Глава 20

Мой крик перекрыл доносившийся в кабинет гул голосов.

– Не смей так говорить!

– Хорошо, хорошо, только успокойся, – испугался Бладсуорт. – Беру свои слова обратно.

– Ничего подобного! Ты сказал именно то, что хотел сказать!

Никогда нельзя позволять мужчине с первой же попытки исправлять собственные ошибки. Третий раздел десятого параграфа Кодекса женщин южных штатов гласит, что если кто-то (имеется в виду мужчина) ведет себя по-свински, он непременно должен за это ответить.

– Я не хотел тебя обидеть. Просто очень расстроился. – Уайатт жалобно протянул ко мне руку, словно умоляя о пощаде.

Не тут-то было. Прежде чем он смогло меня дотронуться, я распахнула дверь и выскочила из кабинета. Мизансцена оказалась именно такой, какой я ее себе представляла: все присутствовавшие в большой, заполненной людьми комнате смотрели на нас – кто-то открыто, кто-то – делая вид, что занимается собственными делами. Молча, решительным шагом я прошествовала к лифту. Должна признаться, что скрытые травмы и ушибы не стали дожидаться завтрашнего дня, а решили проявиться уже сегодня. Каждый шаг сопровождался острой болью. Наверное, передвигаться ползком было бы легче, но до сих пор почему-то никто не изобрел способ ползать с чувством собственного достоинства, да к тому же еще и оскорбленного. А я действительно чувствовала себя обиженной и хотела немедленно продемонстрировать негативный настрой.

Двери лифта разъехались, мы с Уайаттом молча вошли в кабину, и он нажал кнопку.

– Я не хотел тебя обидеть, – повторил Бладсуорт, едва двери снова закрылись.

Я молча смерила его взглядом.

– За четыре дня тебя дважды едва не убили прямо на моих глазах, – устало вздохнул он. – Если все это сотворил не Бейли, значит, ты умудрилась нажить серьезного врага. И должна существовать очень веская причина для такого кровожадного упорства. Скорее всего, сама того не зная, ты располагаешь некой важной информацией. Ая пытаюсь выудить хоть какую-нибудь информацию, способную направить поиски по верному пути.

– Тебе не кажется, что, прежде чем заявлять о «сотнях» готовых убить меня людей, стоило бы проверить алиби этого Дуэйна Бейли?

– «Сотни» – это, возможно, преувеличение.

– Возможно? Преувеличение? Так сколько же людей, по-твоему, действительно хотят меня убить?

Уайатт усмехнулся:

– Раз-другой я и сам готов был придушить упрямую красавицу.

Лифт остановился, дверь открылась, и мы вышли. На последнее замечание я ничего не ответила, потому что решила, что лейтенант специально старается меня взбесить, чтобы я тоже ляпнула какую-нибудь глупость, например обвинила его в порче тормозов, раз он признался, что хотел меня убить. А потом мне пришлось бы извиняться, потому что, разумеется, он даже и не думал об этом, и я это прекрасно знала. Так что, не желая сдавать позиции, я предпочла унять гордыню и смолчать.

Мы дошли до автостоянки. Уайатт осторожно обнял меня за плечи и повернул к себе.

– Мне действительно очень стыдно, – признался он и в подтверждение своих слов нежно поцеловал меня в лоб. – За последние дни тебе пришлось многое пережить. Сегодня особенно. И дразнить тебя, конечно, я не имел права ни при каких обстоятельствах. – Он поцеловал меня еще раз. – Знаешь, когда ты в штопоре вылетела на перекресток и столкнулась с красной машиной, у меня едва сердце не остановилось.

Вредничать мне почему-то не хотелось. Я просто прижалась лбом к широкой надежной груди и постаралась не вспоминать о пережитом утром ужасе. Если мне было настолько плохо и страшно, то что же говорить о нем? Представляю, что почувствовала бы я сама, если бы ехала следом за Уайаттом и внезапно увидела, как он гибнет. А ведь он наверняка решил, что случилось худшее.

– Бедная мордашка! – Бладсуорт осторожно убрал с моего лица волосы и внимательно осмотрел его.

С гордостью сообщаю, что не позволила себе провести день в полицейском департаменте, пассивно ожидая, пока физиономия превратится в сине-черную подушку. Кто-то из полицейских принес пластиковый пакет, я наполнила его льдом из холодильника и начала прикладывать к синякам. Так что как бы плохо я сейчас ни выглядела, могла бы выглядеть и еще хуже. Кроме того, переносицу я заклеила кусочком пластыря. Думаю, что больше всего я сейчас напоминала только что закончившего бой боксера.

