Глава 5

После завершения привычного повествования, которое для Машкина — своеобразная тренировка перед посещением новостройки хозяином, он выжидательно поглядел на хозяйку. Могу быть свободным? Вы станете развлекаться, а у меня — стройка, каменщики без дела сидеть не станут — подхватят инструменты и подадутся к другому подрядчику.

— Сидеть! — негромко приказала Любовь Трофимовна. Будто комнатной собачке. — Ты, Феденька, нам не мешаешь… Пока не мешаешь, — с двухсмысленной улыбочкой уточнила она. — Ну, как тебе будущие хоромы, Мишенька?

Михаил раздумчиво потер лоб.

— Ничего не скажешь, престижно… И этот дворец в случае смерти супруга станет твоей собственностью?

— Точно, — торжествующе воскликнула Басова. — Когда мой бугай отправится на тот свет, я немедля предъявлю его завещание…

— Значит, составлено?

— И составлено, и подписано, и заверено нотариусом, — радостно закричала на весь участок женщина. — Так что, милый, не вздумай изменять, я — женшина ревнивая, вполне могу, если и не оскопить, то лишить права на будущее обладание всей этой красотой… В постели ты меня, не стану скрывать, устраиваешь, а вот в качестве полновластного муженька — посмотрим, проверим.

Вот так, подумал Машкин, супруг еще живет, еще трудится на благо благоверной женушки, а она уже рассуждает о «проверке» нового муженька. Заманивает его будущим своим приданным, букдто прикармливает глупую рыбешку… Ну, и люди же пошли — чудовища, вампиры… Вообще-то, может быть, и в прежнее время они существовали, только умело маскировались парадными лозунгами и высоконравственными откровениями?

Федор Иванович сидел в стороне, думал о своем, старался не прислушиваться к беседе «гостей». И все же некоторые выражения поневоле задерживались а сознании, отпечатывались в нем крупным шрифтом.

Хозяйка и ее любовник не только разговаривали, но и пили. На смену первой опорожненной бутылки из сумки показалась вторая. Сменилась и закуска: остатки балыка небрежно отодвинуты в сторону, освободившееся место заняла икра и поросенок с хреном. Сильными пальцами, поросшими рыжими волосами, Михаил «разделал» поросенка на куски, предупредительно подвинул тарелку любовнице.

А она разрумянилась, взволнованно посмеивается, то и дело ласкательно прикасается к плечу спутника. К месту и не к месту упоминает о завещании и связанном с ним богатством.

— Не обижайся, Феденька, нам с Мишкой нужно поговорить. Наедине. Сделай так, чтобы тебя часок искали и не могли найти…

Все ясно — сейчас займутся любовью, равнодушно подумал Машкин. Ему-то что до занятий хозяйки, пусть муж контролирует ее поступки, ощупывает свою макушку в поисках обязательных для шестидесятипятилетнего старца рожек. В обязанности прораба не входит слежка за женой банкира, денег ему за это не платят.

Вагончик-бытовка состоит из трех помещений: «рабочей» комнаты, сейчас оккупированной любовниками, раздевалки работяг и комнаты для проживания прораба, когда тому не захочется уезжать к себе на Сретенку. Машкин охотно покинул «парадную» комнату, перешел в соседнюю — утлую, которая служит для него и спальней, и столовой.

Стены бытовки — будто прозрачные, отчетливо слышны охи-вздохи раззадоренных любовников, каждое их слово. Федору Ивановичу кажется, что он видит переплетенные голые тела, мужское и женское, их ритмичные движения. От этого видения неожиданно возникла жажда, которую он утолял прямо из бутылки теплой минералкой.

— Ох… Ой… Вот тебе… бугай, получи! — стонала в паросксизме страсти женщина, не забывая в любовном безумии своего ненавистного супруга. — Еще… еще… милый… Ох… Держи, Альфредик, козел вонючий… Гляди, старикашка, как на мне прыгает настояший мужик… Ох… ох… умираю…

Нвконец, сладостные охи-ахи стихли. Вместо них — торжествующий вопль женщины, достигшей пика наслаждения. Учащенное мужское дыхание. Лавка, заменяющая кровать или диван, перестала скрипеть.

