Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Роберт Хайнлайн. Собрание сочинений - Дорога доблести

ModernLib.Net / Фэнтези / Хайнлайн Роберт Энсон / Дорога доблести - Чтение (стр. 2)
Автор: Хайнлайн Роберт Энсон
Жанр: Фэнтези
Серия: Роберт Хайнлайн. Собрание сочинений

 

 


      Свои планы я обсудил с первым сержантом, который отвечал за дембель. Он покачал головой:
      - Эх ты, бедолага!
      Почему? Да потому, что Гордону не полагалось никаких ветеранских привилегий. Оказалось - я вовсе и не ветеран. И шрам мой ничего не стоил, и то, что я укокошил людей в стычках больше, чем их можно загнать в... а, неважно куда! Оказывается, эта война вовсе на являлась войной, и Конгресс до сих пор не принял закона, предоставляющего "военным советникам" льготы для получения образования.
      Думаю, виноват я сам. Просто всю жизнь слышал о ветеранских привилегиях... Господи, да я сам сидел на одной скамейке в химической лаборатории с парнем, который собирался окончить колледж с их помощью.
      Сержант отечески напутствовал меня:
      - Не пыли, сынок. Езжай домой, поступи на работу и обожди годик. Не иначе как они примут закон и придадут ему обратную силу, это уж точно. А ты еще молодой.
      Вот я и оказался на Ривьере, в штатском, задумав надышаться воздухом Европы, пока не пришло время закругляться и возвращаться домой. Гейдельберг накрылся... Мое жалованье, вернее тот остаток, что я не успел спустить в джунглях, плюс деньги за неиспользованный отпуск, плюс выигрыш в покер составляли сумму, которой хватило бы на первый год учебы в университете. А вот до получения степени эти деньги никак нельзя было растянуть. Я ведь рассчитывал, что буду жить на ветеранские дотации, а наличность послужит своего рода страховкой.
      Мой пересмотренный план был ясен. Попасть домой, во всяком случае до начала учебного года. Наличные денежки разойдутся на оплату жилья и пансиона у тетки с дядей, следующее лето где-нибудь подработать и вообще держать нос по ветру. Опасность попасть в армию мне больше не угрожала, так что способы одолеть последний курс колледжа должны были подвернуться, хотя стать герром доктором мне уже не светило.
      Колледж, однако, открывался только осенью, а сейчас было лишь начало весны. Поэтому я решительно настроился на знакомство с Европой, прежде чем приложить зубы к граниту науки. Другого такого случая могло и не подвернуться.
      Была и еще одна причина, чтобы отложить отъезд - те самые билеты. Подходило время жеребьевки лошадей. Ирландский тотализатор начинается как лотерея. Сначала продаются билеты в количестве достаточном, чтобы обклеить ими Центральный вокзал в Нью-Йорке. Ирландские больницы получают 25% выручки, так что они единственные, кто выигрывает наверняка. Незадолго до скачек начинается жеребьевка. Лошадей два десятка. Если твой билет не выиграл лошади, то цена ему, как листу оберточной бумаги (хотя какие-то утешительные призы есть и для этой категории). Если ты "получил" лошадь, это еще не значит, что ты выиграл. Некоторые из этих лошадей, может, и до старта не доберутся, а из тех, что выйдут на старт, большая часть приплетется в хвосте. Тем не менее любой билет, "выигравший" лошадь, даже если она, по общему мнению, способна только доковылять до стойла, теперь приобретает на весь период между жеребьевкой и скачками цену в несколько тысяч долларов. Сколько именно тысяч - уж это зависит от рейтинга лошади. Но цены высоки, ведь и самая плохая лошадь, как известно, чудом может прийти первой.
      У меня было 53 билета. Если хоть один из них "выиграет" лошадь, я получу столько, что мне хватит на Гейдельберг. И я остался до жеребьевки.
