Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Порабощенные сердца

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Хилл Эдит / Порабощенные сердца - Чтение (стр. 11)
Автор: Хилл Эдит
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


— Потому что каждый, кто смотрит на тебя и не видит в тебе мужества и красоты, он — либо глуп, либо слеп. — Неожиданная нежность прозвучала в голосе, и он с улыбкой неловко провел ладонью по ее щеке. — Я не отвожу взгляда.

Рика смотрела на него и чувствовала себя привязанной к нему словами и делами так, как будто он ее крепко держал.

— А если бы… если бы ребенок был зачат не от римлянина? Делал бы ты тогда колыбель?

Неожиданно ледяной волной накатил страх. Она не может позволять себе верить этому человеку. Она должна оттолкнуть его, пока не поздно.

— А может быть, ты на самом деле делаешь не колыбель? Может быть, это святыня, должная восславить всех ублюдков, появившихся в результате римских изнасилований. Как животные оставляют экскременты, отмечая свою территорию, так и могучая армия Рима оставляет свой помет в распухших женских животах. Скажи мне, центурион Орлов, если бы тебе надо было сделать колыбель для каждого живого существа, зарожденного от твоего семени, сколько бы тебе пришлось их сделать?

— Возможно, больше, чем ты можешь себе представить, — холодно ответил он.

Рика увидела, как сузились его глаза от гнева, и почувствовала себя в безопасности. Она боялась не гнева, а его доброты. Она задевала в ней что-то, чего она не могла показать, в чем не могла признаться даже самой себе.

— А сейчас ты должна сказать мне, ордовикская женщина, — продолжил он тем же ледяным тоном, — на кого же направлена твоя злоба? — Он схватил ее, вцепившись пальцами в предплечье. — На тех людей, которые изнасиловали тебя, или на одного, который оставил тебя в покое? Или на людей, которые возложили на тебя бремя стыда, бремя, которого ты не заслуживаешь?

Его хватка слегка ослабла, но тон остался суровым.

— Посмотри на меня. Я не был среди тех людей, Рика. Я старался доказать это не просто словами. Я не причинял тебе зла и не позволил, чтобы тебе его причинили.

— Ты глупец, римлянин. — Она не должна, не могла принять от него жалость! — Ты говоришь о моем мужестве… Ладно, я скажу тебе — его поддерживает ненависть к твоему народу, ненависть, которая горит во мне, как огонь.

— Никакой огонь не может гореть без топлива. Ничто не выдавало его намерений, ни одно движение смуглого лица. Прежде чем она поняла, что случилось, его рот с силой прижался к ее губам. Он ожидал от нее реакции, ответа, который лежал где-то в глубине ее души. И получил ответ — ее рот непроизвольно раскрылся под его губами.

Тогда он оттолкнул ее от себя.

— Теперь… — его голос стал хриплым, дыхание тяжелым, — теперь ты получила топливо для своей ненависти.

В первый момент она растерялась. Собственная реакция на поцелуй поразила и ужаснула ее. Но хуже, гораздо хуже, было то, что он отстранился, и чувство стыда более сильное, чем прежняя ненависть, охватило ее.

— Будь ты проклят, римлянин! — К ней вернулся дар речи, и, все еще ощущая его поцелуй на губах, она отвернулась, сплюнула на землю и вызывающе подняла голову.

Без сомнения, цель его была достигнута. Гален шагнул назад, повернулся и пошел прочь. Боги были благосклонны к нему — он легко мог проиграть. Сейчас он нарушил одно из самых основных правил борьбы: действовал не только необдуманно, но под влиянием эмоций — злобы, гнева, отчаяния. Сколько раз он предлагал ей поддержку, уважение и защиту, в ответ она все глубже уходила в оборону. И теперь, когда она отказалась принять его подарок, он потерял самообладание. Если она так упорствует в своей ненависти к римлянам, пусть будет повод возненавидеть еще одного!

Поцелуй преследовал цель возбудить отвращение. Но мысль о том, что отвращение к нему действительно возникнет, породила страх — чувство, которое не вызывал ни один враг, ни одно сражение.

