Воскресенье, восемь утра. Бернерс развалился в удобном кресле, положив ноги на табурет. Спать не хочется, хотя всю ночь он не смыкал глаз. Он доволен собой, он дожидается лишь утреннего поезда в Брайтон. За окном шумит воскресный Лондон, гудит корабль, пробираясь к тесной пристани, стучат каблуки по мостовой - люди возвращаются с заутрени. Кто-то насвистывает песенку, женщина кличет собаку, стучит тележка молочника, в проволочной корзинке тренькают бутылки, звенит звонок велосипеда… Всю неделю эти звуки таились по углам, и вот настало их время.
      Еще Бернерс слышит, как в ванной возится Рейкс. Наконец тот вошел в комнату - чисто выбритый, подтянутый, сильный, воплощенная уверенность в себе, но без восторженной гордости или тщеславия. Четырехчасовой сон освежил его, голубые глаза лучатся здоровьем, светлые волосы потемнели от душа. И Рейкс, и Бернерс знают: несмотря на разную внешность, разную кровь, они - братья, понимают, что живут в согласии, более надежном, чем любовь.
      – Кофе? - предложил Рейкс. - Как у вас со временем?
      – Мой поезд уходит не раньше, чем через час. Да ведь и другой придет следом.
      Рейкс пошел в кухню. До Бернерса донесся его голос:
      – Старик сказал, что оставляет ей пятьдесят тысяч футов. Как вы думаете, это правда?
      – Вряд ли. Что будем с ней делать?
      – Пока ничего. Придется выждать. Шеф и следом его секретарша - это уже подозрительно. И еще: она мне нужна, чтобы кое-что подчистить.
      – Ладно, когда пробьет ее час, дайте мне знать.
      – Я и сам справлюсь.
      – Нет. Мы все всегда делали вместе.
      – Но то, чего хотел от нас Сарлинг, вам бы не понравилось.
      – Лет пять назад, может, и понравилось бы.
      Рейкс удивленно выглянул из кухни. Бернерс указал на стол: там лежали две соединенные половинки разорванного кьюнардского проспекта.
      – Я нашел его ночью в мусорной корзине. Кое-что меня очень заинтересовало.
      – А я не читал. Он хотел похитить с корабля золото в слитках. На миллион фунтов. Говорил, почти без всякой мороки это можно сделать даже вдвоем. Неужели вы и впрямь пошли бы на такое?
      – Лет пять назад. Я размышлял об этом, пока вы спали. Кстати, у меня поместье, совсем как у Сарлинга - только во Франции. Знаете, замок с черепичной крышей, хорошая мебель, стены в кабинете покрыты бархатно-коричневой кожей с золотым тиснением, а вокруг сада - высокий забор. Когда-то я видел такой дворец, и с тех пор желание владеть подобным меня не покидало. - Бернерс рассмеялся. - Кажется, мои прихоти громоздятся передо мной, как стена.
      Рейкс улыбнулся и пошел на кухню, бросив на ходу:
      – Значит, главное для вас - вещи?
      – Да, хорошие вещи.
      – Вот и разберись в людях!
      – Каждый сходит с ума по-своему. Блажен, кто может позволить себе жить в роскошном убежище.
      – Выпей-ка лучше кофе.
      Рейкс вошел в комнату с подносом, на котором аккуратно расположились сливки, сахар, серебряные ложечки, кофейник, чашки и блюдца.
      – Вы бы на такое дело тоже пошли, - заметил Бернерс.
      – Никогда. Ни пять, ни десять лет назад. Это не моя стихия.
      – А я думаю, пошли бы. Беда в том, что это замыслили не вы. Вас прельщают лишь собственные идеи. Вы не любите ничего получать из чужих рук. Фрэмптону все должно прийти в голову самому.
      – Я Рейкс, а не Фрэмптон.
      – Нет, Фрзмптон и Бернерс - они настоящие… А ведь сегодня вы в первый раз сварили мне кофе.
      – Надеюсь, он удался?
      – Не так хорош, как у Энджерс. А все-таки… - Он взял со стола разорванный проспект. - Так вы не станете этим заниматься?
