Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Трилогия о Екатерине Медичи (№2) - Отравительница

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Холт Виктория / Отравительница - Чтение (стр. 6)
Автор: Холт Виктория
Жанры: Исторические любовные романы,
Историческая проза
Серия: Трилогия о Екатерине Медичи

 

 


Колиньи обладал реальной властью; будучи адмиралом Франции, он контролировал Нормандию и Пикардию. Он был верным католиком до тех пор, пока не провел три года в плену во Фландрии. Там он увлекся протестантизмом. Он стал тихим, серьезным человеком, женился на некрасивой и умной жене, которая боготворила его; он был предан ей. Находясь рядом с этим человеком, Катрин ощущала его силу; она волновала ее. Как использовать Колиньи? — думала женщина.

Когда Колиньи поднялся, она спросила его, что он хочет сказать ей. Протестанты с надеждой смотрят на королеву-мать, ответил он. Катрин улыбнулась, довольная тем, что ей удается успешно скрывать от окружения свое истинное лицо.

— Они ощущают ваше сочувствие, мадам, — серьезным тоном произнес Колиньи.

Она сказала ему то же, что и дамам, о заговоре с англичанами, о интригах Кальвина. В ответ он заверил ее в своей лояльности короне. Когда Колиньи говорил о преданности, ему следовало верить.

— Мадам, — сказал он, — вы собираетесь в Реймс. Встреча может быть устроена там… или где-то рядом. Нам надо многое обсудить с вами.

— Что будут обсуждать со мной, адмирал?

— Мы хотим ходатайствовать об устранении де Гизов, захвативших много должностей; мы попросим о перераспределении постов, о созыве Синода. Все это отвечает интересам короны.

— О, месье адмирал, когда я вижу, как бедных людей сжигают на кострах не за убийство или воровство, но за верность своим убеждениям, моя душа обливается кровью. И когда я вижу, с каким мужеством они принимают мученическую смерть, мне кажется, что в их вере есть нечто необъяснимое разумом.

— Наши люди ждут от вас помощи, мадам, — взмолился Колиньи.

— О, мадам, — воскликнула мадам де Мейлли, — не позволяйте осквернять правление вашего сына насилием. Та кровь, что уже была пролита, взывает к отмщению.

Катрин холодно посмотрела на женщину.

— Вы имеете в виду то, что произошло, когда на троне находился мой муж?

Женщина упала на колени и попросила королеву-мать простить ее.

Катрин перевела взгляд на Колиньи.

— Думаю, — медленно произнесла она, — вы хотите сказать следующее: многие пострадали по вине моего мужа, и поэтому его постигла ужасная смерть.

Катрин горестно рассмеялась.

— Вы хотите предупредить меня, что в случае новых смертей могу пострадать я? О, мадам, месье адмирал! Господь забрал у меня того, кого я любила и кто был мне дороже жизни. Что еще он может сделать со мной?

Катрин заплакала, ей нравилось казаться Колиньи слабой женщиной. Адмирал и мадам де Мейлли принялись утешать ее. Плача, Катрин думала о том, разумно ли соглашаться на встречу с протестантами. Она решила, что сделать это стоит, поскольку она не возьмет на себя никаких обязательств и узнает их секреты.

Она обещала принять любого священника Реформистской Церкви; Колиньи и мадам де Мейлли ушли, довольные беседой.

Оставшись одна, Катрин стала думать о протестантах; с них мысли перескочили на Конде; она ощущала его привлекательность и слабость. Она размышляла об Антуане и Жанне, Конде и Элеоноре. Когда явились фрейлины, чтобы уложить Катрин в постель, она заметила, как красивы некоторые из них. Две женщины обладали незаурядной красотой — это были Луиза де ла Лимодьер и Изабелла де Лимей.

Отпустив остальных фрейлин, Катрин сказала:

— Вы помните, что в дни правления моего свекра, Франциска Первого, существовал круг женщин — очаровательных, остроумных, прекрасно ездивших верхом — словом, женская элита двора?

