Глава 9

Бабурин нервно расхаживал по крохотному кабинету, расположенному на втором этаже здания прокуратуры. Небольшого роста, с едва выпирающим животиком, треугольными усиками, которые он то и дело поправлял указательным пальцем, Сергей Петрович был необычно взволнован. Причину волнения искать не приходилось — она лежала на поверхности. Начатое расследование убийства банкира Басова.

Надо же так глупо попасться, размышлял следователь, не прекращая бесцельную беготню от окна к двери и снова — от двери к окну. Вместо того, чтобы озадачить районного прокурора, нацелить, взять следствие под контроль, сам возглавил расследование убийства, сунул в петлю глупую башку.

В результате, местная власть, как говорится, умыла руки, мало того, ехидно поглядывает со стороны на бесплодные усилия столичного следователя. Восторженно аплодирует или укоризненно морщится. Областной прокурор — непосредственное начальство Бабурина — тоже втихомолку радуется. В случае осложнений, а они неизбежны, все оказываются в стороне, один Бабурин — под прицелом прессы и телевидения, под занесенной тяжкой десницей верхов.

Если вдуматься, что произошло экстраординарного? Убийство? Да, конечно, приятного в этом мало, но подобные преступления стали обыденными, мало кто ужасается и негодует. Привыкли и власти, и общество в целом. Даже падкая до жаренных фактов пресса предпочитает уделять подобного рода преступлениям максимум несколько строк. Гораздо выгодней красочно рисовать выпады в адрес оппозиции, смаковать скандалы в Госдуме.

Двумя выстрелами — в спину и в голову — убит президент известной фирмы. Попал в явно подготовленную криминальными структурами автокатастрофу заместитель начальника одного из управления при правительстве. В упор расстрелян из автоматов президент финансовой компании. Взорвана машина видного адвоката…

И это — за одну неделю!

В России идет самая настоящая война. Отстреливают политиков, банкиров, президентов компаний, даже деятелей культуры, осмелившихся сунуться в горнило бизнеса. На фоне этого загадочное убийство банкира средней руки — почти рядовое событие. Почему же вдруг ему придается столь большое значение? Почему та же Генеральная прокуратура, уныло «прожевавшая» убийства Меня, Листьева и многих других, будто встрепенулась от спячки и принялась давить на областного прокурора, требуя «принятия незамедлительных мер»?

Расследование взял под контроль заместитель Генерального. Крутой мужик, от такого не спрячешься за шаблонными выражениями, типа: проводятся оперативно-розыскные мероприятия… активизирован уголовный розыск…имеются первые обнадеживающие результаты…

Если бы давила одна Генеральная прокуратура — можно пережить. Там сидят свои ребята — понимают ситуацию, сами варятся в том же «котле». Жмут из правительства, донимают из Администрации Президента. Осторожные вопросы по телефону — десятками в день. И не только — осторожные — угрожающие.

Убит не просто банкир — депутат Думы. В кулуарах властных структур кружатся пчелиным роем догадки, граничащие с прямым вымыслом. Обычное по нынешним меркам убийство некоторые деятели усердно подгоняют под политический терроризм, организованный оппозиционными силами. Или, что намного чаще — под бытовое преступление.

И все это — невнятно, с намеками и подтекстом.

Подозрительно молчание средств массовой информации. Пробормотали сквозь зубы: убит очередной банкир, проводится следствие. И — молчок. Ни разоблачительных статей, ни гневных лозунгов, ни открытых интерьвью. Один только «Московский комсомолец» упомянул о возможных политических причинах расправы.

Подозрительно все это, ох, и подозрительно!

Похоже, Басов был связан крепкими нитями не только с теневым бизнесом. В разоблачении убийц мало кто заинтересован, многим хочется спустить расследование на тормозах и утопить его в «болоте» многолетней болтовни.

Возможно, через Басова отмывались грязные, испачканные кровью и мучениями несчастных наркоманов, деньги. Или производились таинственные операции с перечислениями крупных сумм в горячие точки России либо на таинственные счета зарубежных банков.

