Охранник брезгливо поморщился. Об исполнении служебных обязанностей в этот момент он забыл. Не распознал он в пьяненьком недомерке-соседе угрозы. И напрасно. Не пришлось бы ему, согнувшись в три погибели и хватая губами воздух, лежать на затоптанном, грязном и холодном полу лестничной площадки.

— Давай, давай, соседушка, открывай, — подбадривал я растерявшуюся от таких перемен дамочку. — А то твой дружок, — кивнул я на отключенного телохранителя, — стынет. Ну!

Резидентская пассия повернула ключ, открыла дверь. Я вытянул из кармана телохранителя пистолет — ого, «стечкин»! — и втащил его хозяина внутрь.

Ворочая бесчувственное тело, я продумывал тактику разговора с дамой. Вначале напугать, потом подольстить или, наоборот, сперва подольстить, потом напугать? На испуг в чистом виде женщины поддаются редко. Им в отличие от мужчин небезынтересна личность нападающего. Злодею с внешностью и манерами великосветского повесы они презентуют свои ценности с большей охотой, чем замызганному дворовому хулигану. Спросите, от кого женщина предпочтет принять смерть, и 99 процентов ответят, что лучше бы от романтического, вот с такими глазами, такими плечами и прочими романтическими атрибутами героя. Мужчинам же гораздо важнее, не кто, а что у них забирают. Более того, даже в момент смертельной опасности даму интересует, какое рпечатление она производит. Грабитель — он хоть и грабитель, а тоже в штанах ходит.

Нет, к женщине, если не хочешь заиметь в ее лице вечного врага, надо подходец иметь.

— В общем, так, милая соседушка, — сказал я, закрыв дверь и убедившись, что квартира пуста, — попал я в такую передрягу, что вынужден тебя просить мне помочь.

На «ты» — это обязательно. Это доверительно, почти интимно. Это действует. Особенно на таких избалованных вниманием и великосветским этикетом дамочек. Никакой размазни. Никаких там «вы» и «будьте любезны». Вежливое, но твердое — «ты»!

— С тебя требуется одно — молчать!

Кажется, она даже разочаровалась. Такое романтическое начало из-за такой пустячной просьбы.

— Грозить тебе смертью не стану. На такую красоту руку поднимать — грех великий.

Вот она и лесть. Расслабилась? А теперь страхом, как ушатом холодной воды. Лесть без страха — это флирт. А во флирте женщину не переиграть.

— Смертью грозить не буду, а вот личико бритвой исполосую. И не станет такой сказочной красоты. Одни шрамы.

И обязательно подтвердить угрозу действием. Без этого тоже никак не обойтись. Словесные угрозы — это не по-мужицки. Порычать, пошуметь и ничего не сделать — только свой имидж злодея попортить. Женщина в мужчине — хоть в сказочном принце, хоть в ночном бандите — силу ценит, неотвратимость поступка.

— Блузка дорогая? — спросил я.

— Да. Французская, — автоматически ответила резидентская красотка, не понимая, при чем здесь это.

— Очень жаль! — сказал я, одним движением от шеи к животу раздирая блузку в клочья.

Такое женщин убеждает стопроцентно. Ты можешь на ее глазах зарезать десяток людей, и все равно это не впечатлит ее так, как безжалостное уничтожение модной, хорошо сшитой, престижной и дорогой вещи! Этот поступок сродни вандализму, преступлению против человечества. Вот так, не раздумывая — раз и все! Ужас! Он готов на все!

— Это чтобы ты иллюзий не испытывала, что я свои обещания не держу, — объяснил я, задерживая, надолго задерживая вожделеющий взгляд на открывшейся груди. Это в компенсацию материального убытка моральным приобретением. Без этого я стал бы просто злодеем, а мне надо быть интересным злодеем. Подумаешь, блузка, их еще дюжину купить можно, важнее, что под ней. Что женщину беспокоит больше — она сама или надетая на ней одежда? Да ни одна самая захудалая дама, случись такое, не махнет свою, к примеру, осиную талию или стройные ноги на весь гардероб от Кардена. И правильно. Для чего ей красивая оболочка, если под ней отвратная суть. Моя дама, конечно, ойкнула и закрылась, но мой восхищенный взгляд оценила. Она и прочие части своего туалета ради подобного взора не пожалела бы, да я на них не посягал.

