 |
|
Популярные авторы:: Чехов Антон Павлович :: БСЭ :: Азимов Айзек :: Лесков Николай Семёнович :: Борхес Хорхе Луис :: Нортон Андрэ :: Сименон Жорж :: Желязны Роджер :: Шукшин Василий Макарович :: Толстой Лев Николаевич Популярные книги:: The Boarding House :: Жил-был щелкунчик :: Бурый волк :: Колдовской камень :: Живая хронология :: Бочка со зловещей меткой :: Бесприютный :: Авторитет :: Великие неторопливые короли :: Николай Черкасов |
Социализм: экономический расчет и предпринимательская функцияModernLib.Net / Политика / Хесус Уэрта де Сото / Социализм: экономический расчет и предпринимательская функция - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 12)
80 Экономическая наука должна сконцентрироваться именно на изучении описанного выше социального процесса. Хайек считает, что главная цель экономической теории – анализ того, как стихийный социальный порядок позволяет нам использовать преимущества огромного объема практической информации, которая не доступна в консолидированной форме, а рассеяна в умах миллионов индивидов. Он придерживается мнения, что экономическая теория должна изучать динамический процесс, посредством которого обнаруживается и передается информация, процесс, постоянно приводящийся в движение предпринимательством, который стремится корректировать и координировать индивидуальные планы и тем самым делает возможной жизнь в обществе. Это и только это является фундаментальной проблемой экономической теории, и, соответственно, Хайек чрезвычайно критически относится к исследованиям равновесия. Он считает, что они не представляют научного интереса, поскольку основаны на презумпции того, что вся информация дана и, следовательно, фундаментальная проблема экономической теории уже решена. См.: Hayelc, “Economics and Knowledge” и “The Use of Knowledge in Society” in Individualism and Economic Order, 51 и 91 [ «Экономическая теория и знание» и «Использование знания в обществе» в кн.: Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 66 и 101]. 81 Словарь испанского языка Королевской Академии определяет слово «принуждение» (coaccion) как «силу или насилие, использующееся для того, чтобы заставить кого-либо что-либо сделать» [la fuerza о violencia que se hace a una persona para que ejecute alguna cosa]. Это слово восходит к латинскому содеге, заставлять, и к coactionis, которое относится к сбору налогов. О концепции принуждения и его воздействии на действующего субъекта см.: F. A. Hayek, The Constitution of Liberty (reprint, London: Routledge, 1990), esp. 20–21. В свою очередь, Мюррей Ротбард определяет «агрессию» следующим образом: «Агрессия определяется как инициирование физического насилия или выражение угрозы его применения против человека или чужой собственности» (Murray N. Rothbard, For a New Liberty [New York: Macmillan Publishing, 1973], 8). Существует три типа принуждения или агрессии: аутистическое, двустороннее и трехстороннее. Аутистическая агрессия означает, что приказ отдается только одному субъекту и меняет его поведение, но никак не влияет на взаимодействие между ним и другими людьми. В случаях двусторонней агрессии орган власти использует по отношению к действующему субъекту принуждение, чтобы получить от него что-то против его воли; то есть орган власти насильственно меняет в свою пользу условия обмена между собой и подвергающимся принуждению действующим субъектом. Трехстороннее принуждение происходит, когда целью приказа и принуждения со стороны органа власти является насильственный обмен между двумя разными действующими субъектами. Эта система классификации заимствована из книги Мюррея Ротбарда: Murray N. Rothbard, Power and Market: Government and the Economy, 2nded. (Menlo Park, California: Institute for Humane Studies, 1970), 9, 10 [Ротбард М. Власть и рынок: государство и экономика. Челябинск: Социум, 2008. С. 18]. 