Довелось мне посетить «Ваза-Музей» в Стокгольме, построенный вокруг корабля «Ваза», затонувшего в 1628 году. В 1961 году «Ваза» был поднят со дна, отреставрирован и помещен в музей. Удивительную сохранность «Вазы» объясняют отсутствием в Балтике морского червя, пожирателя дерева. Огромный деревянный корабль потемнел от времени, но сохранил все части, включая 500 скульптур. Военный корабль cо скульптурами на темы античной мифологии, Ветхого Завета и римской истории. Большинство скульптур находится на корме, по роскоши сравнимой с порталом католического собора.

При всем том, матросы «Вазы» не имели гамаков и спали вповалку на полу. На борту было холодно и сыро, слишком много людей. Еда состояла из соленой рыбы и мяса. Без овощей. Смертность на кораблях XVII века была ужасающей.

Корабль «Ваза» являет пример парадоксов прекрасного в культурах, которыми мы восхищаемся. Эстетика общественных сооружений или жизни немногих избранных сочеталась с убожеством остальных. Меня это не удивляет: истинного величия красота обычно достигает в обществах с плохими условиями жизни народа.

Возьмем Афины V века до н. э., когда был построен храм богини Афины Парфенон – высшее достижение античного искусства. В полисе Афины жило тогда 200 000 свободных и 100 000 рабов.[35] Рабы жили плохо. Дело не в жестокости афинян, они даже платили домашним рабам. Но домашних рабов было меньшинство, а остальные работали в каменоломнях или строили дороги. Свободные были в массе небогаты и многие не имели рабов. Жили афиняне в глинобитных домах с земляными полами, где было темно днем и холодно зимой.[36]

Гражданами считались совершеннолетние мужчины, уроженцы Афин. Они проводили свободное время вне дома, обсуждали и принимали законы, тренировали тело в залах и на аренах, оттачивали ум в академии. Вечерами собирались на симпозиумы – беседы с вином и танцами гетер. Граждан было около 50 000 человек или 17 % населения полиса.[37] Не все из них могли себе позволить участвовать в общественной жизни. Получается, что не более 15 % афинян жили полноценной жизнью. Даже у этих людей условия быта были скромные.

Римское искусство вторично по сравнению с греческим. Зато Рим обеспечил рациональную стандартизацию жизни. По комфорту быта людей среднего достатка, уровню гигиены, общей грамотности, быстроте и надежности работы почты, личной безопасности, возможностям путешествий Римская империя не имела равных в античном мире и очень долго не была превзойдена в христианской Европе. Историки считают, что по организации жизни европейцы догнали римлян только к концу XIX века.[38]

Следующий после Эллады великий прорыв в искусстве Европы произошел во второй половине Средних Веков, в период создания готической архитектуры. Рождение готики связывают с именем аббата Сюже из Сен-Дени (1088–1151). Он был человек огромной энергии, глубоко преданный Святому Денису, которому был посвящен с детства, и полный идей о роли света в церковной архитектуре и христианстве. Реализуя свою философию света, Сюже провел переделку церкви Сен-Дени (1136–1140 гг., переделки продолжались еще 150 лет). Были убраны лишние колонны, значительно расширены окна, в витражи вставлены разноцветные стекла. Так родилась готика. Вершины своей готическая архитектура достигла в Шартрском соборе, который за 26 лет (1194–1220) построили жители городка Шартр, с населением менее 10 000 человек. Роден называл Шартрский собор «Акрополем Франции».[39]

Жители городов, где строились готические соборы и церкви, жили в ужасных условиях. Узкие, извилистые улочки были темны от нависших над головами выступов верхних этажей домов. Ночью улицы вообще не освещались. Города утопали в грязи, включавшей отходы жизнедеятельности горожан. Переносить это было непросто. Так Филипп V, король Франции, подойдя к окну, потерял сознание от зловония на улицах Парижа. Немногие общественные уборные имели сток в реку. Речная вода, использовавшаяся для питья, от этого чище не становилась. Смертность от эпидемий была огромной.[40]

За великой готикой практически без перерыва следует Ренессанс. Вершины своей он достиг в конце XV – начале XVI века в творениях Леонардо да Винчи, Микеланджело и Рафаэля. Ренессанс был связан с расцветом городов северной Италии. Итальянские города до сих вызывают восхищение красотой и изяществом кварталов тех времен. Но прекрасные города были на редкость опасны для их обитателей. Общество резко делилось на богатых и бедных. Классовые противоречия и борьба за власть патрицианских родов постоянно приводили к кровавым столкновениям и переворотам.[41] С конца XV века Италия стала полем сражений королей Франции и императоров Священной Римской империи. Страна была опустошена. Рим разрушен.