Он уже слышал, как смеются боги. Пытаясь вызвать ее ярость, он, не осознавая, выказал свое желание. Если сравнивать его чувства к этой женщине с ситуацией надвигающейся войны, то, очевидно, нужно идти к каменотесу и заказывать себе надгробие — такая оборона недолго удержится.

Глава 13

Гален смотрел на неровную линию горизонта, образованную отдаленными горами. Только что над ними горел закат. Занимавшие полнеба груды облаков пылали золотом и багрянцем, но сейчас солнце ушло, погасив яркие цвета. Небо посерело, скоро должно стемнеть. Уже висел над горами нечеткий круг луны. Усилился ветер, возможно, будет гроза.

Гален оттолкнулся от изгороди, и верхняя ее перекладина скрипнула. На мгновение он остановился и осмотрел двор и все вокруг по привычке старого солдата, выработанной всем опытом армейской жизни.

Повернулся и пошел в хлев. Тело его устало, но мысли не желали успокаиваться. Мысленно он восстанавливал утренние события. Настойчивые расспросы Дафидда, столкновение с Рикой… казалось, эти события не связаны друг с другом. Однако сейчас, думая о своей реакции, он приходил к выводу, что, возможно, именно сумбурный разговор с Дафиддом об отцовстве спровоцировал его на поцелуй.

Гален бессознательно пригладил рукой волосы. Это всегда выдавало его внутреннее душевное беспокойство. Волосы выросли. Почувствовав их длину, он изменил тему размышлений.

Прошло уже два месяца с тех пор, как фуражный отряд покинул стены Дэвы, два месяца пребывания у ордовиков. Что же достигнуто за это время? Его послали, чтобы узнать образ мыслей и действий человека, который мог стать верховным королем этих племен. Он убедил Церрикса отложить начало действий против Рима. Но это только частичный успех. Сможет ли Церрикс объединить ордовиков и заставить их заключить желанный мир с Римом? Ответа пока не было. Единственное, пожалуй, что Гален достоверно узнал теперь — как может измениться человек со временем, причем изнутри, а не снаружи.

До сих пор Гален никогда не думал, что способен соблазниться комфортом и мирной жизнью. Но теперь возникло сомнение. Он, не знавший другой жизни, кроме солдатской, начал смотреть на ферму в горах, куда его привели в цепях, как на дом. Начал воспринимать землю, на которой работал рабом, как свое владение. К тому же он чувствовал желание обладать женщиной, которую защищал, и ребенком-калекой, который, казалось, служил для них связующим звеном. Эти мысли были беспокойными, и Гален отогнал их. Невозможность того, в чем он сейчас признался самому себе, беспокоила его гораздо меньше, чем само это признание. Будто враг с обнаженным мечом в руке вышел из темноты.

Но ощущение незащищенности длилось только мгновение. Опустившись на ложе из сена, он уже нашел ответ. Его научили побеждать врага — внешнего из плоти и крови или внутреннего из мыслей и чувств. Воспитание, сделавшее смертельным его меч, научило его защищать свое сердце.

Какими бы ни были его личные страсти и желания, они должны отступить перед клятвой, которую он принес Риму. Гален жил, и не так уж плохо, без детской любви и женской ласки. Но честь, долг, верность? Без них он — ничто!


Сейчас она была ему необходима. Смертный мужчина не стал бы признавать это. Но для всемогущего бога осознание желания — не слабость, скорее необходимая прелюдия к его исполнению.

Он повернулся на своем ложе. Небеса загрохотали. Ночь наполнилась скрытой мощью, предупреждая земных обитателей и их богиню: берегитесь — в страшной ярости может явиться он.

И он позвал.

Удары грома прокатились над горами. Стрелы молнии обрушились на склоны. Бог неба взывал к своей подруге, пробуждая ее ото сна и заставляя подняться навстречу его желанию.


Гален поплотнее завернулся в плащ. Воздух похолодел и усилился ветер. Но, несмотря на ветер, в ночи ощущалось какое-то напряженное затишье. Он взглянул на луну, поднявшуюся уже высоко, но затянутую грозовыми облаками, собравшимися незаметно для спящего человека и дремлющих животных.

