Глава четвертая

Лили переселилась в номер на втором этаже южного крыла усадьбы. Высокие окна и низкий балкон ее гостиной выходили на запад — к лесу на берегу реки, к засеянным полям по другую сторону долины. Голубизну неба в то утро не омрачало ни одно облачко, лишь пара канюков кружила в восходящих потоках воздуха. Гостиная радовала глаз: драпированная ярким ситцем мебель, песочного цвета ковер, на стенах две хорошие репродукции с картин Штаббса из серии о лошадях.

Лили позавтракала у себя, теперь сидела напротив Гримстера, и ее светлые волосы ярко выделялись на фоне леса за окном. На ней были зеленые брюки и легкая водолазка. Сначала она немного нервничала, откровенно удивилась магнитофону, который принес Гримстер, но, когда прослушала запись собственного голоса, пришла в восторг, заставила Джона прокрутить ее снова, спрашивала: «Это честно я? А не похоже… Как-то не так». Вскоре Гримстер сумел рассеять тревогу Лили, она почувствовала собственную незаменимость, и это ей понравилось. «Им нужна моя помощь. Без меня им не обойтись», — думала Лили. Такие мысли, как заметил Гримстер, льстили ее самолюбию.

— Ну, хорошо, — сказал он наконец. — Начнем, и пусть для вас это будет игра. Игра в детектив. Представьте, перед вами — мозаика, и неизвестно, какую картинку надо выложить.

— На мозаику у меня никогда терпения не хватало, — призналась Лили.

— А сейчас должно хватить, потому что, когда мы закончим ее, у вас окажется гораздо больше денег. Главное вот в чем: Диллинг собирался что-то продать государству. Вам не нужно знать, что…

— Я и не знаю. Он не посвящал меня в свои дела. Говорил, я не пойму, даже если попытаться объяснить.

— Верю. Я бы тоже, наверно, ничего не разобрал в его работах. Диллинг до заключения сделки спрятал чертежи, эскизы или формулы в каком-то надежном месте. К несчастью, он неожиданно умер, и никому не известно, где находятся бумаги.

— Уж мне-то точно неизвестно.

— Я знаю. Но мы вдвоем, возможно, доберемся до них.

— Как, Джонни?

— Потом расскажу. Сперва нужно узнать от вас, что Гарри был за человек и как вы жили вместе.

— Любопытно, да? — засмеялась Лили. Неожиданная реакция. Гримстер понял, что, назвав Диллинга по имени, он как бы приблизил ее к себе, у них словно появился давний общий друг.

— Точно, любопытствую. Но с благими намерениями. Поэтому начинаю задавать вопросы. Не удивляйтесь, если они покажутся вам бессвязными или бессмысленными. В конце концов вы все поймете.

Лили поерзала на стуле, протянула руку к сигаретам, замешкалась с зажигалкой. Наконец, после первой затяжки, спросила:

— А если ничего не получится, Джонни, мне все равно заплатят, не так ли? Вы же сами говорили.

— Заплатят.

— Сколько?

— Из вас вышел бы приличный бизнесмен. Думаю, не меньше тысячи.

— Класс! Хорошо, стреляйте, — Лили перевела взгляд с Гримстера на магнитофон, стоявший на низком столике. «Легко сказать, стреляйте, — подумал Гримстер. — А куда? Нужно глубоко заинтересовать Лили этой игрой в допросы, доказать ей, что она, игра, важна для нее не меньше, чем для него самого. Придется заходить с разных сторон, иногда застигать ее врасплох. Ведь возможны лишь два варианта. Первый: сейчас она не лукавит и в конце концов выложит все, но не сможет рассказать ничего существенного, потому что ничего существенного и не знает. Второй: она знает очень много, но по неизвестным еще причинам молчит». Гримстер собирался отталкиваться именно от этой версии.

— Гарри много курил? — спросил он.

— Не очень. Две-три сигареты в день. Но любил иногда затянуться моей. Я, бывало, говорила: «Если хочешь курить, кури по-человечески».

— Чем он любил заниматься в свободное время? Хобби, знаете ли, и прочее.

— Ничем особенным. Пустяками. Много читал. Иногда мы ходили гулять. Он немало знал о природе, о птицах, о цветах, обо всем таком.

— Какие книги он читал?

— Я толком не знаю. Всякие. Но больше — с сексом, в мягких обложках.

