58

Воробушка звали Альберто. Был он наполовину испанец, наполовину итальянец, но всю сознательную жизнь прожил во Франции. По-испански говорил с легким акцентом, а по-итальянски только и мог, что воскликнуть: “Mamma mia!” – так, ради смеха.

Его «мамма» была испанкой, но не стройной танцовщицей с красной розой в волосах цвета воронова крыла, а обычной поварихой, замученной кредитом на квартиру. Флорентине перевалило за тридцать, когда она встретила итальянца, что лишил ее наконец девственности, шепча всякие слова и не предохраняясь. После выяснилось, что красавчик женат, с двумя детьми, банальная история. Но вот что не банально: Флорентина вырастила сына в любви к отцу, чей след простыл, когда Альберто был на стадии эмбриона. Ей казалось, что это будет так прекрасно: блудный отец вернется однажды, все осознав, а тут его ждут верная подруга и сын, готовый за папу хоть в воду, хоть в огонь, хоть в трубу медную. Исходя из только ей ведомых соображений, Флорентина перебралась из Сарагосы в Париж. Маленький Альберто всем рассказывал: мама много работает, потому что у нее кредит, она купила квартиру на бульваре Ришар-Ленуар.

– Вернулся папа?

Сидели на кухне, пили чай с молоком, заедали «мадленками». К празднику Воробушек не подготовился: разносолами не пахло, да и ответный подарок он вручил Марине после того, как исчез в комнате минут на пять. Появился со шкатулкой из соломки, немножко пыльной. На дне было проштамповано: «Сделано в Белоруссии».

– Нет, я сам к нему в Италию поехал.

Говорили на смеси английского с французским; иногда Воробушек щеголял русскими словами.

– У меня оказалось пятеро братьев. Пиат! – Перешел Воробушек на русский, демонстрируя ладонь с растопыренными пальцами.

И эти растопыренные братья дали Воробушку понять, что нечего зариться на наследство – своих жаждущих хватает, «да и кто сказал, что ты не аферист?».

Отца Воробушек тоже видел. Обычный тип, таких в пивнушках у барной стойки в шесть вечера лопатой грести можно.

– Хочу взять женщину с ребенком, чтобы, – Воробушек сосредоточился, – рибионок ест отец.

Ах, вот чего он русский учит. Правильное направление взял: таких пол-России – в ассортименте.

– Нашел кого-то уже?

Воробушек вздохнул.

– Нашел. Теперь не знаю, что делать.

Задумался, опустив «мадленку» в чай. Она размякла и истаяла. Спохватился, принялся ложкой вылавливать набрякшие крошки. Вылавливал и рассказывал. Марина вдруг подумала, что Воробушку повезло. Все детство восхищался воображаемым отцом – вместо того чтобы наблюдать реального: его безразличие, его хамство. Да, бывает и иначе, но у других.

59

– Темная история. Познакомился с девицей по Интернету, приехал к ней в Могилёв отмечать Новый год, прошлый. Подарочков навез.

– Тут не дарят на Новый год подарки, – Корто постучал по стеклу аквариума ногтем. Тила подплыла и ощерилась.

– Ну не ехать же с пустыми руками. И вот его встречают на вокзале – Ольга, с которой он переписывался, ее подруга и брат подруги Лёва.

– Лёва из Могилёва…

– Лёва оказался ключевым персонажем. Они отвезли Альберто на съемную квартиру – хрущевка, последний этаж. В конуре этой холод собачий. Забрали гостинцы и плату за неделю постоя, обещали назавтра город показывать. Альберто ночь промерз в мечтах об Ольге. Она вроде ничего так была. А на следующий день никто не явился. Телефона нет, мобильный он не взял, на роуминге решил сэкономить. В холодильнике шаром покати. А ключи они ему забыли оставить. В шесть вечера Альберто вышел на охоту.

– Голод не тетка!

