104

“Echar a perder, depravar, danar, pudrir, pervertir, estragar о vi-ciar. ” Real Academia Espanola de la Lengua, Diccionario, s. v. “corromper. ”

105

Вероятно, лучше всех коррумпирующий эффект социализма описал Ганс-Герман Хоппе: «Перераспределение шансов на приобретение дохода должно приводить к тому, что все больше людей начинают использовать агрессию для достижения личного удовлетворения и/или к тому, что все больше людей становятся агрессивными, то есть переключаются с неагрессивных ролей на агрессивные, что постепенно приводит к личностным изменениям; эта перемена в структуре морального характера общества, в свою очередь, приводит к очередному сокращению уровня инвестиций в человеческий капитал». См.: Hoppe Н.Н., A Theory of Socialism and Capitalism (London: Kluwer Academic Publishers, 1989), 16–17. См. также мою статью: “El Fracaso del Estado Social,” in ABC (April 8, 1991): 102–103. Другой признак разлагающего влияния социализма – это общий рост «социального спроса» на принудительные распоряжения государства и государственное регулирование, возникающий из комбинации следующих факторов: 1) желания каждой отдельной группы интересов добиться привилегий за счет остальных членов общества; 2) абсурдной и наивной веры в то, что усиление регулирования сможет уменьшить всеобщую, господствующую повсюду правовую неопределенность, связанную с ростом и запутанностью паутины противоречащих друг другу законодательных актов; и 3) деградацией понятия о личной ответственности, что субъективно и бессознательно усиливает покорность государственному патернализму и чувство зависимости от властей.

106

См.: Israel М. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Discovery and the Capitalist Process, 144, 145. При социалистическом режиме связи (блат) являются жизненной необходимостью – и потому, что людям нужно влиять на орган принуждения, одновременно, по крайней мере внешне, демонстрируя подчинение его приказам, и потому, что власть принимает крайне произвольные и деспотические решения. На практике, чем более интервенционистской является система, тем более необходимым и важным становится блат, и тем больше сфер в жизни общества он затрагивает (это именно те сферы, где уровень вмешательства наиболее высок). Люди полагаются на личные связи в ущерб типичным для свободного мира видам взаимодействия, более абстрактным и безличным, где, соответственно, вопрос знакомства отходит на задний план, подчиняясь главной задаче – реализации собственных целей посредством максимально возможного удовлетворения интересов других людей в том виде, как их выявляет рынок. Кроме того, попытки завоевать расположение власти и сервильность, которая с этим связана, часто порождают своего рода «стокгольмский синдром», когда у жертвы принуждения поразительным образом возникают «понимание» и чувство товарищества по отношению к тем, кто применяет против нее институциональное принуждение и препятствует ей в свободной реализации ее врожденного творческого потенциала.

107

См.: Thomas J. DiLorenzo, “Competition and Political Entrepreneurship: Austrian Insights into Public Choice Theory” in The Review of Austrian Economics, vol. 2,59–71. Хотя мы считаем вклад школы общественного выбора в анализ проблемы функционирования бюрократии и политических органов, отвечающих за институциональное принуждение, очень существенным, мы согласны с Дилоренцо, что до сих пор серьезной слабостью подхода этой школы была его чрезмерная зависимость от методологии неоклассической экономической теории, то есть использование формальных инструментов, характерных для экономического анализа равновесия, чрезмерно статичного по своей сути, и неспособность полностью признать динамический анализ, основанный на теории предпринимательства. Введение концепции предпринимательства приводит нас к заключению, что принудительная институциональная активность извращена гораздо, гораздо больше, чем традиционно считала школа общественного выбора. Эта школа в целом не обращала внимания на способность руководящего органа, действуя предпринимательски, создавать искаженные, разлагающие действия и стратегии, которые являются новыми и более эффективными, чем старые. Изложение главных достижений школы общественного выбора в этой области см.: William Mitchel, The Anatomy of Government Failures (Los Angeles: International Institute of Economic Research, 1979); J. L. Migue and G. Belanger, “Toward a General Theory of Managerial Discretion,” Public Choice, no. 17 (1974): 27–43; William Nislcanen, Bureaucracy and Representative Government (Chicago: Adine-Atherton Press, 1971); Gordon Tullock, The Politics of Bureaucracy (Washington D.C.: Public Affairs Press, 1965); см. также первопроходческий труд: Ludwig von Mises, Bureaucracy (New Rochelle, New York: Arlington House, 1969) [Мизес А. фон. Бюрократия. Челябинск: Социум, 2006]. Я кратко пересказал упомянутые источники в своей статье: “Derechos de propiedad у gestion privada de los recursos de la naturaleza, ” Cuadernos del Pensamiento Liberal (Madrid: Union Editorial), no. 2 (March 1986): 13–30, переиздано в: Huerta de Soto, Estudios de Economia Politica (Madrid: Union Editorial, 1994), 229–249.

