— Кто бы что бы ни говорил мнеоб Эдаме, мое отношение к нему вряд ли изменится… — повторила она вслух и неожиданно поняла, что это — чистая правда.

Какая злая ирония, подумалось Рэчел, что именно в день, когда она обнаружила последний подарок Тома, ей вдруг стало ясно, что она любит другого — человека, которого она едва знала и которому по-прежнему доверяла с большой оглядкой.

— Но это ничего нам не дает, не так ли? — пробормотал Николас Росс, задумчиво вертя в руках карандаш.

— Я знаю. — Эдам пожал плечами. — Но, по крайней мере, теперь мы знаем, что Уолш действительна должен Дункану пять миллионов. И что Дункан долго колебался, прежде чем дать ему эти деньги. Что-то его останавливало, и лишь вмешательство какого-то «старого друга» заставило его решиться на это рискованное дело. Все это вытекает из тех заметок, которые показала мне Рэчел.

— А этот, частный детектив… Элиот, кажется?.. От него по-прежнему нет никаких вестей?

— Никаких. Я проверял — он еще не вернулся в Ричмонд. Элиот работает один, без помощников, а хозяйка дома, у которой он снимает помещение, ничего не знает. Ей, по-моему, совершенно наплевать, где Элиот, ее волнуют только деньги, а перед тем как уехать, детектив заплатил ей за несколько месяцев вперед.

— Иными словами, если Элиот и собрал какую-то информацию о Джордане Уолше, то мы об этом узнаем не скоро.Ах, если бы можно было заглянуть в его старые досье!..

— Честно говоря, я проверил офис, — признался Эдам. — Но среди старых досье Элиота нет ни одного, которое имело бы отношение к Уолшу или к Дункану. Это, впрочем, не значит, что их не существует. Они могут быть где-то в другом месте или даже в его в компьютере. К сожалению, у меня было не так много времени, и я не успел взломать все пароли.

Ник хмыкнул.

— Ты хоть проверил, есть ли в офисе система сигнализации, прежде чем вламываться туда?

— Нет, не успел. Я же говорю — у меня было слишком мало времени, так что пришлось рискнуть.

Ник бросил карандаш на стол и откинулся на спинку кресла.

— Когда-нибудь ты попадешься, и мне придется вносить за тебя залог.

— Будем все же надеяться, что я не попадусь, — ответил Эдам. — Расскажи лучше, как твои дела? Сумел ты подобраться к Уолшу или нет?

— И да, и нет… Обхаживать этого парня — все равно, что танцевать танго с тигром. Один неверный шаг, и дальше уже танцуешь без головы.

— Но Рэчел наверняка будет расспрашивать меня о нем. Я обещал выяснить, что он за человек и какого рода дела у него были с ее отцом.

— Расскажи ей все, что считаешь нужным, только постарайся обойтись без конкретных деталей. Ведь мы до сих пор не знаем, почему Уолш охотится за ней и имеет ли это какое-то отношение к истории с пятью миллионами. Быть может, здесь дело совсем не в деньгах, которые Уолш не может или не хочет отдавать, а в чем-то другом. И окончательный ответ на этот вопрос может быть по-прежнему спрятан где-то среди личных бумаг Дункана.

Эдам вздохнул.

— Ладно, допустим,хотя это и сомнительно. На что еще мы можем рассчитывать?

— На сведения частного детектива, если, конечно, досье существует.

— Вот именно — «если».

— Согласен,но… Чем черт не шутит?

Эдам кивнул.

— Не густо. Но до завтра время еще есть.

— Завтра ты снова поедешь к Рэчел? — уточнил Ник.

—Да.

— Тогда… тогда лучше ничего больше не предпринимай. Возвращайся-ка лучше к себе в отель и выспись как следует. Не хотелось огорчать тебя, приятель, но выглядишь ты не лучшим образом. Какую ночь ты не спишь? Вторую? Третью? Если так и дальше пойдет, Рэчел будет от тебя мало пользы.

— Хорошо, уговорил. Поеду к себе и посплю часиков шесть.

Эдам устало потер глаза и подумал: «Если только меня не будут снова мучить кошмары…»

Голос в трубке звучал четко и ясно, но с какими-то металлическими нотками, словно один из аппаратов был слегка испорчен.

— Ну, что скажешь?