Красавицы слышали об Узком Круге. Они сказали об этом Катрин.

— Я задумываю воссоздать этот круг. Я соберу вокруг себя очаровательных, элегантных женщин, которые будут готовы сделать для меня так же много, как избранницы Франциска делали для него. Критериями отбора станут красота, смелость, остроумие; попасть в Летучий Эскадрон будет столь же почетно, как и в Узкий Круг.


По совету королевского хирурга Амбруаза Паре двор отправился в замок Блуа. Заболевание крови, мучившее Франциска, обострилось; климат Блуа, более мягкий, чем парижский, мог принести королю пользу.

В эти нелегкие дни Катрин ощущала, что она в опасности. Встреча с протестантскими священниками, которую она запланировала, не состоялась. Кардинал Лоррен услышал о подготовке к ней и вместе с братом, герцогом де Гизом, в своей надменной манере дал Катрин ясно понять, что ей не удастся служить двум господам. Если Катрин хочет сделать ставку на Колиньи и протестантов, она немедленно и автоматически превращается во врага сторонников де Гизов. На троне находился ее сын Франциск, которым руководила его жена, слушавшаяся своих близких родственников де Гизов; поэтому Катрин не могла позволить себе такую роскошь, как ссора с герцогом и кардиналом.

Если бы дело закончилось на этом, все было бы нормально, но преследования протестантов усилились. Дю Бурга приговорили к сожжению на костре; многие стали свидетелями его казни, состоявшейся на площади Мятежников.

Протестанты роптали — Катрин не сдержала своего обещания. К какому бы сословию или партии ни принадлежали французы, они были всегда готовы обвинить итальянку.

Неспособность добиться желаемого бесила Катрин; кардинал Лоррен и герцог де Гиз последовали за двором в Блуа. Они были настороже. Катрин знала, что они пристально следят за нею.

Только дети не замечали напряжения. Король ничего не знал о происходившем вокруг него. Он наслаждался семейным счастьем. Мария тоже была счастлива: она могла танцевать, болтать и принимать всеобщее восхищение. Ее радовала роль самой красивой французской королевы; могущественные дяди Марии ухаживали за юной королевой, заботились о ней.

Карл не был счастлив. Какие причины для счастья он мог иметь? Воспитатели смущали мальчика вещами, которым они учили его. Он по-прежнему тянулся к Марии — королеве и жене брата; он хотел посвящать ей стихи и весь день играть для нее на лютне.

Генрих был счастлив общением со своими собаками и мальчиками, товарищами по играм. Это были славные, симпатичные дети королевского двора, не похожие на хулиганов повзрослей вроде Генриха де Гиза, которые постоянно говорили о драках и о том, что они будут делать, когда вырастут; друзья Генриха Валуа читали и сочиняли стихи, любили живопись и красивые вещи.

Марго была счастлива, потому что Генрих де Гиз находился в Блуа. Они гуляли вдоль берега Луары, говорили об их будущем; они решили, что когда-нибудь поженятся.

— Если меня попытаются выдать замуж за другого человека, — сказала Марго, — я уеду с тобой в Лоррен, и мы будем править им вдвоем; возможно, когда-нибудь я захвачу всю Францию и сделаю тебя королем.

Но мысль о том, что кто-то может воспротивиться их браку, показалась Генриху нелепой.

— Не говори об этом никому, дорогая Марго, но я уже беседовал с отцом.

Марго посмотрела на него.

— О нас?

Он кивнул.

— Мой отец одобряет наши намерения.

— Генрих, а если король…

— Мой отец — могущественнейший человек Франции. Если он говорит, что мы поженимся, значит, так оно и будет.

Марго подумала об отце Генриха, влиятельнейшем герцоге де Гизе, Меченом, шрам на лице которого делал его более привлекательным, потому что был получен в сражении. Многие могли бы согласиться с его сыном в том, что Франциск де Гиз являлся величайшим гражданином Франции; если он желал отдать сына в мужья Марго, девочка могла верить в то, что они действительно поженятся.