108

Именно потому, что социализм порождает коррупцию и аморальность, к власти при нем обычно будут приходить самые коррумпированные, аморальные и беспринципные личности, то есть те, кто имеет самый большой опыт нарушения закона, применения насилия и успешного обмана людей. История неоднократно подтверждала этот принцип в самых разных обстоятельствах, и в 1944 г. Хаейк подробно проанализировал его в 10 главе («Почему к власти приходят худшие?») «Дороги к рабству»: F. A. Hayelc, The Road to Serfdom (Chicago: The University of Chicago Press, 1972 edition), 134–152 [Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2006. С. 141–155]; испанский перевод Хосе Вергары, Camino de Servidumbre, Libros deBolsillo, no. 676 (Madrid: Alianza Editorial, 1978). Название El Сатгпо hacia la Servidumbre («Дорога к рабству», а не «Дорога рабства», как у Вергары) кажется мне более подходящим. Его предложил Валентин Андрес Альварес в своей рецензии 1945 года на книгу Хайека (Valentin Andres Alvarez, “El Camino hacia la Servidumbre del Profesor Hayek,” Moneda у Credit о, no. 13 [June 1945]; переиздано в качестве главы 2 сборника Libertad Economica у Responsabilidad Social, выпущенного в честь столетия со дня рождения Валентина Андреса Альвареса. [Madrid: Centro de Publicaciones del Ministerio de Trabajo у Seguridad Social, 1991], 69–86); в атмосфере политической нетерпимости Испании того времени автор чуть было не поплатился за эту рецензию местом профессора в Мадриде.

109

Jean-Francois Revel, El estado megalomano (Madrid: Planeta, 1981). Согласно Камило Хосе Селе, лауреату Нобелевской премии по литературе за 1989 г., «государство порвало с природой; теперь оно выше стран, выше крови, выше языка. Левиафан раскрыл пасть, чтобы пожрать человечество. Тысячи шестеренок государства кишат его прислужниками, похожими на червей, они ползают рядом с червями, выучившими урок о том, что они должны беречь тело-носителя» (Camilo Jose Cela, “El Dragon de Leviatan” [лекция в ЮНЕСКО, июль 1990 года] in “Los Intelec-tuales у el Poder,” ABC (Madrid), 10 July 1990, pp. 4, 5).

110

Теория теневой экономики и обзор важнейших источников по этой теме блестяще изложены в книгах: La Есопотга Irregular (Barcelona: Generalitat de Catalunya, 1983) и Joaquin Trigo Portela, Carmen Vazquez Arango, Barreras a la Creadon de Empresas у Есопотга Irregular (Madrid: Institute de Estudios Economicos, 1988). Потрясающую иллюстрацию нашего тезиса применительно к конкретному случаю Перу можно найти в: Hernando de Soto, El Otro Sendero: La Revolution Informal (Mexico: Editorial Diana, 1987) [Сото Э. де. Иной путь. Челябинск: Социум, 2008].

111

В.А. Найшуль отметил, что социалистическая система враждебна изменениям и инновациям еще и в силу глубокой и радикальной дезорганизации, которую инновации вносят в ригидную структуру экономики. См.: “The Birthmarks of Developed Socialism,” («Родимые пятна развитого социализма») глава 5 книги V. A. Naishul, The Supreme and Last Stage of Socialism (London: CRCE, 1991), 26–29, esp. p. 28, “Hostility to Change”. [Найшуль В. А. Высшая и последняя стадия социализма // Погружение в трясину. М.: Прогресс, 1991].

112

Перу Жака Гарелло принадлежит блестящий анализ негативного влияния социализма на культуру, в частности, во Франции. См.: Jacques Garello, “Cultural Protectionism” (статья была представлена на региональной конференции Общества Мон-Пелерен, состоявшейся в Париже в 1984 г.).

