16. РЕЗНЯ В НОЧЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА

Мортон Вейссман жил в уютном старом районе с длинными улицами и огромными вековыми деревьями. Большинство соседей были такие же профессора, люди его поколения — пожилые и просто старики с молоденькими женами, в благополучных домах — массивные книжные шкафы, богатый бар, пара-тройка на удивление маленьких детей, — где вели интеллектуальную чиверовскую[162]жизнь, очерченную «Нью-Йорк тайме», «Нью-йоркским книжным обозрением» и «Национальным общественным радио». Сегодня, когда Нельсон с Бриджит подъехали на своей дребезжащей развалюхе, улица смахивала на рождественскую открытку: старые клены сплетали ветви на фоне звездного неба, заснеженные дворики озаряли окна гостиной или фонари над крыльцом, там и сям на заметенном газоне высился снеговик, слепленный детьми какого-нибудь профессора от второй жены, бывшей аспирантки.

— Ой, Нельсон. — Бриджит сжала мужу руку, глаза ее блеснули в темноте. — Правда, замечательно жить на такой улице?

Нельсон улыбнулся. Аромат духов в тесной машине немного возбуждал. Услышав, что муж возьмет ее на факультетский праздник, Бриджит бросилась ему на шею. Они не были на предыдущих трех, чем Бриджит не уставала его попрекать, — но теперь это не имело никакого значения.

Под пальто у Бриджит было шикарное черное платье с открытыми плечами, подчеркивающее грудь и бедра. Когда вечером она впервые вышла к Нельсону в этом платье, склонив голову набок и поправляя бретельки, он заключил, что нечаянное прикосновение на прошлой неделе было не совсем уж во вред.

Псевдотюдоровский особняк Вейссмана сиял в лучах небольших прожекторов, незаметно укрытых по кустам. По обеим сторонам улицы блестели в свете фонаря над крыльцом ряды автомобилей. Нельсон припарковался и обошел машину, чтобы поддержать Бриджит за пальцы, пока та на цыпочках выбиралась через снег на дорожку. Здесь она взяла мужа под руку и включила парадно-выходную улыбку. Нельсон, не стуча, толкнул тяжелую дубовую дверь, однако в прихожей задержал Бриджит, чтобы осмотреть диспозицию.

Прямо перед ними была широкая лестница на второй этаж, а слева, в гостиной, в приглушенном свете среди пухлых диванов и кресел толпились на ковре младшие преподаватели и лекторы — оценивая друг друга, молча прикидывая собственные перспективы, изничтожая коллег у них за спиной. Сквозь толпу шла, удаляясь от Нельсона, Миранда Делятур в мерцающем алом платье; волосы ее были зачесаны вверх, длинная шея обнажена. Все — и мужчины, и женщины — либо украдкой поглядывали на нее, либо в открытую таращились.

Нельсон перевел взгляд налево — здесь, в столовой, на длинном столе горели в ряд высокие красные свечи и теснились блюда с сахарными леденцами, плюшками, нарезанными овощами и копчеными сосисками. В дальнем конце небольшой горной грядой стояли бутылки — бурбон, водка, тоник. Свечи бросали теплые отблески на обшитые дубом стены. У стола в два ряда толпились аспиранты, делая вид, что непринужденно закусывают, а на самом деле жадно поглощая дармовую еду; при этом они нервно озирались, словно газели на водопое — не идут ли более крупные животные. Где-то в глубине дома Элла Фицджеральд пела «Ошалевшая, очумевшая».

— Нельсон! — Морт Вейссман вприскочку выбежал из гостиной, раскинув большие руки. — И ваша прелестная супруга… э… м-м…

— Бриджит! — Она склонила голову набок и лучезарно улыбнулась профессору. — Спасибо огромное, что пригласили нас.

Вейссман взял ее за плечи и заглянул в расстегнутый воротник пальто.

— Прелестно, — хрипло выговорил он, не сводя масляных глаз с ее бюста. — Великолепно!

