Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Убийства в Плейг-Корте

ModernLib.Net / Классические детективы / Карр Джон Диксон / Убийства в Плейг-Корте - Чтение (Весь текст)
Автор: Карр Джон Диксон
Жанр: Классические детективы

 

 


Джон Диксон Карр

Убийства в Плейг-Корте

Глава 1

Старик Мерривейл, коварный, лукавый, проницательный, многоречивый, развалившийся всей тушей в кресле в своем кабинете военного министерства, забросив ноги на письменный стол, вновь ворчливо потребовал, чтобы кто-нибудь написал об убийствах в Плейг-Корте — видимо, главным образом, ради собственной славы. Теперь уже он не пользовался особой известностью. Из службы контрразведки возглавляемый им отдел был переименован просто в военную разведку и занимался делами даже менее опасными, чем фотосъемка колонны Нельсона.

Я напомнил: ни у кого из нас нет связей в полиции, а у меня, несколько лет назад вышедшего в отставку, нет даже повода интересоваться материалами дела — в отличие от него. Вдобавок нашему другу Мастерсу, ныне старшему инспектору уголовного розыска столичной полиции, это может не понравиться. Однако мне было решительно и хладнокровно предложено выбирать — либо я напишу, либо кто-то другой. Кто — не помню, знаю только, что не сэр Генри Мерривейл.

Сам я впервые ввязался в эту историю дождливым вечером 6 сентября 1930 года, когда в курительную комнату клуба «Крестики-нолики» вошел Дин Холлидей и рассказал мне ошеломляющую историю. Подчеркну один факт. То ли после череды смертей, выкосившей всю семью, включая его брата Джеймса, то ли потому, что Дин, живя в Канаде, время от времени крепко пил, нервы у него всегда были в полном порядке. Он появлялся в клубе, пружинистый, крепкий, с энергичными движениями, юной и в то же время старческой физиономией, украшенной усами песочного цвета, с рыжеватыми волосами и высоким лбом над полными сарказма глазами. И неизменно чувствовалось, что рядом витает какая-то тень, некий призрак из прошлого. Однажды во время непринужденной беседы кто-то заговорил о новейших научных определениях сумасшествия, и Холлидей вдруг неожиданно внес в разговор личную ноту:

— Разве вы не знаете? Мой брат Джеймс, ну он… понимаете?

И расхохотался.

Я был знаком с ним какое-то время еще до того, как мы тесно сблизились, постоянно болтая в курительной клуба. Все, что мне было известно о Холлидее, — в беседах мы никогда не затрагивали личной жизни, — я услышал от своей сестры, оказавшейся близкой знакомой его тетки, леди Беннинг.

Он был младшим сыном импортера чая, который настолько разбогател, что отказался от титула, заявив, что его фирма слишком стара для подобного рода вещей. Отец Дина носил бакенбарды, имел красный нос, с компаньонами был довольно крут, а к своим сыновьям снисходителен. Истинной главой семейства оставалась его сестра, леди Беннинг.

В жизни Дина было немало разных этапов. До войны типичный кембриджский студент-середнячок, на фронте он, наряду со многими другими, превратился в замечательного солдата. Демобилизовался с орденом «За отличную службу» и кучей шрапнели в теле, закутил так, что чертям было тошно. Возникли проблемы: сомнительные нимфы требовали исполнения обещаний, фамильные портреты гневно морщились, поэтому Дин со счастливым британским оптимизмом решил: дурное перестает быть дурным, если совершается где-то в другом месте, а потому собрал вещички и отбыл в Канаду.

Тем временем отец умер, фирму «Холлидей и сын» унаследовал брат Дина — Джеймс, любимчик леди Беннинг, которая постоянно твердила: Джеймс такой, Джеймс этакий, образец точности, вежливости, аккуратности… Тогда как в действительности он был маленьким испорченным негодяем. То и дело отправляясь якобы в деловые поездки, две недели валялся, напиваясь до потери сознания, в публичных домах, потом тихонечко пробирался домой в Ланкастер-Гейт, аккуратно причесывался, горько жалуясь на здоровье. Я его немного знал — улыбчивый мужчина, всегда в легкой испарине, неспособный секунду усидеть на месте. С ним ничего не случилось бы, если б не совесть. В конце концов, совесть его заела. Однажды ночью он вернулся домой и застрелился.

Леди Беннинг пребывала в отчаянии и растерянности. Ей никогда не нравился Дин, — которого она, по-моему, в глубине души винила в смерти Джеймса, — а теперь приходилось вызывать его, ставшего главой семьи, из девятилетней ссылки.

Дин окончательно протрезвел, однако не утратил прежнего юмора и веселья, благодаря чему был желанным (хотя порой опасным) членом любой компании. Он повидал мир, людей, научился закрывать глаза на творившееся вокруг, приобрел какую-то новую жизненную силу, искренность, откровенность, что, видимо, несколько взбудоражило чопорную, мрачноватую атмосферу Ланкастер-Гейт. Дин обладал симпатичной усмешкой, очень любил пиво, детективные книжки и покер. Во всяком случае, у вернувшегося блудного сына все вроде бы шло хорошо, только, мне кажется, он был совсем одиноким.

Дальше произошло нечто более чем неожиданное: незадолго до развернувшихся событий моя сестра сообщила, будто Дин помолвлен и женится. Назвав имя девушки — Мэрион Латимер, — она после обеда быстро и ловко, вроде Тарзана, прошлась по ее генеалогическому древу. Изучив каждую ветвь, мрачно усмехнулась, уткнулась подбородком в сложенные на столе руки, зловеще взглянула на свою любимую канарейку и заключила: будем надеяться, что все обойдется.

Впрочем, не обошлось. Холлидей принадлежал к тому типу людей, вокруг которых, где бы они ни находились, всегда складывается особая атмосфера. Это чувствовалось и в клубе, хотя он вел с нами обычные разговоры. Когда все молчали, он бросал на присутствующих короткий пристальный взгляд, старался изобразить из себя веселого славного парня, после чего смущался, рассеянно задумывался; слишком часто смеялся; тасуя карты, иногда ронял их на стол, потому что смотрел куда-то в пространство. Такие не слишком приятные выходки длились пару педель. Потом он вообще переставал бывать в клубе.

Как-то вечером после обеда я сидел в курительной комнате. Минуту назад заказал кофе, переживая тяжелейший приступ скуки, когда все лица кажутся до омерзения знакомыми. Начинаешь задумываться, почему банальная, суетливая, унылая городская жизнь не осточертеет сама себе своей бессмысленностью и не остановится. В сырой вечер в просторной курительной, обставленной черной кожаной мебелью, было пусто. Я лениво развалился у камина, вперившись ничего не видящим взглядом в газету, и тут вошел Дин Холлидей.

Я слегка распрямился — вид у него был странный. Он помедлил в нерешительности, огляделся, вновь замер па месте, через какое-то время бросил:

— Привет, Блейк, — и уселся немного поодаль.

Последовало весьма неловкое молчание. Мысли его плыли в воздухе, ощутимые, как огонь в топке камина, куда он уставился. Он явно хотел меня о чем-то спросить и не мог. Я обратил внимание на грязные туфли и брючные обшлага, словно он издалека шел пешком, на забытую отсыревшую сигарету в пальцах. Подбородок мрачно опущен, высокий лоб морщится, широкие крепкие скулы бугрятся.

Я зашелестел газетой, вспомнив впоследствии, что именно в этот момент на глаза мне попался маленький заголовок внизу па первой странице:

«Загадочная кража в…».

Но заметку я тогда не прочел, даже другого взгляда на нее не бросил.

Холлидей глубоко вздохнул всей грудью и вдруг посмотрел на меня.

— Слушайте, — как-то поспешно выпалил он, приподнявшись с кресла, — я вас считаю вполне рассудительным человеком…

— Может быть, скажете прямо — в чем дело? — предложил я.

— Ох, — проговорил он, снова опустившись в кресло и пристально глядя на меня. — Только не считайте меня глупым ослом, или старой бабой, или… — Я отрицательно покачал головой, но он не дал мне слова сказать. — Стойте, Блейк. Обождите немножко. Прежде чем я вам все расскажу, разрешите спросить, согласитесь ли вы помочь мне в одном дурацком деле? Хочу вам предложить…

— Ну, смелей.

— …провести ночь в доме с привидением, — договорил Холлидей.

— Чего ж тут дурацкого? — спросил я, стараясь не показать, что скука начинает развеиваться в предвкушении развлечения, приключения…

Собеседник, похоже, это заметил и коротко рассмеялся:

— Отлично! Признаюсь, я даже не надеялся. Просто не считайте меня сумасшедшим. Понимаете, я никакой чертовщиной не интересуюсь, вернее, не интересовался. Являются духи или не являются — не знаю. Знаю только, что, если так будет продолжаться, погибнут две жизни. Я не преувеличиваю. — Он совсем притих, глядя в огонь, и продолжал отсутствующим тоном: — Знаете, полгода назад я счел бы это дикой чушью. Знал, что тетушка Энн ходит к экстрасенсу. Знал, что она уговорила Мэрион пойти вместе с ней. Ну, черт возьми, я ничего тут плохого не видел. — Он заерзал в кресле. — Думал, — если вообще об этом думал, — причуда, забава, каприз. По крайней мере, надеялся, что у Мэрион, безусловно, хватит чувства юмора… — Он посмотрел па меня. — Совсем забыл спросить, Блейк, скажите, вы верите в привидения?

Я ответил, что всегда готов принять убедительные доказательства, но таковых пока никогда еще не получал.

— Забавно, — задумчиво произнес он. — Убедительные доказательства… Ха! Между прочим, откуда взялся дьявол? — Пряди коротких темно-рыжих волос свешивались ему на глаза, полные озабоченности и гнева, на скулах взбухли желваки. — По-моему, тот самый экстрасенс — шарлатан. Ну ладно, допустим. Однако я сам, в одиночку, отправился в забытый богом дом, больше там никого не было, никто не знал о моем приходе…

Слушайте, Блейк, если потребуете, я вам все расскажу, не хочу, чтобы вы блуждали в потемках. Но я бы предпочел, чтобы вы ни о чем не спрашивали. Пойдемте со мной сейчас в один лондонский дом и скажите, увидите ли вы или услышите ли что-нибудь. Если да, то сумеете ли предложить естественное объяснение. Войти нетрудно. Дом фактически принадлежит нашей семье… Согласны?

— Согласен. Значит, вы подозреваете какой-то фокус?

— Не знаю, — покачал головой Холлидей. — Но даже не могу выразить, как я буду вам благодарен. Хотя у вас наверняка опыта нет в подобных делах… Что-то творится в пустом старом доме. Господи, будь у меня побольше знакомых! Если бы можно было привести с собой того, кто хорошо разбирается в оккультных мошеннических проделках… Что вы смеетесь?

— Вам бы надо как следует выпить чего-нибудь крепкого. Я вовсе не смеюсь. Знаю, кажется, одного человека, если вы, конечно, не возражаете…

— Кого?

— Инспектора уголовной полиции из Скотленд-Ярда.

Холлидей замер.

— Не мелите чепухи. Я вовсе не намерен впутывать сюда полицию. Забудьте, пожалуйста! Мэрион мне никогда не простит.

— Да нет, вы не поняли. Он не будет выступать в качестве официального лица. Для него это скорее хобби.

Я опять улыбнулся, вспомнив невозмутимого Мастерса, охотника за привидениями, крупного крепкого горожанина, симпатичного, как карточный шулер, и бессовестного, как Гудини. Во время послевоенного помешательства англичан па спиритизме он служил сержантом уголовной полиции, его главной обязанностью было разоблачение жуликоватых медиумов и экстрасенсов. С тех пор обязанность (к сожалению) переросла в увлечение. В своем маленьком домике в Хампстеде в окружении собственных восхищенных детей он забавлялся всевозможной магией, чрезвычайно довольный своими успехами.

Все это я разъяснил Холлидею. Сперва он насупился, ероша волосы обеими руками, потом его мрачное лицо просветлело.

— Черт возьми, Блейк, если уговорите этого Мастерса… Знаете, нас сейчас интересуют не экстрасенсы, а дом с привидением…

— Откуда вам известно о привидении?

Последовала пауза. За окнами раздавались визгливые, громкие автомобильные гудки.

— Известно, — тихо сказал он. — Можно сейчас же связаться с вашим приятелем-детективом?

— Пойду позвоню. — Я встал, сунув в карман газету. — Но придется кое-что объяснить, рассказать, куда мы отправляемся.

— Говорите что угодно. Скажите… постойте минутку! Если ему хоть что-то известно о лондонских привидениях, — серьезно добавил Холлидей, — просто скажите, в Плейг-Корт. Он поймет.

Плейг-Корт… По пути в вестибюль, к телефону, в голове зашевелились смутные воспоминания, которые я не смог уловить.

В трубке послышался низкий, медленный, ободряюще здравомыслящий голос Мастерса.

— А, сэр, — проговорил он, — как поживаете? Сто лет вас не видел. Ну, в чем дело?

— Во многом, — признался я после обмена любезностями. — Хочу вас пригласить поохотиться за привидениями. Если можно, сегодня же вечером.

— М-м-м, — невозмутимо пробормотал Мастерс, словно я в театр его приглашал. — Вы же знаете, это моя слабость. Ну, посмотрим, удастся ли… А в чем вообще дело? Куда мы пойдем?

— Мне велели передать вам — в Плейг-Корт.

— В Плейг-Корт? Там что-нибудь обнаружили? — довольно резко принялся допрашивать меня Мастерс, разом преобразившись в профессионала. — Это как-то связано с преступлением в Музее истории Лондона?

— Не понимаю, о чем вы толкуете, черт возьми. При чем тут Музей истории Лондона? Просто один приятель просит меня осмотреть нынче вечером дом с привидением, захватив с собой опытного специалиста. Если сможете быстро приехать, расскажу все, что знаю. Что касается музея…

Чуть поколебавшись, Мастерс прищелкнул языком:

— Вы сегодняшние газеты читали? Если нет, загляните. Найдите заметку о происшествии в музее и хорошенько подумайте. «По нашему мнению, отвернувшийся худой мужчина кому-то померещился». Или не померещился… Хорошо, сейчас сяду в подземку. Говорите, вы в «Крестиках-ноликах»? Ладно. Встретимся через час. Все это мне не нравится, мистер Блейк. Абсолютно не нравится. До свидания.

Пенни звонко провалились и канули в прорези телефонного автомата.

Глава 2

Когда через час вошел швейцар с известием, что Мастерс ожидает нас в гостевом зале, мы с Холлидеем все еще обсуждали заметку в утренней газете, на которую я раньше не обратил внимания. Она размещалась в постоянной рубрике «Сегодняшние происшествия — № 12».

"ЗАГАДОЧНАЯ КРАЖА В МУЗЕЕ ИСТОРИИ ЛОНДОНА

Из «камеры смертников» пропало оружие

Кто такой «отвернувшийся худой мужчина»?

Вчера из Музея истории Лондона была похищена реликвия из числа тех, что порой привлекают охотников за сувенирами, но в данном случае кража произошла при необычных обстоятельствах, которые весьма озадачивают и наводят на размышления.

В запасниках этого известного музея хранятся многочисленные экспонаты, связанные с жестокой, кровавой историей старого Лондона. В большом зале, посвященном, главным образом, тюрьмам, представлен в натуральную величину макет камеры смертников в бывшей Ныогейтской тюрьме с оригинальными решетками и засовами. На голой стене висел примитивный стальной кинжал длиной около восьми дюймов с грубо обработанной костяной рукояткой, на которой вырезаны инициалы «Л.П.». Вчера днем между тремя и четырьмя часами он исчез. Вор остался неизвестным.

Ваш корреспондент побывал на месте преступления и, надо признаться, был потрясен подлинным обликом камеры смертников. Полный мрак при слабом освещении и низком потолке, настоящая решетчатая дверь из Ньюгейта на ржавых болтах, уцелевшая после сноса тюрьмы в 1902 году, наручники, кандалы, огромные заржавевшие замки с ключами, клетки, орудия пыток… На одной стене висят обвинительные заключения, смертные приговоры многовековой давности в аккуратных рамках с черной каймой, написанные жирным, расплывчатым почерком, вместе с грубыми ксилографическими изображениями казней и благочестивой надписью «Боже, храни короля».

Не стоит показывать угловую камеру смертников детям. Не станем упоминать о «тюремном запахе», как бы навсегда пропитавшем камеру, об ужасе и отчаянии, источаемом зловонной дырой. Впрочем, хотим поздравить художника, изобразившего искаженные лица людей в жалких лохмотьях, которые, кажется, поднимаются с коек на глазах у заглянувшего в камеру посетителя.

Послушаем бывшего сержанта Паркера, прослужившего в охране музея одиннадцать лет. Вот что он говорит: «Вчера, в выходной, в музей набились ребятишки и подняли жуткий шум в соседнем зале. Днем, часа в три, я сидел у окна, рядом с макетом камеры, и просматривал газету. День выдался туманный, пасмурный, видно было плохо. Я думал, в зале никого больше нет».

Вскоре у сержанта Паркера возникло, по его словам, «странное ощущение». Он огляделся по сторонам, хотя был уверен, что находится в зале один. И что же?

«В дверцу камеры, стоя ко мне спиной, заглядывал джентльмен. Описать я его не могу, скажу только, что очень худой, в темной одежде. Он медленно поворачивал голову, внимательно разглядывая камеру, и время от времени резко дергался, будто у него болела шея. Я не понял, как ему удалось незаметно войти, решил, что он прошел через другую дверь, и вернулся к газете. Но неприятное чувство не отступало, поэтому на всякий случай, пока не нагрянули дети, я пошел осмотреть камеру. Сперва не сообразил, в чем дело, а потом вдруг понял: пропал нож, который висел на стене над восковой фигурой. Мужчина, конечно, исчез. Тогда я догадался, что он его украл, и немедленно доложил о пропаже».

Позже куратор музея сэр Ричард Мид-Браун прокомментировал:

«Надеюсь, что на страницах своей газеты вы обратитесь к общественности с призывом положить конец вандализму по отношению к ценным экспонатам».

По утверждению сэра Ричарда, кинжал, подаренный музею Дж.Дж. Холлидеем, эсквайром, был в 1904 году найден в земле на его собственном участке. Предполагается, что он принадлежал некоему Луису Плейгу, служившему палачом в Тайберне в 1663 — 1665 годах. Впрочем, поскольку его подлинность вызывает сомнения, кинжал никогда отдельно не выставлялся.

Никаких следов вора не обнаружено. Расследование поручено детективу сержанту Макдоннелу с Вайн-стрит".

Типичные журналистские штучки, туманные намеки для развлечения в серый день. Я прочел заметку в клубном вестибюле после звонка Мастерсу и задумался, надо ли ее показывать Холлидею.

Приняв решение, я вернулся в курительную комнату и протянул ему газету, наблюдая за выражением его лица во время чтения.

— Не принимайте так близко к сердцу, — посоветовал я, видя, как на побледневшем лице проступают веснушки.

Холлидей неуверенно встал, посмотрел на меня и швырнул газету в камин.

— Все в порядке, — заверил он, — не беспокойтесь. У меня па душе стало легче. В конце концов, поступок вполне человеческий, правда? Мне кое-что другое не нравится. За всем этим наверняка стоит тот самый чертов экстрасенс, Дартворт. Во всяком случае, план, в чем бы он ни заключался, задуман человеком. Намек в этой проклятой статейке абсурдный. Что автор хочет сказать? Луис Плейг явился за своим кинжалом?

— Мастерс сейчас приедет, — сообщил я. — Вам не кажется, было бы лучше, если бы вы что-нибудь нам рассказали?

Он крепко стиснул зубы.

— Нет. Вы дали обещание, и я прошу вас его сдержать. Ничего не скажу… пока. По пути в чертов дом заеду к себе на квартиру и кое-что для вас захвачу. Многое прояснится, только не сейчас… Вы мне вот что скажите: я со всех сторон слышу, что злые духи постоянно выслеживают, подстерегают. Дух мертвеца всегда ищет возможность вселиться в живое тело, обрести новый дом, заменить слабый ум своим собственным. Как считаете, может он завладеть…

Тут Холлидей запнулся. До сих пор вижу, как он стоит у горящего камина с легкой презрительной улыбкой на губах, с горящими карими глазами.

— Что за чепуху вы мелете? — фыркнул я. — Полный бред. Чем завладеть?

— Мной, — тихо ответил он.

Я заявил, что ему требуется не охотник за привидениями, а невропатолог. Потащил его в бар, позаботился, чтобы он выпил пару стаканчиков виски. Он повиновался с какой-то забавной готовностью. Когда мы снова — в который раз — заговорили о газетной заметке, к нему вернулось прежнее лениво-веселое настроение.

Тем не менее я с облегчением увидел Мастерса. Он стоял в гостевой комнате, высокий, довольно тучный, с безмятежным видом и проницательным взглядом, в неприметном темном пальто, прижимая к груди котелок, словно перед торжественным шествием с государственным флагом. Волосы с проседью старательно зачесаны па плешь, у него появился второй подбородок, в общем он выглядел старше, чем при нашей последней встрече, хотя глаза по-прежнему смотрели молодо. В нем можно было узнать полицейского, но не сразу. Что-то чувствовалось в тяжелой походке, в остром взгляде, которым он быстро окидывал окружающих, однако без всякой величественной суровости, неизменно свойственной охранникам общественного порядка. Я заметил, как Холлидей расправил плечи, почувствовав себя увереннее в присутствии столь физически сильного и опытного человека.

— Ах, сэр, — начал Мастерс после того, как я их представил друг другу, — стало быть, вы хотите избавиться от привидения? — Он сказал это так, будто его просили провести в комнату радио, и улыбнулся. — Как сообщил вам мистер Блейк, я интересуюсь такими делами. Всегда интересовался. Что касается Плейг-Корта…

— Вам о нем все известно, как я понимаю, — кивнул Холлидей.

— Н-ну… — протянул Мастерс, склонив набок голову, — немного. Дайте вспомнить. Дом перешел в собственность вашей семьи сто с лишним лет назад. Ваш дед жил там до семидесятых годов девятнадцатого века, потом вдруг переехал и не пожелал возвращаться… С тех пор дом стал неким белым слоном — никто из ваших родственников не мог его ни сдать, ни продать. Налоги, сэр, налоги! Ужас. — Тут Мастерс незаметно сменил тон на следовательский. — Ну, мистер Холлидей, выкладывайте! Вы любезно считаете, что я способен немного помочь вам, поэтому, надеюсь, и не откажете мне в ответной любезности. Строго конфиденциально, конечно. Итак?

— Как сказать. Но думаю, это я могу вам обещать.

— Так-так. Вы, наверно, читали сегодняшние газеты?

— А… — пробормотал Холлидей. — Вы имеете в виду явление Луиса Плейга?

Инспектор Мастерс добродушно улыбнулся в ответ и понизил голос:

— Признайтесь теперь, как мужчина мужчине, не припомните ли вы какого-нибудь знакомого, настоящего, из плоти и крови, которому понадобилось бы украсть кинжал? Вот о чем я вас спрашиваю, мистер Холлидей. А?

— Хороший вопрос, — признал Холлидей, присев на краешек стола и что-то перебирая в уме. Потом бросил на Мастерса проницательный взгляд. — Сначала, инспектор, позвольте вас тоже спросить. Знаете ли вы некоего Роджера Дартворта?

На лице Мастерса не дрогнул ни один мускул, но вид у него был довольный.

— Видимо, вы его сами знаете, мистер Холлидей?

— Да. Хоть не так хорошо, как моя тетушка леди Беннинг, моя невеста мисс Мэрион Латимер, ее брат Тед и старик Фезертон… Кружок довольно многочисленный. Лично мне Дартворт определенно не правится, но что тут можно сделать? С ними не поспоришь, они лишь снисходительно улыбаются и говорят: «Ты ничего не понимаешь». — Он закурил сигарету, раздраженно загасил спичку, на лице его играла саркастическая усмешка. — Хотелось бы только узнать, известно ли что-нибудь Скотленд-Ярду о нем или о его малолетнем рыжеволосом сообщнике.

Холлидей с инспектором обменялись понимающим взглядом. Вслух Мастерс осторожно ответил:

— У нас нет никаких свидетельств против мистера Дартворта. Вообще никаких. Я встречался с ним — симпатичный джентльмен. Очень даже симпатичный, без всякой показухи. Никаких дешевых эффектов, если вы меня понимаете…

— Понимаю, — подтвердил Холлидей. — Тетушка Энн в моменты особенного экстаза объявляет старого шарлатана святым.

— Правильно, — кивнул Мастерс. — А скажите мне… гм… Извините за щекотливый вопрос… Нельзя ли признать обеих дам несколько… м-м-м…

— Легковерными? — Таким образом Холлидей истолковал утробное мычание Мастерса. — Господи боже мой, нет! Совсем наоборот. Тетушка Энн с виду кажется милой старушкой, а на самом деле — железная леди, смазанная медом. А Мэрион… это Мэрион, понимаете…

— Ясно, — опять кивнул инспектор.

Биг-Бен отбил полчаса, когда швейцар раздобыл нам такси; Холлидей назвал шоферу адрес на Парк-Лейн, объяснив, что хочет захватить кое-что из своей квартиры. Было зябко, по-прежнему шел дождь, на темных улицах сверкали блики отраженного света.

Мы подъехали к одному из новых многоквартирных домов из белого камня с зелеными и никелированными панельными вставками, похожему на модернистские коробки, растущие как грибы на тихой пристойной Парк-Лейн. Я вышел, прошелся под ярко освещенным козырьком подъезда, куда поспешно нырнул Холлидей. Дождь поливал темную улицу, лица прохожих выглядели — как бы лучше сказать? — нереально. Меня донимал яркий образ в газетной заметке: отвернувшийся худой мужчина, заглядывающий в макет камеры смертников, медленно крутя и дергая головой. Самое жуткое, что охранник назвал его «джентльменом». Когда Холлидей тронул меня сзади за плечо, я едва не шарахнулся в сторону. Он держал в руках плоский пакет в коричневой оберточной бумаге, перевязанный лентой, и вручил его мне с предупреждением:

— Пока не открывайте. Там кое-какие факты или домыслы, касающиеся некоего Луиса Плейга.

На нем был тонкий, застегнутый доверху дождевик, в котором он ходил в любую погоду, и шляпа, надетая набекрень. Дин с улыбкой протянул мне мощный фонарик, предварительно снабдив другим Мастерса. Когда инспектор садился со мной рядом в машину, я почувствовал что-то твердое у него в боковом кармане, мне показалось, фонарь, захваченный из дома, однако я ошибся — это был револьвер.

В Уэст-Энде легко толковать о кошмарах и ужасах, но, поверьте мне на слово, я не слишком уверенно себя чувствовал среди огней, перемежающихся темнотой. Шины слабо поскрипывали на мокрой мостовой, хотелось о чем-нибудь поговорить.

— Я ничего не слышал о Луисе Плейге, — начал я, — хотя, мне кажется, по газетной заметке нетрудно реконструировать историю его жизни.

Мастерс только хмыкнул, а Холлидей сказал:

— Попробуйте.

— Очень просто. Луис был палачом и внушал дикий страх. Скажем, тем самым ножом он приканчивал своих… клиентов. Годится для начала?

— На самом деле, — бесстрастно проговорил Холлидей, — ошибочны оба ваши предположения. Если бы все было так просто… Что такое дикий страх! Почему ты вдруг замираешь, будто перед тобой внезапно распахнулась дверь в неведомое, в желудке появляется ледяной ком, хочется бежать куда-то, закрыв глаза, ноги не слушаются, превращаются в кисель…

— Слушайте, — проворчал Мастерс, забившийся в угол, — похоже, вы сами что-то видели.

— Видел.

— А! Правильно. И что же происходило?

— Ничего. У окна просто что-то стояло и смотрело на меня… Вы спрашивали о Луисе Плейге, Блейк. Палачом он не был — духу не хватало. Впрочем, думаю, иногда по приказу палача тянул за ноги приговоренных, слишком долго бившихся в петле. Был, так сказать, подручным, подносил инструменты при четвертовании, убирал останки с эшафота…

У меня слегка пересохло горло. Холлидей повернулся ко мне:

— И насчет кинжала вы тоже ошиблись. Понимаете, это не совсем обычный кинжал. По крайней мере, он не использовался в качестве такового до последнего времени. Луис сам его изготовил для собственных нужд. Он не описан в газетной заметке. Лезвие круглое, толщиной с карандаш, с острым кончиком… Короче говоря, как шило. Ясно, зачем ему требовался такой нож?

— Нет.

Такси притормозило, остановилось, Холлидей рассмеялся. Шофер опустил боковое стекло, объявив:

— Угол Ньюгейт-стрит, хозяин. Теперь куда?

Мы расплатились, постояли немного, глядя друг на друга. Окружающие постройки казались необычайно высокими и покосившимися — как во сне. Вдали туманно светился Холборнский виадук, слышались только слабые автомобильные ночные гудки, шум дождя. Холлидей зашагал вверх по Гилтспер-стрит, указывая нам путь. Я даже не успел понять, что мы свернули с улицы, как уже шел по узкой грязной галерее с кирпичными стенами.

Существует явление, которое называется клаустрофобией или каким-то другим длинным заумным словом, по люди легче себя чувствуют в замкнутом пространстве, когда точно знают, вместе с чем они там заперты. Порой вам кажется, что вы слышите чьи-то голоса, что тогда и случилось. Холлидей, шедший первым, резко остановился в высоком туннеле, за ним я, сзади Мастерс. Кругом еще летало эхо наших шагов.

Холлидей включил электрический фонарь, и мы двинулись дальше. Луч высвечивал только выщербленные мрачные стены, лужи на мощеной дорожке, одна из которых вдруг булькнула, когда в нее с нависающего карниза выплеснулась вода. Впереди виднелись затейливые железные ворота, стоявшие нараспашку. Мы почему-то старались идти тихо. Может быть, потому, что в пустом доме, видневшемся впереди, царила полнейшая тишина запустения. Что-то нас заставляло ускорить шаг, поскорее оказаться за высокими кирпичными стенами, что-то нас манило, играло с нами. Судя по видимой мне части дома, он был сложен из больших светлых каменных плит, потемневших со временем от непогоды. Дом как бы страдал старческой немощью, слабоумием, но мощные карнизы украшали рельефные, жутко веселые купидоны, розы, виноградные гроздья — венок на голове идиота. Одни окна были просто закрыты ставнями, другие заколочены досками.

За домом поднималась широкая стена, окружая просторный задний двор — пустой, грязный, заброшенный. В дальнем конце двора в лунном свете виднелась обветшалая постройка: маленький домик из крупного камня, похожий на бывшую коптильню, с забранными мелкой железной решеткой оконцами. Рядом с ним в запущенном дворе торчало кривое дерево.

Мы шли следом за Холлидеем по заросшей сорняками вымощенной дорожке к резному козырьку над парадным. На дверях высотой более десяти футов висел на одном гвозде ржавый, пьяно покосившийся молоток. Луч фонарика нашего провожатого проплясал по оконным створкам, нырнул в сырой туман, скользнул по корявому стволу дуба с вырезанными инициалами тех, кто вверг в старческий маразм и погубил Плейг-Корт…

— Дверь не заперта, — пробормотал Холлидей.

В доме кто-то вскрикнул.

Расследуя это безумное дело, мы сталкивались с многочисленными кошмарами, но, по-моему, ничто больше нас так не пугало. Кричал настоящий человеческий голос, хотя казалось, будто завопил сам старый дом, содрогнувшись при появлении Холлидея. Мимо меня, тяжело пыхтя, протиснулся Мастерс, однако Холлидей сам распахнул парадную дверь, за которой открылся старомодный большой вестибюль. Из-под первой дверной створки слева пробивался свет — достаточный, чтобы разглядеть лицо Дина — потное, сосредоточенное, суровое. Он открыл эту дверь и спросил, не повышая голоса:

— Что тут за чертовщина творится?

Глава 3

Не знаю, что мы ожидали увидеть. Нечто дьявольское — может быть, отвернувшегося худого мужчину. Впрочем, пока ничего подобного не случилось.

Стоя по обе руки от Холлидея, мы с Мастерсом глупо смахивали на конвоиров. Перед нами была пустая комната с довольно высоким потолком, с остатками былой роскоши, с затхлым подвальным запахом. Из-под сорванной стенной обшивки виднелся голый камень, торчали почерневшие клочья сгнившего белого атласа, густо затянутые паутиной, на грязной, облупившейся каминной доске лишь внизу уцелел резной камень, в широкой топке слабо дымился огонь. Выше над камином на полке выстроились пять-шесть зажженных свечей в высоких бронзовых подсвечниках, которые мерцали в сыром воздухе, высвечивая на стене остатки обоев, некогда пурпурных с золотом.

В комнате находились две женщины, усугубляя сверхъестественную, фантастическую атмосферу. Завидев нас, одна из них, та, что сидела у камина, приподнялась в кресле, другая, молодая, лет двадцати пяти, резко оглянувшись, вцепилась в подоконник.

— Господи помилуй! — охнул Холлидей. — Мэрион…

И она напряженно проговорила чистым, приятным голосом, но на грани истерики:

— Это… ты, Дин? Я хочу сказать, действительно ты?

Меня поразила столь странная формулировка очевидного вопроса, словно она в самом деле серьезно сомневалась в том, что видят ее глаза. Для Холлидея вопрос имел иной смысл.

— Разумеется, — буркнул он. — А ты кого ждала? Я самый. Луис Плейг в меня пока не вселился.

Он шагнул в комнату, мы последовали за ним. Любопытно, что я, переступив порог, моментально ощутил давящую, гнетущую, почти удушающую атмосферу. Войдя, мы взглянули па девушку.

Мэрион Латимер неподвижно застыла в свете зажженной свечи, в мерцании которой тень как бы трепетала у нее под ногами. Она обладала тем тонким, классическим, довольно холодным типом красоты, когда лицо и фигура кажутся худыми и несколько угловатыми. Волнистые волосы цвета темного золота гладко причесаны, синие глаза смотрели озабоченно и взволнованно, нос короткий, чувственные губы решительно сжаты… Она стояла как-то криво, как хромая, сунув одну руку в карман коричневого твидового костюма, облегавшего стройное тело. Глядя на нас, она оторвала другую руку от подоконника и плотно запахнула ворот на шее. Руки красивые, тонкие, гибкие.

— Да… конечно, — пробормотала Мэрион и выдавила улыбку. Подняв руку, она вытерла лоб и вновь вцепилась в воротник. — Я… мне послышался шум во дворе. Поэтому я выглянула сквозь ставни. На твое лицо упал свет, всего на секунду. Очень глупо с моей стороны. Но что же ты… как…

Эта женщина производила сильное впечатление эмоциональной сдержанностью, непонятной, загадочной тягой к сверхъестественному, иногда свойственной старым девам, а иногда бесшабашным и храбрым натурам. Сверкающие глаза, подвижное тело, твердый подбородок… Она волновала — другого слова не могу подобрать.

— Тебе нельзя было сюда приходить, — продолжала она. — Это опасно… особенно сегодня.

От камина донесся тихий невыразительный голос, который подтвердил:

— Опасно.

Мы оглянулись на улыбавшуюся старушку, сидевшую у слабо дымящегося огня. Выглядела она в высшей степени стильно. Седые волосы искусно и затейливо уложены на Бонд-стрит, черная бархотка прятала дряблую шею. Но маленькое личико, напоминавшее восковые цветы, было гладким — лишь вокруг глаз морщинки — и сильно загримированным. Взгляд приветливый… и суровый. Несмотря на улыбку, нога медленно топала по полу. Наше появление явно потрясло ее. Унизанные кольцами руки на подлокотниках кресла сжались и поднялись вверх, словно собирались сделать какой-то жест; она старалась дышать ровно и спокойно. Вы, конечно, читали о дамах, похожих на французских маркиз восемнадцатого века с полотен Ватто. Именно такой маркизой казалась весьма современная и проницательная старушка, леди Энн Беннинг. Только нос у нее был слишком длинный. Она снова проговорила тихо, бесстрастно:

— Зачем ты пришел, Дин? И кого с собой привел?

Голос высокий, тон испытующий, несмотря на профессиональную сладость. Я почти содрогнулся. Она не сводила с племянника черных глаз, улыбаясь привычной, заученной улыбкой. В ней было что-то болезненное.

Холлидей с усилием взял себя в руки.

— Не знаю, известно ли вам, — огрызнулся он, — что это мой дом. — (Тетка заставила его обороняться, к чему, на мой взгляд, постоянно стремилась, и сонно улыбнулась над репликой.) — Вряд ли я должен просить вашего разрешения прийти сюда, тетя Энн. Эти джентльмены — мои друзья.

— Познакомь нас.

Он представил нас леди Беннинг и мисс Латимер. Официальная процедура знакомства казалась фантастической и неуместной при горящих свечах, в пропахшей сыростью сводчатой комнате с пауками на стенах. Обе дамы — прелестная холодная девушка, стоявшая у камина, и похожая на рептилию псевдомаркиза в красной шелковой накидке, качавшая головой, — были враждебно настроены. Мы самовольно вторглись не просто в дом, а и во многое другое. Они, можно сказать, с помощью самовнушения довели себя до возбуждения, до экзальтации, буквально трепетали в скрытом взволнованном ожидании потрясающего духовного переживания, которое уже испытали однажды и снова надеялись испытать. Я украдкой покосился на Мастерса, но инспектор, по обыкновению, пребывал в безмятежном расположении духа. Леди Беннинг широко открыла глаза и проворковала, обращаясь ко мне:

— Боже мой, ну конечно, брат Агаты Блейк. Милая Агата со своей канарейкой!… — И продолжила другим тоном: — Другого джентльмена, к сожалению, не имею чести знать… Итак, милый мальчик, может быть, расскажешь, зачем ты явился?

— Зачем? — переспросил Холлидей дрогнувшим голосом, с трудом сдерживая недоуменный гнев и указывая пальцем на Мэрион. — Зачем? Да вы обе только на себя посмотрите! Я просто не могу больше видеть такого безумия… Не могу допустить… И вы меня, нормального, разумного человека, спрашиваете, зачем я пришел, почему стараюсь положить конец идиотскому бреду? Слушайте, зачем мы пришли. Мы намерены обыскать проклятый дом, поймать ваше проклятое, дурацкое привидение и раз навсегда разнести его на мелкие клочья. Клянусь Богом…

Всех неприятно удивили его вульгарные вопли. Мэрион Латимер побледнела. Все притихли.

— Не выступай против духов, Дин, — сказала она. — Ох, дорогой мой, не связывайся с ними.

У старушки лишь дрогнули пальцы, хотя ладони спокойно лежали на ручках кресла. Она слегка прикрыла глаза и кивнула.

— Ты хочешь сказать, будто что-то заставило тебя прийти, милый мальчик?

— Я хочу сказать, что пришел сюда по своей собственной воле, черт побери!

— Чтобы изгнать привидение, милый?

— Можно и так сказать, если угодно, — угрюмо подтвердил Холлидей. — Слушайте, только не говорите… только не говорите, будто сами пришли сюда с той же целью…

— Мы тебя любим, милый.

Воцарилось молчание. В камине трещал огонь, вспыхивая маленькими голубоватыми язычками, дождь бродил по дому тихими шагами, в потайных углах раздавались и отражались звуки.

Леди Беннинг продолжала неописуемо сладким тоном:

— Тебе здесь нечего бояться, мой мальчик. Духи сюда не проникнут. А в любом другом месте вполне могут тобой завладеть, как завладели твоим братом Джеймсом. Из-за этого он застрелился.

Холлидей тихо, спокойно, серьезно спросил:

— Тетя Энн, вы хотите свести меня с ума?

— Мы хотим тебя спасти, дорогой.

— Спасибо, — поблагодарил Холлидей. — Вы очень добры.

Хриплый голос снова сорвался. Он оглядел застывшие каменные лица присутствующих.

— Я любила Джеймса, — призналась леди Беннинг, и лицо ее сразу избороздили морщины. — Он был сильным, но с духами справиться не мог. Теперь духи подстерегают тебя, потому что ты — брат Джеймса и ты жив. Джеймс мне сказал, что иначе не упокоится… Понимаешь, без этого он не обретет покоя. Не ты. Джеймс. Пока духи не изгнаны, ни тебе, ни Джеймсу никогда не заснуть спокойно.

— Пожалуй, хорошо, что ты сегодня пришел сюда. В компании безопаснее. Плохо то, что нынче годовщина. Мистер Дартворт сейчас отдыхает. В полночь он пойдет один в каменный домик и к рассвету изгонит духов. Не возьмет с собой даже Джозефа. Джозеф очень топко чувствует духов, а изгонять не умеет. Мы будем ждать здесь. Может быть, сядем в кружок, хотя это лишь затруднит работу мистеру Дартворту. По-моему, все.

Холлидей взглянул на свою невесту и прохрипел:

— И вы обе явились сюда в компании одного Дартворта?

Мэрион чуть улыбнулась. Видно, присутствие Дина ее несколько успокоило, хотя она его слегка опасалась. Девушка подошла и взяла его за руку.

— Знаешь что, старичок, — произнесла она единственное человеческое слово, которое мы услышали в этом буквально проклятом доме, — ты как-то вдохновляешь. Слушая твои речи в таком специфическом топе, я мгновенно увидела происходящее совсем другими глазами. Если мы не боимся, значит, бояться нечего…

— Да ведь тот самый медиум…

Она стиснула его пальцы.

— Дин, я тысячу раз говорила: мистер Дартворт не медиум, а экстрасенс. Он старается понять причины, не устраивая показных представлений.

Мэрион Латимер оглянулась на нас с Мастерсом. Вид у нее был усталый, но она почти с болезненным усилием старалась держаться любезно и непринужденно.

— Может быть, вы в таких вещах разбираетесь лучше Дина? Объясните ему разницу между медиумом и исследователем-экстрасенсом. Например, между Джозефом и мистером Дартвортом.

С виду бесстрастный, даже незаинтересованный Мастерс тяжело переступил с ноги на ногу, крутя в руках свой котелок, но я, хорошо его зная, уловил в медленном, терпеливом, задумчивом топе нотку любопытства.

— Правда, мисс, — подтвердил он, — разбираюсь. Пожалуй, могу решительно подтвердить, что мистер Дартворт, насколько мне лично известно, никогда не устраивал никаких представлений. Я имею в виду, он сам.

— Вы знакомы с мистером Дартвортом? — быстро спросила девушка.

— О нет, мисс. В прямом смысле нет. Впрочем, не стану вас перебивать. Вы хотели сказать…

Мэрион, несколько озадаченная, снова взглянула на Мастерса. Я чувствовал себя неловко. Считая понятие «офицер полиции» неким ярлыком, висящей на шее табличкой, я старался догадаться, разглядела ли она ее. Девушка окинула Мастерса быстрым холодным взглядом, однако своего мнения не выдала.

— Я хотела сказать Дину, что мы здесь, разумеется, не одни — с мистером Дартвортом и Джозефом. Хотя нас это, конечно, ничуть не смутило бы…

Это еще что такое? Холлидей забормотал, закрутил головой, а Мэрион заговорила с властной силой.

— Нас это ничуть не смутило бы, — повторила она, — хотя, собственно, здесь присутствуют Тед и майор.

— Кто? Твой брат? — переспросил Холлидей. — И старик Фезертон? Боже мой!

— Тед верит в привидение. Осторожнее, милый.

— Да ты сама боишься… Ну конечно. Я в его возрасте в Кембридже проходил через это. Никто не избежит подобных заблуждений, даже самый здравомыслящий обжора. Мистика, фимиам, любовь и слава Божия… В Оксфорде наверняка еще хуже. — Он замолчал. — Ну, так где они, черт побери? Надеюсь, не на улице дожидаются эманации?

— Они в каменном домике. Растапливают камин для мистера Дартворта, который должен приступить к бдению. — Она старалась вести себя как ни в чем не бывало. — Тед и здесь огонь разжег. Не очень помогает, да? Ох, дорогой, что с тобой?

Холлидей заметался по комнате так, что пламя свечей заколебалось.

— Хорошо! — сказал он наконец. — Кстати, джентльмены, давайте осмотрим дом и маленькое средоточие зла во дворе…

— Ты ведь не собираешься туда идти?

Песочные брови вздернулись.

— Разумеется, собираюсь, Мэрион. Я там был прошлой ночью.

— Очень глупо, — тихо, сладко мурлыкнула леди Беннинг с закрытыми глазами. — Но мы его все равно защитим, даже если он этого не желает. Пусть идет. Мистер Дартворт, дорогой мистер Дартворт его сохранит.

— Пошли, Блейк, — бросил Холлидей, коротко кивнув оставшимся.

Девушка неуверенным жестом попыталась остановить его. Послышался непонятный скрип, скрежет, жутко похожий на крысиную возню за стеной, — кольца на пальцах леди Беннинг царапали подлокотники кресла. Сонное кукольное личико повернулось к Холлидею. Видно было, как она ненавидит его.

— Не беспокойте мистера Дартворта, — предупредила она. — Время почти наступило.

Холлидей вытащил свой фонарик, мы вышли следом за ним в вестибюль. Он закрыл за собой высокую скрипучую дверь, сунув палец в пустое отверстие для замка. Мы постояли в густой сырой тьме, включив все три фонаря. Холлидей посветил в лицо мне, потом Мастерсу.

— Будем ведьм изгонять? — хмыкнул он со всей насмешливостью, на какую был способен. — Теперь поняли, через что я прошел за последние полгода? Что скажете?

Моргая на свету, Мастерс надел шляпу и заговорил, осторожно подбирая слова:

— Ну, мистер Холлидей, если вы отведете нас в какое-нибудь местечко, где никто пас не услышит, я скажу вам кое-что. Пару слов, по крайней мере. В данный момент я особенно рад, что мы сюда пришли. — Луч света ушел в сторону, но я успел заметить его улыбку.

Насколько было видно, вестибюль находился в более запущенном состоянии, чем та комната, из которой мы только что вышли, — мрачный квадратный склеп с широкой лестницей в дальнем конце и высокими дверями с трех сторон. Пол был выложен каменными плитами с давно исчезнувшей вместе со степными панелями инкрустированной деревянной обшивкой. В пятне света шмыгнула крыса и, царапая по камням когтями, нырнула под лестницу. Мастерс двинулся вперед, посвечивая фонариком. Мы с Холлидеем шагали за ним, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

— Чувствуете? — шепнул Холлидей.

Я кивнул, понимая, о чем идет речь. Атмосфера вокруг пас уплотнялась, сгущалась, смыкалась. Точно такое чувство испытываешь, слишком долго плавая под водой и внезапно пугаясь, что никогда уже больше не вынырнешь на поверхность.

— Давайте держаться вместе, — предложил Холлидей, когда Мастерс, крадучись, зашагал к лестнице.

Мы были потрясены, видя, как он замер возле нее, глядя вниз. Луч света перед ним высветил его котелок и широкие плечи. Он опустился на колено и хмыкнул.

На каменных плитах сбоку от лестницы виднелись какие-то темные пятна. Пыли вокруг них не было. Мастерс протянул руку к дверце чуланчика под ступенями, толкнул ее, и внутри поднялась бешеная крысиная возня. Несколько тварей выскочили, одна перепрыгнула через ногу инспектора, который, не поднимаясь с колена, сунул в зловонную каморку фонарик. Луч сверкнул на вычищенном до блеска ботинке.