— Вам он нравился? — Впервые вопрос касался лично девушки, и Гримстер заметил, как в ней зашевелилось пока еще слабое сопротивление.

— Конечно, нравился! Что за глупый вопрос? Иначе меня бы с ним просто не было.

— Не волнуйтесь. Временами я буду задавать глупые вопросы. Вы любили его?

Лили обдумала вопрос уже без негодования — ее затмило ощущение собственной значимости.

— Да, наверное, любила. В любви с налета не разберешься, правда? Конечно, я не была от него без ума, но все же любила.

— А он вас?

— Без сомнения. Он по мне с ума сходил, по-другому не скажешь. Он дал бы мне все, что я пожелаю. Все бы для меня сделал. Ах, как это было здорово! С ним я чувствовала, что чего-то стою. Для него, во всяком случае.

— А вы бы для него пошли на все?

Лили улыбнулась:

— Конечно! Разве что с горы бы не спрыгнула.

— Разница в возрасте вас не смущала?

— Никогда. Он был для меня просто Гарри.

— До него вы кого-нибудь любили?

— Да. Кое-что у меня с двумя-тремя парнями было, но совсем не то, что с Гарри.

— Он был первым, с кем вы переспали?

К удивлению Гримстера, Лили отнеслась к этому вопросу без негодования.

— Практически, да.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, знаете, уединиться с парнем на заднем сиденье машины или в парке. Но я всегда вовремя останавливалась. Кстати, вы, наверно, одногодки с Гарри?

— Я на несколько месяцев старше.

— Вы женаты или, может быть, помолвлены?

— Нет.

— А любимая девушка есть?

Гримстер передвинул пепельницу поближе к Лили и сказал:

— Здесь вопросы задаю я.

— Может быть, — усмехнулась Лили. — Но если вы не станете отвечать мне, то ничего не добьетесь. — В ее речи послышалось чуть заметное кокетство.

— Нет у меня любимой девушки, — произнес Гримстер. — А теперь расскажите, где и когда вы познакомились с Гарри.

Гримстер сразу понял, что Лили охотно ухватится за эту ниточку, ведь вопрос касается важного эпизода ее жизни, перехода ее существования в новое качество, расцвета личности, вызванного теплом, любовью, заботой Диллинга. Ему останется только время от времени подстегивать ее нужным вопросом, и Лили, откинувшись на спинку кресла, расскажет все, превратит воспоминания в слова, и простенькая жизнь ее уложится на одной кассете магнитофона «Грюндиг».

Лили родилась в Акфилде, маленьком городке в графстве Суссекс. Ее мать была дочерью фермера, отец — стюардом в пароходной компании «Юнион Кастл». Младший брат Эрик погиб при взрыве на лондонской ярмарке, куда он однажды приехал на выходные со всей семьей. Смерть сына потрясла отца и мать, их совместная жизнь расстроилась, отец стал надолго уходить в рейсы. Тогда Лили было семнадцать, она уже закончила школу и работала в универмаге в Акфилде.

Кое-что о Лили Гримстер уяснял, когда она отвлекалась от основной темы. Например, в школе ей лучше всего давалась математика, поэтому работу продавщицы она освоила быстро. Когда Лили исполнилось восемнадцать, родители решили эмигрировать в Британскую Колумбию -там жил брат отца, владелец фруктовой плантации. Лили тоже предложили ехать, но она решила остаться в Англии. Жизнь на ферме ее не привлекала. Она сняла квартиру вдвоем с подружкой Адой Лемни, парикмахершей, и зажила самостоятельно. Какое-то время ее жизнь ничто не омрачало. На выходные они с Адой ездили к морю, летом ходили в кино, зимой катались на коньках, знакомились с мужчинами, но, если те становились слишком назойливыми, Лили умела от них избавиться. «Как только они начинают воображать что-нибудь серьезное, я ставлю их на место», — говорила она. Потом Ада завела любовника, стала приводить его домой, иногда оставлять на ночь. Лили чувствовала себя лишней, ее потихоньку выживали из квартиры. Как раз тогда Гарри Диллинг, приехавший в Акфилд отдохнуть вместе с другом (Лили не знала, что это за друг), однажды субботним утром зашел в универмаг за куском мыла, взглянул на Лили и влюбился. Через неделю он приехал снова и поселился в ближайшей гостинице, встречался с Лили, когда в универмаге был обеденный перерыв, поджидал ее по вечерам и провожал домой. Сперва Лили над ним втихомолку посмеивалась — он был гораздо старше ее, а влюбился и поначалу вел себя, как мальчишка. Но вскоре оказалось, что за ребячеством стоит твердое желание заполучить ее саму, а не одно ее тело, — постель пришла гораздо позже, — ее, Лили Стивенс. Диллинг разглядел в ней характер, пришедшийся ему по душе, решил сделать ее, Лили, непременным дополнением к собственной личности. В конце концов такое обхождение начало нравиться Лили, льстило ей, убедило в искренности Диллинга, и девушка отдала Гарри всю себя, полностью ему подчинилась, позволила ему заботиться о ней, лелеять и воспитывать ее, да так, словно это было желанно для нее.