Кто знает заинтересованных крупных и мелких деятелей, запутанных в эти дела? Лично Бабурину они неизвестны. Или, если выразиться более точно, — почти неизвестны. Ибо при желании он мог назвать их поименно… Но не пойманный за руку ворюга — еще не преступник. Тем более, что излишняя откровенность сотрудника правоохранительных органов вполне может преобразоваться в похоронную панихиду.

Лучше не касаться этого, закрыть глаза, вычеркнуть из памяти. Значительно проще и, главное, безопасней раскрутить «бытовые» причины убийства. Прямо следователю никто так не говорит — туманно намекают, доброжелательно нацеливают. Либо шашни оппозиции, либо «бытовуха». Вот заданный следствию «коридор» — ни шагу в стороны!

Ну, что ж, Бабурин сделает так, как от него потребуют. Он — далеко не герой, не матросов и не гастелло, подставлять многострадальную, не раз намыленную шею не намерен. Проявишь излишнюю активность — прошьют автоматной очередью, взорвут вместе с машиной. И концов не найти. Как не нашли их в деле об убийстве того же Листьева. Проявишь разумную медлительность — тоже обвинят во всех смертных грехах, отправят для дальнейшего прохождения службы в тьму-таракань. Неприятно, конечно, покидать столицу, что говорить, но, во всяком случае, «грешник» останется живым.

Для вида от него требуют результатов, на самом деле — явно побаиваются их появления. Знакомая картинка.

Какие там результаты! Сейчас Бабурин может сам себе признаться — все его старания походят на ковыряние нищего пенсионера в мусорном контейнере. И все же придется изображать «бурную деятельность». Тем более, что Бабурин машинально, не желая этого, увлекся разгадыванием загадки убийства Басова. Соответственно, доложил начальству и получил добро.

Живет как бы двойной жизнью: сдерживает сам себя и наращивает усилия. Все равно, что одновременно давить на газ и тормозить. Вот и дергается «машина следствия», двигаясь по принципу: шаг вперед, два шага назад, два шага вперед, шаг назад. В итоге — топтание на месте…

Бабурин устал от беготни по кабинету. Все равно, ничего путного не придумаешь, придется следовать избранной тактике. Он сел за письменный стол, придвинул тощую папку открытого уголовного дела. Рядом с ней лежит та самая бумажка, разрисованная рогатыми и хвостатыми чертенятами с узнаваемыми мордами. Между ними вписаны вопросы, выпрыгнувшие из первых допросов по горячим следам.

Куда девался пистолет, взятый, по показаниям водителя Федорова, банкиром, когда тот выходил из машины? Все переворошили, перекопали, но оружия так и не нашли.

Кто звонил Басову в машину, когда он ехал домой, после непонятного посещения стройки? О чем был разговор, почему после него банкир приказал возвращаться обратно?

Почему во время возвращения Басов, опять-таки по показаниям водителя, был на грани самой настоящей истерики? Не связано ли это состояние с телефонным разговором?

Кто подбросил охраннику явно отравленную водку и кто исхитрился забрать опорожненную бутылку? Все потуги оперативников отыскать ее окончились безрезультатно. Значит, кто-то забрал… Кто?

Почему водитель иномарки едва хозяин покинул машину так крепко уснул, что ничего не слышал и не видел?

Ниже, уже без порядковых номеров, Бабурин записал мелким почерком дополнительные вопросы, требующие «расшифровки». Сделал он это после откровенного разговора со свояком.

Кто такой «частный детектив», какими судьбами его занесло в семью Басовых? Вообще-то, ответ ясен: любовник жены банкира, вознамерившийся сделаться ее законным мужем, соответственно — полновластным владельцем Сервизбанка. Но имеется маленький штрих: частного детектива нанял муж любовницы — откуда он узнал о его существовании?

Бабурин бегло прочитал соответствующую справочку: Михаилу Степанову лицензия на производство частного сыска не выдавалась… Очередная загадка!

Где истоки ненависти, которую испытывает по отношению к хозяину охранник Деев?

Какой «грех» мучает Басова, что он сделал связисту банка Василию Старцеву, за что кается? Почему хотел обязательно, любыми путями, исправить содеянное зло?