Инспектор так долго всматривался, что я начал уже задыхаться в сырости и тумане, потом он проворчал:

— Все в порядке, сэр. Все в порядке. Впрочем, ничего хорошего. Просто кошка. Да, сэр, кошка. С перерезанным горлом.

Холлидей отпрянул. Я посветил в каморку, заглянул через плечо Мастерса. Кто-то, или что-то, швырнул ее туда — подальше с глаз. Животное, наверно, убили недавно, оно лежало на спине с перерезанным горлом. Это была черная кошка, застывшая в агонии, окоченевшая, покрытая пылью. Полуоткрытые глаза напоминали пуговицы. Вокруг нее что-то шевелилось.

— Я начинаю думать, мистер Блейк, — объявил Мастерс, почесывая подбородок, — что, в конце концов, в доме действительно поселился дьявол.

Он с явным отвращением снова плотно захлопнул дверцу чуланчика и встал.

— Но кому понадобилось… — начал Холлидей, оглядываясь кругом.

— В том-то и дело. Кому понадобилось? И для чего? Что это — просто жестокость или тому есть причина? Как думаете, мистер Блейк?

— Я думаю о загадочном мистере Дартворте, — ответил я. — Помните, вы собирались нам что-то о нем рассказать? Кстати, где он?

— Тихо! — Мастерс замер, подняв руку.

В доме послышались голоса и шаги, определенно человеческие, но причудливое эхо в каменном лабиринте создавало впечатление, будто они идут из стены, попадая тебе прямо в ухо. Сначала в неразборчивом бормотании можно было разобрать лишь разрозненные слова:

— …хватит твоего дурацкого мумбо-юмбо… все равно… чертовски глупо…

— Вот именно, вот именно! — Другой голос звучал тише, легче, взволнованней. — Почему вы себя глупо чувствуете? Слушайте, разве я похож на жеманного эстета, который может быть введен в заблуждение и загипнотизирован собственными нервами? Бояться смешно! Поверьте себе! Мы признаем современную психологию…

Шаги приближались из низкого арочного прохода в конце вестибюля. Показалась горевшая свеча, прикрытая чьей-то ладонью, свет мелькнул в беленой галерее с кирпичным полом, потом в вестибюле появилась чья-то фигура, увидела нас, отшатнулась, наткнувшись па другую фигуру. Даже на таком расстоянии чувствовалось, насколько они были ошеломлены. Обе фигуры замерли. В пятне света виден был рот, оскалившиеся зубы. Раздалось бормотание:

— Господи Иисусе…

И тут Холлидей спокойно сказал с едва слышной злостью:

— Не дергайся, Тед. Это мы.

Вошедший вгляделся, подняв свечу. Он был очень молод. Сначала высветился аккуратно повязанный итонский галстук, потом еще не определившийся подбородок, пробивавшиеся светлые усики, смутные очертания квадратного лица, промокшее пальто и шляпа.

— Ты бы хорошенько подумал, прежде чем пугать меня до смерти, Дин, — проворчал он. — Я хочу сказать, черт возьми, ты не имеешь права тут рыскать и… и…

Послышалось свистящее дыхание.

— Проклятие, кто это такие? — прохрипел другой человек, стоявший за спиной Теда Латимера.

Мы инстинктивно направили на него фонари, он выругался и заморгал. За двумя фигурами виднелась третья — худенькая, рыжеволосая.

— Добрый вечер, майор Фезертон, — поздоровался Холлидей. — Как я уже сказал, вам нечего бояться. Кажется, я обладаю незавидным свойством — при моем появлении все дергаются, словно кролики. — Он начал повышать тон. — Лицо у меня такое или еще что-нибудь? Никто меня никогда не пугался, но как только пошли разговоры о Дартворте…

— Успокойтесь, сэр, кто говорит, будто я испугался? — перебил его упомянутый джентльмен. — Мне как раз нравится ваш инфернальный, дьявольский вид. Кто сказал, будто я испугался, сэр? Кроме того, повторяю и не устаю повторять каждому встречному, что считаю себя человеком чести, мотивы которого надо правильно понимать, а не потешаться над ними, ибо я охраняю… короче говоря, здесь присутствую… — Он закашлялся.

Голос майора звучал в темноте как открытое письмо в «Тайме». Плотная фигура слегка откидывалась назад. Мельком взглянув на него, я увидел щеки в синеватых прожилках и красных пятнах, водянистые глаза и узнал старого щеголя и ухажера восьмидесятых годов, затянутого в вечерний костюм, как в корсет.

— Я тут обязательно простужусь, — слабо, почти жалобно добавил он, — но леди Беннинг попросила помочь. Что оставалось делать порядочному человеку?

— Ничего, — буркнул Холлидей, не вкладывая в это слово конкретного смысла, и глубоко вздохнул. — Мы видели и саму леди Беннинг. Я вместе со своими друзьями и с вами дождусь и понаблюдаю за изгнанием духов.

— Тебе нельзя! — воскликнул Тед Латимер. Мальчик казался настоящим фанатиком. Губы кривились, дергались в усмешке, будто лицевые мышцы вышли из-под контроля. — Нельзя, я тебе говорю, — повторил он. — Мы просто проводили мистера Дартворта в домик. Потом он попросил нас уйти. Приступает к ночному бдению. Ты все равно не осмелишься, даже если бы мог туда войти. Слишком опасно. Дух явится. Это будет… — он поднес к глазам наручные часы с серьезным выражением лица, с такими же, как у сестры, тонкими чертами, — да… в пять минут первого.

— Черт побери, — неожиданно проговорил Мастерс, слова словно сами слетели с его губ.

Он шагнул вперед. Под тяжелыми шагами заскрипели гнилые доски в конце вестибюля, где еще сохранилась деревянная обшивка на каменных плитах. Помню, я подумал — в такие моменты память часто выкидывает дурацкие фокусы, связанные с банальными деталями, — что уцелевший пол сделан исключительно из прочного дерева. Помню торчавшую из рукава грязную руку Теда Латимера с засаленными костяшками пальцев. Помню бесцветную фигурку рыжего юнца, стоявшего вдалеке, едва видимого в свете свечей, — он ерошил волосы, растирал лицо, исполняя какую-то необъяснимую, ужасную пантомиму…

Тед Латимер повернулся к нему. Пламя свечи дрогнуло, колеблемое этим легким движением. Юнец сразу замер.

— Может, нам лучше пройти в переднюю комнату? — обратился к нему Тед. — Там безопасно, духи туда не проникнут. Правда?

— Наверно, — согласился бесцветный голос. — Так мне было сказано. Знаете, я никогда их не вижу.

Значит, это Джозеф, хотя уникально талантливый медиум никак не мог иметь столь безнадежно тупую веснушчатую физиономию. Свеча вновь замигала, и он ушел в тень.

— Видите? — спросил Тед.

— Чудовищно! — ни с того ни с сего провозгласил майор Фезертон.

Холлидей шагнул вперед, за ним Мастерс.

— Пойдемте, Блейк, — кивнул он, — посмотрим на тот самый домик.

— Да я вам говорю, что они уже вышли! — крикнул Тед. — Им это не понравится. Их много, они опасны…

Майор Фезертон заявил, что, как джентльмен и спортсмен, считает своим долгом сопровождать нас, обеспечивая безопасность. Холлидей остановился, насмешливо отдал ему честь и расхохотался. Тед Латимер с мрачной усмешкой схватил майора за руку, и тот покорно последовал за ним в переднюю часть вестибюля. Они тянулись гуськом друг за другом — майор величественно раскачивался, Тед суетился, Джозеф тащился с покорной, невозмутимой медлительностью. Мы светили фонариками вслед небольшой процессии, а сами погрузились во тьму, словно в воду. Я повернулся к маленькой беленой галерее, которая вела во двор, где лил дождь…

— Берегись! — крикнул Мастерс, бросаясь к Холлидею и резко отталкивая его в сторону.

В темноте что-то рухнуло. Я услышал грохот, чей-то фонарь подпрыгнул и исчез, в ушах у меня звенело. Тед Латимер оглянулся, высоко поднял свечу и вытаращил глаза.

Глава 4

В широком луче моего фонаря было видно: Холлидей сидел на полу, опираясь на руки, словно ему стало дурно. Луч фонарика Мастерса мельком скользнул по нему, ударил в свод, как прожектор, игриво побегал по лестнице, по лестничной площадке, по перилам, по полу. Никого.

Инспектор оглянулся па троицу.

— Никто не пострадал, — серьезно констатировал он. — Идите-ка все в переднюю комнату. И поскорее. Если дамы испугались, скажите, через пять минут мы придем.

Троица без возражений свернула в комнату, плотно закрыв за собой дверь.

— Теперь все ясно, сэр, — насмешливо фыркнул Мастерс. — Действительно, крутые ребята. Ну что ж, — с великодушной терпимостью продолжал он, — это один из самых старых, избитых, детских фокусов. С длинной бородой. Высокий класс! Отныне можете спать спокойно, мистер Холлидей. Я его засек. Всегда считал мошенником, а теперь изловил.

— Слушайте, — проговорил Холлидей, сдвинув шляпу на затылок, — что это за чертовщина? — Голос звучал неплохо, по плечо дергалось, глаза бегали по полу. — Я стоял вот тут вот, затем кто-то выбил фонарь из моей руки — я его некрепко держал. Кажется, — продолжал он, сидя на полу, — запястье онемело. Что-то ударило в пол, что-то свалилось — бух! Ха-ха-ха. Может, это и забавно, но черт меня побери, если я видел, что это такое. Мне надо что-нибудь выпить. Ха-ха.

Мастерс, по-прежнему посмеиваясь, направил луч фонарика на пол. В нескольких шагах перед Холлидеем валялась разбитая каменная цветочница, такая тяжелая, что, упав, она практически не разлетелась на мелкие осколки, а разбилась на крупные части — третий осколок остался почти целым. Эта цветочница из потемневшего от времени сероватого камня была длиной около трех футов, высотой в десять дюймов. Мастерс перестал фыркать и внимательно пригляделся.

— Ничего себе!… — охнул он. — Господи, череп разбился бы всмятку… Вы даже не понимаете, как вам посчастливилось, сэр. Разумеется, ящик не должен был в вас угодить. Конечно, они ничего подобного не планировали. Убийство не предусматривалось. Но если бы вы стояли на два шага левее…

— Они? — переспросил Холлидей, поднимаясь. — Неужели вы имеете в виду…

— Я имею в виду Дартворта и малыша Джозефа. Они просто хотели продемонстрировать, что злые силы вышли из-под контроля, ополчились против нас и сбросили каменную цветочницу за то, что вы пришли сюда вместе с нами. В любом случае эта проделка должна была что-то доказать, но не нам. Правильно. Взгляните вверх. Выше. Да, вазон свалился с верхней лестничной площадки…

Ноги Холлидея ослабли сильнее, чем он думал. Он нелепо стоял на коленях, пока ярость не подняла его на ноги.

— Дартворт? Слушайте, старина, по-вашему, мерзавец стоял там, — он ткнул пальцем вверх, — па площадке, и сбросил…

— Успокойтесь, мистер Холлидей. И пожалуйста, говорите потише. Мистер Дартворт несомненно находится на своем месте. Правильно. Но на лестничной площадке никого нет. Это шуточки малыша Джозефа.

— Я могу засвидетельствовать обратное, — вставил я. — Он случайно все время стоял под лучом моего фонаря. Вдобавок у него не было возможности…

Инспектор кивнул с бесконечным терпением.

— Ах, так вы его видели? В том отчасти и заключается фокус. Меня нельзя назвать образованным человеком, джентльмены, — назидательно разъяснил он, широко взмахнув руками, — но это весьма старый трюк. В 1649 году его проделывал Джайлс Шарп в Вудсток-Палас, а в 1772-м — Энн Робинсон в Воксхолле, что зафиксировано в моем архиве при любезном содействии джентльменов из Британского музея. Через минуту я вам расскажу, как он делается. Извините.

Мастерс с проворством бармена вытащил из бокового кармана дешевую металлическую, старательно отполированную фляжку.

— Хлебните, мистер Холлидей. Лично я не пью, но обычно ношу с собой — вдруг случится что-нибудь подобное. По-моему, полезно, не так ли? Для других, я имею в виду. Так вот, один знакомый моей жены постоянно ходил к медиуму в Кенсингтоне…

Все еще мертвенно-бледный Холлидей, с плеч которого как бы внезапно свалился тяжелый груз, с усмешкой рванулся к лестнице.

— Давай, свинья! — рявкнул он, глядя на верхнюю лестничную площадку. — Давай, будь ты проклят. Бросай! — Он потряс кулаком. — Теперь, когда я знаю, что это твои выходки, можешь делать, что хочешь. Я боялся другого… Спасибо, Мастерс. Мне вовсе не так плохо, как знакомому вашей жены, но выпивка очень кстати. Хлебну с удовольствием. Вопрос в том, что нам дальше делать.

Мастерс поманил нас за собой, и мы по скрипучим доскам вошли в затхлую тьму галереи. Фонарь Холлидея разбился, от моего он отказался.

— Осторожнее, не попадите в другие ловушки, — предупредил инспектор. — Возможно, весь дом оборудован… Дело вот в чем. Дартворт и компания ведут какую-то игру. Они задумали устроить представление с какой-то неясной целью. Мне хотелось бы эту самую цель выяснить, только здесь я не намерен кидаться на Дартворта. Если бы удалось убедиться, что он не покинул свой пост, одновременно приглядывая за пареньком… Гм-гм…

Луч его фонаря старательно высвечивал детали. Галерея была узкой и очень высокой, с мощными балками; с обеих сторон между зарешеченными окнами внутренних помещений располагалось по пять дверей. Я старался угадать, для чего они предназначались в середине семнадцатого века, когда строился дом, потом сообразил, — тут были товарные склады.

Я заглянул сквозь решетку в пустую каморку, видно, в бывшую контору, заваленную забытыми дровами. Почему-то вдруг смутно припомнился пестрый фарфор, муслин из Мекки, трости, табакерки — странно, я даже никогда не читал о подобных вещах. В спертом воздухе перед глазами всплыли картины. Никаких фигур, никаких лиц — только ощущение, будто кто-то без конца расхаживает взад-вперед, взад-вперед по кирпичному полу среди редких вещиц. Я сердился на себя за усиливающееся в духоте головокружение, по погибший, заброшенный дом все сильнее действовал мне на нервы. Глядя на вздувшиеся, покрытые плесенью стены, я задумался, почему дом назвали Плейг-Кортом.[1]

— Эй! — шепнул Мастерс, и я остановился позади Холлидея.

Инспектор дошел до двери в конце галереи, выглянул наружу. Дождь почти совсем стих. Справа от нас коридорчик поменьше шел к черным кроличьим норкам кухонь с почерневшими печными топками. Другая дверь выходила во двор. Посветив вверх, Мастерс указал туда пальцем.

На низкой крыше прямо над дверью во двор висел ржавый колокол в железной раме, размером приблизительно со шляпу-цилиндр. В прежние времена он служил для подачи сигналов, поэтому я ничего необычного в нем не увидел, пока инспектор не поднял фонарь повыше. Сбоку тянулась, слабо поблескивая, новая длинная тонкая проволока.

— Очередной фокус? — спросил Холлидей после паузы. — Да, действительно проволока. Тянется… вот сюда, по боковой стене, через окопный переплет, во двор. Снова какой-нибудь фокус?

— Не трогайте! — предупредил Мастерс, когда Холлидей протянул руку.

Инспектор всмотрелся во тьму. Холодный ветер нес запах сырой земли и прочие не столь приятные ароматы.

— Не хотелось привлекать внимание наших приятелей, однако пришлось рискнуть и включить фонарь. Да. Проволока идет оттуда вниз и дальше по земле к каменному домику. Гм… Хорошо.

Мы вместе с ним посмотрели вдаль. Теперь дождь превратился в морось, вода журчала в сточных канавах, глухо капала с крыши у нас за спиной. Я почти ничего не видел под затянутым тучами небом, заслоненным силуэтами зданий вокруг стены, огораживающей широкий задний двор. Каменный домик находился приблизительно в сорока ярдах от нас, освещенный только огнем камина, мерцавшим в зарешеченных амбразурах под крышей, слишком маленьких, чтобы назвать их окнами. Он стоял одиноко, рядом торчало лишь мертвое кривое дерево.

Свет снова мигнул, фантастически и приветливо вспыхнул, ушел. Шелестевшая дробь дождя в грязном дворе напоминала возню стаи крыс.

Холлидей передернулся, словно от холода.

— Извините за тупость, — сказал он, — может быть, все это чрезвычайно забавно, но я не вижу здесь никакого смысла. Кошки с перерезанным горлом, колокола с проволокой, каменные цветочницы весом в тридцать с чем-то фунтов, сброшенные на тебя тем, кто находится в другом месте… Мне хотелось бы знать… Кроме того, могу поклясться, в галерее что-то было…

— Возможно, проволока не имеет значения, — вставил я. — Ее слишком легко заметить. Наверно, Дартворт с помощниками просто намерены в экстренном случае звякнуть в колокол, подать сигнал…

— А! Правильно. Но в каком случае? — пробормотал Мастерс, резко повернув голову направо, будто что-то оттуда услышал. — Ох-хо-хо, если б я только знал, если бы приготовился… За ними обоими надо присматривать, а вы, прошу прощения, джентльмены, не обучены слежке. Признаюсь по секрету, исключительно между нами, я назначил бы ежемесячное жалованье тому, кто ходил бы по пятам за Дартвортом.

— Вы решительно против него настроены, да? — уточнил Холлидей, с любопытством глядя на инспектора, говорившего в высшей степени неприязненным тоном. — Почему? Вы же знаете, что ничего не можете с ним сделать. Я имею в виду, вы сами сказали, что он не предсказатель с Джеррард-стрит, который за гинею заставляет стучать барабан. Если ему хочется заниматься экстрасенсорными экспериментами или устраивать для знакомых сеансы в собственном доме, это его личное дело. Чтобы привлечь к ответственности…

— Гм… — хмыкнул Мастерс. — На это и рассчитывает умный мистер Дартворт. По словам мисс Латимер, он в грязные делишки не ввязывается. Экспериментирует в экстрасенсорной области, покровительствует прирученному медиуму… Если вдруг что-нибудь произойдет, объяснит, что последний его обманул, и останется столь же невинным, как те болваны, которым он предъявляет своего наперсника. И с которых берет деньги. Это можно проделывать до бесконечности. Скажите откровенно, мистер Холлидеи, как мужчина мужчине, леди Беннинг богата?

— Да.

— А мисс Латимер?

— Думаю, тоже. Так вот чего он домогается! — взорвался Холлидеи. Впрочем, он сразу же взял себя в руки и сказал не то, что собирался сказать. — Если ему нужны деньги, я выпишу чек на пять тысяч в тот самый момент, когда негодяй согласится убраться отсюда.

— Дартворт обязательно доведет свое дело до конца. Впрочем, можно считать, это — шанс, ниспосланный небом. Если он сам сегодня попробует что-нибудь выкинуть, не ведая о моем присутствии… гм… — выразительно хмыкнул Мастерс. — Лучше того, парнишка меня не знает. Я никогда еще не встречал братца Джозефа. Простите, джентльмены, отлучусь на минутку. Произведу разведку. Стойте здесь и не двигайтесь до моего возвращения.

Мы не успели вымолвить ни слова, как он вышел во двор и бесшумно, невзирая на свою грузность, исчез. Точнее сказать, ничего не было слышно, пока инспектор через десять секунд не зашлепал по луже и, видимо, сразу же замер на месте.

Над дальним правым углом двора вспыхнул луч фонаря. Мы молча наблюдали за ним сквозь тихий дождь. Электрический свет казался очень ярким по сравнению со зловещими вспышками, плясавшими в оконцах каменного домика. Направленный на землю луч трижды быстро мигнул, вновь вспыхнул после долгой паузы и исчез.

Холлидеи хотел что-то сказать, но я предупредительно подтолкнул его локтем. Вскоре в таинственном плеске и шорохе последовал ответный сигнал, предположительно поданный Мастерсом.

В темноте что-то мелькнуло, и перед нами на лестнице снова возникла крупная фигура запыхавшегося инспектора.

— Сигнал? — спросил я.

— От кого-то из наших. Я ответил. Условный код, тут нельзя ошибиться. Значит, — ровным тоном продолжал Мастерс, — тут кто-то из наших…

— Добрый вечер, сэр, — послышался шепот с нижних ступеней. — Мне показалось, я узнал ваш голос.

Мастерс жестом велел незнакомцу войти в галерею. На свет вышел худой, жилистый нервный молодой человек с интеллигентным лицом, которое привлекало каким-то студенческим пылом. Мокрые поля шляпы безобразно обвисли, он утирал лицо промокшим платком.

— Привет, — буркнул Мастерс, — это, стало быть, ты, Берт. Ха. Джентльмены, позвольте представить сержанта Макдоннела. — Он перешел на снисходительный тон. — Занимается тем же, чем и я, но учился в университете. Олицетворяет новый амбициозный тип детектива. Возможно, вы о нем читали в газете — ему поручен розыск пропавшего кинжала. Ну, Берт, — отрывисто бросил он, — как ты здесь оказался? Можешь говорить свободно.

— Появилось кое-что подозрительное, — почтительно доложил детектив, вытирая лицо и щурясь на инспектора. — Сейчас расскажу. Дождь проливной, я торчу тут уже два часа. Наверно… не стоит докладывать, сэр, что здесь ваш bete noir[2], Дартворт.

— Ну-ну, — кратко проворчал Мастерс. — Ну-ну. Если хочешь продвинуться по службе, мальчик, угождай вышестоящему начальству. Так? — После сего загадочного замечания он посопел и продолжил: — Степли мне сообщил, что ты несколько месяцев следишь за Дартвортом, а когда я услышал, что ищешь кинжал…

— …то помножили два на два, и вышло четыре. Так точно, сэр.

Мастерс пристально посмотрел на него:

— Вот именно. Вот именно. Ты мне нужен, парень. Есть для тебя задание. Только сначала выкладывай факты, причем поскорее. Ты осматривал каменный домик? Что он собой представляет?

— Там одна большая, длинная комната, сэр, степы каменные, пол кирпичный. Крыша служит потолком. На каждой стене — высоко расположенное зарешеченное оконце. Всего их четыре. Входная дверь под окном, которое видно отсюда…

— Еще есть какой-нибудь выход, кроме двери?

— Нет, сэр.

— Я спрашиваю, можно ли как-нибудь незаметно оттуда выбраться?

— Невозможно, сэр. То есть, по-моему, нет… Вдобавок и в дверь нельзя выйти. Она заперта. Дартворт велел запереть ее снаружи на висячий замок.

— Это еще ничего не значит. Впрочем, значит — какой-нибудь фокус. Хорошо бы туда заглянуть… Дымоход?

— Я осматривал, — доложил Макдоннел, сдерживая зябкую дрожь. — В дымоходе, прямо над топкой, железная решетка. Оконные решетки прочно встроены в камень, сквозь ячейки даже карандаш не просунешь. Кроме того, я слышал, как Дартворт закрыл дверь изнутри на щеколду… Прошу прощения, сэр. Судя по вашим вопросам, у вас возникло такое же подозрение, как у меня…

— Что Дартворт намеревается покинуть домик?

— Нет, сэр, — спокойно ответил Макдоннел. — Что кто-то или что-то намеревается туда проникнуть.

Мы инстинктивно оглянулись во тьме на неказистый домик, где призывно мерцал и плясал огонь. Решетка па оконце размерами меньше квадратного фута четко вырисовывалась на свету. На секунду высветилась и чья-то голова, как бы всматриваясь сквозь ячейки.

На меня нахлынул беспричинный ужас, лишив всяких сил. Непонятно, почему бы Дартворту, если он высокого роста, не влезть на стул, чтоб выглянуть в окно. Однако голова медленно двигалась, дергалась, точно сидела на больной шее…

Вряд ли кто-то еще это видел — огонь в окне померк, а Мастерс что-то хрипло бубнил. Я не слушал, но, кажется, инспектор отчитывал сержанта Макдоннела, слабака и слюнтяя, клюнувшего на распроклятый примитивный фокус.

— Прошу прощения, сэр. — Макдоннел по-прежнему говорил уважительно, но, по-моему, в его тоне зазвучала новая нотка. — Может быть, вы меня выслушаете? Может, вам интересно, зачем я сюда пришел?

— Ладно, только пойдем куда-нибудь отсюда, — коротко кивнул Мастерс. — Верю тебе на слово, что его заперли на висячий замок. Через минуту пойду сам проверю. Гм… Пойми меня правильно, мальчик.

Он провел нас дальше по галерее, посветил на какую-то дверь и кивнул на нее. За ней была старая кухня. Макдоннел сдернул с головы шляпу, потерявшую всякую форму, закурил сигарету. При свете зажженной спички зеленоватые глаза сержанта оглядели нас с Холлидеем.

— Свои люди, — заверил инспектор, не называя имен.

— Примерно неделю назад, — довольно нервно начал Макдоннел, — я впервые получил реальные результаты. Понимаете, я начал слежку за Дартвортом в прошлом июле и — полный ноль. Может быть, он мошенник, однако…

— Это нам известно.

— Да, сэр. — Макдоннел на секунду запнулся. — Впрочем, дело меня увлекло. Особенно сам Дартворт. По-моему, вы поймете, инспектор. Я долго собирал о нем сведения, наблюдал за домом, расспрашивал давних знакомых… Безрезультатно. Дартворт рассказывал об экстрасенсорных экспериментах только самому узкому кругу людей. Кстати, все они очень богаты. А многие мои друзья, знакомые с ним и считавшие его жутким прохвостом, даже не знали, что он интересуется спиритизмом. Вот как было дело…

Я почти позабыл о нем и вдруг случайно встретил школьного приятеля, с которым давно не виделся. Мы сговорились позавтракать, и он сразу завел разговор о спиритизме. Его фамилия Латимер… Тед Латимер.

Тед еще в школе проявлял подобные склонности, хотя ничего такого в нем не было — я не знаю лучшего центрального нападающего. В пятнадцать лет он увлекся кое-какими книжками Конан Дойла, истолковал их по-своему, принялся погружаться в транс… У меня точно такое же хобби, как и у вас, — домашние сеансы магии и, наверно, поэтому… Прошу прощения. На прошлой неделе мы встретились, и Тед сразу ко мне прицепился.

Без конца рассказывал, что знает необыкновенного медиума, друга Дартворта, которого открыл один его приятель. Я ему не признался, что служу в полиции, за что мне потом стало стыдно — все-таки в каком-то смысле подлость, — но мне очень хотелось взглянуть на Дартворта за работой. Поэтому я притворился, что удивлен, и попросил показать чудотворца. Тед сказал, что Дартворт чужих, как правило, не принимает, не желая, чтобы людям стали известны его интересы, и прочее. Однако завтра вечером он будет на ужине у некоего майора Фезертона, приятеля тетки Теда. Тед обещал добиться для меня приглашения. Таким образом, я неделю назад отправился…

Сигарета Макдоннела вспыхнула и потемнела. Сержант как-то непонятно замешкался.

— Продолжай, — подтолкнул его Мастерс. — Ты присутствовал на демонстрации?

— Нет. Никакой демонстрации не было. Медиума не привели. Кстати, по-моему, сэр, дурачок Джозеф попросту, как говорится, прикрывает Дартворта. Этот чертенок действует мне на нервы, хотя я не думаю, что он понимает происходящее. Мне кажется, Дартворт вводит его в транс, накачивая наркотиками. Возможно, болван действительно считает себя медиумом, а на самом деле служит козлом отпущения, на которого можно свалить вину за любую промашку…

Мастерс уверенно кивнул:

— Хорошо, мой мальчик. Если так, то у нас есть конкретное обвинение в адрес нашего друга. Я в это не верю, хотя допускаю наркотики, а в таком случае… Хорошо. Продолжай.

— Постойте, сержант, — вставил я. — Несколько минут назад вы сказали, что, по вашему мнению, в дом кто-то или что-то хочет проникнуть, намекая на некое сверхъестественное явление. Инспектор согласился…

Сигарета Макдоннела замерла в темноте, поднялась, вспыхнула.

— Позвольте объяснить, сэр. Я вовсе не намекал ни на что сверхъестественное. Я сказал, что на Дартворта кто-то или что-то охотится. Могу утверждать определенно, хотя это весьма смутное ощущение.

— Разумеется, в квартире майора Фезертона на Пикадилли — полагаю, вы знаете, что он сейчас находится здесь, — нет ничего сверхъестественного. Он гордится своей современностью, несмотря на постоянные утверждения, подкрепленные анекдотами, что во времена короля Эдуарда все было иначе и гораздо лучше. Мы ужинали вшестером: Дартворт, Тед Латимер, его сестра Мэрион, слащавая старушка по имени леди Беннинг, майор и я. У меня сложилось впечатление…

— Слушай, Берт, — перебил разозлившийся Мастерс, — хотелось бы знать, о чем ты тут докладываешь? Никаких фактов! Нас вовсе не интересуют дурацкие впечатления, а ты стоишь тут столбом на холоде и отнимаешь у нас время, меля полную чепуху…

— Нет-нет, — неожиданно пробормотал Холлидей, тяжело дыша. — Очень даже интересно. Продолжайте молоть чепуху, мистер Макдоннел.

Сержант, помолчав, слегка поклонился во тьме. Мне почему-то это показалось не менее фантастичным, чем наше совещание под направленными в пол фонариками. Впрочем, Макдоннел полностью держал себя в руках.

— Слушаюсь, сэр. У меня сложилось впечатление, что Дартворт больше обычного интересуется мисс Латимер, а сама она, вместе со всеми прочими, этого абсолютно не замечает. Открыто он заинтересованности пи разу не проявил, но я безошибочно понял это по его настроению. Никогда не видел, чтобы человек таким образом выдавал свои чувства… Остальные были слишком взволнованы, возбуждены, ни на что не обращали внимания.

Мастерс громко, раскатисто предупредительно кашлянул, однако Макдоннел намека не понял.

— Со мной все держались любезно, хотя решительно считали лишним в кружке поклонников, очарованных Дартвортом. Леди Беннинг в высшей степени неодобрительно поглядывала на Теда, который без конца болтал, выдавая секреты. Из многочисленных намеков я понял, что вся компания собирается нынче явиться сюда. В конце концов ему заткнули рот, мы перешли в гостиную, чувствуя себя очень неловко. Дартворт…

Я вспомнил силуэт в окне, освещенном красным светом, который неотступно всплывал в памяти, и, не в силах от него отделаться, уточнил:

— Он высокого роста? Как выглядит?

— Шикарный, впечатляющий экстрасенс, — пробормотал Макдоннел, — по виду, по манере речи… Боже, как он мне противен! Прошу прощения, сэр. — Он опомнился. — Знаете, Дартворт сильный человек. Либо чарует, либо до того не нравится, что хочется дать ему в зубы. Возможно, из-за его собственнического отношения к женщинам, из-за того, как он к ним тянется, берет за руку… Я слышал, у него много… Да, сэр, он высокий. С маленькой темной шелковистой бородкой, с надменной улыбкой, небольшим брюшком…

— Знаю, — подтвердил Холлидей.

— На чем я остановился?… Да, перейдя в гостиную, мы пытались завязать беседу, в частности о картинах какой-то новой школы, бог ее знает какой. Леди Беннинг уговорила майора их приобрести. Видно было, что они его раздражают и возмущают, но, насколько я понял, старая леди целиком и полностью держит его в руках, точно так же, как Дартворт ее саму. Невзирая на мое присутствие, члены кружка не могли удержаться от разговоров о спиритизме и настойчиво пытались уговорить Дартворта, чтобы он заставил духа что-нибудь написать.

Такой фокус разоблачить невозможно, иначе, по-моему, Дартворт па это бы не согласился. Сначала прочел лекцию об усилении восприятия… Честно признаюсь, если бы я не держал себя в руках, то побоялся бы полной темноты. Нет, сэр, я не шучу. — Сержант оглянулся на Мастерса. — Он рассуждал спокойно, логично и убедительно, ловко связывал истинную пауку с лженаукой…

Комнату освещал только огонь в камине. Мы уселись в кружок, Дартворт расположился поодаль, за круглым столиком, вооружившись карандашом и бумагой. Мисс Латимер поиграла на пианино, потом села рядом с нами. Все волновались, что неудивительно. Дартворт привел компанию в возбужденное состояние и, похоже, был этим очень доволен. Последнее, что я заметил, прежде чем погас свет, — самодовольная ухмылка у него на губах.

Я сидел позади него. При свете камина на фигуру Дартворта падали наши тени. Я видел только макушку, непринужденно покоившуюся на высоком подголовнике легкого кресла, в бликах, игравших на стене, у которой он сидел. Над ним — я хорошо разглядел — висела мерцавшая в отблесках света большая картина с изображением обнаженной натуры из одних острых углов, сплошь зеленых.

Нервы у членов кружка были на пределе. Старушка стонала, что-то бормотала о каком-то Джеймсе. Вдруг показалось, что в комнате похолодало. Меня охватило дикое желание вскочить, закричать во весь голос. Я бывал на многих сеансах, но никогда ничего подобного не испытывал. Вскоре я увидел, как голова Дартворта дернулась над спинкой кресла, затряслась, карандаш начал что-то царапать. Кругом стояла мертвая тишина, лишь голова жутко дергалась, и скрипел карандаш, выводя на бумаге круги.

Через двадцать — тридцать минут, точно не знаю, Тед поднялся, включил свет, кто-то не выдержал, вскрикнул. Мы взглянули на Дартворта, и, как только глаза привыкли к свету, я подскочил к нему…

Столик был опрокинут, позеленевший Дартворт окаменел в своем кресле, держа в руке лист бумаги.

Уверяю вас, сэр, физиономия шарлатана была точно такого прокисшего цвета, как чертова картина, висевшая над его головой. Через секунду он опомнился, по его била дрожь. Мы с Фезертоном поспешили на помощь. При этом он сразу же скомкал листок в кулаке, встал, шагнул на одеревеневших ногах и бросил бумагу в горевший камин. Потом сказал восхитительно ровным и сдержанным топом: «К сожалению, не получилось. Какая-то чепуха насчет Луиса Плейга. Попробуем как-нибудь в другой раз».

Он лгал. Я отчетливо видел записку… и, по-моему, Фезертон тоже. Я взглянул только мельком, первую фразу не разобрал, а последняя строчка гласила…

— Что? — прохрипел Холлидей.

— …последняя строчка гласила: «У тебя осталось семь дней».

Помолчав, Макдоннел бросил на пол сигарету, раздавил каблуком. В большом доме позади нас женский голос всхлипнул и крикнул:

— Дин… Дин!…

Глава 5

Все фонарики разом вспыхнули. Мастерс проворно схватил своего подчиненного за руку.

— Это мисс Латимер. Они все тут собрались…

— Знаю, — быстро шепнул Макдоннел. — Тед рассказывал. Я за ними сегодня следил.

— Она не должна тебя видеть. Стой здесь, не высовывайся, пока я не позову. Нет, обождите, мистер Холлидей!…

Но тот, уже выскочив за дверь в темноту, оглянулся. Макдоннел, услышав фамилию, дернулся и щелкнул пальцами.

— Черт возьми, мы обещали вернуться через пять минут, — прорычал Холлидей, — и до сих пор тут толчемся. Она наверняка умирает со страху. Дайте фонарь…

— Секундочку, — предупредил Мастерс, когда я протянул свой фонарик, — постойте, сэр, и послушайте. Пойдите побудьте с ней, успокойте ее. Только попросите, чтобы к нам сюда сей же момент прислали малыша Джозефа. Если понадобится, объявите, что я офицер полиции. Дело становится слишком серьезным.

Холлидей кивнул и со всех ног помчался по галерее.

— Я человек практический, — подчеркнуто объявил Мастерс, — но своему инстинкту верю. Инстинкт намекает на гнусный обман. Я с удовольствием тебя выслушал, Берт… Тебе все ясно, да? Никакой дух ничего не писал. Кто-то из присутствовавших провел Дартворта точно так же, как он хотел провести других.

— И я так подумал, — мрачно подтвердил Макдоннел. — Но все же остается огромный пробел. Несмотря на все здравые доводы, невозможно представить, чтобы Дартворт испугался записки, якобы написанной духом. Невероятно, сэр. Даже если пишущий дух — обман, он был непритворно испуган, могу присягнуть.

Мастерс хмыкнул, прошелся, на что-то наткнулся и выругался.

— Хорошо бы свету прибавить, — проворчал он. — Должен признаться, не люблю я вести разговоры в потемках.

— Минуточку, — извинился Макдоннел, исчез на несколько секунд, мелькая в галерее фонариком, и вернулся с картонной коробкой, где лежали три-четыре длинных свечи. — Дартворт сидел где-то в большом доме, — сообщил он, — якобы отдыхал перед выходом в каменный домик. Тед и майор Фезертон, растопив камин, который сам он, естественно, разжечь не мог, проводили его на место. — Сержант протянул мне фонарик. — Очевидно, фонарь Дартворта, сэр. Лежал в коробке со свечами. Возьмите.

На кухне было темно даже при зажженных свечах, но, по крайней мере теперь, когда мы друг друга видели, атмосфера стала менее гнетущей. Неподалеку возились крысы. Макдоннел обнаружил длинный потрескавшийся столярный верстак, установил на нем свечи, отыскал единственный ветхий ящик, предложил его Мастерсу вместо стула. Мы стояли, переглядываясь, на щербатом кирпичном полу в темной кухне с некогда белеными стенами. На свету сержант оказался костлявым, лысеющим юнцом с длинным носом, с привычкой пощипывать нижнюю губу двумя пальцами. Серьезное, напряженное выражение умного лица немного смягчали иронически приспущенные над зеленоватыми глазами веки.

Обстановка по-прежнему мне не нравилась, и я дважды оглянулся через плечо. Ох уж это проклятое ожидание…

Заметно суетившийся Мастерс действовал, тем не менее, методично. Схватил пододвинутый ящик, вытряхнул, раздавил каблуком выпавшего паука, уселся за верстак и вытащил блокнот.

— Ну, Берт, раз уж мы здесь собрались, давайте все вместе подумаем. Возьмем фокус с мнимым пишущим духом.

— Хорошо, сэр.

— Итак, — инспектор забарабанил карандашом по столу, словно что-то припоминая, — что мы имеем? Компанию из четырех человек с расстроенными нервами. — Он с легким удивлением повторил: — Четыре человека со взвинченными нервами… Пожалуй, исключим старика майора. Остаются трое: юный Латимер, мисс Латимер и старая леди Беннинг. Странный случай, Берт. Трюк можно проделать разными способами, например приготовить бумагу с заранее написанной фразой и сунуть среди листов, которые выдали Дартворту, прежде чем погасить свет. Кто давал ему бумагу?

— Старик Фезертон, — очень серьезно ответил Макдоннел. — Просто вытащил из ящика стола и вручил. Вдобавок, сэр, прошу прощения, Дартворту отлично известен такой старый фокус. Уверен, он точно знал, что майор заранее ничего не писал.

— Было темно, — настаивал Мастерс. — Любой без труда мог выйти из кружка с готовой запиской, наклониться над столиком — по твоим словам, он опрокинулся, — сунуть лист и вернуться на место.

— Д-да-а, — протянул Макдоннел, пощипывая нижнюю губу и переминаясь с ноги на ногу, — возможно, сэр. Однако сомнения остаются. Если мошенник Дартворт задумал обман, повторю: скажите, ради бога, что испугало его до потери сознания?

— Вы больше ничего не припомните, кроме фразы «у тебя осталось семь дней»? — уточнил я.

— Целую неделю только об этом и думаю, — страдальчески сморщился Макдоннел. — Готов поклясться, видел что-то еще, по никак не вспомню что. Записку видел мельком, последнюю строчку только потому разобрал, что она была написана крупным, размашистым почерком. Осмелюсь предположить, что там было написано чье-то имя, — я заметил заглавную букву. И еще мелькнуло слово «зарыт». Впрочем, решительно утверждать не могу. Я бы на вашем месте расспросил майора Фезертона.

— Имя, — повторил я, — и слово «зарыт»… — В голове вдруг возникла ужасная мысль — как поступит кто-то из четырех или трех неврастеников, если вдруг осознает, что Дартворт прохвост и обманщик? — А Дартворт, — продолжал я, не оглашая смутных подозрений, — всех озадачил своим заявлением, будто в записке упоминается Луис Плейг… Впрочем, возможно, он нечаянно выпалил то, что было у него на уме. Кстати, кто-нибудь тут, во дворе, похоронен?

Губы Мастерса дрогнули в тихой улыбке. Он безмятежно взглянул на меня:

— Только сам Луис Плейг, сэр.

Охваченный справедливым негодованием, я раздраженно заметил: видно, история всем известна, все делают загадочные намеки, а мне никто ничего не рассказывает.

— В одной книге в Британском музее этой истории посвящена целая глава, — сообщил Мастерс. — М-м-м… Разве мистер Холлидей не передал вам пакет с документами? — Он проследил, как я лезу в карман, где лежал забытый пакет в оберточной бумаге. — Гм. Правильно. Осмелюсь заметить, нынче ночью, сэр, у вас будет вполне достаточно времени для чтения. Тот самый Плейг — замечательный типчик, — восхищенно, но с полным спокойствием объявил инспектор. — Впрочем, перейдем к фактам, Берт. Что тут сегодня происходило?

Макдоннел начал быстро и толково рассказывать, а я вытащил из кармана пакет и, пока он говорил, машинально взвешивал его на ладони. Рассказ сержанта сводился к следующему. Узнав от Теда Латимера о намеченном предприятии, он самовольно пробрался во двор — ворота были открыты, — виновато признавшись, что затеял сумасбродную охоту на диких гусей. В половине одиннадцатого появились все шестеро — Дартворт, Джозеф, леди Беннинг, Тед Латимер с сестрой и майор. Пробыв какое-то время в доме, куда Макдоннел не мог заглянуть, Тед и майор Фезертон открыли заднюю дверь и принялись подготавливать каменный домик для Дартворта, что-то там оборудовать…

— Колокол? — догадался Мастерс. — Тот самый, что висит в галерее?

— Точно! Прошу прощения, сэр… Да, я был весьма озадачен, наблюдая за ними. Тед по указаниям Дартворта прикрепил проволоку, протянул через двор, влез на какой-то ящик, другой конец просунул в окно домика. Дартворт снова ушел отдыхать, а Тед с майором суетились в домике, разжигали камин, свечи, двигали мебель, не знаю, чем они еще там занимались — мне не было видно, только слышались ругательства. Я так понял, что колокол будет служить для подачи сигнала, если Дартворту потребуется помощь. — Макдоннел кисло улыбнулся. — Потом они вернулись, и Дартворт сказал, что готов. Похоже, он нисколько не нервничал. Не знаю, чего он боялся, но только не домика. Остальное вы знаете.

Мастерс минуту сидел в размышлении и, наконец, поднялся:

— Пойдемте. Кажется, у нашего Холлидея небольшие проблемы. Я сам заберу у них этого медиума. И задам несколько нескромных вопросов, а, Берт? Ты пойдешь со мной, только никто тебя видеть не должен… — Инспектор взглянул на меня.

— Если не возражаете, Мастерс, — сказал я, — я здесь немного посижу и загляну в пакет. Если понадоблюсь, позовите.

Я вытащил из кармана перочинный нож, перерезал ленту. Мастерс с любопытством смотрел на меня.

— Что у вас на уме, разрешите спросить? — отрывисто бросил он. — Когда у вас в последний раз возникало подобное настроение, мы сумели арестовать…

Я заверил, не совсем искренне, что никаких идей не имею. Мастерс промолчал, не поверив, и кивком поманил за собой сержанта. После их ухода я поднял ворот пальто, сел па ящик, освобожденный инспектором, положил перед собой пакет, но не стал разворачивать его, а принялся раскуривать трубку.

По правде сказать, у меня имелись два соображения, очевидные, но противоречащие друг другу. Если Дартворт испугался не пишущего привидения, значит, его ужаснула реальная простая угроза — скажем, разоблачения, — исходящая от человека. Возможно, тут есть нечто сверхъестественное (хотя этого я пока не мог допустить) или кто-то просто выкинул тот самый трюк с подсунутой в бумагу запиской, который описывал Мастерс. В любом случае Дартворт увидел серьезную и страшную опасность, грозящую ему. С другой стороны, возможно, это не связано ни с Плейг-Кортом, ни с происходящими в данный момент здесь событиями.

Однако, рассуждая чисто теоретически, если бы Дартворт боялся самого Плейг-Корта, то вряд ли вел бы себя так, как сегодня. Он единственный сохранял спокойствие и уверенность, с удовольствием дергал марионеток за ниточки и без всякого опасения сидел в темноте. Если бы в записке действительно шла речь о Плейг-Корте, он, по всей вероятности, показал бы ее остальным. Он заговорил о Плейг-Корте именно потому, что этот дом пугает всех, кроме него.

Тут и кроется противоречие. Неопределенные страхи поклонников Дартворта сосредоточены вокруг дома. Они поверили, будто здесь обитает дух мертвеца, который необходимо изгнать, пока он не вселился в живого человека. Леди Беннинг преподнесла нам какую-то чепуху, выходящую за рамки самого спиритизма, а Дартворт, наверно, запудрил мозги всей компании туманными намеками Дельфийского оракула, сделав нечто непонятное еще страшнее. Мистика, ничуть не пугая его самого, ввергла в неудержимую панику даже Холл идея, практичного, здравомыслящего мужчину.

Я смотрел на табачный дым, клубившийся вокруг горящей свечи, вслушивался в шепот зловещих предположений. Затем, бросив взгляд через плечо, сорвал с пакета коричневую оберточную бумагу, под которой обнаружилась плотная картонная папка с шуршащими документами.

В ней лежал большой свернутый лист, засалившийся и покрытый темными пятнами; краткая заметка, вырезанная из газеты; письма на почтовой бумаге, не менее старые, чем первый лист. Выцветшие чернила совсем не читались под желтыми пятнами, но к документам прилагалась копия поновее, свернутая и засунутая под перевязывавшую пачку ленту.

Большой лист, который я не решился полностью разворачивать, боясь, как бы он не рассыпался, представлял собой официальный документ. Сверху шла витиеватая надпись столь крупными буквами, что я разобрал имена участников сделки.

«Сим удостоверяется приобретение Томасом Фредериком Холлидеем, джентльменом, упомянутой ниже усадьбы Лайонела Ричарда Молдена, лорда Сигрейва, 23 марта 1711 года»…

В глаза бросился заголовок газетной заметки: «Самоубийство известного предпринимателя». Бледный снимок запечатлел мужчину в высоком воротничке, который таращил глаза, словно испугавшись фотокамеры. Очки с двойными линзами, обвисшие усы, кроличий взгляд… В заметке кратко сообщалось, что Джеймс Холлидей, эсквайр, застрелился в доме своей тетки леди Энн Беннинг; в последнее время был чем-то угнетен, озабочен, постоянно разыскивал сведения о заброшенном фамильном доме… История загадочная. В ходе дознания леди Беннинг дважды падала в обморок.