– Да он все мучился – дверь не захлопнешь, а всю наличку тащить во тьму страшно. Где еду покупать – непонятно, по-русски он только «спассиба» говорить умел, да и местными «зайчиками» не успел обзавестись.

– И тут входит Лёва с фуа-гра и цветами.

Комментарии Корто отпускал с насмешливым видом, как если бы рад был, что Воробушек попал в переплет. Не мог простить ему обладание комнатой на съём.

– Нет. Все гораздо хуже. Альберто потерялся. Потому что все дома были похожи.

– Жуть.

Марине расхотелось рассказывать про Воробушковы злоключения. Про то, как он два часа метался по морозу, оторопев от ужаса; про то, как Ольга не появлялась – «заболела»; про то, как тридцать первого декабря в одиннадцать вечера Лёва свалился к кукующему в холодном гнезде Воробушку и потащил его на пьянку, где никто не говорил ни по-французски, ни по-английски, а одна пятидесятилетняя баба всю ночь жалась к нему своими полусдувшимися буферами.

– Лёва пас Альберто до последнего, на самолет проводил. Ольга так и не выздоровела.

– Может, к Лёве надо было присмотреться?

Своего безразличия Корто не скрывал.

– В общем, Ольга опять письма пишет. Оказалось, Лёва был не подругиным братом, а ее собственным и из ревности не пустил к Воробушку, под замок посадил, а она…

– К кому не пустил?!

– Ну понимаешь… – Марина замялась, – Альберто на мокрого воробушка похож…

Уходя, спросила Альберто: «Знаешь, как будет по-русски “little sparrow”?» Разучивали на пороге: «ворошек», «вобушек», «во…шек»…

Такой одинокий хороший человечек.

60

Марина перезвонила Ане через два дня – нехотя. Они привыкли делиться всем, они болели друг за друга. Но сейчас Марина не хотела, чтобы за нее болели. Чтобы говорили, будто есть что-то нездоровое в ее нынешних отношениях. И потому она принялась заговаривать зубы, расспрашивать: как у рокера отношения с Аниной дочкой, где живут, едут ли в Германию.

Аня долго снимала неуютную однушку, работала допоздна, дочку Варю не успевала из сада забирать, и за ней ходила соседка, пожилая женщина. А еще Аня учила немецкий – собиралась в Германию, по еврейской линии. Тоскливо было на химзаводе пробирками верховодить. Ну и встретила Колю, рокера, и не такой уж он оказался и рокер. Дочку ее как свою принял. Коля не хотел в Германию, и Аня расхотела.

Простая милая картинка: парк «Ельниковская роща», осень, Варя прыгает с лавочки – очень она любит на руки прыгать, – рокер Коля в трикотажной шапчонке ловит ее, и никаких его татуировок не видать, домашний такой, обнимает Варю, и Аня смотрит на них, улыбаясь. Ручное теплое счастье, тяжеленькое, как если бы кролика в руках держать.

Желтая листва и осеннее солнце.

Можно позавидовать. Вот только ей, Марине, не нужны никакие кролики.

61

После Вадима – нет, правда не нужны.

Больше того – хочется поджать губы, растянуть в знающей улыбочке: уф, меня-то минула чаша сия… Слава те господи. Еще этой головной боли не хватало – счастья.

Зачем обретать то, что можешь потерять?

Прошло время, когда хотелось – обретать, когда не думалось о последствиях. И Марина изобрела фразу: «Зачем мне джип, его могут стукнуть или свистнуть. Я уж лучше пешочком».

«Пешочком»: тебе ничего не надо, ни джипа, ни тепла. Ни будущего. Как же ты потом без своего кролика…

Ничто навечно не сохранишь.

Аня сокрушалась: Вадим не подумал, что человека покалечит, иди к психоаналитику, останешься старой девой с такими заскоками.

– Дева я уже никакая, – отмахивалась Марина. – И никто меня не калечил.