113

Примером, наглядно иллюстрирующим наше утверждение, является негативное влияние, которое систематическая агрессия властей против производства, распространения и потребления наркотиков оказывает на социальный процесс, в ходе которого люди учатся, как вести себя по отношению к наркотикам. Действительно, многие наркотики вызывали в прошлом меньшую агрессию властей, и в результате, с помощью процесса корректировки, который вызывает предпринимательская деятельность, общество смогло создать большой объем информации и опыта, научившего людей, как правильно обращаться с этими веществами. Например, во многих обществах так произошло с такими наркотиками, как алкоголь и табак. Однако этот процесс невозможен в отношении веществ, обнаруженных позже, так как они с самого начала стали объектом чрезвычайно жесткой системы принуждения, системы, которая не только полностью провалилась, но и помешала людям в ходе экспериментов с этими веществами научиться тому, как с ними следует обращаться. См.: Guy Sorman, Esperando a los harbaros (Barcelona: SeixBarrai, 1993), 327–337.

114

«Не делайте неправды на суде; не будь лицеприятен к нищему и не угождай лицу великого; по правде суди ближнего твоего». Лев 19, 15. «Зато и Я сделаю вас презренными и униженными перед всем народом, так как вы… лицеприятствуете в делах закона». Мал 2,9.

115

Слово «социальный» полностью меняет значение любого термина, к которому его прибавляют (справедливости, защиты, демократии и т. п.). Другие прилагательные, которые используются для того, чтобы замаскировать действительность и приукрасить ее, это, к примеру, «народный» (часто употребляется с существительным «демократия») или «естественный». Американцы употребляют выражение weasel words (обтекаемые фразы), когда говорят о словах, которые используются для семантического обмана граждан, поскольку позволяют смело употреблять нравящиеся людям слова (например, «справедливость» и «демократия») в значении, прямо противоречащим их стандартному смыслу. Термин weasel word (горностаевое слово) восходит к известным строкам Шекспира, отсылающим к способности мелких хищников семейства куньих (в том числе ласки и горностая) высасывать содержимое яйца, не повреждая скорлупы. (“I can suck melancholy out of a song, as a weasel sucks eggs.” As You Like It, The Riverside Shakespeare [Boston: Houghton Mifflin, 1974], 2.5.11, p. 379. [В русском переводе «Как вам это понравится», сделанном Т. Щепкиной-Куперник, по крайней мере в последних изданиях, вместо горностая (или ласки) почему-то фигурирует ласточка: «Я умею высасывать меланхолию из песен, как ласточка высасывает яйца». – Перес.) Подробнее об этом см. гл. 7 книги Хайека «Пагубная самонадеянность». Другой термин, подвергшийся порче, это солидарность — в наши дни его используют как алиби для государственного насилия, которое считается оправданным, если применяется якобы ради «помощи» угнетенным. Однако традиционно «солидарность» означала нечто совсем иное: взаимодействие людей, возникающее в ходе стихийного социального процесса, мотором которого выступает предпринимательство. Слово «солидарность» происходит от латинского solidare (спаять или объединить) и, согласно Словарю Королевской Академии испанского языка, означает «обусловленное обстоятельствами присоединение к предприятию, инициаторы которого – другие люди». Таким образом, рынок в нашем определении представляет собой квинтэссенциальный механизм солидарности или же систему солидарности людей. В этом смысле, нет ничего более противоположного солидарности, чем попытка насильно ввести сверху некие принципы «солидарности», столь же близорукие, сколь и ангажированные. Кроме того, проблема перманентного неведения регулирующих органов неизбежно затрагивает и тех, кто понимает солидарность строго как помощь нуждающимся; эта помощь будет неэффективной и ненужной, если ее будет оказывать государство, а не отдельные люди, заинтересованные в том, чтобы добровольно помогать другим. Нам очень приятно, что Иоанн Павел II в энциклике Centesimus Annus, не просто говорит, что рынок «образует длинную цепь солидарности» (гл. 4, разд. 43: 3 [в русском переводе употреблено слово «соработничество». – Перев.]), но и утверждает, что «нужду лучше распознает и удовлетворит тот, кто ближе к ней и действует как ближний», а также выступает с критикой «государства социальной помощи»: «Вмешиваясь прямо и лишая общество ответственности, государство социальной помощи приводит к тому, что люди работают хуже, зато расходы страшно растут, и все больше учреждений, где царит скорее бюрократия, чем забота о человеке». (гл. 5, разд. 48: 5).

116

Лучшая критика ложного понятия социальной справедливости принадлежит Хайеку. См.: F. A. Hayelc, The Mirage of Social Justice, vol. 2 of Law, Legislation and Liberty [Хайек Ф. Мираж социальной справедливости // Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 165–318].