Что связывало, или — разъединяло, убитого банкира и сухопарого его конкурента, господина Хвостова? И вообще — кто такой Хвостов? В какой отрасли возникло соперничество, чем оно подкармливалось?

Бабурин откинулся на спинку стула, поправил пальцем усики, потер усталые глаза.

Последний вопрос, пожалуй, относится к числу опасных. Поколебался, поводил жалом шариковой ручки по записи, но вычеркивать не стал — пусть остается. Для счета. Убрать недолго. Авось, никто не поинтересуется записями в блокноте следователя, не обнаружит его «криминальный» интерес к сухопарому очкарику.

Вопросы, кажется, исчерпаны. Теперь — версии, которые на них опираются… вернее, должны опираться. Ибо каждый из вопросов, пусть даже пока безответный, рождает определенную версию.

И вдруг в голову следователя пришла забавная мыслишка. Такая забавная, что он вдруг лукаво усмехнулся. Нет, выстраивать логические «цепочки» в одиночестве не станет, как говорится, совместит приятное и полезное.

Приятное? В муже сестры уживаются чрезмерная наивность, вечная боязнь и доброта. Именно за доброту и ценил свояка Бабурин.

Что касается полезности — главная версия тесно связана с лысым прорабом. Главным «подозреваемым». Или — подозреваемым без кавычек? Ибо в ту ночь на стройке кроме одурманенного охранника и Машкина никого не было.

Бабурин неторопливо снял трубку.

На следующий день после убийства Басова бригада каменщиков в полномсоставе потребовала расчет. Работать на стройке, где обнаружен труп человека, погибшего насильственной смертью, работяги наотрез отказались.

— Ты уж извиняй, Иваныч, — отводя глаза в сторону, пробурчал бригадир. — Оно, конечно, деньги платишь справно, грех жаловаться… Только убитый все мерещится. Положищь кирпичину, а он с-под нее выглядывает… Короче, придется нам жопка о жопку — кто дальше отлетит…

Ничего не поделаешь, пришлось Машкину раскошелиться. Открыл небольшой сейф, стоящий не в прорабке, а в изголовьи койки в спаленке, и выдал трусливым строителям причитающиеся им деньги.

Следующая новость — появление угрюмого охранника-толстяка.

— Выкладывай заработанное, Иваныч, — хрипло провозгласил Деев, вытянув перед собой мосластую руку, похожую на ковш экскаватора малой емкости. — Не желаю охранять вшивый твой дворец. И два Сашки тоже не желают — вот-вот появятся.

Действительно, на следующий же день за расчетом пришли Курцев и Галкин.

Короче, Машкин остался на стройке в полном и далеко не в гордом одиночестве. На всякий случай переписал «материальные ценности» в виде сборного железобетона, столярки, пиломатериала, кирпича, цемента. Кто знает, как поведут себя наследники банкира — вполне могут потребовать у прораба полный отчет по израсходованным материалам и деньгам. Не дай Бог, полновластным наследником Басова сделается жадный детектив Михаил. Наизнанку вывернет, кишки пересчитает — вдруг проглотил прорабишка дорогостоящую… деревяшку.

Что касается денег, можно не опасаться — каждая копейка высчитана, каждый рубль подытожен… Это — фигурально выражаясь, ибо копейки давно приказали долго жить, а на рублевку даже спичек не купишь, на метро не поедешь.

Подсчеты и сверки заняли четверть рабочего дня. Чем прикажете заниматься в остальное время? Бросить все к ядрене-фене да податься на Сретенку? Нет, так поступать не годится — вдруг заявятся банковские ревизоры, кто их встретит и проводит, кто выложит ведомости и расписки, квитанции и накладные? Да и опасно оставлять стройку на произвол судьбы — народ нынче пошел аховый, тащит все, что нужно и что не нужно, сторожей нет — Машкин один за всех: и за работяг, и за охранников.

Крепко засела в голове чиновничья пуктуальность и липкая боязливость — никакими реформами и всхлипываниями о правах человека ее не затушевать, не вытравить.

