Так, в своих Lectures on the Science of Language (1861) он говорит не только о древнем арийском языке, но и об «арийской расе», об «арийской семье»; он утверждает, что было время, «когда первые предки индусов, персов, греков, римлян, славян, кельтов и германцев жили не только в одном селении, но и под одной кровлей». Из того, что одинаковые формы языка «сохранились у всех народов арийского семейства, следует, что прежде, чем предки индусов и персов направились к югу Азии и прежде, чем азиатские переселенцы образовали в Европе колонии греческую, римскую, кельтскую, тевтонскую и славянскую, существовало небольшое арийское племя, обитавшее, вероятно, в самой высокой стране Центральной Азии, говорившее языком, который не был еще ни санскритским, ни греческим, ни немецким, но который содержал в зародыше диалектические элементы всех этих языков» [4].

Редко приходилось великому ученому написать более опасную фразу. Представленныe столь привлекательным образом ученым, столь известным, как Макс Мюллер, рискованные предположения, который он, без сомнения, сам стал бы отрицать в настоящее время, были приняты без оговорок его многочисленными учениками благодаря его громадному авторитету. Во всяком случае, в Англии его ошибочные мнения весьма еще распространены [5]; наши популяризаторы упорствуют в игнорировании трудов французских и немецких ученых, которые в течение последней четверти века доставили по вопросу о первобытном единстве арийских языков более научные объяснения. Весьма точным результатом их исследований является то, что предположение об общем происхождении народов, называемых арийскими, представляет чистый вымысел, столь же неправдоподобный, как и другая гипотеза, будто это маленькое племя Центральной Азии выделяло из себя большие ветви, переселявшиеся в Европу через пространство в 4000 миль.

Нельзя чересчур настаивать на том факте, что тождество языка подразумевает собою тождество расы, а также и что различие в языке предполагает и различие в расе. Одним и тем же языком говорят в Корнваллисе и Эссексе, а между тем в первом население кельтское, а в другом тевтонское. Наоборот, язык Корнваллиса отличен от того, которым говорят в Бретани, а раса почти одна и та же.

Два языка из одного и того же семейства, каковы французский и итальянский, имеют общее сходство с языком более древним, от которого оба происходят, но из этого вовсе не следует, чтобы французы и итальянцы, говорящие на этих языках, происходили от общих предков; самый неопытный глаз может отличить испанца от шведа, и, однако, оба говорят арийскими языками; и даже между северным и южным немцем замечается явное различие в расе, хотя язык у них один и тот же.

Старое предположение филологов, что родство языка предполагает родство рас, было опровергнуто и отброшено окончательно антропологами. Конечное единство человеческой расы может быть допущено; но профессор Макс Мюллер предполагал более тесное родство между народами арийского языка. Он объявил, что одна и та же кровь течет в жилах английского солдата «и в жилах смуглого бенгалезца», и имел мужество утверждать, что «в наши дни не найдется такого английского суда присяжных, который, рассмотрев старые документы языка, отказался бы признать общее происхождение» [6] и законное родство между индусом, греком и тевтоном. Нельзя пренебречь утверждением, происходящим из такого источника, так же, как если бы оно было выражено лицом менее высокого авторитета. Допустим, что язык, которым говорит негр из Алабамы, походит гораздо больше на язык американца из Массачусетса, чем язык английского солдата на язык бенгальского сипая, с которым вместе он служит; и показание, извлеченное из документов языка, которое можно было бы представить перед взором английского судьи для доказательства «общего происхождения» и «законного родства», было бы гораздо более понятным, чем менее поразительные доказательства родства между индусом и тевтоном. Столь смелые утверждения поневоле должны были дискредитировать и на самом деле дискредитировали сравнительное языковедение; а те, которые придали им авторитетность, связанную с влиятельными именами, ответственны за то, что на двадцать лет задержали в Англии прогресс сравнительной этнологии [7].