      – Нет.
      Бернерс бросил половинки в корзину для бумаг.
      Через полчаса он ушел, сказав на прощание:
      – Позвоните мне насчет мисс Виккерс.
      …Белла приехала в шесть вечера. Рейкс помог ей раздеться, подал стакан виски, зажег сигарету - и все с ласковой суетливостью, каждое движение заранее продумано: он понимал ее состояние и, словно врач, старался уберечь от липших волнений.
      – Я не хотела звонить… Знаешь, это было бы неразумно. В общем, все оказалось не так уж страшно, - коротко усмехнулась она. - Понимаешь, когда ты во всем виноват, сдается, будто это видно каждому, написано у тебя на лице. Но ведь это не так, правда?
      – Если на бутылке наклейка «Джин», ты же не станешь проверять, что там, прямо в магазине. Успокойся и расскажи все по порядку.
      Рейкс сел напротив, придвинул поближе стул и положил руку ей на колено. Она подалась вперед, крупинки туши на ресницах казались вблизи грубыми и крупными, словно увеличенные лупой. Он поцеловал Беллу, зная, что сейчас наступил пик ее напряжения.
      – Расскажи мне все, - снова попросил Рейкс.
      – Ну, нашел его Бейнс. Пришел ко мне. Я, знаешь ли, не спала. Нет, наверно, спала, но… как курица на насесте. Врача у меня все-таки хватило сил вызвать. Это было ужасно - ждать, когда он придет, когда, наконец, выйдет от Сарлинга. Вот он вышел, а я приготовила ему кофе. Боже мой, до сих пор это слышу: он объявил, что старик умер от сердечного приступа. Ничего неожиданного. Несколько лет назад у него уже были нелады с сердцем. Я сказала, что Сарлинг поздно ночью решил вернуться, врач в ответ только кивнул. Заверил, что все уладит, и попросил меня связаться с адвокатом и одним из вице-директоров.
      – Не говорил ни об окоченении, ни о чем другом?
      – Нет. Написал свидетельство о смерти и велел передать адвокату. Даже о родственниках и наследниках не спросил. Я, наверно, имела право рассердиться: выудил из старика сотни фунтов, но его совсем не тронула смерть Сарлинга, и ему, конечно, казалось, что мне тоже должно быть все равно.
      – Ты, наверно, оторвала доктора от партии в гольф где-нибудь в Уэнтворте.
      – Поэтому он, видимо, и похлопал меня ниже поясницы, когда уходил. Будто в отместку. О Боже! - Белла истерически расхохоталась, и Рейкс не остановил ее. Наконец она успокоилась, отпила глоток и сказала: - Прости. С тобой я могу себе такое позволить. Но, клянусь, больше мне себя упрекнуть не в чем. Я сделала все как надо, правда? Даже в машине, когда он сулил мне золотые горы.
      – Ты вела себя прекрасно. - Рейкс поднялся и подлил ей виски. - Забудь Сарлинга. Он уже ничто. Огромный нуль. А тебя ждет новая жизнь. Но пока надо кое-что доделать, подчистить. Для начала забудь о Бернерсе. - Рейкс бросил ей на колени ее досье. - Уничтожь вместе со светокопией. Я его не хочу читать.
      – В нем нет ни слова о том, какая я теперь, ни слова о той, с которой знаком ты, Энди.
      Рейкс опять еле сдержался. Он уже понял: они бились вместе над одним - убрать Сарлинга, - и это дало ей ощущение близких и теплых душевных отношений с ним, Рейксом. С другой стороны, меньше всего он хотел нечаянно выказать ей, что решил от нее избавиться, выкинуть из головы и из жизни как можно скорее.
      – Сколько здесь еще можно жить?
      – За квартиру заплачено до конца мая.
      – Что ж, тогда ничего пока менять не будем. Я останусь здесь до похорон. Потом съезжу в Девон. Надо отделаться от капсул. Нельзя же их просто выбросить - слишком опасно, - но и в гараже долго держать не следует. Однако это моя забота. А ты будешь здесь? Ночевать, я имею в виду?