Прошло несколько минут молчания

— Как здоровье твоего благоверного? — нарочито равнодушно осведомился мужской голос. — Сердце, печенки — на месте?

В ответ — довольный смешок, напоминающий сытое мурлыканье отобедавшей кошки.

— Разве не заметил мешки под глазами бугая? По ночам встает и пьет корвалол. Сердце барахлит у бедного…

— Что говорят врачи?

— Недавно посетила терапевта, который пользует бугая. Тот долго крутил-вертел, но против двух тысяч баксов не устоял. Признался: год протянет, не больше… А как твое здоровье? — пауза, после которой повторился все тот же сытый смешок. — Ого! Кажется, в полном порядке… Правда, необходима дополнительная проверка…

Судя по шуму, блаженным женским взвизгиваниям, ритмичному поскрипыванию лавки, «проверка» состоялась с удовлетворительным результатом.

Черт бы их побрал, ненасытных тварей, устало думал Машкин. День выдался тяжелым — мотался на дерево-обделочный комбинат, заказывал окна с арочными верхушками, потом ездил в офис фирмы, занимающейся каминами. Лечь бы, поспать, но посчитал неудобным. Хозяйка может заглянуть в спаленку и обидеться на пренебрежительное отношение «раба». Вот и приходится в полудреме выслушивать шум от сексуальных упражнений и страшные рассуждения по поводу близкой смерти «благодетеля».

— Говоришь, год, — возобновил беседу Михаил. — Долгонько! Вот так и жизнь проходит… по вагончикам да гостиницам…

Неожиданно недавно мурлыкающая кошечка превратилась в тигрицу.

— На что ты намекаешь, кобель? Хочешь подтолкнуть меня на убийство? Яду в питье подсыпать либо киллера нанять, да?… Уволь, дорогой е…ь, не способна на такую мерзость. Отрастить рога — пожалуйста, накричать, оскорбить — ради Бога… Понял? А если не дошло — выметывайся! До станции — пешочком, ножками, а там — на электричке! Не бойся, плакать не стану, таких, как ты, козлов, хватает. Ходят вокруг, принюхиваются!

Вот это выдала! Федор Иванович удивился — не ожидал от хозяйки такой прыти. Непредсказуемая женщина: то ласкается, мурлычет, то закидывает комьями грязи, то жалеет болящего супруга, то радуется близкой его смерти.

— Что ты, Любонька, я не подумал… Просто надоело таиться от окружающих, хочется жить семейно… А ты — убийство, отравление…

Голос любовника — растерянный, извинительный. Либо крепко любит банкиршу, либо рассчитывает на будущее богатство. Трудно сказать, как реагирует на эти бормотания женщина, а вот Машкин не верит и не жалеет. Уверен — мечтает детектив о смерти соперника, вот и потихоньку-полегоньку настраивает подругу на нужный ему лад.

Кажется, и Любовь Трофимовна тоже не поверила. Сделалась помягче, но не рычит и не мурлычит. В голосе — усталость и безнадежность.

— Ладно, замнем… пока. Услышу еще раз — расстанемся…

В одинадцать вечера гости уехали…

На следующий день неожиданно нагрянул сам хозяин. И не один — в сопровождении двух вылощенных мужиков. Видимо, таких же, как и он, финансовых воротил. Каждый — на своей машине, со своими телохранителями.

Увидев иномарки, въезжающие в предупредительно открытые охранником ворота, Машкин оставил в покое каменщика-бракодела и поспешно сбежал вниз.