      Европа - дешевое местечко. Молодежное общежитие - роскошь для парня, вернувшегося из "райских" кущ Юго-Восточной Азии. Даже Французская Ривьера не так уж недоступна, ежели найти к ней правильный подход. Я не стал снимать апартаменты на La Promenade des Anglais<Английская набережная (фр.)>, а снял крошечную комнатку четырьмя этажами выше и двумя километрами дальше набережной, да еще с общими "удобствами". Конечно, в Ницце есть роскошные клубы, но их вовсе не обязательно посещать, поскольку на пляжах стриптиз ничуть не хуже, чем в клубе, да еще бесплатно. Я не понимал этого высокого искусства до тех пор, пока не увидел, как юная француженка снимает платье и натягивает бикини на глазах у обывателей, туристов, жандармов и собак (не говоря уж обо мне), и все это никак не нарушает снисходительных французских норм, относительно "неприличного обнажения". Ну, разве что чуть-чуть нарушает.
      Сами же по себе пляжи ужасны. Галька и камни. И все-таки камни лучше, чем грязная жижа джунглей, так что я, натянув плавки, любовался стриптизом и совершенствовал загар. Была весна, туристский сезон еще не начался, народу было мало, зато солнце грело и никаких дождей не предвиделось. Я валялся на солнце, чувствовал себя почти на небесах, а моим единственным приобретением был арендованный в "Американ Экспресс"<Крупная американская туристическая фирма.> почтовый ящик, куда мне клали парижские издания "Нью-Йорк Геральд Трибюн" и "Старз энд Страйпз"<"Звезды и полосы". Американская газета военно-патриотического толка.>.
      Я бегло проглядывал страницы, где сообщалось, как бездарно наши правители руководят миром, затем пробегал известия о событиях на "невойне", которую так недавно покинул (о ней писали мало, хотя нам и вдалбливали, что мы "спасаем цивилизацию"), а потом обращался к более стоящим делам: информации об Ирландском тотализаторе или надеждам, что "Старз энд Страйпз" развеют дурной сон, будто мне отказано в привилегиях на получение образования.
      В конце шли кроссворды и личные объявления. Я всегда внимательно перечитывал этот раздел, позволяющий заглянуть в чужую частную жизнь. Например: "М. Л. позвонить Р. С. до полудня. Деньги". Информация к размышлению - кто кого надул и кто получит денежки!
      Вскоре я нашел возможность вести еще более дешевый образ жизни и при этом любоваться еще лучшим стриптизом. Слышали когда-нибудь об Иль дю Леван? Это островок у побережья Ривьеры между Марселем и Ниццой, очень похожий на Каталину. На одном конце острова - деревушка, на другом - ВМС отгородили кусок земли для своих ракетных установок. Все остальное - холмы, пляжи и гроты. Автомобилей нет, нет даже мотоциклистов. Людям, которые сюда приезжают, хочется забыть об остальном мире.
      За десять долларов в день тут можно жить так же хорошо, как за сорок в Ницце. Можно заплатить пять центов в сутки за место для палатки и еще один доллар тратить на еду, что я и делал, а если надоест готовить самому, то тут полно дешевых и приятных ресторанчиков.
      На острове, как мне кажется, не действуют никакие стесняющие людей правила. Хотя, погодите, одно ограничение есть: перед въездом в деревушку висит объявление "Le Nu Integral Est Formelement INTERDIT" ("Полная обнаженность категорически запрещена"). Это означает, что все мужчины и женщины, прежде чем выйти на деревенскую улицу, должны нацепить на себя треугольную тряпочку - cache-sexe<Плавки или бикини (фр.)>. В других же местах, то бишь в кемпингах и на пляжах, никто ничего не обязан надевать, да и не надевает.
      Исключая отсутствие автомобилей и одежды, Иль дю Леван ничуть не отличается от остальной французской провинции. Тут не хватает пресной воды, но французы ее не пьют, а купаться можно в Средиземном море, после чего покупают на франк пресной воды, с помощью которой смывают морскую соль. Садитесь на поезд в Ницце или в Марселе, сходите в Тулоне, берете билет на автобус до Лаванду, а потом - на катере (час с небольшим) до Иль дю Леван, после чего можете отбросить всякую заботу о своей одежде.
