Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Долина Новой жизни

ModernLib.Net / Социально-философская фантастика / Ильин Федор Николаевич / Долина Новой жизни - Чтение (стр. 16)
Автор: Ильин Федор Николаевич
Жанр: Социально-философская фантастика

 

 


– Ты был в глубоком обмороке. Когда ты пришел в себя, ты не узнавал никого. Доктор признал тебя душевнобольным. Глубокая меланхолия сменялась приступами буйного помешательства. Мне не оставалось ничего другого, как поместить тебя в психиатрическое заведение. Ты пробыл там полгода. Теперь, когда положение твое улучшилось и припадки прекратились, тебе разрешили переехать ко мне.

Я слушаю дальше, я вскакиваю, трясу мою сестру за руку и кричу:

– Чемодан! Скорее покажи мне чемодан.

Я тащу ее за руку.

– Не туда, не туда, он находится у меня в спальне… вот он.

Мой парижский чемодан, побывавший в Долине Новой Жизни. Он опять передо мной. Сестра протягивает ключ. Руки мои дрожат, я не могу попасть им в замок.

– Деньги я вынула из него, – говорит сестра, – положила их в банк на твое имя. Извиняюсь, что я так распорядилась.

– Черт с ними. А мои бумаги, часы? А это что? Боже мой, томик Пьера Бенуа – «Прокаженный король»! Как это было давно!

Я хватаю эту священную для меня книгу.

Вот все, что осталось от моей любимой Анжелики. Где она? Что с ней? Быть может, все это был сон… Быть может, действительно это бред сумасшедшего? Но этот томик – свидетель нашей любви и наших пылких ласк.

Теперь я просиживаю с ним по целым дням.

Я прочитываю строку за строкой, страницу за страницей; каждая из них будит воспоминания. Я осматриваю бумагу этой книги; вот к этому месту притрагивались пальцы Анжелики; тут между страниц лежит какая-то веточка с маленьким засохшим листочком: это она заложила место, где мы остановились, когда на веранду вошли Мартини и Фишер. А переплет, красный коленкоровый переплет – на нем видны брызги дождя, долетавшие к нам в окно. Вот пятнышко: сюда упала косточка вишни, которую ела Анжелика.

Все эти милые, незабываемые мелочи. Я никогда не расстанусь с этой книгой.

Но что это?! Почему переплет сбоку надорван? Я долго и внимательно рассматриваю это место. Тоненький край белой бумажки едва выступает из этой трещины. Осторожно, ногтями, я пытаюсь извлечь бумажку.

Небольшой, согнутый пополам лоскуток выскальзывает из моих пальцев и летит на пол. Я поднимаю, развертываю…

Письмо Анжелики.

Размашистым почерком набросано несколько строк:

«Рене, дорогой, милый, не сердись на меня: я сделала то, что сделала бы всякая любящая женщина на моем месте. Я люблю тебя, и всегда буду любить. Тот, кто нас разлучил, будет наказан, я отомщу за тебя и за Леона. Если когда-нибудь…»

Записка на этом прерывалась.

Что она хотела сказать? Что случилось в этот момент, что помешало ей? Никогда, никогда я не узнаю об этом. Любимая, как могла ты решиться спасти меня, пожертвовав собой! В тысячу раз было бы лучше, если бы мы погибли вместе. На какие муки ты идешь? Что испытаешь, прежде чем совершится твоя месть? Унижение, милость Куинслея, а может быть… Нет, нет, я не могу вынести этой мысли.

Ты говоришь, чтобы я не сердился: так поступила бы каждая истинно любящая женщина. Может быть. Но подумала ли ты, какие страдания будут уделом истинно любящего тебя Рене?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЯ

Я выпустил в свет первую часть переданной мне рукописи Рене Герье под названием «Долина Новой Жизни». В ней автор рассказывает, каким образом он попал в долину в Гималаях, описывает свою жизнь там и любовь, пробудившуюся в нем к Анжелике Гаро, завезенной туда обманным путем правителем этой страны – Максом Куинслеем. Рене Герье подробно останавливается на технических усовершенствованиях и научных достижениях, которыми так богата эта, отрезанная от всего мира, страна. Повествование заканчивается описанием неудачного побега и возвращением героя на родину, во Францию. Дальнейшая судьба Анжелики, Куинслея и всех оставшихся в Долине Новой Жизни была неизвестна.