Наоборот, она только сильнее стала.

Теперь это было ее силой – неверие. Не веришь, что с кем-то может сложиться, – не воображаешь ничего и не просишь. Свобода от пустых ожиданий. А с ней – сила.

Сильной она себе нравилась. Сильной и никому не нужной.

Потом появился Корто. Корто, который тоже не верил и не обольщался. И от ожиданий был свободен еще больше, чем она. Потому что она, где-то ну совсем в глубине, ждала чего-то. Нужной хотелось быть, иначе зачем это все.

Нет, о недавнем разговоре Аня не забыла.

– Ань, пойми, ему хорошо со мной…

– Не хорошо, а удобно – улавливаешь разницу? – Аня мыла тарелки, гремела посудой. – Ты просто его устраиваешь.

Но ведь это тоже значит – нужна?

Лучше умолчать о вчерашнем: купили пиццу навынос, и, когда Марина резала горячую ароматную лепешку, Денис откинулся на подушку, наблюдая: «Ты для меня самый подходящий вариант».

– Думаешь, он готов с тобой что-то строить?

Марина не отвечала. Аня добавила осторожно:

– Он тебе хоть сказал, что любит?

Конечно, еще давно. Вернее, сказала она, а он ответил: «Я тоже».

– «Я тоже»? Он заявил «я тоже»? Ни на что больше не хватило?

Малоприятное занятие – защищать свою радость от подруги, которая желает тебе добра всеми печенками.

– Марина, ему ничего не нужно, разве не видишь? У него один плюс один не будет равно трем!

Нет, это сейчас не равно, просто рано пока. Когда ночью втиснула ему в ухо: «Денис, а если…» – смолчал, но будто сквозняком протянуло. Другая сбежала бы? Ну и дурочка была бы. На то и время людям дается, чтобы незаметно так друг к другу привязаться, что потом топор об узел обломаешь.

62

Не знал он еще таких отношений. Мало того что приятно дома на родном языке говорить – с Маринкой многому учишься… Легкости. Согласию. Или – как там? – доверию. Хотя все равно никому, как себе, не доверишься. Даже если цели общие. Ибо цели бывают только свои, с чьими-то временно совпадающие. Но все же.

А еще мило, что подружка не чужда искусства. Жаль, от рисуночков профита ноль.

Она как собачонка – подойдет, прижмется, носом в шею сопит. Живая-теплая. Взамен на ласку ничего не просит. Только до поры это. Вот уже попыталась сбежать. И правильно сделала. Да ведь каждый за себя, не отпустил.

63

Альберто лежал на кровати, слушал, как дождик постукивает в ставни. С поездки в Могилёв прошел год. Сколько раз Ольга просила снова приехать или – лучше – выслать приглашение и деньги на самолет. (У нее ни гроша, библиотекарша, ее брат содержит, Лёва.) Но никак Альберто не мог переварить новогоднюю историю. Когда ехали в аэропорт, остановились на светофоре, Лёва что-то вспомнил, говорит: «Гивми» – и на сумку сзади указывает. За неделю Альберто научился разбирать Лёвин, с позволения сказать, английский, ему на таком и Ольга писала, это у них, видимо, семейное. Протянул сумку Лёве: “Nа!” (Выучил: “Nа!” говорят, когда дают что-то; кошмарное воспоминание: новогодняя ночь, тетка в цветастом платье сидит впритирку, тычет ему в набитый рот куском: “Nа! Yesh!” – mamma mia…) Лева порылся в сумке, вытащил шкатулку из соломки: «Ольгас презент!» – загорелся зеленый свет, поехали. Альберто выдавил “thanks”, но не понял, зачем Ольга передала ему шкатулку. Если туда только винтики складывать.