– Джефферсон Уайатт, – внезапно произнес кто-то. Дружно оглянувшись, мы увидели седого человека в сером костюме. На мой взгляд, с такими волосами следовало бы надеть более яркий костюм или хотя бы яркую синюю рубашку, а не создавать впечатление полного отсутствия цвета. Наверное, у его жены плохой вкус. Человек был невысоким, плотным и походил скорее на бизнесмена, чем на полицейского. Впрочем, стоило ему подойти поближе, сразу стал заметен характерный проницательный взгляд.

– Шеф! – воскликнул Уайатт, из чего я чрезвычайно тонко заключила, что подошедший – непосредственный начальник лейтенанта, шеф полиции. Если мне и приходилось видеть этого человека раньше, то впечатление уже успело стереться из памяти. Сейчас я не смогла вспомнить даже его имя.

– Это та самая молодая леди, о которой говорит весь личный состав? – поинтересовался шеф, разглядывая меня с нескрываемым любопытством.

– Боюсь, что так, – подтвердил Уайатт. – Шеф, разрешите вам представить мою невесту, Блэр Мэллори. Блэр, познакомься: Уильям Грей, шеф полиции.

Я подавила желание стукнуть его – разумеется, не шефа, а Уайатта – и пожала протянутую руку. Вернее, я хотела пожать руку, но шеф Грей очень бережно взял мою ладонь в свою, словно опасаясь причинить боль. Скорее всего вид у меня был не самый лучший и уж наверняка хуже, чем тогда, когда я в последний раз смотрелась в зеркало: иначе откуда бы взялись и «бедная мордашка», и это осторожное обращение?

– То, что случилось утром, просто ужасно, – заговорил шеф. – В нашем городе редко происходят убийства, и мы приложим все силы, чтобы сохранить их количество на прежнем уровне. Обещаю, мисс Мэллори, что в ближайшее время все обстоятельства трагического дела непременно будут раскрыты.

– Спасибо, – поблагодарила я. Что еще можно было сказать в ответ? Попросить работать быстрее? Детективы знали свое дело и наверняка относились к работе серьезно – так же, как и я сама относилась к собственной работе.

– Ваши волосы просто великолепного цвета, – продолжила я самым любезным тоном. – Думаю, к ним великолепно подойдет ярко-синяя рубашка. Не пробовали?

Мистер Грей явно смутился и удивился, а Уайатт незаметно ткнул меня в бок. Однако я предпочла не обращать внимания на подобную грубость.

– Вот уж чего я не могу вам сказать, – ответил шеф Грей и рассмеялся тем характерным смехом, который означает, что мужчина одновременно и польщен, и растерян.

– Это совершенно точно, – уверенно инструктировала я. – Ваш цвет – ультрамарин. У вас, наверное, целая дюжина рубашек этого цвета, ведь он так вам идет.

– Ультрамарин? – уже в полной растерянности переспросил шеф. – Право, я не...

– Я знаю, – засмеялась я. – А для мужчин синий – это просто синий, так что не морочьте себе голову всеми этими заумными названиями, хорошо?

– Хорошо, – согласился шеф Грей. Он слегка откашлялся и сделал шаг назад. – Джефферсон Уайатт, держите меня в курсе расследования. Дело очень беспокоит мэра.

– Непременно, – заверил Бладсуорт и поспешно подтолкнул меня к своей машине. Шеф вошел в здание. Едва начальник скрылся за дверью, лейтенант зашипел: – Ты что, всерьез решила давать шефу полиции советы по части моды?

– Но ведь кто-то должен это сделать, – попыталась защититься я. – Бедняга.

– Подожди, скоро новость облетит все закоулки, – зловеще пообещал Уайатт, открывал пассажирскую дверцу и помогая мне сесть. Мне же с каждой минутой становилось все хуже, больнее и тяжелее.

– С какой стати?

Уайатт покачал головой:

– С вечера четверга весь департамент только о тебе и говорит. А меня народ считает самым отважным из мужчин.

Честно говоря, я даже не знала, как относиться к столь активному вниманию.

