Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Неполадки в русском доме

ModernLib.Net / Политика / Кара-Мурза Сергей Георгиевич, Телегин Сергей Анатольевич / Неполадки в русском доме - Чтение (стр. 10)
Авторы: Кара-Мурза Сергей Георгиевич,
Телегин Сергей Анатольевич
Жанр: Политика

 

 


После 60-х годов большинство переселилось в город и обрело тип жизни «среднего класса». В сознании стал происходить сдвиг от коммунизма к социал-демократии, а потом и либерализму. Возник соблазн выиграть у ближнего в конкуренции. Право каждого на жизнь стало ставиться под сомнение — сначала неявно, а потом все более громко. Этот сдвиг сдерживался и советской идеологией, и памятью старших поколений. Именно за последнее десятилетие оба эти якоря были вырваны. И нас понесло…

Отрицание равного права на жизнь стало частью официальной идеологии. Это право требовало самоограничения каждого, теперь тормоз снят. Именно самоограничение как опора нашей культуры было отвергнуто и осмеяно. «Не дай себе засохнуть!» — вот принцип, который без устали вбивается в сознание. И люди поддаются.

Одновременное снятие норм официального коммунизма и иссякание коммунизма общинного изменило общество так, что оно впало в демографический кризис, обусловленный не столько бедностью, сколько мировоззренческими причинами. Новое население ни по количеству, ни по типу сознания уже не сможет не только осваивать, но и держать территорию России. Оно начнет стягиваться к «центрам комфорта», так что весь облик страны будет быстро меняться.

Последние десять лет заставляют нас понять, что русские могли быть большим народом с высоким уровнем культуры и населять Евразию только при комбинации Православия с аграрным коммунизмом и феодально-общинным строем или при советским строе. При капитализме, хоть либеральном, хоть криминальном, они стянутся в небольшой народ Восточной Европы с утратой державы и высокой культуры.

Июль 2001г.

Охотники за микробами

По заданию администрации президента и на ее деньги фонд «Индем» («Информатика для демократии») подготовил концепцию и доклад «О политическом экстремизме в России». Из этого доклада должен вылупиться закон о борьбе с экстремизмом, который высиживает администрация. Среди авторов, конечно, Г.Сатаров. Телевидение уже так и окрестило: «доклад Сатарова». Этот бородатый мыслитель польщен, откровенничает перед телекамерой: «Мой дедушка, как и полагается интеллигентному еврею, был революционером». Мол, кому же, как не мне, любимому внучку, знать об экстремизме.

Вообще, Сатаров вполне тянет на придворного философа Ельцина, без колебаний идет на дело. Поручил ему хозяин написать национальную идею России — тут же бедный бес под кобылу подлез. Не успел отдышаться — новый заказ. Как раз наоборот: найти эффективные средства борьбы с национальной идеей. И тут не оплошали, готов доклад. Все честь по чести: выходные данные, ISBN, даже Copyright проставлен — а то ведь украдут идеи. Плагиаторы, охочие до сатаровской мысли, кишмя кишат.

Доклад этот — примечательный документ нашего смутного времени, полезно о нем поразмышлять. Он многое отражает. Прежде всего, отражает полный маразм администрации. Кучка жуликоватых интеллектуалов, получив, вероятно, немалые деньги, состряпала такую халтуру, такую гадость с точки зрения норм добросовестности, порядочности и вкуса, что любой образованный человек, который с этим «трудом» соприкоснется, испытает чувство стыда и омерзения. До чего же, все-таки, сволочи, довели страну! Ведь это позор для русских. Плевок за плевком — и все по нашей же собственной душевной лени и терпимости.

Конечно, русским вообще должно быть стыдно перед всем миром, что выбрали Ельцина, да еще два раза. Никак этого не объяснишь никому. Стыдно появиться в любом западном университете, как будто в чем-то ты измазан. В глазах аудитории немой вопрос: «Как это могло случиться? Страна Пушкина и Достоевского!».

Ну, допустим, злую шутку сыграло наше воображение — домыслили черт знает что за Ельцина («борец с номенклатурой»). Бывает же, что влюбится здоровый молодой человек в старую истерическую стерву. Кажется она ему поначалу и красивой, и умной, а потом уже и жаль вышвырнуть — больна, убога. Да ведь многие наши демократки считали красивыми мужчинами Гавриила Попова и Гайдара. Объясняешь это иностранцам как пример патологии сознания, но ведь это не анекдот, это было!