От поэзии взаимоотношения полов я перешел к прозе производственной деятельности.

— Хозяин когда объявится? — спросил я.

— Скоро.

— Тогда переоденься по-домашнему и приготовь чай, — распорядился я, — у тебя гость в доме!

— Переодеваться, конечно, придется при вас? — фыркнула она.

— Безусловно!

Не лишать же женщину удовольствия.

Хозяин позвонил через полчаса.

— Ты дома? — спросил он.

— Да, — ответила моя подопечная, косясь на опасную бритву, которой я демонстративно подрезал ногти.

— Все в порядке?

— Да.

— Я буду через десять минут.

Ради этих двух «да» и записки, которую я заставил ее написать — «Я буду через минуту», — я и распивал чаи в чужом доме с миловидной, но, в общем-то, совершенно неинтересной дамочкой. Чужой дамочкой. И грудь у нее, к слову, не очень-то и роскошная. Так — серединка на половинку.

Пассия вместе с охранником перекочевали на стульчики в квартиру напротив. Так они и сели друг против друга, выпучив глаза и сомкнув рты, как в сеансе одновременной игры.

Я тщательно убрал в квартире все следы неуставных действий и, встав за портьерой, стал ждать. Приход Резидента был не таким, как я предполагал. Совсем не таким...

Он открыл дверь. Он прошел в кухню. Он прочитал записку. Но он не успел еще снять пиджак, как в дверь позвонили. Три сводящих на нет мои планы гостя ввалились в квартиру. Четверо против одного — это если не безнадежный, то очень жесткий расклад.

Я плотнее обхватил рукоять трофейного «стечкина» враз вспотевшей ладонью. Без шумовых эффектов мне, похоже, не уйти.

— Извини за неожиданный визит, — сказал старший. Резидент неопределенно пожал плечами.

— Где она?

— У соседей, — ответил Резидент. — Полчаса болтать будет точно.

И впрямь у соседей. В корень зрит коллега. Только болтать не будет по причине того, что рот у нее залеплен пластырем. Как бы она от такого непривычно продолжительного речевого воздержания не скончалась.

— Обстоятельства изменились, — продолжил старший.

— Мы потеряли судно. Заложники освобождены.

— Он?

— Подробностей мы не знаем. Информация получена от своих людей в милиции. Что предпримет Контора?

Я чуть не вывалился из-за портьеры. Так запросто о запретнейшей из тайн?! Мы среди посвященных о ней иносказаниями говорим, намеками да полунамеками, а эти бухают как есть! Просто в разговоре. Как об обыденном. Как о погоде! Как о бутылке пива! Это даже неуважительно! Или, может, у меня слуховые галлюцинации?

— Она уже предприняла. Выезжает дубль-ревизия. Я получил сегодня подтверждение.

— А наш человек?

— Он ничего не может сделать. Далее тянуть невозможно. Он исчерпал свои возможности. Гости переглянулись.

— Что вы советуете?

— Прочесать все прилегающие к базе леса, перекрыть пути проникновения в город...

— Вы считаете необходимым перехватить заложников?

— Мне плевать на заложников! Это ваша головная боль. Меня интересует Контролер. Если он доберется до ревизоров, мы можем заказывать коллективную панихиду.

— Но вы утверждали, что подготовленная контрверсия о его участии в гибели первой ревизорской бригады нейтрализует проверку.

— Да, но только в случае его исчезновения. Если он выживет, все пойдет прахом. Как минимум они будут вынуждены проверить его слова. Мертвый, он подтверждает канву легенды, живой — опровергает. Он не будет молчать, он будет защищаться! А узнал он немало!