Я отложил вырезку, снял ленточку, разложил другие бумаги. На копии старых выцветших, высохших писем была надпись:

«Письмо лорда Сигрейва своему управляющему Джорджу Плейгу и ответное письмо последнего. Переписал Дж. Холлидей 7 ноября 1878 года».

Я начал читать при неверном свете свечей в мрачной комнате, то и дело сверяясь с оригиналом. Ничего не было слышно, только шорохи, скрипы, как всегда бывает в старых домах, хотя пару раз мне показалось, будто кто-то вошел и читает через мое плечо…

"Вилла дела Треббиа, Рим, 13 октября 1710 года.

Плейг!

Твой хозяин (и друг) слишком болен и озабочен, чтобы писать так, как ему приличествует, но я молю тебя и заклинаю во имя твоей любви к Господу Богу поведать мне правду об этом ужасном событии. Вчера я получил письмо от сэра Дж. Толлфера с известием о кончине моего брата Чарлза от своей же собственной руки. Он ничего больше не сообщает, но намекает на какое-то темное дело, и когда я припомнил все слухи, ходившие вокруг нашего дома, то едва не лишился рассудка. Поскольку здоровье миледи Л, ухудшается, что бесконечно меня тревожит, я не могу вернуться домой, хотя ученый доктор уверяет, будто ее можно вылечить. Поэтому расскажи мне все, Плейг, ведь ты жил у нас с детства, а прежде — твой отец. Молюсь и надеюсь, что сэр Дж. Толлфер ошибся.

Поверь, Плейг, я не столько тебе господин, сколько друг.

Сигрейв".


"Лондон, 21 ноября 1710 года.

Милорд!

Если бы Богу было угодно отвести беду, нависшую над Вами и, конечно, над всеми нами, я бы никогда ничего не утаивал. Но я думал, это были преходящие неприятности, хоть теперь убедился в обратном. Ныне на мне лежит тяжкий долг, и Богу известно, я сполна осознаю собственную вину. Должен сказать вашему лордству много больше, чем Вы спрашиваете, и даже о событиях времен Великой Чумы, когда поместьем управлял мой отец, только об этом ниже.

По поводу кончины мастера Чарлза должен сообщить Вам: вашему лордству ведомо, что он был спокойным, тихим юношей, склонным к учению, дружелюбным, любезным и всеми любимым. За месяц до смерти (приключившейся в четверг 6 сентября) я заметил в нем беспокойство и бледность, приписав сие слишком усердным занятиям. Битон, его камердинер, рассказывал, что мастер Чарлз по ночам просыпался в холодном поту, однажды разбудил его криком, и он, прибежав, увидел, что хозяин прячется за пологом кровати, схватившись за горло, как будто испытывал смертную боль. Однако к утру мастер Чарлз обо всем позабыл.

Он не носил с собой шпагу, но, казалось, пребывал в постоянном беспокойстве, искал что-то по бокам своего длиннополого сюртука, пуще прежнего побледнел и осунулся. Кроме того, взял за обыкновение сидеть у окна своей спальни, которое, как известно вашему лордству, выходит на наш задний двор, особенно в сумерки и при восходе луны. Однажды он что-то крикнул в окно и, указывая на явившуюся молочницу, именем Господа Бога заклинал не пускать ее в дом, ибо видит страшные язвы у нее на руках и на теле.

Теперь попрошу ваше лордство вспомнить каменный домик во дворе под деревом.

Пятьдесят с лишком лет он пустует. Батюшка вашего лордства и его досточтимый отец ссылались на таковую причину: домик случайно поставлен над выгребной ямой, и поэтому там все портится. Настаивая на сем утверждении, далеком от истины, оба не позволяли сносить дом, заявляя, будто иначе все кругом заразят дурные испарения. В домике не держали никакой провизии, только сено, пшеницу, овес и подобное.

Служил у нас тогда привратником молодой работник по имени Уилберт Хоукс, зловредный малый, который до того рассорился с прочей прислугой, что не пожелал ночевать рядом с ними и потребовал поместить его в иное место. (Будьте уверены, я об этом в ту пору не знал.) Он клятвенно заверил, что не боится никакой выгребной ямы, в домике нет ничего дурного, честный слуга может там сладко спать на охапке чистой соломы. Его уведомили о запрете. Тогда он говорит: «Ладно, буду по вечерам тайком снимать ключ со связки ключей проныры Плейга, когда он повесит ее на ночь, а по утрам цеплять обратно».

Время было дождливое, ветреное. На первое утро его спросили, спокойно ли он спал, хороша ли постель, на что он сказал: «Хороша, но признайтесь, кто из вас ночью царапался в дверь, легонько стучал и расхаживал вокруг домика, глядя в окна? Кто собирался меня одурачить, прикинувшись пронырой Плейгом, и заставлял открыть дверь?»

Над ним посмеялись, сказали, что он лжет, ибо окна расположены так высоко, что никто не мог бы в них заглянуть. Вскоре приметили необычную бледность Хоукса, нежелание выходить на двор в темноте, хотя он по-прежнему спал в том же домике — не хотел, чтоб его дразнили.

Первая неделя сентября выдалась сырой, с сильным ветром, тут-то и нагрянули беды, о которых я вам хочу поведать.

Хворавший мастер Чарлз оставался в постели, его навещал доктор Ханс Слоун собственной персоной.

В ночь на 3 сентября слуги пожаловались, будто что-то выгнало их в темные коридоры. Больше того, рассказывали, что они задыхались, плохо себя чувствовали, но ничего не видели.

Вечером 5 сентября после захода солнца горничная Мэри Хилл отправилась в галерею, которая тянется среди складских и конторских помещений, чтобы полить герани в каменных цветочницах, установленных на подоконниках. Преодолевая страх, она вошла в пустую в это время часть дома, в одной руке девушка держала зажженную свечу, в другой — кувшин с водой. Когда все забеспокоились, что ее слишком долго нет, и подняли шум, я сам отправился ее искать и нашел на полу с почерневшим лицом.

До самого утра она не произнесла ни слова (при ней всю ночь просидели две женщины), потом, наконец, открыла истинную правду, а именно: когда она поливала цветы, в оконную решетку перед нею просунулась костлявая рука синеватого цвета, покрытая крупными воспаленными язвами, и слабо дернулась над геранью, стараясь выхватить свечу. Затем появилась другая рука — то ли с ножом, то ли с шилом, которое и воткнула в ставню, хотя этот факт горничная с уверенностью не подтверждает, ибо больше ничего не помнит.

Молю ваше лордство извинить меня за подробное описание происшествия, приключившегося в ночь на 6 сентября. Сообщаю, что около часа ночи нас разбудил страшный крик, раздавшийся в каменном домике. Я выбежал с пистолем и фонарем, остальные за мной. Оказалось, дверь заперта изнутри. Ночевавший там Хоукс открыл нам, но толком ничего объяснить не мог, только жалобно умолял ради бога не отправлять его обратно. Позднее он признался, что сквозь решетку пыталась просунуться чья-то рука с шилом, причем он видел даже лицо.

В ту самую ночь (верней, ближе к утру, по свидетельству камердинера Битона перед констеблем) мастер Чарлз в постели перерезал себе горло. Осмелюсь добавить, в надежде на понимание вашего лордства, что явственные припухлости, которые я видел собственными глазами на лице и на теле мастера Чарлза, полностью исчезли к тому времени, как женщина пришла обмывать тело…"

Сердце мое тяжело колотилось, мне было жарко, несмотря на сырость. Перед глазами предстал бледный юноша у окна своей спальни, управляющий, писавший покаянное письмо господину, тени из давних забытых времен возвращались в проклятый дом. Возникла жуткая догадка о том, что сейчас преследует Дина Холлидея.

Я вскочил, причем мышца ноги дернулась от испуга, потому что, клянусь, кто-то прошел мимо двери по галерее. Я лишь краешком глаза уловил движение и сделал несколько шагов, чтобы успокоиться. Каменные цветочницы под окнами? Теперь их тут не осталось, хотя одну, на лестничной площадке, я запомнил. В галерее никого не было.

Вернувшись и бессознательно вытирая руки о пальто, я подумал, не позвать ли Мастерса, не показать ли ему письмо. Но оно как будто меня зачаровало.

"Теперь я с болью и сомнением в сердце обязан по возможности пролить свет на неисповедимые пути Господни. Кое-что я видел собственными глазами, но главное узнал позже — от отца, ибо в год Великой Чумы — 1665 — мне едва минуло десять лет.

Без сомнения, ваше лордство слышали рассказы о тех временах, когда многие ныне живущие не покинули город и все-таки уцелели.

Отец мой, человек достойный и благочестивый, по обычаю, собирал детей и торжественно читал из Псалтыря: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизится…» Пришли самые страшные, самые жаркие месяцы — август, сентябрь… Помню, я, даже безвыходно сидя в доме, слышал женские вопли из верхних окон соседних домов, разрывавшие мертвую тишину в городе. Как-то раз мы с сестрой влезли на черепичную крышу головокружительной высоты и увидели жаркое мутное небо, ни одного дымка из камина, людей, торопливо бежавших по улицам, стражников с красными жезлами перед домами, помеченными красным крестом на дверях с надписью: «Боже, смилуйся над нами». Я всего раз видел чумную повозку, выглянув среди ночи в окно. Она остановилась поблизости, звонарь зазвонил в колокольчик, пошел к окну, под которым стоял стражник, в огне факельщика виднелись трупы, покрытые язвами. Грохот тех самых телег слышался еженощно.

Впрочем, то, о чем я скажу далее, случилось позже, Чума, вспыхнувшая в приходе Святого Джайлса, так долго добиралась до нас, что мы думали, будто она совсем не придет, и, возможно, поэтому отец решил, что жизнь наша в наших собственных руках, ибо он толковал знаки и предупреждения Божьи точно так же, как те, кому не столь повезло. По пришествии гигантской кометы, которая неторопливо перемещалась по небу, испуская слабое свечение, он отправился к сэру Ричарду, дедушке вашего лордства, и известил его, что это значит. Это было в апреле.

Отец убедил сэра Ричарда принять меры предосторожности, к которым, как он слышал, прибегло одно голландское семейство с Олдерсгейт-стрит, а именно: вдоволь запастись продовольствием и закрыть дом накрепко, никого не впуская и не выпуская, пока мор не отступит. Сэр Ричард его выслушал, ущипнул себя за подбородок и крепко задумался. У него была любимая жена, которая вскоре должна была разрешиться от бремени, обожаемая дочь Маргарет и сын Оуэн, будущий батюшка вашего лордства. Не решаясь уехать из города с женой на сносях, он сказал — план хороший, и, если чума не ударит назавтра, так мы и поступим.

Вашему лордству хорошо известно, что чума не отступила — нет, лишь сильней разъярилась, переносимая расплодившимися в жару мухами (все птицы улетели из Лондона), двинулась на север, к Холберну, вдоль по Стрэнду и Флит-стрит, нависнув над нами. Люди бежали из зараженного города, как сумасшедшие, таща за собой пожитки в тележках, штурмовали ворота Мэншн-Хаус, резиденции лорда-мэра, требуя пропуска и свидетельства о состоянии здоровья, без которых их не впустили бы ни в один другой город, не позволили бы остановиться ни на одном постоялом дворе. У одних болезнь развивалась медленно — сначала боли, рвота, потом язвы, через неделю смерть в страшных судорогах. У других чума поражала жизненно важные органы без всяких внешних признаков. Они просто падали на улицах замертво.

Тогда сэр Ричард приказал закрыть дом, распустил работников, оставив лишь необходимую прислугу. Он хотел отправить сына и дочь к королевскому двору, который перебрался в Хэмптон, но они не пожелали. На улицу открывалась единственная калитка в стене. Выходившие брали в рот мирру и ладан. Один мой отец храбро вызвался исполнять в городе любые поручения сэра Ричарда. Он мог бы считать себя счастливым, если бы не одно обстоятельство — его сводный брат Луис Плейг.

Честно скажу, мне противно писать об этом человеке, который является мне в страшных снах. Наяву я встречал его лишь два-три раза. Однажды он нагло заявился в дом, требуя позвать управляющего, своего брата, но слуги знали, кто он такой, и прогнали его. Он поймал мою маленькую сестру и на глазах у вышедшего отца больно выкрутил ей руку, со смехом рассказывая о вчерашней казни осужденного на Тайберне. (Должен признаться вашему лордству, он был помощником палача, к ужасу и стыду моего отца, который старался скрыть сей позорный факт от сэра Ричарда.) У него не хватало ни храбрости, ни умения для палаческой должности, он просто стоял рядом и…"

Дальше я опускаю кое-какие чудовищные подробности.

"…Отец мой утверждал: если когда-нибудь Луис Плейг наберется духу и займет желанное место, то станет таким дьяволом, что обычной смертью не умрет. С виду он был невысокий, с несколько желчным лицом, парика не носил, ходил в засаленной, сдвинутой набекрень шляпе на жидких волосах, вместо шпаги сбоку у него висел необычный кинжал с лезвием вроде толстого шила, которым он очень гордился, изготовив его собственными руками, и даже дал ему имя — «Дженни»…

С тех пор как к нам пришла чума, мы его не видели. Знаю, отец надеялся, что он умер. Однако, отправившись однажды по делам, он вернулся и уселся на кухне с моей матерью, обхватив руками голову. Ибо встретил своего брата Луиса в переулке у Бейсингхолл-стрит. Тот, опустившись на колени, что-то колол кинжалом. Рядом стояла ручная тележка, полная пушистых кошачьих телец. Напомню вашему лордству, что приказ лорда-мэра и олдерменов строго-настрого запрещал держать свиней, собак, кошек, ручных голубей — переносчиков заразы. Всех их велено было уничтожать, для чего были назначены специальные люди…"

Читая эту фразу, я вспомнил, что видел этот приказ в черной рамке на стене пивной, посетители которой недовольно ворчали по этому поводу.

"Завидев такую картину, отец поспешил дальше, а Луис окликнул его и со смехом спросил: что, мол, братец, теперь ты меня побаиваешься? Кошка все дергалась, он наступил ей на шею и пошел по грязному, скользкому переулку. Шляпа его мелькала на фоне дымного желтого неба. Отец спросил, не опасается ли он заболеть, Луис сказал, что раздобыл у могучего некроманта в Саутворде зелье, которое делает его неуязвимым.

Действительно, тогда ходило множество всевозможных снадобий, напитков, амулетов (на чем разбогатели знахари), но никого они не спасали, мертвецы так и лежали в чумных повозках с амулетами на шее. Впрочем, его зелье, похоже, было изготовлено самим дьяволом, ибо все то ужасное время он пребывал в целости и сохранности, постепенно теряя рассудок от того, чем осмеливался заниматься среди мертвых и умирающих. Этого я повторять не стану, скажу только вашему лордству, что со временем его стали бояться пуще самой чумы и не пускали ни в одну пивную.

Вскоре отец мой про него забыл, ибо 21 августа мастер Оуэн, батюшка вашего лордства, заболел, встав из-за стола после обеда.

Сэр Ричард немедля приказал перевести мастера Оуэна в каменный домик, чтобы не заразились другие. Там ему застелили постель самым лучшим тончайшим бельем, и он лежал со стонами средь лакированной мебели, золота и серебра, а сэр Ричард с ума сходил. Договорились (хотя и в нарушение закона) не сообщать ни слова совету; ухаживать за больным решили сам сэр Ричард и мой отец; хирурга приглашали тайно, взяв с него клятву молчать.

Целый месяц они неусыпно дежурили у постели. (Кажется, несколько дней спустя жена сэра Ричарда родила мертвого младенца.) Доктор Ходжес ежедневно посещал мастера Оуэна, лежавшего с обритой наголо головой, делал кровопускание, ставил клистиры, на час усаживал его в постели, чтобы легче дышалось. И в самый жуткий разгар чумы, на первой неделе сентября, уведомил, что кризис миновал, больной идет на поправку.

В тот вечер сэр Ричард с женой и дочерью чуть сами не умерли от радости. Мы преклонили колена и возблагодарили Бога.

Среди ночи б сентября отец мой поднялся и пошел дежурить при Мастерс Оуэне. Идя с факелом в руке через двор, он увидел перед домиком стоявшего на коленях мужчину, который скребся в дверь.

Сидевший с больным сэр Ричард решил, что это стучит отец, и пошел открывать. В тот самый миг мужчина с трудом встал, повернулся, и отец мой узнал Луиса Плейга, как-то странно вертевшего головой. Подняв факел повыше, он заметил у него на шее огромную чумную язву. Прямо на глазах язвы начали набухать и на лице, а сам Луис Плейг стал визжать и кричать.

Сэр Ричард, открыв дверь, спросил, что происходит. Луис, ничего не ответив, метнулся к дверям, но отец мой ткнул факелом ему в лицо, как бешеному зверю. Тот упал, покатился, моля: «Ради бога, брат, неужели ты меня выгонишь умирать?» Сэр Ричард стоял, окаменев от ужаса, не в силах захлопнуть дверь. Отец крикнул сводному брату, чтобы тот отправлялся в чумной дом, иначе он сожжет его вместе с заразой. Луис отвечал, что его туда не пустили, обругали и прокляли, никто его видеть не хочет, придется умирать в сточной канаве… Отец стал его прогонять, он вдруг собрался с силами, выхватил кинжал, бросился к двери, которую сэр Ричард едва успел закрыть, несколько раз ударил в створку и побежал по двору. Отцу пришлось кликнуть подмогу — полдюжины парней с факелами выгнали Луиса, убегавшего с дикими воплями. Когда крики смолкли, его обнаружили мертвым под деревом.

Там же и закопали на глубине полных семь футов, ибо, если вызвать чумную повозку, пришлось бы признаться, что в доме чума, и его взяли бы под стражу. И на улицу выбросить побоялись — как бы кто не увидел и не доложил. Но мой отец слышал, как Луис перед смертью кричал на весь двор, угрожая вернуться, найти способ проникнуть в дом и заколоть любого, кого встретит, как тех самых кошек. А если сил не хватит, то он вселится в тело какого-нибудь домочадца или самого хозяина…

В ту самую ночь мастер Оуэн слышал, как он (или его оболочка) бьется в дверь, точно огромная летучая мышь, пытаясь пробить ее кинжалом.

Итак, милорд, поскольку Вы просили меня рассказать о сем кошмаре и муках…"

Что-то — до сих пор не знаю, что именно, — заставило меня оторваться от письма. Вокруг клубились зловещие образы, казалось, будто я не здесь, а в семнадцатом веке. Я встал, пристально огляделся…

Во дворе раздавались шаги, снаружи, в галерее, слышался скрип, шорох.

А потом резко и неожиданно, словно в предсмертной судороге, ударил колокол.

Глава 6

Это было предвестие. Поскольку с колокольного звона началось расследование одного из самых ошеломляющих и загадочных дел об убийстве, я буду очень тщательно подбирать выражения, не преувеличивая, не уводя читателя на ложный путь — по крайней мере, не дальше, чем мы сами по нему зашли, — чтобы предоставить ему замечательную возможность самому поломать голову над явно неразрешимой загадкой.

Замечу первым делом, что колокол звонил не громко. Даже сильная рука, дернув проволоку, не добилась бы четкого звука, ибо колокол сплошь был покрыт толстым слоем ржавчины и грязи. Он низко ухнул, дребезжа, затем послышался тихий скрип, потом другой удар — чуть громче шепота. Меня испугало лишь то, что в доме прозвучал внезапный сигнал тревоги. Я вскочил с легкой тошнотой в желудке и выбежал через дверь в галерею.

В лицо ударил свет, луч моего фонаря пересекся с фонариком Мастерса. Инспектор, очень бледный, стоял в дверях, выходивших во двор, и оглядывался на меня через плечо.

— Идите за мной, — прохрипел он, — и держитесь поближе… Стойте!

До нас донеслись громкие голоса, поспешный топот, на выходе из галереи замелькали зажженные свечи. Первым появился майор Фезертон с заметным брюшком и довольно диким взглядом, за ним Холлидей с Мэрион Латимер. Мимо них проталкивался Макдоннел, крепко держа под руку рыжеволосого Джозефа.

— Мне хотелось бы знать… — прохрипел майор.

— Назад! — приказал Мастерс. — Все стойте на месте и не шевелитесь, пока я не позволю. Нет, не знаю, в чем дело. Покарауль их, Берт. Пойдемте, — бросил он мне.

Мы спустились по трем ступенькам на скользкий двор, посвечивая вокруг. Дождь недавно кончился, кругом разлилось густое море грязи, которое кое-где волновалось, но дальше двор шел под небольшой уклон, и там, где мы стояли, луж почти не было.

— С этой стороны у каменного домика никаких следов, — буркнул Мастерс. — Посмотрите! Кроме того, я сам был возле него. Шагайте за мной след в след.

Бредя через двор, мы разглядывали нетронутую грязь.

— Эй вы, там! — крикнул инспектор. — Дартворт! Немедленно откройте дверь!

Ответа не последовало. Теперь огонь мерцал в оконцах гораздо слабее. Последние несколько футов до двери мы пробежали бегом. Дверь была низкая, но необычайно прочная, из толстых дубовых досок, обитых ржавым железом, с выломанным замком, запертая в данный момент на новый висячий замок.

— Я и забыл про чертов замок, — пропыхтел Мастерс, пытаясь сорвать его. Он толкнулся плечом в створку — безуспешно. — Берт! Эй, Берт! Раздобудь у кого-нибудь ключ от замка и неси сюда!… Пойдемте, сэр, к окнам. Вон туда идет проволока от колокола. Тут должен быть тот самый ящик или еще что-нибудь, куда влезал юный Латимер, когда тянул проволоку. Что?… Исчез, клянусь Богом! Посмотрим…

Мы бросились за угол домика, держась ближе к стене, и убедились в отсутствии следов перед нами. Окно размерами в квадратный фут, куда уходила проволока, находилось на высоте приблизительно в двенадцать футов. Низкие скаты крыши, выложенной толстой скругленной черепицей, не выходили за пределы стены.

— Туда не влезть, — проворчал Мастерс. Он был взволнован, тяжело дышал, от него исходила угроза. — Ящик, на котором стоял юный Латимер, должен был быть чертовски высоким, чтобы достать досюда. Может, вы меня подсадите? Я довольно тяжелый, но на одну секунду…

Удержать такой вес оказалось не так-то легко. Я уперся в каменную стену спиной, подставил руки со сплетенными пальцами. Под нагрузкой мои плечи чуть не выскочили из суставов, мы какое-то время, пыхтя, балансировали, потом Мастерсу удалось уцепиться за подоконник.

Кругом стояла тишина…

Держа в руках грязный ботинок инспектора, я неуверенно стоял у стены минут пять, как мне показалось. Вытягивая шею, я видел снизу лицо Мастерса в мерцающих отблесках огня в окне, отражавшихся в его вытаращенных глазах.

— Хватит, — слабо буркнул он.

Я со вздохом облегчения его опустил. Он неловко спрыгнул в грязь, ухватив меня за локоть, энергично вытер лицо рукавом и проговорил ровным, неторопливым, ворчливым тоном:

— Ну, все ясно, сэр. Кажется, я никогда в жизни не видывал столько крови.

— Вы хотите сказать… Дартворт…

— Правильно. Мертв. Лежит на полу. Заколотый насмерть. Рядом кинжал Луиса Плейга. Больше там никого нет. Я всю комнату видел.

— Слушайте, старина, — возразил я, — ведь никто не мог…

— Да, да, правильно. Никто не мог, — мрачно кивнул инспектор. — Вряд ли нам сейчас особенно пригодится ключ. Точно знаю — дверь заперта изнутри на щеколду, которую придерживает большой шпингалет… Говорю вам, фокус! Наверняка какой-нибудь фокус… Берт! Где ты там, черт побери?

Снова перекрестились лучи фонарей — Макдоннел, оскальзываясь, вывернул из-за угла. Сержант был совсем перепуган — я видел взгляд зеленоватых глаз, щурившихся на свету, нервно дергавшееся худое лицо. Его выражение ошеломляюще противоречило лихо сдвинутой набекрень промокшей шляпе, утратившей всякую форму.

— Вот, сэр, — выдавил он. — Ключ нашелся у младшего Латимера. Держите. Что-нибудь… — Макдоннел спрятал другую руку.

— Давай. Попробуем… Что это там у тебя, черт возьми?

Сержант заморгал, выпучил глаза, потом отвел взгляд:

— Э-э-э… Ничего, сэр. Карты… знаете, игральные карты. — Он стыдливо поднял руку, как бы признавая полную неуместность своего поведения в подобных обстоятельствах.

— Вы приказали в ваше отсутствие присматривать за медиумом, а он предложил сыграть в рамми.[3]

— В рамми?…

— Так точно, сэр. Я думал, он свихнулся, совсем съехал с катушек. А он вытащил карты и…

— Ты его оставил без присмотра?

— Никак нет, сэр. — Макдоннел выпятил челюсть, взгляд его впервые приобрел спокойное и осмысленное выражение. — Клянусь, я не спускал с него глаз.

Мастерс что-то проворчал, выхватил у него ключ, однако открыть замок не удалось. Мы втроем навалились плечами на дверь, но та даже не дрогнула.

— Ничего не выйдет, — пропыхтел Мастерс. — Топоры — вот что нам нужно. Единственный способ. Да-да, Берт, он мертв! Не задавай дурацких вопросов! Трупы я узнаю с первого взгляда. Нам обязательно надо войти. Беги назад в дом и загляни в каморку с дровами, поищи хорошее бревно. Попробуем протаранить… Может, дверь прогнила до такой степени, что поддастся. Быстро! — Инспектор обрел прежнюю сообразительность и практичность, хотя до сих пор все еще не мог отдышаться. Он посветил фонариком по двору. — Поблизости от двери никаких следов… вообще нигде нет следов. Вот что мне интересно. Вдобавок я сам тут стоял, наблюдал…

— Что же происходило? — поинтересовался я. — Я читал письма…

— Ах да. Правильно. Знаете, сколько времени вы провели за чтением, сэр? — недовольным тоном спросил он и вытащил блокнот. — Кстати, напомнили, следует отметить время, когда я услышал колокол. Ровно в час пятнадцать. Ха. Ну, сэр, вы сидели, грезили, может, что-нибудь слышали… почти за три четверти часа?

— Ничего не видел и не слышал, — заверил я. — Впрочем, если вы выходили через черный ход, то, случайно, не проходили мимо кухни, где я сидел?

Инспектор круто повернулся, зажав под мышкой фонарик, который освещал страницу блокнота.

— А! Мимо вас кто-то прошел? Когда?

— Не знаю. В то время, когда я читал. Я так отчетливо это почувствовал, что вскочил и выглянул за дверь, однако никого не заметил.

— А-а-а… — довольно презрительным тоном протянул инспектор. — Секундочку. Скажите, это факт — надеюсь, вы меня понимаете: я имею в виду установленный, абсолютно реальный, неопровержимый факт, — или, скорее, впечатление? Признайтесь, у вас часто бывают фантазии.

Я подтвердил абсолютную реальность факта, и он снова зачиркал в блокноте.

— Дело в том, мистер Блейк, что это был не я. Я вышел из парадного, обошел, как вы слышали, вокруг дома… Ну а, скажем, шаги описать можете? Мужские или женские? Быстрые или медленные… припомните все, что может пригодиться.

Я ничего не мог объяснить. Шаги по кирпичному полу были едва слышны среди криков теней, оживавших в письме Джорджа Плейга. Сказал только одно: шаги показались мне торопливыми, словно кто-то хотел поскорей скрыться из вида.

— Значит, вот что происходило после того, как мы с Бертом оставили вас… Лучше все записать на бумаге. Меня начнут допрашивать, устроят настоящий ад… Запишем. Знаете, чем занималась собравшаяся компания в последние полчаса? — ехидно спросил Мастерс. — Правильно догадались — сидела кружком в темноте. Точно так, как неделю назад, когда кто-то подсунул среди чистой бумаги записку, насмерть испугавшую Дартворта. Разве я мог им помешать?

— Устроили сеанс… — понял я. — Да, но как же без Джозефа?…

— Не сеанс, а молебен. И если хорошенько подумать, все это весьма подозрительно. Никому не хотелось, чтобы там присутствовал Джозеф. Старуха настаивала, будто Дартворт специально велел Джозефу не входить в переднюю комнату, наговорила в объяснение какую-то чушь — мол, мальчишка — сильный экстрасенс и только привлечет злые силы, вместо того чтобы… не знаю. Мы с Макдоннелом допросили его. Ха. Ни от парня, ни от прочих, если на то пошло, ничего не добились. Никто ничего не стал говорить.

— Вы представились офицером полиции?

Мастерс шмыгнул носом.

— Да. И очень глупо сделал. Какое я имел право что-то предпринимать? — проворчал он. — Старая леди только руками всплеснула, воскликнула: «Так я и думала!», юный Латимер кочергой замахнулся… За меня вступился лишь один старый джентльмен. Мне было приказано убираться с молебна. Если бы не мистер Холлидеи, вообще выставили бы из дома… Кстати… Берт! — крикнул он в сторону дома. — Возьми с собой мистера Холлидея, он тебе поможет с бревном, а остальные пускай остаются на месте. Слышишь? Пусть держатся подальше отсюда.

Поднялись крики протеста, возражения, объяснения, заверения… В неверном свете высоко поднятых свечей было видно, как Макдоннел волок тяжелое бревно вниз по лестнице, Холлидеи с другого конца подхватил его, и они, спотыкаясь, направились к нам.

— Ну? — потребовал ответа Дин. — Что стряслось? Макдоннел говорит…

— Ничего он не говорит, сэр, — оборвал его Мастерс. — Берем бревно покрепче, по двое с обоих концов. Целимся в центр, попробуем пробить створку. Фонари суньте в карман, возьмитесь обеими руками. Приготовьтесь и по моей команде… давайте!

Эхо ударов гремело в замкнутом пространстве, сотрясая оконные стекла и рамы. Мы четырежды штурмовали дверь, скользя в грязи, отступая назад, вновь бросаясь вперед по команде Мастерса. Слышался треск, но сначала удары приходились в старую железную обивку. После пятой попытки луч фонарика высветил расколовшуюся поперек створку.

Запыхавшийся инспектор натянул перчатки и пролез на четвереньках в образовавшийся пролом. Я последовал за ним. Посередине двери по-прежнему держалась в петлях прочная железная щеколда. Я нырнул под нее, а Мастерс осветил дверь у себя за спиной. Удержалась не только щеколда, но и перекрывавший ее длинный крепкий ржавый шпингалет, обычный для домов семнадцатого века. Мастерс дернул его рукой в перчатке и с немалым усилием вытащил из гнезда. Врезанного замка с круглой ручкой в створке не было, только простая скоба, приколоченная снаружи гвоздями так крепко, что железная обшивка двери погнулась и потрескалась.

— Обратите внимание… — шепнул Мастерс. — Теперь замрите и оглянитесь, нет ли кого поблизости…

Я быстро огляделся вокруг, потому что, когда заползал в домик, перед глазами у меня что-то мелькнуло. Испытание не для слабонервных. Из-за плохой тяги в камине воздух был спертый, удушливый. Вдобавок Дартворт, видно, жег в топке какие-то благовония, а еще сильно пахло палеными волосами.

Камин стоял у левой стены, у той самой короткой стены прямоугольного домика, где располагалось окно, через которое Мастерс увидел труп. Огонь горел уже слабо, но спекшийся уголь источал сильный жар, демонически и маняще подмигивая. Перед камином, головой почти в топке, лежал мужчина высокого роста, со следами былой элегантности. Лежал он на правом боку, поджавшись и скорчившись, словно от боли, прижавшись щекой к полу, повернув голову к двери, как бы стараясь в последний раз взглянуть во двор. Хотя сделать этого не смог бы, даже останься в живых. Наверно, он упал лицом вниз — очки на тоненькой золотой цепочке, зацепленной за уши, разбились. Кровь заливала лицо, испачкала зубы в широко разинутом рту, скривившемся в смертельной агонии, и шелковистую темную бороду. Густые, длинные темные волосы с проседью причудливо вздыбились за ушами. Он словно о чем-то просил нас, указывая неживой левой рукой на боковую стенку камина.

Комнату освещало только мерцавшее красное пламя. Она была меньше, чем казалось снаружи, примерно двадцать на пятнадцать футов, с каменными позеленевшими стенами, кирпичным полом, перекрытая крестовым сводом из прочного дуба. Здесь недавно сделали уборку — у стены виднелась швабра с тряпкой, — но с вековой разрухой не справились. В данный момент тут стояла тошнотворная духота, сквозь каминный дым пробивался какой-то дурной запах…

Мастерс звучно протопал к трупу по кирпичному полу. Мне вспомнилась безумная фраза, звеневшая в ушах и прозвеневшая в комнате, когда я произнес ее вслух:

— Кто бы мог подумать, что в старике столько крови… Мастерс остановился. Может быть, из-за того, что я повторил слова, сказанные когда-то леди Макбет, женой шотландского тана.[4] Инспектор намеревался сделать какое-то замечание, но сдержался. В домике еще звучало эхо его шагов.

— Вон орудие убийства, — ткнул он пальцем. — Видите? Лежит сбоку от тела. Несомненно, кинжал Луиса Плейга. Стол и стул опрокинуты. Здесь никому не спрятаться… Вы немного разбираетесь в медицине, осмотрите его. Ступайте осторожно, не запачкайтесь.

Не запачкаться в крови было невозможно. Пол, стены, топка камина — все было забрызгано кровью, когда скорчившееся тело, исколотое, как манекен на солдатских штыковых учениях, ползло вперед, головой прямо в топку. Дартворт словно от чего-то бежал, дико, слепо, описывая круги, как летучая мышь, вырывавшаяся из дома, пока оно его не прикончило. Сквозь прорехи в одежде виднелись колотые раны па руке, на боку, на бедре. И самая глубокая рана — на спине. Проследив за указующей вытянутой рукой, я увидел висевший сбоку от камина осколок кирпича, привязанный в качестве груза к колокольной проволоке, и склонился над трупом.

Огонь затрещал, чуть ослаб, играя на застывшем лице, изменяя его выражение. Казалось, будто рот открывается, закрывается, забрызганные кровью запонки сияют чистым золотом. В тот момент я насчитал четыре раны на спине. Почти все неглубокие, расположены высоко, но четвертый смертельный удар пришелся прямо в сердце, под левую лопатку. Над последней раной вздулся маленький потемневший пузырек воздуха.

— Он умер не более пяти минут назад, — заключил я, и, как позже выяснилось, не ошибся в оценке. — Однако, — счел я нужным добавить, — полицейскому врачу трудно будет точно определить время. Тело лежит перед сильным огнем, который поддерживает температуру крови…

Огонь в самом деле пылал очень жарко. Я отошел на несколько шагов назад по скользким кирпичам. Правая рука трупа была согнута за спиной, пальцы крепко сжимали железное лезвие длиной дюймов восемь, с грубой чашкой эфеса, отделенной крестовиной от костяной рукоятки, на которой под пятнами крови едва виднелись буквы Л.П. Видимо, перед смертью Дартворт вырвал нож у убийцы. Я снова оглядел комнату и заявил:

— Мастерс, его никто не мог убить!…

Инспектор круто развернулся на месте:

— Ну да! Тем не менее, кто-то его убил. Я ждал от вас подобного заявления. Никто не мог проникнуть в домик и выбраться отсюда ни через дверь, ни в окна. Однако, поверьте, свершилось убийство, причем естественным, общепринятым способом, и я с Божьей помощью выясню… — Он выдохнул и расслабил могучие плечи. Безмятежное лицо внезапно помрачнело, постарело. — Должен быть какой-то ход, — упрямо повторил инспектор. — Под полом, в потолке или еще где-нибудь… Надо осмотреть каждый дюйм. Может, с какого-нибудь окна снимается решетка, может быть… я не знаю. Обязательно должен быть ход… Уходите немедленно!

Он прервался, сердито махнув рукой в сторону двери. Заглянувший в пролом Холлидей сразу заметил лежавшее на полу тело, судорожно скривился в испуге и ошеломлении, как при грубом прикосновении к свежей ране, мертвенно побледнел и, уставившись прямо в лицо Мастерсу, выпалил:

— Там, инспектор… явился патрульный… констебль. — Он с трудом подбирал слова. — Мы… нашумели с бревном, он услышал… — Дин вдруг ткнул пальцем в неподвижное тело. — Дартворт? Убит…

— Да, — кивнул Мастерс. — Уходите отсюда, сэр, только в дом пока не возвращайтесь. Передайте сержанту Макдоннелу, пусть приведет констебля сюда. Он должен сообщить в участок. Ну, держитесь!

— Все в порядке, — пробормотал Холлидей, зажав рот ладонью. — Странно. Похоже… на штыковые учения.

Мне тоже приходила в голову эта неуместная аналогия. Я снова внимательно осмотрелся вокруг. Единственным остатком былой роскоши в развалине, которую некогда украшали чудесные гобелены сэра Ричарда Сигрейва и крытая японским лаком мебель, был массивный дубовый потолок. Мастерс старательно делал заметки в блокноте, и я, следя за его взглядами, тоже кое-что отметил: простой деревянный стол, опрокинутый футах в шести от камина; перевернутый кухонный стул, на котором лежало пальто Дартворта; авторучка и несколько листов бумаги в луже крови рядом с телом; погасшая свеча в бронзовом подсвечнике, выкатившемся на середину пола; уже упомянутый осколок кирпича, привязанный к проволоке; метла и половая тряпка у стены возле двери.

Последний жуткий штрих — сожженные благовония с ароматом глицинии, стоявшим в воздухе тошнотворно-сладким туманом… Ужасное событие, общая атмосфера, клубок противоречий кричали, что очевидные факты ошибочны.

— Мастерс, — сказал я, — еще один вопрос. Почему он не кричал, когда кто-то на него напал, не поднял шума, ударил в колокол и все?

Мастерс поднял глаза от блокнота и сказал дрогнувшим голосом:

— Кричал. Точно. Я слышал.

Глава 7

— Понимаете, — продолжал инспектор, прокашлявшись, — вот что хуже всего. Будь то хороший здоровый вопль или крик, я бы немедленно бросился, чтобы предотвратить несчастье. А тут крик был негромкий, звучал все чаще и чаще… Я слышал, как Дартворт разговаривал, затем он как будто упрашивал, умолял кого-то, а потом вроде как начал стонать и кричать. Там, где вы все находились, вообще ничего не было слышно. Я услышал только потому, что был на улице, обходил вокруг дома перед тем, как…

Он вдруг замолчал, огляделся, вытер лоб серой, не по размеру большой хлопчатобумажной перчаткой.

— Признаюсь, я испугался. Однако заподозрил тут одно из условий игры, непонятно в чем заключающейся. Крик звучал чаще, чаще, пронзительней, за окном виднелись мелькавшие тени, адски страшные в красном свете. Я просто не знал, что делать. Знаете, иногда принимаешь происходящее у тебя на глазах за простую игру, хотя инстинкт настойчиво предвещает беду… Сомневаешься, стоишь на месте и лишь впоследствии с ужасом понимаешь, что надо было вмешаться… — Крупный крепкий седеющий мужчина, очутившийся в безумном мире, взмахнул руками, глядя вокруг мрачными голубыми глазами. — Сочту себя счастливчиком, если меня после этого не разжалуют, сэр. Да, я слышал крики и стоял на месте. Потом ударил колокол.

— Сколько прошло времени между ударом колокола и стихшими криками?

— Ну, скажем, минуты полторы. Должен признаться, я ошибся. Целиком и полностью.

— Крики звучали долго?

— По-моему, чуть больше двух минут. — Он что-то вспомнил, записал в блокнот, морщины на крупном лице стали глубже. — Я просто стоял у задних дверей галереи… Как чурбан, как… ну ладно. Не обращайте внимания, сэр. Меня словно что-то удерживало на месте… Ха! Понимаете, приступив к наблюдению, я вышел из парадного…

Сломанная дверь неожиданно скрипнула. В отверстие проскользнул сержант Макдоннел, за ним полицейский, шлем и широкий черный дождевик которого как бы заполнили всю комнату. Он невозмутимо отдал честь Мастерсу и проговорил скрипучим «военным» голосом с неопределимым акцентом:

— Слушаю, сэр. Доложить в районное управление. Срочно.

Вытаскивая из кармана блокнот, констебль с шуршанием распахнул дождевик, и под этой завесой я выскользнул в пролом.

После душной зловонной комнатки даже во дворе пахло свежестью. Небо прояснилось, виднелись звезды. Неподалеку стоял Холлидей, курил сигарету.

— Значит, свинью закололи, — проговорил он обыденным утвердительным тоном.

Я удивился, не заметив в нем ни нервозности, ни показного легкомыслия. В свете вспыхнувшей сигареты я уловил довольно насмешливый взгляд.

— Причем точненько по сценарию — кинжалом Луиса Плейга. Блейк, для меня это великий вечер. Я серьезно.

— Потому что Дартворт мертв?

— Н-нет… Потому что игра раскрыта целиком и полностью. — Он вздернул обтянутые плащом плечи. — Слушайте, вы, наверно, прочли жуткую историю? Мастерс говорит, вы сидели и внимательно читали. Давайте рассуждать здраво. Я никогда реально не верил в этот бред насчет «одержимости» и являющегося привидения, но, признаюсь, побаивался. Теперь все прояснилось… Боже мой, до конца прояснилось! Благодаря трем вещам.

— Каким же?

Он задумался, глубоко затягиваясь сигаретой. Позади препирались Мастерс с Макдоннелом, слышался тяжелый топот.

— Во-первых, старина, мнимое привидение окончательно разоблачило себя, убив Дартворта. Пока «дух» лишь царапался в дверь, стучал в окна, мы пугались и нервничали. Но, как ни странно, мы сразу же превратились в скептиков, когда он кого-то прикончил обычным смертоносным орудием. Пожалуй, было бы гораздо эффектней, если бы он пару раз замахнулся кинжалом на Дартворта, и тот умер бы от страха. Дух с кинжалом годится для верующих в спиритизм, но с точки зрения здравомыслящего человека это полный абсурд. Все равно как если бы дух адмирала Нельсона вышел из гробницы в соборе Святого Павла, чтобы своей подзорной трубой разбить туристу голову. Ох, знаю… Если вам угодно, чудовищное преступление. Жестокое убийство, за которое кого-то повесят. Но что касается привидения…

— Ясно. А второе?

Холлидей склонил набок голову, глядя куда-то на крышу каменного домика. Хотел фыркнуть, однако сдержался в присутствии смерти.

— Очень просто. Мне чертовски хорошо известно, приятель, что в меня ничего не «вселилось». Я все время сидел в темноте на жестком неудобном стуле, притворяясь погруженным в молитву… В молитву, представьте себе! — повторил он с неким удивлением и одновременно удовольствием, точно сделал открытие. — За Дартворта. Тут во мне проснулось чувство юмора… И переходим к третьему пункту. Поговорите с молившимися, особенно с Мэрион и тетушкой Энн, почувствуйте атмосферу — вы будете поражены. Знаете, как они реагировали на известие о смерти Дартворта?

— Как?

— Вот именно. — Он возбужденно дернулся, отшвырнул сигарету и снова взглянул мне в глаза. — Вы думаете, объявили его мучеником? Упали в обморок? Нет! Они почувствовали облегчение, уверяю вас! Облегчение! Все! Может быть, кроме Теда, который до конца своих дней будет верить, что с Дартвортом расправился дух… А остальные будто избавились от какого-то гипнотического влияния. Блейк, что за безумная, извращенная психология все это спровоцировала? Что за…

В разбитую дверь просунулась голова Мастерса и таинственно шикнула. Вид у него был еще более озабоченный.

— У нас много дел. Сейчас явится полицейский врач и фотографы, нагрянут репортеры… Пока надо кое-что выяснить. Слушайте, сэр, окажите любезность, вернитесь в дом, поговорите с людьми. Допрашивать в полном смысле слова не надо. Пусть свидетельствуют по собственной воле. Никого не отпускайте до моего прихода. Ничего не рассказывайте, кроме того, что Дартворт мертв. Не сообщайте никаких подробностей, которые мы объяснить не способны, ясно, да?

— Что будет дальше, инспектор? — поинтересовался Холлидей.

Мастерс оглянулся на него.

— Знаете… произошло убийство, — проговорил он веско, хрипло, с легкой заминкой, свидетельствовавшей о зародившихся подозрениях. — Вы когда-нибудь были под следствием, сэр? Вот именно. Я бы не назвал подобную процедуру милым развлечением.

Холлидей, как бы внезапно решившись, шагнул к двери, остановился прямо перед Мастерсом, привычным жестом вздернул плечи и уставился на него карими, несколько выпученными глазами.

— Инспектор… — произнес он и помедлил, словно припоминая заготовленную заранее речь, потом быстро затараторил: — Инспектор, надеюсь, мы все понимаем друг друга. Я знаю, что совершено убийство, и не могу не думать об огласке, о прочих ожидающих нас неприятностях, о куче тупоголовых болванов, перед которыми мы предстанем на коронерском следствии… Нельзя ли избежать этого с вашей помощью? Только не принимайте меня за наивного дурачка. Несомненно, в убийстве Дартворта заподозрят кого-то из членов собравшегося кружка. Но ведь вы понимаете, не так ли?… Его не мог убить преданный почитатель. Боже милостивый, кому надо было его убивать? Кроме меня, разумеется… — Холлидей медленно поднял палец и ткнул себя в грудь, вытаращив глаза.

— Да-да, — устало вздохнул Мастерс, — возможно, возможно… Но я, мистер, обязан исполнить свой долг. К сожалению, подозрений снять ни с кого не смогу. Если только… вы сами не признаете себя виновным в убийстве. Признаете?

— Боже сохрани! Я только говорю…

— Ну что же… — Мастерс укоризненно покачал головой. — Что же… Извините, сэр. Мне надо работать.

Холлидей стиснул зубы так, что на скулах взбухли желваки, с улыбкой взял меня под руку и повел к дому.

— Да-да… Инспектор определенно посматривает на кого-то из нас. Однако, старина, меня это ничуть не пугает. Нисколько! — Он запрокинул голову и захохотал в небеса, трясясь в молчаливой пугающей радости. — Сейчас объясню почему. Напомню, мы сидели в темноте, все вместе. Если Мастерс не уличит в преступлении малыша Джозефа, что он в первую очередь постарается сделать, то обрушится на одного из присутствовавших. Понимаете? Примется утверждать, будто в течение двадцати с лишним минут, когда в передней комнате было темно, кто-нибудь встал и вышел украдкой.

— А кто-нибудь действительно выходил?

— Я не знаю, — совершенно спокойно ответил Холлидей. — Без сомнения, кто-то поднимался со стула. Я слышал скрип. Дверь открылась и закрылась. Больше утверждать наверняка ничего не могу.

Пока что, совершенно очевидно, ему не были известны необъяснимые или, если угодно, труднообъяснимые обстоятельства гибели Дартворта. Впрочем, меня поразили более чем сверхъестественные детали нарисованной им картины.

— Ну и что? — спросил я. — Знаете, тут нет ничего смешного. Если посмотреть, сплошное безумие. Только сумасшедший пошел бы на такой риск в комнате, полной народу. Разве можно хохотать над этим до колик?