Прораб аккуратно запер ворота и калитку, внимательно оглядел все шесть ниток колючки, натянутые над мощным забором, и отправился в вагончик. Там он уселся за стол и принялся читать старые газеты месячной давности. Читал и умилялся — какое блаженное время наступит в недалеком будущем! Безработица разве-что в кошмарном сне приснится, задержки выдачи зарплаты и пенсий можно будет повидать только в исторических фильмах да в воспоминаниях очевидцев, бандиты, убийцы и рэкетиры перевоспитаются, ворюги всех масштабов и рангов внесут в казну все украденное за последнюю пятилетку и добровольно, не дожидаясь суда, поплетутся в тюрьмы и на зоны.

Тогда он ни за что не наймется в услужение к тем же банкирам — поступит на работу в органы заказчика строительства, станеи уважаемым человеком. Жена, Татьяна, почувствует устойчивый достаток, успокоится, превратится из ржавой пилы в ласковую кошечку

Нынешние мучения — временные трудности переходного периода. Ничего страшного, русский мужик ко всему привычен — выдюжит, не сломается…

Размышления прервал протяжный гудок автомобиля. Так и есть — пожаловали, либо ревизоры из банка, либо наследники. Слава Богу, он не уехал в Москву, не покинул на произвол судьбы об"ект, доверенный его заботе — никто не осмелится упрекнуть, наказать его штрафом либо увольнением.

Возле ворот припаркована хозяйская иномарка. За рулем — не Федоров, а молодой парнишка в зеленой ветровке и в солнцезащитных очках. На заднем сидении — банкирша. В черном траурном платьи в такого же цвета шляпе с вуалью.

— Феденька? — удивилась она. — А где охранник?

Машкин подошел, предупредительно снял кепку-лужковку. Вообще-то, можно было бы вести себя более раскованно, сложившиеся с банкиршей отношения позволяют подобное поведение. Но в Машкине возобладала обычная осторожность. Вдруг…

— Один я, Любовь Трофимовна. Все поувольнялись…

Дама выбралась из салона, взяла прораба под руку и повела его в вагончик. Плетется рядом, будто подследственная, скованная наручниками с таким же кандидатом в преступники. Ну, он, Машкин, — ладно, ее в чем могут обвинить?

А вдруг красотка поддалась на уговоры любовника-детектива, подсунула мужу не сладкое — горькое питье: на стакан боржоми — три капельки яда? Или подставила сонного супруга под нож Михаила?

На душе сделалось муторно, будто туда тоже накапали отравы.

В прорабке женщина сбросила шляпку, невесело улыбнулась.

— Стала я вдовой, Феденька…

Машкин особой горечи в этих словах не уловил — обычная информация, не больше. Не смоченная слезами, не подкрепленная дрожаниями губ. Зато подрисованная слабой улыбкой. Слава Богу, на отравительницу она не похожа, облегченно подумал инженер, ежели бы отравила — вела бы себя по другому: радовалась, веселилась. Ведь они с подневольным инженером стали не просто знакомыми — друзьями, незачем было бы притворяться.

— Примите мои соболезнования, — траурно наклонил лысую голову Федор Иванович. — Время вылечит…

Вдова поводила мизинцем возле носа «друга», дескать, нет, не вылечит. Горько улыбнулась, осторожно, краешком платочка, поводила по накрашенным подглазьям.

— Только сейчас поняла, каким замечательным человеком был Альфред. Внимательным, заботливым… А что до секса — это не главное в жизни, как бы это выразиться… вспомогательное, что ли… Каждый вечер, возвращаясь из банка, муж привозил цветы. А на праздник — наряды, драгоценности… Не ценила… И вот — вдова.

Уже — не бугай и не вонючий козел. Может быть, на самом деле сама себя перевоспитала. Поздно…

— Жизнь, — неопределенно пожалел вдову Федор Иванович. — Она еще не то вытворяет… Конечно, жаль Альфреда Терентьевича, хороший был человек. Но жить-то нужно. Тем более, у вас…

Едва не сказал: любовник, во время прикусил излишне болтливый язык. Стоит ли ковыряться в еще незажившей ране, лезть в женскую душу грязными лапами?

— Ты имеешь в виду Михаила?… Рассталась я с ним… Кстати, следователь ни о чем тебя не спрашивал?