Юная пара гуляла в окрестностях замка, говоря о будущем, о дне их свадьбы, давая друг другу клятвы верности, убеждая себя в том, что никто не сможет помешать их союзу.

Франциск де Гиз созвал в замке Блуа Совет. Лицо герцога было серьезным, мрачным, но его глаза сверкали в предвкушении приключения; ничто не радовало Франциска так сильно, как перспектива схватки; чем больше крови прольется, тем лучше.

— Мадам и месье, — сказал он, обращаясь к Совету, состоявшему из молодой королевы, королевы-матери, самого монарха, кардинала Лоррена и самых влиятельных придворных. — У меня есть новость — готовится заговор. Мне сообщили об этом мои английские шпионы. Король в опасности. Планируется вооруженное восстание с целью захвата короля, королевы, королевы-матери и всех ее детей. Предатели намереваются посадить на трон нового короля, если нынешний откажется принять протестантскую веру. Как вы уже догадались, предводителями изменников являются братья Бурбоны. Они вступили в переписку с Элизабет Английской, которая обещала им помощь. Необходимо защитить короля. Мы должны охранять замок.

После этого сообщения всем было запрещено покидать замок. Для Марго и Генриха де Гиза кончились их прогулки по берегу Луары. Они не переживали из-за этого; они были счастливы, потому что находились вместе; они оба относились к числу людей, которые радуются близкой опасности. Этого нельзя было сказать о Франциске и его брате Карле. Приступы последнего участились, он кричал во сне, что его убивают; спать он ложился со страхом, что убийца притаился за шторами. Он все сильней и сильней боялся за свою жизнь, нервничал. Мать посматривала на него пристальным взглядом; ей казалось, что воспитатели влияют на Карла; она была довольна этим.

Но сейчас ей следовало переключить свои мысли с детей на более важные дела — на войну между католиками и протестантами, в которой она не хотела участвовать, разве что если это будет сулить ей личную выгоду. Порой она смеялась над людскими страстями, бушевавшими вокруг нее. Катрин было безразлично, кто одержит верх — католики или протестанты, если победитель останется покорен воле королевы-матери. Она не верила ни в католицизм, ни в протестантизм, желала бороться только за то, чтобы Валуа оставались на французском троне, в подчинении у королевы-матери.

Слушая планы сторонников де Гизов, она разрабатывала собственные.

Она тайно послала за Колиньи. Однажды она уже предала его, но чувствовала, что, подав сигнал тревоги, сможет снова провести адмирала. Как и многим прямодушным людям, ему недоставало дипломатического чутья. Она написала Колиньи, что англичане собираются напасть на французские корабли. Колиньи мог вступить в сговор с англичанами против де Гизов и католиков, но его понятия о чести заставили бы адмирала тотчас примчаться на помощь Франции; и верно, получив послание Катрин, он немедленно прибыл к ней. Катрин приняла его со слезами на глазах; она назвала себя слабой женщиной, полностью находящейся в руках де Гизов, и попросила защитить короля.

— Источник всех неприятностей — семья де Гизов, — сказал адмирал. — Единственный способ предотвратить ужасную гражданскую войну — это издать Указ о веротерпимости.

Катрин дала слово сделать все от нее зависящее, чтобы это было осуществлено; ей представлялось важным завоевать доверие протестантов, утраченное ею, когда она не выполнила своего обещания относительно встречи возле Реймса; поэтому она издала этот указ, целью которого было остановить преследования протестантов. Документ даровал им свободу вероисповедания и надежду на прощение всех еретиков, не замешанных в заговоре против королевской семьи.

Катрин чувствовала, что она неплохо справилась с щекотливой ситуацией, но через несколько дней в ее покои ворвался Франциск де Гиз; его красивое лицо со шрамом выражало решимость; он остановился перед Катрин, насмешливо глядя на нее; на его безжалостных губах играла улыбка. Королева-мать поняла, с какой силой она столкнулась, и снова испытала страх.