Вчера приходила Марина, выслушала, сказала: да разве не видишь, не то это. Он и сам знал, что – не то. И, зная, накопал девиц на сайтах знакомств, некоторые на Новый год к себе звали, другие в Париж порывались. Но он всех отфутболил, придумал эту комбинацию с Прагой. Послал Ольге денег через «Вестерн юнион», отель в Праге заказал, на окраине ввиду кусачих цен. Собирался туда на машине ехать. И вот сегодня пришло от Ольги письмо: не получается выбраться в Чехию, их президент Лукашенко свирепствует, незамужним выход перекрыт. Сперва окрысился на этого Лукашенку, бросился искать телефон белорусского посольства в Париже, потом остыл. Может, никакого и не президента это рук дело, а Лёвины происки. Или не Лёвины, а самой Ольги. Аферистка, деньги-то взяла. А про президента Лукашенку Лёва говорил, что им очень даже народ доволен, все сыты, не то что в соседней Молдавии, где Лукашенки нет. Сделали из него черта на Западе, а он что отец родной. Вывод: Ольге веры – никакой. Второй раз она его динамит, хватит.

Да только как теперь с праздниками быть? Проситься к подружкам поздно: виза нужна. И пригласить не пригласишь – та же проблема с визой. Придется дома куковать. Вот так: до сорока пяти дожил, пойти не к кому. Хорошо еще Рождество с Мариной встретил. Она приятная и по-английски прилично говорит. Про бойфренда своего рассказывала. Тоже ведь бестолковая: жалуется, что одиноко ей с ним, а того, с кем неодиноко будет, не ищет, от комнаты отказалась. Ей кажется, что у них «эксклюзивные отношения», чуть со стула не упал. Тип, который, кроме себя, никого не видит и ни с кем, кроме двух черепах, не общается, вдруг к ней привязался. Ее это трогает, и у нее чувство ответственности за него расцвело. Наверно, надо в Сарагосу на Новый год поехать, маму проведать. Не хотел ее сдавать в дом для стариков, но как иначе – не нанимать же сиделку к лежачей на круглые сутки. Мать в Париж возвращаться не желает, да и слава богу, ему-то каково было бы в лазарете жить. Она уже в полубеспамятном состоянии, а там у нее подружки, в стариковском доме, тоже беспамятные, полное совпадение интересов. Ольге написать, что все кончено, привет Лукашенке, и – в Сарагосу. Какая глупость вышла.

64

Марьон не выдержала – эта дура соседка опять в два ночи музыку врубила. Стучать бесполезно. Красотка живет тут не первый месяц, а Марьон ее еще не видела. Консьержка сказала, что меломанка – танцовщица, в кабаре ноги задирает, чуть ли не в «Мулен Руж». Наверняка после трудовой ночи нюхнет чего-нибудь и лежит кайфует. Работай у нее звонок – можно было бы ей кайф подпортить, нажать кнопку и держать до победного. Марьон влезла в джинсы и вышла в коридор.

Шарахнула по двери, кулака не пожалела. На удивление, соседка сразу открыла, глаза зареванные. Молоденькая, лет двадцати. Смотрели друг на друга пару секунд, и вдруг жаль девчонку стало. Стряслось у нее, видимо, что-то. Может, потому и музыку врубила, чтобы… заглушить в себе это. Кто знает. Хотела предложить ей помощь, начала:

– Я ваша соседка…

Девчонка стушевалась, вдохнула воздуха, пролила на выдохе:

– Простите, я выключу музыку. Простите.

Марьон еле успела бросить: «Все в порядке?» – и дверь закрылась, только в щель плеснуло тихое: «Да». Ни «спасибо», ничего, просто – да.

Ну да, так да. Музыка оборвалась.

Марьон вернулась к себе, забралась под одеяло. Постояльца она сюда нашла, согласен снимать по-черному; к Альберто можно перебираться после праздников. Сегодня ездила смотреть: большая комната, светлая, мебель есть – живи не хочу. И сам Альберто приятный. Похож на птичку, не поймешь на какую. Наверно, дамский любимец – у теток при виде таких материнский инстинкт разыгрывается.

