоро ты к нам совсем переедешь? - вдруг спросила Алка. Знаешь, как мы втроем хорошо заживем! Проценко смущенно закашлял и начал перебирать кисти, хотя в этом не было никакой надобности. - Ишь, сваха какая выискалась! - пробормотал он. - Ладно, мать-атаманша, - целуя Аллу в лоб и искоса посмотрев на Проценко, сказала Ольга, - останемся сегодня одни, поговорим с тобой. Может, еще Гриша и не возьмет меня в жены. Откуда ты знаешь? - Ну да, не возьмет! - возмутилась Алла. - Вы Думаете, я ничего не вижу? Ведь он тебя любит. Я же все понимаю. - Тогда и впрямь придется свадьбу играть! - смеясь, сказал Проценко и закружил Алку вокруг себя. Девочка впервые сама заговорила о том, что много раз обсуждали Проценко и Ольга. Одной своей неожиданно вырвавшейся фразой она разрешила все их сомнения. Это было для обоих приятной неожиданностью. Они любили друг друга. Давно была решена их свадьба, но оба не знали, как сказать об этом Алле. Ольга боялась, что девочка, сильно привязавшаяся к своему приемному отцу, будет ревновать его к ней, не захочет признать ее как приемную мать. И вот Алка, сама не подозревая того, одним вопросом изменила судьбу всех троих.
      Проценко пришел около одиннадцати. - Ну что? - бросилась к нему Алла. Он устало опустился на диван и снял очки. - Будем искать. Произнес тихо, спокойно и вдруг взорвался: - Сами будем искать! И найдем, черт их побери! Найдем без всякой милиции. - Гриша, ну что ты кричишь! - укоризненно сказала Ольга. - Расскажи толком. - Когда ты идешь в отпуск? - немного успокоившись, спросил он. Озадаченная таким вопросом, Ольга пояснила, что театр закрывается через неделю, но она будет свободна уже через три дня, так как не занята в спектакле, которым закрывается сезон. - Ты можешь отменить свою поездку на Урал? - Могу, - все больше недоумевая, ответила Ракитина. - Я, правда, уже купила туристскую путевку, но ее в любой момент можно сдать обратно. - Очень хорошо. Тогда мы совершим свадебное путешествие по Таманскому полуострову. - Гришенька, - чуть не плача, взмолилась Алка, - расскажи ты толком все по порядку! И Проценко рассказал. ...Решетняк провел его к начальнику краевого управления милиции. Кроме самого хозяина кабинета, здесь сидели еще майор государственной безопасности и молодая женщина в коричневом форменном костюме с погонами советника юстиции. Это был тот самый прокурор, с которым Проценко разговаривал по телефону. Решетняк представил ей Проценко - Очень рада, Григорий Анисимович, - познакомиться с вами лично, улыбнулась она. - Что же, перейдем прямо к делу. Хозяин кабинета протянул Проценко лист бумаги. - Вот здесь, - пояснил он, - напечатан сохранившийся текст посмертного письма Гудкова. Мы долго обсуждали все возможные версии того, что могло быть написано еще. То есть, что стерлось в надписи. Чернилами вписан текст, который нам четверым кажется наиболее правдоподобным. Но далеко не все пробелы мы заполнили, так как многому не можем найти объяснения. Проценко прочел: "Другого выхода нет. Самое ценное удалось спрятать. Клад огромной ценности, чтобы обнаружить его, ищите решетку. Спрятано на Тамани в местах нашего лагеря. Ищите решетку. Тогда все станет ясным. Партизаны дарят клад Родине... коридоре... на берегу Б... долг художника и моего друга Проценко. Нашедшего книгу прошу сообщить ему о моем завете". - Значит, вы согласны со мной, что спрятанное нужно искать на Тамани? спросил Проценко. Ответил майор государственной безопасности: - Видите ли, товарищ Проценко, все здесь очень запутанно и непонятно. Подполковник Решетняк остался при своем мнении: он считает, что искать нужно в том районе, где погиб Гудков. То есть в хребте Скалистом, в Черных горах или даже в горах Главного Кавказского хребта. Мы же трое не согласны с ним. Все-таки факт остается фактом: написано