Ах, Резидент. Ах, мерзавец! Мало что угробил ревизоров, еще и пытается переложить вину на меня. Двух клопов — одним пальцем! Хоть и подло, но как действенно! Контролер рассорился с ревизорами, перестрелял их сгоряча и, опасаясь неизбежной кары, отбыл в неизвестном направлении. Разом объяснены и гибель ревизоров, и исчезновение Контролера.

Дыру дырой заштопал! Умелец! Были два разрозненных и равнозначно опасных для Конторы происшествия: ликвидация бригады ревизоров и пропажа контролирующего их ответственного работника, остался один — исчезновение преступника, Контролера, уничтожившего доверенных ему людей. Суперчепе! Взбунтовавшийся Контролер, он же Резидент одного из регионов, обладатель почти полного пакета Тайны! Понятно, Контора забудет мелкие ревизорские разборки и все силы бросит на мою поимку. А ну как я надумаю за кордон утечь? И, естественно, в поиске будет задействована местная резидентура. Мой главный враг! Вот завязочка! Меня по приказу Конторы будет ловить тот, кого для той же Конторы вылавливаю я!

Умный мужик Резидент, ничего не скажешь. Непонятно только, как он с такими выдающимися способностями столько лет в регионах умудрился просидеть. По таким талантам маршальская звезда горючими слезами плачет.

Одна неувязочка случилась. Спасибо старичку охотнику, вовремя отдыхавшему на берегу безымянного ручья, Контролер остался жив! И весь идеально сработанный план стал пригоден разве только для гвоздика в общественном сортире.

Хотя лично мне радоваться рано. Я еще не в ревизорском отделе Конторы сижу. И кто кого словил, я — Резидента или он — меня, неизвестно. Как говорится, кто скажет раньше «гав», тот и будет прав. Живым меня отсюда он не выпустит.

Гости долго молчали, переваривая сказанное Резидентом.

— Лично вы можете повлиять на ситуацию?

— В самой малой степени, — честно ответил Резидент. Сообщники переглянулись еще раз и так же неожиданно, как появились, стали собираться обратно.

— Вопрос пока остается открытым. Завтра встречаемся в обычном порядке.

Все встали, двинулись в коридор. Неужели пронесло? Неужели везение еще не оставило меня? Даже не верится.

Хлопнула входная дверь.

Я решил выждать, дав пять минут Резиденту на то, чтобы очухаться, и те же пять минут его гостям на то, чтобы они отъехали подальше. Третьи лица в предстоящем мне деле лишние, как в любви. Оно касается только двух человек — его и меня. Двух равных силами и опытом противников. А кто возьмет в этом почти месячном противостоянии верх, покажет ближайшее будущее. Долго я торил дорогу к Резиденту, и вот до желаемой встречи осталось пять минут. Всего пять минут! Уж как-нибудь дотерплю.

Резидент, вернувшись из коридора, опустился в кресло. Он уставился в одну точку и замер, уперев руки в подбородок. Сейчас он не напоминал опасного, непредсказуемого недруга. Сейчас он был лишь отчаянно уставшим человеком. Было даже как-то неловко тревожить его покой своими настырными домоганиями. Но, с другой стороны, сам виноват: тот, кто желает жить лучше других, должен быть готов к крутым поворотам судьбы. Чем выше вскарабкался, тем больней падать.

Истекло 4, 5 минуты. Я перенес тяжесть тела на правую, опорную ногу, приготовившись левой к решительному, как с обрыва вниз, шагу.

Во входной двери заскрежетал ключ.

— Катя, это ты? — спросил, не поднимая головы, Резидент.

Какая Катя? Какая может быть Катя, когда она в соседней квартире, повязанная по рукам, по ногам сидит. Какая Катя?!

Я отпрянул к стене. Неужели гости вернулись? Но как они открыли дверь?!

— Я сейчас! — крикнул Резидент. Он все еще расслабленно сидел, не понимая, что происходит. Он думал, что вернулась дама его сердца, а это пришла совсем другая дама — старая, с длинной, бритвенно заточенной косой, которой легко косить травостой и головы неосторожных смертных.