Теперь, благодаря слепому случаю, я могу удовлетворить любопытство своих читателей. Они узнают все, что разыгралось в Долине за последующие два года. Тайна ее, может быть, не будет казаться им слишком загадочной. 

ГЛАВА I

Завывание и рев ветра, переходившие по временам в пронзительный свист, удары, сотрясающие все здание, треск и стук, хлопанье дверей – вся эта дикая какофония напоминала бурю на море. Но Анжелика Гаро не обращала никакого внимания на то, что происходило вне маленькой комнатки, в которой она была заключена уже третий день. Бледная, с непричесанными волосами, распущенными по плечам, с блуждающим взором глубоко запавших прекрасных глаз, она день и ночь металась по комнате; иногда она останавливалась и заламывала руки, иногда бросалась на узенькую кровать, зарывшись лицом в подушку, и тело ее содрогалось от рыданий.

Какие мысли обуревали ее? Навряд ли это были какие-либо законченные мысли. Это были обрывки мыслей, отдельные фразы, слова. В голове мадам Гаро бушевала буря, подобная той, какая сотрясала небольшой домик.

Шли день за днем, ночь за ночью. Темные тучи заволакивали небо и с бешеной быстротой, клубясь и извиваясь, неслись низко над землей, посылая бесконечные потоки воды, подхватываемые ветром. Ночь казалась еще страшнее.

Лишь к вечеру третьего дня ветер начал стихать, тучи внезапно разошлись, проглянуло солнце, и на темном небе повисла яркая радуга. Но дождь, не переставая, лил до утра.

Мадам Гаро, окончательно обессиленная, свалилась на кровать и заснула мертвецким сном.

Когда она проснулась, то ничего не могла понять. Сквозь окно светило солнце, на полу рисовался светлый четырехугольник. Было тихо. Она долго сидела не шевелясь, уставившись в одну точку. Потом как будто мороз пробежал по ее спине, она вздрогнула и, вскочив, подбежала к окну. Решетка в нем была сверху донизу; все, что она могла увидеть, – это склон горы, покрытый увядшей желтой травой. Мадам Гаро поднесла руку ко лбу; она старалась сосредоточиться, чтобы отдать себе отчет в происшедшем.

Побег не удался. Все убиты. Если она спасла Рене, то какой ценой? Ценой унижений, просьб, ценой обещаний. Увы, обещаний… В какой бы форме они ни были сделаны, это – обещания…

Мадам Гаро обвела комнату взглядом, как бы прося себе снисхождения у безмолвных свидетелей ее горя – немногочисленных предметов, стоящих в ее тюрьме.

«Что я могла сделать? – думала она. – Куинслей, взбешенный попыткой побега и разъяренный нанесенной ему раной, готов был убить Рене. Как могла я его умилостивить? Никакие слова не действовали. Я должна была решиться на что-либо особенное, и я решилась… Собственно говоря, я ничего не обещала, я только намекнула – и этого было достаточно… Какой ужас! Я ненавижу Куинслея, и я сделала вид, что могу изменить к нему свое отношение, что я могу… Но пусть будет спасен Рене, я отомщу за свой позор, за все наши страдания».

Вдруг взгляд мадам Гаро пугливо скользнул по стенам. «Боже мой, мои мысли могут сделаться доступны Куинслею. Тут, наверное, есть все эти ненавистные изобретения, которые делают жизнь невозможной. При посредстве их мысли становятся известными для посторонних».

Несчастная молодая женщина осторожно ощупала шею и убедилась, что предохранитель висит на шнуре. «Какое счастье, – подумала она. – Мы должны быть вечно благодарны изобретателю этого прибора. Благодаря ему Куинслей не сможет узнать о моих замыслах! «

Ноги ее так дрожали от волнения, что она опустилась на стул.