слово "Тамань", К чему оно, если речь идет о какой-то другой местности? Проценко считал, что нужно тщательным образом осмотреть на Тамани временные стоянки отряда Гудкова. Как он предполагал, решетка, о которой писал Гудков, была звеном церковного забора. По всей видимости, под этой решеткой хранились дополнительные указания о том, где искать картины. Но что означает, упоминаемый в письме "коридор"? Можно было предположить, что решетка или картины находятся в каком-то коридоре. Тогда надо вести поиски в городе или поселке. После небольшого пропуска шел текст: "на берегу Б..." Григорий Анисимович считал, что это либо берег лимана Большой Кут, либо берег впадающего в Кизилташский лиман так называемого Бугозского рукава, старого русла Кубани. Иначе толковал эти слова подполковник Решетняк, никак не соглашавшийся с предположением, что Гудков спрятал картины на Тамани. По его мнению, "на берегу Б" означало на берегу реки Белой. В нижнем или даже хотя бы в среднем течении Белой Гудков оказаться не мог, следовательно, речь шла о верховьях реки. Вот тут-то и была загвоздка: ни на болотистых берегах лимана Большой Кут, ни на берегах Бугозского рукава, так же как и находящихся на высоте двух с половиной тысяч метров верховьях Белой, нет и не было никакого жилья. Где же тогда искать коридор? Все собравшиеся, кроме Проценко, считали совершенно пустой затеей поиски на местах многочисленных партизанских стоянок. По их мнению, нужно было приложить все силы к тому, чтобы как можно быстрее разыскать убийцу Нижника, который, по всей вероятности, что-то знал о вещах, спрятанных партизанами. В конце концов художник предложил на свой риск и страх организовать поиски пропавших картин. А милиция и прокуратура пусть занимаются своим делом и ищут преступника. Им и карты в руки. Начальник краевого управления милиции одобрил это предложение. - Вот что, товарищ Проценко, - сказал он, подумав, - все мы советские люди, все заинтересованы, чтобы принадлежащие нашему государству культурные ценности были разысканы. Поэтому давайте искать каждый по-своему. Кто бы ни нашел - государство, народ выигрывают. Мы будем искать убийцу, но мне бы хотелось помочь и в ваших поисках. - Со средствами утрясем, - продолжал полковник. - Я и прокурор - депутаты краевого совета. Если понадобится, поставим вопрос на исполкоме. Деньги будут. Я вам дам свою машину, так что подвезете на машине продукты и снаряжение. Горючим даже снабдим. Подыскивайте людей для экспедиции. - Хорошо, - согласился Проценко. - А относительно средств, я думаю, что для такого дела и Союз художников, и краевое управление культуры, и картинная галерея деньги найдут любые. Да, наконец, и я на днях получил солидную сумму за свою картину, взятую в Третьяковку. Пообещав через день сообщить, кого он берет с собой и когда предполагает выехать, Проценко распрощался. Они вышли вместе с Решетняком. - А все-таки, Грицько, напрасно ты едешь на Тамань, - сказал на прощание Филипп Васильевич: - искать нужно где-то в Скалистом хребте. - Вы-то, положим, вообще предпочли не искать, - окрысился Проценко. Машину дали, и на том спасибо. Ищите уж своих жуликов, а картины как-нибудь и без вас найдутся. - Ну, дай бог нашему теляти волка поймати, - спокойно ответил Решетняк. Буду только рад, если найдешь.