Французским антропологам, и главным образом Брока, принадлежит честь возбуждения протеста, и протеста весьма необходимого против чересчур далеко идущих претензий филологов. Брока замечает, что «народы часто в течение исторического периода меняли язык, не изменяя по-видимому расы или типа. Бельгийцы, например, говорят нео-латинским языком; и однако же, изо всех рас, смешавших свою кровь с кровью первоначальных жителей Бельгии, трудно было бы найти расу, оставившую следов менее, чем римский народ». Отсюда он заключает, что «этнологическая ценность сравнительного языковедения весьма мала. И на самом деле, оно скорее всего может привести к заблуждению, чем к чему-либо другому. Но филологические факты и дедукции более бросаются в глаза, чем кропотливые измерения черепов, и вот почему заключения филологов привлекли преувеличенное внимание» [8].

Но на это предостережение не обратили внимания, и народы, говорящее арийскими языками, были признаны составляющими арийскую расу и поднят был вопрос о том, откуда эта арийская раса ведет свое происхождение.

В настоящее время говорят, что не существует арийской расы в том смысле, как существует арийский язык; и вопрос, столь много обсуждавшийся в последнее время, о происхождении арийцев не может иметь другого значения, как рассуждение об этнографическом сродстве этих многочисленных рас, среди которых распространен арийский язык. Это рассуждение поднимает следующий, может быть, неразрешимый вопрос: у которой из этих рас получил начало арийский язык, и где была колыбель этой расы?

Говоря о том же предмете, Топинар, выдающийся ученик Брока, замечает, что не доказано, что антропологические типы в Европе не изменились, и что если арийцы пришли из Азии, то они могли принести с собой лишь свой язык, свою цивилизацию и свое знакомство с металлами; кровь их исчезла.

Во Франции, говорит Топинар, мы арийцы лишь по языку. По расе мы принадлежим главным образом к кимврам на севере и к кельтам в центре [9].

Лет тридцать тому назад казалось разумным ставить этот вопрос о колыбели арийцев и казалось возможным на него отвечать. Думали даже, что получено окончательное и определенное решение. Все почти без исключения европейские ученые согласны были в том, что колыбель того, что им нравилось называть арийской расой, должна была находиться в Центральной Азии, на верхнем течении Оксуса.

Вся история научных взглядов содержит мало страниц поучительнее той, которая относится к доказательствам, на которых было основано это заключение, и к противоположным доказательствам, которые в последнее время заставили его совершенно покинуть.

В начале нынешнего века, и даже лет тридцать назад, принимали без возражений хронологию архиепископа Юшера, который относил сотворение человека к 4004 году до P. X.

Думали, что первоначальным языком, на котором говорили первые обитатели мира, был еврейский [10] и что происхождение европейских языков должно быть отнесено к семье Иафета, покинувшей Синаарские долины в 2247 году до Р. X.

Эта теория, построенная на веровании, что род людской получил начало в Азии, в сравнительно недавнюю эпоху, и что различие в языках получило начало во время смешения языков в Вавилоне, была принята повсюду. Ее поддерживал Кеннеди в 1828 году [11], доктор Китто в 1847 году [12] и каноник Кук [13], даже в 1884 году, не говоря уже о толпе писателей менее влиятельных.

Это мнение и теперь еще защищается в несколько измененной форме. Моммсен в 1874 году признал за первоначальное местопребывание индогерманской расы долину Евфрата [14], ту же самую теорию поддерживал в 1888 году доктор Галь в труде, прочитанном на антропологической сессии американской ассоциации для споспешествования наукам [15].

Аделунг, отец сравнительного языкознания, умерший в 1806 году, помещал колыбель человеческого рода в долине Кашемира, которую он отожествлял с раем. Мы обязаны Аделунгу мнением, столь долго преобладавшим, что поелику человеческая раса получила начало на Востоке, то наиболее западные народы иберы и кельты должны были первыми покинуть общий очаг.

Тотчас же после того, как был признан архаический характер зенда и его тесное родство с санскритом, увидели, что гипотезу Аделунга нельзя поддерживать, и что индусы и иранцы должны были занимать сообща какую-то северную область, из которой индусы проникли в Пенджаб. Гипотезу, общепринятую в течение полувека, что Центральная Азия была колыбелью индоевропейской расы, в первый раз высказал в 1820 году J.G. Rhode. Его аргументация была основана на географических указаниях, содержащихся в первой книге Вендид, которая довольно ясно указывала на Бактриану как на первое жилище иранцев.

