Красивую чашу и нож для жертвоприношений нашли под арками в павильоне храма. Золотые облатки, выпав из гнезд, лежали среди камней, разбросанных по всей улице. Другие предметы оказались слишком тяжелы для того, чтобы поднять их на поверхность: позолоченная скульптура в центральной части города и примитивные реликты, большие и сумевшие выстоять среди грязи и разрушений, которые принесли прошедшие столетия. Чтобы обнаружить безделушки поменьше или припрятанные богатства горожан, требовался источник света, с которым пираты могли бы проникнуть дальше внутрь домов и подвалов. Пираты, когда нужно было осветить темное помещение, с помощью полированных щитов посылали внутрь темной комнаты луч света, превращавшийся в солнечный зайчик, стоило ему попасть на полированную или позолоченную поверхность.
Нехватка воздуха оставалась проблемой. Ныряльщики научились отмечать свои находки и посылали найденные предметы наверх с интервалами. Это заставляло пиратов в лодке не зевать. Вскоре Конан пробрался под крышу увенчанного шпилем купола, над обширным строением, которое, несомненно, когда-то было королевским дворцом. Купол и мозаичная облицовка оказались почти герметичными. Лодку передвинули так, чтобы она находилась теперь над этим сооружением, и с помощью котелков с воздухом Конан собрал под крышей купола запас воздуха, хоть тот и утекал к поверхности тонкими ручейками пузырьков. Внутри шпиля было так же просторно, как и в бронзовом колоколе. Теперь ныряльщики могли периодически отдыхать и сосредоточили свои поиски в мертвых покоях дворца.
На поверхности тем временем все было спокойно. Пираты, привыкшие к тяжелой и слаженной работе на веслах, продолжали снабжать пловцов воздухом и поднимать сокровища. Только вечерами и ночами, когда они бездельничали и спокойное море не взбаламучивалось, а в небе поднималась луна, на них накатывала волна раздражения, так что дело едва не доходило до мятежа.
Экспедиция словно была проклята: в небе, как назло, светила полная луна, недостаточно яркая, чтобы позволить работать под водой, но заливавшая море светом, мешавшим спать и создающим колеблющиеся, словно сверхъестественные, отблески на водной глади. Пираты начинали перешептываться, в них рос страх перед глубинами, страшной, едва различимой в темноте статуей, мертвым городом под водой и утонувшей галерой, чьи трюмы они сейчас вскрыли. Они (а больше всего выходцы из Морского племени под предводительством Грандольфа) жили в суеверном страхе перед своими мертвыми товарищами, бессчетными старыми врагами и жертвами, потерянные души которых дремали в глубинах королевства Дагона, взывая к ужасной мести и желая снова оказаться в компании живых.
Ныряльщики — юноши и девушки — беспокойства не причиняли. В целях безопасности на ночь их запирали в сокровищнице. Пираты заменили трофеями балласт каррака Конана, и теперь оба корабля, осевшие, служили для их душ и бальзамом, и причиной раздражения.
Трудясь в ожидании огромных богатств, никто из команды не мог сформулировать, чем же он недоволен или чего хочет, но все пираты согласились бы оказаться в каком-нибудь другом месте. Вид королевских сокровищ, валявшихся тут и там, словно ненужные безделушки, пугал слабые и простодушные души. Забавляясь всю ночь игрой в кости и деревянное домино, некоторые пираты уже задолжали приятелям всю свою будущую добычу. А воровство, хоть было и бессмысленным в ограниченном пространстве корабля, происходило постоянно. Самым ужасным оказался случай, когда один негодяй замориец посинел и издох, пытаясь украдкой проглотить серебряную брошь, усыпанную рубинами.
Усилия его не увенчались успехом. Пришлось вспороть живот вору, чтобы вернуть безделушку. Тем временем двое других пиратов исчезли раз и навсегда. Может, причиной стало соперничество и поединок — совершенно обычная вещь в пиратском порту или на якорной стоянке, — но все это лишь добавляло разговоров бездельничавшей команде, расценивавшей происходящее как предзнаменование грозящих им несчастий.