— Что вы сказали родителям? — спросил Гримстер.

В ответ Лили пожала плечами.

— Написала, что стала его секретаршей и по роду работы должна жить в его доме. Но они, конечно, докопались до правды. У них в Акфилде остались друзья, те им все и выболтали. Мама настрочила мне ужасное письмо. Но Гарри помог ответить и, знаете ли, она мало-помалу успокоилась. Я дала ей понять, что мы собираемся пожениться.

— Разве он обещал жениться на вас?

— Совсем наоборот. Сразу сказал, что не женится. Он в формальности не верил. Мы решили так: останемся свободными, но заключим соглашение, которое сможем разорвать, если дела пойдут плохо. Честно говоря, — улыбнулась Лили, — я в это не поверила, но и не расстроилась. У Гарри вечно возникали бредовые идеи, но мне было ясно, что рано или поздно ему захочется оформить наши отношения. Я вот что имею в виду: чем больше я стала бы ему нравиться, тем сильнее он захотел бы сделать все как полагается.

Эти слова удивили Гримстера. Ева вертит Адамом. Гримстер решил спросить о вилле в Беркшире, которую снимал Диллинг. По просьбе Гримстера Лили описала ее, но лишь в общих чертах.

— Вы бывали в его лондонской квартире? — спросил Гримстер.

— Нет. В столицу с ним никогда не ездила. Он оставлял меня на вилле, — ответила Лили без обиды.

— А друзья у него там могли останавливаться?

— Нет.

— Вы уверены?

— Конечно. Во-первых, там только одна спальня. Нет, есть еще комната, но без кровати. Послушайте, Джонни, куда вы клоните? Ведь все это не связано с тем… ну, о чем вы хотите узнать.

— Как знать… Скажите вот что: в последний день, когда вы поехали в Лондон, а оттуда во Флоренцию, как вы договорились встретиться с Диллингом?

— Он говорил, что у него важное дело, на нем можно заработать кучу денег. Он еще неделю назад купил мне билет на самолет и забронировал номер в гостинице. Я должна была остановиться во Флоренции и дожидаться его.

— Раньше вы за границей бывали?

— Дважды. Один раз ездили с Гарри в Париж отдохнуть. А в другой раз были в Берлине.

— В Берлине?

— Да. На обратном пути пару дней провели в Гамбурге. Германия понравилась мне больше Парижа.

— Гарри объяснил, почему решил отослать вас за рубеж?

— Да, более или менее. Он сам не хотел оставаться в Англии после заключения сделки. Мы собирались жить за границей. Он поговаривал о том, чтобы купить где-нибудь дом. К тому же срок аренды виллы истекал, а ему не хотелось ее продлевать… Вот и получилось, что я должна уехать. Да и список не ждал.

— Какой список?

— Список того, что я должна посмотреть во Флоренции. Картины там всякие, галереи и замки. Его мне Гарри написал. Флоренция входила в мою образовательную программу. — Лили прыснула. — Я Гарри чуть-чуть обманывала. По церквам и музеям, конечно, не ходила, там скучно и затхлым пахнет. Но магазины во Флоренции классные. Вот что я купила в лавке под названием «Феррагамо». — Она вытянула ноги, напрягла мышцы и, словно делая упражнение утренней зарядки, оторвала ступни от пола и продемонстрировала Гримстеру тупоносые коричневые туфли с медными пряжками на красных бархатных ромбах.

— Вы однажды обмолвились, что за виллой следил какой-то человек.

— Да.