Ну ладно президент — харизма, имидж, коллективное затмение ума. Думали: ничего, целая рать сотрудников как-то подправит дело. А что все идет наперекосяк — в этом виноваты агенты влияния и воры. Так нас оптимисты успокаивают. Но вот берешь такой доклад — и тошнота подступает. Да зачем кому-то тратиться на агентов влияния, если сама эта помесь пошлости и невежества, поднявшаяся на уровень верховной власти, угробит любую державу. Зачем на них влиять, на всех этих сатаровых? Конечно, уже с середины 80-х годов стало быстро падать качество докладов, что циркулировали между ЦК и Совмином, но и в страшном сне не могло привидеться, что упадет это качество так низко.

Злорадствовать этому мы не должны. Ибо это — беда национальная, а не Ельцина. Вся эта муть, все эти шахраи, поднявшиеся из отстойников КПСС, сегодня, похоже, заполнили поры государственного организма. Что с ними потом делать? Страна должна будет идти на прорыв — но ведь эти люди уже будут сидеть в каждом кабинете. Как их выковыривать? На это все силы и уйдут. Тут совершенно по-новому начинаешь понимать мысль Ленина о том, что придется всю государственную машину сломать и строить заново. Когда читаешь документы о том, во что превратился аппарат министерств при Временном правительстве и как, например, начали тогда обворовывать армию, радикализм большевиков не кажется чрезмерным.

А сегодня особенно важно, что оппозиция имеет перед собой больного (хотя и сильного краденой силой) противника. И болезнь его заразна — а ведь борьба у нас рукопашная. Здоровый враг бьет больнее, но от него в тебя перетекает его сила. А что перетекает от Сатарова?

Я не буду пытаться сделать рецензию на этот «доклад об экстремизме» — это текст такого типа, что не поддается рецензированию, он не от мира сего. Просто сделаю несколько общих замечаний о типе мышления тех экспертов, на которых опирается режим. Кстати сказать, мне пришлось по службе давать отзывы на другие концептуальные доклады такого типа — есть во всех них много общего. Это при том, что на государство работает огромное число умных и знающих людей. Как-то режим сумел их полностью блокировать (они хоть тайком тянут лямку — и то спасибо). 

Первое свойство мышления наших «борцов с экстремизмом» — неспособность прочитать написанное и задуматься: «Что это я такое накатал?» Полное отсутствие рефлексии — при явной ущербности логики. Вот, например, перл, даже взятый в рамочку, как некоторое фундаментальное открытие: «Политический экстремизм — деятельность по распространению таких идей, течений, доктрин, которые направлены… на разделение людей по классовому, имущественному, расовому, национальному или религиозному признакам».

Что тут написал Сатаров с компанией? Что бы сказал на это его интеллигентный дедушка? Думаю, сдал бы внучка в спецшколу для олигофренов. Ибо с тех пор, как космическая пыль закрутилась в вихрь, и из Хаоса возник Космос, все объекты разделяются по своим качествам. И любой человек, даже демократ, «распространяет такое течение», которое в восприятии мира непрерывно классифицирует объекты. В том числе разделяет и людей по множеству признаков.

Поскольку весь пафос документа в общем направлен против русского национализма (точнее, неподконтрольного русского национализма), можно предположить, что хитрый внучек сообразил так: раз православный поп, как сообщили ему эксперты, «разделяет людей по религиозному признаку» на христиан и иудеев, тут-то он попался, голубчик! Экстремист! А то, что и раввин где-то порой «разделяет» — сообразить уже силенок не хватило.

Это мне напоминает 1993 год. Тогда, в октябре, подобные интеллектуалы потребовали от Ельцина «немедленно и без суда запретить все организации националистического толка». Я встретил в метро знакомого демократа, близкого к авторам того письма, и спрашиваю: «Вы что, вправду призываете „Сохнут“ запретить?». Он просто ошалел: «Ты что, спятил? С какой стати? Это же еврейская организация».

