Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Трилогия о Екатерине Медичи (№2) - Отравительница

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Холт Виктория / Отравительница - Чтение (стр. 11)
Автор: Холт Виктория
Жанры: Исторические любовные романы,
Историческая проза
Серия: Трилогия о Екатерине Медичи

 

 


Антуан задумался. Мария Шотландская? Эта юная красавица! Какая удача! Тут было над чем поразмыслить.

Де Шантонне приблизился и зашептал:

— Вы можете обрести и четвертую корону. Хотя, пожалуй, сейчас еще не стоит говорить о ней. По-моему, маленький Карл обладает слабым здоровьем. А Генрих? А Эркюль?

Испанец пожал плечами и хитро улыбнулся.

— Не думаю, что эти мальчики будут жить долго. Представьте, что вас ждет после их смерти! Это, как вы понимаете, может произойти лишь благодаря помощи Его Католического Величества.

Де Шантонне прошептал в лицо Антуану:

— Вам достанется самая желанная корона — корона Франции!


Королева-мать встревожилась. События развивались слишком стремительно, они вышли из-под ее контроля. Она недооценила де Шантонне. Он предложил обменять Наварру на Сардинию! Глупец Антуан заинтересовался его идеей, наивно поверив в то, что Сардиния такова, каким представил испанец этот остров.

Если она проявит неосторожность, де Гизы вернут свою племянницу во Францию и выдадут замуж за Антуана; Луиза сообщала, что он проявляет все большую терпимость к католической вере.

Она принялась шагать по комнате. Какую другую женщину со всех сторон окружали враги? К кому ей повернуться лицом? К де Гизам? К Бурбонам? К испанскому послу и его мрачному господину, королю Филиппу, ее зятю, тень которого постоянно преследовала Катрин? Она могла заключить с кем-то из этих людей лишь кратковременный союз. Она вела одинокую, тайную игру; они не должны догадываться о ее планах. Ей необходимо быть в одиночестве, чтобы сохранить власть и трон для Генриха, когда придет его время. Она знала, что все интригуют против нее.

Она сама в недобрый час предложила выдать Марию Стюарт за Антуана. Могла ли она догадаться о последствиях? Она показалась себе новичком в политической борьбе. Она совершила столько ошибок!

Она должна извлечь из них урок. Предотвратить женитьбу Антуана на Марии Шотландской. Каким опасным стал бы этот союз! Де Гизы успокоятся, лишь посадив Марию на французский трон; если Антуан станет католиком, они захотят, чтобы он оказался там же.

Она вела себя опрометчиво. Проявила чрезмерное расположение к гугенотам. Теперь католическая партия собиралась сделать Антуана королем и мужем Марии Шотландской. А ее дети — юный Карл, дорогой Генрих? Они должны умереть. Другие люди быстро узнали секреты ядов, привезенных Катрин и ее сторонниками во Францию. Не ухудшилось ли здоровье Карла? Генриха? Катрин считала всех такими же неразборчивыми в средствах, какой была она; поскольку она часто думала о ядах, ей казалось, что и другие готовы прибегнуть к ним.

Она не знала, куда повернуться. Следует сделать так, чтобы Жанна Наваррская явилась ко двору. Это было очевидным. Если кто-то способен предотвратить развод Антуана с женой, то это сама Жанна.

Катрин написала ей ласковое письмо. Как чувствуют себя дорогие малыши? Не думает ли Жанна, что брак маленькой Катрин, тезки королевы-матери, с ее сыном Генрихом будет удачным? «Он так свяжет нас! — писала Катрин. — А еще возможен союз между дочерью Маргаритой и вашим сыном Генрихом, предложенный моим покойным мужем. Мы должны обсудить это при личной встрече…»

Во втором письме Катрин сообщила Жанне, что ей следует отправиться на север, чтобы принять участие в заседании Совета, которое состоится в Пуасси.

«Моя дорогая кузина, вам известно, что я — ваш друг. Вы знаете, что религиозные противоречия, залившие страну кровью, огорчают меня. По-моему мнению, представителям враждующих сторон необходимо встретиться, обсудить положение, попытаться найти взаимопонимание; чего можно добиться кровопролитием?»