— Что вы имеете в виду? Спрашивал, не без этого…

Машкин хитрил. По свойству характера — так бездарно и неумело, что Басова сощурилась и посмотрела на прораба внимательней обычного.

— О Михаиле говорили?

Странный интерес по отношению к отвергнутому любовнику. Врет, бабенка, определенно врет. Ну, что же, Машкин может и подыграть. Хотя бы для того, чтобы полностью раскрыть вдовушку. Позже расскажет об этом свояку, авось, тот раздумает подставлять несчастного инженера, переключится на более подходящую версию убийства.

Машкин все еще верил в то, что идея засадить его в каталажку не им придумана — замышлена Бабуриным. Федор Иванович, одновременно, и мечтал пострадать во имя торжества справедливости, и боялся подставить многострадльную свою голову.

— Почему я должен был говорить о вашем… друге, кто мне дал на это право? Нет, речи не было… Хочу спросить: куда подевался ваш водитель? Ну, который привозил на стройку Альфреда Терентьевича? Хороший мужик…

— Хорощий, — охотно согласилась вдова. — Вот только не повезло ему — столкнулся в темноте с грузовиком. Машина — в лепешку…

— Погиб? — ужаснулся Машкин. — Как же так? Только позавчера мы с ним разговаривали… Возле сторожки… И вдруг…

— Сейчас — в реанимации. Врачи говорят: выживет, но останется калекой. Ничего не поделаешь, дорога — место повышенной опасности. Не он первый, не он последний…

Убили, наверняка, убили! Врачи темнят, не хотят говорить вдове правду. А на самом деле, лежит сейчас басовский персональный водитель в морге, а убийцы разгуливают на свободе, посиживают в дорогих ресторанах, посмеиваются над бездарными сыскарями и наивными их помощниками. Типа инженера-чиновника.

Прочитанные детективы и зарубежные боевики немедленно всплыли в памяти, подсказывая, наставляя. Господи, да когда же это кончится? Хозяина зарезали, как поганую свинью, водителя задавили… Значит, слишком много знал Федоров, чтобы оставить его в живых… Но и прораб тоже немало знает — хотя бы о связи хозяйки с частным детективом. Подслушал вперемежку с любовными ахами-охами далеко не любовные беседы. О здоровьи банкира, составленном завещании…

Как бы его не отправили вдогонку за водителем. Судя по всему, делается это у них быстро и грамотно… Заманили банкира — ножом по горлу. Водителю подставили грузовик… Чем же «облагодетельствуют» слишком много знающего прораба — ударом ножа, пулей или кирпичем по голове?

Тело Машкина покрылось холодным потом, струйки защекотали бока, побежали по лбу и щекам. Язык распух до того, что с трудом умещается во рту, того и гляди вывалится наружу. Будто у повешенного. Начисто исчезло желание «открывать» банкиршу, пытаться поработать на следствие. Все заменил собой страх.

— Собственно, я вот зачем приехала… В банке сейчас шуруют разные комиссии, счета практически арестованы… Я не могу позволить себе тратить огромные деньги на строительство загороднего дома… Знаешь что, Феденька, давай мы временно законсервируем стройку. Хотя бы на полгода…

— Значит, я — безработный? — отрешенно не спросил — константировал инженер.

Странно, но прежней боязни и безнадежности Федор Иванович не ощутил — все затмил страх за жизнь. Да и что такое безденежье, подохнуть не дадут, на пенсионных бесплатных обедах проживет. А вот от пули киллера никто не защитит, не подставит свою грудь — ни родная милиция, ни жена, ни свояк.

— Что ты, что ты! Ни за что!… Выплачу тебе скромное выходное пособие, зарплату, премии — тысяч пятнадцать набежит. Незаметно пройдет время и мы с тобой снова займемся этим дворцом…

Любовь Трофимовна подошла к инженеру так близко, что он ощутил ее взволнованное дыхание, втянул в себя терпкий аромат французских духов. Ласковые руки легли на плечи прорабу.