Марьон провалилась в сон в тишине.

65

Зимней сессии в школе не было, впрочем, как и летней, – защищаешь свой проект, и всё. Непохоже на учебу в вузе, плюс выяснилось, что диплом платной школы практически не котируется. А семь тысяч евро уплыли.

– Не паникуй, – Денис достал из корзинки яблоко – очень он яблоки любил, – с тебя работодатель знания спросит, а не корочку. Учись.

Задания разрешалось выполнять на английском, но финальный проект Марина надеялась по-французски изобразить. Привычка учить языки у нее была: после инглиша она разучивала немецкий за компанию с Аней и даже на японский однажды замахнулась – ничего не вышло, но ощущение причастности к тайне осталось.

Кстати, сейчас она корпела над «рекламной кампанией» для Японии. Духи “L’air du Temps” от Nina Ricci: как если бы японцы про них не знали, отстали от цивилизации.

Тишина. Марина пялится в экран, разглядывая изящный флакон с двумя голубками. В голове пусто. Требуются слоган, плакат, брошюрка и план презентации. Срок – вторая неделя января. Десять дней на всё про всё.

Из-за аквариума доносится:

– Я тебе слоган придумал: «Налетай, косоглазые!»

– Не смешно, Корто.

– Ох, не люблю азиатов…

Никак не мог он забыть стычку восьмилетней давности: возвращался во Францию, и казахи на таможне…

– Заявили: не отдашь все бабки – опоздаешь на самолет. Русский, да с французским видом на жительство, – мимо этого они пройти не могли. Я б с ними обошелся, как мой папашка с министром, но тогда точно не улетел бы…

– Корто, не отвлекай.

Давно хотела такое сказать – а то обычно ей рот затыкают, мол, мешаешь изучать пищеварительный процесс у гадюк.

Курс разделили на четыре группы, у каждой – свой парфюм. Кроме “L’air du Temps” («Дух времени», дословно – «Воздух времени»), названия были вымышленные: «Поток времени», «Пламя времени» и «Почва времени». Четыре стихии, кто не понял – воздух, вода, огонь, земля.

– Корто, а что мы делаем на Новый год?

– Понятия не имею. К Макарову таскаться мне надоело. Там русские собираются – напьются, песни орут под гитару. Курят. – Денис перекосил физиономию.

– А давай в Испанию двинем?

Оторвался от компьютера, ткнул пальцем в дужку очков на переносице:

– У тебя пара тысяч евро завалялась?

На всё – сразу нет, не разобравшись.

– Воробушек едет на машине в Сарагосу, у него там квартира.

– И что в этой Сарагосе делать?

От упрямства Корто есть прок: она работу сдаст вовремя.

Как собрать воедино эти манящие словечки: «древесный шлейф из кедра, мускуса, сандала и амбры, нотки бергамота, палисандра и пряной гвоздики»? Плюс дурацкие голубки, грязная птица. Нет, не получается творить по заказу. Слоган не выдумывается, в голове одно банальное “Express your personality”. Но банальности, кстати, никого не пугают: в подмогу раздали рекламный текст. Там что-то про «провоцирующую гармонию совершенных запахов, абсолютную гармонию, что возникает при фатальном взаимопритяжении мужчины и женщины». И в ней «нет ни логики, ни здравого смысла, как и вообще в современных отношениях»… Того и глядишь – мозги сварятся, ни здравого смысла не останется, ничего, одна провоцирующая гармония. Поехать бы голову проветрить.

– Скажи своему Воробью, что бензин пополам оплачиваем.

66

– Да это у вас в столицу не рвутся! А в России существует понятие глухой провинции.

– Как я хотел бы там жить! – Воробушек вел машину, Марина угнездилась на переднем сиденье, а сзади развалился Денис, в дискуссии участия не принимавший.