Кстати, в «концепции» авторы попытались дать общее понятие об экстремизме «всех времен и народов». Но это уже полный капут. Согласно этому их понятию, как это ни смешно, единственным экстремистом в России оказывается только сам Ельцин с его бригадой. Еще смешнее, что в число необходимых признаков входит такой: «неконституционные методы достижения политических целей». Стреляй, Засулич, сколько угодно, ты не экстремистка — конституции-то в России не было. Да и баски, которые взорвали во времена Франко премьер-министра Испании, тоже могут облегченно вздохнуть — испанцы жили без конституции.

Второе замечательное свойство подрядчиков Бордюжи — наивная детская вера, что если ты закрыл глаза, то никто тебя и не видит. Мол, восприятие окружающих — в твоей воле. Как настоящие демократы они признают, что «право на восстание против тирании — одно из естественных прав человека». Как же вылезти из такой ямы? А очень просто: «Речь не может идти о реализации этого права в демократической системе, поскольку демократия, пусть даже неразвитая, по определению исключает тиранию». По определению! Если Ельцин велел называть его режим демократией, а Сатаров закрыл глаза, то и мы должны не видеть реальности.

Да разве когда-нибудь был тиран, который бы называл себя тираном? Президент Бокасса имел хороший многопартийный парламент, с правами даже побольше, чем у нашей Думы. Да, демократия у него была неразвитая — любил президент покушать хорошо зажаренного гражданина или гражданку. Но тиранию-то его демократия исключает по определению.

Вот еще одно открытие в рамочке: «Любая (!) власть вправе исходить из того, как она сама себя юридически характеризует». Демократ Бокасса шлет демократу Сатарову воздушный поцелуй (из своего котла с кипящей смолой). Они схожи и в широте души. Наш демократ тоже разрешает: «Российская оппозиция, конечно, вольна называть правящий режим деспотическим и тираническим. На то и гарантирована политическая свобода». Примерно так же прусский король Фридрих хвастался тем, что устроил гражданское общество и демократию: «Они могут говорить все, что захотят, а я могу делать все, что захочу». 

По своим политическим взглядам эксперты Ельцина — люди дремучие. Как будто нигде не учились и газет не читали. Вот радуются «Перечню поручений» Ельцина по борьбе с экстремизмом. Таким, например, как «подготовить проект указа о запрете деятельности организаций, пропагандирующих идеологию национализма», а затем на основе такого указа «реализовать комплекс мер для защиты населения от воздействия печатной пропаганды националистического характера» (там еще говорится о фашизме — но это так, для украшения, в фашизме они вообще ни в зуб ногой). При этом, конечно, поминается, что в РФ Ельцин устраивает «рыночную экономику». Но национализм и возник как оборотная сторона медали — неотъемлемая идеологическая оболочка рыночной экономики, которая в Европе рассыпала империю на государства-нации.

Ставить знак равенства между национализмом и экстремизмом — нелепо и дико, эти понятия просто лежат в разных плоскостях. Национализм — одна из основных идеологий индустриального общества, а экстремизм — приверженность крайне радикальным взглядам и действиям в любой идеологии. Это мера «накала», а не направление. Ну в какую Европу могут нас пустить с такими инвалидами разума при дворе президента?

Что действительно поражает в мышлении всей этой компании экспертов, это их наивное, нутряное неприятие права. Просто шумейки образца 1998 г. И главное, в этом, похоже, нет злой воли — они этого и не видят, в их мозге нет «правовых» извилин.

Они мечтают создать при президенте некую комиссию, которая составляла бы черный список («реестр») экстремистских организаций и «информировала общественное мнение об отношении государства к таким организациям». Как говорится, «государство — это я». Какое там разделение властей, суды, законы, права! Комиссия сказала — и вокруг нехороших организаций «должна создаваться своего рода зона отчуждения».

Как же будут наши умники различать, где экстремизм, а где национализм? Элементарно, Ватсон, они тут проблемы не видят. Комиссия просто «подвергнет контролю любые проявления». Так сказать, воспримет действительность во всей ее полноте и сложности — эка невидаль. Например, изучит «содержание теоретических трудов, выпускаемых от имени организации». Представляете, Сатаров будет изучать «Материализм и эмпириокритицизм», пальчиком водить. Бедный дедушка в гробу перевернется.

Любопытно, что эксперты настойчиво предостерегают президента от того, чтобы вносить в закон какие-нибудь членораздельные определения. Комиссия должна "более свободно оперировать термином «экстремистский». Так что никаких стесняющих норм права, только классовое чутье!