      Обо всем этом и рассказал Проценко Ольге и Алле. - Конечно, я еду с тобой, Гриша, - выслушав его, сказала Ракитина. - Бог с ним, с Уралом. Когда-нибудь в другой раз съезжу туда. - Ты не думав, Оленька, Тамань интересное место. Древнейшие славянские земли. Тмутараканское княжество... Вообще там есть что посмотреть... - Да что ты меня агитируешь, чудак! - засмеялась Ракитина. - На Тамани мне бывать не приходилось, и я с удовольствием поеду, тем более с тобой вдвоем. Да ведь и машину мне придется вести. - Как это - вдвоем?.. - не на шутку возмутилась. Алка. - Я тоже еду. - Ой, прости, мать-атаманша! Не вели казнить; вели миловать. Конечно, ты тоже едешь. Это лучше всякого лагеря будет. Аллу извинения Ольги вполне удовлетворили, и она не без заднего умысла мечтательно проговорила: - Вот еще если б Шурика Бабенко с собой взять... - Перестань, пожалуйста, выдумывать глупости! - оборвал ее Проценко. Делом будем заниматься, а не играть в казаков-разбойников. Хватит тебя одной. К удовольствию Алки, за Шуру вступилась Ольга. - Не понимаю твоего раздражения, Гриша, - сказала она. - А почему бы не взять мальчика? Если только мать позволит. Парнишка дисциплинированный, крепкий. Почему ты думаешь, что в таком деле, как поиски какой-то решетки, он будет менее полезен, чем я или ты сам? А по-моему, как раз можно взять Шуру. - Ну, как знаешь, - махнул рукой Проценко, - только уж избавь меня от объяснений с его матерью. - Хорошо, - покорно согласилась Ольга, - я поговорю с ней сама. Алка ликовала. Она сомневалась, что Магда Феликсовна легко согласится отпустить от себя сына, но против таких объединенных сил, как Шура, Ольга и сама Алка, ей вряд ли устоять. - Кто еще поедет? - спросила Ольга. - Завтра у нас как раз заседание правления отделения Союза художников, ответил Проценко, - я сделаю сообщение о находке иконы Рублева и об организации поисков других пропавших картин. Я думаю, что желающие принять участие в поисках найдутся. Нужен один-два человека.
      Художники, собравшиеся на заседание, с неподдельным интересом выслушали рассказ Проценко. До этого они все. уже побывали в картинной галерее и осмотрели шедевр великого Рублева. Быстро был решен вопрос об отпуске средств на экспедицию по розыску пропавших картин. Поехать с Проценко на Тамань вызвался художник Максим Жмуркин. Проценко был искренне этому рад. Жмуркин появился на Кубани года три назад. Пробовал себя в живописи, в графике, в скульптуре, но все безуспешно. Товарищи объясняли его неудачи отсутствием хорошей школы. Проценко же был глубоко уверен, что корень зла просто в отсутствии способностей. Школы у Жмуркина действительно не было. Он учился до войны в художественном училище какого-то маленького городка не то в Сибири, не то на Урале. После войны он в училище не вернулся. Художник Гаев, желчный и сварливый старик, однажды едко заметил: - Вам и не стоило, Максим Семенович, возвращаться в училище. Видно, оно уж очень захудаленькое. Вы о нем никогда и не вспоминаете. Жмуркин захохотал и совершенно спокойно ответил: - Вы, товарищ Гаев, раньше только в моих художественных способностях сомневались, а сегодня и в умственных усомнились? Конечно, учись я в Репинском институте или в школе Сурикова, так вернулся бы после войны в alma mater*. Все засмеялись и долго спорили, что лучше: учиться в слабом училище или достигать высот мастерства самоучкой, раз уж не удалось попасть в руки настоящих учителей. Григорий Анисимович не любил бесталанных людей в искусстве, резонно считая, что где-либо на другом поприще они были бы более полезны. То, что Максим Жмуркин бесталанен, для него было очевидно. Тем не менее как человек он ему нравился. Он был веселым, общительным, никогда не обижался на критические замечания, даже самые суровые. Крепкий, выносливый, на все руки мастер, в экспедиции он мог стать незаме-нимым. Кроме того, на фронте он был шофером и теперь в паре с Ольгой мог бы вести машину. Чтобы отправиться с Проценко, он даже отказался от очень заманчивой творческой командировки в Ленинград, кото-рой давно добивался. - Знаете, Григорий Анисимович, - уговаривал он Проценко после заседания, давайте больше никого не брать с собой. Вы, я, Ракитина да двое ребятишек. Вполне достаточно. Зачем обязательно много народу? В машине не уместимся. Да и чем меньше людей, тем