— Мадам, мы немедленно покидаем Блуа, — сказал он. — Я даю вам на сборы тридцать минут.

— Покидаем Блуа!

Глаза де Гиза сверкнули; тот, под которым находился шрам, слегка увлажнился. Это случалось всегда, когда Франциск испытывал сильные чувства.

— Королю, вам и детям угрожает опасность.

— Но, — возразила Катрин, — опасность миновала. Указ…

— Ваш указ, — герцог сделал акцент на первом слове, — поможет нам одолеть врагов. Мы отправляемся в безопасный Амбуаз. Я не могу рисковать жизнью короля.

Она осознала могущество этого человека; потрясающее самообладание помогло ей пережить этот момент с обычной для нее стойкостью. Она, королева-мать, стерпит унижение и подчинится воле герцога де Гиза; готовясь покинуть Блуа, Катрин успокаивала себя тем, что такое положение не будет длиться вечно.

Король Франциск был очень напуган. Почему они не оставят его в покое? Он хотел одного — быть счастливым с Марией. Он не требовал многого — только ездить с женой верхом, танцевать с ней, дарить Марии драгоценности, слышать ее смех. Приятно быть молодым влюбленным мужем и очень страшно — королем. Многие хотели править Францией: его мать, господин де Гиз, кардинал Лоррен, Антуан де Бурбон, Луи де Бурбон… Если бы он только мог сказать: «Отлично, вот корона. Возьмите ее. Я хочу одного — чтобы меня оставили в покое с Марией».

Но это нельзя было сделать. К несчастью, он — старший сын своего отца. О, почему дорогой папа умер? Почему произошел этот ужасный несчастный случай, который не только отнял у него любимого отца, дававшего ему ощущение безопасности и благополучия, но и привел к тому, что на его голове оказалась корона?

А теперь возникли новые неприятности. Амбуаз стал тюрьмой для Франциска и его приближенных. Кардинал насмехался над ним, герцог приказывал ему что делать. О, если бы можно было избавиться от де Гизов! Ему говорили, что они хотят лишить его жизни. Он должен сохранять бдительность. В лесах, окружающих Амбуаз, поймали каких-то людей; они заявили, что будут говорить только с королем. Ему разъяснили, как он должен вести себя. Он получил инструкции от матери и де Гизов. Он даст каждому из этих людей по кроне и примет их радушно, дружелюбно, но с помощью хитрых вопросов выведает, кем они посланы в Амбуаз.

Он знал, что мать будет слушать их беседу через трубу, соединявшую ее комнату с его покоями. Он знал, что кардинал спрячется где-то рядом. Если он, Франциск, допустит какую-то оплошность или не сумеет узнать то, что интересует окружавших его людей, ему придется столкнуться с презрением кардинала, гневом герцога и самым неприятным — холодностью матери. Последнего он боялся больше всего.

Мужчин привели к королю; они склонились над его рукой.

Он попытался держаться невозмутимо, как ему велели, но у него это явно не получалось.

— Не бойтесь, добрые люди, — робко, смущенно произнес Франциск и подумал, что его голос звучит так, словно это им следует успокаивать короля.

Он дал им денег.

— Скажите мне, что вы делали в лесу?

Они переглянулись с улыбками на лицах. Чего им бояться? Король — всего лишь несчастный, болезненный юноша.

— Ваше Величество, мы пришли, чтобы спасти Вас, — прошептал один из мужчин.

Им было ясно, что король смущен и мечтает избавиться от власти де Гизов. Он завоевал доверие собеседников своей застенчивостью, и они сообщили ему о том, что присланы из Женевы. Очень скоро сюда прибудут их вожди.

Король искренне надеялся на то, что планы этих людей осуществятся; он изнемогал в плену у герцога и кардинала, захвативших всю полноту власти.

— Не бойтесь, Ваше Величество, — сказал руководитель этой группы. — К вам на помощь идут сорок тысяч человек.