— Можно.

Лицо его в звездном свете было почти нечеловечески бледным, фантастически радостным, потом стало серьезным. Он кивнул.

— Видите ли, дело в том, что мы с Мэрион сидели в темноте, держась за руки. Бог свидетель, коронерский суд от Души позабавится. Я заранее слышу их смешки. Только в этом, приятель, все равно придется признаться, поскольку это алиби. Видимо, больше ни у кого его нет, так что всех остальных заподозрят в убийстве. Знаете, замечательно, что у меня оно есть. Впрочем, это значения не имеет. Мою любимую, свет моей жизни никто не сможет обвинить. Пусть сажают в тюрьму старика Фезертона, тетю Энн, кого угодно…

Кто-то впереди окликнул нас, и Холлидей торопливо метнулся туда. В старой кухоньке перед входом в галерею, где я читал письма, по-прежнему горели свечи. В створке задней двери возник высокий девичий силуэт в длинном пальто. Мэрион споткнулась на лестнице, Холлидей подхватил ее, крепко обнял. Бесслезно всхлипывая, задыхаясь, она пробормотала:

— Он убит, Дин… Убит! Я должна горевать, а никакого горя не чувствую…

Голос ее задрожал и прервался. Мерцающий свет играл на золотистых волосах, на дверной створке, на серых обветшавших стенах. Холлидей хотел что-то сказать, но лишь встряхнул девушку за плечи и пробормотал:

— Не ступай в грязь, ноги промочишь…

— Ничего, я нашла и надела калоши… Ох, что же я хотела сказать… Да, дорогой, пойди поговори с ними…

Подняв голову, она увидела меня и пристально посмотрела мне в лицо. В неярком свете все детали этой шарады казались отдельными фрагментами: лицо в тени, блеск зубов, неясный жест… Такой в тот момент представала передо мной Мэрион Латимер. Она высвободилась из рук жениха и тихо спросила:

— Вы полицейский, не правда ли, мистер Блейк? Или что-нибудь в этом роде, как Дин говорит… Пожалуйста, пойдемте с нами. Предпочитаю иметь дело с вами, а не с тем ужасным сержантом…

Мы стали подниматься по лестнице, девушка спотыкалась в слишком больших калошах. У кухонной двери я жестом остановил своих спутников. Там было кое-что интересное. В комнатке сидел Джозеф.

Он устроился па том же ящике, на котором сидел я, читая бумаги, и, поставив локти на верстак, подпирал голову руками с растопыренными, торчавшими над ушами пальцами. Он тихо дышал с полузакрытыми глазами. В свете четырех свечей отчетливо выступали из темноты лицо, тонкие грязные руки и тощая шея.

Лицо юношеское, неопределившееся, с мелкими чертами, с нечистой веснушчатой кожей вокруг курносого носа и широких распущенных губ. Короткостриженые светло-рыжие волосы падали на лоб. Ему было, наверное, лет девятнадцать — двадцать, а выглядел он на тринадцать. На верстаке перед ним были разложены веером засаленные игральные карты и лежали письма, которые я читал, но он в них не заглядывал, а тупо смотрел на свечу, чуть раскачиваясь; отвисшие губы двигались, что-то лепетали, но нельзя было разобрать ни единого слова. Одежда в невыносимо яркую красную клетку придавала ему еще более нелепый, фантастический вид.

— Джозеф, — негромко окликнул я его. — Джозеф!

Открытая ладонь шлепнулась на верстак. Он медленно оглянулся, всмотрелся… Лицо его нельзя назвать абсолютно тупым, в других обстоятельствах оно казалось бы вполне осмысленным, даже умным. Глаза затянуты какой-то пленкой, сузившиеся зрачки почти не видны, белки вокруг радужки пожелтели. Остановив и сфокусировав на мне взгляд, он съежился, на широких губах заиграла вымученная улыбка. Глядя на него несколько часов назад при свете электрического фонарика, я видел спокойного, туповатого, совершенно неинтересного пария. Теперь он выглядел по-иному.

Я снова его окликнул, осторожно шагнул вперед.

— Все в порядке, Джозеф. Все хорошо. Я врач…

— Не троньте меня! — проговорил он негромко и слегка пригнулся, словно собираясь нырнуть под верстак. — Сейчас меня не трогайте…

Я взял его за руку, пощупал пульс, пристально посмотрел в глаза (прекрасный гипнотический прием), он задрожал, задергался, отодвигаясь назад. Судя по пульсу, тот, кто вкатил ему дозу морфия, несколько переборщил. Впрочем, опасность ему не грозила, ибо он к этому явно привык.

— Успокойся, не буду. Тебе плохо, Джозеф. И часто бывает плохо, не правда ли? Естественно, ты принимаешь лекарство…

— Пожалуйста, сэр… — Он снова поджался, пригнулся, бросил на меня умоляющий взгляд. — Прошу вас, мне уже хорошо, сэр, спасибо. Пожалуйста, отпустите меня. — Парень вдруг затараторил тоном маленького школьника, который торопливо оправдывается перед учителем: — Я все уже знаю! Сейчас расскажу… Поверьте, я не хотел ничего плохого! Он велел нынче не делать укол, а я все-таки сделал, потому что знал, где он прячет коробку со шприцем. Поэтому нашел… но укол сделал совсем недавно, сэр! Всего несколько минут назад…

— Ты ввел лекарство в вену?

— Да, сэр! — Рука с детской поспешностью дернулась к внутреннему карману, словно он, чтобы загладить вину, торопился подтвердить свои признания. — Вот, смотрите…

— Джозеф, мистер Дартворт делал тебе уколы?

— Да, сэр. Перед сеансами… Потом я входил в транс. Это помогало собрать силы, хотя я, конечно, не знаю, потому что ничего никогда не видел… — Джозеф расхохотался. — Наверно, не надо было вам этого говорить. Мне было приказано никому не рассказывать. Кто вы такой? А сегодня я решил вколоть двойную дозу, лекарство мне правится, а двойная доза еще больше. Ясно? — Затуманенный взгляд метнулся в сторону и снова остановился на мне.

Мне хотелось оглянуться, увидеть реакцию Холлидея и девушки на признание Джозефа, но я боялся отвести от него глаза. Двойная доза развязала ему язык. Может быть, мы услышим правду.

— Разумеется, Джозеф. Я ни в чем тебя не упрекаю. — Он смотрел на меня с благодарностью. — А как твоя фамилия, полное имя?

— Разве вы не знаете? Ну тогда никакой вы не врач!… — Он слегка отстранился, подумал, наконец сказал: — Джозеф Деннис.

— Где ты живешь?

— Понял! Вы — новый доктор. Точно. Я живу в Брик-стопе, Лафборо-роуд, дом номер 401-Б.

— Родные у тебя есть?

— Есть миссис Суини, — неуверенно пробормотал он. — Родных, кажется, нету… Не помню. Помню только, еды мне всегда не хватало. Помню девочку с золотистыми волосами, на которой я хотел жениться, да нам с ней было всего по восемь лет… Не знаю, что с ней стало, сэр. Миссис Суини есть…

— Как ты познакомился с мистером Дартвортом?

Для ответа на этот вопрос потребовалось больше времени. Как я понял, миссис Суини, его опекунша, давно была знакома с Дартвортом. Именно она убедила Джозефа в том, что он обладает великой экстрасенсорной силой. Однажды она вернулась домой вместе с мистером Дартвортом «в пальто с меховым воротником, в блестящей шляпе, в длинном автомобиле с аистом на капоте». Они говорили о Джозефе, и кто-то из них сказал: «Он никогда не станет шантажировать». По мнению Джозефа, было это три года назад.

Пока Джозеф покорно описывал гостиную в доме помер 401-Б на Лафборо-роуд, особо остановившись на дверной занавеске из бусин, Библии с золотыми застежками, лежащей на столике, мне все время хотелось оглянуться на пришедшую со мной пару. Неизвестно, как другие поклонники Дартворта отнесутся к разоблачающему свидетельству, которое Джозеф впоследствии, возможно, не захочет повторить. Было видно, что парень почти на пределе. Через минуту-другую замолчит, надуется, испугается, может быть, даже придет в ярость. Я на него тихонечко поднажал.

— Не бойся, мистер Дартворт не рассердится. Доктор ему объяснит, что тебе требовался укол…

— А-а-а!

— …и еще, естественно, добавит, что ты не обязан выполнять любой приказ мистера Дартворта… Слушай, приятель, что он сегодня велел тебе делать?

Джозеф сунул в рот толстый большой палец и начал сосать. Потом многозначительно понизил голос, как бы подражая Дартворту, и объяснил:

— Слушать, сэр. Слушать. Вот что он мне приказал, сэр.

Парень несколько раз кивнул с победоносным видом.

— Что слушать?

— Тех, кто тут собрался. Если захотят сесть в кружок, не сидеть вместе с ними, только все время слушать. Правда, сэр. Он сам точно не знал, но боялся, что кто-то тихо выйдет из дома и нападет на него… — Глаза его совсем затуманились. Видно, Дартворт описывал угрозу, не жалея красочных и ужасных подробностей. Очевидно также, что он хорошо был знаком с применяемыми в медицине способами гипнотического внушения. — Тайком выскользнет… А я должен увидеть, кто…

— Дальше, Джозеф.

— Мистер Дартворт напомнил, сколько добра он мне сделал, деньги платил за меня миссис Суини, я это должен помнить и узнать, кто выйдет… Но понимаете, сэр, я лекарство принял и в карты хотел поиграть. Потом картинки ожили, особенно две красные дамы. Поднеси их к свету, покрути — и увидишь такие цвета, каких сроду не видел…

— Он ждал, что кто-то тайком выйдет из дома?

— Он…

И без того слабый рассудок совсем сдал. Парень отвернулся, схватил карты, принялся торопливо перебирать их. Тонкие пальцы вытащили бубновую даму. Он поднял глаза, глядя мимо меня, жалобно заскулил, поднялся, попятился…

— Простите, сэр, больше говорить не хочу. Если желаете, можете меня побить, как другие, но больше я говорить не хочу.

Он рывком проскользнул мимо ящика, ревниво зажав в руке карту, и шмыгнул в тень.

Я круто обернулся. Мэрион Латимер с Холлидеем стояли рядом друг с другом, она держала его под руку, оба пристально смотрели на бледного Джозефа, который жался к стене. Холлидей смотрел прищурившись, скривив губы, то ли с жалостью, то ли с презрением, и крепче прижимал к себе девушку. Мне показалось, что она дрожит, — по-видимому, чувство облегчения вызвало слабость во всем ее теле, глаза, привыкнув к слабому освещению, стали больше, даже угловатая красота смягчилась, крутые локоны белокурых волос распустились. Переведя взгляд, я заметил, что слушателей прибавилось.

В дверном проеме стояла еще одна фигура.

— Ну что же! — хрипло воскликнула леди Беннинг, приподняв верхнюю губу.

Лицо ее избороздили глубокие морщины, что резко контрастировало с идеально уложенными волнами седых волос и черной бархоткой на шее. Черные глаза впивались в меня. Она почему-то опиралась на зонтик, затем внезапно взмахнула им и стукнула в стену.

— Идите в переднюю комнату, — визгливо прокричала старуха, — и спросите, кто из нас убил Роджера Дартворта!… О боже мой, Джеймс, Джеймс!… — пробормотала она и вдруг заплакала.

Глава 8

В передней комнате передо мной предстали пять человек.

В данный момент интересней всего было видеть, как самоуверенная старая леди разваливается па куски вместе с безмятежной восковой маской у нее на лице. Она словно рассыпалась и не могла собраться. Кроме душевных переживаний, на то были и физические причины. Сидя у камина в красном одеянии, кивая, леди Беннинг, то ли хромавшая, то ли страдавшая от болей в ногах, о чем можно было судить по легкой паралитической слабости, казалась статной женщиной, как бы позирующей для портрета, прочно вжившись в роль маркизы Ватто. А как только встала и неуверенно зашагала, превратилась в дряхлую, жалкую, обезумевшую старуху, потерявшую любимого племянника. По крайней мере, такое у меня возникло впечатление, хотя в ней более, чем в других, чувствовалось присутствие духа.

Она села в то же самое кресло, где сидела раньше, рядом с дымным, давно погасшим камином, под шестью свечами, горевшими в разоренной комнате. Не вытаскивая носового платка, закрыла рукой припухшие, полные слез глаза и молчала, тяжело дыша. Рядом с ней стоял майор Фезертон, испепеляя меня взглядом. По другую сторону камина расположился Тед Латимер с кочергой в руке.

Я чувствовал себя неловко, встретившись с ними лицом к лицу, поскольку все присутствовавшие в комнате были заметно испуганы.

— Ну, сэр! — прогремел майор Фезертон, решив сразу взять быка за рога, но тут же замолчал.

Весьма импозантный, по крайней мере при хорошем освещении, одетый в строгое пальто, почти скрывавшее брюшко, он слегка откинулся назад. Склоненная набок голова со сверкающей лысиной абсолютно не соответствовала обмякшей физиономии цвета портвейна, с крупным носом и дряблым подбородком, который во время речей майора вываливался за воротник. Одна рука была по-ораторски заложена за спину, другая дергала седые усы. Бледно-голубые глаза рассматривали меня из-под седых бровей, которые следовало бы причесать. Он закашлялся. На лице появилось непонятное примирительное выражение, словно майор хотел хмыкнуть: «Гм!» За всеми этими признаками волнения чувствовалось искреннее недоумение, неподдельная нервозность, чисто британское смущение. Я ждал, что он воскликнет: «Черт побери, пусть кто-нибудь другой говорит!»

Леди Беннинг всхлипнула, и он ласково коснулся ее плеча.

— Сэр, нам сообщили о смерти Дартворта, — прохрипел майор. — Что ж, дело плохо. Чертовски плохо. В этом я вам откровенно признаюсь. Как это произошло?

— Его закололи, — объявил я. — В каменном домике, как вам известно.

— Закололи?… Чем? — быстро спросил Тед Латимер. — Кинжалом Луиса Плейга?

Юноша рывком подтащил к себе стул, уселся на него верхом, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие. Галстук сбился набок, тщательно причесанные волнистые золотистые волосы были запачканы грязью.

Я кивнул.

— Проклятие, скажите же что-нибудь! — рявкнул майор, махнув рукой, и снова мягко положил ладонь на плечо леди Беннинг. — Давайте. Никому из нас это не нравится. Когда выяснилось, что приглашенный Дином приятель, тот самый Мастерс, не кто иной как офицер полиции…

Тед сверкнул глазами на Холл идея, который рассеянно раскуривал сигарету, но встретился взглядом с сестрой и махнул перед лицом рукой, словно отгоняя муху.

— …это уже было плохо, — продолжал майор. — Совсем на тебя не похоже, Дин. Грубое нарушение правил… Из ряда вон выходящее…

— Я бы сказал, предвидение, сэр, — возразил Холлидей. — Теперь вам не кажется, что я правильно сделал?

Фезертон открыл рот и снова закрыл.

— Ох, послушайте! Мне никогда не нравились эти проклятые фокусы. Я простой человек и хочу знать, на каком свете нахожусь. Прошу прощения у дам за такие слова, но это правда. Никогда не одобрял подобных увлечений, не одобряю и не буду одобрять, Бог свидетель! — Он был раздражен, но взял себя в руки, взглянув на леди Беннинг, и переадресовал тираду мне: — Ну, сэр, давайте, в конце концов! Надеюсь, мы тут все говорим па одном языке. Леди Беннинг знакома с вашей сестрой. — В его тоне прозвучала нотка упрека. — Больше того, по словам Дина, вы служили в Третьем отделе разведывательного управления. Черт побери, я знаю вашего шефа, которого звали Майкрофтом. Хорошо знаю. Вам же наверняка не захочется впутывать нас в безобразный скандал, который за всем этим последует…

Был единственный способ заставить этих людей говорить правду. Когда я завершил объяснения, майор прокашлялся.

— А… ладно. Я имею в виду, не так все плохо. Значит, вы не из полиции? И не станете подвергать нас нелепым допросам. Так? Постараетесь помочь, если полиция… э-э-э… за кого-то возьмется…

Я кивнул. Мэрион Латимер бросила на меня странный взгляд синих глаз, как будто что-то вспомнила, и четко проговорила:

— И разгадка, по-вашему, кроется — как вы сказали? — в каких-то других связях Дартворта… скажем, в прошлом…

— Чушь! — буркнул Тед с громким смешком уличного мальчишки, который швырнул в окно камень и удирает.

— Именно так я сказал. Но сначала вы все должны честно ответить на один вопрос…

— Спрашивайте, — согласился майор.

Я оглядел собравшихся:

— Может кто-нибудь откровенно признаться, будто до сих пор верит, что Дартворта погубили сверхъестественные силы?

Игра в «правду» популярна среди подростков, жаждущих выудить смешные секреты, хотя в нее любят играть даже взрослые с определенным складом ума, внимательно наблюдая за результатами. Смотри в глаза собеседникам, следи за жестами, формулировкой фраз, подмечай искусную, изощренную ложь, неубедительную искренность… Зная характер людей, о многом можно догадаться. Задав этот щекотливый вопрос, я как раз вспомнил о компании юнцов, играющих в «правду».

Все переглянулись. Даже леди Беннинг замерла, по-прежнему закрывая глаза унизанными кольцами руками, но, возможно, подглядывая сквозь пальцы. Она содрогнулась, то ли всхлипнула, то ли застонала и беспомощно откинулась на спинку кресла в своей пышной красной накидке.

— Нет! — вскричал майор Фезертон. Напряжение разрядилось.

— Молодец, — проворчал Холлидей. — Давай, старушка, говори. Избавимся от привидений и домовых. Выкладывай, как на духу.

— Я… не знаю, — запнулась Мэрион, глядя в топку камина с мрачной и недоверчивой полуулыбкой. Потом подняла глаза. — Честно, не знаю… Впрочем… Понимаете, мистер Блейк, вы поставили нас в такое положение, что мы, сказав «нет», выглядели бы полными идиотами. Постойте! Скажу по-другому. Не знаю, верю ли я в сверхъестественное или нет. Пожалуй, верю. Есть что-то в этом доме… — Она быстро огляделась вокруг. — Я… была не в себе, но здесь есть что-то ужасное, неестественное. А если вы спросите, считаю ли я мистера Дартворта обманщиком, отвечу «да»! После рассказа того мальчика Денниса… — Она передернулась.

— Тогда, дорогая мисс Латимер, — пробубнил майор, потирая подбородок, — почему, ради всего святого…

— Понимаете ли? — тихо, с улыбкой сказала она. — Вот что я имею в виду. Дартворт мне не нравился. Можно даже сказать, я его ненавидела. За манеру речи, за поведение, ох, не могу объяснить… Я слышала о людях, которые подпадали под власть врачей. Вот и он был таким уникальным врачом, отравляющим вас… — Девушка мельком взглянула на Холлидея и быстро отвела глаза. — Ну… ужасно говорить так, но ты как будто видишь личинок, кишащих на знакомых… любимых людях! Прямо какие-то колдовские чары, как в старых книжках… Он мертв. И мы все свободны, а я и хотела быть свободной!

Лицо ее вспыхнуло, поток слов ускорился до неразборчивости. Тед издал ехидный смешок:

— Я бы на твоем месте, ангел мой, придержал язык. Ты как раз излагаешь мотивы убийства.

— Эй-эй! — оборвал его Холлидей, вытащив изо рта сигарету. — Хочешь, чтобы я тебе морду набил?

Юный интеллектуал испытующе посмотрел на него, осторожно попятился, поглаживая пробивающиеся усики. Он казался бы смешным, если бы не фанатичный огонь в глазах.

— О, если уж до того дошло дело, старик, у всех у нас были мотивы. Может быть, кроме меня, что плохо, ибо я нисколько не возражаю против обвинений в мой адрес. — Демонстрируя очень знакомое высокомерие обитателя фешенебельного района Челси, Тед, по-моему, заметил легкую гримасу Холлидея, после чего лицо его отвердело, и он быстро продолжил: — Тем более, что никого никогда не смогут арестовать. Да, я верил Дартворту и до сих пор верю! Вижу, как все вы жутко засуетились и завиляли, как только кто-то упомянул о полиции. Пусть она приходит. В определенном смысле, я даже рад. Правда откроется всему свету и тем занудам, что вечно стараются воспрепятствовать любому научному прогрессу. — Он тяжело сглотнул. — Отлично, отлично! Можете считать меня чокнутым, но истина восторжествует. Разве это не стоит человеческой жизни? Что значит человеческая жизнь по сравнению с научным достижением…

— Да, — перебил его Холлидей. — Похоже, жизнь человека интересует тебя только после его смерти. Что касается прочего, я этот опасный бред уже слышал. — Он пристально взглянул на своего оппонента. — Кстати, к чему ты ведешь?

Тед вытянул шею, медленно постучал пальцем по спинке кресла, покачал головой, скривился в нечаянной ухмылке.

— Только к одному, парень. К тому самому. Мы не совсем безмозглые. Слышали, как твой друг полицейский дверь выбивал, слышали многое, что было сказано, поняли тайные мысли… И пока твой Скотленд-Ярд не расскажет, как был убит Дартворт, я буду придерживаться собственного мнения.

Он с притворной беспечностью взглянул в топку камина, сощурился. Все почему-то страшно изумились, видя, как леди Беннинг выпрямилась.

Глаза ее уже высохли, но лицо было столь мрачным, что в своем платье с черными кружевами — роскошной, изысканной оболочке — она казалась карикатурной. Бог знает зачем — впоследствии я об этом припомнил — майор Фезертон наклонился, поправил накидку на ее плечах. Красной подкладки видно не стало, старая дама превратилась в темную фигуру в полумраке. Лишь браслеты на руках звякнули, когда она уткнулась локтем в ручку кресла и оперлась на кулак дряблым подбородком, глядя в потухшую топку камина. Потом задумчиво вздернула плечи.

— Спасибо, Уильям. Вы очень любезны. Да-да, мне уже лучше.

— Если вас что-нибудь беспокоит, Энн, — проворчал Фезертон, — я…

— Нет. — Она скользнула рукой по широкому плечу майора, когда тот распрямился. Даже не знаю, что перед нами разыгрывалось — комедия или трагедия. — Спросите мистера Блейка, Дина, Мэрион, — продолжала она, не поднимая глаз. — Они знают.

— Вы имеете в виду признание Джозефа, леди Беннинг? — уточнил я.

— Отчасти.

— Тогда скажите серьезно, вы никогда не подозревали Дартворта в мошенничестве?

Снаружи донеслись голоса — приветствие, чей-то ответ; зазвучали шаги. Глухой голос у парадного произнес:

— Неси свою ржавую треногу. Где, черт возьми…

Кто-то ответил, раздался смех, ноги затопали вокруг дома.

— Не подозревала? — переспросила леди Беннинг. — Никто не знал, что мистер Дартворт мошенник. Даже если так, в одном я уверена… Духи — не обман. Они настоящие. Он выступил против них, и они его убили.

Последовала пауза. Она почувствовала общее настроение, неожиданно подняла глаза и продолжила:

— Я старая женщина, мистер Блейк. Мало что уже может доставить мне радость. Я никогда не просила вас вмешиваться в мою жизнь. Но вы вторглись в нее в тяжелых сапогах, пугаете полоумных детей вроде Джозефа, топчете маленький садик. Ради милосердного Бога, друг мой, во имя Его любви, не делайте больше ничего!

Она стиснула руки и отвернулась.

— Тут есть одна ужасная деталь, — напомнил я. — Неужели вам хочется думать или вы действительно верите, что в вашего племянника может вселиться злой дух и свести его с ума?

Прежде чем ответить, она взглянула на Холлидея.

— Тебя? Ох, мой милый мальчик, я не сомневаюсь, что ты счастлив. Молод, богат, нашел прекрасную девушку… — Леди Беннинг говорила с легким злорадством, помахивая рукой, подчеркивая жестом каждое слово, и речь ее звучала пугающе, словно исходила из уст бурлескного Шейлока. — Ты здоров, у тебя есть друзья и мягкая постель по ночам. Не то что у бедного Джеймса там, на холоде. Почему бы и тебе немного не поволноваться и не поежиться? Почему бы твоей хорошенькой куколке с мягкими губками и красивым телом не пострадать и не погоревать всем сердцем? Ей это принесло бы больше пользы, чем бесконечные поцелуй. Почему бы мне это для вас не устроить?… Я не о тебе тревожилась. Я хотела очистить дом не для тебя. Для Джеймса. Джеймсу суждено оставаться па холоде, пока зло не уйдет из дома. Может быть, Джеймс и есть зло…

— Энн, милая, дорогая моя, — вставил майор Фезертон, — Господи помилуй, как же можно…

— А теперь выясняется, — продолжала леди Беннинг резким, но весьма обыденным тоном, — что Роджер Дартворт меня обманул. Очень хорошо. Но лучше бы мне догадаться пораньше.

Холлидей, недоверчиво глядя на тетку, пробормотал:

— Так это вы устроили…

Я его перебил:

— Он вас обманул, леди Беннинг?

Она колебалась, пытаясь взять себя в руки.

— Если он мошенник, значит, обманул. Если нет, все равно не изгнал зло из дома. В любом случае оно его убило. Он проиграл. А значит, обманул меня. — Леди Беннинг откинулась в кресле и конвульсивно затряслась от смеха, как будто высказала остроумное замечание. Потом утерла глаза. — Ах-ах… Не забыть бы. Хотите еще что-то спросить у меня, мистер Блейк?

— Да. И у всех прочих тоже. Как мне стало известно, неделю назад на квартире майора Фезертона состоялась неофициальная встреча. На ней мистера Дартворта уговорили продемонстрировать пишущего духа. Верно?

Старушка повернулась и дернула Фезертона за рукав:

— Разве я вас не предупреждала, Уильям?… Так и знала. Когда сюда недавно вошел офицер полиции и принялся нас запугивать, с ним был молодой человек. Очередной полицейский, который увел Джозефа. Мы не видели его в лицо, но я знаю, кто это такой. Шпион, подосланный к нам полицией, а мы приняли его как друга.

— Ох, будь я проклят! — вскочил Тед Латимер. — Что за гнусность! Берт Макдоннел, ну да! Мне показалось, что я узнал его в темноте, когда он приходил за бревном, заговорил с ним, а он не ответил… Нет, не может быть, черт возьми! Берт Макдоннел связан с полицией не больше, чем я сам. Чепуха! Фантастика… Слушайте, ведь это не правда?

Я, как мог, уклонился от ответа — посоветовал спросить у Мастерса, чтобы не отвлекаться от темы. Я видел, что Холл идей не позволяет Мэрион говорить, и, не сводя глаз с майора Фезертона, кратко изложил то, что нам было известно. Майор почувствовал себя неловко.

Я оглядел присутствующих:

— Нам сообщили, что Дартворт был явно испуган запиской…

— Да, Бог свидетель! — выпалил Фезертон, стукнув затянутым в перчатку кулаком по ладони. — Жутко. До смерти. Никогда такого не видел.

— Да… — пробормотал Тед. — Да, это наверняка Берт…

— А кто видел, что было написано на бумаге?

Молчание длилось так долго, что мне показалось, будто я не получу ответа. Леди Беннинг сидела с равнодушным видом, но подозрительно поглядывала на Теда, что-то про себя бормотавшего.

— Разумеется, куча дурацкой белиберды, — объявил майор и несколько раз прокашлялся. — Но… э-э-э… по-моему, я могу процитировать первую строчку. Не смотрите на меня такими глазами, Энн! Проклятие, я никогда не одобрял подобной чепухи и скажу вам вдобавок… те самые картины, которые вы мне велели купить… Гм, да. Теперь мне все ясно. Завтра же их сожгу… О чем я говорил? А, первая строчка. Отчетливо помню. «Я знаю, где зарыт труп Элси Фенвик»…

Вновь воцарилось молчание. Майор стоял, хрипло дыша и с каким-то самодовольным вызовом поглаживая усы. Не слышалось ни единого звука, кроме его астматического дыхания. Повторив фразу вслух, я оглядел собравшихся. Либо один из них превосходный актер, либо эта фраза ни для кого не имеет никакого смысла. Приблизительно за три минуты, показавшиеся очень долгими, прозвучали лишь два замечания. Тед Латимер с неудовольствием проворчал:

— Кто такая Элси Фенвик? — словно речь шла о совсем посторонней и неподобающей теме.

Потом Холлидей задумчиво признался:

— Никогда о ней не слышал.

Все стояли, глядя на майора, лицо которого, цвета портвейна, еще сильнее пошло пятнами, а хриплое дыхание стало громче — по-видимому, оттого, что в правдивости его слов усомнились.

А у меня в душе появилась уверенность, что один из пяти находившихся вместе со мной в этой комнате убил Роджера Дартворта.

— Ну? — отрывисто спросил Фезертон. — Кто-нибудь что-нибудь скажет или нет?

— Вы нам раньше этого не говорили, Уильям, — заметила леди Беннинг.

Фезертон сделал широкий раздраженный жест.

— Там же было женское имя, будь я проклят! — возразил он, будто сам не был в том точно уверен. — Понимаете? Женское!

Тед оглянулся в каком-то диком изумлении, словно увидел неподобающую карикатуру. Холлидей пробормотал что-то насчет мидян и персов[5]; Мэрион, сгорая от любопытства, тихо охнула. Только леди Беннинг мрачно, испытующе смотрела на них, вцепившись в воротник.

В коридоре затопали тяжелые шаги, и все обернулись. При виде вошедшего в комнату Мастерса напряжение переросло в холодную враждебность.

Инспектор был тоже враждебно настроен. Я никогда еще не видел его таким взъерошенным, озабоченным и зловещим. Пальто грязное, равно как и сбитый на макушку котелок. Он остановился в дверях, медленно оглядывая присутствующих.

— Ну что? — спросил Тед Латимер. В данных обстоятельствах в его резком тоне звучала не столько бравада, сколько детское нетерпение. — Можно нам отправляться по домам? Долго вы еще будете нас здесь держать?

Мастерс продолжал оглядываться вокруг. Затем, будто под влиянием какой-то мысли, улыбнулся и, кивнув, сказал:

— Что ж, я вам все объясню, леди и джентльмены. — Он осторожно снял грязные перчатки, вытащил из-под пальто часы. — Сейчас ровно двадцать пять минут четвертого. Возможно, мы просидим тут до рассвета. Вы уйдете, как только ответите на мои вопросы, разумеется, не под присягой, но честно… Отвечать будете по отдельности — вас будут приглашать по одному. Мои помощники как раз готовят комнату, чтобы всем по возможности было удобно. С остальными по моей просьбе побудет констебль, присмотрит, чтобы никто из вас не пострадал. Мы вас считаем ценными свидетелями, леди и джентльмены.

Улыбающиеся губы инспектора сжались.

— А теперь… гм… извините меня, мистер Блейк, будьте добры на минуточку выйти. Мне надо сказать вам словечко наедине.

Глава 9

Прежде чем заговорить, Мастерс увел меня на кухню. Джозефа там уже не было. Верстак стоял поперек комнаты прямо перед дверью, на нем горели выстроившиеся в ряд свечи, в нескольких шагах был установлен стул для свидетелей. Картина напоминала изображения инквизиторского трибунала.

На заднем дворе царил шум, стремительно метались бесчисленные фонарные лучи, кто-то карабкался на крышу каменного домика, сверкали фотовспышки… Домик, стены, кривое дерево казались фантастической сценой с гравюры Доре. Глухой голос поблизости с благоговейным ужасом произнес:

— Слушай, понял, а?

Другой проворчал:

— Ух!

Кто-то чиркнул спичкой.

Мастерс ткнул пальцем в окно, за которым шла бурная деятельность.

— Я потерпел поражение, сэр, — провозгласил он. — По крайней мере, в данный момент, и не стыжусь в этом признаться. Не могло такого случиться, однако случилось. У нас есть свидетельства — очевидные, точные, — что никто на всем белом свете не мог войти в домик и выйти оттуда. Но Дартворт мертв. Хуже не придумаешь, доложу я вам. Постойте! Вы что-нибудь выяснили?

Я коротко пересказал то, что услышал, но, когда заговорил о Джозефе, он меня остановил:

— Ах!… Ах да. Хорошо, что вы его видели; и я тоже. — Инспектор по-прежнему мрачно улыбался. — Я его отправил на такси домой под охраной констебля. Возможно, опасность ему не грозит, но, с другой стороны…

— Опасность?

— Да. О, сэр, сначала все сходится. Полностью. Абсолютно. Дартворт боялся домика вовсе не из-за привидений. С духами он на короткой ноге. Он боялся чьего-то реального нападения… Иначе зачем бы он заперся изнутри на щеколду и на шпингалет? Ему бы в голову не пришло запираться от привидения на железный засов. Но он заподозрил, что кто-то из участников маленького спиритического кружка задумал с ним расправиться, и не знал, кто именно. Поэтому велел Джозефу сидеть нынче вечером в другом месте и вести наблюдение. Об опасности он узнал из записки, которую в листы бумаги, приготовленные для плутовского сеанса, мог сунуть только один из присутствовавших. Понимаете, сэр? Дартворт чего-то или кого-то смертельно боялся, на что и рассчитывал злоумышленник, кем бы он ни был. До того момента он считал себя в безопасности…

Тут я рассказал о свидетельстве майора Фезертона.

— «Я знаю, где зарыт труп Элси Фенвик»… — повторил Мастерс. Могучие плечи окостенели, а глаза сощурились. — Знакомое имя. Знакомое, клянусь святым Георгием! Причем связано с Дартвортом, могу поклясться. Хотя я очень давно просматривал его досье, поэтому не совсем уверен. Берт должен знать. Элси Фенвик! У нас положительно что-то есть…

Он надолго умолк, покусывая костяшку большого пальца и что-то бормоча про себя. Потом обернулся:

— А теперь позвольте описать, во что мы вляпались. Понятно ли вам, что мы никогда не сможем предъявить предполагаемому убийце никаких обвинений, пока не объясним, каким образом совершилось убийство? Не осмелимся даже возбудить судебное дело. А? Слушайте.

Начнем с дома. Стены прочные, каменные, ни трещин, ни даже крысиных нор. Один из моих парней прополз по перекрытиям дюйм за дюймом — они такие же крепкие, Цельные, как во времена постройки. Прощупали каждый дюйм пола…

— Вижу, — вставил я, — вы времени зря не теряли.

— Ах-х-х! — вздохнул инспектор, теряя последние остатки гордости.

— Да. Не каждому удастся вытащить полицейского врача из постели в три часа ночи… Итак, осмотрели пол, потолок, стены. Выбросьте из головы всякие мысли о потайных люках, подземных ходах и так далее. Их отсутствие удостоверено и засвидетельствовано моими людьми.

Дальше, окна исключаются. Решетки глубоко вделаны в камень, и тут нет вопросов. Ячейки столь узкие, что в них, например, не пройдет даже лезвие того кинжала — мы пробовали. В дымоход человек не пролезет, даже осмелившись прыгнуть в пылающий огонь. Кроме того, чуть повыше он тоже затянут прочной железной решеткой. Исключается. Дверь… — Он замолчал, взглянул во двор и взревел:

— Ну-ка, слезайте с крыши! Кто это там? Я же вам говорил, обождем до утра! Там сейчас ничего не увидишь…

— «Дейли экспресс», инспектор, — ответил из темноты голос. — Сержант разрешил…

Мастерс ринулся вниз по лестнице и исчез. Послышались неразборчивые красноречивые выражения, после чего он вернулся, запыхавшись.

— Осмелюсь сказать, большого значения не имеет, — мрачно заметил он. — Не очень-то много нам известно. Так о чем я говорил? Дверь. О двери вы знаете. Закрыта на щеколду, поперек которой идет шпингалет, ни один болт не выдернут. Даже изнутри нелегко открыть…

Наконец, самое невероятное. Придется обождать, пока полностью рассветет, чтоб окончательно убедиться, но могу рассказать то, что знаю сейчас. За исключением следов, которые оставили мы с вами, — и те, кто пришел позже, а они шагали точно по нашим следам, чтобы не натоптать, — больше нет ни одного отпечатка на расстоянии в двадцать футов от домика! А мы с вами помним — не так ли? — что, идя туда первыми, на всем пути не видели никаких следов.

Это была безусловная истина. Перед моим мысленным взором встала густая, липкая, нигде не тронутая грязь. Однако я сказал:

— И все-таки послушайте, Мастерс… Вечером во время дождя через двор прошла масса народу, входившего и выходившего из дома. Почему тогда грязь повсюду осталась нетронутой? Почему там не было следов, когда мы выходили?

Мастерс вытащил блокнот, ущипнул себя за нос, нахмурился.

— Видимо, дело в почве. В каких-то пластах, физических качествах, еще в чем-то, не знаю, но вот у меня тут записано. Об этом рассуждали Макдоннел и доктор Блейн. Дом стоит на каком-то плато. Когда дождь прекращается, вода, по словам Берта, стекает, унося с участка слой мелкого песка, который размазывается, вроде известки под мастерком каменщика. Вы заметили, вероятно, что во дворе дурно пахло. И слышали, как что-то журчало уже после дождя. По мнению Берта, где-то проходит сточная канава, которая тянется под землей к подвалу… Так или иначе, дождь прекратился за добрых три четверти часа до убийства Дартворта, и грязь кругом сгустилась в кисель.

Он прошелся по кухне, мрачно растирая лицо, угрюмо уселся на ящик за верстаком — взбешенный инквизитор, перепачканный грязью, в полутемной комнате.

— Вот так вот — сплошная грязь. Нетронутая. Невозможно. М-м-м… О чем я говорил? — переспросил инспектор. — Видно, старею, и спать хочу… Никаких следов возле домика, вообще никаких! Дверь, окна, полы, потолок, стены — настоящая каменная коробка! И все-таки где-то должен быть ход. Не поверю…

Он взглянул на бумаги, лежащие на столе: письмо Джорджа Плейга, документ, газетная вырезка. Перевернул их с угрюмым любопытством, вложил в папку, взмахнул ей, бешено потряс.

— В это никогда не поверю.

— Вы оставили привидению не так-то много шансов, Мастерс. Когда ввалилась полиция, бедный старик Луис… — Я вспомнил, как леди Беннинг, обернувшись, обожгла меня взглядом, вспомнил ее упреки и обвинения в мой адрес. — Ну, не важно. Есть хоть что-нибудь вещественное, определенное?

— Дактилоскописты работают. Доктор составил краткое заключение, а полный протокол вскрытия будет только завтра. Фургон здесь, его увезут, как только Бейли сфотографирует все внутри. А-а-ах! — воскликнул он, стиснув руки. — Если бы это случилось днем! Между нами говоря, никогда в жизни мне так не хотелось, чтобы сейчас был день. Где-то Должны быть следы… где-то они есть… а я их не увидел.

И тут напортачил. Заместитель комиссара сделает выговор, скажет: не надо было мне оставлять свои следы на пути к домику, надо было доску перед собой бросать, еще какую-нибудь ерунду наплетет. Как будто у меня была такая возможность! Ах-ах, начинаю понимать… Начинаю понимать, как трудно быть методичным и соблюдать все правила, когда ты сам причастен к делу. Что-нибудь вещественное? Нет. Мы обнаружили только то, что вы видели собственными глазами. За исключением носового платка. Платок Дартворта с его инициалами лежал под трупом.

— На полу валялось несколько листов бумаги и авторучка, — вспомнил я. — На них что-нибудь было написано?

— Не повезло. Пусто. Чисто. Абсолютно. И больше ничего.

— Ну… и что теперь?

— Теперь, — энергично ответил Мастерс, — расспросим нашу небольшую компанию. Берт постоит у дверей, никто нам не помешает.

Давайте еще разок по порядку посмотрим, заглянем в блокнот. Гм… Грубо говоря, около половины первого мы с Бертом и мистером Холлидеем оставили вас здесь читать этот бред и пошли обратно, в переднюю комнату. Мисс Латимер, услышав грохот разбившейся цветочницы, побоялась, как бы с Холлидеем чего не случилось, выбежала в вестибюль, наткнулась на нас и вцепилась в Холлидея. Потом мы направились к остальным. Берт держался в сторонке, а я имел беседу, которая оказалась… — Он нахмурился.

— Бесплодной? — подсказал я.

— Ну, пожалуй, что так, осмелюсь сказать. Старая леди с полным хладнокровием приказала мне отыскать несколько стульев, чтобы все расселись. Так я и сделал, разрази ее гром. Кстати, это была неплохая возможность оглядеться вокруг. В доме полным-полно разбитой мебели. Затем они захлопнули дверь у меня перед носом, но мы успели прихватить малыша Джозефа. Вместе с Бертом отвели его в комнату напротив, набитую всяким хламом, зажгли свечу, поговорили…

— Он уже был накачан морфием?

— Нет. Но нуждался в наркотике. Какое-то время он сидел тихо, но вскоре начал дергаться. Никаких предположений у него не было. Но затем, как я теперь припоминаю, когда он принял дозу, кое-что появилось. Без конца жаловался, что в комнате очень жарко, шмыгал в темноту, прикидываясь, будто срывает с окна доски, однако не сорвал. Я пошел, чтобы вернуть его на место, а он в тот момент что-то прятал во внутренний карман… Я его потащил и нащупал что-то круглое, гладкое, небольшое… Ха. Думаю, если шприц с наркотиком, то пускай хорошенько подействует перед дальнейшим допросом. Поэтому оставил придурка с Бертом, который всегда чертовски вежлив и любезен для службы в полиции, и отправился осматривать дом. Было это приблизительно без десяти час или чуть позже, хотя мы немного времени потратили. Вышел в вестибюль. В комнате, где впятером сидели члены кружка, было тихо и вроде темно. А парадная дверь слегка приоткрыта. Знаете, та, высокая, в которую мы вошли.

Он многозначительно на меня покосился, и я заметил:

— Мастерс, это абсурд! Безусловно, никто не осмелился бы в присутствии офицера полиции… Кроме того, парадная дверь стояла открытой, когда мы пришли. Может, ветер…

— Ах! — простонал инспектор, стукнув себя в грудь. — И я точно так же подумал. Не обращая внимания на присутствующих в доме, присматривал, как вам ясно, за Дартвортом. Хотел разоблачить игру, и таким образом… Ну, я плотно закрыл дверь и запер ее на задвижку, затем поднялся наверх на разведку. Раньше казалось, каменный домик лучше виден из окон, которые выходят на задний двор. Оказалось, что нет. А когда я спускался по лестнице, парадная дверь вновь была приоткрыта. У меня был только фонарик, но я сразу это заметил. — Он грохнул по верстаку кулаком. — Скажу вам, сэр, я стоял в вестибюле один, сам до чертиков перепуганный, но… если б мне только пришло в голову, что кто-то задумал убить Дартворта… Я выскочил в ту самую дверь…

— Кругом была грязь, — напомнил я. — Заметили следы?

— Ни единого, — тихо ответил Мастерс.

Мы с ним переглянулись. Даже в присутствии полицейских и жаждущих новостей репортеров, при свете фотовспышек дом был переполнен страхом и ужасом, описанными в прочитанных мной письмах.

— Завернул за угол… — продолжал инспектор. — Я уже рассказывал вам об увиденном и услышанном. Дартворт стонал, умолял, а потом звякнул колокол.

Он сделал паузу и громко выдохнул, словно слишком поспешно хлебнул крепкого спиртного и у него перехватило дух.

— Да-да, сэр, вот о чем я хочу вас спросить. Вы говорили, что слышали, как кто-то прошел мимо закрытых дверей кухни, где вы сидели, читая бумаги. Правильно? А скажите, в каком направлении? К заднему двору или оттуда?

Я мог ответить только одно:

— Не знаю.

Мастерс хрипло вздохнул:

— Если проходивший возвращался в дом — я имею в виду, в этот дом, в большой, «навестив», так сказать, Дартворта в маленьком домике… Понимаете, я повернул за угол, на задний двор. И видел черный ход, где горела свеча. Частично даже двор видел перед собой. Какой же дьявол мог выйти в парадное, дойти до домика, не оставив ни следа в грязи на дворе, убить в каменном мешке Дартворта и вернуться сюда незамеченным через заднюю дверь, пройдя мимо горевшей свечи?

Помолчав, инспектор коротко кивнул и направился к двери. Я слышал, как он посылает констебля в переднюю комнату караулить пятерых подозреваемых, едва расслышал указание препроводить в «совещательную комнату» леди Беннинг и слегка призадумался: а что об этом запутанном деле сказал бы мой бывший шеф из разведывательного управления, великий человек, о котором напомнил мне Фезертон? «Какой же дьявол мог…»

Вернувшийся Мастерс нерешительно заколебался:

— Если старушка снова пойдет вразнос, как, по вашим словам, уже было…

Он прервался, помедлил, сунул руку в боковой карман, вытащил стальную фляжку, которую при всей своей невозмутимости постоянно носил при себе для нервных любителей спиритических сеансов, и потряс ее в руке с удивительно безмятежным видом. В галерее послышались шаги, хромавшие по направлению к совещательной комнате, и гулкий предупредительный голос констебля.

— Лучше сами выпейте, Мастерс, — посоветовал я.

Глава 10

Подлинно дословной фиксацией полученных показаний я обязан дотошности Мастерса. Он не делал кратких заметок, а стенографировал в пухлых блокнотах каждое слово, разумеется, кроме высказываний, наверняка не имеющих отношения к делу. Затем записи были расшифрованы, отредактированы, перепечатаны, представлены на подпись свидетелям. С его разрешения я получил копии, добавив заданные инспектором, но не записанные на месте вопросы. Поэтому записи представляют собой просто выдержки из сумбурных речей, безусловно неполные, но, может быть, интересные для любителей загадок. Кроме того, в них содержится несколько важных деталей.

Сначала цитируются заявления леди Энн Беннинг, вдовы покойного сэра Александра Беннинга, кавалера ордена Британской империи третьей степени. Записи не передают атмосферу полутемной комнаты, где фальшивая маркиза с картины Ватто сидела при свечах перед полицейским инспектором Мастерсом. Стрелки часов ползли к четырем утра, позади в тени маячил могучий констебль, во дворе стоял шум — тело Дартворта грузили в черный фургон.

Старуха была настроена даже враждебней, чем прежде. Ее усадили на стул — вновь мелькнула красная подкладка накидки, — она сидела прямо, крепко сцепив на колене унизанные кольцами руки. Была в ней какая-то злая веселость. Голова крутилась, словно выискивая местечко, где можно побольней ужалить Мастерса, припухшие глаза были полуприкрыты сморщенными веками, на губах еще играла улыбка. Ответы на формальные вопросы следовали без запинки, хотя майора Фезертона, который настаивал на своем присутствии при допросе, с определенным трудом удалось выставить из комнаты. До сих пор вижу, как леди Беннинг вздергивает брови, помахивает рукой, слышу легкий металлический звон в ее голосе…


Вопрос. Когда вы познакомились с мистером Дартвортом?

Ответ. Не могу точно припомнить. Разве это имеет значение? Месяцев восемь, около года назад…

Вопрос. При каких обстоятельствах вы познакомились?

Ответ. Если вас это интересует, нас познакомил мистер Теодор Латимер. Он рассказывал, что мистер Дартворт интересуется оккультизмом, и привел его ко мне.