«Можно ли верить обещаниям этого ужасного человека? – думала она. Выздоровеет ли Рене? А этот страшный удар электрической палкой! Он сразу парализовал его… Куинслей не боится за состояние его здоровья, психическое же равновесие навряд ли скоро восстановится… Какая злая усмешка скользнула по лицу этого человека, когда он произносил свой приговор! Возможно, уверенность в неизлечимости играла видную роль в его решении отправить Рене во Францию. Несчастный, несчастный Рене! Я одна виновница всего случившегося».

Мадам Гаро не могла плакать, спазм сжал ей горло. Она ходила по комнате, тяжело волоча ноги. Мысли ее унеслись далеко, в Париж, где она встретилась с Куинслеем; ей ясно припомнился тот вечер, когда она оказалась в неизвестном доме в предместии столицы, где ее усыпили, чтобы привезти сюда.

«Бедный Леон, какая судьба ожидала тебя здесь! Мрачная таинственность витает вокруг твоей смерти. Эта смерть – дело рук Куинслея».

Молодая женщина была так полна своими воспоминаниями, что не заметила, как в комнату вошел человек, по-видимому, слуга, и поставил на стол стакан с напитком и тарелку с таблетками. Этот человек являлся и в предшествующие дни, в определенные часы, но мадам Гаро никогда не замечала его. Она пила воду из крана и не притрагивалась к пище. Таким образом, успокаивающая сила таблеток не влияла на нее, а внушение с приказанием успокоиться не доходило до ее сознания благодаря тому, что у нее имелся предохранитель. Теперь в организме мадам Гаро наступила реакция. Буря пронеслась. Тихое раздумье овладело ею. Даже приход незнакомого человека не прервал нити воспоминаний.

… Она была одинока и беспомощна в руках Куинслея, правителя Долины Новой Жизни. И вдруг все сменилось надеждой; Рене Герье принял в ней такое живое участие… Все подробности их знакомства, все разговоры, слова, прогулки, счастье любви – все пронеслось в голове мадам Гаро. «Как я была счастлива, – думала она, и ужасы этой страны, с ее изобретениями и усовершенствованиями, каких не видел свет, с ее людьми, выращенными в инкубаториях, с ее механическими глазами и ушами, наблюдающими за каждым шагом, с ее внушителями, проникающими в голову, казались ей ничтожными в сравнении с тем счастьем, которым она обладала и которого теперь лишилась навсегда, по собственной своей вине, по собственному своему капризу. Разве мы не могли жить здесь, в Долине? Зачем я придумала этот побег, зачем я настаивала на нем, хотя все мы были убеждены, что не сможем осуществить его? Я видела, что Рене колеблется, что он боится, и тем не менее я заставила его принять решение. Он не должен был соглашаться со мной. Он осторожный, умный, я же только женщина, живущая чувствами. Если бы не прибытие Камескасса, которого так неожиданно привез сюда Куинслей, пожалуй, ничего бы и не случилось. Он повлиял на Рене больше всех. Этот решительный человек не желал оставаться здесь, и вот… он поплатился жизнью за свою решительность. А Чарльз Чартней? Он первый подал мысль о возможности побега, однако, хитроумный англичанин, он предпочел остаться в безопасности и теперь здоров и невредим. Бедный, славный Мартини, какой у него был страшный вид, когда его, раненого, уносили на носилках! Все лицо в крови, на руках раны. Он и Камескасс дрались как львы. А Ур, этот человек-зверь, положивший за нас жизнь?»

Картина борьбы ожила в ее памяти, и она задрожала мелкий дрожью, стуча зубами.

«Рене, Рене! – простонала она. – Мой возлюбленный, ты геройски сражался, и если бы не электрическая палка Куинслея, вышел бы победителем. Ты упал на землю, как сраженный молнией, твоя неподвижность поразила меня, я думала, что ты мертв. Как звала я тебя, как старалась вернуть к жизни! А этот негодяй! Злоба душила его, еще одно мгновенье, и он поразил бы тебя новым ударом, но я обвила своими руками его ноги, я рыдала, валялась перед ним на земле, молила, и вот вымолила тебе пощаду».