— Похоже, что жизней у нее больше, чем у кошки. Ей дьявольски везет.

— Везение тут ни при чем, во всем виноват ее приятель, который повсюду за ней таскается. Надо от него избавиться.

— Пусть будет так. Этот Делафилди мне успел надоесть.

— Еще одно: Рэчел роется в отцовских бумагах.Тыне боишься, что она раскопает что-то существенное?

— Говорю тебе, Дункан ничего не знал.

— А я уверен, что он мог знать или, по крайней мере, догадываться. Что, если он оставил письмо, в котором изложил известные ему факты, привел некоторые доказательства? Если Рэчел найдет эти бумаги, нам несдобровать. Мы не можем так рисковать.

— Я рисковал и бульшим.

— Это твое дело. Я на такой риск не пойду — я слишком долго ждал, чтобы теперь спокойно смотреть, как все разваливается. Эту проблему нужно решить, пока не стало слишком поздно.

Рэчел снова была в огромном мрачном здании, снова блуждала по полутемным коридорам, в которые выходили десятки и сотни закрытых дверей. Тьма, тишина, низкий потолок, сквозняк, леденящий ее босые ноги, будили в ней страх и желание выбраться отсюда как, можно скорее.

Но она не могла даже присесть где-нибудь в укромном уголке, чтобы немного передохнуть и собраться с мыслями. Какое-то предчувствие, какое-то смутное стремление во что бы то ни стало куда-то успеть, гнало ее все дальше и дальше по бесконечным коридорам, освещенным чадящими факелами в держателях из кованого железа.

Чем дальше она шла, тем холоднее становилось вокруг. Сырой воздух, смешанный с копотью факелов, застревал в горле, не давал дышать, глаза слезилисьот дыма, но Рэчел все шла и шла вперед, лишь изредка останавливаясь, чтобы проверить ту или иную дверь, которая казалась ей не запертой.

Потом до слуха Рэчел донеслись какие-то звуки, и ей захотелось заткнуть уши. Она не могла, не хотела этого слышать! Где-то неподалеку кто-то стонал и скулил от боли, и эхо разносило стоны по темному каменному лабиринту.

Рэчел хотела бежать, но ноги сами привели ее к массивной железной двери в конце коридора. Из-за нее и доносились эти душераздирающие звуки, которые стали теперь намного громче.

Дверь была заперта — Рэчел видела на ней массивный висячий замок, покрытый пятнами ржавчины. Но в самой двери — всего на несколько дюймов выше ее лица — было прорезано небольшое оконце, закрытое обыкновенной заслонкой, скользившей в металлических пазах.

Стоны и всхлипы по-прежнему неслись из-за двери, но теперь Рэчел различала и другие, гораздо более страшные звуки.

И ей снова захотелось повернуться и уйти. Нет, не уйти, а бежать прочь, бежать сломя голову, все равно куда — лишь бы подальше от этого места.

Но рука Рэчел словно сама собой поднялась к смотровому окну и коснулась заслонки. На одно короткое мгновение ее собственное дыхание — громкое, хриплое, частое — заглушило несущиеся из тюремной камеры стоны.

— Нет! — прошептала Рэчел. — Я не хочу, не могу этого видеть! И знать тоже ничего не хочу!

— Открой дверь, Рэчел!..

Это был голос Тома, она узнала его, но страх был сильнее.

— Нет!

— Открой, загляни!..

— Я не хочу…

— Так надо, Рэчел!

—Нет!

— Ты должна знать, где он был и что перенес. Только так ты сумеешь понять его, Рэчел.

— Том, пожалуйста, не заставляй меня!

— Открой дверь, Рэчел.

Ее пальцы дрожали от усилий, но заслонка наконец подалась и, визжа, сдвинулась. Еще секунда, и смотровое окошко открылось.

— Не заставляй меня!

— Ты должна!

Дрожа от предчувствиячего-то страшного, Рэчел привстала на цыпочки и заглянула в комнату.

И закричала от ужаса.

Они подвесили его за руки к какой-то перекладине под потолком. Он был без рубашки и висел спиной к двери. По обеим сторонам от него стояли двое в масках, и один из них держал в руках кнут.

Увидев этот страшный черный кнут из толстой, тяжелой резины, Рэчел поняла, что за звук напугал ее сильнее, чем стоны и всхлипы.