— Вам об этом сказал Гарри?

— Да. Он как-то показал его мне и заверил, что волноваться не стоит. Те, с кем заключается сделка, прислали его якобы для нашей же безопасности.

— Это вас не насторожило? Ведь такое объяснение могло означать, что жизни Гарри кто-то угрожает.

— Нет. Гарри заверил, что так бывает всегда, когда заключаешь крупную сделку с правительством.

— Он так и сказал «с правительством»?

— По-моему, да. А разве это не правда?

— Правда. Тот человек ходил за вами повсюду?

— Старался. Но когда нам хотелось побыть одним, мы от него отрывались. Мы забавлялись, ускользая от него на перекрестках. Или заходили в пивную, выбирались через черный ход и дворами шли к автобусной остановке. Шпик был не очень умен… А может быть, просто ленив.

«И то, и другое», — подумал Гримстер. Сэр Джон приставил к ним далеко не лучшего филера — он не считал, да и теперь, наверно, не считает, эту затею серьезной. Так, работает для очистки совести. Гримстер взглянул на стенные часы. Без четверти двенадцать. Он встал, подошел к серванту, налил две рюмки хереса. Час назад Лили отказалась от кофе. Джон подал ей выпивку, сел, держа свою рюмку между ладонями.

— Как вы считаете, у вас хорошая память?

— По-моему, нормальная. А кое на что очень даже приличная.

— На что именно?

— Да так, на всякую ерунду. К примеру, в парикмахерской мне запоминается болтовня девушек. Они говорят только о своих делах: что сказал ее любовник или кто к ним приходил на прошлой неделе. Кстати, кто здесь позаботится о моей прическе?

— В Чалмлее есть салон красоты. А можно и в Барнстепл съездить.

— С удовольствием. Там мы пообедаем, походим по магазинам. Вот на магазины и цены у меня тоже хорошая память. Это, по-моему, оттого, что я сама в универмаге работала.

Гримстер потягивал херес. Пока, по его мнению, — а он не сводил взгляда с глаз и рук Лили, этих лучших выразителей человеческих чувств и характера, она вела себя предельно естественно, говорила совершенно искренне и раскованно, думала, лишь как бы помочь делу.

— У вас хорошая память на стихи? — спросил он.

— Вообще-то — нет, — рассмеялась Лили. — Тут есть одна хитрость. Я не вспомню ни строчки, пока вы не скажете нужное слово.

— Слово?

— Да, какое-нибудь. Вы говорите его, и я что-нибудь вспоминаю. Как вчера, когда вы упомянули жаворонка. Жаворонок — и мне пришли в голову стихи. Так меня Гарри учил… Бедный Гарри. Он очень хорошо ко мне относился. Хотел сделать для меня так много, а теперь мы сидим и рассуждаем о нем, словно он герой романа или пьесы.

Слушая ее, Гримстер размышлял, какие же стихи Гарри заставил ее заучивать, а потом вспоминать по ключевому слову.

— Давайте поэкспериментируем, — предложил он. — Возьмем, к примеру, слово «ласточка». — Лили отрицательно покачала головой. — «Золотая рыбка»? — Снова тот же жест. Гримстер ворошил память в поисках стихотворных штампов, вспомнил комнату общежития, раскрытый на сером одеяле потрепанный том «Оксфордского сборника английской поэзии» и произнес: — «Радуга».

Лили улыбнулась. Вероятно, лук ее памяти разогнулся и выпустил стрелу:

Закончив, она засмеялась от радости, и он улыбнулся вместе с ней, вспомнив следующие строки:

«В наши дни родителей так мало почитают», — подумал Гримстер и спросил:

— Вы вспоминаете стихи только по ключевому слову?

— Чаще всего. Но некоторые, любимые, могу прочесть в любое время.

Гримстер допил херес и попросил:

— Вы хорошо знали Гарри, поэтому подумайте, какое место он выбрал бы для тайника. Если бы спрятать нужно было что-то не очень громоздкое. Скажем, чемоданчик.

— Боже, ну и вопрос! Понятия не имею. Скажу одно — он поступил бы не так, как все. Гарри обожал загадки и головоломки, разгадывал кроссворды лучше всех. И штучки всякие любил мастерить. Он, бывало, говорил: «В нашем будущем доме я сделаю так: нажимаешь одну кнопку — раздвигаются шторы, другую — наполняется ванна, третью — на сковородку выливаются яйца». Для него, по-моему, было бы не очень сложно все это придумать, ведь он ученый.