Мадам Гаро выпрямилась на стуле и так сжала руки, что суставы пальцев хрустнули. Ничего, час мщения наступит, надо только убедиться, что Рене отослан во Францию.

Она решительно встала и, подойдя к столу, осушила до дна стакан принесенного ей напитка. После этого она привела в порядок свой костюм и прическу. Почувствовав голод, проглотила несколько таблеток. Быстро наступившее успокоение и прилив бодрости позволили ей спокойнее обдумать положение. Ясно, что она должна действовать очень осторожно и хитро, чтобы привести свой план в исполнение. Убить всемогущего Куинслея – нелегкая задача, тем более, что при выполнении ее она могла рассчитывать теперь только на свои силы. Из прежних знакомых, которые могли оказать ей помощь, никого не осталось в живых. Добрый Фишер и его жена, конечно, не годились для этого дела…

Мадам Гаро начала обдумывать подробности своего плана, но скоро убедилась в том, что мысли ее путаются. Ее стало клонить ко сну. Таблетки подействовали, она не могла более противиться непреоборимому желанию прилечь на кровать. В ту же минуту она заснула и проспала ровно сутки.

Судя по солнечному четырехугольнику на стене, мадам Гаро проснулась очень рано. Часы давно стояли, и она не могла точно определить время. Обычные привычки вернулись к ней. Она занялась своим туалетом и тут только впервые заметила, в каком печальном состоянии находилось ее дорожное платье. Повсюду были видны следы опасного путешествия перед побегом и лютой борьбы, которую ей пришлось выдержать.

В маленьком несессерчике, брошенном на столе, она нашла все необходимое для починки своего костюма. Мадам Гаро принялась шить, а голова ее все время работала в одном направлении, стараясь разрешить интересующие ее вопросы: сколько времени она пробудет в этом заключении и какой будет дальнейшая ее судьба, где находится ее дорогой Рене и что с ним?

Когда вошел слуга и поставил на стол кофе и несколько сухарей, мадам Гаро обратилась к нему:

– Скажите, где я нахожусь сейчас?

Слуга, высокий и худой, с лицом, похожим на лица всех жителей Долины, ничего не ответил и только покачал головой, давая понять, что он не может говорить.

– Могу я видеть Куинслея? – снова спросила мадам Гаро. Слуга опять покачал головой и, не дожидаясь дальнейших расспросов, вышел из комнаты.

«Конечно, я арестована, – решила молодая женщина. – Сколько же времени Куинслей собирается продержать меня в заключении? Вернее всего, я нахожусь где-нибудь около Высокого Утеса. Хотя я плохо помню, что произошло после всей этой потрясающей ночи, тем не менее убеждена, что Рене находится где-нибудь неподалеку. О, если бы хоть раз взглянуть на него! Как я буду рада, если мой возлюбленный оправится от всех этих ужасов, сможет счастливо зажить во Франции! Я же поставлю крест на свою жизнь. Десять лет я дожидалась Леона для того, чтобы не свидеться с ним даже перед его смертью… Я полюбила тебя – для того, чтобы навсегда утерять через несколько месяцев счастья. Судьба меня преследует. Единственное утешение месть. Я отомщу за всех нас и освобожу Долину от тирана». – Мадам Гаро отерла слезы. Она начала обдумывать всевозможные детали, вырабатывать тончайший план действий.

Раздался резкий, короткий стук в дверь.

– Войдите.

На пороге стоял Куинслей. Высокий, в темном изящном костюме. Он слегка наклонился вперед и смотрел пронизывающе; губы кривились от едва заметной улыбки.

– Мадам, я надеюсь, вы настолько оправились, что можете принять меня?

Мадам Гаро, попятившись, отодвинулась в самый дальний угол комнаты. Через мгновенье ее охватило страстное желание вцепиться в длинную шею этого ненавистного человека, задушить его. Пальцы ее судорожно сжимались, взгляд выражал злобу и решительность.

Куинслей пододвинул к ней стул. Он заметно прихрамывал на левую ногу.

– Я вижу, – усмехнулся он, – вы готовы поговорить со мной. Вы так ясно выражаете все, что у вас на душе! Это облегчает мою задачу.