Для примера приводится простой, очевидный для демократа случай: А.Макашова надо тащить и не пущать, потому что он «публично возбуждает низменные инстинкты или взывает к ним». А закон, конечно, в таком случае бессилен — в нем понятия «низменных инстинктов» не существует, судьи в таких материях не разбираются. Надо, чтобы сам президент назначил в Комиссию какого-нибудь Борового «членом по инстинктам» — и сразу реестр заполнится.

Иной раз «информаторы для демократии» начинают вожделенно фантазировать, как бы они организовали охоту на экстремистов. Надо, говорят, пустить в рейды общественников-антифашистов, переодетых во что похуже. За ними поодаль — ОМОН. А потом, ликует душа демократа: «Общественник покупает печатную продукцию, а сотрудники милиции и регистрирующего СМИ органа протоколируют факт продажи издания конкретным распространителем». Вот тебе и генетика: дедушка революционер, внук — банальный провокатор. Видать, мутации заели.

Что касается способа выражать свои куцые мысли, тут коллеги Сатарова могут читателя и развлечь. Чуть не в каждом разделе они приходят к выводу, что закон должен «противостоять бациллам экстремизма». Почему только бациллам? А спирохеты, значит, пусть расползаются по всей России? Что за разделение микробов по классовому признаку, что за экстремизм!

Авторы доклада выступают как тонкие знатоки права. Оказывается, «Уголовный кодекс РФ запрещает покушение не только на жизнь, здоровье и собственность. Он запрещает в равной мере (!) и распространение взглядов, которые загрязняют ноосферу человеконенавистническими идеями». Представляете, до чего дошла ельцинская юриспруденция? Прибывает заключенный в зону, а ему: «Какой срок? За что дали?» — «Загрязнил ноосферу идеями. По статье 1258-бис, дали пятерик».

Долгое время у части патриотов сохранялась иллюзия — еще от Гоголя. Мол, в России даже последняя сволочь рано или поздно зарыдает, бросит шапку оземь и начнет служить Отечеству. Бремя власти любого сделает государственником. Тут, по-моему, Гоголь дал маху, чего-то недоучел. У этих «информаторов» не только ни капли интеллектуальной совести не видно, но и ни капли государственного чувства. Ведь доклад они написали просто подлый, от него исходит уже дух не злодейства, а гниения.

Не могу здесь вдаваться в содержательный анализ, только еще два штриха к портрету, к образу мышления. Сатаровская компания пытается в докладе создать впечатление, будто Россия погружается в пучину экстремизма. К этому подключены и силы телевидения. Если такая картина будет создана, она сама станет важным фактором кризиса — мы живем в эпоху, когда «восприятие важнее реальности». Вернее, реальность создается восприятием.

Между тем, специалисты у нас и на Западе, наблюдающие за процессами в России, отмечают как ее уникальную особенность именно тот факт, что катастрофические социальные условия не толкнули людей по пути экстремизма. Работает ценнейший и пока еще не объясненный ресурс русской культуры и советской системы образования. Этот ресурс — именно национальное достояние, сегодня он жизненно важен для демократов, пожалуй, уже даже больше, чем для их жертв. «Информаторы для демократии» разрушают, выедают этот ресурс. Неужели Бордюжа этого не понимает? Он ведь служил в армии.

Второе важное явление, о котором в докладе ни слова и которое досконально изучено наукой за последние 30 лет, — экстремизм, специально создаваемый правящими режимами, которые идут на резкое обеднение населения и в то же время вынуждены изображать из себя «демократию». Открытая тирания не нуждается в камуфляже и сама держит народ в узде, открыто расправляясь с недовольными. Напротив, тирания в овечьей шкуре «демократии» всегда скатывается к преступному насилию, поощряя создание неформальных полувоенных организаций, которые терроризируют население.

Классический пример — «демократические» тирании Латинской Америки, с многопартийной системой, парламентами, прессой и… «эскадронами смерти». Эти режимы (например, Бразилия) давно стали идеалом социально-политического устройства у наших демократов. Целую телепередачу («Матадор») как-то посвятили этому братья Никита Михалков и Андрон Кончаловский.