Они поблагодарили короля за щедрость и, похоже, с любовью поцеловали его руку; Франциск испытывал к ним жалость, он хотел предупредить гонцов о том, что их подслушивали.

Их схватили, когда они вышли из замка. Головы этих людей, а также других, пойманных в лесу, много недель украшали бойницы замка.


Все дети, за исключением Эркюля, были вызваны на балкон. Они не посмели проигнорировать приказ. Им предстояло вместе с придворными наблюдать за казнью гугенотов.

Франциск чувствовал себя плохо; он не мог смотреть на происходящее. Мария закрыла лицо руками. Карл в ужасе глядел вниз; позже он вернется к своим воспитателям, которые будут обсуждать экзекуцию до тех пор, пока с ним не случится новый припадок. Побледневшая Марго страдала, видя, как молодых и красивых мужчин, истерзанных в камере для пыток, привязывают к столбу. Марго не выносила вида крови, которая была повсюду. Ей хотелось закричать: «Остановитесь! Прекратите!» Ее брат Генрих взирал на казнь равнодушно; ему не было дела ни до кого, кроме себя самого и своих красивых друзей. Но Генрих де Гиз наслаждался зрелищем; он слепо верил своему отцу. Убийство гугенотов организовали де Гизы; значит, эта акция — справедливая и необходимая.

Франциск де Гиз обменялся одобрительными взглядами с сыном, надеждой дома. Глаза Генриха говорили о том, что он обожает отца; между Франциском и Генрихом де Гизами царили согласие и взаимопонимание. Но герцогиня, мать Генриха, опозорила их тем, что закрыла руками лицо и заплакала.

— Что вас мучает? — спросила королева-мать, невозмутимо следившая за казнью.

— Это ужасная трагедия! — истерично закричала герцогиня. — Льется кровь невинных людей… подданных короля. Нас ждет страшная кара Господа. Не сомневаюсь, наш дом постигнет великое горе.

Герцог Франциск, рассердившись, увел жену; Генрих стыдился поведения матери.

Массовое убийство продолжалось не один день; герцог становился все более жестоким, он словно бросал вызов Господу. Повсюду стоял тошнотворный запах крови и гниющей плоти; дети видели трупы, висевшие на крепостных стенах. Они наблюдали за тем, как мучеников, только что доставленных из камер пыток, бросали в мешках в Луару.

Ни Катрин, ни де Гизы не пытались помешать детям лицезреть эти зверства. Герцог де Гиз знал, что они ожесточат его сына Генриха, и желал этого. Катрин знала, что ее Генрих воспринимает страдания других так же равнодушно, как она сама. Что касается других детей, то де Гизы и Катрин считали полезным для себя, чтобы король и его брат Карл были слабыми; ужасы истощали нервную систему Франциска и Карла.

Кровавые дни продолжались; любимый детьми Амбуаз предстал перед ними в новом свете. Они думали о мрачных темницах, в которых происходили страшные вещи; красивые стены соединялись в их сознании с отталкивающими трупами; сверкающая на солнце река стала могилой для многих.

Оставаясь в одиночестве, Франциск плакал. Он переживал, выходя из замка и замечая, что простые люди испуганно сторонятся его. Когда он приближался к деревне, женщины прятали детей в безопасность домов.

— Король идет! — кричали они. — Говорят, он болен и остается в живых лишь потому, что пьет кровь младенцев.

— Они ненавидят меня! Ненавидят! — всхлипывал Франциск. — Надо объяснить им, что все эти ужасные вещи делаются не по моей воле.

Однажды, набравшись мужества, он бросился с кулаками на кардинала и почувствовал кольчугу под его одеянием. Франциск понял, что этот человек тоже боится.

Кардинал жил в постоянном страхе. Он изменил мужскую моду так, чтобы было трудно спрятать оружие под одеждой. Люди перестали носить широкие плащи, сапоги укоротились, в них уже не помещался кинжал.

Он — трус, подумал Франциск и закричал:

— Из-за вас народ ненавидит меня. Я мечтаю о том, чтобы вы убрались отсюда!