Я увидел то, что не мог заметить Резидент. По коридору, почти припадая спинами к стене, на цыпочках крались три одетые в темное фигуры. У передней поперек живота висел короткоствольный, вроде «узи», автомат, другие были вооружены пистолетами с накрученными на дула набалдашниками глушителей.

Передний поднял, показал два пальца, развел их в стороны, сжал кулак, выставил большой, махнул им в проем двери.

Все ясно: двое одновременным шагом проникают в комнату, отступают за дверные косяки, третий с автоматом зависает в двери, страхуя разом комнату и входную и прочие ведущие в коридор двери.

Секунда — шагнуть вперед. Еще одна — отшатнуться в сторону. Мгновение — вскинуть оружие. Две секунды с небольшим до открытия огня. Стрелять будут двумя стволами разом. Ни единого шанса для Резидента. И очень мало для меня, если высунусь.

Можно из засады уложить трех противников, не опасаясь встречного выстрела, если у противника оружие в карманах покоится или в крайнем случае на предохранитель поставлено. Пока сообразят, пока его в боевое положение приведут — перед мертвыми их очами уже ангелы хороводы водить будут.

Но этим ни тащить из карманов, ни взводить пистолеты не требуется! Они уже вытащены и уже взведены — только на курок жми, не ленись. Пока одного отстреливаешь, второй мгновенно отскочит под прикрытие кресел, влет всадив в опасный угол пол-обоймы. Допустим, второго я достану в прыжке, и, допустим, его пули пройдут мимо. Но есть еще третий! Этот изрубит меня из автомата в лапшу и покропит меня сверху моей же кровью. Он просто нажмет курок и поведет дулом от стены к стене. От этого гороха пуль мне не увернуться. Он самый опасный. Так что если начинать, то с него.

Если начинать...

А если нет? Тогда проскочу. Наверняка проскочу. Два глухих, похожих на падение книги на пол выстрела Резиденту в голову, еще один, контрольный, за ухо — и быстрый уход. На все — минута. Комнату они, естественно, обыскивать не будут, не до того. Мне останется выждать за портьерой несколько десятков секунд и тихо и незаметно покинуть квартиру. Риск самый минимальный. Способные меня зацепить шальные пули по комнате летать не будут. Здесь предвидится не бой, а заказное, на три выстрела, убийство. Может, не лезть на рожон? Это липовых биографий много, а натуральная жизнь одна. Может, переждать по-тихому?

Но Резидент! Но дискетка!

Вечная дилемма между жизнью и долгом. Дискетка против меня самого? Не дороговата ли цена за 200 заключенных в ней слов?

Я еще взвешивал все «за» и «против». Я еще пытался выторговать у судьбы право на биологическое продолжение своего века любой, пусть самой позорной, ценой. Я все еще размышлял в контексте безусловных — инстинкта сохранения рода — рефлексов. И уже действовал вопреки им, согласуясь с условными, выработанными в классах и тренировочных залах учебки. Я решил затаиться, переждать, не лезть на гарантированную пулю и... подсчитал расстояния, отделявшие меня от противников, прикинул, как вернее использо-вать топографию квартиры, куда и как падать, когда и в кого вначале стрелять. Я решил любой ценой сохранить жизнь, но уже содрал носком левой ноги ботинок с правой. Я действовал вопреки решению своего биологического "я". Я действовал согласно параграфам устава. Буква закона была во мне сильнее инстинкта самосохранения.

Я принял решение ничего не предпринимать в момент, когда уже вовсю действовал. У меня почти не было шансов выиграть без потерь бой, но у меня не было и шансов уклониться от него. Кто-то посторонний, живущий во мне, но не жалеющий меня, отдал короткий приказ — стреляй! — и помимо моей воли задрал руку с оружием. Мне оставалось только подчиниться.

Все эти раздумья, сомнения, протесты, противоречивые решения вместились в трехсекундную паузу. На само действие потребовалось времени еще меньше.