При Ельцине политический режим России совершенно определенно пошел по пути создания именно такой системы. В провинции полупреступные охранные структуры давно уже стали средством социального террора, с которым вынуждены считаться члены стачкомов. «Эскадроны смерти» показали свои зубы и в чисто политическом конфликте 3-4 октября 1993 г. Это — реальный политический экстремизм, вскормленный режимом. Его размах пока что скован культурой и выдержкой населения. Но он зреет, потенциал его значителен, о нем прекрасно известно политикам. Умолчание о нем в докладе — интеллектуальная подлость, которая, конечно же, не будет забыта.

Когда читаешь подобные доклады, видно, что речь идет действительно о тяжелой болезни государства. Хорошо бы Госдуме, всем ее фракциям, прежде чем обсуждать идиотский закон об экстремизме, поговорить сначала именно об этом общем явлении — деградации и деморализации государственной мысли. Ведь оно превратилось в особую, отдельную угрозу для безопасности России.

Ноябрь 1999г.

Возможно ли в России социальное государство?

В ст. 7 ельцинской конституции записано, что Россия — социальное государство. Конституций наш народ не читает, и почти никто на эту бирюльку внимания не обратил. Но иногда, неясно почему, вдруг в среде политиков возникает озабоченность, они хватают какую-то бумагу, которую никто всерьез и не принимал, и начинают с большим или меньшим жаром обсуждать, что там написано. Так и с этой статьей. Из таких вспышек активности надо извлекать пользу и задуматься. Но не заноситься в философские выси, а поговорить о нашей земной жизни. И не надеяться на чудо, помнить, что, как сказал Ломоносов, «если где чего прибудет, то в другом месте убавится».

О чем же речь? Что это такое — «социальное государство»? Во-первых, это понятие перенесено к нам с Запада. Ни к чему знакомому мы его привязать не можем. Во-вторых, оно относится к тому классу понятий, которые специально сделаны такими туманными и размытыми, чтобы ни за что твердое в них ухватиться было невозможно. Вроде понятий рыночная экономика, гражданское общество, демократия. Один их понимает так, а другой эдак, и в случае конфликта попробуй что-нибудь докажи. Все равно прав будет тот, у кого сила, и тебе скажут: «Ты неправильно понимаешь».

Все-таки в советское время было попроще, законы опирались на что-то твердое. Если сказано: «Право на труд», то далее следует приписка, что оно гарантировано общественной собственностью. Ты потому имеешь право получить работу, что являешься частичным собственником рабочих мест (средств производства). Если записано в конституции, что гражданин имеет право на жилье, то под этим правом — абсолютный запрет на выселение. Хоть ты год не плати за квартиру — из тебя будут не мытьем, так катаньем вытягивать квартплату, вплоть до стенгазеты в подъезде, но выселить не могут.

Если уж спрашивать, возможно ли у нас социальное государство, то полезно было бы сначала договориться хотя бы в главном — где та черта, за которой мы будем считать государство социальным. Я-то думаю, что никогда по этому вопросу мы с Гайдаром не договоримся, а Путин и отвечать не будет. Но хотя бы мы выставим свои критерии и будем настаивать на них, как сумеем. А то сегодня в Приморье замерзшие люди выходят с плакатами: «Хотим жить». На это им Греф резонно может ответить: «Ну и живите на здоровье, никто вас не убивает». Люди в таком мысленном диалоге, конечно, завопят: «Мы замерзаем. Мы не можем жить без отопления!». А Греф столь же резонно им ответит: «Вы имеете полную свободу покупать тепло. Но вы не имеете права требовать тепло от государства. Это право вы имели, но сами его выплюнули, когда сидели у телевизоров 4 октября 1993 г.».

Пойдем снизу, от самого крайнего минимума. Социальным можно считать лишь то государство, в котором признается и обеспечивается материальными ресурсами право гражданина на жизнь. Это — резкая граница. Например, либеральное государство признает свободу граждан, но не берет на себя обязанности гарантировать ему жизнь. В либеральном государстве средства к жизни добываются на рынке.

Если рынок твою рабочую силу отвергает, то никаких прав требовать себе пропитания ты не имеешь. Да, никто тебя пальцем не имеет права тронуть, твое тело, эта твоя священная частная собственность, охраняется законом. Но никто не обязан тебе помочь. Это обосновано Мальтусом — самым читаемым и уважаемым автоpом Англии вpемен «чистого» капитализма. Он писал: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор». Что наша либеpальная интеллигенция пpиняла мальтузианство, pанее отвеpгаемое pусской культуpой, факт поpазительный и пpискоpбный, но факт.