порядку больше. Проценко не возражал. Шура Бабенко, как и следовало ожидать, встретил известие о том, что его берут в экспедицию на Тамань, восторженно. Кто в пятнадцать лет не мечтает о путешествиях? А тут даже не просто путешествие, а поиски таинственного клада. Однако мать не разделяла его восторгов. Услышав о предполагаемой поездке, она запретила Шуре выходить из дома и пошла объясняться с Проценко. Григория Анисимовича она не застала, и ее натиск выдержала Ольга. Магда Феликсовна говорила, что не допустит, чтобы ее мальчика сбивали с толку. Он должен провести лето в санатории, а не в каких-то лиманах, где он обязательно простудится, заболеет малярией, ревматизмом и воспалением легких. Не теряя самообладания, Ольга начала терпеливо убеждать Магду Феликсовну. Алла лучше Ракитиной знала мать Шурика и поэтому не питала надежды на успех переговоров. Она незаметно выскользнула из комнаты и бросилась к Шуре. Он был настроен самым решительным образом. - Алка, нужно достать рублей десять денег. У меня нет, а мать не даст. - Зачем? - деловито справилась Алла. - Пошлю телеграмму отцу. Он поможет. - Пиши, - распорядилась Алла. У меня есть десять рублей. Отец Шуры Бабенко был майором-пограничником. Забрать к себе жену и сына он не мог. От ближайшего селения, где была школа, заставу отделяло пятьдесят километров труднопроходимых горных троп. Шура очень любил и уважал отца и во всех серьезных вопросах обращался к нему за помощью и советом. Авторитет отца был непререкаем и для матери. Телеграмму пришлось написать длинную, и, посчитав слова, Шура загрустил. Слишком много на нее нужно было денег. Однако поехать в такое интересное путешествие очень хотелось, и он решил пойти на жертвы. - Знаешь что, Алка? Ты возьми у Ольги или у Григория Анисимовича денег взаймы До завтра. А я продам голубей или боксерские перчатки, что подарил отец в последний приезд, и отдам долг. - Глупости! - запротестовала Алла. - Ты просто не знаешь Ольги. Если моих денег не хватит, Оля добавит. Да и Гриша мне никогда не откажет. Это же для дела, а он и на стадион и на мороженое всегда дает, даже если я не прошу. Они еще раз перечитали пространную телеграмму. По их подсчетам, им не хватало восьми рублей. Ольга дала ребятам денег не на простую, а на срочную телеграмму Когда Алла вернулась с почты, она застала у себя расстроенного Лелюха. От Шуры он узнал о предстоящей поездке. Сквозь слезы Васька взывал к справедливости. По его несвязным словам получалось, что если бы не он, Василий Лелюх, то и "Три мушкетера" не были бы куплены в букинистическом магазине - это он отстоял книгу от посягательств смахивающего на цыгана жулика, - и дальнейшее разграбление квартиры Проценко не было бы предотвращено. Наконец, кто, как не он, беседовал с московским профессором-криминалистом? Словом, во всем этом деле с розыском пропавших картин Васька отводил себе немаловажную роль... И именно его, столь заслуженного в делах человека, не берут в экспедицию! Где же справедливость? Рассматривая зареванную толстую Васькину физиономию, Ольга заливалась хохотом. На Ваську это не производило ни малейшего впечатления. Возмущенная Алла обрушилась на него. - Кому нужен такой рева, - говорила она, - да еще такой неисправимый враль и хвастун? Я девчонка, а когда я плачу? Когда? Конечно, так вот, публично, и Васька давно уже не ревел, но он никогда и не был так обижен, как сейчас. В какие-нибудь несколько минут Алла опровергла все Васькины доводы, и ему ничего не оставалось, как перестать реветь и перейти на просительный тон. Однако и это не помогло. Непримиримая мать-атаманша заявила, что пусть Лелюх сначала исправится, а тогда уж думает о дружбе с настоящими казаками. Ольга продолжала смеяться, и вконец расстроенный Васька вынужден был удалиться. Вскоре прибежал сияющий от