«Хотел бы там жить»… Забавные они, иностранцы. А еще у них проблемы с дикцией возникают, когда речь о наших городищах заходит.

– Если бы я влюбился в твою подругу Катью, запросто поехал бы к ней в Но… в Нова…

– В Новочебоксарск.

– Нова…барсакс. Это далеко от Сибири?

Воробушек выяснил, что у Марины есть знакомая, которая непрочь обзавестись добрым молодцем. А то что-то все злые попадаются.

– Воробушек, Катью устроил бы бульвар Ришар-Ленуар, поверь.

Денис гоготнул. Альберто пожал плечами:

– Вы что, не любите свой город?

Нет, ну кто ж его не любит. Полжизни там прожито (вторая половина – в Чебоксарах: художественное училище, замужняя жизнь с чужими родителями, незамужняя – с канувшим бизнесменом), никому дурного слова сказать про Новочебоксарск не разрешается. Другое дело, что окна квартиры на химзавод выходят, а снизу машины – жжух! жжух! (правда, это как музыка). Летом иной раз просыпаешься от запаха серы или хлорки – а нечего с открытыми окнами спать! Город был построен во имя и в честь химзавода, и всякий, кто сюда ехал, знал, что селиться надо с подветренной стороны. Либо не селиться вообще. Либо помалкивать.

Как-то разом все опостылело: работа, к живописи отношения не имеющая, подъезд родительского дома, остановка автобуса, идущего до Чебоксар, магазин на углу улицы, хамство отца, лужа разливанная возле аптеки, мамино нытье про осеменителя на ишаке и еще – ощущение одиночества, постоянных потерь. Вернее, настоящая потеря была одна – Вадим. Но страшно на всю жизнь стало.

– Воробушек, ну захотелось мне уехать. Твоя мама перебралась в Париж из Сарагосы, некоторые из Казахстана удрали (Корто расселся как барин и делает вид, что не слушает), а сколько в России тех, что в Москву подались! Почему мне-то нельзя?

Воробушек покосился на Марину.

– Кажется, я… – оглянулся: Денис, как сказать по-английски: “Je l’ai pique au vif”?

– Воробей говорит, что наступил тебе на мозоль.

Корто ведет себя с напускной небрежностью. Ей это даже нравится. Но и неловко. Воробушек, наверно, думает – попал, пять суток в обществе нахала.

– Скажи ему, нет у меня никаких мозолей. Просто я не хочу туда возвращаться.

67

Воробушек направил колеса в Дордонь – там в деревушке ждала ночевка.

– Я же каменщик, вот и построил себе дом.

Гнездо было свито Воробушком собственнокрыльно – строителей он прогнал в шею: оказались пройдохами.

– У вас такое бывает?

Воробушек взъерошился:

– Я на них в суд подал!

За три года строительства Альберто полюбил мирную провинциальную жизнь, хоть и скучал. Походы в суд между замешиванием бетона и приумножением мировых запасов стружки были даже похожи на культурную программу.

В новоиспеченном доме Воробушек не задержался: полетел в Париж. Оставалось найти невесту с «рибионком», сдать квартиру и счастливо зажить «на земле». Здесь, на окраине деревушки Сен-Фуа-де-Лонга, можно с Жилем Мартеном трюфели искать, а еще завести голубятню, дело веселое.

– Воробушек! Ты же в Новочебоксарск порывался!

– Нет… Катья сюда приедет… Увидишь, это рай… Я просто так сказал про Новабаркаск.

Всю дорогу – нет да и спросит про Катю. Огорчился, что у Марины нет фотографии.

Корто, конечно, смолчать не мог:

– Альберто, ты в курсе, сколько во Франции развод стоит?

– Да, но я не хочу…

– Она, глядишь, у тебя еще полдома оттяпает.

– Так я ж… контракт заключу…

– Ты русских не знаешь… любой контракт обойдут.

Воробушек пугается. Денис хохочет:

– Ладно, ладно, хорошего адвоката наймешь!