117

См. цитату на с. 25 и 26 1-го тома сочинения Хайека: F. A. Hayek, Law, Legislation and Liberty [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 44], где цитируется книга John Maynard Keynes, Two Memoirs (London, 1949), 97–98. См. также: Robert Skidelslcy, John Maynard I<.eynes: Hopes Betrayed, 1883–1920 (London: Macmillan, 1983), 142–143.

118

См.: F. A. Hayek, The Fatal Conceit, chap. 1 [Хайек. Пагубная самонадеянность. Гл. 1].

119

[Ojos que no ven, corazon que no siente; чего глаза не видят, о том сердце не болит]. Мигель Сервантес («Дон Кихот», гл. 67) использует форму “Ojos que no ven, corazon que no quiebra” (чего глаза не видят, от того сердце не разобьется); имеется также вариант “Ojos que no ven, corazon que no llora” (чего глаза не видят, по тому сердце не плачет). (См. pp. 327–328, Diccionario de Refranes, Juana G. Campos, Ana Barella, Приложение 30 к: Boletin de la Real Academia Espanola, Madrid, 1975.)

120

С этой точки зрения, при «социальной демократии» ситуация еще тяжелее – если такое возможно – чем при «реальном социализме», потому что там примеров и альтернатив, которые могли бы открыть глаза гражданам, практически не существует, а возможности скрывать негативные последствия демократического социализма посредством демагогии и рационализации постфактум почти безграничны. Таким образом, в наши дни, когда «рай» реального социализма утрачен, подлинный «опиум народа» – это социальная демократия. По этому поводу см. с. 26–27 моего предисловия к испанскому изданию первого тома собрания сочинений Хайека: Obras Completas deF. A. Hayek (La Fatal Arrogancia. Los Errores del Socialismo, obra citada).

121

Сам Хайек по этому поводу писал: «В моральном отношении социализм может лишь разрушить фундамент морали, личной свободы и ответственности. В политическом отношении он рано или поздно приводит к тоталитарному правлению. В материальном отношении он, если и не становится причиной обнищания, будет серьезно мешать производству богатства». См.: F. A. Hayelc, “ Socialism and Science” in New Studies In Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas (London: Routledge, 1978), 304.

122

т – г «-»

Но поводу возникновения и развития социальной демократии в

Западной Германии см. проницательные замечания, высказанные Гансом-Германом Хоппе в книге: Hans-Hermann Hoppe,

A Theory of Socialism and Capitalism, chap. 4, esp. pp. 61–64.

123

F. A. Hayek, The Political Order of a Free People, vol. 3 of Law, Legislation and Liberty, 38–40 [Хайек Ф. Общество свободных // Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 362–364]. На р. 39 [с. 363] Хайек ясно говорит: «Я, конечно, твердо верю, что правление должно осуществляться согласно принципам, одобренным большинством, и что только такой порядок правления может обеспечить мир и свободу. Но я заявляю вполне откровенно: если демократия означает неограниченную волю большинства, я – не демократ, а такое правление считаю гибельным, в долгосрочной же перспективе – нежизнеспособным» (курсив мой. – У. де С.). Далее Хайек объясняет, почему он отвергает термин «демократия», указывая на то, что греческий корень kratos восходит к корню kratein и связан с идеей «грубого насилия» или «доминирования», несовместимым с демократическим правлением в рамках закона, понимаемого в материальном смысле и равно применимого ко всем («изономия», или равенство перед законом).

124

Конкретно мы имеем в виду главные открытия школы общественного выбора и теорию интервенционизма, выдвинутую австрийской школой. См. комментарии по этому поводу, а также библиографию в сноске 27 к этой статье. Подробный обзор причин, по которым бюрократическое государственное управление обречено на провал, даже когда оно опирается на «демократическое» основание, можно найти в моей статье “Derechos de Propiedad у Gestion Privada de los Recursos de la Naturaleza,” Cuadernos del Pensamiento Liberal (Madrid: Union Editorial), no. 2 (March 1986): 13–30; переиздано в моей книге Lecturas de Economia PoKtica, vol. 3 (Madrid: Union Editorial, 1987), 25–43.

125

Лучшее теоретическое объяснение консервативного, или «правого», социализма дал Ганс-Герман Хоппе. См.: Hans-Hermann Hoppe, A Theory of Socialism and Capitalism, chap. 5.