Переложив рутину командования на имевшихся в изобилии капитанов и лейтенантов, Конан нырял и занимался розысками сокровищ. Он внимательно присматривал за Кроталусом, как лично, так и с помощью своих офицеров, потому что во главу угла ставил свое твердое и подтвержденное жизнью недоверие колдунам. Хоть кешанец и был, казалось, доволен их успехами и обещал начертить карту, он мало интересовался сокровищами и их ценой.
Более того, он не выказывал естественного любопытства и не препятствовал расхищению добычи. Весь день стоял он на палубе так, словно нес вахту, удерживая плохую погоду в стороне от залива, как делают иногда священники Тарима. Один раз он переговорил с предводителем ныряльщиков Келтрасом, явно справляясь о том, как продвигается работа, и о том, что еще нашли под водой. А однажды Конан заметил, что колдун вручил юноше какую-то штуку из сверкающего металла — оружие или колдовской инструмент.
Однако когда пираты подошли ближе, у голого ныряльщика ничего не оказалось, а спрятать такую штуку он никуда не мог. Келтрас не был чародеем, носил нож и ломик, точно такие же, как и у остальных кхваров, использовавших их ежедневно с опытностью профессионалов. Это оружие едва ли таило в себе угрозу. В любом случае бесполезно было наблюдать за Келтрасом под водой. В изменчивом подводном свете все пловцы выглядели похожими друг на друга. Один случай тем не менее запомнился Конану. Как-то в тусклом полуденном свете капитан остался один под водой, после того как Филиопа и Сантиндрисса устали и вернулись на поверхность. Он пытался открыть дверь в основании дворца — огромный двустворчатый портал. Каким-то образом дверь выстояла в погубившем город катаклизме и сейчас была то ли закрыта, то ли заперта. Ее деревянные внутренности давно рассыпались, но прочный бронзовый футляр крепко стоял на своем месте. Конан надеялся, что эта дверь откроет ему дорогу внутрь здания, где, словно за створками раковины, собраны сокровища.
Оказалось, что разрыть и приподнять при помощи рычага ржавые петли и коридорные зажимы — долгая, трудная работа. В слабеющем свете Конан пробирался среди всевозможных ловушек к куполу двумя этажами выше, где еще оставалось достаточно воздуха, чтобы один пловец мог некоторое время продержаться под водой. Наконец дверь поддалась, медленно провалившись во тьму внутрь здания и обдав Конана холодной илистой водой. Капитан мог бы рискнуть заглянуть внутрь обширной галереи, открывшейся ему, но решил вернуться и поискать сокровища на следующий день. Однако то, что он увидел, произвело на него такое сильное впечатление, что Конан проскользнул через арку входа, пробравшись далеко вперед во тьме, вниз по коридору, который едва ли мог проплыть из конца в конец самый выносливый ныряльщик.
Конана привлек свет. Что-то сияло словно факел, даже ярче, ослепительно сверкая кусочком полуденного солнца, посылая к поверхности гроздья золотистых пузырьков. Однако горело не колдовское пламя, навечно зажженное на каком-то подземном алтаре. Источник света двигался среди древних стен. Он быстро исчез. Его несла человеческая рука… Капитан пиратов разглядел бледную голую фигуру ныряльщика, который нашел какой-то способ осветить таинственные морские глубины.
ГЛАВА 6. АРФА ДАГОНА
Утренняя заря следующего дня принесла ясную и свежую погоду… и облегчение, так как спокойное море вызывало беспокойство у пиратов. Ночью один азартный игрок из Заморы, облегчаясь за борт, увидел Кобольда Рыжего и его пиратскую команду, карабкавшихся вверх на борт галеры. Их объеденные рыбами лица злобно кривились в лунном свете.
От яростных криков пирата вся команда корабля высыпала на палубу, и матросы обнаружили, что причиной тревоги стало единственное мертвое тело человека, погибшего совсем недавно. Один из исчезнувших пиратов, два или три дня погостив в глубинах, случайно всплыл на поверхность. Правда, вид у него был ужасный, но труп не так уж пострадал, чтобы после поверхностного осмотра нельзя было определить причину смерти. Умер он оттого, что кто-то перерезал ему глотку.