Катрин вызвала к себе герцогиню де Монпансье; поскольку эта дама сочувствовала гугенотам, Катрин сочла возможным использовать именно ее.

— Мадам де Монпансье, — сказала она, — я отправляю письма королеве Наваррской и думаю, что вам также следует написать ей. Я знаю, создалась не слишком приятная ситуация, но, по-моему, королева Наварры должна знать о ней. Мне кажется, если бы Жанна находилась здесь, она смогла бы удержать своего мужа от безумств. С каждым днем живот мадемуазель де ла Лимодьер становится все больше. Вы знаете, я не люблю видеть такое при моем дворе. Король Наварры без ума от этой женщины; думаю, следует сообщить Жанне об этом. Есть и другой момент. По-моему, она должна знать, что Антуан пытается обменять ее королевство на никчемный остров. Этот человек способен на любую глупость. Напишите ей обо всем.

— Я напишу ей о предлагаемом обмене, мадам.

— Также упомяните о том, что бастард Антуана портит изящную фигуру мадемуазель де ла Лимодьер.

— Мадам, я…

— Это приказ, — заявила Катрин.

Монастырь Пуасси, где собрался Совет, находился недалеко от Сент-Жермена; сюда в летнюю жару прибыли лидеры католиков и протестантов. Как позже поняла Катрин, эта встреча была обречена с самого начала.

Говоря о религии, люди становились фанатиками. Они упрямо стояли на своем. Бесконечно обсуждали догматы. Не все ли равно, как происходит причастие, думала Катрин. Однако собравшиеся без устали спорили о таких ритуалах, как посвящение в духовный сан и крещение.

Катрин, обводя взглядом великих мужей, заседавших в монастырской трапезной, спрашивала себя: почему они воюют друг с другом? Почему готовы умереть за веру, за глупые софизмы?

Все они одинаковы: хитрый кардинал Лоррен и могущественный герцог де Гиз; отсутствующий, к счастью, Кальвин; Теодор де Без; Мишель де л'Опиталь, этот благородный гугенот, к чьим мудрым суждениям прислушивалась Катрин; Жанна Наваррская и Элеонора де Конде; да, все они были фанатиками.

Каких итогов она могла ожидать от встречи, которую организовала? Никаких, ровным счетом никаких. Эти два лагеря никогда не договорятся. Она и не хотела, чтобы они нашли общий язык. Пусть они думают, что она желает этого. Сама Катрин верила лишь в практическую выгоду. Но для нее был полезен фанатизм других, делавший их уязвимыми. Человек, свободный от религиозных убеждений, мог лавировать, делать то, что полезно не для какой-то церкви, а для него самого.


Состоявшийся Совет взбудоражил страну, породил напряжение. Гугеноты считали, что королева-мать все же на их стороне. Катрин, которую охватывала тревога при мысли о том, какие беды сулит ей и ее семье обращение Антуана в католическую веру и его союз с де Гизами, начала демонстрировать свое расположение реформистам. Она хотела заручиться их поддержкой, хотя и понимала, что часть гугенотов хочет заменить монарха президентом.

Гугеноты набирали силу в Париже, Сент-Жермене и Пуасси; казалось, что у них не меньше сторонников, чем у католиков.

Катрин делала вид, будто она не замечает публичные проповеди, устраиваемые во дворце; когда разъяренный Шантонне указал королеве-матери на это, она невозмутимо ответила, что не слышала их.

Даже дети ощущали напряженную атмосферу.

Любимец Катрин, Генрих, склонялся к вере гугенотов. Она была новой и поэтому привлекала тот интеллектуальный круг, к которому принадлежал принц Генрих быстро улавливал настроение матери и следовал им; она с улыбкой слушала сына, когда он рассказывал о Безе и его блестящих проповедях.

В покоях детей вспыхивали ссоры, особенно между Марго и Генрихом. Принц ставил сестру в угол и читал ей проповедь, повторяя произнесенное Безе. Но Марго отказывалась принять новую веру.