Кардинал только улыбнулся; он боялся убийц, но не короля.


Смятение охватило малый двор Нерака. Король Наварры получил письмо от короля Франции.

Вскрыв его, Антуан прочитал:

«Мой дядя, вы, несомненно, помните содержание моих писем, где я сообщал о заговоре, имевшем место в Амбуазе и связанном с моим дядей и вашим братом, принцем Конде; многие пленники назвали его вдохновителем смуты; мне не хочется верить…»

Руки Антуана задрожали; он пробежал глазами по странице.

«…Я решил расследовать это дело, поскольку безумные амбиции некоторых людей угрожают моей безопасности. Я поручаю вам, моему дяде, доставить вашего брата, принца Конде, в Орлеан, независимо от его желания. Если вышеупомянутый принц откажется подчиниться, уверяю Вас, мой дядя, я покажу, что являюсь вашим королем…»

Наблюдая за мужем, читавшим письмо, Жанна заметила, как побледнело его лицо; она испугалась.

Последний год был так насыщен событиями, что ей пришлось изменить свое мнение о супруге, но он оставался ее любимым Антуаном, несмотря на их периодические ссоры. Они обладали весьма несхожими характерами; Антуан был слабым, нерешительным; Жанна была сильной; приняв однажды решение, она не меняла его.

Она сделала его королем Наварры, но, будучи смелой и независимой, сама правила этой провинцией. Она резко попрекала его за то, что произошло, когда он отправился к королю Франции и позволил де Гизам обойтись с ним грубо. Она объяснила ему, в сколь опасное положение он поставил себя, ее, детей и их королевство. Она видела, что принц, найдя общий язык с королевой-матерью, мог оказывать большое влияние на государственные дела. Он проявил нерешительность, упустил время, и его опередили де Гизы.

Между супругами возникло временное охлаждение, но недовольство Жанны всегда быстро утихало; Антуан, постоянно менявший свои решения, по-прежнему был ее любимым мужем. Они все еще любили друг друга; если он нуждался в ее подсказке, помощи, она могла лишь благодарить Господа за то, что он даровал ей необходимые для этого силу и ум.

Сейчас, глядя на мужа, она подумала о том, как счастливы они в своей провинции. Она могла быть абсолютно счастлива, занимаясь обучением любимых детей, радуясь их сообразительности. Протестантская вера давала ей чувство умиротворения, хотя она и не признавалась публично в том, что приняла ее. Вся Франция и Испания знали, что королевство Жанны является надежным пристанищем для гугенотов.

— Антуан, — сказала она. — Что там написано, любовь моя?

Он протянул ей послание Франциска и обнял ее.

Прочитав письмо, Жанна тотчас сказала:

— Ты не должен ехать и Луи — тоже.

— Дорогая Жанна, это — приказ. Неужели тебе это не ясно? Приказ короля!

— Короля! Больного мальчика, не имеющего собственной воли. Это приказ герцога де Гиза и хитрого кардинала, а также королевы-матери. Он звучит так: «Приезжай. Угоди в ловушку, которую мы приготовили для тебя».

— Вероятно, ты права. Да, я определенно не поеду. Я не скажу об этом Луи, он может совершить какую-нибудь глупость.

Но Антуан легко менял свои решения.

— Приказам короля необходимо подчиняться. Я думаю, Жанна, что мне следует поехать. Они не посмеют причинить вред нам — принцам крови!

— Так погибли многие принцы крови, — напомнила ему Жанна.

Граф Крюссоль, посланник, доставивший письмо в Нерак, заверил Антуана, что ему нечего бояться. Он сослался на слово, данное королем.

— Но король не может давать слово, — заметила Жанна.

— Положитесь на слово королевы-матери.

— О! — пылко и опрометчиво воскликнула Жанна. — Она собирается выполнить это обещание так же, как то, прежнее… относительно встречи под Реймсом?

— Существует еще слово герцога де Гиза и кардинала Лоррена.