      – Пока нет. Сначала узнаю, как дела на Парк-стрит. Но, конечно, я всегда смогу прийти сюда встретиться с тобой, Энди.
      – Конечно, - он улыбнулся, коснулся ее шеи, приласкал. - А еще у нас на руках машина. Когда уничтожим капсулы, развяжемся и с нею, и с гаражом - со всем, что напоминает о старике. Боже, как я рад, что освободился от него.
      Рейкс подошел с бокалом к бару. Обернулся, увидел, что на него смотрит Белла, и понял: пора ответить на вопрос, который терзает ее с первых проблесков рассвета. Тогда он затерялся среди страхов и волнений, но теперь всплыл и требует внимания. Понимая, что рано или поздно через это нужно пройти, Рейкс сам вызвал Беллу на разговор:
      – Что с тобой?
      – Ты же знаешь.
      – Разве? - Теперь, когда разговор начался, Рейкс не предлагал ей помощи.
      – Да. От него ты избавился. И рад этому. А как же я, Энди? Ты с радостью освободишься и от меня?
      Рейкс улыбнулся и с теплым сочувствием и пониманием покачал головой, сказал спокойно:
      – Мужчина и женщина, так много пережившие вместе, не могут разойтись, лишь учтиво попрощавшись. Несмотря на особенные обстоятельства, несмотря на ответственность перед другими, нам уже не вырваться из плена взаимных чувств, из плена прошлого, как бы ни было трудно в будущем… И здесь не нужны слова.
      Но он произносил их, нанизывая, как бусы на нитку, они звучали заклинаниями, против страха, он бросал их как подачку, а взамен получал щедрую мзду, точно выверенную в свою пользу на весах мошенничества.
      – Мы понимаем, что значим друг для друга. Остальное не важно.
      Рейкс привлек Беллу к себе, не дав ей заговорить, да это было и не нужно - деловые отношения между мужчиной и женщиной должны заканчиваться безмолвным любовным ритуалом. Он обнял ее и поцеловал, отнес в спальню, раздел, не сказав ни слова, разделся сам и занялся с ней любовью. Все это было столь важно для обмана Беллы, что он, в конце концов, одурачил и самого себя. И после любовной игры, когда Белла лежала, опустошенная, в его объятиях, он, очарованный притворством, долго не мог освободиться от власти лжи. И вдруг его осенила восхитительная мысль: любовь может прийти к людям - хотя, конечно, не к таким, как она! - помимо их желаний и планов.
 

* * *

 
      Во вторник в «Таймс» появился некролог о Сарлинге на целых полстраницы. В тот же день Рейкс съездил в гараж и переложил капсулы в большую картонную коробку. Их было тридцать восемь. Ящик он обернул одеялом, увез в лес и спрятал под кустами. Через пару дней его нашли двое мальчишек, принесли домой и переделали в клетку для кроликов.
      Белла, пока не было Рейкса, прибрала в квартире, постелила чистые простыни и наполнила холодильник припасами. В мусорной корзине она заметила рваный кьюнардский проспект. Вынув его, обнаружила внутри две разорванные страницы записок Сарлинга. Теперь, когда старик благополучно исчез с ее горизонта, когда с его смертью свыклись и на Парк-стрит, и в прессе, и в Сити, а до кремации осталось всего два дня, ее охватило искреннее любопытство к этой брошюре. Она подклеила проспект и заметки прозрачной лентой в положила на ночной столик, под журналы, чтобы потом почитать. Через полчаса, когда вошел Рейкс, она уже и забыла об этом. В ту ночь, впервые после смерти Сарлинга, она осталась с Рейксом на Маунт-стрит.
      На другое утро он первым поездом уехал в Тонтон, там пересел в свою машину и поздним вечером вернулся в Лондон. Назавтра Белла пошла на похороны Сарлинга, а Рейкс весь день просидел дома, позвонил Бернерсу, сообщил ему те мелкие новости, что у него появились, и сказал, что в следующие две недели Бернерс сможет связаться с ним через Беллу, если позвонит на Парк-стрит. Потом он собрал два чемодана: в один положил свои пожитки, а в другой - досье и светокопии. Центральное отопление в Девоне шло от старомодных колонок. В одной из них он и сожжет эти документы.