— Я — католичка, — не сдавалась девочка. — Моя вера — истинная. Я со своим будущим мужем всегда буду поддерживать истинную веру.

— Твой будущий супруг — гугенот, — парировал Генрих.

Это замечание вызвало у Марго презрительный смех; она была полна решимости не выходить замуж за Генриха Наваррского и оставаться католичкой.

— Мой будущий муж — католик.

— Вероятно, — поддразнил сестру Генрих, — тебе неизвестно, кто станет твоим мужем, мадемуазель Марго.

— Нет, известно. Мы с ним уже договорились.

— Как его зовут? Скажи мне. Я думаю, тут произошла какая-то ошибка.

— Ты должен знать. Он — твой тезка.

— Это — Генрих. Верно. Он провел детские годы в крестьянской избе и вскормлен крестьянкой. Значит, он сам стал крестьянином.

Марго тряхнула головой, откинув со лба свои длинные темные волосы.

— Ты думаешь, я выйду за этого дикаря?

— Да, думаю; это уже решено.

— У него грязные руки и нечесаные волосы. Я не выйду за крестьянина, братец.

— Выйдешь. Этот крестьянин — будущий король Наварры, дорогая сестрица.

— Я стану женой другого Генриха.

Генрих рассмеялся.

— Де Гиза? Смотри выше, Марго.

— Генрих де Гиз стоит выше всех. Он — самый лучший мужчина на земле. Его отец — величайший гражданин Франции.

— Измена! — закричал Генрих.

Марго засмеялась.

— Все боятся Меченого.

— Тебя и твоего возлюбленного, Генриха де Гиза, необходимо высечь. Его следует прогнать прочь от королевского двора, а тебя — немедленно выдать замуж за лохматого крестьянина с грязными руками.

Марго презрительно улыбнулась.

— Я никогда не выйду за Генриха Наваррского. Я ненавижу его. Он знает об этом и ненавидит меня. Как я сожалею о том, что он прибыл ко двору со своей матерью на этот Совет!

— Ты должна стать гугеноткой, потому что ты выйдешь замуж за гугенота.

— Я никогда не стану гугеноткой и не выйду за такого человека.

Генрих схватил молитвенник сестры и бросил его в полыхающий камин.

— Я удивлена, — яростно сверкнув глазами, сказала Марго, — что Господь не убил тебя тотчас за это.

— Да? А я удивлен, что он не покарал тебя за приверженность старой вере. Если ты не переменишься, я сделаю так, чтобы тебя высекли. Попрошу об этом маму.

— Она не осмелится выпороть меня за это.

— Думаешь, она не посмеет сделать то, что сочтет нужным?

Марго помолчала, и Генрих продолжил:

— Я сделаю так, чтобы тебя убили, потому что тот, кто держится за ложную веру, заслуживает смерти.

— Отлично, — закричала Марго, — пусть меня высекут. Пусть меня убьют. Я готова пострадать ради спасения души.

Распри продолжались — в покоях детей, в монастыре Пуасси, в несчастном французском королевстве.

Жанна, обманутая жена, королева, супруг которой интриговал против нее и собирался отдать ее королевство, приехала в Париж с двумя своими детьми — Генрихом и маленькой Катрин.

Когда Жанна впервые услышала ужасные сплетни об Антуане, она не поверила им. Она знала, что он слаб, но при всех своих недостатках любит ее. Их союз совершенен и прочен. Мог ли он писать ей о своей преданности, находясь в любовной связи с мадемуазель де ла Лимодьер, которую называли Прекрасной Распутницей? Жанна отказывалась верить в это. Совсем недавно он сообщил ей о том, что другие женщины совсем не привлекают его. Конечно, он не мог так обманывать ее.

Мысль о том, что он вступил в сговор с испанцами, внушала ей ужас. Она считала это более серьезным предательством, чем супружеская неверность — с другой женщиной он обманывал бы только ее, Жанну, но с Испанией он предавал и детей, поскольку готов был пожертвовать их наследством ради собственного возвышения.