Эти аргументы теряют свою силу в присутствии громадного времени, которое признается теперь необходимым для развития и сформирования каждого из отдельных арийских языков. Тем не менее их оказалось достаточно, чтобы убедить В. фон Шлегеля, который почти в тот же момент объявил себя признающим гипотезу Роде. Но главным образом благодаря великому авторитету Потта эта теория стала общепринятой у европейских ученых.

Рассуждения этого выдающегося ученого представляют поучительный пример влияния, какое может оказывать на ум простая метафора. Аргумент Потта, если только можно назвать это аргументом, основан на афоризме ex oriente lux (лат.: с Востока свет). Путь, которому следует солнце, должен быть также и путем цивилизации. Азия, объявляет он, была великой школой, где произошло воспитание различных семейств человечества. Он определяет настоящую колыбель индоевропейской расы в области, орошаемой Оксусом и Яксартом и расположенной к востоку от Каспийского моря и к северу от Гималаев.

Клапрот и Риттер старались подкрепить это заключение пустой попыткой сближения между именами европейских народов и именами некоторых пограничных племен, приводимых китайскими историками. В 1847 году Лассен объявил, что он разделяет мнение Потта о том, что санскритский народ должен был проникнуть в Пенджаб, придя с северо-запада, через Кабул, и что предания Авесты указывают на склон Белуртага и Мустага как на их самое старинное местопребывание. Не лишено вероятия, что до их разделения индоиранцы были бродячими пастухами, обитавшими в степях между Оксусом и Яксартом, но это не важно в вопросе о допущении Бактрианы как колыбели индоиранской расы в присутствии аргументов, установляющих сравнительно позднее разделение ветвей индусской и иранской.

В следующем году (1848) это мнение получило могущественную поддержку Якова Гримма, высказавшего как принятое наукой заключение, которое «мало кто будет оспаривать», мысль, что «все народы Европы в древнее время эмигрировали из Азии; в авангарде были те расы, которых участью было бороться за движение вперед, несмотря на опасности и препятствия; их шествие на Запад было ускорено неудержимым побуждением, точная причина которого осталась неясной. Расы, проникшие всего дальше на запад, и суть те, которые двинулись первыми, они же и оставили наиболее глубокие следы на своем пути» [16].

В 1859 году Макс Мюллер в своей History of Ancient Sanskrit Literature принял с различными поэтическими украшениями теорию Гримма «о непреодолимом побуждении». «Главный поток арийских наций, говорит он, направлялся всегда к северо-западу. Ни один историк не может сказать, какое побуждение толкало этих отважных номадов сквозь Азию к островам и берегам Европы… Но, каково бы оно ни было, побуждение было столь же непреодолимо, как и очарование, которое в наши времена влечет кельтические племена через Атлантический океан к прериям и золотым рудникам Нового Света. Нужна очень твердая воля или большая сила инерции, чтобы противостоять этим великим национальным или скорее этническим движениям. Мало таких людей, которые пожелали бы остаться назади, когда все трогаются в путь. Но только люди с сильной индивидуальностью и большой независимостью способны отпустить своих товарищей, а потом в свою очередь отправиться в путь, который, куда бы он их ни привел, никогда не возвратит их к тем, кто говорит одним с ними языком и поклоняется тем же богам. Так поступила южная ветвь арийской семьи, браминские арийцы Индии и приверженцы религии Зороастра в Иране».

Профессор Уитни (Whitney) заметил несколько лукаво по поводу приведенного выше места, что немножко меньше поэзии и немножко побольше научной точности было бы предпочтительнее, и что этот параграф, по-видимому, навеян знаменитой картиной Каульбаха, «представляющей рассеяние человеческого рода у подножия Вавилонской башни, где видны все отдельные национальности, уже носящие во всех своих чертах отпечаток своего характера и своих будущих судеб, и уже направляющие свой путь в ту часть земли, которую им предназначено было занять» [17].