Так как не осталось никаких улик, по которым Можно было бы распознать убийцу, к телу привязали несколько камней и отправили его покоиться на дно морское. Этот случай, возможно, вызвал бы поток насмешек и помог бы пиратам расслабиться, если бы не их предрассудки. Из-за них моряки отправились кто спать, кто пить, оставаясь угрюмыми. Теперь они боялись сверхъестественного еще сильнее.
А утром Конан подошел к Кроталусу, отдыхавшему на нежно покачивающейся палубе на носу «Ворона». Он заговорил с колдуном о положении дел экспедиции, спросив его напрямую о сверхъестественном свете, который видел под водой. Но колдун оставался непроницаемо спокойным. Его лоснящееся бурое лицо скривилось в недоумении:
— Говорите, видели факел, капитан? Скорее всего, это мираж глубин, вызванный долгим нырянием. Подводное давление играет злые шутки с разумом человека, скажу я вам. Думаю, ваш факел не более реален, чем легион духов, разбудивший вас и вашу команду сегодня ночью. А кроме того, существуют рыбы и угри, которые сверкают и искрятся в пучинах, словно светляки на туранских лугах. — Колдун отвернулся. — Впрочем, какая разница, если наши корабли почти полностью нагружены? — Он обвел рукой каррак и галеру, низко осевшие в воде. Едва возвышаясь над водой, галера лениво покачивались на нежных волнах, с шумом разбивающихся о статую. — Наше путешествие и ваши подводные работы скоро подойдут к концу.
Конан не стал дальше спорить. Редко брал он себе в партнеры колдунов и с трудом переносил их хитрые проделки. Он оставил Кроталуса разбираться с древним артефактом, который принес ему один из ныряльщиков. Это была арфа, из бронзы, отделанной золотом. Ее серебряные струны оказались целыми, но покрылись коркой. Теперь колдун счистил наросты, и арфа, звеня, издавала странные резонирующие звуки.
Даже колдун может заскучать от собственных проектов и искать развлечения, — в общем, Конан был доволен. Оставив бездельничавшего кешанца неумело бренчать на арфе, Конан присоединился к Филиопе и Сантиндриссе, собирающимся нырять.
Но оказалось, что не все в порядке. Сокровища пиратского корабля почти все были подняты, если не считать тех, что оказались похоронены глубоко под корпусом, скрыты в углублениях. Их было тяжело доставать. Кроме того, наконец появились акулы, скорее всего привлеченные разлагающимися телами мертвых пиратов. Прежде редкие гости, теперь они шныряли неподалеку. Угрожающе проскальзывали они под носом у юношей кхаварцев.
Конан, только что наполнивший легкие воздухом в колоколе, столкнулся с одной из больших акул, полосатой, наподобие тигра, когда та кружила, угрожая ныряльщикам, обслуживающим колокол. Конан не воспользовался ножом, чтобы кровь не вызвала бешенства У других тварей, — ситуация, слишком хорошо знакомая ему по событиям в заливе Джафара. Вместо этого капитан пиратов, подплыв к акуле, ударил ее по носу вначале кулаком, а потом локтем. Акула нерешительно дернулась, но отвернула в сторону, чтобы избежать последующих ударов, и получила сильный пинок от Дриссы, плывшей следом за киммерийцем. Конан дал хищной рыбе сделать круг, надеясь, что страх большой твари передастся ее меньшим двоюродным братьям.