С одной стороны, хорошо бы сделать вид — не заметил, увлечен делом, лишний раз продемонстрировать усердие, но с другой — сработала привычка встречать начальство, угодливо кланяться, изображая собачью радость. Угодничество ценилось и продолжает цениться во все времена — и феодализма, и капитализма, и социализма. Должно сработать и в век реформ, ведущих в непонятное общество, с непонятным названием и содержанием. Не то капитало-социалистическое, не то социало-капиталистическое, пока — не ясно.

— Рекомендую — мой прораб, — по обыкновению не здороваясь, представил Машкина банкир, когда тот подбежал к машинам. Словечко «мой» больно царапнуло не успевшее еще приспособиться к «реформам» самолюбие инженера. — Опытный и знающий специалист, раньше работал в министерстве, там им были довольны, ценили, награждали…

Хозяин расхваливает новое свое приобретение. Ничего необычного и интересного. Гости благодушно кивают, завистливо улыбаются. Многозначительно переглядываются. Хват этот хитрый Басов, всех переплюнул!

Машкин чувствовал себя манекеном, на которого примеряют одежду, как минимум, большую на два-три размера. Но не обижался — светился благодарной улыбочкой, стеснительно клонил лысую голову. Будто подставлял ее под лавровый венец.

Наконец, банкир завершил представление и обратился к прорабу.

— Показывайте, что успели сделать, — не оборачиваясь, бросил он через плечо.

Земля вокруг копана-перекопана — близко не подойти. В промежутках между отвалами складированы железобетонные конструкции, столярка, пиломатериал, растворные ящики. Трудолюбиво покачивает стрелой кран. Матерятся работяги. Грохочет растворомешалка, выплевывая в ящик мокрую смесь песка и цемента.

Короче, обстановка любой стройки. От государственной до частной.

Подойти к стенам — испачкаться в грязи и в растворе, порвать импортные пиджаки и модные, удлиненные плащи. Наслушаться бескультурных матюгов. Либо — не дай Бог — свалится на голову кирпичина или многокилограмовый «брусок» перемычки. Поэтому бизнесмены издали осмотрели территорию. Вежливо похвалили размах, притворно поудивлялись размерам здания, поинтересовались этажностью и будущими удобствами.

Особую активность проявил сухопарый мужчина в золотых очках, за которыми прятались злые, завистливые глаза. Узнав, что еще не организована устойчивая телефонная связь с Москвой, торжествующе вскинул, такую же, как у Машкина, плешивую голову.

— Явная недоработочка, Альфред. В наше время без связи не обойтись. Даже в самом начале строительства. Вдруг — пожар, или несчастный случай с тем же каменщиком? Ни пожарников не вызовешь, ни скорую помощь не пригласишь…

— Это — сделаем, — отмахнулся Басов. — Завтра же поручу заняться своему связисту. Есть у меня классный специалист, на все руки мастер: что по электрике, что по связи, что по компьютерам.

Откровенное хвастовство: в Сервизбанке — самые лучшие специалисты, самые надежные работники. Золотоочкастый метнул на Басова такой злобный взгляд, что Федор Иванович вздрогнул. Точно так, как и при подслушанном разговоре между хозяйкой и ее любовником.

Всеобщая ненависть, круто замешанная на зависти, стремлении перехватить лакомый кусок. Вот только толстый весельчак, похоже, — мужик не завистливый. Откровенно поздравляет коллегу с удачным вложением капитала, посмеивается над злобными оскалами сухопарого финансиста.

Впрочем, Машкин не считал себя проницательным психологом, способным оценивать истинные черты человеческих характеров по улыбкам и змеинному шипению. Жена твердит: простак, глупец, тебя обводят вокруг пальца, а ты все краснеешь да лыбишься…

Скорей всего, Татьяна права. Чиновничья жизнь приучила Федора Ивановича к осторожности. Прежде, чем сделать очередной шаг — проверь место, куда поставишь ногу. Вдруг — болото, или коварный камень, о который можно споткнуться. Это не трусость, недостойная настоящего мужчины, — осмотрительность. А вот разбираться в характерах окружающих его людей инженер-чиновник так и не научился. И это приносило ему немало неприятностей.