Убийцы подняли оружие. Я плавным, чтобы портьера не шелохнулась, движением бросил в дальний угол снятый ботинок. Его полет загородили стоящие в ряд стулья. Его не увидели. Его услышали. На долю мгновения убийцы скосились на неожиданно раздавшийся в углу звук и туда же, следуя за глазами, сдвинулись дула их пистолетов. Все-таки они не были достаточно натасканы. Все-таки они ставили свою жизнь выше дела. Исполнители, прошедшие спецподготовку, никогда бы не отвлеклись на посторонние события, не завершив главного дела. Кроме того, в обязанности второго входила страховка ударной группы. Только он один имел право реагировать на внешнюю угрозу. Только он один мог убрать взгляд с объекта покушения и принять бой. Все прочие должны были, пусть даже ценой жизни, завершить дело. Только такой подход не оставляет жертве надежды. Все прочие — это чистой воды любительщина, где много стрельбы, много жертв и мало толку.

Эти убийцы были любителями. Они беспокоились за свою жизнь больше, чем за порученное им дело, и потому проиграли и в том, и в другом. Они не выполнили задания и не сохранили жизнь.

Не раньше, не позже, а именно в то мгновение, когда ботинок ударился в стену, я выступил из-за портьеры. И, еще не закончив движение, я сделал два выстрела: один — в автоматчика, другой — в убийцу, стоящего у правого косяка. Третий выстрел я, как и ожидал, сделать не успел. Последний оставшийся в живых бандит обладал отменной реакцией. Он упал за второе свободное кресло на долю секунды раньше, чем дуло «стечкина» нащупало его голову, и стал для меня недосягаем.

Осел в смертельной истоме так и не успевший нажать курок автоматчик. Упал, откинувшись головой на косяк, стоявший слева убийца. Упал я. Очень вовремя упал. Три пули в том месте, где только что находилась моя грудь, вляпались в стену, разбрызгивая во все стороны штукатурку. Кажется, я недооценил последнего противника. Он не только ушел из-под моего выстрела, но и успел точно в цель послать три своих! Сейчас он заляжет, как за бруствером окопа, за ближайшей мебелью, и борьба приобретет затяжной и очень непредсказуемый характер. Стоячих мест в этом летящем в тартарары трамвае не осталось. Двое легли, потому что умерли, трое — для того, чтобы не умереть. Трое, потому что Резидент тоже упал и тоже вовремя. И у него с реакциями было все в порядке. И он хотел жить.

Еще только услышав, нет, не выстрел, удар ботинка, он переместился на пол. Он не вскочил с кресла, не прыгнул вбок, как это бы сделал на его месте всякий любящий баловаться оружием «чайник», — он, резко оттолкнувшись ногами, завалил кресло на две задние ножки и вместе с ним перевалился назад. В результате он оказался в наиболее выгодной позиции под защитой собственного, на котором сидел, кресла. Он поступил очень правильно, но он не знал, что его смерть притаилась сзади, а спереди был только пустой ботинок. Мой противник сделал еще пять выстрелов наугад, чтобы, выиграв паузу, переместиться в более надежное укрытие. Я, опираясь на локти, переполз за стулья. Я ждал еще ; один назначенный Резиденту выстрел. Выстрела не было!

Либо у него перекосило патрон, либо он меняет обойму — мгновенно прикинул я. Есть шанс...

Я перекатился еще раз в сторону двери под прикрытие второго, мертвого убийцы. Теперь на пути чужих пуль встало подергивающееся в агонии тело. На пути моих — ничего. Я вскинул пистолет...

В глаза мне смотрело матово поблескивающее кольцо дула! Он успел раньше меня. «Браки заключаются на небесах», — не к месту вспомнил я расхожую фразу. Такое колечко действительно гарантирует вечную, до второго пришествия, верность. Этот брак истинно и неодолимо крепок! Это колечко связывает меня священными узами родства с самой смертью. Но и мое колечко не в коробке на бархатной подушечке покоится. Если вечная любовь, так обоюдная. Иначе я не согласен! Брачующиеся обмениваются кольцами?