В это утро все окончательно испортилось, когда был уже расчищен дверной проем, найденный Конаном накануне, и разграблено то, что веками пролежало внутри здания. Добыча оказалась значительной. Некоторые сокровища были слишком велики, и Конан, работая вместе со своими спутницами, так и не смог вытащить древние диковины… К тому же эти трофеи были слишком тяжелыми для того, чтобы без риска поднять их на борт судна. Тем не менее, пока Филиопа держала зеркало, посылая солнечные лучи через широкую арку входа и освещая темное помещение, Конан и Дрисса отыскали кувшины и флаконы, чаши, вырезанные из рубинов и лазурита, жадеитовые инкрустации с давно истлевшей крышки стола. Вынесенный на свет канделябр из белого золота ярко сверкал в подводной полутьме, словно в нем горела свеча и был он не на морском дне, а в разукрашенной к балу зале.
Что же до таинственного подводного факела и того, кто нес его, Конан их больше не видел. Он исследовал внутренности дворца, стараясь заплыть как можно дальше. Потом он отнес тяжелую фаянсовую вазу к воздушному куполу и, наполнив ее воздухом, прихватил с собой, рискнув отправиться еще дальше. С помощью вазы пират добрался до узкой двери, ведущей в глубь здания. Дважды отразив лучи света с помощью зеркал, он осветил клубы взбаламученного ила. В отдалении, у противоположной стены, как показалось Конану, он увидел идола с жабрами на горле и грудью рыбы — идола Дагона, древнейшего морского бога. К тому времени Конан уже израсходовал весь воздух из чаши. От нехватки кислорода болели легкие, и у капитана появились нездоровые видения. С помощью женщин Конан вернулся назад под купол, наполненный воздухом. Ему потребовалось несколько минут, чтобы восстановить дыхание.
После этого он занялся подъемом трофеев, которые они собрали за этот день. Но вскоре выяснилось, что не все так просто. Веревка, привязанная к корзине с трофеями, несколько раз дернулась и стала подниматься рывками, двигаясь точно так же, как опускающиеся колокола с воздухом, а вскоре и вовсе остановилась. Трое ныряльщиков устремились наверх, чтобы устроить матросам нагоняй, но, поднявшись на поверхность, они поняли, что происходит.
Непохожая на спокойные морские глубины поверхность моря вздымалась и устремлялась вниз в сильном волнении. Маленькие лодки ныряльщиков, стоявшие на якорях, яростно раскачивались, из-за чего матросы не могли встать в лодке и поднять на борт драгоценности. Два корабля переносили ненастье намного лучше. Ветер хлестал по их оснастке и перебрасывал гребни волн через борта. Погода совсем испортилась, и хорошо, что поиски сокровищ подошли к концу. Сейчас лишь было неясно, смогут ли суда удержаться на якоре в такую погоду, или будут вынуждены отдаться на волю ветра.
Сражаясь с волнами, Конан поплыл к «Ворону». Он приказал маленьким лодкам двигаться к кораблям и швартоваться, чтобы пираты и две его спутницы, если не сами лодки, оказались бы на борту. Все работы по подъему драгоценностей были прерваны. Ныряльщики уже по веревкам залезли на каррак и теперь, мокрые, дрожали на палубе, испуганные неожиданно налетевшей непогодой. Колокол с воздухом опустили на дно, используя его как еще один якорь и обозначив место, где он находился, буйком — пустым бочонком, — хотя непохоже было, что колокол удастся еще раз поднять. Так или иначе, он был слишком тяжел, чтобы везти его назад, если учесть вес нового груза галеры.
Оба корабля, хоть и были тяжелыми и устойчивыми против ветра, слишком глубоко сидели в воде. Гребни волн перехлестывали через нос и, пронесясь по главной палубе, доставали почти до шканцев каррака, каждый раз с головы до ног обдавая водой команду, которая суетилась, крепя тали и задраивая люки перед штормом.
Единственным, кто не участвовал во всей этой суете, — был колдун Кроталус. Он по-прежнему бездельничал на корме каррака, крепко сжав арфу, на которой играл все утро. Он не выкрикивал приказов, не выказывал признаков страха и, казалось, забавлялся, наблюдая за суматохой.
— Эй, колдун, — окликнул его Конан, уцепившись за перила верхней палубы. — С северо-востока дует сильный ветер. Отчего природа повернула против нас? Как ты думаешь, стоит ли нам полететь на всех парусах вместе с ветром или стоит укрепить якоря?