      Я обнаружил, что могу покупать вчерашний номер "Геральд Трибюн" в деревне, прямо там же ("Аu Minimum", Mme Alexandre")<"До минимума", мадам Александра.">, где я арендовал палатку и другие туристские принадлежности. Провизию я закупал в "La Brise Marine"<"Морской бриз" (фр.)>, а лагерь разбил над La Plage des Grottes<Пляж у гротов (фр.)> возле самой деревушки. Там я и обосновался, давая отдых нервишкам, а глазам - наслаждение местным стриптизом.
      Есть люди, которые не считают женщину венцом божественного творения. Они - "выше секса", им следовало бы родиться устрицами. А по мне, приятно смотреть на любую женщину (даже на шоколадных крошек, хоть они меня и отпугивали). Вся разница в том, что на одних смотреть приятно, а на других - очень приятно. Некоторые толстоваты, другие - худощавы, одни молоденькие, другие - постарше. Некоторые выглядят так, будто только что вышли из "Folies Bergeres"<"Фоли Бержер" - одно из известнейший парижских кабаре.>. С одной из таких я познакомился и оказалось, что близок к истине - это была шведка, работавшая "nue"<Актриса стриптиза.> в одном из парижских кабаре. Она со мной практиковалась в английском, я с ней - во французском, она обещала меня накормить настоящим шведским обедом, когда я приеду в Стокгольм, а я готовил ей обеды на спиртовке, мы напивались vin ordinaire<Дешевое местное вино.>, и она требовала, чтобы я рассказал, откуда у меня шрам, так что приходилось что-то выдумывать. Марьятта была прекрасным лекарством для солдатских нервишек, и я огорчился, когда ее отпуск истек.
      А стриптиз все длился. Спустя три дня после отъезда шведки я сидел на Гротто-бич, облокотясь на скалу, и решал кроссворд, как вдруг почувствовал, что глаза у меня разъезжаются в разные стороны в тщетном усилии оторваться от самой великолепной женщины, какую я когда-либо видел.
      Женщина или девушка - не знаю. С первого взгляда я дал ей лет 18-20, но потом, когда взглянул на ее лицо вблизи, она показалась мне не то 18-летней, не то 40-летней, а может и 140-летней. Она обладала безупречной красотой, которая не зависела от возраста. Ну, как Елена Прекрасная или Клеопатра. Вполне возможно, что это и была Елена Прекрасная, так как Клеопатрой она быть не могла, это точно - та, как известно, рыжая, а эта яркая натуральная блондинка. Кожа у нее была золотистой, как корочка у свежеподжаренного гренка, причем на теле ни следа от бикини, а волосы на два тона светлее кожи. Они свободно струились по спине восхитительными волнами и, казалось, никогда не знали ножниц.
      Рост высокий, чуть пониже меня и, надо думать, вес тоже поменьше, жира никакого, совсем никакого, кроме той тонкой прокладки под кожей, что так смягчает женские формы, скрывая мускульный каркас. Осанка ее напоминала о ленивой мощи львицы.
      Плечи широкие для женщины, почти такие же широкие, как ее полные женственные бедра. Талия могла бы показаться толстоватой у женщины более низкого роста, а у нее она выглядела восхитительно тонкой. Живот не впалый, а соблазнительно круглящийся под тяжелой грудью. Груди... Только ее мощная грудная клетка могла поддерживать тяжесть таких грудей, которые в другой ситуации могли бы показаться слишком роскошными. Они были крепки и высоки и лишь чуть подрагивали в такт шагам, увенчанные розовато-коричневыми сосками - женскими, не девичьими.
      Пупок заставлял вспомнить эпитеты древних персидских поэтов, любивших сравнивать его с драгоценными каменьями. Ноги длинные, даже учитывая ее рост; кисти рук и ступни не маленькие, но тонкие и грациозные. Она вся была изумительно изящна, и просто невозможно было представить ее в какой-нибудь вульгарной позиции. И это при том, что тело ее было столь гибко, что, казалось, она, как кошка, может принять любую, самую невероятную позу.