Прошла секунда. Ни он, ни я не стреляли. Такое случается, когда равные по силам стрелки вдруг сходятся в сутолоке боя лоб в лоб и за мгновение до того, как давануть на курок, понимают, что их выстрел будет одновременным и одинаково последним для обеих сторон. Что далее будет только смерть. Я оторвал взгляд от смертельного колечка и поверх мушки прицела увидел глаза. Это не были глаза убийцы. Это были глаза Резидента!

— Брось оружие, — тихо сказал он.

Каким-то удивительным образом в падении через спину он успел сориентироваться и обезвредить посланного к нему убийцу. Как? Я мгновенно зыркнул в сторону глазами. У лежащего на полу неудавшегося наемника из глазницы торчала выломанная из днища кресла толстая деревянная ножка. В последний момент, откидываясь назад, Резидент успел раздобыть себе оружие, которое тут же пустил в ход. Неприятная смерть настигла его противника.

— Пистолет, — вновь потребовал Резидент.

— Взаимно, — ответил я.

Идиотская ситуация на грани могилы. Перетягивание каната — у кого первого нервы не выдержат. Пауза затягивалась.

Почему я не стреляю? Понимаю, что всякий выстрел будет обоюдно смертельным, а он мне нужен живым? Я не для того его от убийц спасал, чтобы прикончить самому. Мне спешить некуда. Если мы умрем, то проиграем оба. Если будем жить — в выигрыше останусь я. В одном случае — ничья. В другом — фора мне.

Почему не стреляет он? Живой я ему не нужен. Он несколько недель мечтал увидеть мой труп. Почему медлит сейчас? Загадка. Неужели боится встречного выстрела? Вовек не поверю. Тогда почему молчит? И сколько мы так будем друг против друга стоять? Два, три часа? Сутки? И к чему придем? Утомимся, задремлем и так, под прикрытием сновидений, мирно разойдемся? Чушь собачья! Никто в этой ситуации первый оружие не опустит. Так и будем век торчать, как мраморные статуи. И все-таки отчего он, которому это в большей степени необходимо, не стреляет? Надеется, я не выдержу первым, дам слабину? Неужели надеется? После того, как видел меня в деле?

Не поверю! Не та школа, не то воспитание ни у него, ни у меня. Может быть, какой-нибудь преступник перед милицейским дулом и может капитулировать. Но Контролер?! Но Резидент?!

Но ведь на что-то он надеется, раз затягивает эту идиотскую дуэль. На что-то рассчитывает! Ну конечно, надеется! А что ему делать, как не надеяться! Ах, балда я, балда! Три пули в стену, пять в молоко. Итого восемь. Да у него обойма пустая, а другую так быстро у убитого он выцарапать не мог! Он же меня на пушку, ту, которую в руках держит, берет! Он же блефует, а я, лопух, ему подыгрываю!

Я поднялся и, приспустив оружие, спокойно спросил:

— Три плюс пять — восемь? Я не разучился считать?

Резидент опустил пистолет.

— Два шага назад, руки на затылок в замок, — распорядился я, — и, пожалуйста, дискетку.

— Через пару минут здесь будет подкрепление. Водитель наверняка слышал шум, — предупредил Резидент.

— Это ничего, — ответил я. — Дискетку!

— Водитель будет не один. Я знаю, как они работают.

— Дискету!

— На что ты надеешься. Контролер?

— На здравый смысл Резидента! Для кого ты бережешь дискетку? Для своих хозяев, которые только что заслали к тебе трех убийц? Для себя, так или иначе покойника? У тебя не осталось союзников. Ты обложен со всех сторон.

Я замолчал. Больше мне нечего было сказать.

— Дискетку ты не получишь, — ответил Резидент после долгого раздумья.

— Тогда ты пойдешь со мной.

Во входной двери заскрежетал ключ.