Долгое время празднование Валентинова дня у Вейссмана происходило циклически, в соответствии с чередованием семейных и холостяцких периодов в его жизни. В семейные годы прием готовился загодя — с гирляндами по стенам, салонными играми, роскошным столом и очередной улыбающейся хозяйкой, которая всем этим занималась. Сам Вейссман председательствовал в алой кофте поверх рубашки с галстуком. Между браками, в сезон охоты, Вейссман не утруждал себя развешиванием гирлянд, салонными играми и сложной готовкой — все заказывалось в ресторане, свет был приглушеннее, музыка — громче, а сам хозяин встречал гостей в узких брюках и рубахе с открытым воротом. Однако время, когда он еще мог заманить в постель аспирантку или привлекательно выглядел в открытом и узком, давно миновало. Сегодня Мор-тон был в смокинге с алым галстуком и, хотя в тусклом свете нельзя было сказать наверняка, кажется, закрасил седину. Он обнял Бриджит и слюняво чмокнул ее в шейку, закрыв глаза и прижимаясь щекой к волосам. Бриджит, ослепительно улыбаясь потолку, закатила глаза к Нельсону. Тот положил горящий палец на руку Вейссману.

— Помогите ей снять пальто, Морт.

Вейссман отшатнулся, моргая, и Бриджит позволила высвободить себя из пальто. Нельсон, взяв жену под локоть, шагнул в сторону. Вейссман по-прежнему ел глазами ее спину.

— Где все, Морт? — спросил Нельсон. Вейссман, не сводя глаз с Бриджит, двумя руками мял воротник ее пальто.

— Все значительные, — произнес он влажным сорокаградусным шепотом, бросая на Нельсона быстрый взгляд, — дальше, в кабинете.

Нельсон вместе с женой двинулся к гостиной, однако Вейссман поймал его за рукав.

— Нельсон! — Это был сказано хриплым шепотом, но так громко, что все за столом замолчали. Нельсон не обернулся, и Вейссман побежал за ним, сжимая пальто, как подобострастный метрдотель. — Когда у вас выдастся минутка… — старческие глаза лихорадочно вспыхнули, — нам надо будет поговорить наедине. Нужно…

Нельсон положил ладонь на пергаментную, в бурых пигментных пятнах руку профессора.

— Побережней с пальто, Морт, — сказал он. — Положите его куда-нибудь в надежное место.

Вейссман заморгал, покачнулся и медленно пошел к лестнице — отнести пальто наверх в спальню. Под затравленными взглядами аспирантов Нельсон повел жену мимо стола в кухню, приметив по пути, что Пропащих Мальчишек среди них нет.

Музыка зазвучала громче. Фрэнк Синатра пел «Леди-бродяга». Нельсон увидел Миранду — она прошла через внутреннюю часть дома и теперь стояла в дальней двери кухни, изящно выставив бедро. Миранда поднесла бокал ко рту, держа его длинными пальцами с красными накрашенными ногтями, и взглянула на Нельсона поверх ободка. Кровь прихлынула к его щекам. Миранда улыбнулась, как будто сдерживая смех, и Нельсон быстро отвел глаза, делая вид, что поправляет воротник.

Бриджит повернулась и сунула ладони ему под лацканы.

— Кто это? — спросила она, сузив глаза.

— Э… коллега, — ответил Нельсон. — Не помню, как зовут.

За спиной у них послышался смех. Нельсон поднял глаза и увидел, как Миранда, повернувшись, входит в кабинет.

Тем временем смеющаяся Пенелопа О в алом кружевном бюстье и короткой мини-юбке с разрезом на боку стояла, прислонясь к кухонной тумбе в кольце восторженных студентов — по большей части юношей, хотя среди них были и две девицы. Она согнула колено, чтобы эффектнее выставить бедро, высокий каблук царапал эмаль вейссмановой посудомоечной машины. Свет над мойкой озарял голые плечи и взбитые волосы; в разговоре Пенелопа взмахивала бокалом с мартини, так что восхищенные слушатели, оберегая туфли, пятились назад и тут же в едином порыве подавались вперед, ловя каждое слово.

— Когда я была в отборочном комитете Вашингтонского университета, — говорила Пенелопа, — мы даже не читали заявления от белых мужчин. То есть буквально…

Она снова взмахнула бокалом и тряхнула головой. Студенты облизнули губы и качнулись вперед-назад.

— Меньше всего факультету нужны белые мужчины! — Пенелопа рассмеялась и пригубила мартини. Слушатели с жаром закивали и согласно загудели, пожирая глазами ее обтянутый бюст, точеную талию, упругие икры.

Нельсон крепко сжал жене плечи и начал протискиваться через полукруг студентов, не обращая внимания на их ропот.

— Вы сегодня прекрасно выглядите, Пенелопа. — Нельсон положил руку на ее голое плечо.