Пиктэ в своих Origines Indo-Europeennes, первый том которых появился в 1859 году, выработал теорию последовательных арийских выселений из Центральной Азии. Он предполагал, что эллины и италийцы шли по нижнему берегу Каспийского моря через Малую Азию до Греции и Италии, кельты через южный берег Каспийского моря и Кавказ до севера Черного моря, а оттуда через долину Дуная до западных берегов Европы; наконец, славяне и тевтоны направились, по его мнению, к северу от Каспийского моря, через степи России.

Аргументы Пиктэ, выведенные главным образом из филологических соображений относительно животных и растений, которые он предполагал известными различным расам, не выдерживают критики.

В том же году мнение Пиктэ было поддержано гораздо более знаменитым именем одного из самых тонких и глубоких ученых нашего века. Видя, как быстро прогрессирует наука, трудно поверить, что еще во время такое недавнее, как 1862 год, Шлейхер мог изложить в самой беспорядочной форме теорию последовательных переселений арийских рас Востока. «Нужно искать колыбель индогерманской расы, пишет он в своем Compendium’е, в центральном плато Азии. Славяно-тевтонские расы первые начали эмигрировать к западу; народы греческий, итальянский и кельтический последовали за ними; из арийцев, оставшихся позади, одни, индусы, направились к юго-востоку; другие, иранцы, к западу».

Если эта теория была всюду принята в Англии, то это, конечно, благодаря доверию, с которым ее вывел вперед профессор Макс Мюллер в уже приведенных выражениях в своих Lectures on the Science of Language, столь заслуженно популярных, вышедших в 1861 году. Признанная и одобренная самыми выдающимися учеными Европы (Потт, Лассен, Гримм, Шлейхер и Макс Мюллер), эта теория быстро проложила себе дорогу во все учебники в качестве конечного заключения лингвистики.

Так, профессор Сейс писал в 1874 году: «Когда арийские языки появились впервые, то это произошло на центральном плато Азии, между источниками Оксуса и Яксарта» [18]. Было бы скучно перечислять все книги, в которых эта теория была принята. Достаточно сказать, что ее одобрили Линк, Юсти, Мистели, Киперт на континенте, и Сейс, Мюр, Рихард Моррис и Папилльон в Англии.

Прежде чем отдать отчет о странном обороте мнения, бывшем недавно, лучше будет исследовать аргументы, приводимые самыми выдающимися учеными Европы в защиту теории, ныне повсюду отвергнутой.

В 1880 году, когда два смелых скептика Бенфей и Гейгер попытались резюмировать возражения против принятой теории, то профессор Сейс сгруппировал с силой, какой не было ни у одного из предыдущих писателей, доводы, по которым он «предпочитал держаться принятого мнения, которое помещает первоначальную общину арийцев в Бактриане, на западном склоне Белуртага и Мустага и около истоков Оксуса и Яксарта» [19].

Он объявляет, что «само сравнительное языкознание доставляет нам доказательство азиатского происхождения арийского языка». Таким «доказательством» является утверждение, «что изо всех арийских диалектов санскрит и зенд могут быть рассматриваемы, как наименее изменившиеся; тогда как, с другой стороны, кельтический, самый западный из всех, переменился всех более». Откуда кажется, что страна, в которой говорят в настоящее время по-санскритски и зендски, должна быть ближе всего к центру первичного рассеяния. Такое заключение, говорит он, подтверждается утверждением Авесты, что первое сотворение человечества Агурамаздой (Ормузд) имело место в Бактриане. Профессор Сейс допускает, что «эта легенда представляет очень древнее предание и относится лишь к персам религии Зороастра»; но он думает, что она согласуется с заключениями сравнительного языкознания, указывающего нам на колыбель арийцев как на страну холодную, «так как два единственные дерева, которых имена сходны в арийском восточном и арийском западном языках, суть береза и сосна, что доказывает, что зима с ее морозами была привычна в этой стране».