82 Конечно, мы не относим к институциональной агрессии (вмешательству) тот минимальный уровень институционального принуждения, который необходим для предотвращения и исправления последствий неинституциональной (несистематической), произвольной агрессии. Даже сам неинституциональный агрессор одобряет существование этого минимального уровня институционального принуждения – разумеется, не по отношению к его личной несистематической агрессии – и желает мирно пользоваться его преимуществами. Решение, в котором нуждается каждое общество, пытающееся избежать несистематической и неинституциональной агрессии и исправить ее последствия, требует развития этической теории прав собственности. Такая теория должна основываться на идее, что человек является законным собственником всех плодов своей предпринимательской активности, если он осуществлял ее, не прибегая к агрессии или принуждению по отношению к кому-либо другому. Мы рассматриваем как социализм любое расширение сферы систематического принуждения за пределы минимума, необходимого для защиты правовых институтов, определяющих и регулирующих права собственности. Наиболее типичной организацией, использующей систематическое, или институциональное, принуждение, является государство, и в этом смысле во всех случаях, когда минимальный уровень принуждения, необходимый для предотвращения и ликвидации несистематической агрессии, превышен, государство и социализм становятся непосредственно связанными понятиями. Здесь неподходящее место для изложения различных аргументов, высказанных в дискуссиях между либертарианцами разного толка: защитниками строго ограниченной роли государства, с одной стороны, и сторонниками анархокапитализма – с другой. Тем не менее следует отметить, что анархокапиталисты утверждают, что утопично ожидать от организации, обладающей монополией на насилие, успешного самоограничения, – и действительно, все исторические попытки ограничить государственную власть описанным выше минимумом провалились. (По этой причине теоретики анархокапитализма предлагают систему конкурирующих организаций с добровольным членством, которые взялись бы за задачу определения и защиты прав собственности, а также за дело предупреждения преступности и борьбы с ней.) Кроме того, если строго ограниченное государство принудительно финансируется за счет налогов, то есть за счет систематического насилия по отношению к гражданам и их свободе действий в том, что касается определения и защиты прав собственности, то и строго ограниченное государство можно назвать социалистическим в строгом значении этого термина. В свою очередь, защитники ограниченного государства утверждают, что различные частные охранные агентства будут вынуждены договариваться об общих принципах и общей организации, и, таким образом, де-факто государство неизбежно возникнет вновь, как результат процесса развития общества. О содержательной стороне этой стимулирующей дискуссии см., в частности: David Friedman, The Machinery of Freedom (Illinois: Open Court, 1989); Murray N. Rothbard, For a New Liberty (New York: Macmillan, 1973), The Ethics of Liberty (New Jersey: Humanities Press, 1982), chap. 23; Robert Noziclc, Anarchy, State and Utopia (New York: Basic Books, 1974) [НозикР. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2008]. Хайек не высказывался определенно о шансах на то, что в будущем возникнет анархокапиталистическая система. Он упоминает о том, что процесс социального развития еще ни разу не приводил к безгосударственному обществу. Затем он пишет, что, с другой стороны, эволюционный процесс социального развития еще не дошел до конца, и поэтому сегодня нельзя знать, что произойдет в будущем: исчезнет ли государство, став печальной и темной исторической реликвией, или же выживет, но в минимальной форме, и власть его будет строго ограничена. (Он исключает возможность долгосрочного выживания интервенционистского государства или государства реального социализма, в силу теоретической невозможности обеих этих моделей.) См.: The Fatal Conceit: The Errors of Socialism [Хайек. пагубная самонадеянность: Ошибки социализма]. В свою очередь, Иоанн Павел II (Centesimus Annus, chap. 5, section 48 [1991]), отмечает, что главная обязанность государства – гарантировать людям личную свободу и защиту собственности, «чтобы те, кто трудится, производит, могли пользоваться плодами своего труда, а потому работали хорошо и честно». Он добавляет, что государству следует вмешиваться только в чрезвычайных обстоятельствах, что вмешательство должно быть временным, и что следует уважать принцип субсидиарности в отношении гражданского общества. Наконец, необходимо упомянуть о том, что во многих обществах систематическая агрессия совершается не только непосредственно государством; во многих сферах, при сообщничестве и с согласия государства, агрессия такого типа осуществляется группами и ассоциациями, которые, как например, профсоюзы, на практике пользуются «привилегией» безнаказанного использования систематического насилия против остального населения. 