— Значит, к тайнику он бы отнесся со всей серьезностью?

— Конечно.

Гримстер помедлил, пытаясь задать самый важный вопрос так, чтобы он не показался главным.

— Давайте вспомним последний день, который вы провели на вилле перед отлетом в Лондон. Пятницу, двадцать седьмое февраля нынешнего года. Что вы с Гарри делали?

— Думаете, он спрятал бумаги именно в тот день?

— Не обязательно, Лили. Но вспомните его от начала до конца. Для меня.

«Тогда он их и спрятал, — думал Гримстер. — Он сам об этом сказал, да и результаты наблюдения за ним и Лили это подтверждают. Лили и Диллинг оторвались тогда от хвоста и пропали на целый день».

— Мы встали поздно, позавтракали. Пока Гарри читал газеты, я прибиралась. Так, постель убрала да посуду вымыла…

Лили удобнее устроилась в кресле, чуть склонила голову набок, уставилась на картину с лошадьми, висевшую на стене, и говорила спокойно — ничего не выдумывая, не колеблясь, она вспоминала события того далекого дня. Они никуда не уезжали. На улице было холодно, сильно подморозило. Перед обедом Лили собрала чемодан, но не закрыла его — нужно еще было выгладить блузки и белье. Поели они просто: опорожнили бутылочку вина, закусили чеддерским сыром и салатом из помидоров, потом выпили по чашке черного кофе. После обеда… Вот тут она чуть-чуть замешкалась. Склонила голову ниже, заглянула Гримстеру в глаза, открыто улыбнулась и в первый раз за все время знакомства в ее поведении появился оттенок интимности, словно Лили поняла: они с Гримстером достаточно близки, чтобы не стесняться друг друга.

— Вы пошли в спальню? — подсказал Гримстер.

— Да. Я хотела гладить, но он и слушать не стал. «У тебя еще уйма времени», — сказал он. А когда Гарри выпьет, пропустит, скажем, лишний стаканчик после завтрака, его не уймешь. Ему хочется в постель, и точка. Впрочем, я и не пыталась его остановить.

Они сыграли в любовь, потом Гарри решил на часок прилечь, а Лили занялась глажением, приготовлениями к отъезду. Между четырьмя и пятью часами она принесла ему чашку кофе; как обычно, в шесть он вымылся и переоделся. Вечер прошел за книгами и телевизором, обед Лили приготовила из того, что было в холодильнике. Зная, что скоро уезжать, она подчищала все запасы. На обед были томатный суп — любимое блюдо Гарри, жареная камбала с картофелем фри (все консервированное) и кофе. В одиннадцать они легли спать. Словом, обычный, ничем не примечательный день.

— Тот человек следил за вами с утра до вечера? — спросил Гримстер.

— Гарри сказал, что весь день. Я его не видела. Честно говоря, Гарри подтрунивал над беднягой, над тем, как тот переминается на холоде с ноги на ногу. Заявил, что в наш век научных чудес такая слежка — примитив.

Гримстера озадачило явное противоречие между словами Лили и фактами, но он решил пока не нажимать, сделать вид, будто ничего не произошло.

— Ну что ж, — сказал он. — Благодарю за откровенный рассказ. А что Гарри любил смотреть по телевизору?

— Все. Включал его и просто глазел. Не важно, что. Будто сидел у костра и грелся. Бывало, конечно, он засыпал перед телевизором. — Лили подняла рюмку и спросила: — Может, еще по одной перед обедом? Столько подряд я в жизни не говорила. — Когда Гримстер направился к серванту, она продолжила: — Вы правда встали сегодня в четыре утра и пошли на рыбалку?

— Правда. Кто вам сказал?

— Дежурный в холле у телефона. Мой отец иногда тоже рыбачил. В местечке под названием Баркомб Миллз неподалеку от нашего дома. На реке Уз. Не помню, чтобы он хоть раз принес домой стоящий улов, зато из сарая часто несло зловонием — отец оставлял там червяков и забывал про них. Мне нравился папа, когда только он не выпивал лишнего. Впрочем, у женщин он все равно имел успех. Но, должна сказать, никогда не водил их домой. Занимался ими только в рейсах. А кто ваш отец, Джонни?