Кажется, предстоит… оплата натурой. Дополнительно к обещанным тысячам. Машкин был не прочь получить и то, и другое, причем «натуры» — побольше. У него уже закружилась голова, в руках появилось нечто вроде жжения. Обнять податливое женское тело, перенести вдовушку в соседнюю комнату, где наготове стоит удобная кровать. Судя по подслушанным всхлипываниям в прорабке, где банкирша забавлялась с любовником, ему предстоят сладкие минуты. Возможно даже — часы.

И все же не верилось — чем мог покорить красивую женщину, наследницу огромного состояния лысый, немолодой, вдобавок — трусливый мужик? Умом? А ценится ли этот самый ум в обществе, в котором блистает вдовушка? Скорей всего, он — бесплатное приложение к другим достоинствам, которых Машкин лишен.

Федор Иванович нерешительно обнял женщину за талию, привлек к себе. В последний момент Любовь Трофимовна отшатнулась.

— Не надо, Феденька, успокойся, хороший мой… Не могу я так — сразу после похорон мужа… Да и вообще не могу… Прости, милый, не держи на меня зла…

Надежда на оплату «натурой» растворилась, будто выдуло ее сквозняком в приоткрытое окно вагончика. Вдруг точно так же расплывутся в воздухе пятнадцать обещанных тысяч, успокаиваясь, с тревогой подумал Машкин. Все женщины щедры на обещания и скупы на их выполнение.

Басова — не исключение.

Любовь Трофимовна походила по комнате, перелистала альбом чертежей. Внимательно изучила развешанные картинки. Будто видела их впервые. Потом повернулась к несостоявшемуся любовному партнеру.

— Собирайся, Феденька, отвезу тебя в Москву… Избавлю от толчеи в электричке…

— А как же объект?… Материальные ценности?

Банкирша отмахнулась. Дескать, пусть все проваливается в преисподнюю, главное потеряно — Альфред погиб…

Машкин хотел сесть рядом с водителем, но Басова заставила его занять место рядом с собой. Видимо, не обо всем распросила прораба, хотела до конца вызнать о допросе у следователя. Какие вопросы тот задавал свидетелю и какие ответы получал.

Не успели от"ехать, как женщина открыла походный бар, достала из него две рюмки и узорчатую бутылку коньяка.

— Помянем Альфредушку. Бугайка, — предложила она. — Каким бы он не был, но — муж.

Выпили. Машкин осторожно пригубил, будто ему налили не дорогое бренди, а отравленный напиток. Вдруг преступники приговорили его не к пуле или ножу — к отравлению. Женщина выпила по-мужски, опрокинула в жадный рот все содержимое своей рюмки. Подержала ее в перевернутом состоянии, задумчиво прослеживая стекающую каплю. Бесшабашно тряхнула головой.

— Пьешь ты, Феденька, словно не мужик — невинная барышня, — засмеялась,, оглядывая прораба захмелевшими глазами. — Неужели с бабами такой же недотрога?… Успокоюсь, минуют траурные дни — проверим, — пообещала, слегка понизив голос и положив ручку на грудь прораба.

Инженер в очередной раз испугался. Вдруг бесстыдная бабенка забудет о недавней нерешительности и даже стыдливости, захочет проверить «недотрогу» немедленно, прямо в машине. А что ей стоит приказать водителю не поворачиваться и заткнуть уши? Парнишка и без хозяйкиного приказания не вертит головой и, похоже, не прислушивается.

Нет, Федор Иванович не боится опозориться — из головы не выходит Федоров. Возможно, сексуальная дамочка и его «проверяла», а потом отправила на смерть, «родил» он очередную версию.

— Не бойся, Федя, не откушу, — продолжала резвиться красотка. — Не люблю пользовать мужиков в машине — и неудобно, и водитель может полюбопыствовать… Отложим. Лучше скажи — кого подозревают сыскари, на кого глаз положили?

Странное любопытство женщины, потерявшей только позавчера супруга! Ей бы плакать, горевать, а она то намекает на физическую близость с для чего-то нужным мужиком, то распрашивает о поведении сыщиков.

Странно все это, а все странное чревато скрытой опасностью.