— И вы, Нортон, вполне ничего, — ответила она в нарочито-панибратском тоне.

— Нельсон, — поправил он, прижимая горячий палец к ее лопатке, потом, подавшись вперед, шепнул: — Вы никогда не обращали внимания, какой Морт Вейссман — клевый чувак? Жизни в нем побольше, чем в молодых. — Нельсон наклонился еще ниже и коснулся губами ее уха. — Я слышал, он трахается, как зверь.

Нельсон выпрямился. Пенелопа заморгала и покачнулась на одном каблуке — второй прочертил на посудомоечной машине короткую дугу.

Нельсон, раздвинув студентов, вернулся к жене.

— Еще коллега? — спросила Бриджит, но Нельсон только положил ее руку себе на локоть и двинулся в дальний конец дома.

За коротким коридором оказался кабинет Вейссмана — самая большая комната в доме, обставленная на манер старинной библиотеки, с высокими потолками, деревянными балками, высокими окнами и высокими книжными шкафами. Из небольших, но явно очень дорогих колонок по углам лился голос Эллы Фицджеральд. Нельсон задержался в арке. В одном конце комнаты, на жесткой шестиногой кушетке перед пылающим камином, Виктория Викторинис подняла глаза от кучки аспиранток у своих ног и взмахом руки остановила говорившую. Из тени за кушеткой выступила Джилиан. При виде Нельсона она закусила губу, как ребенок при виде большой и страшной собаки. В дальнем конце кабинета, за массивным дубовым столом Вейссмана, Антони Акулло перестал крутиться на вращающемся стуле и поднял глаза от ножика для разрезания бумаги, который сжимал кончиками указательных пальцев. Миранда опиралась на стол, спиной к Нельсону, и лишь чуть-чуть подняла голову, проверяя, куда смотрит декан. Волосы ее падали на лицо. Лайонел Гроссмауль, ссутулившийся за спиной у декана в тени между двумя книжными шкафами, при виде Нельсона чуть не подавился пивом.

— Вся компания в сборе, — шепнул Нельсон, вводя Бриджит в кабинет. Элла Фицджеральд запела «Что-то должно поддаться».

Нельсон провел жену на середину комнаты, где — о диво! — Канадская Писательница беседовала с Марко Кралевичем и Лотарингией Эльзас. Сегодня теоретик нарядился младшим бойскаутом — синие шорты, золотистый галстук, синее кепи на подстриженных бобриком волосах. Он стоял спиной, но при приближении Нельсона Лотарингия вцепилась ему в плечо и что-то зашипела на ухо. Кралевич развернулся, как ужаленный, и выставил Эльзас перед собой, словно живой щит. Канадская Писательница одарила Нельсона и Бриджит олимпийской улыбкой.

— С Валентиновым днем, профессор! — кивнула она.

— И вас. — Нельсон через плечо Бриджит ухмыльнулся подпрыгивающему за спиной у Эльзас синему кепи. — Моя жена, Бриджит, — добавил он.

Бриджит протянула руку, сперва Писательнице, которая подала ей три пальца, как королева-мать, потом Эльзас, которая вяло ответила на рукопожатие.

— Очень приятно. — Бриджит извернулась, чтобы через плечо Эльзас подать руку Кралевичу, но тот только испуганно съежился.

Нельсон, на голову выше остальных, через толпу устремил взгляд на Викторинис. Виктория подняла глаза — даже в отблесках камина ее лицо осталось таким же бледным — и, отведя руку назад, потянула к себе Джилиан. Та нагнулась, и Виктория что-то требовательно зашептала ей в ухо. Джилиан поискала глазами, куда поставить бокал, и вышла из-за кушетки.

Нельсон обернулся через плечо: Акулло, показывая на него рукой, что-то говорил Гроссмаулю. Очки, склеенные посередине лейкопластырем, подпрыгивали у Лайонела на носу.

— Нельсон! — Бриджит тронула его за плечо. — К тебе обращаются!

Он обернулся назад и увидел улыбающуюся Писательницу.

— Я говорила, что ваше имя у всех на устах. — Писательница покрутила бокал. — Мои агенты рассказывают о вас всякие любопытные вещи.

За спиной у нее Кралевич медленно отступал, по-прежнему загораживаясь Эльзас.

— Дорогой, ну разве не замечательно? — Бриджит счастливо захлопала глазами. — Ты просто нарасхват!

Нельсон не успел ответить, потому что его тронули за локоть сразу с двух сторон.