В министерских кулуарах Машкина считали молчуном и вообще — недалеким человеком. Кажется, такого же мнения придерживается и банкирша… Ради Бога, пусть считают, брань на вороту не виснет — извечная народная мудрость. Зато молчун и глупец чаще остальных получал премии и надбавки, его хвалили и повышали, дай-то Бог, и в реформируемой России проживет, приспособится.

Вот и сейчас он предпочел ограничиваться минимумом слов — ровно столько, столько ожидает от него хозяин. Не больше и не меньше. Похоже, Басов доволен поведением прораба — не улыбается, но и не гневается.

После осмотра территории посетители навестили прорабку и выслушали подробное описание будущего дворца. Машкин, как заправский экскурсовод, оперировал специальной указкой, совмещенной с красным фломастером, которым отчеркивал впечатляющие цифры площадей залов и комнат, их размеры по длине, ширине и высоте. Встретив ободряющий взгляд хозяина, упомянул о причудливой лепнине на потолках, о новомодных пластиковых окнах и дверях, о встроенных шкафах и подвешенных ажурных антресолях. Отдельно, после многозначительной паузы, ввернул фразочку по поводу заказанных скульптурных фигур и деталей интерьера огромной оранжереи.

— Да, развернулся ты, Альфред, по настоящему. — пережевая слова сухими губами, невнятно выразил одобрение сухопарый. — Ничего не могу сказать… Правда, биллиардную я бы расширил — Федосов между столами не протиснется, — кивнул он на толстяка с багровым, отечным лицом. — Он легко протискивается, когда нужно захапать очередное выгодное дельце…

Толстяк низко наклонил голову. Будто приготовился боднуть конкурента седым ежиком.

— Тебе, Семен, протискиваться не приходится — лезешь напролом. С твоей комплекцией и карманом делать это не трудно…

— Уж если и лезет кто напролом, то — Басов, — усмешливо заметил очкарик, метнув в сторону хозяина будущего дворца уже знакомый Машкину злобный взгляд. — Двигает на подобии танка или бульдозера. Захапает побольше и пытается слинять. Как правило, удается, но вот теперь — не получится, не разрешим… Так, Николай?

Федосов неопределенно качнул головой. По диагонали. Дескать, и — да, и — нет. Выдерживает нейтралитет, подумал Машкин, не знает кого выгодней поддержать. Инженер будто нащупал родственную ему душу. Молодец, толстячок, правильно ведешь себя, сдоба.

— Тебе тоже палец в рот не клади — по плечо откусишь, — продолжил Хвостов. — Вам бы объединиться с Альфредом. Ты внесешь свой пай хитростью, Альфред — упрямством. Много достигнете…если вас во время не остановят.

Басов рассмеялся. Его поддержал толстяк. А сухопарый в золотых очках даже не улыбнулся — вторично бросил на президента Сервизбанка острый взгляд, который, обладай способностью ножа, пронзил бы насквозь лучшего «друга».

— Никто и ничто меня не остановит, — пробурчал Басов. — Потому-что предпочитаю законные методы наращивания финансовых мускулов. Один разсогласился на… незаконные, но теперь спохватился. И — завязал.

— Поглядим-посмотрим. Нынче на законных основаниях можно заработать только на хлеб и молоко. А ты вон какой дворец строишь…

Бизнесмены обменивались внешне доброжелательными замечаниями, но в каждом из них — капельки яда. Так и щетинятся слова отравленными иголками, так и выстреливаются ранящими пулями. Особенно старается очкарик.

Машкин стоял в стороне, сжимая в руке дурацкую указку. В этой компании он чувствовал себя инородным телом, но уходить не решался — как посмотрит на подобный поступок хозяин?

Наконец, Басов незаметно от собеседников кивнул. Дескать, пошел вон, не мешай, свое дело ты сделал.