Он локализирует эту страну в соседстве с Аральским морем, к которому может относиться столь распространенная арийская легенда о приключениях Улисса.

Очень счастливо, что авторитет столь компетентный дал нам резюме аргументов, которые, после шестидесяти лет рассуждений, считались всего девять лет назад достаточными для установления азиатского происхождения арийских языков.

По мнению профессора Сейса, первое и самое убедительное доказательство состоит в том, что так как санскрит и зенд представляют самые архаические из арийских языков, то колыбель индоиранцев должна быть также и колыбелью арийцев.

В настоящее время признано, что архаический характер санскрита и зенда объясняется главным образом тем, что мы знаем эти языки из документов более древних, чем те, по которым мы изучаем языки, с которыми мы их сравниваем.

Но если мы ограничимся только современными языками и сравним, например, современный литовский язык с одним из местных диалектов Индии, развившихся из санскрита, то мы найдем, что из этих двух языков литовский представляет характер несравненно более архаический.

Можно даже предположить, что если бы мы обладали литовской литературой, современной наиболее древней литературе Индии, то было бы много доводов в пользу помещения колыбели арийских языков в Литве. Столь же несправедливо сравнивать древний зенд с современным немецким языком.

Но если сравнить современный персидский язык и национальный диалект Исландии, то мы найдем, что этот последний сохранил наиболее архаические формы; отсюда следует, что если допустить аргумент, выведенный из архаизма этих различных языков, и применить этот аргумент лишь к современным языкам, то будет основательнее поместить колыбель арийцев в Исландии, чем в Бактриане.

Но, скажут нам, мы знаем, что Исландия была колонизована в течение исторического периода. Это правда; но мы знаем также, что индоиранцы были кочевыми пастухами в то время, когда арийцы Европы не были уже номадами; поэтому они могли легко перенестись со своими стадами в Бактриану; притом архаический характер индоиранского языка объясняется аналогичным случаем татарских племен, показывающим консервативное влияние пастушеской жизни на язык. В противоположность преданиям Авесты, слишком недавним для того, чтобы иметь цену, можно привести некоторые из преданий арийских народов Европы, восходящих к той же эпохе, и которые показывают, что эти народы сами были первоначальными обитателями. Греческая легенда о Девкалионе имеет столько же или так же мало значения, как и предания Авесты.

Филологические выводы относительно широты и климата могут быть одинаково применены к Европе, как и к Азии, и если береза и сосна были известны первобытным арийцам, то можно утверждать также, что они знали и бук, который, в отличие от двух других, специален для Европы; наоборот, осел и верблюд, принадлежащие специально к фауне Центральной Азии, были, без сомнения, неизвестны первым арийцам.

Что касается обращения Аральского моря в театр приключений Улисса, то это аргумент очень слабый, так как известно, что слова, означающие море и соль, не одни и те же у арийцев Азии и Европы; притом, для предания, Балтийское море может совершенно заменить Аральское.

Поучительно видеть, насколько маловажны аргументы, которых оказалось достаточно, чтобы убедить самых великих ученых Германии и Англии, Потта, Лассена, Гримма, Шлейхера, Моммсена и Макса Мюллера в том, что арийцы были родом из Азии, откуда посредством последовательных выселений пришли и стали жить в Европе. Вопреки невероятностям, присущим предмету, вопреки громадным трудностям подобных переселений, это мнение, хотя малообоснованное, было принято повсюду, сначала просто под влиянием общераспространенного впечатления, что Азия необходимо должна была быть колыбелью человеческого рода; потом в силу веры в иранскую легенду, подтвержденную идеей, которую впоследствии признали ложной, что санскрит и зенд имеют характер в особенности архаический.

Нет более любопытного примера научных заблуждений. Нам надо теперь рассказать, каким образом эти заключения, которые господствовали в течение полувека и были первыми плодами новой науки сравнительного языкознания, были всеми отринуты в течение последних десяти лет. В первом ряду причин, приведших к этой перемене, надо поставить доказательства, доставленные новыми науками, геологией, антропологией, краниологией и доисторической археологией относительно древности и первобытной истории человека. Предположение, что происхождение человека сравнительно недавнее, традиционное верование, что Азия была колыбелью человеческой расы и отождествление арийцев с потомством Иафета, были подвергнуты новому исследованию, когда было признано, что человек жил в Западной Европе во времена более древние, чем самые старые предания, вероятно ранее конца последней ледниковой эпохи.