Встревоженный, Гален беспокойно заворочался на постели. И тут же ночь взорвалась грохотом и светом.

Рика проснулась с криком. Во сне возвратились картины нападения на деревню, но сейчас страх был реальностью. Как и в ту ночь, она слышала раскаты грома и видела вспышки молний. И так же, как тогда, чувствовала, как тело пронзает боль, казалось, разрезающая пополам.

Она схватилась за живот и перекатилась на бок, согнув ноги, стараясь противостоять этому внезапному приступу. Спустя некоторое время боль утихла и снова подступил страх.

Для того, что приближалось, время еще не наступило — по ее расчетам оставалось еще две с половиной луны. Может быть, она съела что-нибудь испорченное или перетрудилась.

Помогая себе руками, Рика осторожно и неуклюже села. И почти тут же почувствовала между ног теплый поток. Подстилка сразу стала мокрой. Она слышала, как женщины говорили об этом, и поняла — у нее отошли воды.

— Во имя богини, нет! — Шепот эхом отозвался в темной хижине. Но его некому было услышать. Дафидд вернулся в крепость до наступления сумерек. Она была одна. Жизнь выходила из нее, как и тогда, когда она зародилась, ей некому было помочь.

Внезапно еще одна волна прокатилась по ее телу, как бы в подтверждение того, что она уже поняла. Этой ночью родится ее ребенок.

Протестующий возглас затерялся в завывании ветра. Крик еще не успел замереть, а Гален, почувствовав ее страх, был уже на ногах и бежал к хижине. Сквозь звуки бушевавшей грозы он услышал ее приглушенный зов: «Гален!»

Рика никак не могла выпрямиться, судороги в животе заставляли ее согнуться. Кое-как добравшись до дверей, она тяжело облокотилась на стену, ожидая, когда пройдет боль схваток. Когда боль немного отпустила, выпрямилась и отодвинула защелку наружной двери.

Дверь распахнулась, и в этот момент черноту неба расколола ослепительная вспышка молнии. Рика инстинктивно вскинула руку, а когда опустила ее, Гален стоял перед ней, как бы материализовавшись из самой грозы. Не просто человек, а посланная ей природой помощь!

Ветер растрепал ее распущенные волосы, тонкая сорочка прилипла к телу. Словно обнаженная, стояла она под его взглядом, и в эту минуту наконец-то приняла волю богов. Окончательно и навсегда она приняла этого человека, этого римлянина и ринулась в спасительные объятия.


Спазма боли снова пронзила ее тело, распростертое на покрывале. В Могунтиакуме, где он служил перед Дэвой, Галену пришлось однажды присутствовать при родах. В конце зимы в занесенном снегом лагере будущий отец в ужасе поднял Галена с постели — ребенок шел ногами вперед. Гален вызвал хирурга легиона. Двадцать лет принимая незаконных отпрысков римской армии, тот умудрился спасти и ребенка, и мать.

Но Гален не был хирургом, и опыт помощи в одних единственных родах едва ли сделал из него повивальную бабку. Он также понимал, что ребенок рождается слишком рано. Но рано или поздно — главное, что он рождается…


Рика вцепилась в одеяло, прижимая кулаки к бокам. Она не могла кричать, только чувствовала, как из-под закрытых век струятся слезы.

— Кричи, Рика. Это поможет вынести боль. Она покачала головой, но тут ее снова схватило. Боль переворачивала все ее внутренности. Спина прогнулась, и глаза в ужасе широко открылись.

— Я не могу, — простонала она.

— Нет, можешь. — Встав на колени рядом с ней, он взял ее за руку и осторожно вытер слезы. — Когда становится плохо, жми крепче.

Тотчас ее рука сжалась, и ногти впились в его ладонь. Он продолжал повторять:

— Сейчас все кончится. Держись за меня.