радости Шура. Мать получила срочную телеграмму отца, в которой тот принимал сторону сына и сообщал о денежном переводе на приобретение необходимых для него вещей. Наконец пришел возбужденный Проценко. Он рассказал о результатах совещания художников. Ольга и Алла не разделяли его радости по поводу участия в экспедиции Максима Жмуркина. Ракитиной он не нравился своей развязностью, а Алла не любила Жмуркина, сама не зная почему. Однако обе согласились, что такой сильный человек, как Жмуркин, да еще к тому же шофер и охотник, будет очень полезен в походе. Было решено, что они выедут через три дня. Ракитина собиралась уходить на спектакль, когда пришла мать Васьки, Анна Алексеевна. - Я к вам, Григорий Анисимович, - заговорила она, сев на предложенный ей стул, и обернулась к навострившим уши ребятам: - Алла, Шура, пойдите немного погулять во дворе. - Ослушание было невозможно. Анна Алексеевна была учительницей, у которой в первых классах училась Алла. Как не подчиниться? Ребята вышли. На улице крутился Васька. - Жаловаться мать прислал? - сурово спросила Алла. Однако она ошиблась. Анна Алексеевна пришла не жаловаться. Хотя речь шла именно о Васе. - Один он у меня, - грустно говорила Анна Алексеевна, - отец умер, когда ему еще трех не было. А я его избаловала. Все жалела - сирота, дескать, кроме меня пожалеть некому. Непростительно, конечно, для учительницы, да что поделаешь. А теперь вот сама вижу - неплохой мальчишка, а много дрянненьких черт в характере есть. Вот, пока не поздно, нужно их выправить. Возьмите его с собой, Григорий Анисимович. - Хорошо, Анна Алексеевна, - согласился Проценко. - Машина большая, шестиместная, нас взрослых трое, будет трое и ребят. Уместимся. Вообще лишний человек, пусть хотя бы и мальчишка, не помешает. Мать Васьки обрадовалась: - Алла и Шура ребята хорошие, около них и мой будет стараться. Пример сила великая. А вы с ним построже. Не давайте лодырничать. На дворе, столкнувшись с ребятами, она успокоила Ваську: - Берут, берут тебя! - И, погрозив пальцем, добавила: - Только смотри, это не прогулка. Там дела много будет. Она пошла домой. - А что же, - разглагольствовал Васька, - я много могу пользы принести. Могу быть поваром. Я знаете как здорово готовить умею! - Самое для тебя подходящее дело кашеварить, - насмешливо отозвалась Алла. - Да, только все голодные будут оставаться, - добавил Шура: - он же, пока сготовит, все сам слопает. Трунили они над Лелюхом просто по привычке, а не со злости. Оба они привыкли к Ваське и были рады, что он тоже едет.
      Было поздно, и Проценко уже собирался ложиться спать, когда неожиданно зазвонил телефон. Григорий Анисимович, недоумевая, поднял трубку. - Художник Проценко? - услышал он мужской голос. - С вами будет говорить секретарь крайкома партии товарищ Рябцев. - Григорий Анисимович, извините, что так поздно звоню. Дело не терпит. Я только что разговаривал с Москвой и докладывал о предпринятых вами первых шагах по розыску пропавших полотен. Пожалуй, только сейчас Проценко до конца понял, за какое важное дело он берется. Как бы отвечая на мысли художника, Рябцев сказал: - Мы все придаем исключительное значение этим поискам. Исключительное! Несколько практических во-просов. Кого вы еще берете в экспедицию? Не нужно ли вам помочь людьми? Проценко рассказал о Ракитиной и Жмуркине. Потом сказал, что берет с собой Аллу, дочь того самого Гудкова, который спрятал картины. Подумав, он сказал и об остальных двух членах экспедиции. - Брать в группу еще людей, по-моему, нет смысла. Правильнее было бы организовать несколько поисковых партий, но их нужно составлять из людей, знающих местные условия. - Хорошо, - согласился Рябцев, - утром вы получите приказ начальника управления культуры, утверждающий состав вашей экспедиции. С завтрашнего же дня артистка