Прораб откланялся — никто не обратил на него ни малейшего вимания. Слишком малозначащая фигура, чтобы перед ним расшаркиваться. У бизнесменов — дела поважней, они делят очередной лакомый кусок. Семен Хвостов «протискивается», Николай Федосов «проталкивается», Альфред Басов «двигает напролом».

Это и называется работой дельцов, в результате которой они наращивают финансовые мускулы, накапливают бойцовские жиры. Атмосфера в прорабке — удушающая, отвратно пахнет плесенью зависти, мерзким ароматом едва прикрытых угроз.

Федор Иванович поторопился на леса — подышать свежим воздухом, подумать над услышанным. Его мучили недобрые предчувствия.

— Чего, Ваныч, выставили? — насмешливо спросил конопатый каменщик, откладывая мастерок и вытирая полой спецовки потный лоб. — Не горюй, прораб, начальство завсегда так: вначале приголубит, опосля — палкой по заднице.

— Я вовсе и не горюю, — самолюбиво задрал плешивую голову Машкин. — По должности мне положено находиться на лесах, а не в кабинетах… Вот ты, к примеру, зачем швы раззявил? По правилам должно быть не больше двадцати милиметров, а у тебя под пятьдесят подкатывает. Переложи два ряда, не то шиш получишь, а не зарплату!

Под бдительным наблюдением Машкина обескураженный каменщик, шепча самые изощренные матюги, развалил участок стены и принялся раскладывать новую партию кирпича. Постепенно отошел, заулыбался.

— Не ругайся, Ваныч, счаз все будет по правилам. Как у бабы под подолом и за пазухой… Больно ты нервенный стал, никак не утихомиришься. Погляди на Сашку Деева, тожеть нервничает, смолит сигарету за сигаретой. Ну, ладно, ты, а сторожу чего дергаться? Чай, у него одна забота — держать ворота на запоре…

Развязанный язык работает в полную силу, но ловким рукам мастера не мешает…Вот мастерок разгладил постель из раствора… Точно на предназначенное место улегся кирпич… Одним привычным движением подобраны остатки раствора на лицевой поверхности стены… Рукоятка мастерка хвастливо постучала по свежей кладке… Подготовлено месту для второго кирпича… Тот покорно улегся, прижался к своим собратьям…

Прораб бездумно наблюдал за работой каменщика. Одновременно, бросал испытующий взгляды на «нервного» сторожа. Действительно, смолит сигарету за сигаретой, не сводит ожидающего взгляда с входа в прорабку. По какой-такой причине?

Машкин насторожился, на подобии охотничьей собаки, завидящей жирную дичь.

Наконец из вагончика вышли финансисты. Впереди, как и положено, гости, позади, пастухом, подгоняющим в убойный цех бычков, — хозяин. Смеются, подбрасывают друг другу колючие шуточки.

Басов недоумено оглядывается. Куда подевался лысый инженер, почему не провожает хозяина? Недовольно морщится, поглаживая опухшие подглазья.

— Беги, Ваныч, лижи банкиру задницу, — хмуро посоветовал конопатый каменщик, раскладывая по стене кирпич. — Гляди-кось, тебя ищет, озирается.

Машкина будто ветром сдуло с лесов. На-ходу снимая с лысой головы кепку-лужковку, он побежал к бизнесменам.

Сидящий на лавочке возле сторожевой будки Деев лениво поднялся. Снял потрепанную шапчонку. Но не поклонился — вперил в хозяина злобный взгляд. Потом перевел его на Хвостова и вдруг тягуче ухмыльнулся. Словно увидел не обычного очкарика, пусть даже в высокой роли «друга» хозяина, а вкусное мясное блюдо, вызывающее приток клейкой слюны.

Очкастый банкир едва заметно повел головой. Это жест можно расшифровать двояко. Чего пялишься, толстый огрызок, я тебе не икона и не картина Пикассо. Или — здорово, дружище, гляди только не переиграй, не демонстрируй наше знакомство.