Он сел без приглашения, несколько поодаль и, рассматривая свои белые худые руки, начал:

– Вы ненавидите меня, вы горите желанием отомстить мне. Все это понятно. В настоящее время я не претендую ни на какое другое чувство, хотя, если вы подумаете, вы убедитесь, что я никогда ничего не сделал вам худого. Может быть, я виноват в том, что с первого взгляда… с первой встречи стал относиться к вам очень хорошо?.. Я делал все, чтобы угодить вам. Не моя вина, что выходило иначе. – Заметив нетерпеливый жест мадам Гаро, он поспешно сказал: – Не буду. Хочу только сказать, что и впредь обещаю делать для вас все возможное, чтобы облегчить вашу жизнь здесь. Единственное, чего вы не можете от меня требовать – это того, чтобы я отправил вас из Долины. Кто попал сюда, тот остается здесь на всю жизнь. Конечно, я не говорю о том, что произойдет, когда Ворота откроются, то есть, когда туннель будет открыт… Тогда, естественно, все получат свободу, ибо мир будет принадлежать нам. Если я делаю исключение для вашего протеже, мсье Герье, то это потому, что состояние его в настоящее время таково, что он мне не нужен и он для меня не опасен.

– Что вы хотите этим сказать? – воскликнула мадам Гаро.

– Я говорю, что мсье Герье, возвратившись во Францию, не может быть мне опасен. В этом ночном приключении он сильно пострадал, но, пожалуйста, не беспокойтесь: жизни его ничто не угрожает. Психика у него расстроена, правда, но я убежден, это пройдет.

Мадам Гаро перебила его:

– Скажите, когда вы намерены отправить Рене во Францию?

Куинслей ответил уверенным тоном:

– О, в самом скором времени. Я не буду его здесь задерживать.

Заметив на лице молодой женщины выражение недоверия, Куинслей произнес обычным для него тоном гипнотизера:

– Если вместо того, чтобы наказать Рене Герье, я отправляю его на родину, то делаю это, чтобы исполнить ваше желание. Надеюсь, вы могли убедиться за время нашего недолгого знакомства, что я не люблю и не умею отходить от раз принятого решения?

Мадам Гаро, наконец, переборола чувства, обуревающие ее, и, вспомнив только что выработанный ею план действий, постаралась смягчить выражение своего лица. Но это ей плохо удавалось, так что слова ее – «Как вы любезны, мистер Куинслей, я, право, вам очень обязана и никогда этого не забуду», заставили Куинслея на мгновение бросить на нее острый, пронизывающий взгляд.

– Каждый человек, в конце концов, все делает для себя, – холодно сказал он. – Я перейду к цели моего прихода. Всякая попытка к побегу, кем бы она ни была предпринята, должна быть наказана. Все виновники этого преступления, а с точки зрения законов нашей страны это преступление, – уже понесли то или иное наказание. Некоторые из них поплатились жизнью, другие, конечно, отбудут тюремное заключение. Я говорю о Мартини. Вы не можете быть исключением, хотя я лично, прошу вас верить, мадам, делаю все, чтобы смягчить вам наказание. Поэтому-то вы и провели в этой комнате почти четверо суток. Это был период следствия, я сам веду его. Я вас не допрашиваю, потому что это мне не нужно, я все знаю и так, без допроса. Теперь вы отправитесь в заточение, но пусть вас не пугают эти слова. – Куинслей приподнял голову и, не сводя глаз с лица сидящей против него молодой женщины, продолжал: – Для вашего заточения я назначил вам вашу бывшую квартиру в Колонии. Вы будете под домашним арестом. На деле вам будет предоставлена почти полная свобода. Семейство добрых Фишеров поможет вам пережить происшедшее. – Сказав это, Куинслей на несколько секунд перевел взгляд на свои выхоленные руки и, помолчав немного, вдруг встал со стула. – Мадам, вы убеждаетесь, что правители не всегда могут делать то, что хотят. Мое искреннее желание делать вам одно лишь хорошее, а между тем я должен привести в исполнение наказание. Власть накладывает тяжкие обязательства. – Он усмехнулся, сделав два шага по направлению к мадам Гаро, и, протягивая руку, промолвил: – Вы не осудите меня, вы поймете. Вам назначено наказание самое легкое, так сказать – наказание на бумаге.