Когда мы подъехали к злополучному перекрестку, я зажмурилась. Мне вдруг показалось, что пересечение этих двух улиц навсегда останется для меня самым страшным местом на земле. Уайатт свернул к моему дому и сказал, что теперь уже можно открыть глаза.

Я стряхнула жуткое воспоминание и посмотрела вокруг. Перекресток остался за спиной, и сейчас окрестности выглядели вполне мирно, безопасно и спокойно. Справа стоял знакомый кондоминиум, и Уайатт свернул под портик. Я оглянулась и вспомнила, что, когда полицейский пригнал «мерседес» домой, ворота оказались открытыми. Кто это сделал? Тот же, кто вывел из строя тормоза? Я все еще винила Дуэйна Бейли. Должно быть, преступник увидел машину и решил, что, если не удалось прикончить меня с первой попытки, стоит попробовать еще раз.

– Наверное, мне лучше уехать отсюда, – вяло произнесла я. – Здесь уже небезопасно.

Уайатт вышел, обошел вокруг машины, открыл пассажирскую дверцу и помог мне выбраться.

– Отличная идея, – похвалил он. – Пока ты выздоравливаешь, мы вполне можем заняться упаковкой и перевозкой вещей – ко мне, разумеется. А что ты намерена делать с мебелью?

Я посмотрела на него, как на инопланетянина.

– Как это – что делать с мебелью? Мебель мне нужна везде, куда бы я ни переехала.

– Дело в том, что в моем доме мебели вполне достаточно. Больше просто некуда.

Так. Очевидно, я плоховато соображала, потому что только сейчас поняла, о чем речь.

– Но я не имела в виду переезд к тебе. Думала просто... переехать. Продать квартиру и купить другую. Жить в собственном доме, наверное, было бы сложно, так как у меня нет времени заниматься двором, клумбами и прочим.

– Но зачем делать два шага, когда вполне достаточно и одного?

После того как я наконец поняла, к чему клонит Уайатт, следить за его логикой оказалось не так уж и сложно.

– От того, что ты назвал меня своей невестой, я ею еще не стала. Ты не только поставил телегу впереди лошади, а даже не вывел бедное животное из конюшни. Забыл, что мы ни разу не назначили друг другу свидание?

– Последние пять дней мы вообще не расставались. Мы просто перешагнули через период свиданий.

– Как бы не так...

Я остановилась перед собственной дверью и только в этот момент с ужасом осознала, что, оказывается, не могу попасть домой. У меня не было ни сумки, ни ключей, я не имела возможности контролировать собственную жизнь. Беспомощно посмотрев вокруг, я села на ступеньки и разразилась слезами.

– Блэр... детка, – сочувственно проговорил Уайатт. Он не спросил, в чем дело. Думаю, задай он этот вопрос, я непременно бы его ударила. Но он просто присел рядом со мной на крыльцо и крепко обнял меня за плечи.

– Я не могу войти! – рыдала я. – У меня нет ключей.

– Но ведь у Шоны же есть запасные, правда? Сейчас я ей позвоню.

– Хочу свои ключи. Хочу свою сумку.

После всего случившегося отсутствие сумки оказалось завершающим ударом, последней каплей, окончательно переполнившей чашу терпения. Понимая, что разговаривать со мной сейчас бесполезно, Уайатт просто сжимал меня в объятиях и качал, как ребенка. А я отчаянно ревела.

Не переставая меня нянчить, он вытащил сотовый и набрал номер Шоны. Из-за проводимых по горячим следам действий родным еще не сообщили о том, что сегодня произошло, и Уайатт кратко изложил самую суть дела: утром я попала в автомобильную аварию, но благодаря воздушной подушке я почти не пострадала, меня даже не пришлось везти в больницу. Но сумка до сих пор в машине, а потому я не могу попасть домой. Не может ли Шона приехать и отпереть дверь? Если у нее нет времени, то он может прислать за ключами полицейского.

Я слышала взволнованный голос сестры, но не могла разобрать слов. Впрочем, было похоже, что Бладсуорт сумел успокоить ее своими ответами, и, закончив разговор, сообщил мне:

– Минут через двадцать Шона будет здесь. Хочешь подождать в машине, под кондиционером?

Я кивнула. Осторожно вытерла лицо и поинтересовалась, нет ли у Уайатта бумажной салфетки. Салфетки, разумеется, не оказалось. Мужчины такие непредусмотрительные.

– Но в багажнике есть рулон туалетной бумаги. Пойдет?