Машкин предпочел второй вариант. Значит, бесправный сторож стройки и всесильный финансист знакомы между собой? Странная «дружба»! Уж не по причине ли сжигающей обоих чувства ненависти по отношению к Басову?

И снова Федор Иванович внутренне содрогнулся.

Глава 6

На следующий день после посещения стройки Басовым и его «приятелями» возле закрытых ворот остановился светло-зеленый «форд». Из него лениво выбрался здоровенный детина в модном костюме и при цветастом галстуке. Явный телохранитель. К машине вышел охранник, Деев. Такой же здоровяк, но с более приятной физиономией. Будто Господь-Бог отлил обоих в одной форме, а вот морды им изваял разные.

— Что надо? — угрюмо спросил Сашка, остановившись возле калитки. — У нас все дома.

— Открывай!

В голосе визитера прослушивается непоколебимая уверенность — ему подчинятся. Эта уверенность подпитывается водителем, таким же амбалом, готовым по первому сигналу прийти на помощь, и хозяином, сидящим на заднем сидении, с любопытством взирающим на действия своей шестерки.

— Вы к кому? — уже с опаской повторил Деев, опуская правую руку в карман широченной блузы. Пусть там, кроме грязного носового платка ничего нет, но жест — достаточно многозначителен. — Хозяин не велел…

Закончить начатую фразу охранник не успел — сильный удар в область диафрагмы заставил его согнуться и натужно закашляться. Второй профессиональный удар снизу в подбородок бросил Деева на любимую им лавочку. Прибывший телохранитель медленно, не торопясь, вошел в калитку, отодвинул массивный засов и, распахнув ворота, согнулся в приглашающем поклоне.

Когда Деев, наконец, пришел в себя и бросился на обидчика, «форд» уже вкатился на стройку и остановился рядом с бытовкой-вагончиком.

— Цыц, падла! Усохни!

Увидев в непосредственной близости от своего искривленного носа черный ствол пистолета, Деев покорно остановился. Оружия, исключая «выпрыгающий» нож, у него нет, а противник, похоже, не задумываясь, пустит в ход свою «машинку».

Из машины легко вышел — почти выпрыгнул сухощавый человек в модном длиннополом плаще. Цепкий взгляд, толстые, негритянского типа, мокрые губы.

— Зачем ты так, Славка, — укоризненно проговорил он детским, писклявым голоском. — Парень, как и ты, служивый, подвластный. Надо было по человечески пояснить: кто мы и зачем приехали… Будь добр, извинись.

Амбал понимающе улыбнулся. Спрятал пистолет и подошел вплотную к охраннику.

— Извини, дружан, — и совсем тихо, покосившись на строгого босса. — Не цынканешь, что нужно — под молотки… Понял?

— А мне-то что? — заныл охранник. — Открывать да закрывать ворота, следить за местной шпаной — все дела. Здесь есть люди постарше. Тот же прораб…

— Вот и позови его, дружище, — мягко попросил поджарый мужик. — Будь добр… Понимаю, тебя обидели, оскорбили. Возьми в уплату и прости.

Подойдя к охраннику, он, не прикасаясь, отодвинул в сторону своего амбала, засунул в карман блузы Деева несколько «бумажек» с изображением президентов США.

— Конечно… Я не в обиде… Спасибо, — радостно замурлыкал Сашка. — Сейчас позову…

Но бегать по лесам ему не пришлось — увидев во дворе иномарку, Машкин решил: хозяин снова навестил стройку, и поспешил вниз, к бытовке. Сердце подкатилось к горлу и выстукивало оттуда тревожные сигналы. Что случилось, чем банкир остался недовольным?

Спустившись по трапу, прораб с облегчением убедился: машина не хозяйская, у Басова — «мерседес», а возле вагончика стоит «форд». К тому же, он разглядел незнакомых посетителей. Соответственно выпрямился, сменил бег на солидную неторопливость.