Последний подъем в изобразительном искусстве Европы начался во второй половине XIX века. Импрессионисты, постимпрессионисты, творцы стиля «модерн» создали облик Европы конца XIX – начала XX века, ностальгически известный под названием Belle Epoque – «прекрасная эпоха». Настоящий XX век пришел с запозданием, во время первой мировой войны. В живопись и скульптуру он принес лишь новизну форм изображения распада целостного мира, вплоть до его полного уничтожения. Исключение составляет прорыв в архитектуре: от функционализма Гропиуса к модернизму Корбюзье и Нимейера, сумевших выразить сущность небоскребов. Но эта архитектура античеловечна. Горение европейского творческого гения сошло на нет в ХХ веке.

В начале ХХ века население европейских городов резко делилось на богатых и бедных. Бедняки жили скученно. Во Франции 1906 года четверть всех горожан жили втроем-вчетвером в комнате, и более трети – по два человека в комнате. Несколько детей или даже взрослых спали в одной кровати. Жилища бедных часто не имели кухни, водопровода, ванной комнаты, уборной. Рабочие Европы работали по 10–12 часов в день и имели отпуск менее двух недель.[42]

На примерах из прошлого я хотел показать, что красота творений искусства не соответствует качеству жизни людей, их создававших. Действует скорее обратная связь. Творцы пирамид обычно живут в хижинах. Хижинах бедняков, а не дикарей. Те же ирокезы или чероки жили лучше и веселее, чем создатели мексиканских пирамид;[43] они были свободнее, могли выбиться в вожди, имели много досуга на спорт и празднества, питались несравненно лучше, чем майя и ацтеки, совершали походы для поддержания храбрости и воспитания молодежи.[44]

У истоков западной и русской культур стоят Эллада и Рим (Рим – это не только Западная, но и Восточная половина империи). Римляне эпохи расцвета империи жили неплохо, но не были творцами оригинального искусства. То же можно сказать о жителях Европы второй половины ХХ века. Американцы материально превзошли европейцев в конце XIX века. Ничего оригинального в искусстве они так и не создали. Исключение составляют спиричуэлс и джаз, но это – творчество негров, парий Америки.

Можно обратиться к более близким примерам. За годы Советской власти самые красивые дома, в частности небоскребы, повторившие силуэты церквей в панораме Москвы, были построены при Сталине, когда основная часть горожан жила в перенаселенных коммунальных квартирах и подвалах. Позже, в антиэстетичные времена Хрущева миллионы горожан переехали из подвалов и коммуналок в пятиэтажные неказистые «хрущевки», получив, наконец, собственную квартиру с мини-кухней и совмещенным санузлом.

С середины ХХ века население Европы и Северной Америки резко улучшило бытовые условия.[45] Большинство семей живут сейчас в отдельных квартирах, либо в собственных домах, имеют автомобиль, а нередко два. Но кто всерьез осмелится утверждать, что в наше время создаются великие произведения искусства? То, что подается как крупное достижение или даже творческий прорыв, забывается через несколько лет. Что говорить о таком испытании временем, как тысячелетия, отделяющие нас от Парфенона, или даже 500 лет, прошедших со времен написания «Моны Лизы»? Весь склад нашей жизни не благоприятствует музам.

В 1993 году эмигрировавшие в США из СССР художники Комар и Меламид провели опрос населения, какой должна быть картина, чтобы ее стоило купить и повесить дома.[46] Спрашивали о предпочтении тематики, стиля живописи, объектов изображения, цветовой гаммы. Одновременно американцев спрашивали, что они меньше всего хотели бы видеть на картине. Опрос показал, что подавляющее большинство предпочитает спокойные природные ландшафты с людьми и животными, написанные в реалистической манере. Из людей американцам больше нравятся женщины и дети, а также исторические деятели. Животные нравятся все – домашние и дикие, а из цветов спектра предпочтение отдается голубому и зеленому.

На основании результатов опроса Комар и Меламид нарисовали картину, которую назвали «Наиболее желанное Америке» – "America's Most Wanted". На картине изображен летний пейзаж с поляной и редкими деревьями на переднем плане, озером посредине, холмами на горизонте и небом с бегущими облаками. По поляне прогуливаются мальчик и девочки, на расстоянии от них стоит Джордж Вашингтон. В воде стоят олени – самец и самка, а вдали видна морда плывущего бегемота. Художники нарисовали также картину «Наименее желанное Америке» – "America's Least Wanted". На этой картине изображены геометрические формы оранжевого и желтого цвета.