Положение о непредусмотрительности пришлось отменить. Я встала рядом с Уайаттом, с любопытством заглядывая в багажник.

В глаза бросилась большая картонная коробка, в которой находились туалетная бумага, довольно объемистая аптечка первой помощи, несколько пар резиновых перчаток, несколько катушек скотча, аккуратно сложенные пластиковые пакеты, пинцеты разного размера, ножницы и всякие другие подобные предметы. Имелись также саперная лопата, мотыга и пила.

– А зачем пинцеты? – поинтересовалась я. – На тот случай, если понадобится кому-нибудь выщипать брови?

– Для сбора вещественных доказательств, – деловито пояснил Уайатт. Он отмотал щедрый кусок туалетной бумаги и протянул мне. – Пинцеты – главный инструмент детектива.

– Но сейчас ты уже не детектив, – напомнила я. Сложила туалетную бумагу, вытерла глаза и высморкалась.

– Привычка – штука цепкая. Постоянно кажется, что все эти вещи непременно понадобятся.

– А лопата зачем?

– Как – зачем? А вдруг потребуется копать яму?

– Ага. – Это, во всяком случае, было понятно. – А я всегда вожу в багажнике кирпич. – Такое признание напомнило мне, во что превратилась еще совсем недавно такая красивая машина.

Бладсуорт закрыл багажник и нахмурился:

– Кирпич? А зачем тебе кирпич?

– На всякий случай. Вдруг потребуется выбить окно?

Уайатт немного помолчал, словно раздумывая, а потом сам себе ответил:

– Не хочу ничего знать.

Мы с Уайаттом сидели в машине, когда на последней модели «камри» приехала Шона. Она вышла из машины и предстала перед нами во всей красе: стройная, модная, сексапильная, в темно-сером костюме, под пиджаком которого виднелся красный кружевной топ. Темно-серые туфли с открытой пяткой и каблуками высотой в три дюйма. Светлые, с золотистым отливом волосы подстрижены аккуратным каре до плеч. Простая линия прически удивительно красиво подчеркивала нежный, в форме сердца, овал лица. Но сейчас даже милые ямочки на щеках не могли помешать прочитать то, что было ясно и недвусмысленно написано на ее лице: «Опасно. Берегись».

Мы, три сестры Мэллори, в свое время удачно поделили между собой территорию: я получилась довольно симпатичной, но прежде всего спортивной и ориентированной на бизнес. Шона, возможно, не могла похвастаться столь же правильными чертами, но зато лицо ее, словно маяк, освещал незаурядный ум. Кроме того, ей достался роскошный бюст.

Дженни переплюнула нас обеих. Темноволосая, настоящая неотразимая красавица. С карьерой у нее ничего не вышло, но она зарабатывала хорошие деньги в местном модельном бизнесе. Наша младшенькая вполне могла бы попытать счастья в Нью-Йорке и наверняка добилась бы успеха, однако подобные подвиги не слишком ее интересовали.

Мы с Уайаттом сделали несколько шагов навстречу Шоне. Сестра взглянула на меня, громко вскрикнула и, зарыдав, бросилась ко мне.

Казалось, она хотела меня обнять, но вдруг остановилась как вкопанная. Протянула руку и тут же опустила. Слезы текли по ее лицу.

Я взглянула на Уайатта:

– Что, действительно так страшно? – В вопросе прозвучала надежда услышать отрицательный ответ.

– Да, – просто ответил Уайатт, и ответ этот, как ни странно, успокоил. Ведь если бы дела действительно обстояли совсем плохо, он ни за что бы не признался, а наоборот, всеми силами пытался бы меня ободрить.

– Ничего страшного. – Я похлопала Шону по плечу.

– Что произошло? – спросила она, вытирая слезы.

– Тормоза отказали. – Подробное объяснение могло подождать до лучших времен.

– И с чем же ты столкнулась? С бетонным столбом?

– В меня въехала другая машина. С пассажирской стороны.

– А машина где? – не унималась сестра. – Ее можно починить?

– Нет, – ответил Уайатт, – машина всмятку. Шона снова пришла в ужас.

Я немного отвлекла ее, сказав, что мама пригласила нас на ужин и мне необходимо привести себя в порядок. Сестра кивнула:

– Это уж точно. Мама в обморок упадет, если увидит тебя в таком виде. У тебя есть хороший тональный крем? Черные круги вокруг глаз, как у енота. А будет еще хуже.