— Северо-восточный ветер… Я думаю, именно этот ветер потопил «Василиск». — Кроталус забренчал арфой, но резкие звуки тут же унес порыв ветра. — Кобольд Рыжий отдался на волю ветра, и морской бог забрал его. — Улыбка кешанца казалась задумчивой. Прислонившись к мачте, он стоял совершенно прямо. — Если мы отдадимся на волю ветра, то совершенно очевидно, что нас выбросит на гирканийский берег.
— Нас прибьет к подветренному берегу, будь все проклято! — Расстроившись, Конан потряс влажной гривой волос. — А нет ли в этих местах чего-то, о чем я не знаю? Рифов, гряды островов, которые могли бы послужить нам защитой? — Уклончивое движение плеч мага Конан расценил как ответ. — Порты или заливы? Есть ли здесь безопасные воды, куда мы могли бы добраться… если наши якоря не выдержат? Я скорее предпочту сражаться с гирканийской портовой стражей, чем разбиться о скалы!
Снова непонятная улыбка заиграла на губах кешанца, и опять немелодично зазвенела арфа.
— Не стоит рассчитывать на то, что тебе удастся управлять парусным судном или галерой в такую погоду. Эти ветры набирают силу быстрее, чем толстеет бездельник! — Он замолчал, резко ударив по струнам арфы. Ее серебристо-стальной голос смешался с песней демонов-ветров в снастях «Ворона».
— Если бы я был на твоем месте, Кроталус, я бы попробовал чего-нибудь наколдовать. Ведь твоя доля сокровищ в такой же опасности, как и наша… да и твоя шкура тоже! — Разозлившись, Конан хмурился, оставаясь на месте, хотя, как обычно, не верил, что колдовские чары представляют для него слишком уж большую угрозу. — Сейчас самое время использовать твое колдовское искусство, чтобы успокоить стихию.
— Уверяю тебя, я делаю все, что в моих силах. — Кешанец, казалось, по-прежнему беспечно прислушивался к тому, как на фоне завывающего ветра звенит арфа. — Твоя жизнь, капитан Амра, в руках богов.
Конан с негодованием отошел, чтобы помочь команде крепить снасти. Самые громоздкие из приспособлений для ныряния отправились на дно или были надежно закреплены. Грузовые люки задраили в первую очередь. Брусы и бегущий такелаж спихнули в воду. Конан хотел бы, чтоб его «Ворон» имел якорь на носу с подветренной стороны, это уменьшило бы силу удара волн по рулю и высокой, плоской корме. Занятый нырянием, он проявил небрежность, не проследив за тем, чтобы каррак правильно поставили на якорь. Капитан и не надеялся исправить свою ошибку сейчас, маневрируя на таком ветру.
Еще одной неудачей оказалось бесцельно потраченное утро. Чувствуя себя в полной безопасности, пираты совершенно не подготовились к надвигавшейся непогоде. Из четырех якорей, имевшихся на корабле, три оказались установленными с подветренной стороны и служили лишь для того, чтобы удерживать суда в безопасном удалении друг от друга. Четвертый якорь — на крепком, пеньковом канате — удерживал оба судна, встающих на дыбы, словно рвущиеся на свободу цепные псы.
Канаты петлями обвили руку статуи, сжимавшую меч, и она доказала, что с легкостью сможет удержать корабль над обломками. Этот мостик, хоть и неразрывный на вид, протянулся над водой всего на дюжину фатомов. Он не смягчал толчки, не компенсировал рывки, лишь, натянувшись, как струна, вибрировал под ударами волн, врезаясь в дерево корабля и камень титанической руки.
Статуя, насколько мог судить Конан, не качалась и не двигалась с места, несмотря на постоянные удары волн и рывки канатов. Более того — ее огромная, обросшая водорослями масса отражала и рассеивала часть безжалостных ударов моря, приходившихся по судам. Так что Конан решил не вытравливать натянувшийся над водой канат, понадеявшись, что якоря на морском дне крепко держат судно. В любом случае у пиратов хватит времени использовать это крайнее средство.