Комар и Меламид провели опросы еще в десяти странах, включая Россию. Везде, кроме голландцев, предпочитавших абстрактную живопись, ответы совпали с оценками американцев. Все выбрали сходный голубоватый пейзаж. Различия касались второстепенных деталей. Жители Кении хотели видеть не только морду, но целого бегемота и гору Калимонджаро на горизонте. Китайцы вместо озера и бегемота желали иметь покрытое водой рисовое поле и буйвола. Художники нарисовали все это и стали устраивать выставки. Потом они издали роскошный альбом с иллюстрациями.

Деятельность Комара и Меламида вызвала раздражением у американских художников. Раздражала сама идея обратиться за оценкой произведений искусства к населению. Неглубоко спрятанная, проглядывала обида, что чужаки оказались изобретательней местных и заработали кучу денег. Стали ворошить прошлое. Припомнили, что еще в Советском Союзе, Комар и Меламид придумали одноглазого художника XIX века Николая Бучумова, пейзажами которого торговали. Были и другие мистификации. В Америке художники вступили в творческое содружество со слоном Рене из зоопарка. Прозвучал вопрос, нет ли в проведенном опросе тайного глумления русских художников над американскими ценностями и народом?

Комар и Меламид отражали атаки. Они утверждали, что в таком демократическом обществе, как Америка, мнение простых людей много значит. Что никто до них не спросил американцев, что они думает о живописи. У художников хватило ума не поддаться позывам тщеславия и по возможности свести к минимуму рассуждения о теории изящных искусств. Вместо этого они внесли в интервью много юмора, что тоже входит в набор приемов американского успеха. Ничего не скажешь, – молодцы ребята.

Результаты опросов породили немало размышлений у теоретиков искусства. Я не берусь их пересказать. К стыду своему, я ни разу не смог продвинуться дальше нескольких страниц. Авторы подавляли эрудицией, глубиной анализа, цитатами, и я терял путеводную нить. Но статью Эллин Диссанайаки я прочитал и перечитал.[47] Автор заметила сходство между пейзажами Комара и Меламида и результатами опросов, проведенных психологами, изучающими «дарвиновскую» или «эволюционную эстетику». Эти ученые считают, что эстетические чувства сформировались в результате отбора психических качеств, способствовавших выживанию первобытного человека. В число подобных качеств входит предпочтение среды обитания.

Судя по результатам опросов, люди предпочитают поросшие травой пространства, с разбросанными деревьями, озерком и пасущимися животными. Именно такой ландшафт имеют саванны Восточной Африки, где, согласно мнению антропологов, около 150 тыс. лет тому назад сформировался человек современного типа. Саванна приспособлена для жизни примитивного человека лучше, чем густой лес или степь. В саванне – вода и много дичи, можно издали увидеть хищников и спастись от них на деревьях. Открытая линия горизонта как бы приглашает племя для дальнейших путешествий.

Нетрудно видеть, что ландшафт саванны схож с пейзажами Комара и Меламида. Сходство включает время года – лето на картинах и круглогодичное лето саванн и обычную для саванн умеренную облачность, которая приятна людям. Художники, по существу, постучали в ту же дверь, что ученые, и получили сходный ответ. Значит ли это, что мы стоим у истоков чувства прекрасного и изящных искусств? Многие биологи отвечают на вопрос положительно.[48] Вспоминают Дарвина, высказавшего мысль о значении для выживания видов способности самок оценивать красоту и способы ухаживания самцов. Особенно интересны птицы, с брачными танцами, пением, строительством гнезд и даже павильонов любви. Наиболее замечательны птицы-шалашники, живущие в лесах Новой Гвинеи.

Самцы шалашники, внешне не примечательные птицы, размером со скворца, уникальны тем, что строят шалаши или беседки единственно с целью завлечь туда самок для занятий любовью. Шалаши эти – аккуратно сплетенные из веточек круглые хижины высотой полтора метра, диаметром два с половиной метра и входом, достаточным, чтобы туда пролез ребенок. Перед шалашом расположена небольшая лужайка, на которой разложены по порядку сотни различных предметов: цветы, фрукты, листья, грибы, крылья бабочек. Другие предметы разложены внутри хатки.

Дальнейшее напоминает современную жизнь. Самки, нередко компаниями, перелетают от хижины к хижине, осматривают их и оценивают качество. Затем самка выбирает приглянувшуюся хатку, залетает и спаривается с самцом. Дело сделано, самка улетает, а самец ждет следующей залетной птички. Любопытно, что среди шалашников существуют местные моды: в одном месте строят круглые хижины, в другом – башенки, одни шалашники предпочитают зеленые украшения, другие – красные или голубые. Некоторые раскрашивают хижину жеваными листьями. Эти местные различия передаются подражанием, молодые птицы учатся у старых. Самки тоже обучаются ценить местные вкусы и там, где строят башенки, не котируются круглые хижины.