Она растерялась, не зная, к кому обратиться за советом и помощью.

Королева-мать предложила ей покои в Лувре, чтобы находиться возле своей дорогой подруги и часто видеть детей, к которым она относилась, как к своим собственным, видя в них невесту сына и жениха дочери. Но Жанна не доверяла Катрин и предпочла остановиться во дворце Конде.

Ее ждали новые открытия. Элеонора, прибывшая на Совет в Пуасси, приняла невестку.

Они обнялись; поглядев на лицо Элеоноры, Жанна поняла, что жена брата также расстроена. Непосредственная Жанна сразу заговорила о том, что волновало ее больше всего.

— Элеонора, скажи мне: это правда? Я слышала ужасные истории. Говорят, что Антуан влюблен в придворную даму.

— О, моя дорогая сестра, увы, это так.

Глаза Жанны сверкнули.

— Я никогда не прощу его. Ненавижу ловеласов! Разве нам больше нечем заняться? Работой? Нашим делом? Тем не менее он обманывает меня. Бросает тень на нашу веру. О, Элеонора.

Жанна закрыла лицо руками; она испугалась, что заплачет. Она не любила показывать слабость, но была очень несчастна.

Элеонора обняла невестку.

— Дорогая Жанна, я сочувствую тебе. Будет лучше, если ты узнаешь все от того, кто любит тебя и страдает вместе с тобой. Тебе известно, что Антуан стал любовником этой женщины. Жанна, моя дорогая, приготовься к испытанию. Несколько недель тому назад у них родился сын.

Жанна вырвалась из объятий Элеоноры.

— Я ненавижу его! — закричала она. — Я не знала, что это зашло так далеко. Он заплатит за все. О, Боже, неужели это произошло с нами? Мы были так счастливы, Элеонора. Я знала, что он любит веселье… забавы… удовольствия… лесть, но не думала, что с нами может случиться такое. О, Элеонора, я так несчастна…

— Сочувствую, моя дорогая, — сказала Элеонора, пытаясь утешить Жанну. — Я тоже сейчас несчастна. Жанна, мне понятны твои чувства — меня также унизили.

Жанна уставилась на невестку.

— Ты хочешь сказать, что Луи тоже?..

— Да, Луи тоже, — сказала принцесса Конде. — Его любовница — мадемуазель де Лимей.

Жанна взяла руки Элеоноры и прижала их к своей груди.

— Я так потрясена своими бедами, что не подумала о твоих! О, Элеонора, если бы я могла быть такой же спокойной, как ты!

— Дорогая Жанна, наши мужья слабы, но мы любим их. Мы должны простить Луи и Антуана.

— Я никогда не прощу Антуана.

— Успокоившись, ты поймешь, что это необходимо. Следует подумать о детях. Мы должны закрыть глаза на грехи мужей. Нас ждут важные дела, мы не можем расходовать силы на семейные ссоры.

— Но я считала, что вы с Луи очень счастливы. Так всегда казалось. Что касается меня и Антуана — о, ты сидишь и безмятежно улыбаешься! Ты можешь простить их. Я же — никогда!

— Но это необходимо. Все подстроили наши враги. Они подбросили наживку, и наши мужья попались на удочку. Мы должны бороться за них… вместе с ними.

— Ты можешь это делать, но я не стану. Я ненавижу Антуана. Не только за измену, но и за ложь… лицемерие.

— О, Жанна, моя дорогая сестра, я хорошо тебя понимаю, но…

— Никаких «но».

Жанна внезапно засмеялась, но в ее глазах стояли слезы.

— Мы с тобой — разные люди, Элеонора. Ты — святая, а я — просто женщина.


Ярость Жанны обрушилась на Антуана во дворце Конде.

— Итак, месье, у вас родился сын. Поздравляю. У него великолепная мать. Я слышала, что она — первая придворная шлюха. Что ждет вашего бестарда? Трон Наварры? Или трон Сардинии? Кажется, вы еще не решили, как вам поступить с моим королевством.

Антуан попытался успокоить супругу.