Она так и сделала, и инстинктивно начала быстрее дышать, приспосабливаясь к приступам боли. Спустя некоторое время боль отпустила. Рика лежала опустошенная и наполненная ужасом, зная, что скоро она вернется.

И она вернулась.

Схватки стали еще чаще и сильнее, едва кончалась одна, наступала другая. Иногда боль была такой нестерпимой, что не оставалось ничего, кроме боли. В какой-то момент, не выдержав, она простонала:

— Я больше не могу.

— Ты должна и ты вытерпишь. — Он сжал другую руку. — Взгляни на меня.

Она подчинилась. Взгляд его светился добротой, но пожатие было крепким, а голос непреклонным.

— Послушай меня, не думай о боли. Ты должна все вынести.

В очередной раз ее пронзила боль. Судорожно глотая воздух, она вертела головой, взгляд лихорадочно метался по хижине, не в силах остановиться на чем-нибудь.

Твердый настойчивый голос заставил ее сосредоточиться.

— На меня, смотри на меня. Только на меня.

— Будь ты проклят! — крикнула она. Все было заполнено болью. — Пусти меня. Я хочу умереть!

— Нет. Нет, ты не умрешь. — И снова голос заставил сосредоточиться. Прохладная ладонь коснулась лба. — Ты можешь, иначе ты не выжила бы той ночью. А теперь открой глаза. — Его рука крепко держала обе ее руки. Она открыла глаза, и он сжал их сильнее. — Этой ночью ты не одна.


Всю ночь за стенами хижины бушевала гроза, и всю ночь продолжались мучения. Иногда его лицо пропадало в каком-то красноватом тумане, однако он не дал ей потерять сознание. Она крепко сжимала держащую ее руку, не чувствуя, что ногти впиваются в его ладонь.

И только на рассвете, когда тьма начала сереть, она родила ребенка. Мертвого. Он задохнулся при родах.

Боль отпустила, и Рика забылась в спасительном сне. Гален завернул крошечное тельце в свой плащ.

Алый плащ римского центуриона стал саваном этому ребенку. На закате он его похоронит.

Гален подошел к постели и встал около нее на колени. Рика проснулась и лежала бледная и недвижимая. Она даже не спросила о ребенке. Но она должна знать, что тот мертв. Гроза закончилась недавно, и все еще дул свежий ветер, шурша соломой на крыше, проникая в дымовое отверстие и заставляя плясать язычки пламени в очаге. Гален подложил дров, чтобы согреть ее. Она была настолько бледной, что казалась почти прозрачной и совсем холодной на ощупь. Эта бледность и лихорадочный блеск в глазах беспокоили его. Казалось, она смотрит на него и не видит.

Рика скрипнула зубами и уставилась на закопченный потолок. Почему все звуки так похожи на плачь ребенка? Ветер в соломе крыши… утреннее пение птиц…

Слезы обожгли уголки глаз, и она отчаянно замигала. Не в силах больше сдерживаться, Рика с трудом приподнялась и уткнулась лицом в крепкие руки, прижавшись к Галену, ища в нем поддержку и силу.

Если Гален и был застигнут врасплох, то не показал этого.

— Поплачь, Рика, — прошептал он, нежно поглаживая ее по голове. — Пожалей о своей потере.

Мгновенно Рика отшатнулась и взметнула свирепый взгляд.

— Я не потеряла ничего, о чем нужно было бы жалеть, — прошипела она. — Или ты забыл, что жизнь, которая ушла, была римской?

— Но она выросла в тебе, — тихо ответил Гален. Он протянул руку и прикоснулся кончиками пальцев к ее мокрым щекам и дрожащим губам. — Он был твоим сыном.

— Будь ты проклят! — крикнула Рика в исступлении и попыталась оттолкнуть его от себя. Она не хотела ничего знать. Пока он не имел ни пола, ни имени, она не потеряла ребенка, а избавилась от нежеланной ноши.

Гален не отпускал ее и, когда она притихла, еще крепче обнял ее.

— Поплачь, домина.

Рика закрыла глаза и наконец зарыдала. Это были глубокие, очищающие душу рыдания.