Географический центр истории человека находится в настоящее время не на Востоке, а на Западе; самые древние документы истории человечества исходят не из Азии, а из Западной Европы.

Самые древние подлинные документы, которыми мы обладаем, не суть уже дощечки, покрытые гвоздеобразными письменами, вырытые из вавилонских насыпей, но надписи, гораздо более древние, сохранившиеся в пещерах Дордоньи и сделанные охотниками, современными мамонту, на костях и клыках убитых животных. В сравнении с ними надписи вавилонских дощечек, или египетских саркофагов, или тем более предания, сохранившиеся в Авесте, являются совершенно новыми. Иранские предания могут восходить за три или, быть может, за четыре тысячи лет; надписи вавилонские или египетские самое большее за четыре или за шесть тысяч лет. Новая наука, сравнительное языкознание, породила другую науку – лингвистическую археологию, которая приводит нас к эпохе более древней, чем все писаные документы, к веку, предшествовавшему изобретению письма и открытию металлов, когда плуг заменяла изогнутая ветвь, а лодку дуплистый ствол, который подвигался вперед при помощи шестов.

Другая наука, краниология, учит нас, что люди, которые в настоящее время говорят арийскими языками, принадлежат не к одной, а ко многим расам, и что те же расы, которые живут в настоящее время в Европе, жили в ней постоянно с начала неолитического периода, когда северный олень и дикая лошадь бродили по Европе.

Доисторическая археология и геология еще расширили область истории человеческой расы и показали, что в Западной Европе человек был современником мамонта, покрытого шерстью носорога и других исчезнувших толстокожих. Они извлекли из песков Аббевилля доказательство ручной работы этого первобытного человека, относящегося к той эпохе, когда Сомма текла на триста футов выше своего теперешнего уровня и когда Англия еще была соединена с континентом. Человек должен был обитать во Франции и на Британских островах в конце четверичного периода и должен был следовать за отступлением льдов к северу, во время последнего ледникового периода, конец которого доктор Кролль и профессор Гейки относят лет тысяч за восемьдесят, на основании астрономических вычислений.

Когда было признано, что Европа была постоянно обитаема, начиная с веков столь отдаленных, то тотчас же спросили себя, существует ли достоверное доказательство тех великих выселений из Центральной Азии, о которых говорили с такою уверенностью.

Есть ли какое-нибудь основание предполагать, что современные обитатели Европы не представляют большей частью потомков неолитических рас, оружие и грубая утварь которых наполняют наши музеи? Если нет, то что сталось с этими первобытными народами?

Когда антропологам удалось доказать, что черепа теперешних обитателей Центральной Франции представляют тот же самый особенный тип, как и черепа первобытных людей, которые обитали в пещерах и воздвигали дольмены в той же области, в начале неолитического периода; когда они доказали, что черепа испанских басков принадлежат к другому неолитическому типу; что неолитические черепа Швеции принадлежат к третьему типу, общему скандинавам и северным тевтонам; когда, наконец, аналогичные открытия были сделаны в Дании, Англии и Восточной Европе, то из этого вывели неизбежное заключение, что обитатели Испании, Франции, Дании, Германии и Британских островов суть по большей части потомки тех грубых дикарей, которые занимали эти же области во времена неолитические и даже палеолитические. Антропологи были главными проповедниками нового учения; но надо признать, что первый протест против старой теории филологов был поднят раньше, чем антропология сделалась наукой, человеком, который сам был филологом. Именно покойному доктору Латаму принадлежит та честь, что он первый поставил вопрос о верности господствовавшего тогда мнения. Уже в 1851 году в своем издании Germania Тацита он осмелился утверждать, что ни одного веского аргумента не представлено в защиту азиатского происхождения арийцев. Он утверждал, с другой стороны, что европейское происхождение гораздо более вероятно. Его аргумент был двойной. Прежде всего он утверждал, что литовский язык весьма аналогичен с санскритом и что он не менее архаичен. Представляются две гипотезы: или санскрит должен был перейти из Европы в Индию, или же языки кельтический, германский, литовский, славянский, греческий и латинский должны были перейти из Азии в Европу.