      Ее лицо! Как описать абсолютное совершенство? Разве что сказать, что увидев такое лицо один раз, вы уже никогда его не забудете. Губы полные, рот довольно большой, слегка изогнутый в легкой улыбке, даже если лицо совершенно спокойно. Губы ярко-красные, но если она и пользовалась косметикой, то так искусно, что я не заметил и следа краски, а это уже делало ее уникальной, так как в этот год все женщины увлекались макияжем "Континенталь", ненатуральным, как корсет, и наглым, как ухмылка шлюхи.
      Нос прямой и крупный. Не какая-нибудь "кнопка". Глаза... Она перехватила мой восхищенный взгляд. Разумеется, женщины готовы к тому, чтобы на них смотрели, готовы как в обнаженном виде, так и в бальном платье. Но такое беззастенчивое разглядывание хоть кому может показаться хамством. Тем не менее я сдался лишь через несколько секунд, стараясь запомнить каждую линию ее тела, каждый его изгиб.
      Наши взгляды встретились, она смотрела на меня так же прямо и упорно, как я на нее. Я покраснел, но отвести глаз все равно не смог. Ее глаза были такого темно-голубого цвета, что казались почти черными, во всяком случае были темнее моих - карих. Я хрипло сказал:
      - Pardonnez-moi, ma'm'selle<Извините, мамзель (фр.)>, - и усилием воли отвел взгляд.
      Она ответила по-английски:
      - О, я не возражаю. Смотрите сколько угодно, - и с ног до головы оглядела меня, так же тщательно изучая мое тело, как я изучал ее. У нее было теплое глубокое контральто, удивительно глубокое, особенно на нижнем регистре.
      Потом она сделала два шага и оказалась рядом со мной. Я хотел встать, но она жестом приказала мне сидеть, жестом таким повелительным, будто всю жизнь только и делала, что отдавала приказы.
      - Не вставайте! - произнесла она. Ветерок донес до меня аромат ее тела, по коже побежали мурашки. - Вы американец?
      - Да. - Я-то готов был побожиться, что она не американка, да и не француженка тоже. У нее не только не было и признака французского акцента, но и... как бы это сказать... француженки ведь всегда кокетничают, это у них в крови, эта манера интегрирована в самую французскую культуру. В этой же женщине кокетства не было, хотя уже одним фактом своего существования она бросала вам вызов.
      Не будучи кокетливой, она обладала редким даром устанавливать интимность в общении. Она разговаривала со мной так, как говорят только старые друзья, друзья, знающие сокровеннейшие тайны друг друга, чувствующие себя наедине совершенно естественно. Она задавала мне вопросы, многие из которых были глубоко личными, а я отвечал на них совершенно откровенно, причем мне и в голову не приходило - по какому праву она мне их задает. Имени моего она не спросила, как и я - ее. Впрочем, я вообще ее ни о чем не спрашивал.
      Наконец она прекратила допрос, снова осмотрела меня - тщательно и спокойно. Потом задумчиво произнесла:
      - Вы прекрасны! - и добавила: - Аu 'voir<До свиданья (фр.)>, повернулась, прошла по пляжу до кромки воды и уплыла.
      Я был слишком ошеломлен, чтобы шевельнуться. Никто еще не называл меня красивым, даже когда мой нос был цел. А уж прекрасным...
      Не думаю, что я чего-нибудь достиг бы, попробовав догнать ее, если даже предположить, что эта мысль пришла бы мне в голову. Эта женщина плавала что надо.
      3
      Я оставался на пляже до самого захода солнца, ожидая, что эта женщина все же вернется. Затем наспех проглотил скромный ужин из хлеба, сыра и вина, нацепил плавки и двинулся в деревню. Там я обошел все бары и кафе, нигде не обнаружив никаких следов красавицы, и, следуя по этому маршруту, еще заглядывал в незанавешенные окна коттеджей. Когда бистро стали закрываться, пришлось дать отбой и вернуться в палатку, проклиная себя за свою фантастическую тупость (почему, например, я не спросил ее имени, где она живет и где остановилась на острове?). Потом я завернулся в одеяло и заснул.