— Это они, — сказал Резидент. — Я предупреждал. У тебя есть секунда на уход.

Он был абсолютно спокоен. Слишком много на него сегодня было направлено стволов, чтобы беспокоиться еще из-за пары.

— Дискетку! Я не сдвинусь с места. — Резидент усмехнулся и, не спрашивая разрешения, сел в кресло, приняв совершенно расслабленную позу. Он понимал, что стрелять я не буду.

Дверь открылась.

Я отшатнулся за косяк двери.

— Это я. Не стреляй! Прошу тебя, не стреляй!-закричал женский голос.

Это была его красавица пассия. Значит, они нашли ее и теперь, словно живым тараном, пытались пробить оборону. Они вообразили, что Резидент, чудом избежав кары, одолел убийц, и теперь стремились довершить так неудачно начатое дело.

Резидент напрягся.

— Не стреляй, — одними губами попросил он. Я неопределенно пожал плечами. Мой жест можно было истолковать и как несогласие, и как сомнение: есть мне интерес свою голову за чужих баб закладывать! В коридоре снова закричала женщина.

— Дискетка в брелоке, — сказал Резидент, бросая в мою сторону связку домашних ключей. — Сколько их? — Я прислушался и показал три пальца.

— Мне можно встать?

— Только без пионерских порывов. Первая пуля — твоей дамочке, — предупредил я, нащупав слабое место в обороне Резидента.

Но мою пулю грех миновал. Раздался выстрел, и уже мертвая женщина упала в комнату. Она должна была при крыть нападавших и забрать на себя все наше внимание. Но я был готов к подобным, ниже пояса, приемчикам. Я отбросил падающее тело локтем правой руки, одновременно с левой сделав три выстрела в темноту коридора. Раздался вскрик, но убитый нападающий не остановил двух других. Они ввалились в проем, таща впереди, как бронезащиту, старуху соседку. Мне некуда было стрелять. Я увидел направленный в глаза ствол, упал, почувствовав, как пули сдирают с моей головы шевелюру (ну не везет моей прическе — быть ранней производственной лысине!), и выстрелил в дальнего, выступившего из-за старушки нападающего. Кажется, зацепил, но убил — вряд ли. Ближний опустил пистолет, пытаясь отыскать им мое тело.

Я откатился, еще раз обманув пули. Но дальше мне катиться было некуда — на пути стоял шкаф. Можно было попытаться выстрелить сквозь старушку, но едва ли бы я добился желаемого результата. Пуля, увязнув в чужой плоти, утратит ударную силу и вряд ли убьет моего противника сразу. Он успеет выстрелить еще как минимум три-четыре раза. Одна из пуль непременно достанет меня. По той же причине было бессмысленно стрелять в видимые ноги. Единственная возможность — попасть в выступающую за дулом пистолета голову. Не выцеливая — на это уже не оставалось времени, — я нажал на спуск.

Выстрел!

Я понял, что промахнулся! Теперь очередь была за ним. Я понимал, что через малое мгновение моя грудь встретится с чужой пулей. Мои возможности были исчерпаны. Его — нет.

Выстрел!

Голова нападающего дернулась, ударилась о косяк, по стене плеснула кровь. Что за чертовщина!

Второй выстрел!

Вскрик. Падение тела в коридоре. Что за добрый волшебник возвращает меня к жизни? Что за ангел-хранитель спустился с небес в сутолоку боя? Я оглянулся. Резидент держал в руках дымящийся «Макаров».

Каким образом? Как он успел воткнуть новую обойму в отброшенный пистолет? Когда? Такая скорость невозможна!

В принципе!

И вдруг я понял. У него действительно не было времени на то, чтобы перезарядить оружие. Но вся петрушка в том, что ему не надо было его перезаряжать. Пистолет был полным! До последнего патрона! Еще до того, как он уничтожил покушавшегося на него убийцу, тот успел сбросить пустую и на ее место поставить новую обойму. И когда пистолет смотрел мне в лицо, он не был пустым! Мне в глаза была направлена девятимиллиметровая пуля! Довольно было только нажать на спуск, чтобы я покинул этот бренный мир.