То были свист рассекаемого воздуха и удары кнутом по человеческому телу.

Пока она как заколдованная смотрела на открывшуюся ей картину, тюремщик снова взмахнул кнутом и с силой опустил его на спину жертвы, и без того сплошь исполосованную.

Раздался новый стон — мучительный, долгий стон сквозь стиснутые зубы.

— Прекратите! — закричала Рэчел и заколотила кулаками по двери. — Прекратите сейчас же! Ему больно!

Один из палачей повернулся к ней, и Рэчел услышала глухой, холодный смех, раздавшийся из-под белой маски.

Тюремщик с кнутом, чья маска слегка серебрилась, словно сделанная из какого-то тусклого металла, тоже посмотрел в ее сторону, потом протянул руку и повернул узника так, чтобы Рэчел могла видеть его лицо.

— Нет! — вырвалось у Рэчел. — Нет! Нет!! Нет!!!

Маска с лицом Эдама, скрывавшая черты висящего под потолком человека, была смята и сплошь залита кровью, так что Рэчел едва его узнала. Из-под маски падали на обнаженную грудь тяжелые капли крови, оставлявшие на блестевшей от пота коже расплывающиеся красные полосы.

— Эдам! Не-ет!..

Тюремщик гулко захохотал и, вцепившись пальцами в глазницы и судорожно кривящийся рот маски

Эдама, одним резким движениемсорвал ее с невидимого лица.

— Смотри! —загрохотал чей-то голос. — Смотри, что ты с ним сделала!

Но Рэчел не могла смотреть. Закрыв лицо руками, она только кричала, кричала и никак не могла остановиться.

Ее крик был на самом деле не громче самого тихого шепота, однако когда Рэчел пришла в себя, горло ее болело и саднило так, словно она рыдала в голос несколько часов подряд.

Закутавшись в одеяло, Рэчел долго сидела на постели и дрожала крупной дрожью, глядя на включенный ночник. Лишь час спустя она успокоилась настолько, что сердце ее перестало колотиться, а дрожь улеглась.

На будильнике было начало третьего ночи.

На мгновение Рэчел подумала о том, чтобы снова лечь и попытаться заснуть, но она боялась опять попасть в плен страшного сна и, решительно встав с кровати, направилась в ванную комнату.

Горячий душ чудесным образом помог ей. Он избавил ее от озноба, согрел и взбодрил настолько, что, растершись жестким махровым полотенцем, Рэчел почувствовала себя человеком.

Единственным человеком, который не спит в этот глухой, поздний час.

В доме было тихо, и Рэчел не решилась спуститься вниз, чтобы не разбудить ненароком Фиону и Кэмерона. До утра, однако, было еще далеко, и Рэчел, которой вовсе не улыбалось несколько часов ворочаться с боку на бок, вспоминая свой страшный сон, включила телевизор, настроив его на круглосуточный канал новостей. Звук она отрегулировала таким образом, чтобы никого не потревожить, но мелькающие на экране картинки скоро ей наскучили, и Рэчел принялась оглядываться по сторонам, ища себе какое-нибудь занятие. В конце концов взгляд ее упал на отцовский ежедневник, в который Дункан Грант записывал все деловые встречи, которые он провел или собирался провести. Два дня тому назад Рэчел принесла его из кабинета в спальню, намереваясь просмотреть, когда у нее будет свободное время.

Теперь время у нее было.

Устроившись в кресле, Рэчел придвинула к себе настольную лампу и открыла ежедневник. Он охватывал период в несколько месяцев, заканчиваясь днем смерти Дункана Гранта, и содержал подробные отчеты обо всех деловых свиданиях, обедах и личных встречах, а также кое-какие отрывочные записи, пометки, номера телефонов и адреса.

Читать дневник было тяжело. Последние дни Дункана Гранта во всех подробностях вставали перед ней, и сердце у Рэчел щемило, а к глазам подступали слезы. За этими строками она видела отца таким, каким он был всегда — живым, деловитым, энергичным, полным грандиозных планов на будущее. Он не подозревал о катастрофе, о том, что его планам не суждено сбыться, — он просто жил и радовался жизни.

Но смерть перечеркнула все.

При мысли обо всем, что не успел сделать отец, Рэчел всплакнула, но все же нашла в себе мужество читать дальше.