Воробушек бросает отчаянный взгляд на Марину, но тут выплывает указатель на Бордо. Денис оживляется:

– Надо к черепашникам на обратном пути заглянуть. Альберто, я там три года в лаборатории оттрубил…

Бордо так Бордо. Воробушку на работу не спешить: он на бирже труда время от времени отмечается, и дело с концом. Каменщиком вкалывать неохота, лучше уж скромнехонько жить на доходы от сдачи загородной резиденции.

Жильцы хорошие, вот на праздники уехали и разрешили хозяину переночевать.

Дом с круглой башенкой на въезде в деревню. Следом – другая башенка, квадратная. Альберто ловит Маринин взгляд:

– Это голубятни.

С заднего сиденья – ехидный голос:

– Они тут не только лягушек, они еще и голубей жрут.

Марина оглядывается:

– Корто, при Воробушке мы не говорим по-русски.

– Я стих придумал: «Воробей жрет голубей».

Марина поворачивается к Альберто:

– Это правда, что вы голубей едите?

– Конечно. А вы разве нет?

Сзади – голос (уже по-английски):

– Голуби – отрава. У них нет желчного пузыря, и весь shit идет в мясо.

Альберто кивает:

– Но вкусно… И у них помет ценный.

Денис фыркает.

– Я правду говорю! – обижается Альберто. – Это удобрение для виноградников! Неплохой источник дохода… Его даже в брачный контракт вписывали. – И Марине: – Знаешь, что в Средние века во Франции только феодалам позволялось строить голубятни?

– Нет.

– А после революции разрешили всем, и на голубей началась повальная мода.

На седьмом часу езды Корто перестал делать вид, что любуется пейзажами на трассе.

– Ага, а потом явились немцы и запретили грязную птицу. Французы прятали голубей и тряслись: курлыкнет какой идиот не вовремя или нет…

– Воробушек, это правда?

– Не знаю… Но на голубятню могу вас сводить.

Денис демонстративно кашляет, закатывает глаза.

– Ой, нет! Это без меня. Удобрения для виноградников слишком сладко благоухают.

Альберто с Мариной переглядываются. «Я предупреждала, что он ерепенистый. Но хороший». – «Да уж. Молчу».

«Пежо» выезжает к двухэтажному каменному дому с фасадом, увитым лысыми стеблями: летом тут и правда зеленый раек. Из соседней калитки выходит невысокая женщина, Альберто высовывается в окно, выпаливает:

– Мадам Мартен! Здрасьте! Как вы? Можно к вам через полчасика? – и подняв стекло: – Там кормят.

Машина тормозит, распахиваются дверцы. На улице градусов четырнадцать (конец декабря!)… Марина хлопает в ладоши, взбегает на крыльцо:

– Какой чудный дом!

Будет время, когда другая взбежит по ступенькам… Альберто улыбается, достает ключи из-под лестницы:

– Ну что, пьем кофе и идем знакомиться со свиньей?

Денис кивает на дом напротив:

– Ты про соседку?

К счастью, возле калитки уже никого нет.

68

– Groin-groin! Groin! Groin!

Это Альберто хрюкает. Звучит так: «груэн-груэн!» – и кажется, что Воробушек издевается над свиньей.

– Корто, слышишь как французы наше «хрю-хрю» коверкают?!

Денис не реагирует – черепашникам звонит.

– Groin! Groin!

Свинья размером с питбуля, страдающего ожирением, лежит на диване; розовеющее сквозь редкую шерсть брюхо растеклось мягонькой лужицей, усыпанной пупырышками. Вспоминается рисунок в детской книжке: пляж, свинья в купальнике – сверху донизу ряд зеленых лифчиков. Марина осторожно трогает копытце: ребристое, раздвоенное, такие у чертиков рисуют. Свинья приоткрывает глаз. Мало ли что.

Альберто мочалит в пальцах свиное ухо.