— Жанна, моя дорогая жена, пожалуйста, выслушай меня. Луиза де ла Лимодьер? Это пустяк. Согласен, я совершил оплошность, но и только. Ты — моя жена, моя дорогая жена. Наша жизнь важнее всего остального. Ты слишком долго жила вдали от французского двора. Твои скромные дворы Пау и Нерака… они, моя дорогая, сильно отличаются от французского.

— Разумеется; мы настолько старомодны и негалантны, что чтим наши брачные обязательства.

— Жанна, я люблю только тебя одну. Неужели ты это не видишь?

— Значит, ты считаешь возможным дарить твоих детей нелюбимым женщинам?

— Я совершил оплошность — простительную оплошность. Все, кроме тебя, поняли это. Я находился вдали от тебя. Я — мужчина.

— Ты — глупец! Тщеславный франт, с одинаковой легкостью одураченный шлюхой и испанским послом.

— Жанна!

— Сардиния! Это, полагаю, тоже оплошность. Простительная оплошность!

Она посмотрела на него, и ей показалось, что она видит незнакомца. Перед ней стоял не юный, а сорокапятилетний мужчина, находившийся в том возрасте, к которому человек уже должен обрести трезвость рассудка и понимать, когда и почему ему льстят. Его борода седела, но волосы были завиты и уложены; одежда Антуана казалась экстравагантной даже по меркам двора. Рукава его камзола были обшиты ярким атласом, на шляпе, украшенной перьями, сверкали драгоценные камни. Он обладал безмерным тщеславием. Был дураком, самоуверенным дураком, неверным супругом. Но она любила его.

Она подавила желание подбежать к Антуану, напомнить ему об их счастливых днях, о радостях простой жизни, которую они вели в скромных дворах Нерака и Пау. О Господи! — подумала она. Тогда мы были счастливы. Я могла делать Антуана счастливым, если бы оставила его возле себя, если бы ему не дали должность наместника при французском дворе, если бы он не представлял интерес для аморальных искателей власти. Но как мог этот красивый, элегантный мужчина, думавший больше о покрое камзола и фасоне шляпы, чем о политике, противостоять лести, которую он выслушивал от использовавших его людей?

Она желала его так же, как и в начале их брака. Она помнила Антуана — молодого человека, присутствовавшего на крещении бедного маленького короля Франциска. А теперь… он предал ее как жену и как королеву, предал ее семью и королевство.

Она не должна становиться слабой из-за любви к нему. Она не подпустила Антуана к себе.

— Не приближайся ко мне, — сказала Жанна. — Ты — жалкое создание. Слабое и тщеславное. Посмотри на свою шляпу! На твоем месте я устыдилась бы ее. Так вот какова новая мода! Ты можешь забавляться при дворе, ухаживать за дамами, обманывать жену, обменивать то, что тебе не принадлежит, на никчемный остров. Позвольте напомнить вам, называющему себя королем, — вашей короной вы обязаны мне!

Это было последним оскорблением. Антуан не мог стерпеть его. Он не выносил критику. Жанна смеялась над его вкусом и положением. Он мог выслушивать упреки возмущенной жены, но не самоуверенной королевы.

— Я вижу, что у нас не получается спокойного разговора. Ты стремишься к ссоре, а я не желаю ругаться с тобой.

Он изящно поклонился я покинул Жанну. Отправившись немедленно к Луизе, он рассказал ей о случившемся. Она стала утешать Антуана, льстить ему. Принимая ее ласки, он думал о Жанне. Ему показалось справедливым замечание испанского посла о том, что Жанна стоит на его пути к величию. Корона досталась ему благодаря Жанне! Что ж, она узнает, что думает о ее праве на эту корону испанский король!

Он обнимал Луизу, наслаждался ее молодостью и красотой. Рядом с ней Жанна была дурнушкой. Луиза, одна из красивейших женщин Франции, обожала его и с радостью родила ему сына. Жанна презирала его за то, что, следуя обычной для представителя французской знати традиции, он завел любовницу.