Латам говорит, что он не находит никакого аргумента в пользу последней гипотезы, помимо «молчаливо допущенного предположения», что человеческий род и большая часть нашей цивилизации получили начало на Востоке. Но, если отбросить это предположение, то какое заключение, спрашивает он, будет наиболее вероятным?

Мы находим большую массу арийцев в Европе и лишь маленькую, изолированную группу в Азии. Что a? priori более вероятно, спрашивает Латам, и его вопрос никогда не встречал возражений, – то ли, что меньшая группа отделилась от большей, или наоборот? Вид происходит из рода, а не род из вида. Было бы столь же логично производить европейских арийцев от арийцев Азии, как утверждать, что германцы пришли из Англии, тогда как англичане пришли из Германии, или производить английских пресмыкающихся от ирландских. Мы находим, говорит Латам, две группы арийцев: одну, почти однородную и с малым географическим распространением, другую рассеянную на обширном пространстве и представляющую большие расовые разновидности. Более разумно предполагать, что маленькая группа отделилась от более значительной, чем предполагать обратное. Если в Австралии встречается единственная семья по фамилии Кемпбелл, а в Шотландии целый клан этого имени, то гораздо вероятнее предположить, что австралийская семья эмигрировала из Шотландии в Австралию, чем предполагать, что целый клан переселился из Австралии в Шотландию, оставив позади себя одну отдельную семью.

Теория Латама с тем распространением ее, к которому привели новые изыскания, может быть точно представлена нижеследующей диаграммой.

С лингвистической точки зрения славяне находятся в тесной связи с литовцами, а литовцы с тевтонами, как это показали Бопп, Цейс, Шлейхер, Фикк и Шмидт. Этих тевтонов сблизили с кельтами Эбель, Лоттнер и Рис; с другой стороны, на черты сродства между кельтами и латинами указали Ньютон, Шлейхер и Лоттнер. Моммсен, Курциус, Фёрстеманн, Фикк, Шлейхер и Шмидт показали на связь между латинским и греческим, а сближение между греческим и индоиранским установлено было Грассманном, Бенфеем, Зонне и Керном. Шмидт, Асколи, Лескиен и Миклошич показали отношения между индоиранским и славянским языками. Наконец, Шмидт доказал отсутствие перекрестных связей, как, например, между греческим и славянским, между индоиранским и латинским или тевтонским.

Отсюда следует, что арийские народы Европы образуют круговую цепь из шести звеньев, тесно связанных; но есть пустое место, одного кольца не хватает в цепи; это недостающее звено находится очень далеко в Азии, где мы видим индоиранцев, которые, без сомнения, тесно связаны между собой, но особенно связаны с арийцами Европы своим сродством, с одной стороны, со славянами, а с другой – с греками. Ясно, что они составляют недостающее звено цепи, которая была бы совершенно непрерывна, если бы они пришли в какую-нибудь прошедшую эпоху занять вакантное место.

Возможны только две гипотезы: или все арийские языки произошли на свет в Европе около центра Е, и один из членов группы, индоиранский, отделился от остальных, чтобы занять свое теперешнее положение в Азии; или же они были сгруппированы первоначально около центра А и все эмигрировали к Е, сохраняя в этих новых странах те же самые относительные положения, которые они на основании их взаимных отношений должны были занимать раньше. Которая из этих гипотез более правдоподобна? Гипотезами о выселении одного народа, о котором мы знаем, что он был кочевым до эпохи малоотдаленной, или гипотеза о шести отдельных выселениях шести отдельных народов, о которых нет никакого достоверного доказательства, что они когда-нибудь эмигрировали, и предания которых, наоборот, утверждают, что они произошли в месте своего жительства.