83 «Ведь в самом деле, там, где интересы личности насильственно подавлены, их заменяет обременительная система бюрократического контроля, иссушающая источники инициативы и творческой деятельности» (John Paul II, Centesimus Annus, chap. 3, section 25, paragraph 3 [1991]). 84 Людвиг фон Мизес писал: «Идея социализма в одно и то же время и грандиозна, и проста… Можно сказать, что это одно из самых дерзких созданий человеческого духа… это затея настолько величественная, настолько отважная, что она вполне заслуженно вызвала величайшее восхищение. Мы должны победить социализм, нельзя беззаботно от него отмахнуться, если мы намерены спасти мир от нового варварства» (Mises, Socialism: An Economic and Sociological Analysis (Indianapolis: Liberty Classics, 1981), 41 [Мизес Л. фон. Социализм: экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994. С. 39]). 85 Ту же самую терминологию использует Иоанн Павел II в своей энциклике Centesimus Annus, где, в контексте критики «социальной помощи» или социального государства, он пишет: «сообщество более высокого порядка не должно вмешиваться во внутреннюю жизнь сообщества более низкого порядка, присваивая его функции». – Cent esimus Annus, chap. 5, section 48, paragraph 4 [1991]). Типичное принуждение высокого порядка может осуществлять один-единственный человек, но обычно это группа людей, действующих организованно, хотя и не обязательно последовательно. В обоих случаях принуждение применяет очень небольшое количество людей по сравнению с количеством тех, кто подвергается принуждению (социальные группы низшего порядка). 86 Ф. А. Хайек противопоставляет приказу материальное право, которое можно определить как абстрактную норму, которая имеет общее содержание и в равной степени распространяется на всех людей без учета их конкретных обстоятельств. В отличие от того, что мы говорили о приказах, закон устанавливает рамку, внутри которой каждый человек может создавать и находить новое знание, а также пользоваться его преимуществами по мере того, как он продвигается к своим личным целям, сотрудничая с другими; и если он соблюдает закон, то не имеет значения, в чем состоят его цели. Кроме того, законы, в отличие от приказов, не являются сознательными произведениями человеческого разума – они происходят из обычаев. Иными словами, это институты, которые развивались в течение очень долгого периода времени с помощью многих отдельных людей, каждый из которых своим поведением участвовал в передаче другим своего собственного маленького запаса опыта и информации. Эту очевидную разницу между законом и приказами часто не замечают из-за изменений в государственном законодательстве, которое состоит по большей части из приказов, введенных в действие под названием законов. См.: F. A. Hayek, The Constitution of Liberty (Chicago: University of Chicago Press, 1959), chap. 10 [Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2008. Гл. 10]. В табл. III-1 показывается, каким образом социализм извращает закон и справедливость, подменяя их произвольными приказами. 87 Хайек пишет: «Это означает, что рынок находит применение личным знаниям и умениям, образующим всегда уникальные в том или ином отношении индивидуальные сочетания и основанным не только и даже не столько на усвоении таких фактов, которые можно было бы перечислить и сообщить по требованию некоей власти. Знание, о котором говорю я, связано скорее со способностью разбираться в конкретных деталях и обстоятельствах; оно обретает действенность только тогда, когда рынок информирует обладателей подобного знания, в каких товарах и услугах ощущается потребность и насколько она настоятельна» (Науек, “Competition as a Discovery Procedure” (1968) in New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas [London: Routledge and Kegan Paul, 1978], 182 [Хайек Ф. Конкуренция как процедура открытия // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 12]). Кроме того, нас. 51 второй главы первого тома (под названием «Правила и порядок») книги F. А. Hayelc, Law, Legislation and Liberty (Chicago: University of Chicago Press, 1973) [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 69], читаем: «В этом и состоит суть доводов против вмешательства или вторжения в рыночный порядок. Изолированные приказы, требующие от субъектов стихийного порядка выполнения определенных действий, не только не способны улучшить, но, напротив, неизбежно должны разрушить этот порядок по той причине, что они относятся к части системы независимых действий, направляемых информацией и целями, которые известны только нескольким действующим лицам, но не властям. Стихийный порядок возникает в результате того, что каждый элемент [этого порядка] осуществляет уравновешивание действующих на него сил и согласовывает друг с другом все свои действия; однако если некоторые действия станут направляться другой силой, которая стремится к иным целям и учитывает иные знания, этот баланс неизбежно будет разрушен» (курсив мой. – У. де С.). 88 Ludwig von Mises, Human Action, 696 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 653]. 89 Что такое справедливая, или математическая цена вещей? Изучив этот вопрос, испанские схоласты XVI–XVII вв. пришли к выводу, что справедливая цена зависит от такого количества конкретных обстоятельств, что ее может знать только Господь, и что, соответственно, для целей человека справедливой ценой является цена, стихийно установленная в ходе социального процесса, иными словами, рыночная цена. Ту же точку зрения выражает Иоанн Павел II в энциклике Centesimus Annus (chap. 4, section 32 [1991]), где он пишет, что справедлива та цена, о которой люди «свободно договорились». Возможно, в самом фундаменте социализма лежит скрытое атавистическое желание человека уподобиться Богу, или, выражаясь более корректно, поверить в то, что он – Бог, и соответственно, волен использовать гораздо больший запас информации, чем по силам человеку. Поэтому иезуит кардинал Хуан де Луго (1583–1660) писал: pretium iustum mathematicum, licet soli Deo notum (точную математическую цену позволено знать только Господу). См.: Juan de Lugo, Disputationes de iustitia etiure, Lyon 1643, volume 2, D. 26, S. 4, N. 40. В свою очередь Хуан де Салас, также иезуит и профессор философии и теологии в разных университетах Испании и в Риме, соглашался с Хуаном де Луго, когда говорил по поводу возможности узнать справедливую цену: quas exacte comprehen-dere et ponderare Dei est, non hominum (постичь и измерить ее в точности – дело Господа, а не человека; Commentarii in Secundam Secundae D. Thomas de Contractibus, Lyon 1617, Tr. Empt. et Vend., IV, number 6, p. 9). Другие интересные цитаты испанских схоластов приведены в: F. A. Hayek, Law, Legislation and Liberty, vol. 2, 178, 179 [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 567–568]. Великолепный обзор вклада испанских схоластов XVI–XVII века в экономическую теорию см.: Murray N. Rothbard, “New Light on the Prehistory of the Austrian School, ” in The Foundations of Modern Austrian Economics (Kansas City: Sheed and Ward, 1976), 52–74. 90 В 1920 г. Мизес сделал оригинальное и блестящее открытие, когда привлек внимание коллег к невозможности экономического расчета в отсутствие рассеянной практической информации и знания, которые способен генерировать только свободный рынок. См.: Mises, “Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Gemeinwesen” in Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik, vol. 47, 86 – 121. По английски эта статья появилась под названием “Economic Calculation in the Socialist Commonwealth” in F. A. Hayek (ed.), Collectivist Economic Planning (Clifton: Augustus M. Kelley, 1975), 87—130. Свою главную мысль Мизес излагает на с. 102: «Распределение среди некоторого числа индивидов административного контроля над экономическими благами в сообществе людей, принимающих участие в производстве благ и экономически заинтересованных в них, приводит к своего рода интеллектуальному разделению труда, которое было бы невозможно в отсутствие системы расчета производства и в отсутствие экономики» (курсив мой. – У. де С.). Следующая глава будет полностью посвящена рассмотрению всех следствий из этого аргумента Мизеса и анализу возникновения последовавшей за этим дискуссии. 