Вопрос. Ясно. И как мы понимаем, вы с легкостью попались на удочку, если можно так выразиться?

Ответ. Милый мой, я не намерена отвечать на хамские вопросы.

Вопрос. Ну хорошо. Что вам известно о Дартворте?

Ответ. К примеру, он был превосходно воспитанным джентльменом.

Вопрос. Я спрашиваю, что вы знаете о его прошлом?

Ответ. Ничего.

Вопрос. Он, случайно, вас не заверял, что сам не обладает способностями медиума, по, как очень сильный экстрасенс, чувствует ваши переживания после прискорбной утраты и знает медиума, который может помочь? Ответьте, леди Беннинг.

(Длительное молчание.)

Ответ. Да. Впрочем, не сразу, не скоро. Дартворт тяжело переживал самоубийство Джеймса.

Вопрос. Вы решили встретиться с медиумом?

Ответ. Да.

Вопрос. Где?

Ответ. В доме мистера Дартворта на Чарлз-стрит.

Вопрос. После этого вы часто виделись?

Ответ. Часто.

(Свидетельница начала выходить из себя.)

Вопрос. Леди Беннинг, каким образом вы, так сказать, «общались» с покойным мистером Джеймсом Холлидеем?

Ответ. Перестаньте терзать меня, ради бога!

Вопрос. Прошу прощения, мэм, поймите, я исполняю свой долг. Мистер Дартворт присутствовал на сеансах?

Ответ. Редко. По его утверждению, это его раздражало.

Вопрос. Значит, он вообще в кружке не бывал?

Ответ. Не бывал.

Вопрос. А что вы знаете о медиуме?

Ответ. Ничего. (Леди Беннинг заколебалась.) Только то, что он не совсем в своем уме. Мистер Дартворт консультировался насчет него с врачом из Лондонского общества милосердия, который работает с умственно неполноценными пациентами. Мистер Дартворт сказал, что доктор очень уважает Джеймса, который каждый год жертвует обществу пятьдесят фунтов. По словам мистера Дартворта, небольшой, но прекрасный сознательный поступок.

Вопрос. Правильно. Вы никого не расспрашивали о мистере Дартворте?

Ответ. Нет.

Вопрос. И денег ему никогда не платили?

(Вопрос остался без ответа.)

Вопрос. Леди Беннинг, его услуги дорого вам стоили?

Ответ. Дорогой мой, надеюсь, даже вам хватит ума признать, что это вас не касается.

Вопрос. Кто первым предложил изгнать привидение из Плейг-Корта?

Ответ (очень строгий). Мой племянник Джеймс.

Вопрос. Мне хотелось бы знать, скажем так… кто впервые вслух внятно высказал предложение?

Ответ. Спасибо за уточнение. Я.

Вопрос. Как отреагировал мистер Дартворт?

Ответ. Сначала неохотно.

Вопрос. Вы его уговорили?

(Свидетельница не ответила, пробормотав про себя: «Или, может быть, просто прикидывался, что не хочет».)

Вопрос. Вам что-нибудь говорит имя Элси Фенвик?

Ответ. Ничего.


Насколько я помню, в диалоге более не содержалось ничего существенного, кроме ответов, зафиксированных в записях Мастерса. Хотя старая леди и запиналась, но она не путалась, не отвлекалась, явно взяв себя в руки. Мастерс, по-моему, молча злился, сохраняя хладнокровие. Когда он объявил, что теперь переходит к нынешним событиям, я думал, она сразу насторожится, замкнется. Однако ничего подобного не случилось.


Вопрос. Недавно в этой комнате вы, леди Беннинг, после беседы мистера Блейка с Джозефом предложили: «Пройдите в переднюю комнату и спросите, кто из пас убил Роджера Дартворта…»

Ответ. Да.

Вопрос. Что вы при этом имели в виду?

Ответ. Вы когда-нибудь слышали о сарказме, сержант? Просто думала, глупые полицейские именно так и поступят.

Вопрос. Хотя совершенно не верили…

Ответ. Чему?

Вопрос. Тому, что один из пяти членов кружка убил мистера Дартворта.

Ответ. Нет.

Вопрос. Расскажите, пожалуйста, что происходило в передней комнате после того, как вы, оставшись впятером, закрыли дверь и погрузились в молитву. (Последние слова вычеркнуты из стенограммы.)

Ответ. Ничего особенного. В кружок не садились. Расселись у камина, кое-кто стоял на коленях — по собственному усмотрению.

Вопрос. Вы видели друг друга или в комнате было слишком темно?

Ответ. Пожалуй. Огонь в камине погас. То есть я не заметила.

Вопрос. Как — не заметили?

Ответ. Ох, до чего же вы глупый! Голова другим была занята. Знаете, что такое молитва? Настоящая? Знали бы, не задавали бы дурацких вопросов.

Вопрос. Допустим. И вообще ничего не слышали? Никто не вставал, например, стул не скрипел, не отодвигался, дверь не открывалась…

Ответ. Нет.

Вопрос. Уверены?

(Нет ответа.)

Вопрос. Кто-нибудь что-нибудь говорил после начала сеанса и до удара колокола?

О т в е т. Я ничего не слышала.

Вопрос. Сможете показать под присягой, что так оно и было?

Ответ. Я не готова ни в чем присягнуть, сержант. Пока.

Вопрос. Очень хорошо, леди Беннинг. Тогда скажите хотя бы вот что: в каком порядке вы сидели? Я имею в виду, кто какое место занимал?

(Последовали слабые протесты и возражения.)

Ответ. Я сидела в крайнем кресле справа от камина. Рядом мой племянник Дин, потом, кажется, мисс Латимер. Насчет других точно не могу сказать.

Вопрос. Не знаете, кто мог желать зла мистеру Дартворту?

Ответ. Нет.

Вопрос. Вы считаете его мошенником?

Ответ. Возможно. Впрочем, это не имеет ни малейшего отношения… к истинному положению дел.

Вопрос. Вы по-прежнему отрицаете, что платили ему деньги?

Ответ (очень едкий и неожиданный). Я ничего подобного не отрицала. Если даже платила, неужели вы думаете, будто я признаюсь в подобной глупости?


Когда Мастерс ее отпустил, она, кажется, торжествовала победу. Майор Фезертон вызвался проводить ее в переднюю комнату. Инспектор молчал с непроницаемым видом и попросил пригласить Теда Латимера.

Тед оказался совсем другим свидетелем. Влетел в комнату с высокомерным, презрительным видом, стараясь обескуражить Мастерса своим нахальством, но в результате лишь выглядел слегка подвыпившим. Инспектор позволил ему оглядеться, прикидываясь, будто что-то записывает. Тед в тишине с грохотом подтащил к себе стул, сел, насупился, все больше мрачнея. Не отказываясь от бравады, начал давать многословные показания. В записях посторонние фразы обозначены многоточиями.


Вопрос. Давно вы познакомились с мистером Дартвортом?

Ответ. Ох, около года назад или что-нибудь вроде того. Мы оба интересовались современным искусством. Знаете галерею Кадрок на Бонд-стрит, инспектор? Ну, вот там мы и встретились. Леон Дюфур выставил несколько чудных вещичек из мыла…

Вопрос. Из чего?

(Свидетель довольно усмехнулся, почувствовал себя свободней.)

Ответ. Из мыла, вы не ослышались. Скульптура, понимаете? Для своей библиотеки мистер Дартворт предпочитал прочные вещи — из каменной соли. Согласен, они долговечнее, только им не хватает тонкости линий Дюфура…

Вопрос. Хорошо, мистер Латимер, подобные вопросы нас, к сожалению, не занимают. Леди Беннинг рассказала о своем знакомстве с мистером Дартвортом и дальнейших событиях. Видно, вы крепко с ним подружились…

Ответ. Он меня очень заинтересовал. Культурный человек, гражданин мира, которого редко можно встретить в Англии. Учился у доктора Адлера в Вене — вы о нем, разумеется, слышали, — сам стал выдающимся психологом. Естественно, мы, как культурные люди, часто беседовали на взаимно интересующие нас темы.

Вопрос. Что вам известно о его прошлом?

Ответ. Не так много. (Свидетель колеблется.) По правде сказать, я в то время был жутко влюблен в одну юную леди из Челси и… э-э-э… из-за некоторых затруднений не имел возможности вступить с ней в интимную связь. Мистер Дартворт разрешил проблему, объяснив, что ее породил комплекс страха, который возник из-за внешнего сходства той девушки с гувернанткой, которая за мной присматривала в детские годы. Я призадумался, понял и через пару месяцев успешно справился… Помнится, мистер Дартворт заметил, что подобная проблема возникала у него с покойной женой…


Болтая всякий вздор, Тед наслаждался собой, а Мастерс был явно шокирован. Новых фактов мы не добыли. В ходе беседы Тед проявлял к Мастерсу все больше благосклонности, обращаясь к нему почти отеческим тоном.


Вопрос. Вы представили мистера Дартворта своей сестре?

Ответ. О да. Сразу же.

Вопрос. Он ей понравился?

(Свидетель колеблется.)

Ответ. Кажется, да. Весьма. Конечно, инспектор, Мэрион — странная девочка, не вполне развитая, если вы меня понимаете. По-моему, он хотел ей добра, растолковывал ее собственные переживания и эмоции…

Вопрос. Гм, правильно. Вы его познакомили с мистером Холлидеем?

Ответ. Вы имеете в виду Дина? Нет. Это сделала Мэрион… или леди Беннинг. Точно не помню, кто именно.

Вопрос. Они хорошо поладили?

Ответ. Ну нет. Знаете, Дин парень неплохой, но несколько буржуазный, как будто из довоенных времен. (Примечание: кажется, сказано именно «буржуазный», хотя слово написано очень коряво.)

Вопрос. Бывали между ними открытые стычки?

Ответ. Не знаю, можно ли назвать это стычкой в подлинном смысле. Однажды вечером Дин сказал, что с удовольствием разбил бы ему морду и повесил его на люстре. Понимаете, со стариной Дартвортом трудно было ссориться. Он не поддавался на провокации. Иногда, черт возьми… (Тед замолчал, замямлил, инспектор велел ему продолжать.) Могу только сказать, хотелось бы мне на такую стычку посмотреть. Я не знаю другого такого проворного боксера-любителя среднего веса, как Дин. На моих глазах он уложил Тома Ратгера…


Видно было, что по причине нахлынувшего на него порыва откровенности молодой человек вырос в глазах Мастерса. Вопросы быстро следовали один за другим. По всему судя, Дартворт почти сразу завел разговор об оккультизме. На первом сеансе с участием Джозефа кто-то упомянул о неупокоившемся духе в Плейг-Корте и душевных страданиях Джеймса Холлидея. Услышав это, Дартворт еще больше заинтересовался и заволновался, часто вел долгие разговоры с Мэрион Латимер и леди Беннинг — «особенно с Мэрион», — выпросил у Холлидея письма управляющего Плейг-Корта; в конце концов, по настоянию леди Беннинг, решено было поставить эксперимент.

Возможно, Мастерс допустил ошибку, слишком долго и подробно об этом расспрашивая. Так или иначе, за это время Тед успел превратиться в прежнего фанатика. Улыбающаяся физиономия Дартворта стояла у нас перед глазами, неотступно маячила, приобретая чудовищные черты. Он насмехался над нами после смерти. Мы ощущали его, боролись с ним, но не могли уничтожить зловещую власть, в которой он держал деспотичную старуху с ее неприязнью, фантазиями и неуравновешенного юношу, который сидел в кресле, оглядываясь на Мастерса.

Борьба накалялась с каждым адресованным ему вопросом. В какой-то момент Тед просто взбесился. Он растирал руками мрачную физиономию, стучал по подлокотнику кулаком, то хохотал, то чуть не плакал, словно подлинный призрак самого Дартворта стоял с ним рядом в эти холодные предрассветные часы и доводил его до истерики. Мастерс начал метать настоящие громы и молнии.


Вопрос. Очень хорошо! Если вы не верите, что Дартворта убил человек, то как объясняете утверждение Джозефа Денниса, что он опасался реального покушения со стороны кого-то из собравшихся в доме?

Ответ. Вранье, черт возьми! Вы собираетесь верить на слово чертову наркоману?

Вопрос. Значит, вы знали, что он наркоман?

Ответ. Догадывался.

Вопрос. И все-таки верили ему?

Ответ. Это не имеет значения, не отражается на его экстрасенсорной силе. Разве не ясно? Художник, композитор остается гением, несмотря на пьянство и наркотики. Проклятие, вы слепые, что ли? Как раз наоборот!

Вопрос. Успокойтесь, сэр. Вы отрицаете, что кто-то из присутствовавших в передней комнате мог в темноте встать и выйти? Отрицаете?

Ответ. Да!

Вопрос. Вы подтвердили бы под присягой, что никто не выходил?

Ответ. Да!

Вопрос. А если я скажу, что свидетели слышали, как скрипнул, сдвинулся стул, как открылась и закрылась дверь?

(Легкое колебание.)

Ответ. Они лгут.

Вопрос. Подумайте хорошенько, припомните. Вы уверены?

Ответ. Да. Может быть, кто-то ерзал на стуле… Скрип! Ну и что? В темноте всегда слышатся скрипы, треск, скрежет…

Вопрос. Члены кружка сидели близко друг к другу?

Ответ. Не знаю. Может быть, в двух-трех шагах…

Вопрос. Лично вы слышали какие-нибудь звуки? Может быть, кто-то встал и вышел, ступая по каменному полу, стараясь не привлечь внимания?

Ответ. Я вам уже сказал, никто не выходил.

Вопрос. Вы молились?

Ответ. Что за чушь! Абсолютная чушь, как и все остальное. Молился! Нет, конечно. Разве я похож на благочестивого методиста? Я пытался наладить контакт и психической силой изгнать злой дух. Сосредоточился изо всех сил, мозги чуть не закипели. Молился! Надо ж такое придумать…

Вопрос. В каком порядке вы сидели?

Ответ. Не могу точно сказать. Когда Дин гасил свечи, все стояли. Потом стали нащупывать уже расставленные стулья, кресла. Знаю только, что я был крайним слева от камина. Мы… пребывали в волнении.

Вопрос. Вы ничего не заметили после удара колокола, когда все вскочили?

Ответ. Нет. Началась суета. Старик Фезертон, изрытая проклятия, зажег свечи. Потом все бросились к двери. Кто где был, я не знаю.


На том Мастерс его отпустил, посоветовав ехать домой, но Тед, хотя он был совсем измотан и находился на грани нервного срыва, отказался, решив дождаться остальных.

Инспектор угрюмо задумался, обхватив руками голову.

— Дело только сильнее запутывается, — заключил он. — Все либо взвинчены, либо бьются в истерике, либо еще что-нибудь. Если мы не получим конкретных свидетельств…

Он размял пальцы, затекшие от писания, и устало велел констеблю пригласить майора Фезертона.

Допрос отставного майора Уильяма Фезертона из 4-го Королевского Ланкаширского пехотного полка был очень кратким и лишь в самом конце относительно результативным. Майор лишился прежней помпезности, отбросил привычное многословие, давал четкие, осмысленные ответы. Он сидел в кресле выпрямившись, точно на заседании военного трибунала, смело глядя на Мастерса из-под нависших седых бровей. Речь его прерывалась лишь кашлем, время от времени он наклонял голову, вытирал носовым платком шею. Я заметил, что, кроме леди Беннинг, у него одного руки чистые.

Он объяснил, что был мало знаком с Дартвортом и впутался в историю исключительно из-за дружеских отношений с леди Беннинг. Дартворта видел всего пару раз, почти ничего о нем не знает. Не может утверждать, будто кто-то конкретно желал ему зла, хотя догадывается, что в принципе его не любили, неоднократно забаллотировав на выборах в члены разных клубов.


Вопрос. Нынче вечером, сэр…

Ответ. Задавайте любые вопросы, какие вам будет угодно, инспектор Мастерс. Я докажу, что ваши подозрения нелепы, мне известно, в чем заключается ваш и мой долг.

Вопрос. Спасибо, сэр. Правильно. Итак, долго ли вы, по вашей оценке, сидели в темноте?

Ответ. Минут двадцать — двадцать пять. Я несколько раз поглядывал на свои часы… со светящимся циферблатом. Интересно было узнать, долго ли продлится это дурачество.

Вопрос. Значит, вы не были сосредоточены на молитве?

Ответ. Нет.

Вопрос. Что-нибудь видели, когда глаза привыкли к темноте?

Ответ. Стояла полная тьма, будь я проклят. А зрение у меня уже не столь острое, черт побери. Нет, почти ничего не видел. Ну, может быть, силуэты.

Вопрос. Не заметили ли вы, чтобы кто-то вставал?

Ответ. Нет.

Вопрос. И ничего не слышали?

Ответ. Слышал.

Вопрос. Ах вот как… Что именно? Расскажите, пожалуйста.

(Легкое колебание.)

Ответ. Трудно описать. Сначала, естественно, стоял шум, все рассаживались, стулья двигались, скрипели. А потом раздался совсем другой звук… скорее скрежет, не слишком сильный, словно кто-то чуть-чуть отодвинул стул. И еще одно должен сказать: позже, кажется, где-то слышались шаги. В темноте трудно судить.

Вопрос. Насколько позже?

Ответ. Не знаю. Собственно, знаете, я даже собирался окликнуть и выяснить, кто это там. Но Энн… леди Беннинг… строго-настрого наказала ни слова не говорить и ни в коем случае не двигаться. Мы пообещали. Я сначала подумал, будто кто-то вышмыгнул покурить, и сказал себе — дьявольски странно. Потом услышал скрип двери, почуял сквозняк…

Вопрос. Из открывшейся двери?

(Свидетель закашлялся, сделал паузу.)

Ответ. Слушайте, более того, возникло впечатление, что и парадная дверь открыта. Когда она закрыта, в вестибюле практически нет никаких сквозняков. Конечно, инспектор, я обязан говорить вам правду. Но вы ведь умный человек. Сами знаете, это не назовешь неопровержимым обвинением. Кто-то вышел, а теперь боится признаться…


Тут майор впервые по-настоящему разволновался, будто произвел нежелательное впечатление или сказал больше, чем следовало. И попытался загладить промашку, поспешно оговариваясь, что в темноте слышатся разные звуки, он мог ошибиться… Задав еще несколько коварных вопросов, Мастерс оставил тему. Должно быть, прозорливо понадеялся, что в коронерском суде майора Фезертона будет легко заставить повторить показания под присягой. И быстро перешел к вопросу о том, кто где сидел.


Ответ. Леди Беннинг расположилась справа от камина. Еще одно странное обстоятельство: я хотел сесть с ней рядом, а она меня прогнала. Там уселся молодой Холлидей. Точно знаю — чуть не споткнулся об его ногу. Ха. Потом погасили свечи, пришлось пробираться в темноте, на ощупь. Возле Холлидея примостилась мисс Латимер. Я сел на следующий стул. Почти уверен, что с другой стороны от меня пристроился юный Латимер. Он не вставал.

Вопрос. А с какой стороны доносился тот звук, что вы слышали, — тихий скрежет сдвинутого стула?

Ответ. Проклятие, я же говорю, в темноте не поймешь! Он мог донестись с любой стороны. Может быть, мне это вообще почудилось.

Вопрос. Вы не чувствовали, что мимо вас кто-то прошел?

Ответ. Нет.

Вопрос. Стулья стояли близко друг к другу?

Ответ. Не помню.


Свечи к тому времени почти догорели. Одна вспыхнула широким язычком, замигала, погасла. Майор встал.

— Хорошо, — уныло буркнул Мастерс. — Отправляйтесь домой, майор, если желаете. Можете проводить леди Беннинг. Разумеется, вы должны быть готовы к дальнейшим расспросам… И пожалуйста, попросите прийти сюда мисс Латимер и мистера Холлидея. Я задержу их всего на пять минут, если не откроется что-нибудь… гм… важное. Спасибо. Большое спасибо. Вы очень нам помогли.

Фезертон остановился в дверях, констебль шагнул вперед, протягивая ему черную шелковую шляпу, словно майор только что вышел победителем из уличной драки. Он почистил ее рукавом, оглядел комнату и, должно быть, впервые заметил меня, сидевшего в тени на подоконнике. Надул щеки в лиловых прожилках, нахлобучил шляпу несколько набекрень, прихлопнул сверху по тулье ладонью и сказал:

— А, мистер Блейк! Ну конечно… Дайте мне, пожалуйста, свой домашний адрес, если не возражаете.

Скрывая удивление и любопытство, я назвал ему адрес.

— Ну да, эдвардианский дом… Если вам удобно, завтра загляну. До свидания, джентльмены, до свидания.

И вышел с таинственным видом, накинув на плечи пальто, едва не столкнувшись с вошедшим сержантом Макдоннелом.

Глава 11

Под глазами измученного до предела сержанта Макдоннела залегли темные круги. В одной руке он держал пачку исписанных карандашом листов бумаги, в другой — большой фонарь, который поставил на пол.

Я впервые почувствовал холод в комнате, промозглую сырость, глаза мои сонно слипались, тело одеревенело. За последние полчаса шум на заднем дворе утих, голоса и шаги смолкли, только вдалеке урчал автомобильный мотор. Стоял мертвый, туманный час, в воздухе замаячил близкий рассвет. Уличные фонари еще горели, но в городе уже начиналось слабое шевеление.

Фонарь Макдоннела отбрасывал на кирпичный пол тележное колесо света. Оно слегка двигалось перед моими глазами, над ним виделось причудливо искаженное, некрасивое лицо сержанта с острым носом. Он взглянул зеленоватыми глазами на Мастерса, который сидел, уткнувшись лбом в сжатые кулаки. За спиной у сержанта болталась на тесемке шляпа, волнистая прядь волос падала на глаза. Он пнул ногой фонарь, чтобы разбудить инспектора.

— Долго вы еще будете меня здесь держать, сэр? Все уже разошлись. Бейли обещал вернуться после рассвета, отснять остальное.

— Берт, — глухо проговорил инспектор, не глядя на него, — ты изучал досье Дартворта. Кто такая Элси Фенвик?

Сержант слегка вздрогнул:

— Элси?…

— Ради бога, только не говори, что не знаешь! Я слышал это имя, знаю, что оно связано с Дартвортом, с каким-то загадочным делом, а вспомнить не могу. Ты был прав, нам назвал его Фезертон. В первой строчке той самой записки было сказано: «Я знаю, где зарыт труп Элси Фенвик».

— Да что вы! — охнул Макдоннел, вытаращив глаза, и так долго стоял, уставившись на свечи, что Мастерс стукнул по верстаку кулаком. — Виноват, сэр. Понимаете, факт очень важный. И действительно связан с загадочным делом. Элси Фенвик… — задумчиво протянул он. — Так вот почему наше ведомство заинтересовалось Дартвортом… Это произошло лет шестнадцать назад, задолго до начала моей службы, но, исследуя прошлое Дартворта, я копался в архивах. О происшествии почти совсем забыли, однако, услышав, что Дартворт увлекся игрой в спиритизм, в Восьмом отделе припомнили, что дело это дурно пахло. Элси Фенвик была его первой женой.

— Правильно! — вскричал Мастерс. — Ха. Конечно. Услышав подсказку, я вспомнил. Пожилая и очень богатая женщина, да? Ее убили или что-то такое…

— Нет, сэр. По крайней мере, полиция старалась доказать, что она убита, и, если бы ей это удалось, Дартворту пришлось бы туго. Она просто исчезла.

— Выкладывай факты, — велел Мастерс. — Короче. Давай!

Макдоннел вытащил свой блокнот, полистал.

— М-м-м… Вот. Элси Фенвик, романтичная старая дева, увлекавшаяся спиритизмом, была жутко богата, никакой родни не имела. У нее была то ли кривая нога, то ли кривое плечо, из-за какой-то костной деформации. В нежном возрасте — в шестьдесят пять лет — вышла за молодого Дартворта. Тогда еще не был принят закон о праве собственности замужних женщин, так что вы догадаетесь о дальнейшем. Когда началась война, Дартворт, уклоняясь от военной службы, уехал в Швейцарию вместе со своей застенчивой, робкой женой и ее горничной.

Как-то вечером, приблизительно через год, обеспокоенный муж позвонил врачу, жившему в десяти милях от них, и сообщил, что у жены приступ, она умирает, дал подробные разъяснения насчет язвы желудка… Видимо, миссис Дартворт оказалась весьма крепкой — к приезду доктора она была еще жива. Сообразительный врач по счастливой случайности знал свое дело лучше, чем надеялся опечаленный муж. Он привел ее в себя, а потом побеседовал с Дартвортом. Тот повторял: «Какое несчастье! Язва желудка!…» Но доктор покачал головой, посмотрел ему прямо в глаза и вынес заключение: «Мышьяковое отравление».

Макдоннел сардонически поднял бровь.

— Дальше он действовал удачнее, — проворчал Мастерс. — Продолжай.

— Возникла проблема. Кошмарный скандал предотвратила лишь горничная Элси, которая присягнула, что старушка сама приняла мышьяк.

— Ах! Горничная… Хорошенькая?

— Не знаю, сэр… Сомневаюсь. Дартворт слишком умен, чтоб играть в игры, не ожидая денежного выигрыша.

— Что сказала жена?

— Ничего. Постаралась оправдать Дартворта, словом, так или иначе, простила его. Больше до конца войны о них не было слышно. Со временем супруги вернулись в Англию. Однажды опять же встревоженный Дартворт явился в полицию, заявив об исчезновении жены. Жили они в усадьбе неподалеку от Кройдонского шоссе. По его словам, она просто поехала поездом за покупками в город и не вернулась. Он предъявил медицинское свидетельство о том, что его жена подвержена приступам меланхолии, депрессии, страдает амнезией — потерей памяти… Дартворт в подобных вещах хорошо разбирался, образованный человек. Ярд сначала завел дело, приступил к обычным розыскным процедурам. Потом у кого-то возникли подозрения. Покопались в прошлом, ознакомились с эпизодом мышьякового отравления, и вот тут начались неприятности… Я пришлю вам бумаги, сэр, они слишком пространные, чтобы сейчас в них вдаваться. В итоге не нашли никаких доказательств…

Мастерс медленно занес кулак, грохнул по столу, оглядываясь на меня:

— Да, все это я помню, хотя надо бы освежить память. В девятнадцатом году дело вел старик Бертон. Он-то мне про него и рассказывал. Дартворт весьма искусно разыгрывал оскорбленную невинность. Грозил за клевету в суд подать. Помню… Гм… Ну посмотрим. И что же он сделал, Берт? Подал прошение о признании ее умершей?

— Кажется, да, но прошение не удовлетворили. По закону пришлось семь лет ждать признания. Особой роли это не играло — деньги оставались в его распоряжении.

— Правильно, — кивнул Мастерс, потирая подбородок. — Только вот что меня интересует: ты говоришь, первая жена. А была и вторая?

— Да, хотя они, кажется, не поладили. Вторая живет где-то на Ривьере… в любом случае он старался держаться от нее подальше.

— Из-за денег?

— По-моему…

Макдоннел умолк, слыша, что за дверью шаркают ноги, явно с намерением привлечь наше внимание. Кто-то кашлянул.

На пороге стоял Холлидей с Мэрион Латимер. Я вдруг инстинктивно понял, что они давно слушают рассказ сержанта. На лице девушки утвердилось решительное и презрительное выражение. У Холлидея был растерянный вид; он быстро взглянул на свою спутницу и стремительно шагнул в комнату.

— Ну и ночку вы нам устроили, инспектор, — выпалил Дин. — Уже почти пять часов. Я пытался подкупить констебля, чтобы он сбегал в ближайшее круглосуточное заведение за кофе и бутербродами, но он отказался… Слушайте, — нахмурился Холлидей, — надеюсь, вы нас скоро отпустите. Мы в любой момент к вашим услугам, а этот дом не совсем годится для…

Тут Мастерс, нарочно или нечаянно, развеял атмосферу полицейского суда, после чего всем стало значительно легче. Он прикрыл рукой рот, сладко и невиданно широко зевнул, улыбнулся, прищурился, жестом предложил девушке сесть.

— Оо-ох! — сладко потянулся инспектор. — Нет, клянусь святым Георгием, я вас не задержу. Решил побеседовать сразу с вами обоими — сэкономить время. Кроме того, — откровенно и доверительно продолжал он, — должен предупредить, что задам кое-какие вопросы, которые, может быть, вам покажутся нескромными… но интересными. Надеюсь, услышав их, вы предпочтете…

На золотистых волосах Мэрион сидела теперь строгая коричневая шляпка, воротник пальто был поднят, она сгорбилась в кресле. Синие глаза холодно смотрели на Мастерса. Стоявший позади Холлидей закурил сигарету.

— Слушаю, — звонко проговорила девушка с чуть заметной нервозностью. — Разумеется, спрашивайте, что вам будет угодно.

Холлидей ухмыльнулся.

Мастерс кратко пересказал показания прочих поклонников Дартворта.

— Значит, вы знали его достаточно хорошо, мисс Латимер?

— Да.

— Он вам рассказывал что-нибудь о себе?

Ее взгляд не дрогнул.

— Только то, что когда-то давно был женат, и весьма неудачно. Не знаю, где теперь его жена, может быть, умерла. Правда, — добавила Мэрион с легкой насмешкой, — он воспоминал о ней с байронической скорбью.

Потерпевший поражение Мастерс обладал способностью извлекать выгоду из любой, даже самой невыгодной ситуации.

— А вы знаете, что у него есть живая жена, мисс Латимер?

— Нет. Меня это не интересует. И никогда не интересовало. Я его не расспрашивала.

— Хорошо. — Инспектор мгновенно сменил тему. — Именно мистер Дартворт внушил вам, мисс, что, если можно так выразиться, Плейг-Корт угрожает здравому рассудку и будущему мистера Дина Холлидея?

— Да…

— Он часто говорил об этом?

— Постоянно… — с трудом выдавила она. — Постоянно! Я… старалась объяснить мистеру Блейку свое отношение к Дартворту…

— Ясно. Вы страдали когда-нибудь головными болями, нервным расстройством?

Мэрион чуть приоткрыла глаза:

— Не совсем понимаю… Страдала.

— Он предлагал помочь, применяя лечебный гипноз?

Девушка кивнула. Холлидей дернулся, хотел что-то сказать, по инспектор строгим взглядом заткнул ему рот.

— Благодарю вас, мисс Латимер. Он когда-нибудь вам объяснял, почему не хочет демонстрировать свои экстрасенсорные способности? Все вы безоговорочно верили в их великую силу, но никто даже не потрудился выяснить, является ли Дартворт членом научно-исследовательского Общества по изучению психических явлений, какой-нибудь другой настоящей научной организации или ассоциации подобного типа… Я имею в виду, мисс, он не рассказывал, почему, так сказать, зарывает свой талант в землю?

— Он утверждал, что спасает души, даруя им мир и покой…

Мэрион нерешительно замолчала, и Мастерс вопросительно взглянул на нее.

— …что способен всему свету продемонстрировать свою силу, но его это не интересует. Если хотите знать правду, он говорил — для него важнее всего успокоить меня относительно Плейг-Корта. — Рассказывала она безучастно, но быстро. — А, вспомнила! Он предупреждал, что это дело очень опасное и я должна буду его отблагодарить. Как видите, я откровенна, инспектор… Неделю назад не призналась бы.

Девушка подняла глаза. Лицо Холлидея приняло насмешливое выражение; он сдерживался, жуя зажатую в зубах сигарету, как черенок курительной трубки.

В комнате воцарилось полное молчание. Мастерс тяжело поднялся, вытащил цепочку от карманных часов с прицепленным к ней маленьким, отполированным до блеска предметом и с улыбкой сказал:

— Перед вами новый ключ от английского замка, мисс Латимер. Плоский. Я вдруг вспомнил. Если не возражаете, произведем небольшую проверочку…

Он выскочил из-за верстака, подхватил фонарь Макдоннела, шагнул к Мэрион, которая вздрогнула, вцепилась в ручки кресла, напряженно глядя на него снизу вверх. Подбежав, Мастерс высоко поднял фонарь, твердой рукой держа его над ее головой. Фантастическая картина: свет и тени мелькали на обмершем девичьем лице, рядом вырисовывался силуэт могучей фигуры офицера полиции… Ключик призывно сверкал серебром, раскачиваясь дюйма на три выше ее глаз.

— Прошу вас, мисс Латимер, — мягко проворковал инспектор, — внимательно посмотрите па ключ.

Она чуть не вскочила, отъехала вместе со стулом.

— Нет! Ни за что! Не буду, я вам говорю, вы меня не заставите! Как только я его вижу…

— Ах! — вздохнул Мастерс, опуская фонарь. — Не волнуйтесь, мисс. Сядьте, пожалуйста. Я просто хотел кое в чем убедиться.

Холлидей метнулся вперед, но инспектор, опять шмыгнув за верстак, с кислой усмешкой взглянул на него:

— Тише, сэр. Вы должны сказать мне спасибо. Я изгнал по крайней мере один призрак, с помощью которого Дартворт заставлял себе верить. Когда пациент с легкостью поддается гипнозу…

Мастерс сел, хрипло дыша.

— Он пытался избавить вас от головных болей, мисс Латимер?

— Да.

— Домогался любви?

После лениво заданного предыдущего вопроса последний прозвучал так быстро, что девушка не успела подумать и брякнула:

— Да.

Инспектор кивнул.

— Предлагал вступить в брак?

— Нет… Не делал конкретного предложения. Если бы удалось изгнать духа из дома, обещал сделать… Поверьте! Если подумать… какой-то полный бред, абсурд, — задыхаясь, говорила она с истерическим блеском в глазах. — Помесь графа Монте-Кристо с байроновским Манфредом, отчаявшийся, разочарованный, одинокий, как в дешевом фильме… Суть в том, что вы его не знали…

— Вижу, данный джентльмен редкая птица, — сухо констатировал Мастерс. — К каждому имел особый подход. Только знаете, его в конце концов убили. Вот о чем сейчас идет речь. Никакой гипноз и внушение никому не позволят пройти сквозь каменные стены, запертую дверь и заколоть человека со зверской жестокостью. Теперь, мистер Холлидей, опишите все происходившее в передней комнате с той минуты, как вы погасили свет. Рассказывайте, а у мисс Латимер я попрошу подтверждения.

— Хорошо. Скажу все честно, — кивнул Холлидей, — потому что всю ночь только о том и думаю. — Он глубоко вздохнул, вскинул голову, взглянул на Мастерса. — Вы со всеми уже говорили. Они признались, что слышали чьи-то шаги?

— Излагайте свою версию, сэр, — передернул плечами инспектор. — Только… гм… не сговорились ли вы меж собой? Не посовещались ли наверху со свидетелями?

— Да какое там совещание… чуть не передрались. Никто о своих показаниях не рассказывал, а Тед совсем взбесился. Никто не хотел ни с кем ехать домой… разъезжались в отдельных машинах. Тетя Энн не позволила Фезертону даже на улицу ее вывести. Чудная милая вечеринка… Ну ладно.

— Что же происходило в передней комнате?

— Тетушка Энн потребовала, чтобы мы сели в кружок, сосредоточились, дабы помочь Дартворту, запертому в каменном домике. Я не соглашался, Мэрион уговорила меня не скандалить. Я хотел разжечь погасший камин, чтобы не сидеть без толку в промозглой комнате. Тед посмеялся: мол, сырые дрова не разжечь, насмешливо обозвал меня мерзляком. Ха! Ну, расселись…

Последовал неизбежный вопрос. Холлидей вместе с Мэрион подтвердили, что присутствующие сидели в описанном прежде порядке: крайняя справа от камина — леди Беннинг, потом Холлидей, Мэрион, майор Фезертон, па другом краю — Тед.

— Вы сидели далеко друг от друга?

Свидетели призадумались.

— Довольно далеко, — решил Холлидей. — Знаете, топка камина очень широкая и высокая. Мне пришлось встать на цыпочки, чтоб задуть свечи на каминной полке. Думаю, никто не дотянулся бы до соседа, кроме… — он посмотрел Мастерсу прямо в глаза, — кроме нас с Мэрион.

Дин стиснул плечо смотревшей в пол девушки и продолжал:

— Я старался подсесть к ней поближе, однако не слишком: тетя Энн следила за нами, как ястреб, а мне не хотелось… ох, черт возьми, вы же понимаете!… Мы с Мэрион все время держались за руки. Не знаю, долго ли это все продолжалось. Более того, признаюсь, темнота начинала действовать мне на нервы. Каким бы реалистом ты ни был… — Он бросил на нас вызывающий взгляд, и инспектор согласно кивнул. — Вдобавок кто-то что-то тихонько шептал, бормотал, монотонно повторял одни и те же слова, показалось, кто-то отодвигает стул… Господи, волосы дыбом вставали! Потом — не знаю когда — мне послышалось, что кто-то встал…

— Что именно послышалось? — перебил его Мастерс.

— Ну, трудно объяснить. Вы бы поняли, если б когда-нибудь присутствовали на сеансе. Чувствуется какое-то движение, шорох, что-то движется в темноте… Можно сказать, туманное ощущение. Сначала я смутно услышал, как сдвинулся стул, но точно не смогу сказать, какой именно.

— Продолжайте.

— Потом отчетливо услышал два шага у себя за спиной. Слух у меня очень острый, и в тот момент, похоже, больше никто ничего не заметил, только Мэрион вдруг замерла, крепко стиснула мою руку. Признаюсь, у меня душа ушла в пятки. Она и другую руку ко мне протянула, дрожа всем телом. А позже призналась, что позади нее кто-то прошел и задел ее… Лучше сама расскажи, — обратился он к девушке.

Мэрион старалась держать себя в руках, но ее снова обуял страх. Большой фонарь стоял у нее под ногами, освещая прелестное бледное перекошенное лицо.

Мэрион медленно подняла глаза.

— У меня по шее скользнула рукоятка ножа.

Глава 12

На верстаке дымно вспыхнула и погасла последняя свеча. В галерею просачивался слабый сероватый свет, а кухню по-прежнему застилала густая тень. Горевший фонарь освещал снизу угрюмое лицо Мэрион Латимер. Ночной кошмар достиг апогея, жуткий призрак в последний раз высказался в полный голос, прежде чем растаять при первом крике петуха. Я оглянулся на Мастерса, на сержанта Макдоннела, которых в углу почти не было видно, и, как ни странно, вспомнил кабинет со скудной казенной мебелью, расположенный высоко над Уайтхоллом, где сидит дородный мужчина, забросив ноги на длинный письменный стол и читая дешевый роман. С двадцать второго года я не был в том кабинете…

— Понимаете, — осторожно заговорила Мэрион после паузы, — страшней всего думать, что кто-то из нас вот так вот тайно крался…

Инспектор шумно выдохнул:

— Почему вы решили, что это был кинжал?

— Знаете, просто почувствовала прикосновение рукоятки, крестовины, чашки эфеса, одного за другим, клянусь. Знаете, видно, тот человек, кто бы он ни был, держал его за лезвие.

— И нарочно задел вас?

— Ох, вряд ли. Нож лишь мельком скользнул и мгновенно отдернулся, если вы понимаете, что я имею в виду. Такое впечатление, будто кто-то шагнул в темноте не туда и случайно на меня наткнулся… Так или иначе, после этого — может быть, через минуту, хотя точно трудно сказать, — я отчетливо услыхала всего один шаг. Кажется, где-то посреди комнаты.

— И вы тоже слышали? — обратился Мастерс к Холлидею.

— Да.

— Что потом?

— Дверь скрипнула… Сквозняком потянуло. Черт возьми! — взволнованно вскрикнул Холлидей. — Все должны были это почувствовать! Обязательно…

— Похоже на то. Ну, сэр, сколько прошло времени с того момента до удара колокола?

— Мы с Мэрион это уже обсуждали. Она говорит — минут десять, а я бы сказал — приблизительно двадцать.

— Вы не слышали, чтобы кто-то возвращался?

Сигарета обожгла Холлидею пальцы, он взглянул на нее блуждающим взглядом, как будто никогда раньше не видел, и выронил окурок.

— Более точно ничего сказать не могу, инспектор. Добавлю лишь, что кто-то определенно усаживался. Это было до того, как мы услышали колокол, но не помню когда. В любом случае можно только гадать…

— Когда ударил колокол, все сидели?

— Не уверен, инспектор. Кто-то бросился к двери, Мэрион или тетушка Энн вскрикнула…

— Только не я, — вставила девушка.

Мастерс медленно перевел взгляд с Холлидея на нее и обратно.

— Дверь передней комнаты, — продолжал он, — была закрыта во время вашего… собрания. Я видел собственными глазами. Когда вы побежали на колокольный звон, она была открыта?

— Не знаю. Тед первым оказался у двери, у него одного был фонарик. Мы с Мэрион добрались до него в темноте, потом он включил фонарь… Возникла такая сумятица, что я ничего не помню. Фезертон чиркнул спичкой, зажигая свечи, крикнул: «Обождите меня!» — или что-то вроде того. Потом вдруг оказалось, что дверь уже распахнута. Не помню, кто выскочил первым, остальные за ним, как бараны. Так что… — Он махнул рукой. — Послушайте, инспектор, разве мало мы вам в одну ночь рассказали? Мэрион умирает от усталости…

— Да, — кивнул Мастерс, — да. Можете идти. — Он вдруг вскинул глаза. — Постойте секундочку! Разве только у юного Латимера был фонарь? Ваш разбился, мистер Блейк отдал вам свой, когда мы услышали крики мисс Латимер в галерее…

Холлидей посмотрел на него и расхохотался:

— По-прежнему подозреваете меня, инспектор? Что ж, ваше право. Но уж так получилось, что я нисколько не виновен в сенсационном событии, о чем заявил Теду в ответ на его вопрос. Можете его спросить, если желаете… Ну, всего хорошего. — Нерешительно поколебавшись, он шагнул ко мне, протянул руку: — Всего хорошего, мистер Блейк. Простите, что я втянул вас в такую заваруху. Знаете, не ожидал ничего подобного. Господи помилуй, кто-то над нами здорово подшутил, правда?

Они с Мэрион вышли через черный ход, мы остались па своих местах в абсолютно глупом положении. Город просыпался, начинался новый день, а мы сидели в заброшенном, разваливавшемся доме с привидением… Макдоннел подошел к верстаку и принялся разбирать принесенные листы, исписанные карандашом.

— Ну, сэр? — обратился ко мне Мастерс. — Что скажете? Мозги работают?

Я отрицательно покачал головой и добавил:

— Собственно говоря, противоречивые показания вполне объяснимы. А именно: трое утверждают, что по комнате кто-то прошел, а двое отрицают. Но двое отрицающих — леди Беннинг и Тед Латимер — были полностью догружены в молитву, в медитацию, я не знаю… Могли и не заметить.

— Тем не менее они сразу услышали колокол, — заметил Мастерс. — А он звонил совсем негромко, могу засвидетельствовать.

— Да… Вот тут у нас загвоздка. Ладно, допустим, кто-то лжет. Плетет, пожалуй, самую искусную ложь, какую мы с вами когда-либо слышали.

Мастерс решительно встал.

— Я не собираюсь торопиться с выводами, — объявил он. — Когда голова не варит, лучше этого не делать. Иначе забуду о каком-нибудь очень важном обстоятельстве, которое гораздо важнее, чем люди, способные пройти по раскисшей грязи, не оставив следов. Выброшу все из головы. И все-таки я интуитивно чувствую… интуитивно… не знаю… так или иначе… что такое интуиция?

— Ну, сэр, — вставил Макдоннел, — в принципе я пришел к выводу, что интуиция — это мысль, в которой сомневаешься из опасения, как бы она не оказалась ошибочной. Подобные мысли возникали у меня всю ночь. Удивительно, например…

— Ничего не хочу слышать. Проклятие, меня тошнит от этого дела! Хочу чашку крепкого кофе. И немного поспать. И… минуточку, Берт. Что у тебя там в бумагах? Если что-нибудь интересное, говори. Остальное обождет.

— Слушаюсь, сэр. Заключение полицейского врача. «Смерть наступила от колотой раны, нанесенной острым предметом, представленным для экспертизы, а именно: кинжалом с инициалами „Л.П.“, проникшим…»

— Кстати, где этот чертов кинжал? — перебил его Мастерс, которого вдруг осенила какая-то мысль. — Я должен его забрать. Ты его захватил?

— Нет. Бейли его сфотографировал на столе, который подняли после того, как мы провели измерения и отсняли место преступления. Наверно, так там и лежит. Лезвие, кстати, острое, как игла. Не похоже, чтобы им орудовало привидение.

— Правильно. Захватим его с собой. Не хочу, чтобы с ним снова баловался наш повернувшийся спиной приятель. Плевать на медицинское заключение. Как насчет отпечатков?

Макдоннел нахмурился:

— Уильямс сказал, на ноже вообще нет никаких отпечатков. Говорит, убийца либо начисто вытер его, либо, как и следует ожидать, был в перчатках. А в комнате отпечатков полным-полно. Он насчитал два отдельных набора, кроме пальцев Дартворта. К утру снимки будут готовы. И следов ног много. Там пыльно. Но в лужах крови ничего нет, кроме частичного отпечатка подошвы, видимо, мистера Блейка.

— Сейчас сходим туда и сравним. Что нашлось в карманах Дартворта?

— Обычная белиберда. Ничего интересного. Никаких документов. — Макдоннел вытащил из собственного кармана завернутый в газету пакетик. — Вот. Связка ключей, записная книжка, часы с цепочкой, серебряные монеты… Обнаружена лишь одна странная вещь…

— Ну! — рявкнул Мастерс.

— Когда мы на всякий случай шарили в топке, констебль обратил внимание на стекло, сэр. В камине. Крупные осколки графина, бутылки, не знаю… Они так обгорели и растрескались, что трудно точно сказать. Наверно, давно там лежали.

— Стекло? — повторил инспектор и вытаращил глаза. — Разве оно не расплавилось?

— Нет. Просто обгорело, потрескалось. По-моему…

— Должно быть, бутылка из-под виски, — проворчал Мастерс. — Дартворт принял для куража. Наплевать.

— Возможно, конечно, — согласился Макдоннел, но все же в сомнении постучал пальцами по острому подбородку, оглядывая комнату. — Все равно, странно, правда? Я хочу сказать, зачем кидать пустую бутылку в камин? Никто так не делает, правда, сэр? Вы такое когда-нибудь видели? Удивительно, что…

— Хватит, Берт, — сморщился Мастерс. — С нас достаточно. Бросим последний взгляд на место преступления при дневном свете и отправимся по домам.

Во дворе нам дунул в лицо холодный ветер, заставил прищурить глаза. В неуверенном туманном, сером свете все кругом виделось как под водой. Двор оказался больше, чем мне казалось ночью, он занимал добрых пол-акра. Раскинувшийся в окружении обветшавших каменных и кирпичных построек со слепыми окнами, узкий, с уклоном к востоку, он выглядел зловеще пустынным и заброшенным. Будто никогда не долетали сюда звуки церковных колоколов, уличных шарманок, человеческих голосов…

С трех сторон участок ограждала кирпичная стена высотой около восемнадцати футов. Возле нее стояли несколько погибающих платанов, некрасивых, но кокетливых, вроде гирлянд и купидонов на карнизах большого дома; деревья засыхали в смешных жеманных позах семнадцатого века. В одном углу, у покосившегося фундамента какой-то постройки, возможно бывшей маслобойни, находился заброшенный колодец. Но самые страшные мысли навевал вид каменного домика, одиноко стоявшего посередине двора, ближе к дальней стене, — темно-серого, таинственного, с зияющим проломом в двери. Скаты крыши выложены крупной скругленной черепицей, некогда красной, на ней торчала черная приземистая дымовая труба под покосившимся колпаком. Неподалеку высилось мертвое кривое дерево.