Когда рыдания затихли, Рика, совершенно обессиленная, впала в бессознательное состояние, которое в конце концов дало ей отдых.

Гален прижал ее к груди, сердце к сердцу. Его рука гладила ее волосы. Первый раз в жизни Гален Мавриций, центурион когорты и римский воин, чувствовал себя беспомощным. То, что он испытывал к этой женщине, не было вызвано нуждой или случайным обстоятельством, чувством вины или похотью. Казалось, он сам находится в объятиях, переполненный нежностью, от которой перехватывало дыхание.

Гален поднял ее, положил на постель и поднялся. Пока она спала и ее можно было оставить одну, нужно было закончить дело.


При свете ало-оранжевого заката Гален похоронил маленькое тельце в ящике из досок, предназначенных для его колыбели. На одной из досок он вырезал слова Dis Manibus — посвящение богам мертвых. Прежде чем укрепить крышку, он снял с левого запястья широкую кожаную ленту — солдатский кошелек. Только тогда, через разрез с внутренней стороны, открывался доступ к его содержимому. Невзрачная на вид лента не привлекала внимания, очевидно, поэтому кошелек сохранился.

Мертвых нужно было переправить в Аид через реку Стикс. И Гален, вытащив монету, положил ее в рот младенцу, не испустившему ни одного крика, ни одного вздоха. Теперь душа сына Рики сможет заплатить лодочнику Харону.


Сердце болело… под сомкнутыми веками жгучая боль… Даже чтобы просто вздохнуть, требовалось усилие. Она хотела снова уйти в темноту, но уже не смогла.

Заставила себя открыть глаза. В тусклом свете масляной лампы можно было увидеть фигуру, согнувшуюся у очага. Рика постаралась сесть и поняла, что силы совершенно оставили ее. Все тело как будто налито свинцом. Она снова беспомощно откинулась на постель и наблюдала за человеком, разводившим огонь.

Гален стоял спиной, и она не видела его лица. Он пришел во время грозы и был с ней, когда…

Внезапно память вернулась, и тело наполнилось тошнотворной болью. Она поспешно сглотнула и, крепко зажмурив глаза, попыталась вернуться в сон, который охранял от страданий, даруя покой.

Чуть позже Рика услышала его шаги. Она хотела притвориться спящей, но прикосновение испугало ее. Она открыла глаза и увидела над собой его лицо.

— Я не хотел будить тебя. — Он убрал руку и сел на пятки. — Я просто хотел проверить, нет ли лихорадки.

Она смотрела на него, не слыша. В этих усталых глазах отражалось все, что пережили они в эту ночь. Бессознательно она провела рукой по ставшему плоским животу. Под покрывающим ее мехом она лежала обнаженной и все же не испытывала стыда. Руки, ухаживающие за ней, касались ее только с нежностью.

— Ты необыкновенный человек, римлянин, — шепнула она.

Он покачал головой в молчаливом отрицании, просунул руку ей под голову, чтобы помочь сесть, и поднес к губам кружку.

Попробовав, она попыталась отвернуться. Голода не было, и очень не хотелось глотать теплую похлебку из ячменя и лука.

Так же твердо, как держал ее за плечи, он настоял, чтобы она выпила.

— Хочешь или нет… но ты должна поесть. Ей стало жаль себя.

— Зачем?

Гален удивленно приподнял брови.

— Чтобы выжить, домина. Или ты захотела сейчас отдать своим насильникам то, что они не смогли взять тогда?

Рика съежилась и взглянула на него. Захотелось набрать в рот похлебки и выплюнуть ему в лицо!

Как будто прочитав ее мысли, он улыбнулся и прищурился.

— Если хочешь сделать это, сделай, — с мягкой насмешкой сказал он, прижимая кружку к ее губам. — Но знай, что каждый глоток, который ты выплюнешь, я волью в тебя снова и заставлю тебя жить.

Сквозь гнев мелькнула мысль: из всех мужчин этот менее всего заслуживает ярости. Почувствовав снова себя очень усталой, она откинулась на его руку и глотнула.