— С вами хочет побеседовать Виктория, — сказала справа Джилиан.

Слева Лайонел просипел:

— Вас зовет Антони.

Нельсон поднял ладони. Палец горел.

— Не подеритесь из-за меня, девочки, — рассмеялся он.

За склеенными стеклами очков — одно треснуло пополам — глаза у Лайонела раскрылись, как от пощечины. Джилиан отступила на шаг.

— Извините. — Нельсон улыбнулся жене и Писательнице и повернулся к Джилиан. Викторинис пробиралась через толпу к двери. — Идемте.

Джилиан отступила еще дальше. Лайонел потянул Нельсона за рукав.

— Вас зовет Антони, — повторил он.

Нельсон, развернувшись, поймал его запястье. Лайонел попробовал вырваться, но Нельсон только усилил хватку. Писательница нервно захлопала глазами. Бриджит напряженно улыбалась.

— Скажите Антони… — Нельсон задумался. — Скажите ему, что хотите.

Палец разрядился. Лайонел со свистом втянул воздух и заморгал. Нельсон выпустил его руку. Лицо у Гроссмауля побагровело, глаза вылезли из орбит. Он повернулся на каблуке.

— Антони! — заорал Лайонел так, что все смолкли. — Нам надо поговорить!

Джилиан пятилась через толпу, не сводя с Нельсона глаз. Кралевич забился в угол под стереоусилителем, по-прежнему загораживаясь Эльзас. Бриджит извинялась за мужа перед Канадской Писательницей, которая с материнской тревогой смотрела ему вслед.

— Теперь вы понимаете, как мне живется, — с шутливым отчаянием говорила Бриджит. — Я практически его не вижу.

Джилиан провела Нельсона через кухню, где бесцельно толклись брошенные Пенелопой студенты. Через арку Нельсон видел Вейссмана, который тщетно пытался привлечь внимание жующей толпы к пирогу в форме сердца — каждый год, разрезая такой пирог, он произносил маловразумительную речь в похвалу любви, составленную из полузабытых цитат и собственных шуток. Однако сегодня Пенелопа О вздымающейся грудью притиснула Мортона к стене, где он стоял на цыпочках, сжимая пирог и потрясая ножом в слабой попытке обороняться. Не сводя с него сияющих глаз, Пенелопа провела пальцем по сахарной глазури и принялась медленно слизывать ее длинным красным языком.

— Сюда. — Джилиан стояла в нише под лестницей, за открытой дверью, которую держала между собой и Нельсоном. Лестница, застеленная ковром, спускалась между дубовыми стенами в тускло освещенный подвал. — Она ждет.

— После вас, — ответил Нельсон.

Джилиан мотнула головой и, выпустив дверь, шагнула вбок. Нельсон пожал плечами и двинулся вниз по лестнице. За спиной он слышал тяжелую поступь Джилиан. Сверху приглушенно долетали звуки вечеринки: кто-то смеялся, Лайонел Гроссмауль кричал: «Выслушай меня, черт побери!», Фрэнк Синатра пел «Мне пришлось туго, и это нехорошо».

Нельсон спустился еще на две ступеньки, прислушиваясь к шагам за спиной. Как только хлопнула дверь, он резко повернулся и схватил Джилиан за горло. Та с раскрытыми от ужаса глазами отпрянула к двери. Нельсон усилил хватку. Палец искрил.

— Она тебя не любит. И никогда не полюбит.

Он выпустил девушку, которая медленно осела на ступеньки. Челюсть ее отвисла, глаза, медленно наполняясь слезами, тупо смотрели перед собой. В следующее мгновение Джилиан закрыла лицо руками и разрыдалась. Слезы стекали между пальцами и капали на ковер. Нельсон повернулся и пошел вниз.

За лестницей начинался коридорчик, обшитый фанерой и освещенный голой лампочкой. Заскорузлый от уличной грязи ковер пах плесенью. Из коридора в две стороны открывались двери. Из-за одной доносился звук работающего телевизора, голубоватые отблески вспыхивали на косяке. Нельсон заглянул внутрь. На фоне экрана он различил силуэты Пропащих Мальчишек — те, подавшись вперед, сидели на старой кожаной софе. На большом экране вопящие зулусы бежали в атаку по желтой траве под ослепительно синим небом. За укрытием из мешков их ждали британские солдаты в алых мундирах[163]. Грянул залп. Экран затянуло дымом. С десяток зулусов рухнули, прижимая руки к голой груди. Пропащие Мальчишки молотили кулаками, кусали губы и топали ногами.