И все. Кругом застывшее море грязи с одной только широкой дорожкой, протоптанной массой людей, ходивших к выбитой двери. От этой дорожки всего два набора следов — наших с Мастерсом. Они шли под стеной домика к 0КПУ. У которого я подсаживал инспектора, когда он впервые увидел мертвого Дартворта.

Мы молча обошли вокруг домика, держась самого края Двора. Загадка становилась страшней, непонятнее… Мы оглядывались и ничего не видели. Ночью я не упустил, не проглядел ни одной детали, ни в чем не ошибся. Все было по-прежнему: каменная коробка с абсолютно непроницаемой дверью и окнами, никаких фокусов и потайных ходов, нигде пи единого следа, оставленного до того, как мы с Мастерсом вышли. Неопровержимая истина.

У Мастерса оставалась последняя ниточка, но и та быстро оборвалась.

Мы подошли к другой стене домика, слева, если смотреть от черного хода. Здесь Мастерс остановился, переводя взгляд с сухого дерева на стену.

— Смотрите… — В мертвой тишине голос инспектора звучал очень громко и хрипло. — Дерево. Знаю, всего прочего оно не объясняет, но, возможно, объяснит отсутствие следов… Очень ловкий, натренированный человек вполне может прыгнуть со стены на дерево, а с дерева на крышу домика. Знаете, расстояние не слишком большое…

Макдоннел уныло кивнул:

— Да, сэр. Мы с Бейли тоже об этом подумали первым делом. Потом кто-то принес лестницу, я влез на стену и попробовал. — Он ткнул пальцем вверх. — Видите сломанную ветку? Черт возьми, я едва шею не сломал. Дерево высохло, сэр, в труху сгнило. Сам я довольно легкий, и все-таки, как дотронулся до ветки, она сразу сломалась. Нет, никакого серьезного груза она не выдержит. Сами проверьте. На мой взгляд, дерево играет другую роль…

Мастерс обернулся.

— Ох, ради Господа Бога, перестань умника из себя корчить! — проворчал он. — Какую?

— Ну, я задумался, почему вся компания сидела в доме, а Дартворт заперся здесь один…

Инспектор с озадаченным и взволнованным видом протер кулаками глаза, тупо уставившись в землю под деревом, на легкое возвышение, где стоял домик.

— …а потом догадался. Именно под этим деревом на глубине в семь футов покоится наш хороший знакомый Луис Плейг. Видно, его волновать не хотели. Любопытно, как предрассудки…

Мастерс шагнул по нетронутой земле и протянул руку к дереву, чтобы проверить его крепость. Ветка отломилась, что вызвало его раздражение.

— Ну еще бы, не любопытно… Ох, Берт, сколько от тебя пользы! — Инспектор швырнул ветку на землю и грозно повысил тон: — Немедленно прекрати, не то я огрею тебя этой палкой! Человека убили. Мы должны выяснить, каким образом, и если ты дальше будешь молоть чепуху насчет предрассудков…

— Согласен, это не объясняет, как убийца попал в домик. Однако, с другой стороны, по-моему, возможно…

— Ох, — вздохнул Мастерс и обратился ко мне. — Знаете, должен быть какой-то ход, — угрюмо повторил он. — Слушайте, можно ли категорически утверждать, что до нашего прихода никто не оставил следов? Смотрите, сплошная грязь, а идя к двери…

— Можно, — решительно заявил я.

Инспектор кивнул. Мы молча вернулись к дверям домика, который крепко хранил свою тайну. В сонный утренний час мы трое вроде бы не были профессионалами с ослабленным зрением, а все же нам показалось, будто этот старый домик омолодился, а за забором можно увидеть красные кресты на дверях и надпись: «Боже, смилуйся над нами»… Когда Мастерс пролез в темноту сквозь разбитую дверь, в моей тяжелой голове возникали догадки о том, что он видит.

Стоя во дворе с сержантом Макдоннелом, я постарался прогнать фантастические картинки. В холодном воздухе изо рта вырывались клубы пара.

— Вряд ли мне следует принимать участие в расследовании, — пробормотал сержант. — Знаете, я служу в управлении на Вайн-стрит, а делом наверняка займется Скотленд-Ярд. Хотя все-таки… — Он круто развернулся на месте. — Эй! Я спрашиваю, в чем дело, сэр?

Изнутри послышались скрип и треск, настолько отвечающие моим безумным фантазиям, что я даже не сразу увидел луч фонарика Мастерса. Тяжело дыша, инспектор через секунду показался в двери.

— Странно, — очень тихо проговорил он, — знаете, порой в голове без конца крутится какой-то стишок, куплет, чепуховина, от которой невозможно отделаться, твердишь и твердишь целый день, стараешься прогнать, забываешься и опять повторяешь… А?

— Перестаньте молоть чепуху, говорите толком, — одернул я его.

— Да, да. — Мастерс тяжело повернул голову. — Вот что я повторял про себя — не знаю почему, может, для утешения, — всю ночь мысленно повторял: «Последняя соломинка, сломавшая спину верблюду». Вот именно. Снова и снова. Последняя соломинка, сломавшая спину верблюду… Богом клянусь, кто-то за это ответит! — прогремел он, хватив кулаком по железному шпингалету. — Вы, конечно, уже догадались. Остается дождаться утренних газет. «Отвернувшийся худой мужчина»… Кто-то снова утащил кинжал, вот что! Его нет. Он украден, исчез… Думаете, его снова хотят пустить в дело?

Он по очереди окидывал нас довольно-таки диким взглядом.

Почти целую минуту никто не произносил ни единого слова. Макдоннел неожиданно рассмеялся, впрочем, с тем же безнадежным отчаянием, в каком пребывал Мастерс.

— Стало быть, я уволен, — заключил сержант.

И молча пошел прочь со двора, напоминавшего утренний зал после бала. На фойе уже чуть розовевшего неба замаячил лилово-серый купол собора Святого Павла. Инспектор изо всех сил пнул попавшуюся под ногу консервную банку. На Ныогейт-стрит резко сигналил автомобильный клаксон, под золоченой статуей Правосудия на куполе Олд-Бейли грохотали тележки молочников.

Глава 13

Я вернулся к себе домой после шести, в два часа дня очнулся от полного забытья, когда кто-то раздвинул шторы и объявил о поданном завтраке.

Личный визит Попкинса, верховного владыки обслуживающего персонала в эдвардианском доме, свидетельствовал, что я приобрел определенную известность и популярность. Держа под мышкой газеты, он стоял в ногах кровати, вздернув подбородок, застегнутый на все пуговицы, как прусский юнкер. Он не стал упоминать о газетах, делая вид, будто ничего не знает, не ведает, небрежно сунул их мне, но подробно расспросил насчет яичницы с беконом и ванны.

Каждый, кто в то время жил в Англии, помнит громкий — нет, бешеный — шум, поднявшийся вокруг так называемого «кошмара в Плейг-Корте». В пресс-клубе мне впоследствии объяснили, что, с точки зрения журналистики, в такой смеси загадочности убийства, сверхъестественных сил и явственных сексуальных мотивов содержатся все компоненты, необходимые для сенсации — идеальное лакомство для Флит-стрит.[6] Дальнейшие события только подлили масла в огонь. В те времена желтая пресса в американском стиле не имела такого распространения в Англии, как сейчас, однако какой-то бульварный листок лежал сверху в пачке, врученной мне Попкинсом. Произошедшее поздней ночью убийство не успело попасть в утренние газеты, но в дневных выпусках сообщения об этом красовались на первых полосах, набранные крупным шрифтом в две колонки.

Сидя в постели в серый, промозглый час, я при включенном электрическом свете внимательно читал газеты, стараясь втолковать себе, что все это было на самом деле. В ванной прозаически текла вода, на комоде привычно лежали карманные часы, ключи, деньги, на узкой крутой Бери-стрит урчали машины, грохотал поезд, шел дождь…

Первую полосу целиком заполнили снимки под заголовком: «Дух-убийца до сих пор орудует в Плейг-Корте!» Посередине в овальных рамках располагались фотографии действующих лиц, явно старые, раздобытые в архивах. На одной из них я распознал себя с убийственным оскалом; леди Беннинг предстала стыдливой старой девой в воротнике с пластинами из китового уса и шляпе с тележное колесо; на маленьком, наполовину срезанном снимке майор Фезертон при всех своих военных регалиях с вожделением взирал на пивную бутылку; отвернувшего в сторону Холлидея фотограф запечатлел на лестнице с зависшей над ступенькой ногой; одна Мэрион была более или менее узнаваема. Фотографии Дартворта, видимо, не нашлось, но художник живо изобразил его в овале закутанным в плащ с капюшоном — убийцей, занесшим кинжал.

Видно, кто-то проболтался. Скотленд-Ярд, разумеется, имел возможность деликатно заткнуть прессе рот, но где-то допустил ошибку, если только, подумал вдруг я, Мастерс, по неким собственным соображениям, не пожелал подчеркнуть сверхъестественный характер дела. Газетные сообщения были довольно точными, без всяких намеков на какие-либо подозрения в адрес нашей компании.

Любопытно, что безумные рассуждения о сверхъестественном скорее разубеждали, чем убеждали меня. На здравый утренний взгляд, вдали от мрака и гулкого эха Плейг-Корта, выяснился один факт. Несмотря ни на чьи мнения, никто из присутствовавших в тот момент в доме не сомневался, что мы имеем дело просто с очень удачливым или очень талантливым убийцей, которого, впрочем, можно повесить, как любого другого. Хотя на данный момент это в высшей степени затруднительно.

Продолжая раздумывать после завтрака, я услышал звонок домофона, за которым последовало сообщение, что пришел майор Фезертон. Тут я вспомнил его вчерашнее обещание нанести мне визит.

Майор был раздражен. Несмотря на дождь, он явился в официальном парадном костюме с довольно кричащим галстуком, в шелковой шляпе. Щеки выбриты до восковой гладкости, хотя глаза припухли. От него сильно пахло пеной для бритья. Бросив шляпу на мой письменный стол, он взглянул на газету со снимком, который запечатлел его с пивной бутылкой, и буквально взорвался, узнав собственное изображение. Много всякого наговорил о представителях закона, обозвал репортеров гиенами, подчеркнув, что последние гораздо благородней, в бешеной ярости постоянно ссылался на нечто, только что произошедшее в Клубе армии и флота. Как я понял, там в его адрес прозвучали определенные замечания наряду с предложением снабдить его бубном для следующего спиритического сеанса. Кроме того, какой-то остряк бригадный генерал прошипел у него за спиной: «Пиво „Гиннесс“ идет вам на пользу!»

Я предложил чашку кофе, майор отказался, согласившись выпить бренди с содовой.

— Я хотел отдать честь флагу, черт побери! — буркнул он, рухнув в кресло и утешаясь зажженной сигарой. — А теперь, будь все проклято, нигде не смогу показаться, причем исключительно из-за старания угодить Энн… Жуткая заваруха, чертовская, вот что это такое. Даже не знаю сейчас, стоит ли… излагать просьбу, с которой я к вам пришел. Так опозориться в проклятых газетенках… — Майор помолчал, прихлебывая спиртное и мрачно задумавшись. — Я ей звонил нынче утром. Вчера она разозлилась, не позволила проводить до дома. А сегодня не стала сносить мне голову, бедная старушка ужасно расстроена. Кажется, до меня ей звонила Мэрион Латимер, обругала ее старой интриганкой и фактически заявила, что чем реже они с Холлидеем будут впредь ее видеть, тем лучше. Однако… Я ждал.

— Слушайте, Блейк, — продолжал майор после очередной паузы, связанной с поминутно сотрясавшими его приступами застарелого кашля, — кажется, прошлой ночью я наболтал много лишнего… Правда?

— Насчет того, что слышали в передней комнате?

— Именно.

— Ну, если это правда…

Фезертон нахмурился и конфиденциально признался:

— Разумеется, правда. Только не в том дело, мой мальчик. Вы, естественно, понимаете, в чем. Нельзя допустить, чтоб полиция думала то, что раньше или позже подумает… Просто черт знает что! Предположить, будто кто-то из нас… Бред! Это надо предотвратить.

— А вы сами, майор, к какому приходите заключению?

— Я же не детектив, будь я проклят! Но я честный человек, и в этом уверен. Даже не думайте, будто кто-то из нас… Невозможно! — Майор сделал выразительный жест и с легкой усмешкой откинулся на спинку кресла. — Уверяю вас, либо незаметно прокрался кто-то чужой, либо медиум поработал. Смотрите! Допустим, кому-то из пас захотелось расправиться с Дартвортом, чего быть не может, даже не думайте. Разве предполагаемый злоумышленник рискнул бы выбраться из комнаты, полной народу? Никогда. Кроме того, можно ли совершить подобное убийство, не запачкавшись кровью с ног до головы? Я слишком часто видел черномазых, которые бросались с ножами на наш караул. Убийца старины Дартворта должен был неизбежно забрызгаться кровью.

Сигарный дым попал в глаз майору, он лихорадочно его протер, энергично подался вперед, обхватив руками колени.

— Поэтому вот что я думаю, сэр. Следует передать это Дело в хорошие руки, и все будет в порядке. Нам с вами прекрасно известен такой человек. Я знаю, он чертовски ленив — надо сыграть на чувстве кастовой солидарности! Надо сказать ему: слушай, старик…

Я встрепенулся, в конце концов догадавшись о том, о чем давно должен был догадаться.

— Вы имеете в виду моего бывшего шефа Майкрофта?

— Я имею в виду Генри Мерривейла. Вот именно. А? Чтобы Г.М. занялся делом, находившимся в компетенции Скотленд-Ярда?… Я снова вспомнил кабинет, расположенный высоко над Уайтхоллом, где не бывал с двадцать второго года, и чрезвычайно ленивого, чрезвычайно словоохотливого и неряшливого мужчину, сидевшего там с ухмылкой на губах, с сонным взглядом, сложив руки на животе, забросив ноги на письменный стол. Больше всего он любил читать всяческие страшилки и часто жаловался, что никто его всерьез не воспринимает. Квалифицированный юрист, квалифицированный врач, сэр Генри Мерривейл, баронет, на протяжении всей своей жизни был воинствующим социалистом, обладал редкостным самодовольством и неистощимым запасом неприличных анекдотов.

Глядя мимо майора Фезертона, я вспоминал старые времена. Шефа прозвали Майкрофтом, когда он возглавлял Британское управление контрразведки. Невозможно было представить, чтобы даже самый младший по чину назвал его сэром Генри. Майкрофтом его впервые окрестил Джонни Айртон в письме из Константинополя, и прозвище прилипло. «Самая интересная личность в рассказах о джентльмене с ястребиным профилем с Бейкер-стрит, — писал Джонни, — вовсе не сам Шерлок, а его брат Майкрофт. Помните? Он обладает такими же, если не большими, дедуктивными способностями, чем Шерлок Холмс, только слишком ленив, чтобы использовать их на практике; крупный, вялый, он никогда не поднимется с кресла, будучи какой-то значительной шишкой в таинственном правительственном департаменте, хранит в памяти информацию, как в картотеке, перемещается по единственной орбите — между клубом и Уайтхоллом. По-моему, он фигурирует лишь в двух рассказах, но есть там великолепная сцена, когда Шерлок с Майкрофтом стоят у окна клуба „Диоген“, перебрасываясь дедуктивными заключениями насчет мужчины, проходящего мимо по улице. Для обоих это дело привычное, а у бедного Ватсона голова идет кругом… Скажу вам, если бы наш Г.М. держался приличнее, не всегда забывал повязывать галстук, не мурлыкал бы сомнительных песенок, шагая по кабинетам, полным машинисток, из него получился бы неплохой Майкрофт. У него есть мозги, ребята, есть мозги…»

Однако Г.М. возражал против этого прозвища. Можно даже сказать, оно его бесило. Он заявлял, что никому подражать не намерен, и дико орал, слыша имя Майкрофт. После своей отставки в двадцать втором году я встречал Г.М. трижды. Дважды в курительной клуба «Диоген», где я был гостем, причем в обоих случаях он там дремал. А в последний раз на приеме в отеле «Мейфэр», куда его затащила жена. Он улизнул от танцующих, чтобы разыскать где-нибудь виски, я заметил его на пути к буфету и выслушал жалобу на жуткую усталость. Поэтому мы отловили полковника Лендинна и сели играть в покер, причем мы с полковником проиграли одиннадцать фунтов шестнадцать шиллингов, заплатив поровну… Немного поговорили о былом. Я так понял, что Г.М. теперь служит в военной разведке. Он кисло объявил, с треском тасуя карты, что нет уже былой славы и блеска; что настали унылые времена для тех, у кого имеется голова на плечах, и что из-за бережливости тех-то и тех-то, экономящих на установке лифтов, ему до сих пор приходится топать пешком на пятый этаж в маленький кабинетик, выходящий окнами на сады вдоль Хорс-Гардс-авеню.

Фезертон снова заговорил. Я слушал вполуха, вспоминая молодость, когда мы двадцать четыре часа в сутки верили, будто живем в прекрасные времена, и считали веселеньким развлечением выдернуть пару перьев из хвоста двуглавого орла, олицетворявшего Германскую империю. По-прежнему монотонно лил дождь, майор повысил голос:

— …я вам скажу, что мы сделаем, Блейк. Поймаем такси и отправимся прямо к нему. Если позвонить и предупредить о визите, он соврет, будто занят. И снова примется читать распроклятые книжки про всякие ужасы. Что скажете? Едем?

Искушение было слишком сильным.

— Немедленно.

Шел сильный дождь. Такси скользило к Пэлл-Мэлл, через пять минут миновало солидную и величественную Би-Бритиш-стрит, свернуло в заросший деревьями проезд, соединяющий Уайтхолл с Эмбанкментом — набережной Виктории. Военное министерство выглядело уныло, как и мокрый сад позади. Кроме суетливого парадного, ближе к деревьям находилась маленькая боковая дверь, о которой якобы никто не знал.

В нее-то мы и вошли, а далее нам пришлось пробираться на ощупь по темной прихожей, подниматься по двум лестничным пролетам мимо дверей, за которыми сидели машинистки, стояли архивные шкафы, горел яркий электрический свет. Все это смотрелось на удивление современно в древнем каменном здании, части старого Уайтхоллского дворца, с коридорами, пропахшими камнем, сыростью и окурками. Ничего не изменилось. На стене по-прежнему висел облезлый военный плакат, провисевший там двенадцать лет. Прошлое разом вернулось и ошеломило — люди постарели, а время остановилось; по этим ступеням бегали неопытные юнцы, зажимая под мышкой офицерские стеки; на набережной шарманка наигрывала мелодию, под которую мы невольно приплясывали. Растоптанный окурок вполне мог бросить на лестнице Джонни Айртон или капитан Банки Harm, если бы один не умер в Месопотамии от лихорадки, а другой не погиб в бешеной перестрелке под Мецем. До той минуты я даже не понимал, как мне повезло…

На четвертом этаже нас поджидало препятствие в лице старины Карстерса. Старший сержант выглядел точно так же, сидя в своем закутке за барьером и посасывая погасшую трубку. Мы тепло приветствовали друг друга, хотя было непривычно, что мне вновь отдают честь. Я мимоходом бросил, что у нас с Г.М. назначена встреча, — Карстерс отлично знал, что это не правда, — и положился на давнее знакомство. Он засомневался:

— Ну не знаю, сэр. Впрочем, попробуйте, может быть, повезет. К нему только что поднялся один тип. — Он многозначительно посмотрел на меня. — Сказал, что оттуда. Из Скотленд-Ярда. Вот так-то!

Мы с Фезертоном переглянулись. Поблагодарив Карстерса, мы заторопились по оставшемуся самому темному пятому пролету и заметили на площадке того самого типа, как раз протянувшего руку к молотку па двери кабинета Г.М.

— Стыдно, Мастерс, — заметил я. — Что скажет заместитель комиссара?

Мастерс сперва рассердился, потом усмехнулся. В каменных стенах Уайтхолла к нему вернулись прежняя уверенность и невозмутимость, он был вымыт, причесан, импозантен. Любые напоминания о его неслыханном виде и поведении прошлой ночью удивили бы инспектора точно так же, как и меня удивляли воспоминания об этом.

— А, это вы! — воскликнул он. — Гм… И майор Фезертон, как я вижу. Что ж, очень хорошо. Я получил разрешение заместителя комиссара. А теперь…

В слабом свете на площадке я видел знакомую дверь. На строгой табличке было написано: «Сэр Генри Мерривейл». Над ней Г.М. давно вывел белой краской огромными шаткими буквами: «Занят!!! Не входить!!! Не беспокоить!!!» — а под табличкой что-то вроде примечания: «Это касается именно ВАС!» Мастерс, по примеру всех прочих, просто повернул круглую ручку и вошел.

По-прежнему никаких перемен. В комнате с низким потолком, двумя большими окнами, выходившими на сады и набережную, царил прежний беспорядок: она была завалена бумагами, курительными трубками, фотографиями, всяким хламом. За широким письменным столом, тоже захламленным, растянулась в кожаном кресле огромная туша. Ноги в белых носках покоились на столе рядом с телефоном. Горела настольная лампа на изогнутой ножке, наклоненная так, что ровно освещала весь стол. Дальше в тени виднелась склонившаяся на грудь лысеющая, наголо стриженная голова Г.М. и сползшие на кончик носа большие очки в черепаховой оправе.

— Привет! — прохрипел майор Фезертон, протиснувшись в дверь. — Эй, Генри! Слушай…

Г.М. открыл один глаз.

— Проваливайте! — буркнул он и махнул рукой. Какие-то бумаги свалились у него с коленей, и он ворчливо продолжал: — Сейчас же уходите, слышите? Не видите, я занят. Прочь!

— Ты спал, — возразил Фезертон.

— Ничего я не спал, черт возьми. Размышлял. Я так размышляю. Неужели нигде нельзя найти покоя, сосредоточиться на вечных вопросах? Я вас спрашиваю!

Он с трудом поднял крупную голову. Равнодушное морщинистое лицо редко меняло выражение, невзирая на настроение. Углы широкого рта опустились, он сморщился, словно ему к завтраку подали тухлое яйцо. Всматриваясь в нас через очки, он сложил на животе крупные вялые руки и испытующе пробормотал:

— Ну-ка, ну-ка, кто это? Кто тут? О, Мастерс, это вы… Я как раз читал ваши отчеты. Гм… Если бы вы на некоторое время оставили меня в покое, я бы вам, может быть, что-нибудь и сказал. Гм. Ну, раз уж пришли, входите. — Он снова подозрительно всмотрелся. — Кто там с вами? Я занят! Занят! Если снова по делу Гончарова, посоветуйте ему прыгнуть в Волгу. С меня хватит.

Мы с Фезертоном одновременно принялись объяснять. Г.М. опять хмыкнул, но несколько утратил суровость.

— А… Ну ладно. Входите, садитесь. Наверняка хотите чего-нибудь выпить. Кен, ты знаешь, где взять. В том же месте. Наливай.

Я знал. На степах прибавилось фотографий, наград, по все оставалось на прежних местах. Над белым мраморным камином, где слабо светились янтарные язычки, висел большой мефистофельский портрет Фуше.[7] По обе стороны от него некстати красовались портреты единственных двух писателей, за которыми Г.М. признавал хоть какой-то талант: Чарлза Диккенса и Марка Твена. Полки по бокам от камина были беспорядочно набиты книгами. У одной из них стоял большой стальной сейф, на дверце которого Г.М., обладая весьма примитивным чувством юмора, написал теми же корявыми белыми буквами: «Документы государственной важности! Не трогать!» Ниже повторялось то же самое по-немецки, по-французски, по-итальянски и, по-моему, по-русски. У него был обычай помечать экспонаты в своем кабинете, руководствуясь своей фантазией. По мнению Джонни Айртона, в его кабинете чувствуешь себя Алисой, путешествующей в Стране чудес.

Дверца сейфа была открыта. Я вытащил оттуда бутылку виски, сифон, пять довольно пыльных рюмок. И пока я занимался своим делом, Г.М. безумолчно ворчал, не повышая и не понижая тона, только раздражаясь все больше:

— Знаете, я сигар не держу. Мой племянник Хорэс — ты его знаешь, Фезертон, сын Летти, — самостоятельный четырнадцатилетний парень, подарил мне коробку «Генри Клейс» к дню рождения. Садитесь, черт возьми. На дыру в ковре не обращайте внимания, все об нее спотыкаются, отчего она делается только шире и шире. Но я их не курю. Даже не пробовал. Почему? — переспросил Г.М., поднял руку и зловеще ткнул в Мастерса пальцем. — А? Я вам объясню. У меня имеется нехорошее подозрение, что они взрываются, вот почему. На всякий случай надо бы проверить. Только представьте себе, племянник дарит дяде взрывающиеся сигары! Уверяю вас, все ко мне несерьезно относятся, несерьезно… Поэтому, знаете, я преподнес те самые сигары министру внутренних дел. Если к вечеру ничего не услышу, заберу обратно. Впрочем, есть у меня немного хорошего трубочного табака… вон там…

— Слушай, Генри, — перебил майор, который какое-то время хрипло дышал и сверкал глазами, — мы к тебе пришли по чертовски серьезному делу…

— Нет! — махнул рукой Г.М. — Не сейчас! Не сразу. Сперва выпьем.

Это был ритуал. Я раздал рюмки, мы выпили, хотя Фезертон сгорал от нетерпения. Мастерс сохранял невозмутимость, крепко держа рюмку, словно боясь ее выронить. Видно было, что его занимает какая-то новая мысль.

— Будем здоровы, — с чрезвычайной торжественностью провозгласил Г.М. и одним глотком осушил свою рюмку. После чего расслабился, запыхтел, поудобнее пристроил на столе ноги, выбрал черную трубку, вновь откинулся в кресле, источая теперь легкую благосклонность. Выражение его лица не изменилось, но теперь он больше смахивал на китайца после плотного обеда.

— М-м-м… Мне лучше. Да, знаю, зачем вы пришли. Чертовски неприятно. Однако… — Моргая маленькими глазками, он медленно оглядел нас одного за другим. — Если у вас имеется разрешение заместителя комиссара…

— Вот оно, сэр, — сказал Мастерс. — В письменном виде.

— Да? Ну да. Положите на стол. Фоллет всегда отличается здравомыслием, — проворчал Г.М. и фыркнул. — В отличие от большинства его коллег.

— Маленькие глазки остановились на Мастерсе. Старик искусно пользовался подобным обескураживающим взглядом. — Значит, вот почему вы ко мне обратились. Потому что Фоллет вас прикрывает. Потому что, по мнению Фоллета, вы ему подбросили динамитную шашку — наткнулись, наконец, на действительно дохлое дело.

— Нисколько не боюсь в том признаться, — подтвердил Мастерс, — равно как и в том, что, по мнению сэра Джорджа…

— Ну что же, он абсолютно прав, сынок, — величественно кивнул Г.М. — У вас большие проблемы.

Во время долгого молчания, воцарившегося в кабинете, лишь дождь хлестал в окна. Я смотрел на пятно желтого света, отбрасываемое на стол лампой на гнутой ножке. Среди разбросанных листов машинописных отчетов, присыпанных табачным пеплом, лежал лист писчей бумаги, исписанный жирным черным карандашом. Сверху на нем было написано почерком Г.М.: «Плейг-Корт». Я был совершенно уверен, что, если Мастерс переслал ему все свои записи, он знает ровно столько же, сколько мы, и поэтому спросил:

— Есть какие-нибудь идеи?

Г.М. с болезненным усилием переложил на столе ноги и схватил исписанный лист.

— Идей полно. Только, знаете ли, никакого смысла они не имеют — пока. Я должен всех вас выслушать. Гм… да. Кроме того, боюсь, мне придется осматривать дом, что чертовски досадно…

— Что ж, сэр, — вставил Мастерс, — я могу через три минуты вызвать машину к подъезду, если позволите звякнуть по вашему телефону. За пятнадцать минут доедем до Плейг-Корта…

— Черт возьми, не перебивайте меня, — величественно приказал Г.М. — До Плейг-Корта? Бред! Кто говорит о Плейг-Корте? Я имею в виду дом Дартворта. Неужели вы думаете, будто я оставлю удобное кресло и потащусь черт знает куда? Ох. Впрочем, я рад, что меня еще ценят. — Он вытянул плоские пальцы и кисло на них посмотрел. А потом опять заворчал: — Беда англичан заключается в том, что они несерьезно относятся к серьезным вещам. Мне это надоело, да. Я на днях собираюсь во Францию, где мне дадут орден Почетного легиона или еще что-нибудь и будут кричать обо мне во все горло. А что делают мои кровные соотечественники, я вас спрашиваю? Как только узнают, в каком я отделе, сразу принимаются забавляться. Подкрадываются ко мне, таинственно оглядываются, спрашивают, установил ли я личность подозрительного незнакомца в розовой бархатной шляпе, отправил ли К-14 в Белуджистан, переодетого туарегом под покрывалом, поручив выяснить, как Икс-Игрек справляется с ПР-2. Хрр! — прохрипел Г.М., махнув рукой и сверкая глазами. — Более того, додумались посылать донесения, карты, подкупают китайцев, чтобы те мне звонили. Да вот — только на прошлой неделе сообщают откуда-то снизу, что меня хочет видеть господин из Азии, такой-то такой-то, имя называют. Я взбесился, чуть не укусил телефонную трубку, велел Карстерсу спустить его с лестницы на все четыре этажа. Оп так и сделал. А оказалось, это действительно доктор Фу-Манчу из китайской дипломатической миссии. Да, сэр, китайский посол дико разозлился, в Пекин пришлось посылать телеграмму с извинениями. А еще…

Фезертон стукнул кулаком по столу и выдавил сквозь сильный кашель:

— Я тебе уже сказал, Генри, и повторю еще раз, дело очень серьезное! Я хочу, чтобы ты за него взялся. Как раз сегодня я сказал юному Блейку: «Представим ему дело как вопрос кастовой солидарности, черт побери». Богом клянусь, никто не станет клеветать на представителей британского правящего класса, если старик Генри Мерривейл…

Г.М. вытаращил глаза и буквально начал раздуваться. Майор избрал далеко не самый лучший способ призвать к сотрудничеству фанатичного социалиста.

— Майор Фезертон шутит, Г.М., — кинулся я спасать ситуацию. — Он хорошо знает ваши взгляды. Мы решили обратиться к вам в последней надежде, хотя я напомнил майору Фезертону, что это совсем не ваша сфера, вы такими делами не занимаетесь, глупо даже надеяться, что разберетесь…

— Вот как? — ухмыльнулся Г.М. — Хочешь заключить пари? А?

— Ну, например, — убедительно продолжал я, — вы ведь, наверно, прочли все свидетельства…

— Уф! Мастерс прислал их сюда утром вместе со своим первоклассным отчетом. О да.

— Нашли что-нибудь интересное, какой-нибудь намек на разгадку?

— Конечно.

— В чьих же показаниях?

Г.М. снова принялся рассматривать свои пальцы, углы губ опять опустились, он сощурился, хрюкнул:

— Гм… Для начала обращу ваше внимание на свидетельства Латимеров: Мэрион и Теда. А?

— Вы хотите сказать, в них есть что-то подозрительное?

Майор Фезертон захрипел. Г.М. бросил на него равнодушный взгляд, погрузившись в собственные мысли и запершись там, как в клетке. Заманив его в эту клетку, следовало оставить его там в одиночестве — пусть беззвучно расхаживает взад-вперед, пока не откроется дверца, и он в нее не выпрыгнет.

— Ох, я бы не сказал «подозрительное», Кен. А ты как думаешь? Суть в том, что мне хотелось бы с ними поговорить. Только не думайте, будто я собираюсь выйти из кабинета. Не стану изнашивать хорошие кожаные, подметки, чтобы поднести букет Скотленд-Ярду. Слишком много хлопот. Тем не менее…

— Не получится, сэр, — веско объявил Мастерс таким тоном, что мы все на него посмотрели.

В трех этих словах выразилось все, что было у него на уме: новые, тревожившие его повороты событий.

— Чего не получится?

— Поговорить с Тедом Латимером. — Инспектор подался вперед, спокойный тон отчасти вышел из-под контроля. — Он удрал, сэр. Сбежал. Уложил чемоданчик и смылся. Вот так!

Глава 14

Все молчали. Фезертон сделал слабый протестующий жест, и больше ничего. В тишине явственнее слышался шум дождя. Мастерс глубоко вздохнул, словно в конце концов сбросил тяжелый груз, давивший на грудь, вытащил свой блокнот и конверт, набитый бумагами.

— Вот как? — прищурился Г.М. — Интересно. Может быть, важный факт, а может быть, и нет. В зависимости от обстоятельств. Я бы на вашем месте за него ухватился. М-м-м… Что вы сделали?

— Что я могу сделать? Попросить ордер на арест убийцы, даже не имея возможности объяснить коронерскому суду, как он совершил преступление?… Нет, спасибо, — коротко бросил Мастерс. По лицу его было видно, что он двадцать четыре часа не ложился в постель.

Инспектор взглянул Г.М. прямо в глаза:

— С меня голову снимут, сэр Генри, если наделаю еще больше ошибок и не раскрою дело. Газеты пишут: «Пока инспектор уголовной полиции развлекается оккультизмом, у него прямо под носом совершается жестокое убийство. Поистине странный случай!» Больше того, информация попала в газеты вопреки моим распоряжениям… Сэр Джордж утром так и объявил. Поэтому, если у вас есть какие-нибудь идеи, буду очень признателен.

— Ох, черт, — буркнул Г.М., опуская глаза. — Ну какого дьявола вы ждете? Приступайте! Давайте мне факты! Беритесь за дело. Расскажите, чем сегодня занимались.

— Спасибо. — Мастерс разложил бумаги. — Так или иначе, кое-что удалось раздобыть. Может быть, ниточка. Вернувшись в Ярд, я сразу принялся рыться в досье Дартворта. Часть сведений уже послал вам, кроме вот этого. Вы прочли о скандале вокруг его первой жены, Элси Фенвик, которая исчезла после предполагаемой попытки ее отравления в Швейцарии?

Г.М. хмыкнул.

— Правильно, — кивнул инспектор. — В этом деле была замешана женщина, что, возможно, имеет значение, а возможно, и нет. Горничная спасла Дартворта от обвинения, показав под присягой, будто Элси сама приняла мышьяк. Я заинтересовался и начал копать. Отыскал кое-какие имена, — Мастерс поднял затуманенный взгляд, — и подробности. Предполагаемая попытка отравления имела место в Берне в январе шестнадцатого года. Горничную звали Гленда Уотсон. Она по-прежнему служила старушке до исчезновения Элси из нового дома в Суррее 12 апреля девятнадцатого года. После чего покинула Англию…

— И?…

— Сегодня в восемь утра я телеграфировал французской полиции и попросил предоставить сведения насчет второй жены Дартворта. Они собирают информацию обо всех, кто находится в стране, нарушителях закона и добропорядочных гражданах. Вот какой пришел ответ.

Он протянул Г.М. телеграмму, на которую тот покосился, хрюкнул и передал мне. В ней говорилось:

"Девичья фамилия Гленда Уотсон. 1 июня 1926 года вышла замуж за Роджера Гордона Дартворта, отель «Де Виль», 2-й округ, Париж. Последний адрес жены: вилла д'Иври, авеню Эдуарда VII, Ницца. Проверю и сообщу.

Дюран, Сюрте".

— Ну? — спросил Г.М., мирно щурясь на меня. — Что скажешь, сынок? Знаете, Мастерс, я подозреваю, что вы затеяли дурацкую охоту на диких гусей. Есть у меня даже более мрачное подозрение, что Гленда Уотсон тут ни при чем, а кто-то, удобно устроившийся наверху, знает то, что известно ей. Впрочем, вы послали в лузу хороший шар… Ну, Кен?

— Они поженились 1 июня двадцать шестого года, — повторил я. — Через семь лет и несколько месяцев после исчезновения первой жены… Дьявольски законопослушные люди. Ждали столько времени, пока старушку Элси официально признают умершей, потом бросились друг другу в объятия…

— Но я не понимаю!… — протестующе вскричал Фезертон, ерзая и вскакивая на ноги. — Будь я проклят, если понимаю…

— Заткнись, — сурово приказал Г.М. — И совершенно правильно сделали, сынок. Брак должен быть законным. Отсюда возникает интересный вопрос: зачем это потребовалось девице Уотсон? Кстати, у Дартворта деньги были?

Мастерс многозначительно улыбнулся, почувствовав себя немного уверенней:

— Были ли у него деньги? Ха! Слушайте, сэр. Сразу после сообщений в газетах нам позвонил адвокат Дартворта. Я случайно (и, должен признать, очень удачно) хорошо знаком со стариком Стиллером, поэтому помчался прямо к нему. Он мычал, мямлил, выглядывал в окно, но в конце концов выложил информацию. Дартворт оставил состояние приблизительно в двести пятьдесят тысяч фунтов. А?

Майор присвистнул, а Мастерс удовлетворенно оглядел сидевших за столом. Однако информация произвела на Г.М. совсем не то впечатление, какого я ждал. Он широко открыл рыбьи глаза, сдернул очки и потряс ими в воздухе. На секунду мне показалось, что ноги его соскользнут со стола или опрокинется кресло.

— Значит, дело не в деньгах! — заключил Г.М. — Сожгите меня на костре, дело все же не в деньгах! Конечно. М-м-м… — Он довольно заворчал, поискал свою черную трубку, но поленился раскуривать, поэтому мрачно положил обратно и снова сложил руки на животе. — Продолжайте, Мастерс, продолжайте. Мне нравится.

— Почему вы считаете, что дело не в деньгах, сэр? — поинтересовался инспектор. — Я услышал от Стиллера, что других родственников у Дартворта нет, завещание он не оставил, жена станет наследницей. Стиллер ее описывает как… постойте-ка, дайте проверить, — он заглянул в блокнот, — статную брюнетку, вовсе не похожую па прислугу…

— Ну хватит, — проворчал Г.М. — На что вы намекаете? Думаете, будто женщина явилась и убила мужа ради денег? Ну-ну. Это не детективный роман, чтобы подозревать любой упомянутый персонаж, которого мы даже не видели и который не причастен к делу. Не бурчите. Почему? — Он ткнул трубкой в инспектора. — Потому что тот, кто спланировал преступление, задумал его именно как детективный роман. Мастерски, даже я признаю. Однако убийство в запертой комнате слишком идеально и гладко, слишком тщательно подготовлено и устроено и сознательно преподносится нам в виде неразрешимой загадки. Оно готовилось не один месяц. События развивались медленно, чтобы развернуться на той самой сцене, где собрались те самые люди, находившиеся именно в том состоянии и расположении духа. Они даже запаслись козлом отпущения. Если бы что-нибудь сорвалось, нам бы подсунули славного старину Джозефа. Вот зачем он вообще присутствовал в доме, никакой другой нужды в нем не было. Неужели вы думаете, приятель, будто он в самом деле свистнул у Дартворта шприц, полный морфия, а тот об этом знал и прикидывался, будто не знает?

— Но… — возразил Мастерс.

— М-м-м. Пора сорвать несколько слоев оберточной бумаги. Джозеф сам накачался наркотиком и выпал из колоды. Хорошо. Но он все время находился в доме, а британцам отлично известно, кого следует подозревать, видя перед собой наркомана, особенно если он не способен связно рассказать, что делал. А когда наркоман к тому же медиум — еще одна подозрительная фигура, — ух!… Поэтому перестаньте искать мифического незнакомца, нырнувшего в пруд с кровавой водой.

Он бормотал, как бы сонно болтая по телефону, чуть быстрее обычного, но ровным тоном.

— Постойте, сэр! — попросил Мастерс. — Притормозите. Я хочу кое-что прояснить. Вы сказали: «Они запаслись козлом отпущения». Потом что-то еще насчет Дартворта. И постоянно упоминали того, кто спланировал убийство по образцу детективного романа…

— Точно. Так и сказал.

— У вас есть какое-нибудь предположение, кто бы это мог быть?

Глазки Г.М. забегали. В них мелькало веселое удовольствие, хотя на лице сохранялось кислое выражение. Сложив на жилетке руки, он крутил большими пальцами. Потом прищурился.

— Что ж, скажу. — Он словно вдруг решил поделиться секретом. — Это был Роджер Дартворт.

Мастерс вытаращил на него глаза, открыл рот и снова закрыл. В молчании было слышно, как внизу хлопнула дверь, плотно закрывшись, на набережной гудели такси. Потом инспектор чуть наклонил голову, взглянул на него и тихо, спокойно, как человек, твердо решивший сохранить здравомыслие, спросил:

— Вы хотите сказать, сэр, что Дартворт сам себя убил?

— Нет. Никто не может нанести себе три хороших удара ножом в спину, а потом еще четвертый, смертельный. Это невозможно… Понимаете, что-то случилось…

— Вы имеете в виду несчастный случай?

— Черт побери, старина, — фыркнул Г.М., — при каком это несчастном случае человека можно искромсать таким образом? Вы что, думаете, нож сам летал? Нет, конечно. Я говорю, у него что-то не вышло… Поэтому и произошло убийство… Кто-нибудь даст мне спички? М-м-м. Спасибо.

— Невероятно! — воскликнул майор Фезертон и снова закашлялся.

Г.М. равнодушно взглянул на него.

— Я мало что могу сказать, Мастерс, — продолжал он, — не имея возможности… я хочу сказать, пока не имея, — в свое время, как вы понимаете, я ее получу… — да, не имея возможности разгадать проклятую загадку, связанную с отсутствием следов и с запертой комнатой. Что-то сверхъестественное, клянусь Богом! Наверняка куча народу верит в привидение… Послушайте, друг мой. По вашим словам, прошлой ночью Дартворт собирался устроить спиритическое представление. Правильно. Собирался. Если бы все шло по плану, он прославился бы на весь свет. И заполучил бы Мэрион Латимер, которая благоговейно поклонялась бы ему всю жизнь. Вот чего он хотел. А? Вам не нужно напоминать об этом, правда? Прочтите показания, если не помните… Понятно, у Дартворта имелся сообщник. Один из пяти человек, сидевших в темноте, должен был помочь ему провести шоу. Но он — или она — вел двойную игру. Вместо того чтобы выполнять полученные инструкции, сообщник проник в домик и убил Дартворта… после того как последний сочинил пьесу и обставил сцену…

Мастерс склонился вперед, вцепившись в край стола.

— Кажется, начинаю понимать, сэр. Вы хотите сказать, Дартворт нарочно заперся в домике?

— Разумеется, Мастерс, — весьма раздраженно ответил Г.М., чиркнув спичкой, которая тут же погасла.

Инспектор автоматически чиркнул другой и поднес через стол, не сводя глаз с Г.М., который продолжал:

— Как еще можно продемонстрировать всему миру, что привидение сделало то… что он задумал?

— А что он задумал? — спросил Мастерс.

Г.М. с трудом спустил со стола ноги, взял у него спичку, когда она чуть уже не обожгла инспектору пальцы. Трубка погасла, но он все еще сосал ее, как бы не замечая этого. Г.М. облокотился о стол и, поддерживая руками крупную голову, задумался над разложенными перед ним бумагами. На улице почти стемнело, шум дождя ослаб. В сероватом тумане виднелось ожерелье фонарных огней, мерцавших на закруглявшейся набережной, огни на мосту отражались в черной воде. Под неясными контурами деревьев, выше проезжавших в их тени автобусов, тускло мигавших красными подфарниками, ползли светлячками машины. Неожиданно близко грянул и загудел голос Биг-Бена. Пробило пять, когда Г.М. снова заговорил:

— Я тут весь день сегодня сидел, размышляя об этих свидетельствах. Ключ к целому нелегко отыскать. Понимаете? По отношению к девушке Латимер Дартворт, можно сказать, питал самые честные намерения. Вот в чем суть, черт возьми! Самые честные. Если бы он просто хотел соблазнить ее, то давно бы это сделал, и никакая каша не заварилась бы. Гм… Со временем ему надоели бы игры с кружком леди Беннинг и Латимеров или он вытянул бы у старухи все деньги, а потом нашел что-нибудь поинтересней. Почему все пошло иначе, сожгите меня на костре?… — не поднимая глаз, жалобно воскликнул Г.М., яростно и сердито растирая руками голову.

Не надо большого ума, чтоб понять его действия. Во-первых, Дартворт подчинил старую леди, играя на ее тяжелой утрате. Это был очень искусный стратегический ход. Он знал о ее близкой связи с Латимерами и Холлидеем и принялся завоевывать Теда, как всем вам известно. Не знаю, был ли он с самого начала знаком с окружающими Плейг-Корт легендами или познакомился позже, но сообразил, что ему прямо в руки свалилась идеальная история о привидении, которую с помощью спиритического таланта бедного тупоумного Джозефа можно обыграть, как душе его будет угодно. Потом познакомился с Мэрион Латимер. Бумс! Пошла охота на крупную дичь.

Понятно, он хотел жениться на девушке. Причесал усики, принял байронический вид, парализовал ее волю всякими психологическими фокусами, имевшимися в его багаже, наблюдал за их действием… И черт возьми, посмотрите, едва не добился своего! Добился бы полностью, если бы не Холлидей. Тогда он начал морочить ей голову нелепыми байками об «одержимости». На это, конечно, ушло много времени. Он внушал ей мысли, которых у нее никогда раньше не было, приплясывал перед ней, приводил в бешенство, успокаивал, льстил, дурачил, пробовал даже гипнотизировать, запугал почти до безумия. И все это время, по тем или иным причинам, старая леди ему помогала…

Г.М. снова подпер руками голову.

— Ах, — вставил Мастерс, — я бы сказал, из ревности. Однако затея с изгнанием дьявола из Плейг-Корта должна была стать последним…

— …решающим ударом! — подтвердил Г.М. — Смертельным ударом. Заманив девушку именно туда, куда ему было нужно, он завершил бы дело. О да.

— Продолжайте, сэр, — попросил инспектор после паузы.