– Всего лишь подушка безопасности, – пояснила я.

Ключ от моего дома находился у сестры на общем кольце, вместе с другими ключами. Шона сняла его, отперла дверь и отступила на шаг, чтобы я могла войти и отключить сигнализацию. Потом тоже вошла в дом – вслед за Уайаттом.

– Мама и меня пригласила, – заметила она. – Я подумала, что нет смысла возвращаться в офис, все равно надо будет уходить, а потому предупредила, чтобы меня уже не ждали. Так что, если требуется помощь, вполне можете рассчитывать на меня.

– По-моему, все под контролем.

– Твоя страховая компания предоставляет автомобиль на время организационных действий?

– Да, слава Богу. Сотрудница обещала прислать машину уже завтра.

Шона была юристом до мозга костей: ее ум уже двигался вперед.

– А механика для аварийного контроля вызвали? Ведь потребуется нотариально заверенное заключение.

– Нет, – ответил за меня Уайатт. – Причина аварии вовсе не в механике.

– Но Блэр сказала, что отказали тормоза.

– Тормоза действительно отказали, но им в этом помогли. Тормозной шланг оказался перерезанным.

Шона прищурилась. Потом заморгала. Потом побледнела. Посмотрела на меня.

– Кто-то пытался тебя убить, – пробормотала она. – Снова.

Я вздохнула:

– Знаю. Уайатт говорит, что это все из-за того, что когда-то я выступала в группе поддержки.

И, смерив наглеца уничтожающим взглядом, я с улыбкой отправилась наверх, чтобы принять душ. Шона тут же бросилась меня защищать, и услышать это оказалось очень приятно.

Впрочем, моя улыбка быстро померкла. Двух покушений вполне достаточно. Ситуация начинала действовать на нервы. Оставалось лишь надеяться, что детективы Макиннис и Форестер все-таки найдут пробелы в алиби Дуэйна Бейли; да и четкие отпечатки пальцев на моей машине тоже не помешали бы.

Я стащила грязную, пропитанную кровью одежду и бросила на пол. Все равно теперь придется ее выкинуть. Просто удивительно – всего лишь кровь из носа, а такой ущерб. Войдя в ванную, я внимательно посмотрела на свое отражение в большом, во весь рост, зеркале. На скулах и переносице уже чернели смачные синяки. Такие же синяки появились на коленях, плечах, на внутренней части правого предплечья и на правом бедре. Болел каждый мускул, ныли даже пальцы ног. Посмотрев вниз, я обнаружила на подъеме правой ступни черное пятно.

Уайатт вошел в ванную как раз в тот момент, когда я стояла перед зеркалом и внимательно изучала свое лицо. Молча, не произнося ни слова, он тоже пристально осмотрел меня с ног до головы, а потом взял на руки и принялся качать, словно маленького ребенка. В объятии не было ни малейшего намека на сексуальность, да и трудно представить, чтобы подобный набор ссадин и синяков мог вызвать что-нибудь, кроме искренней жалости.

– Нужны ледяные примочки, – наконец произнес он. – Много.

– Нет. Что сейчас действительно необходимо, так это пончик. Штук двадцать. Потому что надо срочно кое-что приготовить.

– Что ты сказала?

– Пончики. По дороге к родителям надо заехать в «Криспи крим» и купить двадцать пончиков.

– А нельзя обойтись печеньем?

Я освободилась из объятий и включила душ.

– Сегодня люди были так добры ко мне. Поэтому мне просто необходимо приготовить пудинг и завтра всех угостить. У меня есть очень хороший рецепт приготовления пудинга с использованием пончиков из «Криспи крим».

Уайатт стоял неподвижно, явно завороженный перспективой.

– Тогда, может, лучше купить сразу сорок штук и приготовить два пудинга? Один можно будет оставить дома.

– Извини. Но поскольку я сейчас не имею возможности тренироваться, мне придется ограничивать себя в еде. Аесли со стола будет громко взывать пудинг, искушение окажется слишком велико.

– Не забывай, что я полицейский и смогу тебя защитить. Возьму пудинг под охрану, и дело с концом.

– Не хочу готовить два пудинга, – призналась я и встала под душ.

Уайатт заговорил громче, чтобы перекричать шум воды:

– Я тебе помогу.