Спрашивается, какой во всем этом эволюционный смысл, если беседки даже не используют для выращивания птенцов? Джаред Даймонд, автор книги «Подъем и падение третьего шимпанзе»,[49] из которой я взял описание птиц, считает, что хижиной самец показывает самкам свои генетические качества, то есть силу (ведь перетасканные прутья и украшения в сотни раз превосходят вес птицы), сноровку (необходимую, чтобы переплести веточки), хорошие мозги, нужные для расчета постройки, отличное зрение и память для успешного поиска украшений и, наконец, черты сильной личности (большую часть времени самцы воруют друг у друга украшения и разрушают чужие хижины).

В чем же разница между способностью человека наслаждаться красивым и создавать предметы искусства и способностью животных чувствовать красоту и даже строить эстетически значимые беседки? Кант считал, что только человек способен бескорыстно наслаждаться прекрасным.[50] Оскар Уайльд развил мысль Канта: «Все искусство вполне бесполезно».[51] Трудно сказать, способны ли высшие животные и птицы наслаждаться чем-то, не имеющим для них прямого интереса. Но и для человека небескорыстно любование красотой. Поэтому Кант исключил из понятий прекрасного красоту людей и сосредоточился на природе. Сейчас мы склоняемся к мнению, что и в любовании природой есть древние небескорыстные корни – заинтересованность предков в среде обитания.

Принято считать, что искусство уникально тем, что оно передается путем обучения, а не через гены, и творится для удовольствия. Пример с модами шалашников показывает, что по крайней мере один вид животных способен обучаться приемам создания красоты. Трудно согласиться и с бесполезностью искусства. Украшения часто создавались в дар невесте или ее отцу; они могли добавить значимости владельцу и повысить его престиж. Очень рано в примитивных обществах начался обмен предметов искусства на другие изделия или пищу. Особенно важна роль искусства в магических обрядах.[52] С их помощью обеспечивали удачу в охоте, вызывали дождь, избавляли от колдовства и наводили порчу. Ничего не изменилось и в наши дни, если не считать полную коммерциализацию искусства и повсеместное использование произведений, созданных другими людьми.

Способность человека творить для собственного удовольствия сомнению не подлежит. Насчет животных вопрос остается открытым – им в душу не влезешь. Но вспомним слона Рене, работавшего с Комаром и Меламидом. Ведь никто насильно слона рисовать не заставит. Рене не уникален. Слоны в неволе рисуют часто. Дикие слоны тоже делают хоботом рисующие движения в пыли и песке. Известны рисующие в зоопарках обезьяны. Шимпанзе Конго рисовал более тридцати рисунков в день. Рисунков он другим шимпанзе не показывал и впадал в гнев, когда у него отбирали карандаш. Значит, обезьяны, как и слоны, могут рисовать для удовольствия.[53] Другое дело, что на воле шимпанзе не рисуют, жизнь их там и без того насыщена.

Все сказанное подтверждает, что истоки наших человеческих свойств надо искать в мире животных. Ведь только 1,6 % нашего ДНК отличается от ДНК шимпанзе [7, 8].[54], [55] Но упрощение считать, что искусство состоит из передачи окружающих приятностей: будь то красивая женщина или пейзаж с озерком. Сомнительно, что искусство возникло с целью вызвать ощущение приятности. Скорее, оно возникло как реакция на запросы, которые нельзя или сложно удовлетворить натуральными средствами. Общество нуждалось в проведении религиозных и бытовых обрядов, в празднествах. Человек хотел украсить себя и близких. Наиболее важными здесь представляются церемонии. Ритуальная роль искусства, например, в магии, – чисто человеческая специфика. В ритуалах искусство передает различные ощущения и настроения, в том числе, угрожающего и отталкивающего характера. Часто использовалась взятая из природы или придуманная символика.

Важной особенностью искусства является стремление его творцов изменить реальный мир – что-то добавить, преувеличить или убрать. В этом – разница между искусством и простой передачей изображения. Эту особенность трудно «зацепить» в опросах, подобных проведенному Комаром и Меламидом. Чувства людей вовсе не сводятся к ощущению удовольствия и приятности: настоящее искусство способно пробуждать более разнообразные и сильные эмоции, в том числе, слезы и восторг. Здесь выступают человеческие свойства нашей натуры.

Несмотря на бесспорное преобладание духовной стороны в искусстве, эстетика человека, стоит на фундаменте глубинных биологических предпочтений. Попытки оторваться от уютного для людей биологического фундамента могут иметь лишь кратковременный успех в узком кругу эстетов. Но моды проходят. Распад формы всегда будет проигрышен в долговременном плане. В этом – причина поражения модернизма ХХ века.