— Ну, вы же понимаете — я просто сижу и размышляю. Возможно, Дартворт задумал довольно опасную вещь. Знаете, ему наверняка требовался очень сильный удар, иначе вся затея могла провалиться. Надо было устроить грандиозное, впечатляющее зрелище, а не просто махать руками на призрак, которого никто не видит. Возьмем, к примеру, колокол. Может быть, он предназначался для создания большего эффекта, а может быть, и на случай грозной, реальной, смертельной опасности. А? Дартворт в любом случае собирался позвать всех. Снаружи его заперли на висячий замок. Это смахивает на мошенническую уловку, но когда он вдобавок закрылся изнутри на щеколду и на шпингалет… Ну конечно, как иначе изобразить мнимое «явление» Луиса Плейга в комнате, куда, кроме духа, никто не мог проникнуть? Я уже говорил, что всего лишь сижу и рассуждаю… И спрашиваю себя: «Эй! Во-первых, как он хотел это проделать? Во-вторых, неужели он думал один это проделать?» Я читал ваш отчет, Мастерс. Там сказано: вы были во дворе и вышли из-за угла за несколько минут до того, как услышали колокол. Сказано также, что слышали его голос — то ли умолявший, то ли заклинавший кого-то, потом он не то застонал, не то заплакал… На внезапное нападение не похоже, дружище. Вспомните, никакой шумной борьбы, хотя его несколько раз пырнули ножом, точно и аккуратно. Ни криков, ни ударов, ни проклятий, чего следует ожидать от нормального человека. Дартворту было больно. Больно! А он просто стоял и терпел…

Инспектор лихорадочно взъерошил волосы и тихо проговорил:

— Вы хотите сказать, сэр, он сознательно дал себя ранить…

— До ран дойдем через минуту. Может быть, это подтверждает или опровергает наличие сообщника. Хотя скорее подтверждает. Почему бы иначе раны оказались на спине, куда он сам себе не мог их нанести?

— Продолжайте.

— Потом я прочел описание комнаты и вновь задал себе вопросы. Во-первых, почему вокруг было так дьявольски много крови? Слишком много, Мастерс. Может быть, Дартворт какой-нибудь психопат, возомнивший себя мессией, может быть, он хотел получить не царапины, а настоящие раны, чтобы произвести впечатление на весь белый свет… запугать девицу Латимер… удовлетворить самолюбие… Не знаю… Не забывайте, он сам — богач, отчасти прорицатель, пьянеющий от фимиама, влюбленный в звуки собственного голоса, и позволяет себе… Но повторяю, сынок, чересчур много крови.

Г.М. поднял голову. На высокомерной физиономии впервые заиграла заинтересованная улыбка, маленькие глазки пристально уставились на Мастерса. Чувствовалось, что он набирает все больше силы.

— А потом я припомнил две вещи, — негромко продолжал он. — Вспомнил осколки большой стеклянной бутылки в камине, где им быть не следовало. И труп кошки с перерезанным горлом под лестницей в большом доме.

Мастерс присвистнул. Майор было вскочил и опять сел.

— Угу, — промычал Г.М. — Угу… Я звякнул вашему эксперту, Мастерс. И очень сильно удивился бы, если б солидная доля той крови не оказалась кошачьей. Одна из деталей спектакля. Теперь вам ясно, откуда, черт возьми, столько крови — без всяких следов в ней, которые обязательно были бы, если б убийца действительно гнался за Дартвортом, нанося удары.

А еще я спросил себя, зачем разводить такой жаркий огонь. Дартворт мог пронести под пальто плоскую фляжку с кровью, вскоре ловко облился бы сам, вылил остатки на пол, создав весьма эффектную картину. Но кровь надо все время держать в тепле, чтобы она не свернулась… Возможно, поэтому так пылал огонь, а возможно, и нет.

Словом, обдумав всю эту белиберду, я сказал себе: слушай, одежда на убитом изрезана в клочья, он сплошь залит кровью, случайно разбил очки, упав на пол. Но, несмотря на великолепие и живость декорации, говорю я себе…

— Постойте, Г.М., — перебил его я. — Вы утверждаете, что кошку убил Дартворт?

— Гм, — буркнул он, озираясь вокруг в поисках того, кто осмелился перебить его. — А, это ты. Утверждаю.

— Когда же он это сделал?

— Да в то самое время, когда отправил юного Латимера и старину Фезертона наводить порядок в каменном домике. Они там достаточно долго возились. А он, видите ли, отдыхал. Помолчи теперь и…

— Как же он сам в крови не запачкался?

— Безусловно, запачкался, Кен. Тоже вещь замечательная, настоящий цветочек. Видите ли, он собирался облиться кровью попозже — чем больше свидетельств, тем лучше. Просто надел пальто и перчатки, чтобы пока не было заметно крови, а потом… Заметьте, он не заходил в переднюю комнату, где каждый мог его видеть при более или менее неплохом освещении, — пет, ни в коем случае! Он поспешил из дома, неожиданно приказав запереть себя раньше времени. Помните? Кровь должна была остаться свежей. О чем я говорил?…

Он помолчал, неподвижно глядя прямо перед собой, и вдруг медленно произнес:

— О боже мой! — И грохнул кулаками по столу. — Слушайте, ребята, вы меня вдохновляете. Я только что кое о чем подумал. О, это плохо. Очень плохо. Ну ладно. Позвольте продолжить. На чем я остановился?

— Не отклоняйся от темы! — рявкнул майор, стукнув в пол тростью. — Все это чертов бред, но договаривай. Ты обещал рассказать о ранах.

— Правильно. Да. Угу. Ну, давайте отвлечемся от декорации. Все заговорили о жутких ранах, видя море крови и клочья одежды. Но, забыв пока про точный, хороший смертельный удар, вспомним, серьезны ли были другие ранения. А? Видите ли, тот самый кинжал вовсе не режущее орудие. Шило, каким бы оно острым ни было, ничего не разрежет. Дартворт им воспользовался из-за легенды о Луисе Плейге. А что с ним в самом деле случилось?… Я запросил полный протокол вскрытия. Обнаружены три поверхностные раны — на левой руке, на бедре, на ноге. Неврастеник вполне может сам их себе нанести, порезавшись максимум на полдюйма. Думаю, Дартворт, собравшись с силами, сделал это самостоятельно, а потом, испугавшись, попросил сообщника ударить его сзади. Возможно, именно об этом он его и упрашивал. К тому времени экзальтация, видимо, несколько улеглась. В состоянии крайнего нервного возбуждения он не чувствовал особой боли. А сообщнику предстояло ранить его в то место, до которого он сам не дотянулся бы. Один удар высоко над лопаткой в мягкие ткани, другой вскользь вдоль спины, неглубокий. И больше сообщник ничего не должен был делать…

На столе пронзительно зазвонил телефон, мы все вздрогнули. Г.М. выругался, погрозил кулаком аппарату, что-то пробормотал в его адрес, прежде чем снять трубку. Он сразу же объявил, что занят, раздраженно возражая, что судьба Британской империи от этого звонка не зависит, но его перебил чей-то резкий голос. Голос звучал долго. На лице Г.М. появилось суровое, но довольное выражение. Вскоре он воскликнул:

— Гидрохлорид новокаина! — сияя, как будто ему предложили изысканный деликатес. — Ребята, все ясно, — объявил он, кладя трубку и сверкая глазами. — Звонил док Блейн. Мне следовало бы догадаться. В спине Дартворта обнаружена добрая доза новокаина. Если вы сидели когда-нибудь в кресле дантиста, то знаете, что это такое. Бедный старина Дартворт! Даже ради важного дела не мог стерпеть боли. Чертов дурак. У него ж сердце могло остановиться. Впрочем, сердце и так кто-то остановил. Забавно: бандит и мерзавец превосходно знал, как добиться желаемого, и зеленел от страха, когда приходила пора действовать. Ха. Ха-ха-ха. Дайте спички.

— Последние легкие раны, — повторил трудолюбиво писавший Мастерс, — должен был нанести сообщник…

— Да, но вышло не так. Прежде чем Дартворт понял, что происходит, он неожиданно нанес ему две глубокие раны — ударил в спину, рядом с позвоночником, а потом под лопатку…

Г.М. широко взмахнул огромной рукой. На лице его было какое-то сверхъестественное, почти нечеловеческое выражение. Глаза настолько точно угадывали наши мысли, что я отвернулся.

— Все это очень хорошо, сэр, — почтительно заметил Мастерс, — но к чему мы приходим? Все равно надо найти объяснение запертой комнате. Если его убил сообщник, я не понимаю, как Дартворт мог открыть шпингалет и щеколду, чтобы его выпустить, и…

— После чего, — вставил я, — сообщник прошел тридцать ярдов по грязи до большого дома, не оставив ни одного следа…

— Не мешайте пока, — бросил Мастерс, сделав такое движение, как будто старался удержать на голове кувшин с водой. — Я сказал, что не могу понять, как Дартворт его впустил…

— Успокойтесь, — приказал Г.М. — Вспомните, дверь снаружи была заперта на висячий замок. Кстати, у кого был ключ от этого замка?

— У Теда Латимера, — подсказал инспектор. Воцарилось молчание.

— Ну-ну, — ободряюще промычал Г.М. — Почему бы и нет. Только я бы не стал делать скоропалительных выводов… пока. Кстати, вы, кажется, сказали, что он сбежал, и ничего больше не объяснили. Ох, мне еще очень многое надо услышать. Да, да, да…

Мастерс прищурился:

— Если мы сумеем объяснить, как убийца прошел к домику и вернулся обратно, не оставив следов…

— Я как-то читал один рассказ, — поднял руку Г.М., точно отстающий ученик с последней парты. — Читать гораздо забавнее, чем смотреть в кино, как кто-то усаживается на собственную шелковую шляпу… Так вот — один малый совершил убийство в доме, вокруг которого лежал нетронутый снег толщиной в шесть дюймов. Как он туда вошел и как оттуда вышел? Оказывается, на ходулях. Полиция приняла отпечатки за кроличьи следы. Ха-ха-ха. Мастерс, сожгите меня на костре, даже вас осенило б прозрение, если бы вы увидели, как кто-то ковыляет из домика на ходулях. Правда?

Знаете ли, тупицы, основная проблема с запертой комнатой заключается в том, что тут в принципе нет ни малейшего смысла. Я не утверждаю, будто из домика нельзя было выбраться, — никто не сомневается в трюках Гудини. Я хочу сказать, что в обычном случае ни одному реальному убийце не пришло бы в голову маскировать преступление под затейливый фокус-покус, в который нам в заключение предложено поверить. К сожалению, наш случай совсем другой. Все мы настроены против Дартворта, который все время мошенничал и, предположительно, готовил бессмысленное представление с весьма осмысленной целью. Все логично, дьявольски логично, Мастерс. Он не ожидал убийства; убийца просто воспользовался его собственным планом… но, сожгите меня на костре, каким образом?…

— Именно это я и хотел сказать, — подхватил Мастерс. — Если бы можно было объяснить отсутствие следов, можно было бы объяснить и запертую изнутри дверь…

Г.М. взглянул на него.

— Не тараторьте, Мастерс, — сурово велел он. — Терпеть не могу болтовню. Все равно что сказать: если можно поднять крышу дома, потом можно и стены сдвинуть. Впрочем, продолжайте. Хочу поглядеть на забивший фонтан и на звездный свет, сияющий у вас на лбу. Как вы это объясняете?

Инспектор постарался сохранить спокойствие:

— Мне просто пришло в голову, сэр — когда я сидел и раздумывал, — что Дартворт мог сам закрыть дверь за убийцей на шпингалет и щеколду. Может быть, это было предусмотрено планом, и он еще думал, что легко ранен. Видимо, не понимал, что рана смертельная, собирался и дальше действовать по заранее оговоренному плану.

— Друг мой, — вздохнул Г.М., вновь подпирая голову руками. — Не стану упоминать о том факте, что он и трех шагов не сделал после смертельного удара, смог только дотянуться до колокольного провода, после чего упал, разбив очки. Не будем спорить и о том, сумел бы человек, пронзенный в сердце кинжалом, вытащить из гнезда тяжелый железный шпингалет, отодвинуть щеколду, что по силам лишь здоровому, крепкому мужчине. Могу сказать одно: надо искать другое объяснение… Факты. Мне нужно больше фактов, Мастерс. Насчет ваших сегодняшних действий и юного Латимера. Выкладывайте до конца. Говорите!

— Слушаюсь, сэр. Начну по порядку. Порядок — вот что нам требуется. А уже поздно… После беседы с адвокатом Стиллером мы оба отправились осматривать дом Дартворта. Забавно, как дома похожи на своих хозяев. У самых дверей мы встретились…

Снова резко зазвонил телефон — почти в самое ухо Г.М., который сидел, склонившись к столу с заинтересованным выражением лица.

Глава 15

Поднеся трубку к уху, Г.М. сверкнул глазами.

— Нет! — торопливо завопил он. — Нет! Вы ошиблись номером!… Откуда мне знать, какой правильный? Приятель, я не дам и дырявого фартинга за ваш правильный номер… Нет, это не Уайтхолл-0007! Это Музеум-7000. Зоопарк на Рассел-сквер… Разумеется. Алло!… — (В трубке явственно слышался девичий голос с коммутатора на нижнем этаже.) — Слушай, конфетка, — продолжал Г.М. другим тоном, — лучше сразу же отключай это хулиганье, вместо того чтобы соединять их со мной! — Тон его стал ледяным и суровым. — Нет, приятель, я не вас конфеткой назвал…

— Это, наверно, меня, — поспешно вскочил Мастерс. — Извините. Я велел перезванивать мне сюда. Надеюсь, вы не…

Г.М. перевел пылающий взгляд с телефона на него. Телефон звякнул.

— Ха-ха.

Он бормотал еще какие-то презрительные замечания, пока Мастерс ловко не выхватил у него трубку.

— Нет, — проговорил он в нее, — секретарша не пошутила. Это действительно сэр Генри Мерривейл. — Голос его собеседника превратился в неразборчивое ворчание. — Какое мне дело до того, что ты подумал? Давай, Бэнкс! Чего тебе?… Когда?… В такси?… Ты видел, кто с ним еще был? Номер записал?… Ну, на всякий случай. Нет, может быть, это не важно. Ничего подозрительного?… Просто надо хорошенько присматривать за ним. Можешь и проникнуть, если совесть тебе позволяет… Хорошо.

Он положил трубку с довольно неуверенным и озабоченным видом и снова к ней потянулся, но вспомнил о других насущных делах, хотя Г.М. решил прочесть лекцию.

— Ну вот! — заключил он с мрачным удовлетворением, указывая пальцем на Мастерса. — Вот вам первоклассный пример недопустимых безобразий, которыми меня донимают. И меня же еще называют «чудаком»! Представьте себе! Запросто входят ко мне в кабинет, когда пожелают, звонят по телефону и называют чудаком! Налей мне еще выпить, Кен. Я всеми способами стараюсь никого не пускать. Пробовал поставить на дверь самый сложный замок. И единственным, от кого удалось запереться, оказался я сам, так что Карстерсу пришлось выламывать дверь, а у меня до сих пор сохранилось нехорошее подозрение, что кто-то сознательно вытащил у меня ключ из кармана. Гм! Даже моя секретарша, конфетка Лолли, прелестная девушка, все разбрасывает у меня на столе. Даже она меня предает. Что делать, я вас спрашиваю?

Мастерс, сцепив руки, как на руле бешено мчащегося автомобиля, безуспешно пытался вернуть его к теме. Это можно было сделать единственным, хоть и не слишком красивым способом. Я предался сентиментальным воспоминаниям о прежних временах, упомянув, между прочим, тот день, когда мы с Банки Наппом вошли в кабинет без доклада, застав конфетку Лолли с Г.М., якобы диктовавшим ей письма… Прием эффективно сработал. Он немедленно обратился к Мастерсу:

— Если я не получу от вас помощи, старина, можно сразу бросать это дело. Продолжайте! Вы рассказывали о визите в дом Дартворта. Что дальше было?

Г.М. уставился в потолок. Майор Фезертон встал с рассерженным видом и аккуратно примостил на голове цилиндр. Я лишь смутно видел его лицо в сумраке вокруг настольной лампы, но майор, видимо, наконец разобрался в сложных хитросплетениях нашей беседы и теперь решительно выразил свои мысли ледяным, взбешенным тоном.

— Мерривейл! — каркнул он.

— А? Ох! Садись, мой мальчик, садись. В чем дело?

— Я обратился к тебе за помощью, Мерривейл, — прогремел майор с идеально четким произношением. — Клянусь Богом! Думал, ты нам поможешь. А ты? Ничем не помог… Несешь какой-то дикий бред об одном из нас…

— Слушай, дружище, — перебил Г.М., морща лоб, — давно у тебя этот кашель?

— Кашель?

— Кашель. Ну, знаешь — кхе-кхе-кхе. Ты тут целый день пыль поднимаешь. Вчера вечером у тебя его, случайно, не было?

Фезертон вытаращил глаза.

— Был, конечно, — ответил он с таким достоинством, точно гордился каким-нибудь достижением. — Но черт побери, по-моему, сейчас не время обсуждать чей-то кашель!

Не хочется так говорить, Генри, но ты пас подвел. Больше, пожалуй, я слушать не стану. Боже! Проклятие! Я приглашен на коктейль в Беркли, уже опаздываю. Желаю всем всего хорошего.

— Выпить не хочешь? — спросил Г.М. — Нет? Жалко. Ну, иди.

Дверь хлопнула, он поморщился и прищурился на нее, словно филин. Затем тряхнул головой, будто там застряла какая-то непонятная мысль, которую он старался загнать на место. Потом вдруг процитировал:

— "Ты старик, — сказал юнец.

— Как я упоминал и ранее.

Ты необычно разжирел.

Но сделал у дверей сальто-мортале…

Умоляю, расскажи, как это удалось тебе?"

— Что? — переспросил Мастерс.

— Ох, просто подумал… не важно. Слушайте, я родился в семьдесят первом. Значит, Билл Фезертон — в шестьдесят четвертом или пятом. А сколько энергии, а? Будет плясать нынче вечером в клубе. Если бы молодость знала, если бы старость… Гм… Рассказывайте, Мастерс. Вы с адвокатом вошли в дом Дартворта… Продолжайте.

Мастерс торопливо заговорил:

— Чарлз-стрит, номер двадцать пять. Мы пришли со Стиллером и сержантом Макдоннелом. Квартал очень тихий, дом приличный, почти все оконные ставни закрыты. Дартворт купил его года четыре назад. В доме был только один человек, нечто вроде дворецкого, камердинера… Как я понял, хозяин чуть ли не все время проводил в разъездах. Обычно он держал шофера, а последние несколько лет сам водил машину.

— А тот самый дворецкий… — промычал Г.М.

— Н-нет. Я бы сказал, непричастен, сэр. Отличные рекомендации. Он рассказал, что раньше служил в Мейфэре, назвал имя бывшего работодателя, который позвонил ему сразу, как только узнал из газет о смерти Дартворта, и предложил вернуться на прежнее место. Мы проверили. Правда.

— Угу. Так и моя жена всегда говорит. Остерегайтесь сплетен, Мастерс. Дальше?

— Похоже, он согласился на это место, у Дартворта, только ради свободного времени, которого у него было очень много. Понятно, сэр? Я расспросил его о посетителях, о сеансах. Он сказал, что ему было известно об увлечении Дартворта оккультизмом, но, когда назначались сеансы, он всегда получал отгул.

В самом доме сумрачно, как в музее. Каминов нет, обжиты всего несколько комнат, кругом полно бредовых картин и скульптуры. Поднялись наверх, в хозяйскую спальню, Стиллер открыл стенной сейф. Там ничего интересного не обнаружилось. Видно, Дартворт сильно осторожничал с документами и бумагами или держал их где-то в другом месте.

Потом пошли в зал для сеансов, — продолжал Мастерс с насмешливым и презрительным видом. — Просторное помещение под самой крышей. Черный мягкий, как пух, ковер, занавешенный альков для медиума… Ох-ох! И тут, сэр, признаюсь, мы здорово перепугались. Наткнулись на нее совершенно внезапно — сидит в кресле, свесив голову, крутит ею, будто от боли, в окна чуть пробивается свет… Я вам говорю, мне нисколько не стыдно признаться…

— На кого наткнулись? — требовательно спросил Г.М. и открыл глаза.

— Я как раз собирался сказать, сэр, когда телефон зазвонил. На леди Беннинг. Она стонала.

— А, да-да. И что она там делала?

— Не знаю, сэр. Бормотала какую-то ерунду — это, мол, комната Джеймса, велела нам убираться прочь. Привратник, помощник дворецкого, клялся, что в дом никого не впускал. Потом она принялась нас проклинать. Это было ужасно, сэр! Я хочу сказать, леди, воспитанная, утонченная и все такое, к тому же старушка… Знаете, мы были ошеломлены! Затем она поднялась, пошатнулась, и мне даже стало ее жаль. Но помочь никому не позволила, снова села… Тогда мы, не тратя зря времени, поработали в том самом зале.

— Поработали? Как именно?

Мастерс вновь улыбнулся терпеливой, скупой, презрительной улыбкой.

— Уверяю вас, сэр, много я видел гнусных мошенников, но такого!… Не знаю, как Дартворту удавалось выходить сухим из воды, видно, только благодаря силе личности. Господи помилуй, теперь его уже никогда не отдадут под суд… Кругом провода, в стол встроены электрические катушки, магниты для спиритических фокусов, в люстре диктограф, каждое произнесенное слово слышно в другой комнате… На том же этаже мы отыскали каморку, вроде чулана, где он, видно, сидел, руководил сеансом. В стенной панели, за альковом медиума, беспроводной микрофон, через который он что-то вещал на разные голоса. Пакеты с марлей для изображения эктоплазмы, кусок марли на стене для проекции картинок с помощью волшебного фонаря, барабаны с проводами, резиновая перчатка, набитая размоченной бумагой…

— К чертям оборудование, — раздраженно фыркнул Г.М.

— Ну, сэр, мы с Бертом полностью распотрошили тот самый зал. Леди Беннинг — забавно, как на людей иногда действует шум, — наблюдала за нами. Как только мы извлекали очередную проволоку или какое-то устройство, замирала и закрывала глаза. Когда я выложил на стол вытащенный из стены за альковом медиума беспроводной микрофон, то увидел, как по щекам ее текут слезы… Она не плакала, как обычно плачут люди, просто из глаз лились слезы… Даже не щурилась и не моргала. Потом вновь поднялась, захромала, я забеспокоился, кинулся следом (тут леди Беннинг позволила взять ее под руку), проводил вниз и усадил в такси.

Мастерс разволновался от воспоминаний, почесал квадратный подбородок, как бы упрекая себя за изложение «впечатлений» вместо фактов, взял себя в руки и отчеканил на несвойственный для него полицейский манер:

— Вывел свидетельницу на улицу. Э-э-э… Она на меня посмотрела и спрашивает: «Меня тоже хотите разоблачить, сорвав одежды!» Подчеркнула слово «одежды», поэтому я… э-э-э… не понял, что конкретно имелось в виду. На ней был чудной наряд, совершенно неподходящий старушке, лицо сильно накрашено…

Повинуясь указующему персту Г.М., я бросился наливать рюмки, и мы вместе с ним оглянулись на инспектора. Похоже, шипение сифона с содовой благотворно на него подействовало.

— Так вот, сэр. Я кликнул такси и усадил свидетельницу. Она высунулась в окно и сказала… — Инспектор зашелестел страничками блокнота. — У меня точно записано: «Инспектор, нынешним утром я разговаривала с невестой моего дорогого, любимого племянника. Знаете, по-моему, вам бы следовало немного поинтересоваться ими обоими. Особенно после неожиданного отъезда милого Теда». Г.М. кивнул без особого интереса.

— Слушайте! — встрепенулся я. — Фезертон утром звонил леди Беннинг по телефону, а она ничего ему не сообщила о бегстве Теда…

— Новость, естественно, неприятная, сэр, — кивнул Мастерс. — Я побежал обратно в дом, звякнул Латимерам. Трубку взяла мисс Латимер, жутко расстроенная. На мои настойчивые расспросы почти ничего не сумела сказать. Она вернулась домой на Гайд-Парк-Гарденз только после шести утра. Брат, видно, пришел раньше, в передней она заметила его пальто и шляпу, однако беспокоить не стала и легла спать.

Когда утром проснулась, горничная передала ей записку. Всего несколько слов: «Надо кое-что выяснить. Не беспокойся». Горничная сообщила, что Тед ушел из дома с саквояжем около десяти утра. Мисс Латимер прочла записку в одиннадцать. Я спросил, почему она сразу нам не сообщила, и девушка призналась, что побоялась. Умоляла не обращать внимания на очередную глупую выходку брата, предполагая, что к вечеру он вернется. Первым делом она подумала, что он поехал к леди Беннинг. Позвонила старушке — его там не оказалось. После этого обзвонила друзей и знакомых Теда — с тем же результатом.

Близилось назначенное время встречи с вами, сэр, поэтому я отправил на поиски беглеца Берта. Я предупредил мисс Латимер, что закон позволяет арестовывать каждого, кто от него пытается скрыться, и я выдам письменное распоряжение о розыске ее брата, разошлю словесный портрет по обычным полицейским каналам, передам по телеграфу и прочее.

Мастерс захлопнул блокнот, рассеянно взял у меня налитую рюмку, поставил на стол и со злостью проговорил:

— Лично я, сэр, думаю — парень либо виновен, либо совсем рехнулся. Вот так взял — и удрал!… Он или сумасшедший, или преступник, или и то и другое вместе. Будь у меня какие-нибудь доказательства, кроме ключа от висячего замка, я бы арестовал его за убийство. Но если я допущу еще одну промашку…

Инспектор красноречиво махнул рукой.

— Возможно, — пробормотал Г.М. — Да… М-м-м. Если бы ему нарочно хотелось навлечь на себя подозрения и дать нам веский повод предъявить обвинение, он вот именно так и поступил бы — взял и удрал. Любопытный факт. Больше вам ничего не известно? — пробурчал он, вращая маленькими глазками.

— Если вам еще что-то хочется знать, у меня имеется полная запись.

— Хочется. Кое-чего не хватает, сынок. Впрочем, меня интересует другое. Сожгите меня на костре, но я чувствую… Слушайте, вы точно больше ничего не заметили в доме Дартворта? Вспомните первое, что придет в голову.

— Мастерская, сэр, — ответил инспектор, озадаченный неприятной способностью Г.М. разгадывать самое непроницаемое выражение лиц партнеров по покеру. — Но вы не пожелали слушать о приспособлениях для спиритических трюков, поэтому я подумал…

— Не важно. Продолжайте. Я вас перебил потому, что у меня внезапно возникла идея.

— Мастерская в подвале, где он готовил оборудование для своих фокусов. Дартворт не прибегал к услугам специализированных фирм — слишком опасно, сэр. Сам все изготавливал, у него были очень умелые руки. Знаете… я тоже занимался подобными вещами… просто в качестве хобби… Там у него стоит электрический токарный станочек с необычайно тонким резцом, как бритвенное лезвие. Увидев легкий налет белой пудры, я призадумался, над чем он трудился в последний раз…

Рука Г.М. замерла, не донеся до рта рюмку.

— Еще какие-то расчеты на клочке бумаги, размеры в миллиметрах, каракули… Я особенно не присматривался. Вдобавок Дартворт очень успешно изготавливал живые маски. Дело несложное, я сам пробовал. Знаете, мажешь лицо вазелином, накладываешь расплавленный воск, а когда он затвердеет, снимаешь — не больно, разве что брови прихватит. Потом делаешь отливку, заполняя ее изнутри размоченной бумагой…

Я следил за Г.М. Если бы он в тот момент театрально кивнул, издал изумленное восклицание, то отклонился бы от своих непререкаемых правил. Нет, он хранил полнейшее спокойствие, лишь иногда посапывал. Затем сделал из рюмки долгий глоток, сбросил со стола ноги, жестом попросил инспектора продолжать и схватил листы бумаги с отчетом.

— …а еще, — неожиданно вставил Г.М., как бы продолжая дискуссию с самим собой, — крепкие благовония, вроде тех, которые были брошены в топку камина в каменном домике.

— Прошу прощения, сэр? — не понял Мастерс.

— Просто сижу размышляю, — ответил, щурясь на него, собеседник, крутя большими пальцами и многозначительно передернув плечами. — Целый день себя спрашивал, для чего понадобились ароматические курения. Теперь белая пудра… Признаюсь, я просто хвостатый дворовый котенок, — с тихим восхищением пробормотал Г.М. — Все думал, возможно ли что-нибудь подобное. Ха-ха-ха.

— Правильно, сэр. Вы подумали… — начал инспектор.

— Хо-хо-хо, — пророкотал Г.М. — Знаю, о чем вы подумали. И ты тоже, Кен. Снова читаю очередную байку о запертой комнате. Прочел целую кучу. Таинственный злодей изобретает смертельный газ, неизвестный науке, стоит за дверью, пускает его сквозь замочную скважину. Тот, кто находится в комнате, вдыхает, слетает с катушек, насмерть задыхается и всякое прочее. Ха-ха-ха. Ребята, я действительно где-то читал, как жертва, надышавшись во сне опьяняющим газом, оживилась, подпрыгнула и нечаянно напоролась па заостренный штырь люстры. Если это не рекордный прыжок из лежачего положения, надеюсь о другом таком никогда не прочесть…

Нет, мальчики, выбросьте из головы бредовую мысль. Таким способом наш убийца — «икс» — запросто расправился бы с жертвой. — Он нахмурился, припоминая былое. — Кстати, рассказы о неведомых науке газах и ядах, которые не оставляют следов, необходимо запретить законом. Я читаю их с ужасом. Если дозволяются столь возмутительные фантазии, то и убийца вполне может что-нибудь выпить и, вроде газа, просочиться в замочную скважину…

Любопытно! — воскликнул Г.М., осененный какой-то новой идеей. — Сожгите меня на костре, если я впал в поэтическое настроение или фигурально толкую возможность просочиться в замочную скважину, но поверьте, убийца фактически так и сделал.

— Да ведь замка в двери не было! — возразил Мастерс.

— Знаю, — с довольным видом согласился Г.М. — Это-то и интересно.

— Ну, с меня, пожалуй, довольно, — вздохнул инспектор после долгой паузы и, сдерживая гнев, начал совать бумаги в длинный конверт. — Понимаете, это для меня не шутка. Вполне разделяю мнение майора Фезертона. Мы пришли к вам за помощью…

— Ну-ну, не сдавайтесь, — успокоил его Г.М. — Я тоже говорю серьезно, сынок. Честное слово. Перед нами стоит вопрос, на который необходимо ответить в самую первую очередь: как был проделан фокус? Иначе мы, даже точно зная убийцу, абсолютно ничего не сможем с ним сделать. Желаете, чтобы я тут сидел и бубнил: убил такой-то, такая-то, по таким-то мотивам и прочее? А?

— Определенно желаю, чтобы вы поделились идеями, если они имеются…

— Ладно. Если хотите, можно и поболтать. Но прежде попрошу вызвать машину, которую вы обещали. Пожалуй, придется взглянуть на дом Дартворта, черт побери.

Инспектор с очевидным облегчением одобрительно забормотал, звякнул по телефону, а когда повернулся, мы снова почувствовали напряжение. Уже совсем стемнело, слышался топот ног — служащие покидали здание министерства.

— Слушайте, сэр! — напрямик высказался Мастерс. — Можно, по-моему, предъявить обвинение любому члену кружка…

— Полегче, — насупился Г.М. — Появилось что-нибудь новенькое или я чего-то недопонял? Согласно вашему отчету, вы сузили круг подозреваемых до трех человек. У двоих твердое алиби. Молодой Холлидей с девушкой Латимер сидели в темноте, держась за руки.

Мы с любопытством взглянули на него. Оживившийся Мастерс как будто налетел на преграду в совсем неожиданном месте.

— Господи помилуй, сэр! По-вашему, им обязательно верить?

— Боюсь, друг мой, вы чересчур подозрительны. Значит, вы им не верите?

— Может, верю, а может, и нет. А может быть, отчасти. Стараюсь рассматривать дело со всех сторон. Гм. Вот так.

— Хотите сказать, что они сговорились, прикончили старину Дартворта и теперь прикрывают друг друга? Закапайте себе в глаза капли, мой мальчик, первоклассные запатентованные британские глазные капли. Кроме того, вы плохой психолог. Могу привести десяток возражений.

— Хотелось бы, чтобы вы меня поняли, сэр. Я ничего подобного не говорил. Я хотел сказать, в данный момент мисс Латимер полностью предана Холлидею. Больше, чем когда-либо прежде. Может быть, сидя с ним рядом, она точно знала, что именно он встал и вышел с кинжалом, рукоятка которого скользнула по ее шее, а потом упросил ее ради Господа Бога подтвердить его алиби, а? У них хватало времени после убийства поговорить с глазу на глаз.

Возбужденный инспектор подался вперед, а Г.М. сощурился.

— Значит, — констатировал он, — поэтому вы не особо стараетесь найти юного Латимера? Ясно. Каков же ваш вывод?

— Ах! Тут нужно действовать осторожно, сэр. Не подумайте, я вовсе не утверждаю, будто это единственно верное заключение. Но я уже говорил, что стараюсь учесть все возможности. Откровенно говоря, мне не понравилось поведение мистера Холлидея. Слишком уж легкомысленное, легкомысленное и беспечное! Поэтому я ему не поверил. По опыту знаю, когда кто-то делает шаг вперед, предлагая: «Давай бери меня! Ничего хорошего тебе это не даст, но порадуйся, арестуй меня!» — чаще всего выясняется, что это блеф.

— Слушайте, — проворчал Г.М., — разве вы не понимаете? Из всех подозреваемых вы безошибочно выбираете того самого, кому трудней всего предъявить обвинение.

— Почему? Не понимаю.

— Ну, если вы согласны с моим анализом ситуации (вижу, согласны), то должны признать, что из всех сидевших на широкой зеленой скамейке для запасных Холлидей в последнюю очередь стал бы сообщником Дартворта! Сожгите меня па костре, но не могу себе представить, что Дартворт ему предлагает: «Слушай, давай хорошенько их всех разыграем. Я смогу подтвердить свой великий талант гениального экстрасенса, твоя невеста бросится ко мне в объятия…» От подобного зрелища, Мастерс, любой магический кристалл лопнет. Гораздо легче поверить в моего убийцу, проникшего в замочную скважину. Допустим, услышав подобное предложение Дартворта, Холлидей притворно пообещал помочь разыграть всю компанию, с тем чтобы в подходящий момент разоблачить мошенника. Но Дартворт скорее обратился бы с такой просьбой к вам, инспектору полиции, чем к нему.

— Как скажете, сэр. Я только утверждаю, что есть в этом деле глубоко запрятанные детали, о которых нам ничего не известно. Холлидей привел нас с мистером Блейком в Плейг-Корт в тот момент, при таких обстоятельствах, которые кажутся в высшей степени подозрительными. Похоже, будто все это было подстроено. Кроме того, у него был мотив…

Г.М. безутешно уставился на свои ноги.

— Да, вот мы и дошли до мотива. Я вовсе не стараюсь вас переиграть, мотивы интересуют меня в первую очередь. Конечно, у Холлидея имелся мотив, а откуда же тогда возникла бедная старушка Элси Фенвик? Вот что меня особенно занимает, черт побери.

— По-моему, сэр, Дартворт воспринял фразу «я знаю, где зарыт труп Элси Фенвик» как угрозу.

— Естественно, естественно. Но боюсь, вы не придаете этому большого значения. К примеру…

Тут произошло неизбежное, хотя на сей раз Г.М. не возражал против звонка.

— Машина, — проворчал он, с болезненным усилием поднимаясь с кресла.

Его рост фактически не превышал пяти футов десяти дюймов, вдобавок он сутулился, однако обмякшая туша с безжизненной физиономией целиком заполнила кабинет.

К сожалению, Г.М. упрямо носил цилиндр. В этом, собственно, нет ничего необычного — шляпа как шляпа. Он, разумеется, презирал лоснящуюся шелковую безделушку, неотъемлемую принадлежность тори, угнетателей бедняков, одинаково презирая и производимое ею комическое впечатление. Но солидная высоченная шляпа, заношенная до неописуемо рыжего цвета, служила ему талисманом наряду с длинным пальто с побитым молью меховым воротником. Он ревностно хранил верность тому и другому, категорически отвергая всякие инсинуации и выдумывая в оправдание невероятные байки. В разное время я слышал, будто это презент королевы Виктории, выигрыш на первых автомобильных гонках Гран-при в 1903 году, наследство покойного сэра Генри Ирвинга…[8] Г.М. ко многому относился без надлежащей серьезности, хотя притворялся, что это не так, но только не к своим пальто и шляпе, уверяю вас.

Пока инспектор разговаривал по телефону, он осторожно достал их из шкафа. Заметив, что я за ним наблюдаю, кисло скривил широкие губы, старательно надел цилиндр и с великим достоинством облачился в пальто.

— Хватит, хватит, — одернул он Мастерса, — кончайте объясняться с шофером…

— …согласен, очень странно, — нетерпеливо наговаривал в трубку инспектор, — но… Что ты еще выяснил? Точно?… Теперь слушай, сейчас мы отправляемся в дом Дартворта. Приезжай туда и послушай. Если удастся отыскать мисс Латимер, попроси ее тоже приехать…

После долгих колебаний он положил трубку, вид у него был озабоченный.

— Не нравится мне это, сэр, — признался он. — Чувствую, скоро что-то случится.

Необычное признание в устах практичного инспектора, лишенного воображения. Мастерс не сводил глаз с кружка света под настольной лампой. Дождь хлестал в окна, эхом раскатываясь в старом каменном здании.

— Причем после очередной пропажи чертова кинжала! — Мастерс стиснул руки. — Сначала Бэнкс, потом Макдоннел… Именно он сообщил сейчас, что рано утром в спальне Теда Латимера слышали какой-то «необычный голос». Слушайте, как вы думаете…

Г.М. стоял сгорбившись, вырисовываясь причудливым силуэтом в высоком цилиндре, в пальто с меховым воротником. Только глазки сверкали.

— Мне это тоже не нравится, — проворчал он с неожиданной гримасой. — Что-то странное. Какое-то сумасшествие. Чую беду… Ну, пошли. Едем. Сейчас же.

Глава 16

Лондонцы расходились и разъезжались по домам. Вырвавшиеся на свободу люди производили шум, призывно разраставшийся от сверкавшей огнями площади Пикадилли-Серкус, двигались смутные красно-желтые силуэты теней, светофорами мигали автомобильные фары, жалобно завывали клаксоны… Полицейская машина, в которой мы сидели, взбиралась на длинный склон, направляясь к Хеймаркету, мимо плыли освещенные автобусы, ныряли на Кокспер-стрит, оставляя за собой раскатистые гудки. Г.М. высунулся в окно и презрительно фыркнул. Он не любил автобусы, особенно когда они набирают скорость, срезая углы, и именно поэтому демонстрировал свое презрение. В случайном просвете между машинами он зловеще зыркнул на полицейского, дежурившего на площади Ватерлоо, что совсем не понравилось Мастерсу. Мы ехали в полицейской машине, и он заявил, что ему совершенно не хочется, чтобы люди подумали, будто уголовный розыск взял город в кольцо и патрульные переглядываются между собой. Поднимаясь по Джеймс-стрит, проезжая по шумной Пикадилли, двигаясь к северу мимо покосившихся тихих домов, мы молчали. Возле Беркли я мысленно представил майора Фезертона на высоком табурете, за стойкой бара, снисходительно посмеивающегося над юной леди, которой поправилось, как он танцует, а за спиной каждого персонажа, причастного к трагедии, постоянно маячила фантастическая укоризненная физиономия леди Беннинг. «Чувствую, скоро что-то случится…» Озабоченные слова инспектора плохо вязались даже со зловещей тишиной на Чарлз-стрит. Тем не менее…

Кто-то стучал в двери дома под номером 25, нажимая в промежутках на кнопку электрического звонка. Завидев нашу машину, неизвестный сбежал с лестницы, выскочил под уличный фонарь, и мы узнали сержанта Макдоннела, мокнувшего под дождем.

— Дверь никто не открывает, сэр, — доложил он. — Дворецкий, видно, принял меня за очередного газетного репортера. Сегодня они его целый день караулят.

— Где мисс Латимер? — рявкнул Мастерс. — Что случилось: она не пришла или ты из чрезмерной любезности не потребовал, чтобы она пришла? — Меня поразило, что инспектор обращается со своим подчиненным совершенно иначе, чем с нами. — Сэр Генри особенно хотел видеть ее. В чем дело?

— Ее дома не было. Пошла куда-то разыскивать Теда и до сих пор не вернулась. Прошу прощения, сэр… я сам ее прождал полчаса, вернувшись с Юстонского вокзала. Сейчас все расскажу. Нас с ней обоих сильно встревожил телефонный звонок…

Г.М., по-черепашьи вытянув шею, выглянул в окно машины, слегка сбив при этом набок цилиндр и сделав несколько недружелюбных замечаний. Когда обстоятельства разъяснились, он проворчал:

— Ну и что? — Г.М. с трудом выбрался из машины, заковылял по лестнице, взревел так, что наверняка было слышно на Беркли-сквер: — Откройте дверь, черт возьми! — И с размаху всей тушей ударил в нее.

Эффективно. Где-то зажегся свет, дверь открыл довольно бледный мужчина среднего возраста, который нервно объяснил, что репортеры выдают себя за представителей закона.

— Ладно, сынок, — проговорил Г.М. неожиданно скучным и равнодушным тоном. — Принеси-ка стул.

— Сэр?

— Стул. На котором сидят. А! Вот.

Прихожая была высокой и узкой, с натертым до блеска полом из твердого дерева, с парой небольших, тонких ковриков, вроде травяных лужаек-препятствий на поле для гольфа. Стало ясно, почему Мастерс сравнил дом с музеем — чистым, нежилым, застывшим, с чересчур многочисленными тенями, располагавшимися не менее аккуратно, чем немногочисленные предметы обстановки. Неяркие лампы, спрятанные за карнизом, освещали белую скульптуру причудливой формы, стоявшую за креслами с черной обивкой. Дартворт отлично знал, как важна атмосфера. Прихожая, открывавшая путь в сверхъестественный мир, производила фантастическое впечатление. На всех, кроме Г.М., который расселся, пыхтя, в черном кресле. Мастерс немедленно взялся за дело:

— Сэр Генри, это сержант Макдоннел. Находится в моем подчинении на время расследования. Берт мне нравится, у него есть амбиции. Теперь расскажи сэру Генри…

— Эй! — воскликнул Г.М., изо всех сил напрягая память. — А ведь я тебя знаю. Собственно, не тебя самого, а твоего отца. Старина Гросбик был моим конкурентом на парламентских выборах, которые я проиграл, слава богу. Видите, я всех знаю. В последний раз встречал тебя, сынок…

— Докладывай, сержант, — коротко приказал Мастерс.

— Слушаюсь, сэр, — отчеканил Макдоннел и сосредоточился. — Начну с того, как вы меня послали к мисс Латимер, после чего я по вашему вызову поехал в Уайтхолл.

Латимерам принадлежит большой дом на Гайд-Парк-Гарденз. Собственно, слишком большой для них, но они там живут после смерти старого капитана Латимера и отъезда их матери к родным в Шотландию. — Сержант слегка замешкался. — Понимаете, мать, миссис Латимер… не совсем психически здорова. Не знаю, может, этим объясняется чудаковатое поведение Теда. Я бывал у них раньше, хотя, как ни странно, до прошлой недели никогда не встречал Мэрион.

Мастерс велел ему не отклоняться от темы, и сержант продолжал.

— Сегодня она меня встретила очень сердито, обозвала грязным шпиком, вполне справедливо, — сокрушенно признался Макдоннел. — Впрочем, сразу об этом забыла, обращаясь со мной как с приятелем Теда. Она обязательно поговорит с вами, сэр… после следующего телефонного звонка…

— От кого?

— Предположительно от Теда. По ее словам, голос вроде бы не был похож на его голос, а может, она просто не поняла. И теперь не знает, что думать. Он сказал, что звонит с Юстонского вокзала, велел не беспокоиться — он должен что-то выяснить, утром вернется. Мэрион хотела предупредить, что его разыскивает полиция, но говоривший сразу же повесил трубку. Поэтому она, естественно, попросила меня немедленно отправиться на вокзал, разузнать, действительно ли Тед сел в поезд, постараться его отыскать и вернуть домой, пока он не наделал глупостей. Было примерно двадцать минут четвертого. Если бы сведения не подтвердились, сестра собиралась отправиться к его друзьям…

Г.М. в сдвинутом на затылок цилиндре, с полузакрытыми глазами, почесывая квадратный подбородок, перебил:

— Обожди-ка минутку, сынок. Юный Латимер сообщил, что садится в поезд?

— Так поняла его сестра, сэр. Понимаете, утром он ушел с саквояжем, потом звонил с вокзала…

— Еще одно скоропалительное заключение, — кисло заметил Г.М. — Прямо какой-то излюбленный спорт. Ладно. Что дальше?

— Я со всех ног помчался на вокзал, около часа все вокруг прочесывал. След горячий, Мэрион мне вручила хорошую фотографию, но — никаких результатов. Только расплывчатое свидетельство патрульного на платформе — будто бы он уехал в три сорок пять в эдинбургском экспрессе, хотя в билетной кассе этого не подтвердили, а поезд ушел. Не знаю, что и думать. Может, звонок был ложный.

— Ты связался с эдинбургской полицией? — спросил Мастерс.

— Да, сэр. И послал телеграмму… — Сержант прикусил язык.

— Какую?

— Личную. Их мать живет в Эдинбурге. Слушайте, сэр, я давно знаю Теда, понятия не имею, зачем он туда отправился, если отправился, но решил ради Господа Бога умолять парня вернуться в Лондон, пока его не схватили на перроне… Потом снова возвратился в дом Латимеров и снова услышал нечто странное и непонятное.

Макдоннел быстрым взглядом окинул темный вестибюль.

— Нынче перед самым рассветом прислуга слышала, как кто-то разговаривал с Тедом. Голос, говорят, высокий, неестественный, очень быстрый. Доносился либо из его спальни, либо снаружи, с балкона.

Холодный дом вновь наполнился страхом, который чувствовал не только Макдоннел, но даже и Мастерс, перед которым вновь замаячили бесформенные и безликие образы. Г.М. сидел сложа руки, равнодушно сощурившись, хотя,; по-моему, в любой момент был готов вскочить.

— Чей же это был голос? — спросил Мастерс.

— Неизвестно, сэр… Невозможно узнать. Когда я впервые явился, Мэрион упомянула, что люди утром что-то слышали, просила разобраться. А я отложил разбирательство до возвращения с вокзала. К тому времени она ушла, я собрал прислугу и начал расспрашивать.

Как вы помните, Тед прошлой ночью покинул Плейг-Корт сильно расстроенный и взволнованный. Около половины пятого утра дворецкий Латимеров, рассудительный, уравновешенный малый по фамилии Сарк, проснулся оттого, что кто-то бросал камешки в его окно. Дом, надо сказать, отступает от улицы, окружен садом и высокой стеной. Ну, Сарк выглянул в окно (было еще совсем темно) и услышал, что Тед просит его спуститься, открыть дверь — он потерял ключ.

Когда дворецкий отпер парадное, Тед буквально ворвался в дом, что-то бормоча про себя. Сарк заметил, что он грязный, как трубочист, весь закапан свечным воском, глаза безумные, в руке распятие…

Последняя деталь была столь фантастической, что Макдоннел невольно прервался, как бы ожидая комментариев. И дождался.

— Распятие? — повторил Г.М., резко дернувшись. — Вот это что-то новенькое. Он очень религиозный?