Размышления Конана были прерваны суматохой, которая поднялась внизу, когда полуголые фигуры ныряльщиков — трое или четверо и едва стоящая на ногах, что-то кричащая Филиопа — выскочили на главную палубу. Какой-то юноша пробрался через залитую палубу к грот-мачте и, вцепившись в толстые веревки, стал карабкаться на мачту.
Оставив намертво привязанное и бесполезное сейчас рулевое колесо, Конан прыгнул на задние перила и схватился за лини. Карабкаться по веревкам в такую бурную погоду было легче, чем ходить по палубе. Шустрый, как кот, Конан взбирался по паутине снастей. Он перехватил юношу на середине грот-мачты, когда мальчик готовился вскарабкаться на новый сегмент мачты. Это оказался Келтрас — предводитель ныряльщиков. Он слабо сопротивлялся, когда Конан схватил его.
— Что это ты делаешь, парень? — рявкнул Конан ему в лицо. — Подниматься на мачту в такую бурю — самоубийство, даже имея такие крепкие руки, как у тебя. Почему бы тебе не остаться внизу, пока не кончится шторм?
— Я должен убраться с корабля… это проклятие Дагона! Морской бог ищет меня. Я оскорбил его! Я поднимусь как можно выше и понадеюсь на могущество Тарима… прежде чем жадные волны сожрут меня! — С этими словами он стал с новой силой бороться и лягаться, чтобы освободиться и лезть дальше по мачте.
— Что это за безумие: ныряльщик, который боится моря? — Стиснув пропитанные смолой канаты, Конан затолкнул парня на узкую, гуляющую под ногами платформу у верхушки мачты. — Что это заставило тебя обезуметь? Разве твой морской бог больше не любит тебя и не заботится о тебе?
— Он не станет заботиться о том, кто украл арфу из рук самого бога! Святую, древнюю арфу, призывающую ветер!
— Так вот в чем дело! — Наградив ныряльщика затрещиной — ударом, который заставил юношу расслабиться, едва не лишив сознание, Конан подхватил мальчика и легко перебросил его тело через плечо. Раскачиваясь на канатах такелажа, он со своим грузом пополз назад к палубе. Движения Конана были искусными и почти автоматическими. Он не смотрел на веревки, очень быстро перебираясь по ним. В его голове проносились различные мысли и видения недавно случившегося: факел, который он заметил, изучая глубины подводного дворца; едва различимый идол с рыбьим лицом, сидящий в зале в конце галереи, и разговор с Кроталусом. За всем происшедшим стоял колдун — и это все объясняло.
— Сюда, Филиопа. Возьми щенка, и пусть приятели отнесут его на нижнюю палубу. Не связывайте его. Все будет в порядке, если все мы выплывем из этой переделки. Паренек спятил. Он думает, что проклят своим богом, но, быть может, ты сможешь переубедить его. Забери его, а у меня есть одно срочное дельце.
Передав Келтраса в руки его приятелей-ныряльщиков, Конан широкими шагами направился на нос. Достигнув его, он взобрался по лестнице и зарычал на Кроталуса, который стоял там, сжимая растяжки:
— Дурак — колдун, двурушник, предатель! Это ты вызвал бурю и подставил нас под удар судьбы! Ты послал мальчика с волшебным факелом найти арфу морского бога, которая теперь в твоих руках. Она — секрет древней расы, волшебство, которое приносило хорошую погоду и славу этому городу, а возможно, именно она и разрушила его! Но почему ты сейчас хочешь нас уничтожить? Эта арфа свела тебя с ума? Тебя не волнуют ни сокровища, которые мы добыли, ни твоя собственная бесполезная жизнь?
Выкрикивая все это, Конан, пробирался к фок-мачте. Однако он не приближался к Кроталусу, который больше уже не держал в руках древней арфы. Кешанец ответил неспешно. Чтобы удержаться на носу раскачивающегося корабля, ему приходилось обеими руками держаться за снасти.