Гримстер уверенно и невозмутимо приближался к ней с двумя рюмками хереса. Он уже давно продумал, как отвечать на подобный вопрос.

— Просто хороший человек. Ничего особенного.

Лили взяла рюмку с хересом, отсалютовала ею Гримстеру и сказала:

— Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

— Это вы узнали от Гарри?

— Да, и не только это. Гарри помнил массу пословиц. Пересказывал мне даже соленые. А в общем, он был очень добрый. Боже, какой хороший был человек. Бедняга. Другого такого не будет.

Гримстер молча выпил за Гарри. Он понимал, что включился через Лили в интеллектуальную борьбу с мертвецом. Эта мысль обрадовала Гримстера. Рассказ Лили о пятнице, 27 февраля, — неправда от первого слова до последнего. Между тем Лили не лжет. Вот где головоломка со множеством закавык, рассчитанных на интуицию, — и подсунул ее Гримстеру Гарри.

Лили тронула Гримстера за локоть.

— Что вы стоите, как деревянный? Сядьте и ответьте мне. Вот миссис Пилч. У нее с майором… что-то есть, да?

После обеда Гримстер спустился в ту часть подвала, которая была переоборудована под тир и спортзал. Он расписался в книге за две обоймы к автоматическому пистолету «беретта» устаревшей модели образца 1953 года и выпустил в мишень шестнадцать пуль, — целился в глаза, нос и рот, отгоняя мысль о том, что на месте стилизованного фанерного щита может оказаться человек. В спортзал Гримстер не зашел, решил поплавать в бассейне. Под пестрым пляжным зонтиком сидели миссис Пилч и Лили. Они помахали Гримстеру, вернулись к прерванному разговору, засмеялись и, вероятно, тут же забыли о Джоне. Гримстер переплыл бассейн несколько раз и вспомнил, что купался в последний раз вместе с Вальдой в ледяной воде Шотландского озера, и над поросшими вереском холмами плыли клочья осеннего тумана, а у береговых скал, высматривая падаль, кружились вороны. Воспоминания, связанные с Вальдой, всякий раз причиняли Гримстеру боль, поэтому он безжалостно изгонял их из памяти.

Вернувшись в дом, Гримстер взял ключ от чердака и со списком вещей Диллинга в руках пошел взглянуть на имущество умершего.

Оно лежало в очерченном мелом углу большого чердака. В другом углу грудой были навалены стулья, столы, конторки — все с ярлычками Министерства обороны. Они предназначались для различных совещаний, столь редких, что на мебели толстым слоем скапливалась пыль.

Вещей у Диллинга набралось немного. Его квартира состояла из гостиной-спальни, ванной и маленькой кухни. Кухонная утварь лежала отдельно, на столике: чистые тарелки и кастрюли. Диллинг, как понял Гримстер, привык поддерживать в чистоте все, чем пользовался. Как это ни странно, Гримстер в нем до конца еще не разобрался. Казалось, будто мертвец избегает его, не хочет открываться, даже через Лили.

Здесь же стояли низкий диван-кровать с грудой одеял, простыней и другого постельного белья; письменный стол с простой крышкой — его ящики и полки были пусты, содержимое в двух картонных коробках стояло на столе; пара кресел, одно с большим пятном на сиденье («Чай или кофе», — решил Гримстер); книжный шкаф длиной футов шесть с тремя полками, на которых так и остались книги; пишущая машинка — Гримстер открыл ее проверить, есть ли лента: если лентой пользовались, ребята из лаборатории смогут на ней что-нибудь прочитать, — но лента оказалась совершенно новой, на белом металлическом корпусе машинки остался лиловый отпечаток пальца того, кто заправлял ее; мусорное ведро со сценой охоты на боку; два маленьких недорогих персидских ковра; пустой буфет — бутылки, графин и стаканы перекочевали в картонный ящик; высокий дубовый комод (внизу ящики, вверху вешалки), наполненный одеждой Диллинга, которую — хотя он и знал, что Копплстоун уже сделал это, — Гримстер основательно обыскал, но не обнаружил ничего, даже какую-нибудь старую пуговицу или завалившийся в уголок кармана билет — платье было чистое, хорошо выглаженное, ни у одной рубашки не обтрепались рукава; обувь в нижнем ящике блестела от крема.