Жанна осталась во дворце Конде; Антуан по-прежнему жил в своих луврских покоях. Он принял католическую веру, Шантонне стал его лучшим другом. Они всегда были вместе; отношение де Гизов к их старому врагу смягчилось. Все знали, что Антуан собирается развестись с женой. Может ли добрый католик оставаться мужем еретички? Испания и Рим заочно приговорили ее к сожжению на костре, но это оставалось тайной, потому что Жанну еще следовало захватить в плен и передать в руки инквизиции; она имела во Франции много влиятельных друзей, готовых помочь ей избежать этой участи.

Гугеноты были возмущены поведением Антуана; даже католики презирали человека, сменившего религию по известным им причинам. Вся страна называла его за глаза «предателем». Люди знали, что Конде также изменил жене; французы относились к этому с пониманием, лишь самые ревностные гугеноты обвиняли его. Конде никогда не отрекался от своей веры и заявил, что не собирается это делать. Он был влюблен в красивую Изабеллу де Лимей, но ей не удавалось уговорить его отречься от своей веры. Конде, как и все гугеноты, возмущался поступком брата.

Что касается Катрин, то она не знала, что ей делать. Антуан встревожил ее легкостью своего обращения, но она верила в стойкость Конде. Принц Луи по-прежнему являлся силой, способной сдерживать де Гизов.

Жанна приехала слишком поздно; интриги испанцев и их заигрывание с Антуаном зашли весьма далеко; ее появление уже не могло вернуть Антуана в семью. Он был ослеплен лестными предложениями Шантонне. Однако Антуан не был лишен сентиментальности и по-прежнему любил жену. К тому же он славился переменчивостью своих настроений. Не удастся ли помирить его с Жанной? Мысль о возвращении Марии Стюарт во Францию оставалась для Катрин невыносимой.

Катрин вызвала к себе Жанну; она сказала, что хочет обсудить с ней важные дела.

Две королевы, не доверявшие друг другу, встретились. Бледная, с холодными глазами, Жанна сумела скрыть свои страдания. Ее случайные свидания с Антуаном во дворце Конде заканчивались ссорами. Он стремился к этому. Он обвинял ее в ереси и, что было хуже всего, грозил забрать детей к себе. Жанна знала, что ей угрожает опасность, что против нее строят заговоры; друзья советовали ей как можно быстрее покинуть Париж и отправиться в свои владения. Она не могла сделать это, не могла уехать, пока между нею и мужем сохранялись подобные неприязненные отношения. Она боялась, что, если она начнет готовиться к отбытию, Антуан потребует, чтобы она оставила детей. Она редко виделась с ним, большую часть времени он проводил с любовницей и друзьями. Иногда он приходил во дворец Конде, чтобы затеять ссору с женой; он казался Жанне удовлетворенным, улыбающимся украдкой, вспоминающим утехи последней ночи. Такое положение было неприемлемым для гордой женщины, для королевы, которой Антуан был обязан своей короной, о чем Жанна не стеснялась напоминать ему.

На бледном лице Катрин появилось сочувственное выражение. Познав унижение, которое королева-мать испытывала, видя привязанность мужа к любовнице, она могла понять чувства Жанны. Но она, Катрин, держалась тогда невозмутимо. Научилась улыбаться, не замечать пренебрежения. Непосредственность, прямодушие Жанны мешали ей успешно скрывать страдания.

Глупая королева Наварры, кажется, считала искренность достоинством; в глазах королевы-матери это качество всегда являлось проявлением безумия.

Катрин знала, что Жанна в опасности. За ней внимательно следил не только Шантонне, но и папский легат, прибывший в Париж, чтобы шпионить за Жанной и подготовить ее похищение, если она будет упорствовать в своей ереси. Эти замыслы будут осуществлены после тщательной подготовки. Наличие у Жанны многочисленных друзей затрудняло ее арест. Для его осуществления требовалась хитрость. Рим и Испания понимали, что эта женщина была могущественным лидером; один ошибочный шаг мог привести к кровопролитию и даже войне.