– Groin-groin!

Свинья на «груэны» не реагирует. Двуногий развоображался, будто у него есть пятак, ну что теперь. А вот когда двуногий принялся за ухом чесать… за это можно все отдать.

– Видишь, шерсть на загривке дыбит? Кайфует. Еще любит, когда ей за передними ногами чешут…

Свинья – на верху блаженства. Даже кажется, что она улыбается.

Подходит мадам Мартен.

– Мы любим, когда нам вот тут массажик… – Мадам Мартен собирает в складку кожу возле рыльца, сверху. Свинья издает тихий протяжный хрюк, его можно было бы назвать сладострастным, но слишком уж слово несвиное. – И брюшко, мы обожаем, когда чешут брюшко… – Мадам Мартен начесывает свинье живот, и та полуобморочно закатывает глаза, а заднюю ногу приподнимает, чтобы всюду доступ был.

Мадам Мартен обращается к Марине:

– Животика коснешься – она сразу на бок валится!

Марина улыбается:

– Можно нос потрогать?

Свиной пятак влажный и прохладный, черный, с бледной кляксой посередине, затекающей в две внушительного размера ноздри. Из ноздрей – воздух: туда-сюда, туда-сюда, всю жизнь бы так пролежать на диване, и чтобы чеса-а-али…

– Ай! Он мохнатый…

Пятак покрыт редкой шерсткой.

– А как же. – Мадам Мартен чешет как заводная пузо в пупырышках. – Это рыльце нас кормит…

Марина не успевает спросить – что значит «кормит». Денис сообщает:

– Дозвонился до Матьё. Будет ждать меня четвертого января в лаборатории. Интересно посмотреть, как они там.

«Меня».

– Ты нас-то возьмешь? Или на трассе высадишь?

А собирались пораньше домой вернуться, проект для школы – на нуле. Вечно Корто только о себе думает, взяли в дорогу шесть яблок, четыре сточил, как червяк, на заднем сиденье. У него принцип: «Кому надо, тот возьмет. А кто забыл взять – пускай таблетки для памяти пьет».

– Я хотела бы поговорить насчет Марго, – мадам Мартен кивает на свинью.

– Марго? Ее зовут Марго?! – Денис хохочет, и Марине неловко.

Мадам Мартен смущается:

– Мы ее в честь королевы Марго назвали. Мой муж – большой любитель истории…

Денис отмахивается:

– Да нет, у меня личное.

Он вспоминает нью-йоркское “Hard Rock cafe”, куда потащился, можно сказать, рассентиментальничавшись. Марго, тянувшая на сотню кило, стояла перед ним, сжимая пухлыми руками розовую сумку: пальцы с красным лаком и врезавшиеся в них два золотых кольца. Она и правда смахивала на…

Альберто кинул недовольный взгляд на Дениса:

– Так что насчет свинки, мадам Мартен?

– Мы собрались в Нормандию к дочери. Третьего вернемся. Приютите Маргошу?

69

– Я со свиньей сидеть не буду, – Денис голоса не понижает. Альберто подталкивает его к калитке: сказал мадам Мартен, что домой понадобилось. Согласился взять Марго и понял, что русского друга надо срочно эвакуировать.

– Денис, я тебе все объясню…

– Нечего объяснять, какая, к чертям, свинья – мы в Испанию едем.

Альберто убегает вперед, чтобы Денис еще чего-нибудь не сказал. Кто знает, каковы слуховые возможности у мадам Мартен.

– Эй, меня подождите! – кричит Марина с порога.

И когда все оказались на кухне:

– Она решила, что мы сюда на Новый год приехали…

– В эту дыру?! – Денис, сунув руки в карманы, прохаживается из угла в угол.

Альберто опускается на лавку. И лавку, и стол – своими руками сделал, хоть бы кто похвалил. А как дырой называть единственное место на земле, где он гнездо свил, – это пожалуйста.