Голос звучал так жалобно, что я не удержалась от улыбки. Ему не следовало бы обнаруживать свое пристрастие к сладкому, ведь это давало мне в руки очевидный козырь. Я начала обдумывать, как воспользуюсь преимуществом и не дам Уайатту ни кусочка до самого завтрашнего дня – пусть попробует пудинг только у себя в департаменте, вместе со всеми. Размышление отвлекло меня от главной проблемы – повторяющихся покушений. Всего лишь игра ума, но она способна принести немалую пользу.

Смывая с волос шампунь, я услышала, как у Уайатта зазвонил сотовый телефон. Дело у меня шло медленно, поскольку левая рука еще не работала, но все-таки продвигалось. Был слышен разговор, хотя слова звучали неразборчиво. Покончив с мытьем, я выключила воду, сдернула с крючка полотенце и принялась вытираться, насколько позволяли мои ограниченные возможности.

– Выходи, я помогу, – позвал Уайатт, и я направилась к нему. Мне сразу же бросилось в глаза угрюмое выражение его лица.

– Что случилось?

– Звонил Макиннис, – сообщил Бладсуорт, взяв у меня из рук полотенце и принимаясь за работу. – Алиби Дуэйна Бейли безупречно. Не подкопаешься. Или дома с женой, или на работе. Перерывы только на дорогу туда и обратно, ни минутой дольше. Макиннис утверждает, что жена Бейли подает на развод, так что вряд ли будет его покрывать. Ребята, конечно, продолжат проверку, но скорее всего этот человек здесь ни при чем. Убить тебя пытается кто-то другой.

Глава 21

К родителям мы приехали раньше времени, даже несмотря на то, что покупали пончики и сгущенное молоко для пудинга. Все остальное нашлось в доме Уайатта, в том числе и формы для выпечки необходимого размера. Да, именно формы, во множественном числе. Мы купили сорок глазированных пончиков. От чарующего аромата текли слюнки, однако я проявила недюжинную выдержку и даже не приподняла крышку коробки.

Дверь открыл папа. Некоторое время он молча изучал мое лицо, а потом очень спокойно спросил:

– Что произошло?

– Прикончила машину, – коротко пояснила я и обняла его. Потом направилась в кухню, где предстояло главное, встреча с мамой. За спиной слышался тихий разговор, из которого можно было заключить, что Бладсуорт сообщает папе подробности.

В конце концов, я не очень-то пыталась скрыть синяки. Правда, на мне были длинные легкие штанишки в белую и розовую полоску и белая футболка, связанная узлом на талии. Ведь если бы я надела шорты, то открылись бы синяки на ногах и кто-нибудь непременно бы решил, что они – дело рук Уайатта. Так что я решила не рисковать. Однако никаким защитным кремом я не пользовалась, потому что решила, что он только помешает, когда мама начнет делать с моим лицом то, что непременно должна сделать мама.

Миссис Мэллори стояла возле открытой дверцы морозилки.

– Хотела пожарить мясо, – не оборачиваясь, заговорила она, услышав шаги. Не знаю, узнала ли она меня или решила, что пришел папа; это не имеет особого значения. – Но так долго боролась с этим чертовым компьютером, что времени совсем не осталось. Что скажешь, если мы пожарим... – В этот момент мама обернулась, увидела меня во всей красе и едва не потеряла дар речи. – Блэр Мэллори, – наконец заговорила она после долгого молчания, – что должна означать столь удивительная внешность?

Вопрос звучал как обвинение, словно это я сама себя разукрасила.

– Она означает автомобильную аварию, – объяснила я, усаживаясь на один из высоких стульев за барную стойку. – Моя бедная машина разбита вдребезги. Кто-то перерезал тормозной шланг, и я вылетела прямо под знак «Стоп» на тот опасный перекресток возле дома.

– Это безобразие должно немедленно прекратиться. – заключила мама напряженным, решительным тоном и захлопнула дверцу морозилки. Теперь она открыла холодильник. – Ведь говорили же, что полиция арестовала того, кто убил Николь.

– Так оно и есть. Но это сделал не убийца Николь. И стрелял в меня тоже не он. После убийства Николь он выходил из дома только на работу. Жена это подтверждает. А поскольку она знает об измене, то подала на развод и вряд ли склонна его защищать.