— Слушаю вас?

Поджарый мужик иронически оглядел лысого прораба. Будто лошадь, выставленую на продажу. Мелковата лошадка, старовата… Стоит ли терять время, заглядывать в зубы, осматривать сбитые копыта?

— Насколько понимаю, Альфреда нет?

— Альфред Терентьевич вчера был. Теперь раньше, чем через неделю не приедет… Если, конечно, не возникнет такое желание, — поправился прораб. Какое он, спрашивается, имеет право говорить за хозяина. — Я — полномочный его представитель… Слушаю вас?

«Полномочный представитель» — человек, заменяющий хозяина, обладающий если и не всеми его правами, то, как минимум, доброй их половиной. Машкин постарался принять достойный вид — откинул лысую голову, выпятил хилую грудь.

— Значит, представитель? — с явной насмешкой пропищал «гость». — Понятно, дружище…А я надеялся пообщаться со старым другом. Неужели он избегает встречи со мной? Обидно. Сколько мы с ним перенесли бед-несчастий, в каких только переделках не побывали… Нет, грешно так думать о дружане — грех не замолить. Дела его замучили, заставляют мотаться, вот и никак не получается встретиться с ним, пообщаться…

Несколько минут помолчал, испытующе глядя на инженера. Поверил ли он в явное вранье или сомневается? Потом скорбно покачал головой.

— Альфред по телефону утверждал: поезжай, друг, меня не будет — мой прораб, дескать, тебя приветит. А что на поверку? Охранник даже к воротам не подпустил, пришлось… упрашивать, прораб смотрит, как на мелкого воришку… Ну, что ж, ничего не поделаешь, — огорченно вздохнул, развел короткопалыми руками, — найду Альфреда, расскажу ему…

Посетитель минут пятнадцать изощрялся, то повествуя о близких, почти родственных, отношениях с банкиром, то сетуя на недружественный прием, оказанный ему на стройке. Держат, мол, во дворе, будто пожаловал не видный бизнесмен — дворник либо мелкий торгаш.

В школьные годы Ханжа с удовольствием учавствовал в самодеятельности, талантливому мальчишке не раз поручали главные роли в спектаклях, пророчили блестящее будущее. После получения аттестата зрелости он попытался поступить в театральный институт — провалился. Но театральные навыки сохранились — он успешно применял их в своей деятельности рэкетира.

Да и вообще он жил не своей — придуманой жизнью. На службе в адвокатской конторе играл роль добросовестного, послушного чинуши, для которого нет ничего более важного, как старательное выполнение полученных заданий. В семье — роль любящего мужа, добродетельного папаши. С любовницей демонстрировал страстного молодого и щедрого парня. В подпольной рэкетирской фирме Ханжа изображал жестокого истязателя, безжалостного убийцы. В общении с соседями и коллегами по работе представлялся этаким честнейшим простаком.

Вот и сейчас, общаясь с прорабом, рэкетир талантливо сыграл заранее придуманную и тщательно отрепетированную роль ближайшего друга банкира. Глуповатый и наивный инженер не мог не поверить опытному артисту, у него не зародилось даже тени сомнения.

— Прошу, пройдите в мой офис, — изобразил он гостеприимство, хотя с большим удовольствием спровадил бы за ворота «доброго дядюшку» вместе с его наглыми шестерками. — Извините, но я ведь не знал, с кем имею дело.

В сопровождении инженера «друг» Басова важно, посмеиваясь про себя, поднялся в вагончик. Водитель остался сидеть в машине. Телохранитель дружески похлопал Деева по плечу, вытряхнул из пачки дорогую сигарету. Вдохновленный только-что полученной платой за нанесенные ему оскорбления, охранник охотно закурил.

— И мои извинения тоже прими, дружан. Каюсь, поспешил. Но сам должен понимать, хозяева ценят нас не за базар — за действия.