Катрин знала, что гофмейстер и врач Антуана были шпионами легата, сообщавшими ему о каждом, самом незначительном поступке и слове короля Наварры. Но Антуан не пользовался таким уважением, как его жена, и поэтому она находилась в большей опасности, чем он. Если она потеряет бдительность, то скоро услышит треск хвороста у своих ног; пламя опалит кожу королевы, а затем поглотит ее целиком.

Катрин оставалась равнодушной к возможным страданиям Жанны, но хотела уберечь ее от испанцев и папы римского. Королева-мать считала, что примирение Жанны и Антуана поможет ей противостоять де Гизам и Испании.

— Моя сестра, — ласково промолвила Катрин, — я услышала о ваших несчастьях с большим сожалением. Я помню, как вы и король Наварры любили друг друга в начале вашего брака, какой пример подавали другим. Я скорблю, видя вас в ссоре. Неужели нет надежды на примирение?

— Кажется, нет, мадам.

— Конечно, я понимаю, что вы должны предотвратить нелепый обмен территориями. Вы в силах сделать это, потому что подобная сделка не может состояться без вашего согласия. Но разве нельзя умиротворить при этом вашего мужа? Делайте вид, будто вы соглашаетесь с его указаниями. Сохраняйте спокойствие. Дождитесь более удобного времени для того, чтобы настоять на своем.

— Мы сильно расходимся с ним по вопросам религии и политики, мадам.

— Вам известно, с какой целью находится здесь папский легат? Вы знаете, что Шантонне замечает каждый ваш поступок и каждое произнесенное вами слово и обо всем докладывает моему свекру, испанскому королю. Проявите мудрость. Вернитесь в католицизм. Тогда вам не смогут причинить вред. Вы отнимете у них предлог для осуществления враждебных вам планов. Только так вы сохраните королевство для вашего сына.

— Мадам, — яростно закричала Жанна, — если бы сейчас я держала в моих руках сына и все королевства мира, я бы скорее бросила их в морскую пучину, нежели рискнула бы потерять надежду на спасение моей души.

Катрин пожала плечами. Очень хорошо. Пусть она попадет в лапы инквизиции. Пусть спасает свою душу в пламени костра. Другие поступали так до нее. Что такое забота о неумирающей душе? Они рассчитывали на вечную власть? Катрин стремилась к земной власти. Одно желание ничуть не менее эгоистично, чем другое. Жанна была готова потерять наследство сына ради спасения своей бессмертной души. Ее собственной бессмертной души. Вот в чем заключается их слабость. Они заботятся о себе, как и она, но если она идет на все ради земной власти, то они готовы заплатать любую цену ради спасения своих душ.

Какие глупцы! Жанна к тому же являлась помехой, поскольку явно не собиралась помочь Катрин.

— Я желаю вам, — мягко сказала Катрин, — выйти из этой неприятной ситуации и снова стать счастливой. Вы знаете, дорогая кузина, как вы близки мне; я готова отдать мою маленькую Марго вашему сыну Генриху, а моего Генриха — вашей крошке Катрин. Это еще сильнее свяжет нас.

Когда Жанна ушла, Катрин села писать письмо королю Испании. Она очень хотела устроить браки двух ее детей — дочери Марго и сына Генриха. Она должна смотреть в будущее; в настоящий момент перспективы получения Генрихом Наваррским королевства его матери были весьма туманными. Катрин собиралась выдать Марго за сына Филиппа, дона Карлоса, а Генриха женить на старшей сестре юного испанца Хуане, вдовствующей королеве Португалии.

Своим посланием, выдержанным в елейном тоне, она убеждала мрачного свекра, ревностного католика, в ее преданности католицизму и в общности интересов Испании и Франции.


«Я хочу, чтобы Господь забрал к себе королеву Наварры, — писала она. — Тогда ее нынешний супруг сможет жениться без промедления».


Весь двор говорил о короле и королеве Наварры. Между ними вспыхивали публичные ссоры; Жанна не скрывала своих чувств. Король пытался заставить Жанну ходить на мессу. Он был с ней то груб и раздражителен, то безразличен и холоден.