— Ты прав, капитан Амра. Мне не нужно много сокровищ. Приятно обладать богатством, но это не та вещь, за которой я прибыл сюда. Я всегда искал новые силы и знания, которые позволяли бы человеку командовать стихиями. Арфа и в самом деле могущественна, но ею трудно управлять… увы, даже если бы я попытался остановить бурю сейчас, не думаю, чтобы мне это удалось.
Подняв руку, он указал на древнейший инструмент. Колдун ухитрился поднять арфу на веревке, переброшенной через рею кливера над бушпритом. Линь не был крепко привязан к перилам — лишь обмотан вокруг них. Его обтрепанный конец волочился далеко в море, безжалостно раскручиваясь на ветру. Добраться до него было невозможно, как видел Конан, потому что ни один смертный не дотянулся бы, чтобы подцепить арфу, и не полез бы за ней в такую погоду по непрочным веревкам. До поры до времени не было никакой возможности избавиться от этой проклятой вещицы.
Более того, если раньше, для того чтобы поднять ветер, необходимо было бренчать на арфе, то теперь-то колдун ее не трогал. Однако золотая арфа вращалась в воздухе, бренча и звеня сама по себе. Каждый удар ветра вызывал вибрацию серебряных струн, звеневших все новыми сверхъестественными и нестройными аккордами. Вся измученная оснастка корабля трепетала в такт этим звукам, словно в унисон с арфой звенела цитра.
— Дьявол, — перекрикивая какофонию, завопил Конан, — ты вызвал бурю, чтобы убить всех нас и к тому же утопить Джафар с Аграпуром! Но ты забыл одну вещь: если все мы станем пищей для рыб, тогда мне ничто не помешает вцепиться в твое нечестивое горло и хорошенько сдавить его…
— Успокойся, капитан! — Когда Конан подошел к нему, Кроталус не отступил, а хладнокровно остался стоять на месте. — Разве не первой заботой капитана является благополучие корабля? Если так, то должен тебя предостеречь: я чувствую новую опасность, грозящую этому великолепному карраку, опасность большую, чем какой-то ветер.
В самом деле, пока колдун говорил, Конан заметил изменение в ритме раскачивания палубы под ногами. Отвернувшись от колдуна, Конан выпрямился, осматривая палубу, залитую морской водой, в поисках причины происходящего. «Ворон» по-прежнему бился на привязи, но только волны теперь разбивались поверх его перил. Галера металась бок о бок с карраком. И если смотреть поверх пенных гребней волн, то ее было отлично видно. Швартовые канаты держали ее как с кормы, так и с траверса, но веревка, идущая от кормы к гигантской голове и руке, обвисла. Сама скульптура неясно вырисовывалась над водой, высвеченная по контуру вспышками молний…
Статуя, вот в чем дело! Шагнув к перилам и спрыгнув на нижнюю палубу, Конан зашлепал через залитую водой главную палубу к стойке с оружием. Выхватив из нее тяжелый топор, он побежал на корму, даже не остановившись, чтобы открыть люк и предупредить тех, кто сидел внизу: не было времени, а если бы он не успел, предупреждение в любом случае не понадобилось бы.
Шатаясь и скользя по пандусу кормовой палубы, он подобрался к клюзу и размахнулся топором. Швартовый канат, соединявший каррак с галерой, оказался затянут петлей вокруг кнехта — неуклюжий узел, который не так-то просто было развязать. Но у Конана был топор. Первый удар рассек несколько волокон, лопнувших и ударивших в доски палубы рядом с голыми ступнями Конана…
Выругавшись, киммериец посмотрел за корму, чтобы увериться в том, что он мельком заметил. Сомнений не было. Вспененные, яростные волны — и рывки привязанных кораблей… Гигантская статуя наклонилась в подветренную сторону. И голова, и рука с мечом непостижимым образом исчезли в пенящемся потоке. Борода спутанных водорослей стала задираться к небу. Великан почти опрокинулся… он тащил каррак за собой под воду — и утащил бы его.