      Белла вернулась в шесть. На похороны она ходила в черном костюме, черной с белым шляпке; губы, будто из скрытого уважения к умершему, накрасила бледной, как лицо, помадой, волосы зачесала назад и строго перехватила булавкой, отчего так изменилась, что Рейкс едва узнал ее, однако такой она ему понравилась. Стоит убрать ее «ну», «кажется», «я думаю», «правда» - и через несколько недель она с легкостью поднимется до уровня Мери. Что-то в ней все-таки есть, вот только цены этому она не знает. Рейкс поцеловал ее и крепко обнял. Завтра по пути в Девон ему придется решить, как с ней быть - слишком уж много она о нем знает. Придумать план ее исчезновения проще, чем план ликвидации Сарлинга. Зато исполнить гораздо труднее. Сарлинга он ненавидел. А эта девушка пробуждает в нем нежность… страсть во всяком случае.
      Она сказала:
      – Один из душеприказчиков говорил со мной после похорон. Ну, о завещании. И знаешь что?
      – По-моему, тогда в машине Сарлинг преувеличивал.
      – Не слишком. Он оставил мне двадцать тысяч. Но знаешь, я думаю, не надо их брать.
      – Не дури. Это ведь не подарок. Ты их заработала.
      – Они хотят, чтобы я прослужила у них еще месяца два-три и привела в порядок все… но, видимо, это займет годы. На похоронах был кое-кто из его семьи. Я видела даже одного брата старика. Он совсем на него не похож - высокий, здоровый, прямо фермер.
      – Так и должно быть. Ты встретилась с одним из хорошо откормленных, а Сарлинг - просто последыш.
      – Последыш?
      Рейкс засмеялся, обнял Беллу и положил руку ей на грудь:
      – Самый слабый поросенок в помете. Братья всегда отталкивают его в конец, где меньше молока.
      Он пошел к бару за вином, а она, стоя позади, ни с того ни с сего сказала:
      – Похороны влияют на людей, правда? Смешно сказать, но я все еще считаю, что должна бы чувствовать себя виноватой… Мысль о содеянном нами должна вроде бы приводить меня в ужас. Так и было в первую ночь. Но не теперь. Сейчас я просто ничего не чувствую.
      Рейкс обернулся:
      – И не надо переживать. Сарлинг уже - лишь горстка пепла.
      На другой день Рейкс поехал в Девон. Не успел он добраться до Солсбери, а план, как избавиться от Беллы, был уже готов. В общих чертах. Подробности пока подождут. Все равно заняться им можно будет только через несколько недель. Дома он спрятал капсулы в винный погреб и запер на ключ. Никто, кроме него самого, туда не ходил. После обеда, когда миссис Гамильтон ушла, он достал досье и пролистал их. Раз или два у него возникало желание сохранить эти папки, запереть в сейф на черный день. Но в конце концов он отнес их в котельную и сжег, мешая кочергой, пока бумага не превратилась в пепел. Теперь оставалось уничтожить только капсулы. Значит, надо ехать на торфяники, искать безопасное место.
      На другое утро Рейкс засунул полдюжины гранат в карманы пальто и поехал на болота. Он не собирался рисковать, везя в машине все сразу. Можно попасть в аварию… рассыпанные по дороге капсулы вызовут подозрение… какой бы малой ни была вероятность такой нелепицы, он не пошел бы. Но меньше всего он хотел взрывать гранаты в одном месте. У пастухов, бакенщиков, охотников острый глаз, многие заметят его, любой заинтересуется им, потому что стоит январь и в округе нет туристов. И все же за несколько недель он найдет подходящие места и избавится от капсул. Рейкс поднялся на широкий голый холм, оглядел местность в бинокль и взорвал гранаты, бросая их по ветру через каждые пятьдесят ярдов.