— Так их! — кричал Вик.

— Задай им! — кричал Дан.

— Мочи их! — кричал Боб.

— Это про нас, — сказал Вик, откидываясь на подушку.

— Нет, — сказал Боб. — У них все иначе.

— Что? — спросил Вик.

— Как? — спросил Дан.

— Белые побеждают. — Боб пожал плечами. Все трое вздохнули.

— Нельсон, — послышалось сзади.

Он пересек коридор, встал у противоположной двери и сощурился. Ни слабый свет лампочки над головой, ни отблески телевизора не проникали в темное помещение. Пахло стиральным порошком и затхлой водой.

— Заходи, дружок, ко мне[164], — сказала Виктория Викторинис из темноты.

Нельсон мотнул головой.

— Ну уж нет. — Он провел рукой по стене, нашел выключатель и щелкнул. Ничего не произошло.

— Преимущество игры на своем поле. — Голос Виктории отдавался в бетонных стенах, так что невозможно было понять, откуда она говорит.

За спиной у Нельсона офицер в телевизоре выкрикивал приказы.

— Что вы предприняли по поводу Виты? — спросила Викторинис из темноты.

— Что вы предприняли по поводу Кралевича? — Нельсон по-прежнему стоял за дверью.

— Вы неверно оцениваете положение. Я нужна вам больше, чем вы — мне.

— Ш-ш. — Нельсон поднял палец. — Послушайте.

Шум сражения в телевизоре стал тише, и можно было различить, как рыдает на лестнице Джилиан. Викторинис долго молчала, потом спросила:

— Что вы с ней сделали?

К удовольствию Нельсона, из голоса ее пропала былая самоуверенность.

— Сказал ей правду. Теперь мне достаточно пойти наверх и потребовать у Антони постоянную должность. Вы мне не нужны.

Он повернулся.

— Нельсон! — прошипело сзади. Он помедлил.

— Письма писала Лотарингия Эльзас, — сказала Викторинис. — Не Куган.

Боль в пальце прошибла Нельсона до локтя. Он силился отогнать воспоминание о пустом кабинете Кугана.

— Антони с самого начала знал?

— Антони хотел использовать письма в качестве рычага, — сказала из темноты Викторинис, — чтобы освободить постоянную ставку для Эльзас, если иначе не сможет Удержать Кралевича.

— Они свою роль сыграли, — проговорил Нельсон. — Ваши слова.

Он увидел поэта на коленях в снегу. «Убийца», — прохрипел Куган.

— Антони надо было на кого-нибудь повесить письма, чтобы замять скандал, — продолжала Викторинис. — Ему было плевать, кто уйдет, лишь бы не Эльзас. Куган представлялся самым уязвимым.

Слава Богу, — сказала Пенелопа О. — Меньше всего литературному факультету нужен поэт.

— Тогда зачем эта свистопляска с другими кандидатами? — севшим голосом спросил Нельсон. — Зачем было тратить наше время?

— Он не хотел делать Кралевичу такой подарок, — ответила из темноты Викторинис. — Антони вообще не был уверен, что хочет держать его на факультете. Кралевич не писал писем, но у него свои проблемы.

Нельсон посмотрел в другую дверь. Зулусы отступали. Молодой Майкл Кейн, весь в поту, выкрикивал приказы. В памяти всплыла фраза: «Системы современного вооружения».

— Он не жертва Милошевича?

— Он даже не Марко Кралевич. Он был членом националистической интеллектуальный элиты, младшим участником группы «Праксис», и возглавлял вооруженное формирование во время недавних беспорядков.

— Его репутация теоретика… — начал Нельсон.

— Вполне заслужена. Никто не сказал, что нельзя быть постмодернистом и военным преступником. — Викторинис рассмеялась. — В определенных кругах слухи о зверствах только добавляют вам веса.

— В таком случае, зачем он бежал из Сербии? Не безопаснее ли было оставаться в Белграде?

— Многие лидеры вооруженных формирований, особенно те, кто мог знать об участии Милошевича в этнических чистках, были убиты. Легче скрыться от Интерпола, чем от бывших соратников.

— Но как мог Антони взять его на факультет?

Смех Викторинис гулко отразился от невидимых бетонных стен.