91 «Парадокс планирования состоит в том, что оно не может состояться из-за отсутствия экономического расчета. То, что называется плановой экономикой, вообще не является экономикой. Это просто система блуждания в потемках. Здесь не стоит вопроса о рациональном выборе средств для максимально возможного достижения преследуемых целей. То, что называется осознанным планированием, представляет собой как раз устранение осознанной целенаправленной деятельности» (Ludwig von Mises, Human Action, 700–701 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 656]). О парадоксе планирования и концепции ответственности см. раздел 6 этой главы. 92 Будет всегда существовать «лаг», или «качественный скачок», между тем уровнем сложности, который способен воспринимать орган власти со своим компьютерным оборудованием, и тем, который децентрализованно и стихийно создают социальные факторы, используя похожее оборудование (или по крайней мере оборудование того же поколения). У последних уровень сложности всегда будет несравненно выше. Вероятно, лучше всех это объяснил Майкл Поланьи, писавший: «Весь наш вербализуемый умственный багаж оказывается всего-навсего чрезвычайно эффективным набором инструментов для работы с теми нашими способностями, которые нельзя выразить словами. И мы не должны останавливаться перед выводом о том, что фактор неявного и личного знания преобладает также и в сфере эксплицитного знания, таким образом, отражая на всех уровнях первичную для человека способность приобретать знание и владеть им… Карты, графики, книги, формулы и т. п. предоставляют великолепные возможности для реструктуризации нашего знания с новых точек зрения. И такая реструктуризация, как правило, происходит неявно» (Michael Polanyi, The Study of Man, 24, 25). См. также доводы Ротбарда, которым посвящена сноска 84 в главе 6. 93 Как утверждает Хайек, во мнении, что человеческий разум когда-либо будет способен объяснить сам себя и тем более будет способен воспроизвести собственную способность порождать новую информацию, также содержится логическое противоречие. Доказательство Хайека, изложенное нами в сноске 17 к главе 2, состоит в том, что порядок, представляющий собой некоторую категориальную систему, способен объяснить более простой порядок (представляющий собой более простую категориальную систему), но с точки зрения логики невозможно, чтобы он сам мог дать себе объяснение, воспроизвести себя самого или объяснить более сложный порядок. См. F. A. Hayek, The Sensory Order, 185–188. См. также в книге Роджера Пенроуза, цитировавшейся в сноске 28 предыдущей главы, возражения Пенроуза против возможного создания в будущем искусственного интеллекта. Наконец, даже если в будущем будет успешно создана модель искусственного разума (что нам представляется невозможным по изложенным выше причинам), это будет просто означать создание новых «человеческих умов», которые будут включены в социальный процесс, усложнят его еще больше и еще больше отдалят его от социалистического идеала. (Этим наблюдением я обязан моему доброму другу Луису Реигу Альбиолю.) 94 Доказательство, которое мы излагаем в тексте, демонстрирует абсурдность веры многих «интеллектуалов», плохо разбирающихся в том, как функционирует общество, в «очевидность» того, что чем сложнее становится общество, тем больше необходимость внешнего институционального принудительного вмешательства. Эта идея возникла у Бенито Муссолини, утверждавшего: «Мы были первыми, кто сказал, что чем более сложные формы принимает цивилизация, тем более ограниченной становится свобода личности» (цит. по: F. A. Hayelc, The Road to Serfdom, [Chicago: University of Chicago Press, 1972] [Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2006. С. 65]). Однако, как мы показали, в реальности – и с точки зрения логики, и с точки зрения теории – положение прямо противоположное: по мере роста богатства общества и развития цивилизации социализму становится все труднее. Чем менее развито общество, чем оно примитивнее, и чем больше у правящей власти средств для того, чтобы работать с информацией, тем менее сложной кажется проблема социализма (хотя с логической и теоретической точки зрения он все равно невозможен, если речь идет о людях, то есть о существах, одаренных врожденной творческой способностью к деятельности). 