      Проснулся я на рассвете, обежал пляж, позавтракал, снова обежал пляж, "оделся", пошел в деревню, побывал во всех лавчонках и на почте, где купил вчерашнюю "Геральд Трибюн".
      И вот тут-то мне и пришлось делать самый трудный в моей жизни выбор: я "выиграл" лошадь! Сначала я не поверил глазам, так как не мог же я запомнить все 53 номера. Пришлось мчаться к палатке, искать записную книжку, проверять - действительно, выиграл! Этот номер прочно засел в моей памяти из-за своей легкости: XDV 34555. Я выиграл лошадь!
      Это означало сумму в несколько тысяч долларов, но сколько именно я не знал. Во всяком случае достаточно, чтобы оплатить обучение в Гейдельберге, если я немедленно загоню билет. "Геральд Трибюн" приходила сюда с дневным опозданием, то есть жеребьевка состоялась дня два назад, и эта животина вполне могла уже либо ногу сломать, либо покалечиться каким-нибудь другим способом. Мой билет имел цену только, пока "Счастливая Звезда" числилась в списке стартующих. Следовало немедленно добраться до Ниццы, выяснить, где и как можно получить наибольшую цену за билет и сейчас же его загнать.
      Но как же Елена Прекрасная?!
      Шейлок с его душераздирающим воплем: "О дочь моя! Мои дукаты!" - вряд ли страдал больше меня.
      Пришлось идти на компромисс. Я написал исполненную страдания записку, назвав свое имя, сообщая о неотложном вызове по делам, умоляя ее или дожидаться моего возвращения на следующий день, или оставить записку с указанием, где я могу ее найти. Записку я оставил почтмейстерше вместе с описанием (блондинка, рослая, длинные волосы, великолепная poitrine<Грудь (фр.)>) и двадцатью франками, плюс обещание заплатить вдвое, если послание будет передано, а ответ получен. Почтмейстерша сказала, что такой женщины она не видела, но если cette grande blonde<Эта крупная блондинка (фр.)> покажется в деревне, то записка ей будет вручена.
      В результате всей этой деятельности, у меня осталось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы добежать до палатки, переодеться в городской костюм, забросить прочее имущество к Mme Alexandre<Мадам Александре (фр.)> и успеть на катер. Ну, а потом у меня оказалось целых три часа свободного времени, которые я мог посвятить волнующим раздумьям.
      Одна из закавык заключалась в том, что "Счастливая Звезда" была отнюдь не дохлятиной. Рейтинг ставил ее на пятое-шестое место. Итак, что делать? Остановиться и получить верную прибыль? Или рискнуть всем и, возможно, не получить ничего?
      Решение было трудным. Предположим, я продам билет за десять тысяч долларов. Даже если не пытаться обойти Налоговое управление, мне все же выдадут на руки большую часть этой суммы и ее хватит на завершение образования.
      Но ведь образование я и без того могу получить, да и так ли сильно мне хочется поступить в Гейдельбергский университет? Тот студент с дуэльными шрамами по существу-то был настоящий болван со своей фальшивой заносчивостью, опирающейся на поддельную доблесть.
      Теперь предположим, что я обожду продавать и схвачу один из главных выигрышей - 50 или даже 140 тысяч долларов?!
      А знаете ли вы, какой налог платит молодой холостяк с суммы 140 тысяч долларов в Стране Отважных и на Родине Свободных? Сто три тысячи - вот сколько! А ему остается, стало быть, 37 тысяч.
      Стоит ли ставить реальные десять тысяч против ненадежных тридцати семи? Шансы, примерно, один к пятнадцати против меня. Ну, а предположим, я найду какую-нибудь уловку и обойду налогового инспектора? Тогда ставки будут 10 тысяч против 140, а это уж совсем другой коленкор - 140 тысяч не просто деньги для пропитания в период учебы, а состояние, приносящее 4-5 тысяч долларов в год.