Когда кружка опустела, он осторожно опустил ее на постель.

— Сегодня я буду спать снаружи у дверей. Если я буду тебе нужен, позови.

Рика смотрела, как он встает. Но когда он повернулся, чтобы уйти, почувствовала страх.

— А что… что, если я не хочу, чтобы ты уходил? если я хочу, чтобы ты остался со мной?

— Тогда я останусь.

В возникшей тишине было слышно только потрескивание дров в очаге. Затем, почти неслышное, прозвучало одно слово.

— Останься.


Медленно к Рике возвращались силы. Скоро, видимо, она будет выглядеть как раньше. Однако внутренне она совершенно переменилась. Сердечная рана не излечивается так быстро. Лишь на третий день Рика смогла подойти к месту, где Гален похоронил ее сына — в нескольких шагах от расчищенного участка, в лесу, между двумя высокими соснами.

Рика долго стояла, глядя на маленький холмик из свежевырытой земли. Все казалось бессмысленным: жизнь, которой так и не суждено было стать жизнью, ее муки, которые оказались никому ненужными. Или богиня специально забрала ее ребенка «до того, как он узнал жизнь смертных? Но почему? Это акт милосердия или наказания?

Почувствовав озноб, Рика поплотнее запахнула свою накидку. Вдруг она ощутила присутствие Галена. Оглянулась и увидела, что он стоит на почтительном расстоянии, и явно стоит тут уже некоторое время. Когда Рика заметила его, он шагнул вперед.

Пряча глаза, чтобы он не заметил слез, она объяснила, отходя от могилы:

— Дафидд сказал мне, где… где она.

— Я не был уверен, что тебе захочется знать.

— Я и не хотела до сегодняшнего дня. — Несмотря на тепло утреннего солнца и на плотную накидку, она поежилась. Он, конечно, заметил это. В последние дни между ними установилась связь, понимание, не требующее слов. — Я не поблагодарила тебя за все, что ты сделал, и за похороны, — тихо сказала она.

— В этом нет нужды.

— Есть. Конечно есть. — Внезапно последние остатки былой гордости рухнули. — Мне больно, — прошептала она, наконец посмотрев ему в глаза. — Я не думала, что так будет, по крайней мере, так сильно.

— Память еще свежа. Со временем это утихнет. Она кивнула, но только чтобы показать, что услышала, и посмотрела на него. Он не изменился. Квадратный подбородок не потерял своей чеканной твердости, а выражение лица нисколько не смягчилось. И все же теперь она видела нежность, которая была частью его силы.

— Тебе надо вернуться.

Рика покачала головой и перевела разговор.

— Нет. Я хочу поговорить с Дафиддом. — Она показала на мальчика, чертившего что-то прутом на толстом слое подсохшей грязи около стойла. — Сегодня он не в себе… какой-то отрешенный и угрюмый. Я заговорила с ним, и он не ответил. Сказал только, где найти могилу, и ушел.

Черные глаза посмотрели на маленькую фигурку, сидевшую на корточках рядом с лужей грязи.

— Ты должна помнить, что Дафидд узнал об этом только вчера. После грозы он не смог прийти. Сейчас у него несомненно появились вопросы. В конце концов, он всего лишь маленький мальчик, впервые лицом к лицу столкнувшийся со смертью.

Рика опять покачала головой.

— Нет. Тут что-то другое. Я знаю Дафидда. Вчера вечером, когда ты рассказал ему все и привел ко мне в хижину, я почувствовала. Он, конечно, обескуражен, зол и огорчен и в какой-то мере винит меня за то, что случилось… за мертворожденного.

Очень трудно было это произнести, и Галену снова захотелось утешить и защитить ее, теперь от душевной боли.

— Дафидд не винит тебя. Он знает, что случившееся — воля богов. Но, может быть, он тоже ощущает потерю? — Он коснулся ее плеча, и в голосе послышались нотки сочувствия и нежности. — Ты для него больше, чем его собственная мать. В некотором смысле он может чувствовать, что потерял брата. Иди в хижину. Я поговорю с ним.