— Нельзя доверять разбойникам! — заявила Жанна.

Теперь настала очередь Антуана упрекнуть ее.

Как трудно, почти невозможно, сохранять счастье! Если бы они могли жить скромно, просто! Но ей приходилось бороться с нерешительностью Антуана, а ему — с ее грубоватой прямотой; они боялись за детей, за свое королевство. Они сердились друг на друга за промахи, которые лишь позабавили бы членов простой семьи.

Антуан счел необходимым предупредить Конде о письме короля. Получив весточку от брата, Конде прибыл в Нерак со своей женой, принцессой Элеонорой, чтобы обсудить ситуацию.

Конде, бесстрашный любитель приключений, заявил, что им не остается ничего иного, как явиться к королю. Нельзя допустить, чтобы Конде назвали трусом. Жанна разозлилась на обоих братьев.

— Я советую вам с Антуаном остаться здесь, — сказала она, — потому что боюсь за ваши жизни Луи.

— Мы не можем остаться, дорогая Жанна. Они скажут, что мы боимся услышать обвинения.

Жанна в гневе закусила губу; принцесса Элеонора, не уступавшая в уме Жанне, поддержала свояченицу; братья согласились остаться, но женщины знали о непрочности их решений.

— Если вы поедете, — произнесла наконец Жанна, — вы должны явиться ко двору с войском, которое заставит де Гизов уважать Бурбонов.

— Луи, — воскликнула принцесса Конде, — неужели ты не видишь, что, приближаясь ко двору, ты идешь навстречу гибели? Король не скрывает в письме своих угроз. Возьми с собой вооруженную охрану. Если ты хочешь умереть, сделай это, командуя армией, а не на эшафоте.

— Они правы, Луи, — согласился Антуан. — Я поеду ко двору один. Главные обвинения предъявляются тебе. Позволь мне отправиться туда одному; я разведаю обстановку… и сообщу о ней тебе.

Пока они колебались, новый гонец доставил в Нерак послание Катрин.

«Приезжайте без страха, — советовала она. — Вам нечего бояться, если вы смело явитесь сюда. Не берите с собой большой эскорт. Таким образом, вы докажете свою невиновность».

— Она права, — сказал Антуан. — Если мы приедем с войском, мы будем выглядеть как виновные.

— Если королева-мать говорит «Не берите с собой большой эскорт», можно быть уверенным в том, что он вам пригодится, — сказала Жанна.

Они получили и другие письма. Герцогиня Монпансье, сторонница гугенотов, предупреждала Антуана и Конде о том, что им не следует покидать Нерак. Катрин просила Жанну поехать в Орлеан вместе с мужем. «Захватите с собой ваших детей, — писала королева-мать. — Я очень хочу увидеть их симпатичные, умные лица».

— Уж они-то, во всяком случае, не предстанут перед Мадам Змеей, — заявила Жанна.

Когда наконец Антуан и Конде отправились в Орлеан, Жанна выехала из Нерака в Пау, чтобы начать подготовку к защите своего королевства.


Антуан, король Наварры, и Луи де Бурбон, принц Конде, приближались к Орлеану. Братья послали вперед своих гофмейстеров, чтобы те объявили о их скором прибытии.

Катрин размышляла в своих покоях. В ближайшие недели от нее потребуются незаурядные хитрость и ловкость; она проверит, насколько хорошо она усвоила уроки. Способно ли самообладание, это средство совершения земных чудес, которое она так долго оттачивала, помочь ей? Она верила в это.

Она хорошо помнила слова Макиавелли, любимца Лоренцо де Медичи: «Благоразумный князь может и должен держать свое слово лишь в тех случаях, когда это ничем ему не грозит, или если сохраняются обстоятельства, вынудившие его дать обещание. Однако необходимо скрывать свое коварство и отлично владеть искусством обмана и лицедейства; люди в целом так простодушны и слабы, что любой желающий обмануть всегда найдет глупца».