      Близился вечер, высокое небо только что очистилось от облаков, грубую поверхность торфяников смягчали ярко-красные и желтые блики заходящего солнца. Ястреб пролетел над самыми холмами, поднялся и завис в воздухе, зорко осматривая землю, Рейкса с последней капсулой. Рейкс следил, как птица не спеша машет крыльями, как опускает клюв, дождался, когда ее унесло ветром в сторону. Потом бросил последнюю капсулу, отступил, услышал мягкий хлопок, который приглушил ветер, гулявший в кустах вереска.
      В то самое утро, когда Рейкс шагал к машине по торфяному склону, Мери Уорбутон сидела у себя в спальне. Она только что вернулась из магазинов и теперь держала в руках письмо, пришедшее с вечерней почтой. Письмо подтвердило опасения, которые возникли у нее несколько месяцев назад. Мери вышла из комнаты и спустилась к телефону.
      И в этот же час в одной из парижских квартир пожилой светловолосый мужчина прочитал в «Тайме» некролог о Сарлинге. Длинное неприятное лицо делало его похожим на Веллингтона. Мужчина отложил некролог и через распахнутые шторы взглянул на Сену. Желтоватые блики умирающего дня еще играли на воде. Караван барж плыл вниз по реке. Мужчина щелкнул черным язычком интеркома.
      – Да, месье, - ответил женский голос.
      – У вас под рукой досье на Эпплгейта?
      – Досье в Лондоне, месье. У нас только копия.
      – Принесите ее. И еще: соедините меня с Бенсоном.
      Он выключил интерком и вернулся к бумагам на столе.
      Рейкс и Мери пообедали вместе. Миссис Гамильтон ушла, Мери осталась ночевать у него. Березовые поленья стрельнули в камине в наконец вспыхнули сильным желто-голубым пламенем, серебристая береста пускала струйки розового дыма.
      Рейкс бросил на стол номер еженедельника «Филд», развалился в кресле и расслабился. Почти забыл о Мери, он вспоминал ручей в Гемпшире, вновь ощущал, как форель тянет вглубь наживку.
      – Пенни за твои мысли, - сказала Мери.
      Рейкс с улыбкой повернулся к ней.
      – Они тебе не понравятся.
      – А ты попробуй расскажи.
      – Я размышлял о рыбалке.
      – Ох, Энди, - засмеялась она.
      Он тоже рассмеялся и подумал, почему ее «Энди» звучит совсем не так, как из уст Беллы. Мери тоже удобно устроилась в кресле, положила ноги на расшитый пуфик. На ней были красные брючки и джемпер из шерсти ангорской кошки, выкрашенный в желто-зеленый: цвет. «Почти как грудка у лазоревки», - подумал Рейкс. Она провела руками по распущенным волосам, качнула головой. Он так хорошо знал это движение и здесь, в кресле, и в спальне, в постели; этот знакомый изгиб тела, округлость обнаженных рук. Рейкс взял ящик с сигаретами, встряхнул, предлагая ей, и, когда она в ответ покачала головой, достал сигарету себе.
      Мери смотрела, как он прикуривает, твердой рукой держит зажигалку - язычок пламени не колыхнется в неподвижном воздухе комнаты. «Не сказать, - подумала она, - значит, обмануть его».
      Мери любила прямоту, была не из тех, кто пытается повернуть разговор так, чтобы поудобнее подойти к неприятному, поэтому решила - еще до того, как позвонила ему и сказала, что приедет к вечеру с ночевкой, - самый подходящий момент настанет после обеда, после бренди. Когда до постели недалеко, тогда и надо во всем признаться, ведь его любовь отличается от ее любви. Его любовь состоит и из таких малозначительных для нее вещей, как Альвертон, традиции Рейксов, а ей нужен только он, хочется быть с ним всегда.
      Поэтому она ринулась вперед, очертя голову, с одной мыслью: «Господи, надеюсь, все будет хорошо, не надо только плакать, не надо слез, слезу вынуждают мужчин давать сиюминутные обещания, о которых они сожалеют уже на другой день».