Ракитина откомандировывается впредь до особого распоряжения в состав экспедиции. Кстати, - вдруг саркастически заговорил секретарь крайкома, - с каких это пор советский художник Проценко считает, что розыск пропавших художественных ценностей есть его личное дело и может волновать лишь его? На недоуменный вопрос Проценко Рябцев ответил, что имеет в виду желание художника взять все расходы по экспедиции на себя. - Средств будет отпущено столько, сколько нужно. Это дело государственное. Утром зайдете в краевое управление культуры и получите на всех едущих командировки. Краевое управление милиции выделяет машину? Возьмите. Иначе ни за что обидите товарищей. Крайком выделяет вторую машину. Очень удачно, что два члена экспедиции имеют шоферские права. Что касается ребятишек... Рябцев на минуту замолчал и вдруг засмеялся молодым, заразительным смехом: - Вы ведь знаете, я старый комсомольский работник. Человек пристрастный. Хорошие ребята? Берите. Благословляю. В поисках ребята могут быть еще полезнее взрослых. Они пролезут там, куда взрослому даже в голову не придет заглянуть. Секретарь крайкома дал еще несколько советов и указаний, сказал, что завтра утром в краевом управлении культуры будет готов приказ об экспедиции, который пришлют Проценко на дом, и, еще раз извинившись за поздний звонок, пожелал счастливого пути. Заснуть Проценко уже не мог. Он заглянул в комнату дочери. Положив, по привычке, ладонь под щеку, Алка крепко спала. Очевидно, ей снилось что-то хорошее, так как ее веснушчатую мордочку то и дело озаряла блаженная улыбка. Проценко, возбужденный только что состоявшимся разговором, чувствовал, что ему все равно не уснуть, и пошел на кухню подогревать чай. Рано утром пришел приказ. Проценко внимательно прочел его. В крайкоме партии и управлении культуры продумали все организационные стороны экспедиции. Один пункт приказа вызвал у него улыбку. "Утвердить начальником экспедиции тов. Проценко, членами экспедиции: тт. Ракитину, Жмуркина, Гудкову, Бабенко и Лелюха". Он представил себе физиономии ребят, когда они будут это читать. Алла, узнав о приказе, метнулась к двери, но Проценко вовремя поймал ее. - Ты что, сумасшедшая, опять соловья-разбойника изображать - весь дом будоражить своим атаманским посвистом? - Верно, - согласилась Алла. - Тогда я побегу за ребятами. Свистнув Соколу, Алка вместе с ним умчалась. Она подошла к одному из окон первого этажа и тихонько постучала. Сразу же высунулась голова Шуры, Он понимающе закивал и скрылся, Не дожидаясь, пока выйдет Шура, Алла бросилась к раскрытому окну квартиры Лелюха. Здесь можно было не опасаться. - Анна Алексеевна, - спросила она, - Вася встал? - Встает, - откуда-то из глубины комнаты отозвался голос учительницы. - Пусть быстрее бежит. На нас специальный приказ есть. На меня, Шуру и Ваську! Когда мало что понявшая из этой тирады Анна Алексеевна подошла к окну, Алки уже и след простыл. Нужно отдать должное Ваське, что он хоть и вовсе ничего не понял из слов Аллы, но на этот раз мгновенно оделся и даже не схватил со стола пирожок. В дверях они столкнулись с Ольгой. Приказ, вернее тот пункт, где были их фамилии, ребята прочли раз пять подряд. - Вот видите, - высокомерно заявил Васька и, торжественно выпятив живот, выплыл из комнаты, - я - же вам говорил! Проценко и Ракитина прыснули. Алка сокрушенно всплеснула руками, а Шура передразнил: - "Я же вам говорил"! Он говорил! Вот балаболка-то! Но у Шуры тоже зашевелилось горделивое чувство. - Вот что, члены экспедиции, - заговорил Проценко, - в одиннадцать утра всем быть здесь - пойдем в краевое управление культуры за командировками. - И мы? - удивленно и радостно спросила Алла. - Ну как же без вас обойдется! - засмеялся Проценко. - Раз уж министр приказал, тут ничего не поделаешь. Вместе с Проценко или по