95 Здесь нам следует упомянуть целую группу «специалистов по информационным технологиям», которые познакомили теоретиков этой области научных знаний с идеями австрийской школы экономики и на практике разработали новую научно-исследовательскую программу под названием «Агорические системы» (термин, производный от греческого слова, обозначающего рынок), в которой подчеркивается ключевое значение теории рыночных процессов в связи с дальнейшим развитием компьютерных технологий. В особенности мы должны отметить Марка Миллера и Кима Эрика Дрекслера из Стэнфордского университета (см. их статью: Mark S. Miller and К. Eric Drexler, “Markets and Computation: Agoric Open Systems” in The Ecology of Computation, ed. B. A. Huberman [Amsterdam: North Holland, 1988]). См. также следующую статью (включающую все упомянутые нами источники), кратко излагающую содержание этой программы: Don Lavoie, Howard Baetjer, William Tulloh, “High-tech Hayekians: Some Possible Research Topics in the Economics of Computation” in Market Process 8 (spring 1990): 120–146. 96 Так называется последняя работа Хайека: Fatal Conceit: The Errors of Socialism, The Collected Works of F. A. Hayek, ed. W. W. Bartley III (Chicago: University of Chicago Press, 1989) [Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Новости, 1992]. Сам Хайек в интервью Карлосу Родригесу-Брауну сказал об этой книге, что самым главным для него было показать, как «нагло и самонадеянно считать, что человек знает достаточно, чтобы организовать жизнь в обществе, которая на самом деле есть результат процесса, использующего рассеянную информацию миллионов людей. Думать, что мы в состоянии планировать этот процесс – полнейший абсурд». См.: Revista de Occidente, no. 58 (March 1986): 124–135. 97 F. A. Hayelc, Rules and Order, vol. 1 of Law, Legislation and Liberty, 2: 35–54 [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 53–72] и Jose Ortega у Gasset, Mirabeau о el Politico, vol. 3 of Obras Completas (Madrid: Revista de Occidente, 1947), 603. 98 См. второе значение слова totalitarismo в Словаре испанского языка Королевской Академии. 99 Даже такой проницательный исследователь, как Майкл Поланьи, совершил типичнейшую ошибку, сочтя эти эксперименты с планированием относительно безобидными по той причине, что они не могут дать практических результатов; однако он не заметил того значительного ущерба для социальной координации, к которому приводят попытки внедрить утопические программы социальной инженерии. См.: Michael Polanyi, The Logic of Liberty, 111. Те, кто руководит органами принуждения, не в состоянии понять, почему, несмотря на все их усилия, социальная инженерия не работает или работает все хуже – и в итоге они часто впадают в лицемерие или отчаянье, приписывая неблагоприятное развитие событий либо божественному провидению, как сделал граф-герцог Оливарес (см. ниже, сноска 49), либо «отсутствию помощи со стороны гражданского общества и его злонамеренности», как заявил Фелипе Гонсалес в своей речи по случаю Дня Конституции 6 декабря 1991 г. в мадридском Университете Карлоса III. 100 Возможно, первым, кто обнаружил этот саморазрушительный итог институционального принуждения, был Ойген фон Бём-Баверк в статье: Eugen von Bohm-Bawerk, “Macht oder oko-nomisches Gesetz?” Zeitschrift fur Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung (Vienna) 23 (December 1914): 205–271. В 1931 г. Дж. P. Мез перевел ее на английский язык: “Control or Economic Law?” in Shorter Classics of Eugen von Bohm-Bawerk, vol. 1 (South Holland,IIIinois: Libertarian Press, 1962), 139–199. В частности, на с. 192 английского издания читаем: «…любая ситуация, созданная средствами “власти”, может снова ввести в игру эгоистические мотивы, препятствующие ее стабильности». Позже этой темой занимался Людвиг