— Почему молчишь? — не унималась вдова. — Мы с тобой сейчас — близкие люди: я потеряла мужа, ты, судя по всему, состоишь в чисто формальном браке. Поэтому, Феденька, не таись, откройся. Я не останусь должником — расплачусь щедро. Признаюсь, нелегко мне сейчас, до чего же нелегко! Да, я не любила Альфреда, мало того — ненавидела. А вот ушел он и — будто чего-то не хватает… Не ценила раньше мужней заботы, не замечала букетиков, которые он всегда дарил, возвращаясь из офиса… А уж драгоценности и наряды сыпались, как из рога изобилия… И вот — все в прошлом… Что мне остается? Вдовья жизнь, без радостей и ненависти? Но не привыкла я к этому. Одно осталось — месть. Но что может сделать слабая женщина? Поэтому и интересуюсь ходом следствия…

В который уже раз поминаются жалкие букетики и баснословно дорогие драгоценности… Зачем? Шалишь, красавица, подумал Федор Иванович, не месть тебя гложет — чего-то боишься. Вдруг зацепит Бабурин за какую-нибудь неумело спрятанную тобой ниточку и вытащит на поверхность целый «клубок»… Неужели банкирша в чем-то виновата? Хотя бы в пособничестве убийце, вспомнил книгочей недавно прочитанный детектив с аналогичной ситуацией…

Нет, открываться вдове, пусть даже в малом, не только нежелательно, но и грозит непредсказуемыми последствиями. Беседы со следователем должны оставаться за «кулисами», на сцене нужно разыграть совсем другое «представление».

А вот играть-то инженер не умел!

Он отделывался малозначащими ответами, ссылался на плохую память, вскользь напоминал о погибшем хозяине. Вот, дескать, убитый не сват и не брат, не друг и не недруг, а на душе — будто кошки переночевали. Никак не могу вспомнить о чем спрашивал следователь, а вот забота Басова о ничем не примечательном прорабе сидит в памяти колючей занозой.

Хитрость не удавалась — все потуги Машкина просвечивались, как просвечивается женское тело через прозрачную одежду, выглядели по мальчишески наивными.

В конце концов, женщина отстала от безнадежного глупца. Откинулась на спинку сидения, освободила от заколок пышные волосы, распустила их. Машкин невольно залюбовался красавицей, проглотил скопившуюся во рту слюну.

— Хороший ты человек, Феденька, жалко матушка в детстве ушибла тебе головку… Вылечишься, поумнеешь — приходи, продолжим разговор.

Она опрокинула одну за другой две рюмки обжигающего напитка и, не обращая внимание на попутчика, задремала.

А Федор Иванович, поколебавшись, решил рассказать свояку о странном поведении Басовой. Естественно, со своими выводами и предложениями…

Для Машкина наступило «допросное» время. То покопался в душе инженера свояк-следователь, то попыталась выудить у наивного прораба невесть какие сведения аппетитная вдовушка, теперь наступило время «допроса» законной супругой.

Татьяна терпеливо подождала пока супруг не переоденется в тапочки, чмокнет ее в щечку. Проводила на кухню. На столе — полный набор «деликатесов», начиная с винегрета, обложенного кусочками малосоленной селедки и кончая компотом из сухофруктов. Все эти лакомства будто кричат: видишь, бездельник, как тебя ожидают дома!

Пришлось вторично облобызать заботливую половину. На этот раз в губы.

После сытного обеда Машкину, как обычно, захотелось поспать. В гостиной его уже ожидал диван с мягкой подушкой в изголовьи. Тоже — традиционная форма проявляемой заботы. Но на этот воспользоваться ею главе семьи не удалось.

Татьяна придвинула к дивану стул, склонилась к сидящему супругом.

— Зачем ты понадобился Сергею? Какие у вас таинственные дела?

Она погрузила, казалось, в самую глубину мужнего подсознания испытующий взгляд. По ее твердому убеждению, все мужики вруны и предатели, а уж ее супруг — вдвойне. Поэтому необходимо держать его на привязи, время от времени ослабляя поводок, с тем, чтобы потом натянуть его максимально туго.

«Ослабление» уже произошло — больше месяца муженек разгуливал без присмотра, зарабатывая деньги для семьи. По возвращению он накормлен, усажен на диван. Пора приводить его в чувство.