Рика посмотрела на него. По озадаченному выражению ее лица он понял, сейчас она задаст вопрос, на который у него нет ответа. Повернулся и пошел прочь. Не услышав за собой шагов, он с радостью понял, что она вернется в хижину и ляжет в постель. Мальчик все еще сидел на корточках у лужи. Вдруг вопросы, которые Дафидд задал несколько дней назад, приобрели новый смысл. Но, может быть, он ошибается. Гален был уже совсем рядом, когда светлая головка повернулась к нему. Пронзительный взгляд неистово горящих синих глаз остановил его.

— Ты не собираешься остаться, правда? Ты уйдешь?

Пораженный обвинением и страстью, с которой оно прозвучало, Гален не сразу сообразил, как ему следует реагировать. Присел на корточки рядом и, стараясь не смотреть в глаза, помолчал.

— Почему ты так говоришь, Дафидд? — мягко спросил он.

— Потому что я знаю, — не задумываясь, выпалил ребенок. — Я слышал, как об этом разговаривали воины в крепости. Они не обратили внимания на то, что я рядом. Неважно, если даже я и услышу разговор. На меня никто не обращает внимания.

Гален искоса посмотрел на мальчика. Дафидд моргал, стараясь удержаться от слез и от гнева.

— Они… они сказали, что ты д-дал слово Церриксу, что ты и другие не будете стараться убежать до весны. Поэтому вас больше н-не охраняют.

В заявлении мальчика не было ничего, никакого секрета, но Гален почувствовал беспокойство. Возможно, и другие детали его соглашения с Церриксом свободно обсуждались в крепости.

— Они говорили что-нибудь еще? — спросил он, поднимая голову и стараясь не выдать своих мыслей. Мальчик покачал головой.

— Это правда? Ты обещал не убегать до весны?

— Да. Для безопасности своих людей я должен был исключить возможность бегства и повторного плена. Я приказал им подчиниться мне и поклялся Церриксу. Пока легионы стоят на зимних квартирах это все равно бесполезно… — Он остановился, поняв, что мальчик все равно не слушает объяснений. — Дафидд, послушай меня. Я никогда…

— А что с ней? — Синие глаза опять вспыхнули с осуждением и гневом. Он вытер скатившуюся слезу, оставив на бледной щеке грязный след. — Что с Рикой? Кто защитит ее и позаботится о ней, когда ты уйдешь? Или теперь, когда ребенок умер, тебя это больше не интересует? — Голос прервался, и он конвульсивно вздохнул. — Тебе был нужен он — он, а не мы!

Слова мальчика резанули по живому. Руки Галена сжались в кулаки. Внутренний голос оказался прав! Рика тоже была права. Она предупреждала о растущей привязанности мальчика. И все же, как можно обвинять ребенка, когда сам виноват. Хоть и мимолетно, походя, но он тоже воспринимал их троих как одну семью.

Дафидд был для Галена как бы связующим звеном, а мальчик видел в этой роли ребенка Рики. Отсюда и вопросы об отцовстве и о том, как мужчина делает женщину своей. Все, о чем он спрашивал в тот день, теперь обрело свое значение. Но как исправить положение, развенчать надежды, которые зародились и теперь разрушаются?

— Дафидд. — Он поморщился, когда мальчик опустил голову, как бы отказываясь слушать. — Даже если бы ребенок Рики остался в живых, это ничего не изменило бы. Я давно сказал тебе, что я солдат и не могу позволить себе иметь дом и семью. У меня есть долг, обязанности… Когда настанет время, я должен буду уйти.

Не поднимая головы, Дафидд ответил со слезами в голосе:

— А как же мы? Тебе все равно? Гален вздохнул.

— Нет, не все равно. Но я не имею права поддаваться чувствам. Первым делом для меня должна быть верность клятве, которую…

— Дурацкой серебряной птице! — выкрикнул мальчик, подняв наконец голову. Глаза были полны слез. — Это нечестно.

Гален потянулся к нему, но тот отшатнулся и вскочил на ноги. Гален остался сидеть. Лучше, если мальчик выскажется до конца, осознает неисполнимость своих желаний и неуемность фантазий.