— Понимаю, — быстро закивал Деев, мечтая об еще одном ударе в солнечное сплетение с соответствующей «платой». — Я — такой же, как и ты… подневольный.

Беседа двух охранников медленно, спотыкаясь и покачиваясь, двинулась по привычной для обоих дорожке…

В прорабской Ханжа внимательно осмотрел развешанные чертежи, завистливо покашлял. Дескать, вот как живут простые российские банкиры! А тут приходится изворачиваться, вертеться юлой, зарабатывая на краюху хлеба, намазанную маргарином.

Присел к столу, жестом приказав Машкину занять место напротив.

— Ничего не скажешь, развернулся Альфред, — пропищал он, небрежно проведя рукой по картинкам. — Не особняк — самый настоящий дворец… Ну, погоди, дружище, — погрозил пальцем приокрытому окну. — Сошлешься на финансоые трудности своего банка — ни в жизнь не поверю… Когда хозяин пообещал наведаться?

Машкин пожал плечами.

— Не говорил… А вы бы заехали в его офис!

— Был, приятель, заезжал. Секретарша сказала: на даче, мол, вот я и наведался. Значит, Альфредик и меня обманул и собственную секретаршу. Стыдно так делать — могут шутника поставить в угол… Впрочем, чего не простишь близкому человеку, — Ханжа помолчал, будто сомневался — стоит ли довериться басовской шестерке. — Недосуг мне гоняться за твоим боссом, дружище, как сейчас выражаются, время — баксы. Поэтому очень прошу оказать мне маленькую услугу… Сделаешь?

Машкин с готовностью закивал. С таким усердием — шею заломило. Достал из ящика стола чистый блокнот, прикрыл его ручкой, вопросительно уставился на хозяйского дружка. Дескать, диктуйте, вообще-то, на память не жалуюсь, но все же лучше записать.

— Обязательно сделаю. Можете не сомневаться.

— Вот и ладно, вот и хорошо. Я в долгу не останусь, — Ханжа выразительно потряс над головой пухлым бумажником. Но не открыл его, не отслюнявил желанные банкноты — снова возвратил во внутренний карман пиджака. — Скажешь хозяину: приезжал Ханжа — кликуха у меня такая, не удивляйся — просил передать привет. И еще — если через три дня я не получу своих процентов — Альфред знает каких именно — у него могут случиться серьезные неприятности. Что за неприятности — ему тоже известно.

Последние слова выданы с расстановкой. Писклявый голос неожидано погустел, превратился в предупреждающее ворчание дворового пса, готового укусить. Федор Иванович ощутил дрожь в коленках, зачесалось между лопатками, закружилась голова. Кажется, перед ним еще один человек, ненавидящий хозяина. Удивительно, что Басов еще не утонул в вонючей трясине всеобщей ненависти…

— Ска…жу, — в два приема осилил Машкин короткое слово.

— Конечно, скажешь, — рассмеялся Ханжа. — Деваться тебе некуда… Ну, все, мне пора.

Он легко поднялся с табурета, пританцовывая пошел к выходу. Возле двери неожиданно остановился, ладонью ударил себя по лбу.

— Чуть было не позабыл!

Снова извлек из бокового кармана твидового пиджака бумажник, небрежно отсчитал пять бумажек по двадцать баксов, подумал, добавил еще две. Не положил на стол — небрежно бросил к ногам прораба.

И ушел.

За окном заработал двигатель «форда». Деев предупредительно распахнул ворота, придерживая створки, подобострастно откланялся…

Долгие вечера, когда читать надоело, мечтать о будущей обеспеченной жизни — тем более, Машкин развлекался беседами с охранниками. Иногда — скучными, чаще — бестолковыми. Лишь бы убить медленно тянущееся время. Образно говоря, мужики лениво чесали застоявшиеся языки. Инженер вспоминал благостные дни службы в министерстве, собеседник — толстый и язвительный Сашка Деев — ничего не вспоминал, просто издевался над лысым прорабом.