126

Ludwig von Mises, Socialism: An Economic and Sociological Analу sis (Indianapolis: Liberty Press, 1981), 220 (перевод на английский J. Kahane работы Die Gemeinwirtschaft. Untersuchungen uber den Sozialismus [Jena: Gustav Fischer, 1922]) [Мизес. Социализм: экономический и социологический анализ. С. 161]. Однако Мизес показывает, что военный социализм не может конкурировать на избранном им самим поле боя с обществами, где разрешена творческая предпринимательская деятельность; в качестве примера он упоминает о том, как великая военно-коммунистическая империя инков была уничтожена горсткой испанцев (pp. 222–223 [с. 162–163]).

127

О гильдейском и аграрном социализме см. Mises, Socialism, 229–232, 236–237 [Мизес. Социализм. С. 167—70; 173].

128

F. A. Hayek, “Why I am not Conservative” in The Constitution of Liberty, 397–411 [См.: Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2008].

129

В Словаре испанского языка Королевской Академии используемое нами слово cientismo [сциентизм] отсутствует. Из похожих слов там есть cientificismo, пятое значение которого – «склонность придавать излишнюю ценность научным или якобы научным представлениям». Грегорио Мараньон, хотя и употреблял иногда термин cientismo, в итоге, кажется, предпочел cientificismo, который он называет «карикатурой на науку» и описывает как «чрезмерную демонстрацию отсутствующих научных знаний». В заключение он пишет: «Суть дела в том, что cientificista [сциентист] некритически приписывает исключительное догматическое значение собственным обширным познаниям; он пользуется своим положением и репутацией, чтобы вводить в заблуждение своих последователей и слушателей» (курсив мой. – У. де С.). См.: Gregorio Maranon, “La plaga del Cientificismo,” chap. 32 of Cajal: su tiempo у el Nuestro, vol. 7, Obras Completas (Madrid: EspasaCalpe, 1971), 360–361. Нам, однако, кажется, что термин cientismo точнее, чем cientificismo, так как он в большей степени относится к злоупотреблению наукой как таковой, чем к недобросовестной манере заниматься наукой. (Слово cientifico происходит от латинского scientia — наука, и facerе — делать.) Кроме того, в английском языке слово scientism используется для обозначения некорректного применения методов естественных наук, физики, технологии и инженерного дела к сфере социальных наук. («Утверждение, что методы естественных наук следует использовать для любых исследований, в том числе в области философии, гуманитарных и социальных наук». См.: Webster’s Third New International Dictionary of the English Language Unabridged, vol. 3 [Chicago: G. & G. Merriam, 1981], 2033). Наконец, Мануэль Секо в своем знаменитом словаре (Manuel Seco, Diccionario de Dudas у Dificultades de la Lengua Espanola, 9 th ed. [Madrid: EspasaCalpe, 1990], 96), утверждает, что допустимы слова ciencismo и ciencista, хотя мы считаем, что они хуже, чем cientismo и dentist а, поскольку так же, как и соответствующие выражения в английском и французском языках, вторая пара происходит от латинского scientia (а не от испанского ciencia).