Мадам Гаро встала и, приблизившись к своему посетителю, слегка дотронулась до его руки.

– Благодарю вас, я вижу, что вы ко мне хорошо относитесь. – Губы ее задрожали, она быстро обернулась к окну, чтобы скрыть выражение своего лица. Куинслей провел рукой по своему высокому лбу.

– Надеюсь, вы разрешите заехать к вам узнать о вашем здоровье и, если понадобится, помочь вам, если в чем будете нуждаться? – произнес он глухим голосом. – Не пугайтесь, этот визит будет не скоро. Я понимаю вас. Прощайте. – Сказав это, он вышел, тщательно закрыв за собой дверь.

Молодая женщина долго стояла у окна. Плечи ее тряслись от сдерживаемых рыданий.

Под вечер в дверь постучали. Вошел обычно безмолвный слуга. Теперь он приобрел дар слова.

– Мадам отправится сейчас в Колонию на аэроплане. Я буду ее сопровождать. – Он вышел, чтобы дать ей возможность собраться.

Не прошло и четверти часа, как аэроплан, небольшой, красивый, весь блестящий в лучах заходящего солнца, стоял на хорошо утрамбованной дороге, проходящей среди двух рядов каменных одноэтажных строений.

Мадам Гаро огляделась. Она вышла на высокое каменное крыльцо. Направо вдали виднелись темные скалы, окружающие Высокий Утес, налево спускался к самым домам откос горы, а прямо впереди, на значительном пространстве, чернела опушка леса. Воздух был прохладен. Шум водопада не доносился сюда.

Слуга вежливо предложил ей войти в закрытое купэ аэроплана, но она обратилась к нему с вопросом.

– Могу я узнать, что это за здания? – она указала на окружающие постройки. – Где мы находимся?

– Это карантинный поселок для прибывающих извне. Здесь производится дезинфекция товаров и предметов. Осторожность в этом отношении должна быть самая тщательная.

Мадам Гаро легко поднялась по ступенькам небольшой лестницы к открытой двери аэроплана и оказалась в маленьком изящно отделанном купе. Слуга захлопнул дверь, закрыл ее на особый предохранитель и сказал что-то в переговорную трубку пилоту.

Аэроплан помчался по дороге.

Мадам Гаро была очень удивлена тем, что аэроплан как будто не может взлететь.

– Что это значит? – спросила она своего провожающего. – Почему мы не поднимаемся?

Тот отвечал:

– Это новый тип машины, комбинация автомобиля с аэропланом. Теперь мы несемся по дороге, но когда нужно, пилот увеличит площадь крыльев, и мы взлетим.

Мимо окон мелькали стволы голых деревьев, желтые листья метались вокруг, поднятые ураганом стремительно мчавшегося экипажа.

Лес кончился. По склону, вниз, вилась широкая дорога. Горные вершины, голые каменные глыбы, а сзади них – поднимающиеся к небу снеговые шапки тлели, как угли, красным огнем от лучей невидимого уже здесь, внизу, солнца.

– Замечательное зрелище, – заметил слуга. – Его можно наблюдать не особенно часто.

По-видимому, этот человек охотно делился своими впечатлениями, и его молчание в первые три дня объяснялось строгим приказанием Куинслея.

Мадам Гаро безразличным взглядом остановилась на редком явлении природы.

«Что может быть теперь интересного для меня? – думала она. – Все позади. Все милые сердцу люди безвозвратно потеряны. Жизнь лишена смысла. Если бы не план, который я, клянусь, выполню, я открыла бы этот предохранитель на дверях и выбросилась бы из экипажа. Но нет, пока я не могу сделать даже этого. Мой любимый, мой единственный еще находится под властью Куинслея».