Эти принципы стали ее политикой. Она усвоила уроки, преподнесенные ей дома, во дворце Медичи, обители Мюрате, Ватикане времен папы Климента. Она воспользуется ими во Франции. Она еще не насладилась властью в полную меру, еще не опробовала свои крылья, но чувствовала себя уверенно. Ни один человек в этой стране не знал ее истинного лица. Верно, порой о ней ходили слухи; когда внезапно умер дофин Франциск, старший сын Франциска Первого, многие считали, что она приложила к этому руку. Но все же для большинства она оставалась кроткой и терпеливой женщиной, на протяжении двадцати лет сносившей причиняемые ей Дианой де Пуатье унижения с безропотностью скромного, жалкого создания. Она провела всех; люди оказались простаками.

Она отправилась в маленький чулан, примыкавший к ее покоям, заперлась там и отомкнула дверцу потайного отделения, где находились слуховые трубы. Катрин приложила ухо к одной из них.

Иногда ожидание было долгим, но услышанное стоило затраченного времени. Эти трубы, установленные изобретательными Рене и братьями Руджери, шли к некоторым комнатам дворца. Сейчас она воспользовалась трубой, которая вела к личным покоям герцога де Гиза.

Она знала, что ее терпение окупится сторицей; Мадаленне стало известно, что герцог пригласил к себе юную королеву Марию.

Катрин считала королеву Франции «темной лошадкой». Она приходила в ярость при мысли о том, что эта глупая девчонка была источником истинной власти; если бы не Мария, королеве-матери не пришлось бы терпеть частые унижения, которым ее подвергали несносные де Гизы. Недалекий Франциск и кокетливая Мария стали важными для страны фигурами, хотя они и были марионетками и устами дома Лорренов.

Вскоре она услышала голос герцога:

— Моя дорогая племянница, ты поступила весьма любезно, явившись по моему вызову…

Еще бы! — подумала Катрин. Ведь Мария — королева Франции. Что давало герцогу право вызывать к себе подобным образом королеву? Но он был Меченым, человеком, которого многие находили неотразимым, воплощавшим в себе французскую силу и мужество. Красивый, дерзкий, самоуверенный, он обладал редким для француза умением сохранять спокойствие в чрезвычайных обстоятельствах. Да, он покорил свою очаровательную племянницу, как и многих других людей.

Катрин удавалось слышать лишь отдельные слова. Этот способ не был совершенным, но позволял Катрин узнавать многое. До изобретения нового она будет довольствоваться им.

— Бурбоны приближаются, Мария.

— Дядя, что должен сделать Франциск? — прозвучал высокий голос девочки.

— Они представляют угрозу нашему дому… эти принцы Бурбоны. Они не должны оставаться в живых…

Катрин мрачно кивнула головой.

— Но они будут жить, господин герцог, — пробормотала она себе под нос, — потому что без наших несчастных Бурбонов де Гизы станут еще более наглыми и заносчивыми.

Затем она услышала слова, заставившие ее побледнеть от злости.

— Мария, продолжай следить за королевой-матерью. Сообщай мне о каждом ее шаге, даже кажущемся на первый взгляд незначительным. Изображай из себя ее союзницу, насколько это возможно.

Глаза Катрин стали опустошенными, рот обмяк. Когда она выглядела так, как сейчас, люди находили ее похожей на змею.

Значит, королеве Франции поручено шпионить за королевой-матерью!

Только соглядатай мог возмутиться так сильно, узнав, что он сам является объектом слежки!


Катрин находилась в комнате для аудиенций, когда Антуан и Конде явились туда засвидетельствовать свое почтение королю. У стены сидели де Гизы и Мария.

Антуан низко склонился над рукой короля; он держался слишком скромно. Франциск, постоянно ощущавший на себе свирепый взгляд де Гиза и насмешливый — кардинала, в соответствии с полученными указаниями почти не уделил внимания Антуану, хотя король испытывал жалость к своему любимому дяде и страдал от собственной грубости, проявленной по отношению к нему.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20