130

Замечательной иллюстрацией такого высокомерия интеллектуала-социалиста может быть легенда, рассказывающая о короле Альфонсо X, которого называли также Альфонсо Мудрым или Альфонсо Образованным. Он был «так дерзок и высокомерен от своего великого знания человеков и причастности тайн природы, что самонадеянно бахвалился, в посрамление провидения и высшей мудрости всемогущего Творца, говоря, что ежели бы Господь просил у него совета, творя мир и все сущее, и он был бы тогда с Господом, то некоторое из сущего вышло бы лучше и совершенней, чем нынче, а иное не было бы сотворено вовсе или было бы поправлено и улучшено». Легенда гласит, что король был наказан ужасным ударом грома, молнией и бурей, от которых крепость Алькасар в Сеговии, где он пребывал со своим двором, загорелась, так что несколько людей погибло, несколько было ранено, а сам король спасся лишь чудом и немедленно покаялся в своей пагубной гордыне. Ужасная гроза, разразившаяся 26 августа 1258 г. и ставшая причиной пожара в сеговийской крепости, во время которого король чуть не погиб – это событие, подтвержденное историческими источниками. См. великолепную биографию Альфонсо X Мудрого, написанную Антонио Баллестеросом Береттой (Antonio Ballesteros Beretta, Alfonso XEl Sabio [Barcelona: Ediciones “ElAlbir,” 1984], 209–211). Там мы находим критическую оценку всех версий этой легенды и ее связи с реальными историческими событиями. Хотя легенда носит апокрифический характер, нет сомнений, что сциентистские склонности «мудрого» короля проявились как минимум в жестких правилах, с помощью которых он безуспешно пытался устанавливать и контролировать цены, чтобы помешать их неизбежному и естественному росту, связанному с систематическим обесцениванием денег в результате его собственной денежной политики. Провалилась также попытка Альфонсо заменить традиционные кастильские законы о наследовании «научным» кодексом под названием «Семь партид», который поссорил его с собственным сыном и наследником Санчо и привел страну к гражданской войне, омрачившей последние годы жизни короля. Другая историческая фигура, которая может служить ярким примером краха сциентистского конструктивизма в социальной сфере, – это граф-герцог Оливарес, фаворит короля Филиппа IV, на протяжении большей части царствования Филиппа державший в своих руках судьбы империи. Благие намерения, работоспособность и усилия графа-герцога быль столь же неумеренны, сколь тщетны. На самом деле главным недостатком графа-герцога было то, что «по своей природе он стремился всюду навести порядок»; поэтому он не смог преодолеть искушения и отказаться от господства во всех сферах социальной жизни. На закате своего правления он сам выразил «глубокое разочарование тем, что любая его попытка поправить дела производила эффект, прямо противоположный его намерениям». Однако граф-герцог так и не понял, что таков естественный и неизбежный результат любых попыток силой контролировать и организовывать все общество; поэтому он никогда не считал причиной катастрофического состояния, в котором он оставил Испанию, собственный метод управления, а объяснял его гневом Божиим и моральной развращенностью века сего. См. блестящее исследование: J. Н. Elliot, El Conde-Duque de Olivares (Barcelona: Edit. Cntica, 1990), esp. 296, 388.

131

F. A. Hayek, “Kinds of Rationalism” in Studies in Philosophy, Politics and Economics (New York: Simon and Schuster, 1967), 82–95.

132

F. A. Hayek, The Fatal Conceit: The Errors of Socialism, 61, 62 [Хайек. Пагубная самонадеянность. С. 108–109]. Утилитаризм основан на той же интеллектуальной ошибке, что и социализм, так как он предполагает, что ученому-утилитаристу будет доступна вся информация об издержках и выгодах, необходимая для принятия «объективных» решений. Однако, поскольку такая информация не доступна централизованно, утилитаризм не может использоваться в качестве политико социальной философии, и, таким образом, единственное, что остается – это действовать в рамках закона и шаблонных принципов поведения (морали). Действительно, это может казаться парадоксом, но с учетом неустранимого человеческого неведения для человека нет ничего более полезного и практичного, чем действовать согласно своим принципам, отказавшись от наивного и близорукого утилитаризма.

133

На эти четыре ошибки, которые совершают социальные инженеры, советущие, на псевдонаучных основаниях, применять принуждение, обратил внимание Израэль Кирцнер. См.: Israel М. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Discovery and the Capitalist Process, 136–145.

134

Norman P. Barry, The Invisible Hand in Economics and Politics. A Study in the Two Conflicting Explanations of Society: End-States and Processes (London: Institute of Economic Affairs, 1988). В следующих главах у нас будет возможность увидеть, как теоретики-сциентисты с их фиксацией на равновесии не сумели понять доводы Мизеса о невозможности экономического расчета в социалистической экономике. Мы также рассмотрим один из самых существенных побочных результатов этой полемики, а именно то, что она обнажила методологическую непоследовательность современного экономического анализа, основанного на равновесии.

135

Особенно важный источник по христианскому социализму – это книга Religion, Economics and Social Thoughts, ed. Walter Block and Irving Hexham (Vancouver, Canada: Fraser Institute, 1989). См. также: Mises, Socialism, 223–226 [Мизес. Социализм. С. 163–166].

136

См. о синдикалистском социализме как таковом и о попытке реализовать его в Югославии: Svetozar Pejovich, “The Case of Self-Management in Yugoslavia” in Socialism: Institutional, Philosophical and Economic Issues (Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 1987), 239–249 (включая ссылки на источники). См. также: Е. Furubotnand S. Pejovich, “Property Rights, Economic Decentralization, and the Evolution of the Yugoslavian Firm, Journal of Law and Economics no. 16 (1973): 275–302.

137

Действительно, Словарь Королевской Академии испанского языка определяет социализм именно «как систему социального и экономического устройства, основанную на коллективной, государственной собственности и управлении средствами производства» [el sistema de organization social у economica basado en la propiedad у administration colectiva у estatal de los medios de production].