— Что нечестно? — спросил он мягко.

— Все!

Стиснутым кулачком размазывая слезы, текущие по щекам, Дафидд захромал прочь и уже в нескольких метрах от Галена выкрикнул последние слова:

— Я ненавижу тебя.

Гален поднялся, думая догнать его, но его остановил голос.

— Пусть идет. Пора ему понять правду. Появление Рики было неожиданным, он повернулся и посмотрел на нее. В ярком свете солнца усталость и напряженность были еще более заметны. Рассеянный свет в тени под соснами скрывал круги под глазами и изможденность лица. Но и лесная тень не скрывала печаль.

— Я думал, ты вернулась в постель, — сказал Гален неожиданно хриплым голосом. Он кивнул в сторону удаляющегося мальчика. — Как много ты слышала?

Она плотнее запахнула накидку и посмотрела вслед Дафидду.

— Достаточно.

Гален вздрогнул, заметив слезы в ее немигающих глазах.

— Ты ведь знаешь, я никогда не желал ему ничего плохого.

— Я знаю. — На губах появилась грустная улыбка. — Один человек, который был очень добр ко мне, сказал, что время смягчит боль. Дай ему время, Гален. Все будет хорошо. Он поймет.

— А ты?

Вздрогнув, Рика глубоко вздохнула и заставила себя посмотреть в темную глубину его глаз. Сердце ее дрогнуло.

— Мне тоже нужно время, — прошептала она, — и тебе тоже.

Глава 14

В потоке солнечного света, проникающего в хижину через открытую дверь, распущенные волосы Рики отливали чистым золотом. Длинные, почти до колен, они тяжелой волной падали ей на плечи. Обычно она заплетала их в косу, но сейчас почему-то не сделала этого.

Рика присела, чтобы завязать ремешок сандалии. Ее лицо скрылось за покрывалом светлых волос, и Гален понял, в чем дело. Предстоящий поход на рынок будет первым ее появлением в крепости после рождения мертвого ребенка. Зная, что станет мишенью для всеобщего внимания и сплетен, Рика старалась отгородиться от любопытных глаз.

Она выпрямилась и нервно пригладила платье. Она не носила это платье раньше. Во всю длину до колен, оно было покрыто узором из маленьких красных клеточек на розовом, цвета рассвета, и золотом, цвета полуденного солнца, фоне. Неподвязанное, свободно спадающее вниз, оно не скрывало ее стройной фигуры и ставшего теперь плоским живота. Даже тем, кто еще не слышал о ее потере, достаточно будет одного взгляда, чтобы понять, что она больше не носит ребенка.

Рика встала, и Гален осторожно поддержал ее за руку.

— Ты уверена, что у тебя хватит сил? — спросил он и отвел прядь волос со щеки, вглядываясь в округлое лицо цвета слоновой кости в поисках следов усталости или бледности.

Рика, не отвечая, смотрела на него. Всякий раз, когда это происходило — когда она слышала эту теплоту в голосе и ощущала мягкое прикосновение руки, — будто луч света проникал в темноту, заполняющую ее душу. Рика и боялась этого чувства, и искала его.

Она повернулась и потянулась за корзиной, стоящей у двери. Гален взял две тяжелые корзины, наполненные овощами и завернутыми в ткань головками сыра. Она поставила свою корзину на бедро и снова пригладила платье на животе.

— Мы должны идти, — тихо сказала она, не отвечая на вопрос и избегая его взгляда.


Молчание, сопровождавшее его рассказ, сменилось гулом сердитых голосов. Маурик самодовольно улыбнулся, наслаждаясь наполнившими комнату шумом и спорами. Лица людей, сидящих вокруг, выражали все оттенки недоверия, удивления и гнева. На многих нахмуренных лицах он увидел жажду мести, ярость, заставляющую руки сжиматься в кулаки.

С места выступающего, стоя посреди сидящих скрестив ноги членов Совета, он посмотрел на единственного из присутствующих, сохранявшего полное спокойствие.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19