Дело и не в Мальтусе — он лишь «онаучил» pеальность pыночного общества. Ибо именно в этом обществе возник голод части населения как ноpма, а не бедствие. Здесь голодают отвеpгнутые pынком, а остальные не только не обязаны, но даже не должны им помогать, чтобы дpугим неповадно было pасслабляться. И Мальтус, и Даpвин pезко выступали пpотив благотвоpительности и бесплатной медицины, котоpые наpушают действие естественного отбоpа, ликвидиpующего «человеческий бpак». Даpвин даже сожалел о том, что медицина (напpимеp, пpививки) сохpаняет жизнь плохо пpиспособленным людям — а таковыми считались как pаз те, кто голодает. Это и есть экономический либерализм.

Так что трещать на каждом шагу, как Греф, что государство привержено либеральным ценностям, и в то же время называть его «социальным» — это сапоги всмятку. У нас не только нет социального государства, у нас сейчас нечто вообще небывалое. Аномалия.

На Западе рабочие в долгой борьбе вырвали себе социальные права. Богатые поняли, что выгоднее поделиться, чем колотить голодных дубинками, меньше хлопот. Но не своими прибылями стали делиться, а тем, что выкачивают из рабочего скота в «третьем мире». За одну и ту же работу в Бразилии или на Филиппинах платят в 10-15 раз меньше, чем на Западе. Из этой разницы и отчисляют на социальные программы — пособия по безработице, дотации на врача и учителя. Так западное государство стало социальным (социал-демократическим). Хотя и бывают там неолиберальные волны, как при Тэтчер и Рейгане, палку там не перегибают. Кстати, такое социальное государство вовсе не является гуманистическим — социальные права предоставлены только гражданам, а не людям вообще. Потому и топит береговая охрана утлые лодки, на которых беженцы из Гаити пытаются проникнуть к социальной кормушке.

Итак, если Россия всерьез плюхнется в либерализм, то по определению социального государства нам не видать. Или Греф с Чубайсом, или 7-я статья конституции. А если вдруг у руля встанет социал-демократия, как Сальвадор Альенде в Чили? Тогда, если вести дело по правилам, и никакого Пиночета не понадобится. Помыкается наша социал-демократия и сама уйдет. Ибо это штука очень дорогая, а никого доить в «третьем мире» нам не дадут. Нас самих доить будут, да уже и начали. Социального государства западного типа в ограбленной стране быть не может — не по карману.

У нас один путь обеспечить людям право на жизнь, а потом понемногу прибавлять и роскоши — соединить те крохи демократии, что мы успели урвать, с общинной солидарностью. Общинность, то есть взаимопомощь не рациональная, а братская, как в семье, — это не совсем то, что социальность. Кое-что в ней тяготит вольнолюбивого человека, как и вообще бывает в семье. Сейчас не до жиру. Вылезем из ямы, подкормимся, а потом и опять можно за перестройку браться, демократию наращивать. Но уже укрепив голову задним умом.

Февраль 2003г.

В защиту противника

В наше смутное время человек, который пишет в газету и делает какое-то существенное утверждение, сразу теряет часть друзей. Обязательно кого-нибудь огорчишь. Обиды не забываются, и тот, кто пишет в газеты много, должен смириться с тем, что число друзей у него неуклонно уменьшается, а число затаивших обиду растет. Поэтому десять раз подумаешь, прежде чем браться за перо.

Я спрашиваю себя: зачем я пишу? Помимо, конечно, гонорара, который всегда кстати, но который не окупает же взятого на душу греха обидеть друзей. У меня лично две причины. Первая — уважительная: надеюсь помочь делу, которое я считаю правым — хоть чуть-чуть подорвать силу той банды, что уселась сегодня на шею России. Вторая причина — групповое самомнение. Я вышколен в науке, и мне невтерпеж молчать, когда кто-то внушает людям идеи, противоречащие знанию и логике.

Невтерпеж молчать, но я все же молчу — если только обе причины не совпадают. То есть когда идеи, внушаемые людям, не только неверны, но еще и вредны правому делу. Это, кстати, случаи, когда больше всего недовольства вызываешь — ведь затрагиваешь не только истину, но и политический интерес. Тут уж крутишься ужом, весь свой эзопов язык сломаешь.