Мама закрыла дверцу холодильника, так ничего оттуда и не достав, и снова открыла морозилку. Как правило, она на удивление собранна и делает все пугающе быстро; так что и медлительность, и рассеянность могли быть лишь результатом серьезного расстройства. На этот раз мама добыла из морозилки пакет замороженного горошка и завернула его в чистое кухонное полотенце.

– Подержи у лица, – протянула она мне сверток. – А еще какие травмы?

– Только синяки. Ну, и болит каждый мускул. Машина протаранила меня с пассажирской стороны, так что удар получился неслабый. Подушка безопасности спасла мне жизнь, но разбила нос.

– Радуйся, что не носишь очки. Салли въехала в стену собственного дома. Подушка раскрылась, сломала ей и очки, и нос.

Я почему-то не могла вспомнить, когда это одна из ближайших маминых подруг протаранила собственный дом; мама наверняка рассказала бы об этом.

– Когда же Салли успела въехать в дом? Ты не рассказывала.

– Приложи горошек к лицу, – строго приказала мама. Я послушно задрала голову и расстелила на физиономии пакет с горошком. Он оказался достаточно большим и накрыл глаза, скулы и нос. А вдобавок оказался еще и чертовски холодным.

– Я не рассказала тебе только потому, что случилось это в субботу, когда ты была на море, а с тех пор просто не было времени.

Ах море! Воспоминания вызвали острый приступ тоски. Всего лишь несколько коротких дней назад оно было совсем рядом, и тогда единственной проблемой оставался Уайатт. На пляже никто не пытался меня прикончить. Может быть, вернуться? Тиффани это очень бы понравилось. Мне тоже, особенно если никто не будет в меня стрелять и портить машину.

– Она перепутала педали и вместо тормоза нажала на газ? – поинтересовалась я.

– Нет, она сделала это специально – разозлилась на Джаза.

Мужа Салли зовут Джаспер, но всю жизнь его зовут просто Джазом.

– И что же она, решила забодать дом? Не очень-то логичная тактика.

– Она целилась в Джаза, но он успел вовремя отскочить.

Я сняла с лица пакет с горошком и изумленно вытаращила глаза:

– Салли пыталась убить Джаза?

– Ну, не убить. Просто немножко покалечить.

– В таком случае лучше было использовать газонокосилку или что-нибудь в этом роде, а не машину.

– Думаю, от косилки Джаз бы просто убежал, – уверенно заключила мама, – хотя, конечно, за последнее время он немного растолстел. Но успел же увернуться от машины. Так что от газонокосилки толку мало.

– И чем же Джаз провинился? – Я представила, как Салли застает неверного мужа с другой женщиной, больше того, со своим ярым врагом, что делает измену вдвойне подлой.

– Знаешь это телевизионное шоу, в котором муж или жена в отсутствие второй половины приглашают в дом дизайнеров, чтобы те в качестве сюрприза перекроили интерьер? Так вот, пока Салли на прошлой неделе гостила у матери, Джаз сделал именно это.

– О Господи! – Мы с мамой в ужасе посмотрели друг на друга. Мысль о том, что кто-то чужой мог бы явиться в дом без нашего ведома, перевернуть все вверх дном и устроить по-новому, даже не посоветовавшись и не узнав наших предпочтений, казалась нам обеим невыносимой. Я даже вздрогнула. – И что же, он пригласил телевизионного дизайнера?

– Еще хуже. Нанял Монику Стивенс из фирмы «Стикс энд стоунз».

На это даже и сказать было нечего. Перед таким коварством я просто утратила дар речи. Моника Стивенс предпочитала стекло и сталь, что, несомненно, могло бы оказаться просто прекрасно, если бы вы жили в лаборатории. Но что еще хуже, эта дама просто обожала черный цвет. Много-много черного-черного цвета. Сама же Салли тяготела к стилю уютного милого дома.

Впрочем, было вполне понятно, почему бедолага Джаз клюнул на эту Монику Стивенс. Просто в телефонном справочнике ее объявление оказалось самым большим. Вот он и решил, что раз дизайнер может поместить такое большое объявление, значит, дела в фирме идут прекрасно и все вокруг приглашают именно ее. Такова логика Джаза. Его здорово подвело полное отсутствие представления о женском образе мыслей – и это несмотря на брак продолжительностью в тридцать пять лет. Если бы несчастный догадался посоветоваться с моим папой, то трагической истории вполне можно было бы избежать. Папа не просто имеет четкое представление о женской психологии – нет, он разработал целую научную теорию. Мой папочка очень умный человек.