      И вовсе я не "обирал" Дядю Сэма, ведь США имели такое же моральное право на мой выигрыш (если бы я его получил), как я - на Священную Римскую Империю. Что Дядя Сэм сделал для меня? Он швырнул моего отца в две мировые войны, причем в одной из них не дал нам победить, и тем самым куда как затруднил мое поступление в колледж, даже если оставить в стороне вопрос о той роли, которую мой отец мог бы сыграть в духовном развитии сына (этого я не знаю и никогда не узнаю). Затем Дядя Сэм вытурил меня из колледжа и послал сражаться на еще одну "невойну", почти что укокошил меня там и вообще, можно сказать, лишил девичьей невинности.
      Так по какому же праву он теперь претендовал на 103 тысячи долларов, оставляя мне какой-то паршивый хвостик? Чтобы одолжить эти деньги какой-нибудь Польше? Или Бразилии? Черта с два!
      Способ удержать все деньги (если допустить, что я их выиграю), конечно, был. Например, можно было отправиться в Монако, где налогов вообще нет, а через годик уехать оттуда куда угодно.
      Можно хоть в Новую Зеландию. "Геральд Трибюн" пестрела своими обычными заголовками, разве что в большей концентрации. Похоже было, что эти парни (ах, эти шаловливые детишки), которые верховодят на нашем шарике, решили снова сыграть в мировую войну, только теперь уже с водородными бомбами и межконтинентальными ракетами.
      Что ж, если забраться куда-нибудь на юг, ну, хотя бы в ту же Новую Зеландию, то будет шанс, что там что-нибудь и останется, когда осядет радиоактивный пепел. А Новая Зеландия, говорят, страна красивая, рыбаки-любители, слыхал, там даже пятифунтовую форель считают мелочью, недостойной того, чтобы нести ее домой.
      Сам-то я только раз в жизни поймал двухфунтовую.
      И вот, когда мои размышления дошли до этого места, я сделал жуткое открытие. Оказалось, что мне больше не хочется поступать в колледж, ни в том случае, если я выиграю деньги, ни в том случае, если их проиграю. И что я ни в грош не ставлю гараж на три машины, плавательный бассейн или какой-нибудь другой символ высокого статуса или благосостояния. В этом мире все было ненадежно и лишь одни потрясные дураки и робкие мышата могут думать иначе.
      Где-то, еще в джунглях, я растерял амбиции этого рода. В меня слишком часто стреляли, чтобы я сохранил интерес к супермаркетам и загородным участкам или к тому, что сегодня вечером я приглашен на ужин, организованный Ассоциацией родителей и учителей, и должен весь день помнить об этом.
      Впрочем, все это вовсе не означало, что я собираюсь в монастырь. Я еще жаждал... А вот чего?..
      Я жаждал добраться до яйца птицы Рух... Я ничего не имел против сераля, полного прекраснейших одалисок, но куда милее мне было видение клубов пыли из-под колес боевой колесницы и клинка, который никогда не запятнала бы ржавчина. Мне грезились самородки красного золота величиной с кулак, и я с наслаждением воображал, как швыряю своим ездовым собакам подонка, попытавшегося украсть у меня заявку на золотоносный участок. Я мечтал, как вскочу ранним утром, сильный и свежий, как сломаю на турнире пару копий, как присмотрю себе там подходящую девчонку для осуществления моего droit du seigneur<Право первой ночи (фр.)>, или, наоборот, как смело брошу вызов какому-нибудь барону, посмевшему нахально подмигнуть моей избраннице. А больше всего мне хотелось услышать плеск пурпурной воды о борт "Нэнси Ли" в час утренней вахты, когда ни один звук не нарушает тишины и не видно ничего, кроме медленного взмаха крыльев альбатроса, сопровождающего нас вот уже тысячу миль.