Вот так терпел я, терпел, да и решил рискнуть и вступиться за Запад, за извечного врага нашей родной русской цивилизации. Перешли мы, я считаю, в наших проклятьях Западу невидимую критическую черту и вышли из зоны здравого смысла. Еще немного, и окажемся мы в дураках, так что наши собственные дети станут смотреть на нас с жалостью, как на бессильных параноиков. То, что за этой критической чертой мы оказались обращенными против истины — полбеды. Но мы ведь поневоле политики. А политик, выпадающий из здравого смысла, становится или страшен (если очень силен) — или смешон (если слаб). Страшный политик — куда ни шло, смешного же отбрасывают, как тряпку, свои же.

Дело не в том, что мы сгустили краски. Мы перегнули палку не «количественно», мы перегнули ее «не туда». Мы создали себе образ «не того врага», да такой страшный и симпатичный, что он душу нам греет, и расстаться с ним будет трудно. Но надо постараться, потому что настоящий враг этой куклой нас не отвлекает. Долю вины несем и мы, «работники пера» — те из нас (я в том числе), кто еще в годы перестройки, высвобождаясь из пут истмата, стали объяснять идущее уже разрушение России как кампанию войны цивилизаций: Запад против России (СССР). И на этом пути мы так разогнали наш паровоз, что он пошел вразнос. Так что постараюсь «разогнуть палку», наверняка при этом где-то ненароком и перегнув в другую сторону.

Наша вина — это вина увлеченного проповедника, который не проводит разницы между духовным и земным, между метафорой и реальностью, между истоком и устьем. Все, что говорилось о Западе как цивилизации, что само по себе есть понятие с высоким уровнем абстракции, по сути правильно. Это все в нашем сознании довольно уродливо преломилось в неверный образ нынешнего, земного, из мяса и костей, Запада. Этот образ столь же нелеп и обманчив (только вывернут наизнанку), как тот образ Запада, что подсунули нам демократы.

Обычная наша ошибка такова. Нас поражает какое-то качество, ставшее устоем Запада как цивилизации (например, культ наживы) — и мы в воображении наделяем этим качеством нормального западного человека в его обыденных делах, а в этих делах человек Запада уже совсем иной. Смешивать эти два уровня пространства и времени нельзя.

Чтобы овладеть временем и пространством, мы должны охватить мыслью оба уровня, и это трудно. Надо знать устои Запада, они определяют его вектор, направление его воли. Но надо знать и его нынешнюю обыденность — она определяет его «оружие». Поскольку речь идет о войне, но войне именно цивилизованной (это опять метафора), утрата любой компоненты в образе Запада для нас губительна.

Вообще, войны цивилизаций — такая штука, что в них борьба и единство противников переплетены. Россия, имея многие корни в Азии, все же строила себя, «опираясь» на Запад. Шутка ли — дворянство говорило по-французски. Нельзя же это забывать. Когда мы устраиваем что-то в своей жизни, мы спрашиваем: «а как это у немца?» — и делаем так же или наоборот. Но пока что в голову не придет спросить: «а как это у малайца?» Это плохо, но это так. Конечно, и Запад строил себя, «опираясь» на «Восток» — беря оттуда и религии, и философию (через арабов), и главные изобретения. Считаться «вкладами» довольно глупо, в историческом масштабе времени человечество едино. Впрочем, джинсы изобрели в США, и кое для кого это важнее изобретения бумаги.

Надо признать, что тот образ Запада, что лепится сегодня в нашей левой и патриотической печати, выпадает из русской традиции как западников, так и славянофилов. Достоевский бы просто ахнул, почитав наши газеты. Славянофилы — в известном смысле более европейцы, чем западники, так как думали самостоятельно — относились к Западу очень чутко. Ведь Запад — трагическая цивилизация. Мы об этом забыли, что ли — и сразу стали в суждениях о Западе легковесными. Да, Запад ставит на себе (и, к нашему горю, на других, в том числе на нас) «эксперименты злом» и доходит в этом до края. Но потом он как никто другой осмысливает зло, анатомирует его и дает другим спасительное знание.

Это, начиная с античности, сопряжено с такими страданиями, которые нам, с нашим светлым мироощущением, просто неведомы. Мы, русские, никогда не жили в страхе. Мы боялись реальных опасностей, но не было у нас «страха бытия».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21