его поручению Алке не раз приходилось бывать в управлении культуры. Она здесь всё и всех знала, поэтому чувствовала себя совершенно спокойно. Шура волновался. Он впервые попал в большое учреждение не в качестве сопровождающего отца или мать, а самостоятельно. Васька же был горд и напыщен, как индюк ярким весенним днем. Даже знакомясь с начальником управления культуры, который захотел взглянуть на ребят, он еле процедил сквозь зубы: - Лелюх. - Наш шеф-повар, - пояснила, улыбаясь, Ракитина. Ребята сидели на стульях, расставленных вдоль стены, и слушали разговоры взрослых. Говорили о том, каким образом экспедиция будет снабжаться бензином, какие продукты надо захватить с собой, а какие можно брать на месте, о состоянии дорог на Тамани. Об обмундировании. Особого интереса для них эти прозаические вещи не имели, и все трое с облегчением вздохнули, когда беседа наконец была окончена. - Теперь проходите, товарищи, в бухгалтерию, - распорядился начальник управления культуры, - получите командировки и все, что положено. В малюсенькой комнатке бухгалтерии мог поместиться лишь один посетитель. Первым, как начальник экспедиции, зашел Проценко. Он задержался довольно долго, так как, кроме командировки, получал еще деньги под отчет на текущие расходы экспедиции, документы на бензин, накладные в кладовую на получение кое-каких вещей. Выйдя, Проценко вместе с Ракитиной и Жмуркиным начали разбирать эти документы, решая, какое из дел кто возьмет. Меж тем из комнатки бухгалтерии позвали: - Входите! Кто там есть из экспедиции художника Проценко? Видя, что взрослые заняты, Васька направился в бухгалтерию. - Кто там из экспедиции? - не обращая никакого внимания на Ваську, крикнула немолодая женщина в очках. - Входите! - Я уже вошел, - вежливо заметил Васька. - Моя фамилия Лелюх. - Очень хорошо, - ответила ему женщина в очках. - Найди побыстрее папу и пошли его ко мне. Ты тоже едешь? - Не тоже, - невозмутимо заметил Васька, - а обязательно еду. По приказу. Я Лелюх. - Мальчик, мне некогда с тобой возиться! - рассердилась женщина в очках и, услышав в коридоре голос Проценко, позвала: - Григорий Анисимович, что это за ребенок? Возьмите его, пожалуйста, отсюда! - Она ворчливо добавила вполголоса: - Ох, уж эти художники и актеры, обязательно детей с собою приведут! У нас в конторе промкооперации никогда ничего подобного быть не могло. Проценко подтвердил, что Васька именно и есть тот Лелюх, о котором говорится в приказе по краевому управлению культуры. - Что, брат, не верят? - похлопал он по плечу возмущенного Ваську. Выдавайте, Муза Ивановна. Дама в очках возмущенно поджала губы: - Расписывайся. Васька расписался. Его обидчица передала ему бумажку, на которой была крупная надпись "Командировочное удостоверение", и довольно большую пачку денег. - Следующий! - крикнула она. Шуре и Алле она уже не сказала ни слова, лишь безмолвно тыкала высохшим пальцем с длинным ногтем в то место, где нужно было расписаться. - Зачем мне столько денег? - недоумевал Шура и наконец нашел выход. Он положил в карман десять рублей, а остальные протянул Ракитиной: Возьмите, пожалуйста, тетя Оля. Это же для дела. Если что нужно, вы и будете тратить. - И мои, Оля. В общий котел, - сказала Алла. Ракитина положила деньги ребят в свою сумку. "Действительно, еще глупостей натворят", - подумала она. Тяжело вздохнув, протянул без всяких слов свои деньги и Васька. "Общий котел" ему никак не улыбался, но предсказание его матери о великой силе примера уже сбывалось. Он чувствовал, что иначе поступить не может. Тут же, в управлении, договорились, кому что делать дальше. Жмуркин и Ольга отправились принимать машины. Алла пошла домой. Она должна была собрать в дорогу вещи свои и Проценко и подготовить все необходимое для этюдов: складной мольберт, краски, кисти и другое.