Аэроплан совершенно незаметно оказался высоко над горой. Зелень полей, кусты, небольшие постройки – все это тонуло уже где-то в глубине. Казалось, не аэроплан поднимается кверху, а все, что под ним, уносится куда-то в бездну. Сиреневые сумерки, как вуаль, заволакивали пространство. В глубине были видны бесчисленные огни Нового Города, отражавшиеся в стальной поверхности озера. Дамба, канал и дороги едва намечались в густеющей с каждой минутой темноте.

«Что было четыре дня тому назад? Тогда были надежды, я верила в счастье. Там, над городом, в лесу, мы сошлись все вместе, чтобы пуститься в наше смелое путешествие. Мы неслись, как птицы, на собственных крыльях. Мы стремились к счастью. Бедный Камескасс, бедный Ур! Несчастный Мартини, оправится ли он от своих ран? Стоило ли им рисковать? Для меня и Рене не было иного выхода. Жизнь Рене не была бы здесь в безопасности, каждый день ему надо было ожидать новых козней со стороны Куинслея. Я сыграла злую роль в жизни моего возлюбленного, но я отомщу».

Впереди, над горизонтом, пылало зарево от городских огней, оно поднималось все выше и выше. Линии огней, скрещивающиеся, расходящиеся, появлялись внизу и пропадали, чтобы смениться новыми. Быстрый полет уносил их назад, в темноту. Теперь внизу мелькали только отдельные огоньки, да по небу скользили яркие лучи прожекторов несущихся навстречу летательных машин.

Слуга, поняв, что спутнице не до разговоров, прильнул к стеклу. Мадам Гаро отдалась своим мыслям. Они были печальны и однообразны; как темнота окружающей ночи.

Скоро показались огни Колонии.

Аэроплан опустился так же незаметно, как поднялся.

Знакомая картина: дома с палисадниками, сзади них – сады. Вот большое здание клуба, а вот дом, где жил Рене. Боже, как все изменилось! Кажется, все стоит на своем месте, все то же самое, а между тем все чуждо, мертво, внушает сплошной ужас.

Прошла неделя. Томительная, бесконечная. Уютная, прекрасно обставленная квартирка мадам Гаро представлялась ей страшной тюрьмой. Каждый угол, каждая вещь, каждая мелочь напоминала ей минуты счастья, которые она проводила здесь со своим дорогим Рене. Охотно она убежала бы отсюда, но вечно торчащий на лестнице страж напоминал о том, что она лишена свободы. Если бы ее заключили в какой-либо каземат, она легче переносила бы свое заточение.

Мадам Гаро постаралась, насколько могла, изменить обстановку. Одни вещи переставила, другие выкинула совсем и, тем не менее, не могла справиться с гнетущим ее настроением. Она снова едва не впала в то мрачное, полубезумное состояние, в котором находилась в первые дни после неудачного бегства. Она боролась с собою в убеждении, что должна сохранить здоровье и ясный ум для выполнения своего плана.

На восьмой день мадам Гаро увидела входящего в ее гостиную Фишера; она бросилась к нему на шею, как к родному, и разразилась рыданиями.

Ученый-химик казался очень смущенным. Глаза его наполнились слезами. Одной рукой он слегка обнял мадам Гаро за талию, а другой тщетно пытался найти носовой платок.

– Успокойтесь, успокойтесь, – говорил он дрожащим голосом. – Не надо… Все пройдет. Мне очень вас жалко. Успокойтесь!

Наконец, он нашел платок, вытер им глаза и, утешая молодую женщину, гладил ее своей большой рукой по голове. Вся его крупная фигура выражала отцовскую нежность и доброту.

Мадам Гаро начала успокаиваться и сквозь рыдания, наконец, выговорила:

– Боже мой, как я несчастна!

Фишер посадил ее на диван и успокаивал, как успокаивают ребенка. Он говорил ей какие-то ласковые слова, брал за руки, улыбался.

Успокоившись, она передала со всеми подробностями путешествие к Высокому Утесу, захват аэроплана. Она не утаила ничего. Фишер внимательно слушал; лицо его отражало те чувства, которые он переживал.

– Боже, что вы вынесли, бедная моя девочка! – проговорил он взволнованно. – Дорогая Анжелика, позвольте мне называть вас так! Я принес вам благую весть: вам разрешены прогулки, вы можете проводить у нас в семье все время. Моя жена горит желанием видеть вас. Я думаю, вы должны воспользоваться этим разрешением. Не будем терять времени, отправимся сейчас.