Снова и снова нанося удары по канату, Конан перерубал все больше крепких волокон. Одна из трех нитей каната — переплетение множества волокон — была перерублена больше чем наполовину. Линь дернулся, на мгновение дав слабину… потом сильно натянулся. Палуба под ногами Конана затрещала, словно корабль собирался последовать за падающим титаном, решив разделить его судьбу. Когда канат снова крепко натянулся, топор опять ударил по нему и наконец перерубил первую из трех нитей.
Конан удвоил свои усилия, опустившись на одно колено, отчаянно рубанул. Вторая нить растрепалась и лопнула. Третья — ее одной было недостаточно, чтобы спасти корабль от ярости сильного ветра — натянулась и затрещала, когда топор Конана принялся молотить ее.
Каррак качался, борясь с волнами и ветром. Уцепившись за перила, Конан посмотрел на бога-титана. Скульптура все больше и больше уступала шторму. Наполовину погруженное в воду бородатое лицо наклонилось под невероятным углом, и теперь только один глаз выглядывал из волн. Обросшая водорослями рука с мечом, наоборот, поднималась все выше и выше. Ее обглоданный морем клинок взметнулся вертикально, неясно вырисовываясь во вспышках молний. Как видел Конан, финал приближался; могучая рука, потрясая оружием, нависла над кораблем. Когда лицо с белым лбом медленно окончательно скрылось под водой, меч уже прошел верхнюю точку своей траектории. Потом он понесся вниз к карраку, так, словно статуя решила отправить грабителей в подводный город, утопив его вместе с собой.
Корабль беспомощно раскачивался, рыская по ветру. Потом он головокружительно взлетел на волне, поднятой сооружением из бронзы и мрамора, и статуя с грохотом исчезла в море. Промелькнув не более чем в дюжине шагов от перил середины борта, меч исчез среди волн. «Ворон» накренился, почти опрокинувшись, а его капитана сорвало с места и протащило по палубе корабля. Но Конан вскочил на ноги и бросился назад, чтобы обрезать веревки и освободить руль.
Невозможно было предостеречь галеру, которая уже затерялась в водном хаосе надвигающейся ночи. Ее команде — будь то Грандальф, Иванос или Сантиндрисса — было сложно увернуться от опрокинувшейся гигантской статуи. Конан надеялся, что кто-нибудь из команды галеры сумеет обрубить веревки, соединявшие ее со статуей, а оставшиеся якоря смогут удержать судно. Еще он надеялся, что и каррак удержится на своих якорях. Но вышло иначе. Должно быть, канаты якорей оборвала падающая статуя.
Матросы следили за своим капитаном с нижней палубы, без сомнения испугавшись, что «Ворон» отдастся на волю ветра. Но никто из них не отправился на корму спрашивать, что же делать дальше. Дисциплины не было. Однако если хорошенько рявкнуть на собравшихся на нижних палубах и разбить несколько голов, все вернулось бы на свои места. Сейчас же у Конана на это не было времени. Впереди сквозь соленые брызги он видел Кроталуса, до сих пор толкущегося на носу судна. Адское бренчание и звон арфы, призывающей ветер, вторили вибрации оснастки корабля.
С падением статуи, как понял Конан, стало невозможным отыскать утонувший город. Руины лежали слишком глубоко, чтобы их можно было разглядеть с поверхности. Даже если кто-то сможет определить примерное его местоположение, случайный пловец никогда не сможет снова обнаружить и собрать оставшиеся сокровища. И во всем виноват Кроталус с его колдовскими талантами… Во имя костяной рукояти меча Крома, Конан скорее убьет мошенника кешанца, чем снова доверится ему. Хорошо по крайней мере что большую часть сокровищ погрузили на каррак. Плюс драгоценности, оказавшиеся на галере, если судно осталось на плаву. Молча Конан поклялся себе, что скорее отправит сокровища на дно, чем позволит колдуну получить их.
Корабль с безумной скоростью несся по ветру, налетавшему порывами, которые могли человеку переломать все кости. Гнулись верхушки мачт. Скорость, с которой корабль несся вперед, невозможно было и представить.