      Мне мерещились быстрые луны Барсума, я тосковал о плаванье на плоту вниз по Миссисипи, мне хотелось спасаться от разъяренной толпы вместе с герцогом Бриджуотерским и покойным Дофином. А еще мне недоставало Пресвитера Иоанна и меча Эскалибура, протянутого чьей-то посеребренной лунным светом рукой из глубин сонного озера. Я мечтал о путешествии с Уллисом и Синдбадом-Мореходом, мечтал о стране лотофагов, где стоит вечный полдень<Здесь и далее Гордон вспоминает героев излюбленных книг американских мальчишек. Чаще всего это герои книг Л. Кэрролла (Черная Королева, Белый Рыцарь, Твидлдам и Твидлди), Марка Твена ("Приключения Гекльберри Финна"), Эдгара Берроуза ("Владыка Марса", "Дочь тысячи джедакков"), рассказов Г. Уэллса (в т. ч. "Дверь в стене"), А. Дюма ("Три мушкетера") и др.>. Я тосковал по романтике и по тому чувству непреходящего изумления, которое было так свойственно мне в далеком детстве. Мне хотелось, чтобы мир снова стал таким, каким нам его обещали, а не той гнусной, вонючей кашей, каков он есть на самом деле.
      А ведь у меня был шанс, был - в течение десяти минут вчерашнего вечера. Елена Прекрасная - или как там ее зовут - и я знал это... и дал этому шансу ускользнуть.
      Больше такого шанса у меня не будет никогда.
      Поезд въезжал в Ниццу.
      В конторе "Американ Экспресс" я направился в банковский отдел, открыл свой личный сейф и достал из него билет, чтобы сверить его с номером в "Геральд Трибюн". Все так и было - XDV 34555! Чтобы успокоить нервы, я проверил все билеты, они ничего не стоили, как я и думал. Сунув их обратно в сейф, я спросил, не могу ли повидать управляющего.
      У меня была денежная проблема, а "Американ Экспресс" не только бюро путешествий, но и банк. Меня отвели в кабинет менеджера, и мы представились друг другу.
      - Мне нужен совет, - начал я. - Видите ли, я - владелец выигрышного билета Ирландского тотализатора.
      Он широко улыбнулся:
      - Поздравляю! Вы первый человек за долгое время, который заглянул сюда с приятным известием, а не с жалобой.
      - Благодарю. А проблема вот в чем. Я знаю, что билет, выигравший лошадь, стоит кругленькую сумму, пока не начнутся скачки. В зависимости от лошади, конечно.
      - Именно так, - подтвердил он. - А какая у вас лошадь?
      - Довольно приличная - "Счастливая Звезда", в чем и заключается проблема. Если бы я выиграл "Водородную бомбу" или одного из трех фаворитов, то... вы понимаете? А так я не знаю, держаться ли за этот билет или продать его, и вообще, как правильно рассчитывать шансы. Вы не знаете, случайно, сколько дают за "Счастливую Звезду"?
      Он сложил кончики пальцев "домиком".
      - Мистер Гордон, "Американ Экспресс" не дает советов по скачкам и не занимается перепродажей билетов тотализатора. Тем не менее... Билет при вас?
      Я достал из кармана билет и протянул ему. Билет пережил немало приключений, включая покер, он был помят и захватан потными пальцами. Счастливый номер был виден отчетливо.
      Менеджер осмотрел его внимательно.
      - А талон к билету у вас?
      - При мне его нет, - и я начал объяснять, что дал адрес своего отчима и что мои письма пересылаются на Аляску.
      - Это сейчас не так важно, - перебил он меня и потянулся к кнопке звонка. - Алиса, попросите мсье Рено зайти ко мне.
      А я получил новую пищу для беспокойства. У меня хватило ума в свое время записать имена и адреса прежних владельцев билетов и каждый из них обещал прислать мне талоны, но пока ни один не прислал. Может, они уже получены на Аляске? Что касается выигравшего билета, то я проверил - он раньше принадлежал сержанту из Штутгарта. Вероятно, ему придется что-то заплатить, а не согласится - так вывихнуть руку.
      Мсье Рено был похож на утомленного школьного учителя.
      - Мсье Рено - наш эксперт в делах такого рода, - объяснил мне менеджер. - Будьте добры, дайте ему ваш билет.
      Француз осмотрел его, глаза у него загорелись, он полез в карман, достал ювелирную лупу и вставил ее в глаз.
      - Великолепно! - сказал он. - В Гонконге купили?
      - В Сингапуре.
      Он кивнул, улыбаясь:
      - Это одно и то же.