Луиза де ла Лимодьер, знавшая, что в случае развода король Наварры женится снова, видела себя его будущей женой и держалась весьма самоуверенно.

Она решила, что является не менее важной персоной, чем королева Наварры. Она сама может в один прекрасный день стать королевой Наварры — или Сардинии. Королева-мать обещала ей такую награду за то, что она, знатная незамужняя женщина, родила Антуану бастарда.

Она проявляла надменность и даже дерзость в присутствии королевы Наварры.

— Почему, мадам, — спрашивала Луиза, когда они встречались на людях, — вы не следуете моде двора? Такое платье сделало бы вашу фигуру менее угловатой. И этот цвет не идет вам. Он делает вас похожей не на королеву, а на служанку.

Жанна отвернулась; она не хотела ронять свое достоинство, вступая в перепалку с такой женщиной. Но Луиза не отставала от нее; все смотрели на них.

— Поверьте мне, мадам, я знаю, какие качества ценит в женщине король, ваш нынешний муж. Он часто говорит мне, что я ими обладаю.

— Меня не интересует, что ищет мой муж в женщинах, — сказала Жанна, — потому что он сам меня не интересует, как и вы.

— О, мадам, но Антуан — такой замечательный любовник. Я уверена, что вы не сумели раскрыть его достоинства.

— Возможно, он кажется вам таковым, если ради него вы еще сильнее пятнаете свою и без того дурную репутацию, — парировала Жанна. — А теперь оставьте меня. Я должна заняться более важными делами.

— Мадам, я, родила королю сына.

— Да, бастарда. Мадемуазель, в этой стране бастардов так же много, как и шлюх, которые рожают их, поэтому еще один ничего не меняет, уверяю вас.

Разъяренная Жанна удалилась.

Антуан ждал жену в ее покоях.

— Я желаю, чтобы ты отравилась вместе со мной на мессу, — заявил он холодным тоном.

— Мне нет дела до твоих желаний, — отрезала Жанна.

Она огорчилась, увидев сидящего у окна сына Генриха; мальчик отложил книгу в сторону, чтобы понаблюдать за сценой между родителями.

Антуан проигнорировал присутствие мальчика. Он сжал запястье Жанны.

— Ты пойдешь со мной на мессу. Ты забываешь о том, что я — твой господин.

Вырвавшись, она засмеялась ему в лицо.

— Ты… мой господин? Побереги такие речи для мадемуазель де ла Лимодьер. Пожалуйста, не забывай кто я.

— Ты — моя жена.

— Весьма любезно с твоей стороны помнить об этом. Я хотела сказать — не забывай о том, что я — королева Наварры.

— Хватит дурить. Ты пойдешь со мной на мессу… немедленно.

— Нет. Я никогда не буду присутствовать на мессе и любой другой папистской церемонии.

Маленький Генрих медленно поднялся с дивана и подошел к родителям.

— Ваше Величество, я прошу оставить мою маму одну, — дерзко произнес мальчик.

Антуан повернулся к сыну; достоинство мальчика рассердило короля, он почувствовал себя слабым, жалким.

— Как ты смеешь? — закричал он.

— Смею, — ответил Генрих; он показался Жанне похожим на своего деда, другого Генриха Наваррского. — Я никому не позволю грубо обращаться с моей мамой.

Антуан схватил мальчика и отшвырнул его в другой коней комнаты. Генрих удержался на ногах, уцепившись за штору. Придя в себя, он с достоинством произнес:

— Меня тоже никто не заставит пойти к мессе!

Антуан приблизился к сыну и взял его за ухо.

— Ты, мой господин, пойдешь туда, куда тебе прикажут.

— Если это сделает мама, — выпалил Генрих.

— Нет. Ты пойдешь туда, куда тебе прикажет отец.

— Я не пойду к мессе, — повторил Генрих. — Я — гугенот, как моя мама.

Антуан ударил сына по лицу. Жанна с гордостью наблюдала за происходящим, любуясь мальчиком, который стоял, широко расставив ноги и с ненавистью глядя на отца. «Настоящий уроженец Беарна!» — сказал бы его дед.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20