Мадам Гаро не заставила себя долго ждать. Когда вышли на улицу, Фишер заметил, что она изящно одета, а лицо ее сильно припудрено. Он удивился. Как такое глубокое отчаяние, которое он только что видел, уживалось в этой женщине с заботами о наружности? «Привычка – вторая натура», – резюмировал он свои мысли.

Анжелика шла по знакомым ей улицам; ей казалось, что она проходила здесь бог знает когда. Как будто целая вечность отделяла ее от недавнего прошлого…

Какую встречу устроила ей семья Фишер! Фрау Фишер обнимала ее, целовала и причитала так, будто она возвратилась с того света. Дети окружили ее со всех сторон и, хватая за платье, тянулись, чтобы поцеловать милую тетю Анжелику.

Трогательная сцена продолжалась бы долго, если бы не вмешался сам Фишер. Он боялся, что все это может плохо подействовать на расстроенные нервы гостьи.

– Ну, ну, довольно. Дети, вы замучите тетю. Анна, ты хорошо сделаешь, обратился он к жене, – если дашь чего-нибудь успокоительного. У нас в аптечке найдется бром и валериана. Если выпьешь и сама этого лекарства, тоже будет нелишне.

Фишер ходил по комнате, сосредоточенно потягивая короткую трубку, а жена суетилась уже, подавая лекарство и накрывая на стол. Дети уселись чинно в ряд на стульях и пристально рассматривали Анжелику, как будто видели на ней что-то интересное, новое, чего они не замечали раньше…

– О, я знала, что из вашего намерения не может выйти ничего хорошего. Мое предчувствие редко меня обманывает, – говорила хозяйка. – Когда я прощалась с вами, я думала, что мы никогда не увидимся. Могло окончиться хуже. Как я рад, что вы живы и здоровы. А мсье Герье, он поправится и, кто знает…

Фишер заметил, что лицо мадам Гаро нахмурилось, губы задрожали. Он сказал:

– Поговорим о чем-нибудь другом. Ты должна поскорее угостить нас кофе, мы отправимся прогуляться.

Фрау Фишер поняла свою ошибку и резко изменила тему разговора. Она говорила о детях, о хозяйстве, о знакомых, о чем угодно, чтобы только отвлечь Анжелику от ее грустных воспоминаний.

Хотя кофе был прекрасно сварен, печенье приготовлено мастерской рукой хозяйки, мадам Гаро уделила этому очень мало внимания. Эта милая семья, которую она прежде так любила, почему-то раздражала ее теперь. Вернее всего, это было связано с прошлым, с тем, что тут все напоминало о Рене. Она была очень рада, когда снова оказалась на улице с Фишером.

Прохладный воздух, теплое осеннее солнце бодрили ее, а звуки какой-то музыки, четкие и ясные, долетающие откуда-то издалека, напоминали ей что-то давнишнее, забытое, печальное и в то же время милое.

Фишер шел молча, и это особенно нравилось Анжелике. Она ни о чем не думала. Мозг ее устал и не способен был к какой-либо работе.

На обратном пути они прошли мимо дома, где жил Герье. Около калитки кого-то ожидал автомобиль.

Мадам Гаро остановилась, как вкопанная, так что спутник ее долго еще не замечал, что идет один. Он возвратился.

– Я хочу войти туда, – мадам Гаро показала на дверь квартиры Герье.

– Зачем?

– Я хочу, – упрямо ответила Анжелика.

– Попробуем, может быть, нам позволят.

Они вошли в открытую дверь и, никого не встречая на пути, прошли в столовую и оттуда – в кабинет. В столовой все было без перемен. Кабинет весь был завален разными вещами. Многие книги сняты с полок шкафов, на столах лежали большие свертки, перевязанные бечевками. На полу, в открытом чемодане, в беспорядке были набросаны какие-то вещи. Мадам Гаро остановилась посреди комнаты; ее широко открытые глаза были прикованы к этому чемодану.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29