      Менеджер не улыбался. Он открыл ящик стола, вынул оттуда билет тотализатора и протянул его мне.
      - Мистер Гордон, этот билет я купил в Монте-Карло. Сравните их, пожалуйста.
      Мне билеты показались одинаковыми, только с разными серийными номерами, да еще его билет был новехонький и похрустывал.
      - А зачем их сравнивать?
      - Может, это вам поможет? - Менеджер подал мне большую лупу для чтения.
      Билеты тотализатора печатаются на особой бумаге и на них выгравирован портрет в красках. И гравировка, и печать на билетах лучше, чем на денежных знаках в ряде стран.
      Я знал, что сколько ни смотри на двойку, в туза она не превратится. Протянул менеджеру его билет:
      - Мой поддельный.
      - Я этого не говорил, мистер Гордон. Советую вам обратиться к другим экспертам. Например, во Французский Банк.
      - Да я и сам вижу. Гравировка не такая четкая и ровная, как на вашем. В ряде мест линии прерываются. Лупа показывает, что буквы расплылись. - Я повернулся: - Верно, мсье Рено?
      Эксперт пожал плечами с видом ценителя.
      - В своем роде дивная работа.
      Я поблагодарил и вышел. Конечно, я сверился и во Французском Банке, но не потому, что не доверял вынесенному приговору, а потому, что нельзя ни ампутировать ногу, ни выбрасывать на помойку 140 тысяч долларов, не сопоставив мнения экспертов. Этот эксперт даже к лупе не прибегал:
      - Подделка, - сказал он. - Цены не имеет.
      Вернуться той же ночью на Иль дю Леван я не мог. Я пообедал и зашел повидаться со своей прежней хозяйкой. Моя конура пустовала, и хозяйка разрешила мне в ней переночевать. Заснул я моментально.
      Удивительно, но я вовсе не пал духом, как ожидал. Чувствовал я себя хорошо, пожалуй, даже превосходно. Мне удалось испытать ощущения человека, неожиданно ставшего богачом, я познакомился с его радостями и с его горестями. Эти чувства оказались любопытными, но мне вовсе не хотелось начинать все сначала, во всяком случае сейчас.
      Все тревоги меня покинули. Единственное, что надо решить, это время отъезда домой, но жизнь на острове была так дешева, что с этим можно было и не торопиться. Более всего меня пугало то, что внезапно уехав в Ниццу, я потерял из виду Елену Прекрасную, cette grande blonde! Si grande... si belle... si majestueuse!<Эта крупная блондинка... такая большая... такая прекрасная... такая импозантная... (фр.)> В мечтах о ней я и заснул.
      Сначала я планировал попасть на самый ранний поезд в Тулон, а затем на первый утренний катер, но прошлый день съел все мои карманные деньги, а будучи в "Американ Экспресс" я позабыл снять деньги со счета. Забыл я и справиться о письмах. Вообще-то я их не ждал, разве что от матери и от тетки. Единственный мой дружок по армии погиб шесть месяцев назад. И все же я решил забежать за письмами, пока мне будут готовить деньги.
      Я разрешил себе обильный завтрак. Французы полагают, что мужчина может начать свой день цикорным кофе с молоком и с рогаликами. Надо думать, это и определяет неустойчивость французской политики. Я выбрал кафе в переулке, рядом с большим газетным киоском, единственным в Ницце, где продавались "Старз энд Страйпз", а "Геральд Трибюн" появлялся сразу же после поступления на почту. Заказал дыню, две порции натурального кофе, omlette aux herbes fines<Омлет с травками (фр.)>, после чего предался кайфу.
      "Геральд Трибюн" отвлекла меня от сибаритских наслаждений. Заголовки были еще хуже, чем обычно, и напомнили, что мне еще предстоит сражаться с миром за место в нем. Не мог же я вечно торчать на Иль дю Леван.
      Но почему бы не остаться там подольше? Мне все еще ничуть не улыбалась перспектива поступления в колледж, а амбициозные желания иметь трехмашинный гараж были мертвы, как тотализаторный билет.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20