Он не нажал на курок. Даже тогда, когда я первым опустил оружие!

Я не выиграл тот бой, как предполагал. Я был пощажен. А это не равно победе. Это совсем другое.

— Собери оружие, — сказал Резидент. — Уходим, — и повернулся, подставив мне незащищенную спину. Я подчинился ему молча, как новобранец старшему по званию командиру — не задумываясь, с готовностью и должным почтением. Я встал, обогнул сидящую на полу, впавшую в ступор старушку, прошел в коридор. Мы спустились по еще пустой лестнице, вышли на улицу. Перед подъездом стояли два пустых автомобиля. У заднего мы прокололи три колеса, в передний сели сами. И опять мы поехали не туда, куда считал нужным я, а куда желал Резидент. Каким-то неуловимо-странным образом мы из заклятых врагов превратились в союзников. Больше месяца мы нащупывали кадыки друг друга, а нащупав, вместо того, чтобы сжать пальцы, слились в братском объятии. Как такое можно объяснить?

Машину мы бросили посреди города на второстепенной улице, пересели в рейсовый автобус, потом еще в один и еще в один, ехавший в противоположную сторону.

— Есть у меня одно чистое местечко. Там отсидимся три дня, — пояснил Резидент.

Я подозревал, что он не вполне прав, что лучше было бы незамедлительно уходить из города, пока щели не затянулись. Но что-то в его поведении, в его уверенности, в его изменившемся ко мне отношении заставляло меня не спешить. К тому же я надеялся, он знает, что делает. Это его вотчина, кто лучше него в ней может ориентироваться! И было у меня еще одно мешающее быстрому расставанию с Резидентом обстоятельство. Решающее обстоятельство.

Мы сменили еще один автобус, сели в электричку и, протопав пешком через лес пару километров, вышли к небольшому домику.

— Дача знакомого, — сказал Резидент, нащупывая под порогом ключ. — О ней никто не знает.

Его подход к делу мне не понравился. Профессионал не может оперировать подобными размытыми формулировками. Что значит — знакомый? Что значит — никто не знает? Не знают — так узнают! Не существует приятелей, которых невозможно вычислить. Это вопрос лишь времени. Даже встретившись с человеком раз, ты оставляешь след. Он что, в результате стресса утратил здравый смысл? Или затеял какую-то непонятную, с двойным дном игру? Тут надо держать ухо востро!

Правда, существует еще одно, более простое и более печальное для Резидента, объяснение. Ему просто некуда больше пойти. Он загнал себя в ловушку, из которой нет выхода. Бывшие соратники приговорили его к смерти, в чем мы полтора часа назад наглядно смогли убедиться. Начав дело, они с еще большей степенью необходимости должны будут довести его до логического конца. Такого опасного свидетеля, превратившегося после неудачного покушения в еще более опасного противника, они упустить не могут. Это для них смерти подобно. Так что хода назад нет! Впереди тоже никаких перспектив. Контора его не пожалеет, даже если поймет.

Контора не умеет жалеть. В ее лексиконе нет такого слова. Десятой доли совершенных Резидентом поступков хватит для безрадостного приговора. В итоге выходит, что в затылок дышит один приговор, в глаза заглядывают десять! Грустная статистика. Остаются прыжки вбок. Вправо — убить обладающего полной информацией Контролера и, заполнив любой из десятка имеющихся в распоряжении бланков паспортов, отбыть в дальние края доживать свой век законопослушным рядовым гражданином. Или влево — махнуть через границу, в страны возможно более дальнего Запада, где опять-таки зажить тихой жизнью среднего буржуа.

Есть возражения?

Сколько угодно.

На территории страны его рано или поздно вычислят. Скорее всего — рано. В этом случае Контора ни времени, ни средств не пожалеет. Сама, конечно, останется в тени, но все прочие, не знающие о ее существовании силы через вышестоящую (куда уж выше!