фон Мизес в работе Kritik des Interventionism: Untersuchungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart (Jena: Gustav Fischer, 1929) (Mises, A Critigue of Interventionism (New York: Arlington House Publishers, 1977). Мизес делает вывод, что «любые типы вмешательства в деятельность рынка не просто не достигают тех целей, которые имели в виду их авторы и сторонники, но приводят к такому положению дел, которое – с точки зрения оценок их авторов и сторонников – менее желательно по сравнению с предыдущим положением дел, изменить которое они были предназначены». Также стоит специально отметить более позднюю работу: М. N. Rothbard, Power and Market: Government and the Economy (Menlo Park, California: Institute for Humane Studies, 1970) [Ротбард М. Власть и рынок: Государство и экономика. Челябинск: Социум, 2003. 2-е изд. 2008]. Однако, по нашему мнению, наиболее правильным является подход, который избрал Израэль Кирцнер в блестящей статье: Israel М. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Kirzner, Discovery and the Capitalist Process, 119, 149. 101 Для обозначения этой особенности социализма – принятия на всех уровнях решений, не ограниченных надлежащим образом соображениями издержек, Янош Корнай придумал термин «мягкие бюджетные ограничения». Хотя этот термин получил некоторое распространение, нам кажется, что он чересчур фокусируется на наиболее очевидных проявлениях этой фундаментальной проблемы (невозможности порождения информации, необходимой для калькуляции издержек, в отсутствие свободного предпринимательства), и что это привело многих исследователей к неправомерному пренебрежению этой проблемой или недостаточному вниманию к ней. См.: Janos Kornai, Economics of Shortage (Amsterdam: North Holland, 1980) [Корнай Я. Дефицит. М.: Экономика, 1990]. Позже, однако, Корнай удалось сформулировать свою теорию в терминах предпринимательства, продемонстрировав тем самым, что он наконец полностью понял суть австрийской позиции в отношении планирования. См.: Janos Kornai, “The Hungarian Reform Process: Visions, Hopes and Reality, ” Journal of Economic Literature 24 (December 1986), переиздано в: Visions and Reality: Market and State (London: Harvester, 1990), 156–157. На эту тему cm. также работы Яна Винецкого, особенно: Jan Winiecki, The Distorted World of Soviet-Type Economics (London: Routledge, 1988 and 1991) и Idem., Economic Prospects East and West: A View from the East (London: CRCE, 1987). 102 Мы считаем действие «ответственным», когда тот, кто его предпринимает, учитывает издержки, которые он и другие связанные с ним люди несут в результате этого действия. Издержки – это субъективная ценность, которую человек приписывает тому, от чего он отказывается ради своей деятельности, и их может корректно оценить только тот, кто обладает необходимой субъективной и неявной практической информацией о своих личных обстоятельствах и об обстоятельствах тех людей, с которыми он взаимодействует. Если из-за того, что свободное предпринимательство не разрешено (ситуация систематического принуждения) или из-за того, что соответствующие права собственности плохо определены и защищены (ситуация несистематического принуждения), такую практическую информацию нельзя создать или передать, человек не в состоянии оценить издержки и склонен действовать безответственно. О концепции ответственности см.: Garret Hardin, “An Operational Analysis of Responsibility” in Managing the Commons, ed. Garret Hardin and John Baden (San Francisco: W. H. Freeman, 1977), 67. Типичная для социализма безответственность становится причиной того, что при социалистическом режиме феномен «трагедии общинных выгонов» распространяется на все сферы общества, где он возможен. (См.: М. Rothschild, Bionomics [New York: Henry Holt, 1990], ch. 2). 103 Квазирелигиозное почитание статистики восходит к самому Ленину, который писал: «Мы должны понести [статистику] в массы, популяризовать ее, так чтобы трудящиеся постепенно учились сами понимать и видеть, как и сколько надо работать…» Перевод сделан с работы Die nachsten Aufgaben der Sowjetmacht (Berlin, 1918), процитированной Хайеком в: F. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15 |
|||||||