— Какое вы дитя, Нельсон! Разве вы не знаете, что Антони разрабатывает бренд? И что Кралевич — главная отличительная черта нашего бренда? Антони хочет, чтобы каждая статья, книга, аспирант, которых мы выпускаем, были такими же беспощадными, как Кралевич. Ему плевать, что Кралевич делает. Или сделал.

— Что именно сделал Кралевич? — с трудом выговорил Нельсон.

Щелкнул выключатель. Над мойкой зажглась маленькая лампа дневного света. Нельсон сощурился. Он увидел ярко-зеленую стиральную машину, сушку, раковину, металлические стеллажи с коробками. На палке сиротливо висела пара клетчатых шерстяных носков.

На глазах у Нельсона Викторинис сняла руку с выключателя и взяла со стиральной машины что-то маленькое и черное. Нельсон отскочил, однако это был всего лишь мобильный телефон. Викторинис набрала номер.

— Кому вы звоните? — спросил он, но она не обратила внимания.

— ФБР? — спросила Виктория в трубку. — Я хочу сообщить, что видела международного военного преступника.

— Что за?… — начал Нельсон. Какое имя стояло под фотографией Кралевича на белградском веб-сайте? Что-то на «Я»…

— Ямисович, — сказала Викторинис по слогам, потом повторила по буквам. — Слободан Ямисович. Известный также как командир Драган. — Пауза. — Можете проверить в Гаагском трибунале и в Интерполе. Его разыскивают в связи с военными преступлениями десятилетней давности в Хорватии и Боснии. Если не ошибаюсь, Ямисовича прозвали палачом Сребеницы.

Лампочка горела у Викторинис за спиной, так что Нельсон почти не видел ее лица.

— Не важно, кто я, — говорила она в трубку. — Он скрывается под видом профессора в университете Мидвест в Гамильтон-гровз, Миннесота. Марко Кралевич. — Она снова произнесла по буквам. — Сегодня вы можете найти его на праздновании Валентинова дня в…

Она прикрыла трубку ладонью.

— Какой у Вейссмана адрес?

Нельсон отступил за дверь и посмотрел в пустой коридор. Джилиан тихо всхлипывала. Телевизор практически молчал.

— Ладно, я не знаю адреса, — сказала Викторинис в трубку, — но это дом Мортона Вейссмана, другого преподавателя того же факультета Литературного. — Пауза. — Если хотите, проверяйте. Это не мой телефон.

Викторинис нажала отбой и положила трубку на стиральную машину. У Нельсона заболели колени; он качнулся на пятки.

— Ну вот. — Глаза у Викторинис блеснули. — Я свое дело сделала. А что вы сделали для меня?

Нельсон метнулся прочь. Свет в комнате погас, в коридоре тоже. Из двери потянуло сырым воздухом.

— Советую поторопиться, — шепнула Викторинис. — Я не совсем уверена, что вы мне нужны.

Нельсон вжал голову в плечи и юркнул в противоположную дверь. На лестнице раздался леденящий смех. В коридоре снова стало светло. Сверху донеслись голоса и музыка. Всхлипы Джилиан смолкли.

Нельсон прижался к стене. Сердце колотилось, палец горел. На экране зулусы ритмично били копьями в обтянутые бычьей кожей щиты. Пропащие Мальчишки подались вперед, словно хотели нырнуть в телевизор. За британскими укреплениями солдат-валлиец затянул приятным баритоном, его товарищи один за другим подхватили:

«Люди Харлеха, к оружью! Город криками разбужен…» Камера скользила вдоль укрепления. Солдаты пели. Зулусы топали и били копьями в шиты. Имперский рок-фестиваль.

Но пел и кто-то еще — не совсем в лад, кто-то в комнате. Нельсон оторвался от стены и заглянул в темноту. Это были не Пропащие Мальчишки. Они тоже услышали пение, выпрямились и озирались в испуге, как суслики.

— Это ты…

— Не я…

— Тогда кто?

Белые солдаты на экране дружно разевали глотки, однако тот, кто пел в комнате, тоже не жалел связок. Один из Мальчишек приглушил телевизор, но из темноты по-прежнему раздавался срывающийся тенор: «Люди Харлеха, мужайтесь, и на подвиг снаряжайтесь…»

В углу, едва различимый в отсветах телевизора, спал в мягком кресле Стивен Майкл Стивене. Голова его покачивалась, губы шевелились.

— В каждом сердце пусть зажжется, — медленно, с чувством выводил он, — брат-валлиец не сдается!