Вскоре она добралась до записей, сделанных им в последний день жизни.

И похолодела…

Когда в дверь его номера кто-то постучал, было всего четыре часа утра.

Заглянув в глазок, Эдам вздрогнул от удивления и бросился открывать, но тут же остановился. Сорвав с шеи золотой медальон, он сунул его в карман джинсов, и только потом повернул ручку замка.

— Рэчел?! Что случилось? Почему в такое время?! — воскликнул он взволнованно. — И почему ты одна? Ведь это опасно!

— Извини, если я тебя разбудила, — пробормотала Рэчел, оглядывая Эдама, на котором, кроме брюк, ничего не было.

— Я только что из душа, — ответил он, в свою очередь внимательно рассматривая ее. Рэчел держалась с каким-то неестественным спокойствием, которое его пугало.

— Проходи.

Она послушно прошла в глубь номера.

— Оказалось, что я запомнила твой номер, и вот… — Рэчел вдруг негромко ахнула, увидев его голую спину, испещренную длинными светлыми шрамами.

Эдам, который закрывал дверь, резко повернулся.

— Что, Рэчел?

— Боже мой!.. — прошептала она.

— Это совсем не так страшно, как кажется, — сказал он, сразу сообразив, в чем дело. Достав из шкафа рубашку, Эдам проворно надел ее и застегнул на две пуговицы. — Это всего лишь шрамы, которые в конце концов исчезнут…

— Но как… как они могли сделать с тобой такое?

— Они были плохими парнями, — с усмешкой ответил Эдам. — А плохим парням полагается поступать плохо. Ты, наверное, видела в кино: негодяи только и делают, что воруют и убивают, а положительные герои всех спасают.

Он взял ее за руку и заставил сесть на диван в крошечной гостиной.

— Присядь-ка… — сказал он. — Какие у тебя холодные руки — прямо как лед. Хорошо, что кофе еще горячий.

Она внимательно следила за ним, пока Эдам наливал в чашку кофе, клал сахар и размешивал. Кофе действительно был горячим, и Рэчел взяла кружку обеими руками, чтобы немного согреть застывшие пальцы.

— Пусть они негодяи, но я все равно… не понимаю.

— Ну и не надо, — откликнулся Эдам и улыбнулся.

— И они проделывали с тобой такое все пять лет?

— Нет, разумеется. Сначала за меня взялись действительно круто, но через пару месяцев им это надоело. Кроме меня, в тюрьме было еще несколько сотен «врагов государства», и — стараниями нового режима — это число постоянно росло. В конце концов про меня вообще забыли.

С этими словами Эдам опустился в кресло напротив и налил кофе себе. Сесть на диван рядом с Рэчел он почему-то не решился.

— Скажи мне теперь, — заговорил он, — зачем ты все-таки приехала? Нет, я, конечно, рад тебя видеть. Но отправляться ночью одной — это настоящее безрассудство. О чем ты только думаешь, Рэчел?!

Ему казалось, что Рэчел уже победила свой страх перед ним, и он был рад этому. И все же что-то заставляло Эдама держаться настороже.

— Я должна была задать тебе один вопрос, Эдам, — ответила она.

— Неужели с этим нельзя было подождать до утра?

— Важный вопрос, Эдам.

— Почему ты просто не позвонила?

— Потому что я хотела видеть твое лицо, твои глаза, — сказала Рэчел, и Эдам невольно вздрогнул. В ее взгляде снова появилось то странное спокойствие, которое так напугало его в первые минуты. Теперь же он был почти уверен, что балансирует на краю пропасти, не в силах предотвратить неведомую катастрофу, которая — Эдам чувствовал это каждой клеточкой своего тела — должна была вот-вот разразиться.

— Что же это за вопрос? — поинтересовался он, напуская на себя беспечный вид.

Прежде чем ответить, Рэчел наклонилась вперед и поставила на стол свой кофе, к которому она почти не притронулась. При этом ее взгляд ни на мгновение не отрывался от лица Эдама, и ему стало не по себе.

— Итак? — Он вымученно улыбнулся.

— Почему ты не сказал мне, что встречался с отцом в день, когда он погиб? — тихо спросила Рэчел.

Эдам понял, что не ошибся. Это действительно была катастрофа.