— Парень чокнутый, сэр, вот и все, — спокойно ответил Мастерс. — Точно вам говорю. Религиозный? Как раз наоборот. Когда я спросил, молился ли он, юный Латимер бросил на меня такой взгляд, словно услышал жестокое оскорбление. А потом с негодованием выкрикнул: «Разве я похож на благочестивого методиста?» — или еще какую-то чушь. Дальше, Берт. Что еще?

— Ничего. Тед объяснил Сарку, что шел пешком почти всю дорогу, только на Оксфорд-стрит поймал такси. Велел не дожидаться Мэрион — она придет не скоро, налил себе добрую порцию бренди и поднялся к себе в спальню.

Дальнейшее произошло часов в шесть. Девушка поднялась растапливать камины и, спускаясь с третьего этажа, проходила мимо комнаты Теда. В доме было тихо и темно, в саду стоял туман. Она услышала, как Тед в спальне тихо бормочет, и решила, что он говорит во сне. Но тут раздался другой голос… Девушка поклялась, что никогда его раньше не слышала. Женский, очень неприятный голос быстро что-то тараторил… Она до смерти перепугалась, но, придя в себя, кое-что припомнила. Как-то вечером, приблизительно год назад, Тед, сильно выпив, вернулся домой с подружкой, тоже крепко выпившей, — втащил ее в спальню через балкон, который тянется вокруг всего дома, хотя можно было подняться по наружной лестнице.

Макдоннел махнул рукой.

— Вывод напрашивался очень простой, но когда девушка услыхала об убийстве, вспомнила, в котором часу вернулся Тед и все остальное, то пришла в ужас. И рассказала об этом Сарку. Повторяла одно: никогда в жизни не слышала такого голоса, он сводил с ума, дрожь нагонял…

— Слова какие-нибудь разобрала? — перебил его Мастерс.

— Когда я с ней разговаривал, она была до того перепугана, что от нее ничего нельзя было добиться. Только сказала Сарку, который уже мне передал… Причем это либо удивительный вымысел, либо полная чушь, черт возьми, как хотите. Сказала — если бы обезьяна могла говорить, у нее был бы как раз такой голос. Запомнила лишь несколько слов: «Ты даже никогда не догадывался…»

Последовало долгое молчание. Мастерс вспомнил о присутствии дворецкого Дартворта и, чтобы тот не понял, о чем идет речь, твердо приказал ему выйти.

— Женский голос… — задумчиво пробормотал инспектор.

— Это еще ничего не значит, черт побери! — заявил Г.М., разминая пальцы… — Возьмите любого неврастеника, доведенного до предела, — его голос зазвучит фальцетом. М-м-м. Очень любопытное, интересное замечание насчет обезьяны — намекает на нечто большее… не знаю, па что. И все-таки почему Тед так поспешно удрал с саквояжем?… М-м-м. — Он задумался, окидывая помещение сонным взглядом. — В данный момент, Мастерс, могу согласиться с вами — все это мне очень не нравится, по городу разгуливает убийца, с которым мне не хотелось бы встретиться темной ночью. Вы когда-нибудь читали де Куинси? Помните, как в одном доме прятался бедняга, на глазах у которого убийца перерезал всех вокруг? Он попытался тихонько спуститься по лестнице, выбраться из дома и тут заметил, что преступник тоже крадется к парадному. В диком ужасе он скорчился на ступенях, слыша только скрипучие шаги убийцы в передней, который кружил и кружил там, топтался взад-вперед… Только шаги…

— И мы все тоже слышали только шаги…

— Вот что интересно… Ха. — Г.М. на секунду уронил голову на руки, постучал пальцем по лбу и с раздраженным видом выпрямился. — Нет-нет, не годится. За работу! Возьмемся за дело. Мастерс!

— Слушаю, сэр.

— Я больше не собираюсь топать по лестницам, слышите? Я и так по ним ежедневно хожу. Спуститесь с Кеном в мастерскую Дартворта. Принесите мне упомянутый клочок бумаги с цифрами, соскребите белый порошок с резца, ссыпьте в конверт. — Он помолчал, теребя себя за нос. — Кстати, сынок, я бы на вашем месте не стал пробовать его па вкус. Просто предупреждаю.

— Вы хотите сказать, сэр…

— Ступайте, — проворчал Г.М. — О чем это я думал? Ах да. Шаги. Ну кто может дать мне объяснение?… Пелэм? Вряд ли — он специалист по глазам и ушам. Лошадиная Морда? Возможно. Где тут телефон, черт возьми? От меня вечно прячут телефоны… Где он?

Возникший как по мановению волшебной палочки дворецкий Дартворта поспешно открыл шкафчик в дальнем конце прихожей, а Г.М. посмотрел на часы:

— Гм. Едва ли он сейчас у себя в кабинете. Скорее всего, дома. Макдоннел! Ах вот ты где. Беги вон к тому телефону, набери номер Мейфэр-6004, попроси Лошадиную Морду, скажи, мне надо с ним поговорить.

К счастью, я случайно вспомнил, кто носит прозвище Лошадиная Морда, и шепнул словечко Макдоннелу, направляясь вместе с Мастерсом в дальний конец прихожей. Г.М. не видел в своих указаниях ничего необычного. Ему попросту в голову не приходило, что сержанту Макдоннелу, впрочем, как и самому Г.М., неприлично звонить домой доктору Рональду Мелдрам-Киту, пожалуй, самому лучшему на Харли-стрит[9] специалисту по костным заболеваниям, и просить к телефону Лошадиную Морду. Дело вовсе не в его презрении к напыщенному величию, свойственному окружающим, — он просто не обращал па это никакого внимания. Зачем ему понадобился врач с Харли-стрит, я понятия не имел.

Когда Мастерс открыл дверь в конце коридора, я определенно заметил — в данный момент ему совершенно не хочется, чтобы кто-нибудь путался у него под ногами. Поднявшись, он тяжело прошагал к занавешенной двери слева, потом начал спускаться по лестнице, прошел через подвал, заставленный всякой всячиной, включая по пути свет, и очень ловко открыл замок на следующей дверце.

Войдя следом за ним, я слегка вздрогнул. Под потолком горела тусклая лампочка в зеленом абажуре, стоял застарелый запах печного мазута, краски, дерева, клея, сырости. Помещение походило па мастерскую кукольника, только тут изготавливались игрушечные привидения. На меня смотрели устрашающе живые маски, которые сохли на стенах над верстаками, стойками с инструментами, банками с краской, листами фанеры, вставленными в рамки. Одна, голубоватого цвета прокисшего молока, пристально всматривалась сквозь подобие очков с толстыми стеклами, с полузакрытым глазом, приподнятой бровью… Не просто живая, но, клянусь, знакомая. Где-то я видел эти усы, кривую, нервную ухмылку…

— Вот тот самый токарный станок, — указал Мастерс, завистливо прикоснувшись к нему. — Этот самый… — Он схватил с нижней стальной полочки клочок бумаги, соскреб в конверт с резца беловатые гранулы, рассуждая о достоинствах станка. Похоже, это в какой-то мере уводило его от мыслей о загадочном деле. — Любуетесь масками? Да, они хороши. Очень хороши. Однажды я вылепил Наполеона, чтоб посмотреть, как он выглядел, но этот малый, Дартворт… гений.

— Могу только сказать — восхитительные, — согласился я. — Вон та, например…

— Ах! Хорошо, что вы ее заметили. Это Джеймс Холлидей.

Инспектор резко обернулся, спрашивая, видел ли я когда-нибудь марлевую эктоплазму, раскрашенную люминесцентными красками.

— Марлю можно втиснуть в упаковку размером с почтовую марку, сэр, которую медиум сует за пояс. Например, одна женщина в Белэме даже позволяла себя обыскивать. Оставаясь в лифчике и панталонах, она так быстро передвигала пакетик, что любой присягнул бы…

Наверху раздался звонок в дверь. Я пристально разглядывал маску Джеймса, холщовый рабочий фартук Дартворта, аккуратно висевший на спинке стула. Присутствие хозяина так живо чувствовалось в мастерской, что я мысленно видел его, стоящего у верстака, с шелковистой темной бородкой, в очках, с невозмутимой улыбкой. Оккультные обманки выглядели еще безобразнее оттого, что были обманками. А после Дартворта осталось наследие пострашнее — убийца.

В моем воображении четко нарисовалась картина: на рассвете служанка стоит перед закрытой дверью спальни Теда Латимера и слышит, как незнакомый голос произносит: «Ты даже не догадывался…»

— Мастерс, — сказал я, по-прежнему глядя па маску, — кто же, господи помилуй… Кто проник утром в спальню юного Латимера? И почему?

— Вы когда-нибудь видели фокус с грифельной доской? — невозмутимо осведомился Мастерс. — Слушайте… хотелось бы мне прихватить что-нибудь из этого барахла! В магазинах подобные вещи ужасно дорого стоят, гораздо дороже, чем я могу себе позволить… — Он повернулся ко мне и горько спросил: — Вы спрашиваете кто? Хотелось бы мне знать, сэр. Хотелось бы знать… Я все больше тревожусь, помогите мне. Надеюсь, что личность, проникшая нынче утром в спальню юного Латимера, не та самая…

— Что вы хотите сказать?

— …не та самая, которая встретилась нынче днем с Джозефом Деннисом и прогулялась вместе с ним к тому дому в Брикстоне, похлопывая его по спине…

— О чем это вы, черт возьми?

— Помните тот телефонный звонок, когда сэр Генри молол всякую чепуху насчет зоопарка на Рассел-сквер? Он так разошелся, что я не смог толком поговорить с сержантом Бэнксом. Да, кроме того, мне и в голову не пришло тогда, что это так важно. Проклятие! Я не хотел поднимать шум, как прошлой ночью…

— Что такое?

— Ничего особенного. Я послал Бэнкса — он человек хороший — присмотреть за домом, а также за миссис Суини. Велел быть начеку. Напротив находится овощная лавка, он стоял в дверях, разговаривал с хозяином, когда подъехало такси. Хозяин обратил его внимание на Джозефа, который вылез из машины. С ним был какой-то мужчина. Этот мужчина повел его к воротам с другой стороны дома, похлопывая по спиле…

— И кто же это был?

— Никто не разглядел. Стоял туман, моросило, их загораживала машина. Видели только руку, которая направляла Джозефа, а когда такси отъехало, оба были уже за забором. Я вам говорю, это все чепуха! Просто какой-то гость, но что я мог поделать, черт побери?

Мастерс какое-то время смотрел на меня, потом предложил подняться наверх. Я не стал комментировать его рассказ, понадеявшись лишь, что инспектор прав. Ступив на лестницу, мы услышали голос, доносившийся из прихожей. Посреди холодного вестибюля стояла Мэрион Латимер, довольно бледная, со скомканным листом бумаги в руках. Она тяжело дышала. Заметив нас, девушка вздрогнула. Где-то рядом бубнил по телефону Г.М., но слов нельзя было разобрать.

— …в Эдинбурге должны знать, где он, — чуть не умоляюще говорила девушка Макдоннелу. — Иначе зачем бы они прислали эту телеграмму?

Я и раньше, даже в темноте разоренного Плейг-Корта, видел, как она красива, но теперь, на фоне великолепного вестибюля Дартворта, красота Мэрион Латимер просто ошеломляла. На ней было что-то мерцающе-черное, черная шляпа, пальто с широким белым меховым воротником. Сейчас она была взволнована, на лице чуть больше косметики, но, несмотря на бледность, взгляд был нежным, призывным, как будто она снова стала самой собой, избавившись от какого-то пагубного влияния. Мэрион торопливо и тепло нас приветствовала.

— Я просто не могла не прийти, — объясняла она. — Мистер Макдоннел заглянул мимоходом и сказал, что хочет меня видеть. А я хотела всем вам показать эту телеграмму. Она от моей матери. Мать сейчас в Эдинбурге…

Мы прочли: «Моего мальчика здесь нет, но они его не получат».

— А, — вздохнул Мастерс. — Телеграмма от вашей матери, мисс? Есть какая-нибудь идея, что бы это значило?

— Нет. Я вас хотела спросить. То есть если Тед не к ней поехал… — Она махнула рукой. — Но зачем ему это понадобилось?

— Прошу прощения, мисс. Ваш брат всегда мчится к матери, когда у него неприятности?

Она взглянула на инспектора:

— Вы считаете корректным свое замечание?

— Я считаю, мисс, что речь идет об убийстве. Боюсь, придется попросить адрес вашей матери. Полиция разберется. Посмотрим, что скажет насчет телеграммы сэр Генри.

— Какой сэр Генри?

— Мерривейл. Джентльмен, который расследует дело. Сейчас он разговаривает по телефону. Может, вы на минутку присядете…

Дверь кабинки, где стоял телефон, приоткрылась со скрипом, выпустив облако дыма и Г.М. со старой курительной трубкой в зубах. Вид у него был недовольный и грозный, он что-то бормотал, но при виде Мэрион его лицо мгновенно приняло ленивое благосклонное выражение. Он вытащил изо рта трубку и с откровенным восторгом оглядел девушку.

— Прелестная нимфа, — провозгласил он. — Сожгите меня на костре, если это не так!

Таково было представление Г.М. о любезном светском комплименте, что нередко приводило к скандалам.

— Я как-то в кино видел точно такую же девушку. Она где-то посередине разделась. Может, вы тоже видели? А? Забыл название картины, но та самая девушка вроде никак не могла решить…

Мастерс громко кашлянул.

— Это мисс Латимер, сэр, — подсказал он.

— Ну все равно, прелестная нимфа, — повторил Г.М., воинственно отстаивая свою точку зрения. — Я о вас много слышал, моя дорогая. Хотел с вами встретиться и заверить: мы во всем разберемся и без всякого шума вернем вашего брата. Ну, милочка, зачем я вам понадобился?

Мэрион какое-то время разглядывала его, но откровенное чистосердечие Г.М. не позволяло ей возмущенно воскликнуть: «Сэр!» Она вдруг лучисто ему улыбнулась и объявила:

— По-моему, вы противный старикашка.

— Конечно, — сдержанно согласился Г.М. — Но честный, видите? М-м-м. А это что такое? — Мастерс сунул ему телеграмму, предотвратив продолжение беседы. — Телеграмма. «Моего мальчика…» Гм… гм… — пробормотал он, а потом вздохнул. — На ваше имя? Когда вы ее получили?

— Меньше получаса назад. Вернулась домой и увидела. Пожалуйста, скажите что-нибудь! Я так торопилась сюда…

— Ну-ну, не волнуйтесь. Хорошо, что поторопились принести нам телеграмму. Я объясню, в чем дело, моя дорогая. — Он доверительно понизил тон. — Хотелось бы подольше поговорить с вами и с молодым Холлидеем…

— Он привез меня и сидит в машине, — встрепенулась Девушка.

— Да-да. Только, знаете ли, не сейчас. У нас еще много Дел: найти мужчину со шрамом и прочее. Слушайте, может быть, сможете прийти с Холлидеем ко мне в кабинет завтра утром, часов, скажем, в одиннадцать? Инспектор Мастерс за вами заедет, проводит и прочее.

Он был весьма оживлен и любезен, хотя настоятельно увлекал ее к двери.

— Приду! Обязательно… И Дин тоже, — Девушка закусила губу и, прежде чем дверь за нею закрылась, окинула нас умоляющим взглядом.

Г.М. постоял, глядя на закрытую дверь. Снаружи донесся шум автомобильного мотора, и он медленно повернулся.

— Если эта девушка… — задумчиво проговорил Г.М., — если эта девушка давным-давно не свалилась кому-то в руки, как яблочко с дерева, значит, этот тип был дьявольски непредприимчив. Природа не терпит пустоты. Какая расточительность… М-м-м. Интересно… — Он потер подбородок.

— Вы ее очень быстро выставили, — заметил Мастерс. — Слушайте, сэр, в чем дело? Что вам сказал тот самый специалист?

Г.М. посмотрел на инспектора с каким-то странным выражением.

— Я разговаривал не с Лошадиной Мордой, — ответил он, и слова его гулко прозвучали в сумрачном вестибюле. — Пока не с ним.

Воцарилось молчание, а слова все звенели, внушая нехорошие подозрения. Мастерс сжал кулаки.

— Вот что в конце концов выяснилось, — продолжал Г.М. глухим, невыразительным голосом. — Мне передали сообщение из Ярда… Мастерс, почему вы мне не сказали, что кто-то приехал в Брикстон вместе с Джозефом в пять часов дня?

— Вы же не имеете в виду?…

Г.М. кивнул, шагнул к черному креслу и рухнул в него всей тушей.

— Я вас не упрекаю… Я бы не узнал… Да, вы правильно догадались. Джозеф заколот кинжалом Луиса Плейга.

Глава 17

Даже после второго убийства, совершенного, если прибегнуть к стереотипному выражению, «убийцей-призраком», эти слова совершенно не передают ужаса и не дают верного представления об обстоятельствах, — даже после этого события дело о Плейг-Корте еще не приняло последнего, самого чудовищного оборота. Вспоминая ночь на 8 сентября, когда мы сидели в каменном домике, глядя па манекен в кресле, я понял, что это была всего лишь прелюдия. Казалось, все ведет к Луису Плейгу. Если Луис Плейг до сих пор за всем наблюдает, то хорошо понимает, что вместе с этим делом решится и его судьба.

Второе убийство свершилось совсем уже отвратительным образом. Услыхав новость, мы с Г.М. и Мастерсом сразу уселись в машину последнего и пустились в долгий путь к Брикстону. Г.М., зажав в зубах зловонную погасшую трубку, коротко излагал полученную информацию.

Сержант Томас Банке, которому Мастерс поручил следить за Джозефом и миссис Суини, владелицей дома в Брикстоне, целый день тайком наблюдал за округой. Дома в тот день никого не было. Хозяйка ушла в гости, а Джозеф в кино. Разговорчивый и любезный хозяин овощной лавки, рассказавший немногое, что знал о доме и его обитателях, сообщил, что в этот день миссис Суини всегда отправляется с визитами — «в шляпке, как у королевы Мэри, и в пальто с черными перьями». О ней ему известно лишь то, что, по слухам, она когда-то сама была медиумом; всегда добрая, вежливая, ни с кем не общается, не болтает с соседями. С тех пор как у нее поселился Джозеф, года четыре назад, дом приобрел нехорошую репутацию, так что люди обходят его стороной. Порой жильцы долго отсутствуют, а время от времени подъезжают «красивые автомобили, битком набитые шикарными ребятами и девицами».

Днем, в десять минут шестого, сержант Бэнкс увидел подъехавшее в тумане под дождем такси. Одним из пассажиров был Джозеф, другого он не видел, заметил лишь руку, которая увлекала парня к воротам в кирпичной стене за домом. Передав такую информацию по телефону Мастерсу, Бэнкс получил разрешение пойти оглядеться, если совесть ему позволяет. Вскоре после того, как парочка скрылась в доме, он перешел на другую сторону улицы, обнаружив открытые ворота. С виду за воротами царил полный порядок. Там стоял приземистый двухэтажный домик с лужайкой, цветочными клумбами и садиком позади. В боковом окне на первом этаже горел свет, шторы были задернуты, сержант ничего не видел и не слышал. В конце концов, Бэнкс, человек несколько медлительный, решил позвонить об этом на следующий день.

К этому времени открыла свои двери пивная под названием «Король Уильям IV», что на углу Лафборо-роуд и Хетер-стрит, неподалеку от дома миссис Суини.

— Бэнкс, — продолжал Г.М., грызя свою трубку, — вышел из паба приблизительно в четверть седьмого. Нам повезло, что он заскочил выпить. Чтобы сесть на автобус, ему надо было пройти мимо задней части этого дома — он называется, сожгите меня на костре, коттедж «Магнолия». Находясь приблизительно в сотне ярдов от коттеджа, сержант увидел, как кто-то с диким криком выскочил из ворот в стене и побежал перед ним по Лафборо-роуд…

Мастерс неумолчно гудел сиреной синего автомобиля, летя по той самой улице, по которой мы прибыли.

— Неужели?… — прокричал он сквозь громкий вой.

— Нет! Послушайте, черт возьми! Бэнкс бросился за тем типом и догнал его. Он оказался перепуганным до смерти поденным работником в комбинезоне, бежавшим искать полицейского. Обретя дар речи, он забормотал об убийстве и никак не хотел верить, что Бэнкс — офицер полиции, пока не подошел констебль, после чего все вместе вернулись в «Магнолию». По всему судя, миссис Суини велела поденщику вынести мусор и сделать кое-что в саду за домом. Припозднившись на другой работе, он решил до завтра закопать мешок с мусором во дворе. Опасаясь «нехорошего» дома, работник вошел в задние ворота, собираясь сказать хозяйке, что совсем уж стемнело и дело лучше отложить на завтрашний день. По дороге он заметил свет в подвальном окне…

Полиция расчищала перед нами дорогу к Уэст-Энду. Совершая рискованные повороты и виражи на мокрых дорогах, Мастерс промчался мимо Воксхолла, миновал Уайтхолл, вильнул влево у башни с курантами и ринулся через Вестминстерский мост.

— …заглянул туда и увидел лежавшего на полу Джозефа, который еще дергался в луже крови и отчаянно, безнадежно протягивал руки. Он лежал лицом вниз, в спине торчала рукоятка кинжала. Парень умер прямо на глазах у поденщика… которого, впрочем, больше испугало другое. В подвале еще кто-то был.

Я оглянулся с переднего сиденья, пытаясь разгадать необычное, почти безумное выражение лица Г.М. при свете мелькающих мимо фонарей на мосту.

— Да нет, — иронически усмехнулся он. — Знаю, о чем ты подумал. Только следы ног. Снова одни следы ног, но на этот раз дело обстоит еще хуже. Поденщик не видел лица другого человека — тот раскочегаривал печную топку.

Вот и все, что я хотел сказать. Бэнкс говорит — печь большая, располагается в центре подвала. Работник заглядывал в окно с другой стороны, поэтому не заметил, кто стоял возле топки. Вдобавок в подвале горела всего одна свеча. Однако сквозь трещину в оконном стекле бедняга услышал, как кто-то открыл печную заслонку, поддел совком уголь, бросил… И вот тут-то он удрал. И видимо, при этом закричал, потому что тот, у топки, начал поворачиваться…

А теперь заткнитесь. И не задавайте вопросов. По свидетельству сержанта Бэнкса, когда они с констеблем и тем самым поденщиком разбили окно и влезли в подвал, одна нога Джозефа еще торчала из топки. Чтобы вытащить тело из бушующего пламени, пришлось вылить несколько ведер воды. Бэнкс клянется, что пария сунули в печку живым, облив всего керосином…

Мы нырнули в Ламбет, и фонари над темной водой потускнели, а на улицах за Кенсингтон-роуд стало еще темнее. Может быть, днем или утром это милый, уютный и даже веселый район — я не знаю. В тот момент он состоял из слишком широких, тянувшихся на целые мили черных туннелей, освещенных слишком редкими газовыми фонарями, из выстроившихся рядами приземистых двухэтажных домов со стеклянными поверху дверями в шахматную красно-белую клетку. Унылую картину изредка оживляли освещенные кинотеатры, пивные, многочисленные магазинчики на пустых площадях, мимо которых устало скрежетали трамваи, катили велосипедисты.

До сих пор велосипедный звонок вызывает во мне воспоминания о маленьком доме, ничем не отличавшемся от соседних, с внушительным фронтоном и дверью с шахматным красно-белым остеклением сверху. Дом стоял в глубине участка, к которому уже подъехала наша машина. Его освещал размытый туманом свет уличного фонаря. Рядом собралась внушительная толпа. Люди молчали, переминались с ноги на ногу, задумчиво глядя на мостовую, как бы философски размышляя о жизни и смерти. Подъезжавшие сзади велосипедисты настойчиво сигналили, но в целом широкая темная дорога была пуста. В толпе там и сям пробирались полицейские, равнодушно покрикивая: «Ну-ка, ну-ка!» Толпа слегка шевелилась и оставалась на месте.

Завидев нашу машину, полиция расчистила путь. Кто-то шепнул: «А это что еще за старый черт?» Патрульный в торжественном молчании распахнул железные ворота, мы пошли по кирпичной дорожке, слыша шепот у себя за спиной. Высокий нервный молодой человек с разрумянившимися щеками, явно не привыкший к штатской одежде, открыл парадную дверь, козырнув Мастерсу.

— Хорошо, Бэнкс, — коротко бросил инспектор. — Появилось что-нибудь новенькое после твоего звонка?

— Старушка вернулась, сэр, — доложил сержант и с сомнением вытер лоб. — Миссис Суини. Возникли кое-какие проблемы. Я ее посадил в гостиной. Труп еще в подвале, сэр, нам пришлось только вытащить его из печки. Нож по-прежнему в спине, хотя все кругом вверх ногами. Нож тот же самый… из Плейг-Корта.

Он повел нас в мрачную прихожую, где сильно пахло вчерашней жареной бараниной. К этому запаху примешивался и какой-то другой, которого я не сумел опознать. На стене, у лестницы, удушливо дымил газовый рожок, пол был покрыт облупленным линолеумом, обои в цветочек отсырели. Я заметил несколько закрытых дверей за занавесями из бусин. Мастерс потребовал привести поденщика, который обнаружил труп, и саркастически усмехнулся, услышав, что того отпустили домой.

— Он руки очень сильно обжег, сэр, — довольно взволнованно объяснил Бэнкс. — Действовал как настоящий мужчина. Я сам получил пару ожогов. Поденщик абсолютно чист, все говорят, его здесь каждый знает. Всю жизнь живет тут, за углом.

— Ладно, — буркнул Мастерс. — Нашли что-нибудь новое?

— Не успели, сэр. Если желаете взглянуть на труп… Инспектор оглянулся на Г.М., который мрачно осматривал прихожую.

— Я? Ох нет. Сами взгляните, Мастерс. У меня есть другие дела. Пойду поговорю с людьми на тротуаре. Почему полиция вечно старается разогнать толпу? Все на месте, к вашим услугам, не надо ходить по округе, а вы этим не пользуетесь. Потом во дворе осмотрюсь. Пока.

Он с отсутствующим видом принюхался и засеменил прочь. Через минуту мы услышали: «Как дела, ребята?» — что явно изумило собравшихся.

Бэнкс сначала повел нас в маленькую столовую, где все казалось унылым, застывшим, как остекленевший взгляд чучела трески, висящего в рамочке над камином. На столе, накрытом запятнанной скатертью, стоял графин с портвейном, но вино наливали лишь в один стакан. Напротив — видимо, там, где сидел Джозеф, — стояла пятифунтовая коробка шоколадных конфет, верхний ряд был уничтожен. Ощущение злодейства усилилось — Джозеф торопливо ел принесенный кем-то шоколад, а неизвестный, сидя напротив, смотрел па пего, потягивая портвейн… Мастерс потянул носом.

— Ты здесь видел свет, Бэнкс? — уточнил он. — Хорошо. Чем это пахнет?

— Хлороформом, сэр. Мы нашли губку на лестнице. — Сержант вновь нервно вытер лоб тыльной стороной руки. — Убийца, кто бы он ни был, зажал жертве рот и нос губкой, стащил вниз по лестнице и убил без труда. Тут нигде крови нет. По-моему, было задумано так, чтобы мы вообще не нашли тело, сэр. По-моему, убийца, кто бы он ни был, хотел, чтобы парень просто исчез, — собирался сунуть труп в топку и скрыться. Его Джон Уоткинс случайно спугнул.

— Возможно. Пойдем теперь вниз.

Мы не стали задерживаться в подвале. Я только заглянул и вышел. Подвал был залит водой, которой тушили огонь, в топке еще сердито мигали раскаленные докрасна угли, с пола поднимался едкий дым. На ящике горела единственная свеча. Рядом лежало нечто, на первый взгляд сгнившее, почерневшее, развалившееся на куски, по нему бегали мерцающие искорки. Можно было разглядеть только йоги в обгоревших башмаках, и хорошо была видна рукоятка кинжала в спине. На открытой печной дверце еще висел лоскут одежды Джозефа в яркую, веселую клетку. Не только зловонный запах горелого мяса, но и сама картина вызвала у меня тошноту, и я выскочил обратно на пропахший бараньим жиром, но сравнительно чистый воздух в прихожей.

Когда я выбежал, одна из дверей быстро захлопнулась, будто в нее кто-то подглядывал — последний, завершающий штрих в этой картине. Бэнкс сказал, что в гостиной сидит миссис Суини. Но во всем — хитрость, лукавство, всюду какой-то голос, чьи-то тихие шаги, что-то липкое, выглядывающее из-за угла, готовое выпрыгнуть и ударить! Разве, например, думал Джозеф, жуя шоколад под тихо шипящей газовой лампой в обычной столовой, что некто, улыбавшийся ему через стол, встанет, подойдет и…

На лестнице зазвучали тяжелые шаги Мастерса. Бэнкс принялся повторять свой рассказ, к которому не добавилось ничего нового. Инспектор кое-что записал, и мы пошли повидать миссис Суини.

Это была крупная женщина с полным лицом, которое как бы наплывало на нас, когда она вставала из-за круглого столика в навощенной парадной гостиной. Черты лица приятные, правильные. Типичная старая леди — обитательница пансиона для престарелых, из тех, кто сидит не выпуская из рук вязальных спиц, но только крупнее, крепче, сообразительнее. Седоватые волосы над ушами уложены в букли, черное пальто «с перьями», пенсне без оправы на золотой цепочке, которое хозяйка дома сдернула жестом, свидетельствовавшим, будто все это время она читала Библию, лежавшую на столике посередине комнаты.

— Ну вот! — проговорила миссис Суини, вздернув темные брови и слегка отводя пенсне в сторону, словно снимала маску, и продолжала обвинительным тоном: — Видимо, вы понимаете, друзья мои, какой кошмар и ужас произошли в этом доме.

— Конечно, понимаем, — устало ответил Мастерс таким тоном, будто хотел сказать: «Заткнитесь!» — и вытащил блокнот. — Представьтесь, пожалуйста.

— Меланта Суини.

— Чем занимаетесь?

— Я вдова, и сама зарабатываю на жизнь. — Образцовый бюст дрогнул, точно она стряхивала с плеч мирские заботы, по при этом до смешного напоминала опереточную хористку.

— Понятно. Покойный Джозеф Деннис приходился вам каким-нибудь родственником?

— Нет. Это я и хочу объяснить. Я очень любила бедного Джозефа, хотя он отвергал все попытки узнать его получше. Полюбила с той самой минуты, как мистер Дартворт, джентльмен, павший жертвой зверского нападения прошлой ночью, привел его и поселил у меня. Мальчик был настоящим — поистине настоящим — талантливым медиумом, — заявила миссис Суини, положив руку на Библию.

— Вы давно здесь живете?

— Больше четырех лет.

— А Джозеф?

— По-моему… кажется, уже три года. Видите ли, я широкомыслящая женщина. — По каким-то причинам она старалась внести в разговор легкую нотку. Потом миссис Суини чуть повернулась — в свете газовой лампы блеснул вспотевший лоб, и я вдруг понял, что женщина перепугана до смерти. Мы слышали ее тяжелое дыхание.

— Вы хорошо знали мистера Дартворта?

— Вовсе нет! Я… всегда интересовалась экстрасенсами и потому с ним познакомилась. Потом вообще перестала бывать на сеансах. Слишком утомительно.

Мастерс пока не бросался в атаку, задавал рутинные вопросы. Настоящее испытание начнется после выяснения всех деталей.

— Что вам известно о Джозефе Деннисе? — продолжал он. — Скажем, о его родителях?

— Абсолютно ничего, — заявила она с непонятной интонацией. — О его родителях надо было спрашивать у мистера Дартворта.

— Дальше, дальше!

— Больше я ничего сказать не могу. По-моему, он был подкидышем, голодал и страдал с самого детства.

— Вы никогда не подозревали, что ему грозит опасность?

— Нет! Естественно, прошлой ночью он вернулся расстроенный, но к утру обо всем позабыл. Наверно, ему не сказали, что мистер Дартворт мертв, днем он собирался в кино… И наверно, пошел. Я сама утром, в одиннадцать, ушла из дому…

Миссис Суини запнулась, схватила Библию и почти невнятно затараторила:

— Послушайте… Пожалуйста, послушайте. Вы хотите узнать, что мне известно об этом жутком деле. Я могу отчитаться за каждую минуту после ухода из дому. Пошла к Джону Уоткинсу, разнорабочему, у нас в заднем саду треснула бетонная плита над засыпанным колодцем, вода протекает, надо починить. Потом отправилась прямо к своим друзьям в Клапаме и пробыла там весь день…

Она переводила взгляд с Мастерса на меня, на сержанта Бэнкса. Однако чувствовалось, боялась она вовсе не того, что ее заподозрят, а чего-то другого. И еще что-то фальшивое было в ее поведении. Слишком размашистые жесты, многословие. В чем дело?

— В котором часу вы вернулись?

— Из Клапама приехала в автобусе… кажется, сразу после шести. И видите, что обнаружила. Ваш… сотрудник подтвердит, что я вернулась сразу после шести. — Женщина попятилась, села в кресло из конского волоса, стоящее за столом, вытащила крошечный носовой платочек, стала промокать лицо, будто пудрилась. — Инспектор… вы ведь инспектор, да? — спохватилась она. — Да. Еще одно… Ради всего святого, не заставляйте меня здесь ночевать, хорошо? Прошу вас, умоляю… — Но тут даже ей самой показалось, что это перебор. — Можете моих друзей расспросить, — продолжала она более ровным, но умоляющим тоном. — Они порядочные, уважаемые люди. Разрешите у них провести ночь…

— Ну-ну… Почему вы об этом так просите?

Миссис Суини взглянула инспектору прямо в глаза:

— Я… боюсь.

Мастерс захлопнул блокнот и обратился к Бэнксу:

— Постарайся найти сэра Генри, джентльмена, который с нами приехал. Я хочу, чтобы он побеседовал со свидетельницей. Стой! Вы осмотрели весь дом — верхний этаж и прочее?

Вопрос произвел впечатление на миссис Суини. Я видел, как она слегка дернулась и попыталась скрыть это, старательно утираясь платком.

— Наверху много пароду перебывало, сэр. Я не знаю. Леди скажет, не пропало ли чего.

Я вышел вместе с сержантом в прихожую. У нас возникало какое-то инстинктивное подозрение, что этот дом и сама миссис Суини играют в деле более важную роль, чем мы думали. Кроме простой лжи, было еще что-то в поведении хозяйки дома. Она притворялась и переигрывала — то ли от страха, то ли из чувства вины, то ли от нервозности. Хотелось посмотреть, как с ней разберется Г.М.

За воротами его не оказалось, толпа поредела. Чересчур веселый дежурный полицейский уведомил пас, что Г.М. выпивает с народом в «Короле Уильяме IV», причем всех перепил. Бэнкс отправился обратно докладывать Мастерсу, который, как я слышал, ругался в дверях и, по-моему, потрясал кулаками.

Из освещенной двери убогой пивной, битком набитой людьми, плыли туманные волны табачного дыма. На стульях вдоль стен сидели рядком обычные краснолицые джентльмены с медными булавками в галстуках, словно мишени в тире, фыркая и хмыкая на все происходящее. Г.М., держа в руке пивную кружку вместимостью в пинту, в окружении восхищенной толпы, метал дротики в выщербленную мишень, в промежутках вещая:

— Джентльмены, мы, свободные британские подданные, не обязаны и не будем терпеть безобразия, которые творит нынешнее правительство, ухмыляясь рабочим в лицо…

Я сунул голову в дверь, свистнул. Он прервался, акульим глотком осушил пинту горького пива, обменялся со всеми рукопожатием и заковылял прочь под радостный хор голосов.

На туманной улице выражение его лица изменилось. Он поднял ворот пальто, и если бы я не так хорошо его знал, то подумал бы, что он испуган.

— Старые фокусы еще успешно действуют, — заметил я. — Узнали что-нибудь?

Он проворчал что-то утвердительное, сделал несколько шагов, шумно высморкался в платок и сказал:

— Да, насчет Дартворта и еще кое-что. М-м-м. Если тебе нужна информация, сынок, иди к старожилам, посиди в пивной. В этом доме время от времени бывала какая-то женщина… Эх, почему же я не догадался? Заподозрил было, когда мы вошли в дом Дартворта, но, охотно признаюсь, чуть не совершил самую крупную в жизни ошибку… Да… Впрочем, дело поправимое, вот что утешает. Если мне повезет, завтра к вечеру, может быть, позже, но будем надеяться, что завтра к вечеру, я тебе представлю самого хладнокровного и сообразительного преступника, который…

— Женщину?

— Я этого не говорил. А теперь помолчи. Кому-то об этом доме известно гораздо больше, чем нам. Отчасти из-за этого и был убит Дартворт. Джозефа убили, чтобы убрать его с дороги. А сейчас…

Он остановился на тротуаре напротив коттеджа «Магнолия». Дом выглядел мрачно, зловеще, под уличным фонарем расхаживал констебль, железные ворота покосились, поблескивала мокрая дорожка, выложенная кирпичом. Г.М. ткнул пальцем.

— Дом когда-то принадлежал Дартворту, — небрежно сообщил он.

— А потом?

— Прежде чем его приобрела миссис Суини, стоял пустой — не знаю, сколько лет. Объявления о продаже не было, а потому не было и покупателей. Но старые сплетники помнят, как сюда постоянно являлся мужчина, отвечающий описанию Дартворта. По искривленным костям, как утверждает Лошадиная Морда, тело можно идентифицировать, когда бы его ни выкопали… Сынок, я нисколько не удивлюсь, если именно здесь зарыт труп Элси Фенвик.

Из-за угла Хетер-стрит вывернули фары полицейского автомобиля с громко вывшей сиреной. Мы с Г.М. инстинктивно вместе бросились через дорогу и успели подбежать к тормознувшей у бровки тротуара машине, откуда вышли трое в штатском. Мастерс поспешно открыл перед ними ворота. Один из вновь прибывших торопливо проговорил:

— Инспектор Мастерс, сэр!

— Да?

— Нам сказали, что вы, видимо, здесь, но в доме нет телефона, мы с вами не могли связаться. Вам следует вернуться в Ярд…

— Неужели… очередное…

— Не знаю, сэр, возможно. Звонили из Парижа. В отделе переводчиков все уже разошлись. Субъект тараторил по-французски так быстро, что оператор понял лишь половину. Обещал в девять перезвонить, а уж почти половина девятого. У него что-то важное, сэр, насчет убийства…

— Идите составляйте протокол, как положено, фотографируйте, снимайте отпечатки, осматривайте, — коротко бросил Мастерс, нахлобучил шляпу и кинулся к автомобилю.

Глава 18

Все это было вечером накануне того для, когда леди Беннинг высказала ошеломляющее обвинение. В течение промежуточных пятнадцати часов я чисто случайно наткнулся на то, что почти разрешило загадку…

Не будь это простым изложением фактов, я описал бы сумасшедшую гонку по городу, чтобы успеть к звонку из Парижа, следствие, тянувшееся до самого утра — без перерывов па сон и еду… Но даже дело об убийстве не сводится только к изобличению убийцы. В перерывах вдруг понимаешь, что жизнь идет своим чередом, в перерывах терзаешься мучительными догадками — без толку дышишь в туманное зеркало, пытаясь его протереть. К примеру, в тот вечер я должен был обедать со своей сестрой, симпатичной медузой горгоной, а надо сказать, никому в нашей семье даже в голову не приходило отказываться от приглашений Агаты. Честно говоря, меня больше всего беспокоила перспектива опоздать на час — как и вышло впоследствии, — это если не заезжать домой, чтобы переодеться. Званый обед полностью вылетел у меня из головы, но все-таки я был обязан явиться.

Мастерс доставил нас в центр города, мы с ним договорились явиться наутро, в одиннадцать, в кабинет Г.М. Последнего он повез домой на Брук-стрит, а я выскочил на Пикадилли, успел на кенсингтонский автобус и примчался к дверям Агаты, где меня сначала долго рассматривали в глазок, а потом чистили, прежде чем впустить к гостям. К моему удивлению, гостем была одна Анджела Пейн, закадычная подружка сестры, на которой мне предположительно предстояло жениться. Она сидела у камина в зеркальной гостиной Агаты, возбужденно вертясь, жуя нефритовый мундштук с сигаретой, который всем постоянно мозолит глаза па частных приемах. В отличие от меня Анджела строго следовала современной моде — коротко стригла волосы и до предела обнажала спину.

Войдя, я сразу понял, что два лучших в мире эксперта ждут от меня новостей об убийстве. Возможно, поэтому никого больше к обеду не пригласили. Агата даже не упрекнула меня за опоздание. И как только мы уселись за пустым бульоном, столь же питательным, как смесь, наливаемая на сцене фокусником из разных бутылок, началась атака. Я по-прежнему пытался разгадать загадку миссис Суини и неплохо держал оборону.

Агата обиженно обратилась к Анджеле:

— Конечно, он ничего не может рассказать, хотя из уважения ко мне следовало бы, по крайней мере, объяснить свое опоздание…

За рыбой Анджела взорвала бомбу среди свечей: она спросила меня, когда будет дознание, и, услышав, что завтра, осведомилась:

— А жена бедного мистера Дартворта будет присутствовать?

— Разве мистер Дартворт был женат? — удивилась моя сестра.

— Да ведь я же знакома с его женой! — торжествующе воскликнула ее подруга.

Тут я заинтересовался настолько, что отказался от сотерна.

— Ну, — рассказывала Анджела, — довольно симпатичная, если такой тип вам нравится, — высокая, худая брюнетка. Говорят, дорогая Агата, она вышла из самых низов, была какой-то циркачкой, выступала в каком-то ковбойском шоу, что-то вроде того… Определенно была актрисой. Ох, признаюсь…

— Ты с ней лично знакома?

— Да нет, не совсем… — Анджела вновь повернулась к Агате. — Наверно, сейчас растолстела — ведь с тех пор прошло много лет. Помнишь, дорогая, зиму двадцать третьего или двадцать четвертого года в Ницце? По-моему, в том году у леди Беллоуз был жуткий запой… и то ли она, то ли кто-то другой свалился с бельэтажа, а грубияны, стоявшие на галерке, жутко хохотали? Но как бы там ни было, тогда выступала английская драматическая труппа, все газеты писали, что очень удачно… Они оживили Шекспира, — добавила Анджела, точно речь шла об откачанном утопленнике, — и прелестные вещицы времен Реставрации, написанные Уич… Уичерли…

— Прекрати икать, Анджела, — сурово приказала Агата.

— Говорят, она была великолепна в «Двенадцатой ночи» или в какой-то пьесе под названием «Прямодушный». Я ни той ни другой не видела, видела только ту, где она изображала старомодно одетую неряху среднего возраста, вроде школьной учительницы, ну, ты знаешь, Агата… Ты не слушаешь, Кен?

Я внимательно слушал.

Миссис Суини! Описание полностью соответствует миссис Суини…

Исполнив в тот вечер свой родственный долг, я пешком возвращался домой, причем на улицах никто на меня не оглядывался, выворачивая шею, и по дороге все искал разгадку. Если миссис Суини является Глендой Уотсон Дартворт, что кажется вполне вероятным, то протянувшийся далеко в прошлое след может многое объяснить. Гленда Уотсон выступала во многих и разнообразных обличьях, всегда извлекая из этого выгоду. Случайно или целенаправленно заарканила Дартворта после его безуспешной попытки отравить богатую жену, продолжала прислуживать Элси Фенвик-Дартворт после возвращения счастливых супругов в Англию и, возможно… нет, наверняка была причастна к исчезновению первой жены. Дартворт купил дом в Брикстоне, и то, что там похоронено, например в засыпанном колодце, превратилось в очень основательный повод для шантажа. Скромная помощница потребовала, чтобы Дартворт заплатил ей за молчание или женился на ней. Бывшая горничная жила па Ривьере на его деньги, бывала в театрах, развлекалась, выжидала. Образец терпения, она не пыталась выйти за пего замуж, скрепить узы, пока это официально не позволил закон.

Потом она вновь явилась с новыми планами, намереваясь поделить добычу. И по-прежнему держала его в руках? Конечно. Даже если никогда не найдутся кости Элси Фенвик, по которым ее безошибочно можно было бы опознать (кстати, после идентификации нескольких костей Дэниела Кларка, заколотого в пещере, Юджин Эйрам был повешен через одиннадцать лет после убийства), Дартворт все-таки не забыл о ее угрозе опровергнуть прежние свидетельские показания.

И что же?

Помню, в тот момент я шел мимо ограды Гайд-парка, грызя свою трубку, под любопытными взглядами прохожих. И что же? Очень похоже, что Гленда Уотсон руководила магической деятельностью Дартворта, эксплуатировала его таланты ради наживы. Когда он начал выкачивать деньги из богатых жертв? Четыре года назад, сразу после заключения брака с Глендой Уотсон в Париже, в то самое время, когда миссис Суини приобрела уединенный дом в Брикстоне. Ей требовались только деньги, она никогда не стремилась играть роль жены Дартворта… Поскольку он имел дело главным образом с женщинами, ему выгодно было считаться романтическим холостяком.

Но довольствовалась ли жена второстепенной ролью? Насколько я понял, не довольствовалась. Мы слышали, она надолго отлучалась из Брикстона, уезжала на несколько месяцев. Когда Дартворт отдыхал от оккультных сеансов, миссис Суини опять превращалась в талантливую миссис Гленду Дартворт на вилле д'Иври в Ницце. Супруги очень медленно ковали свое счастье, запасшись полоумным козлом отпущения на случай, если ими заинтересуется полиция…

К сожалению, эти предположения пока ничего нам не давали. Когда я вернулся домой, весь вспотевший после двухмильной прогулки по улицам, то подавил искушение позвонить Мастерсу. Даже если я прав, это лишь добавляет очередной пункт к перечню вопросов, связанных с установлением личности убийцы. Какой мотив для убийства был у той женщины?

Хорошо известна сказка о курице, несущей золотые яйца…

Я улегся в постель и, конечно, проспал.


***

Утро 8 сентября было ясным, свежим, в воздухе чуть пахло осенью. На назначенную в одиннадцать встречу было никак не успеть — я проснулся в одиннадцатом часу. Поспешно проглотив незатейливый завтрак, я, торопливо шагая к Уайтхоллу, на ходу просматривал газеты, но замечал только набранный разными шрифтами заголовок: «Вторая трагедия в Плейг-Корте». Золоченые часы на башне Хорс-Гардс отбили полчаса, когда я свернул на Эмбанкмент, а совсем рядом с садом, позади военного министерства, остановился красный прогулочный автомобиль.

Я бы его вообще не заметил, глядя одним глазом в газету, если б не впечатление, будто кто-то внутри пригнулся, чтобы спрятаться. Машина стояла ко мне задом, и я мог бы поклясться, что кто-то тайком выглядывает в заднее стекло. Я свернул к дверце, ведущей к кабинету Г.М., которая тут же открылась. Оттуда вышла смеющаяся Мэрион Латимер, а за ней Холлидей.

Если что-то их и тяготило, то никто об этом не догадался бы. Мэрион сияла, Холлидеи выглядел лучше, чем за многие последние месяцы. Он был тщательно одет, туфли начищены до блеска, песочные усы аккуратно подстрижены и причесаны, глаза снова весело блестели под тяжелыми веками.

Он приветственно отсалютовал мне зонтом и воскликнул:

— Хо-хо! Какая встреча! Гром и молния! Идет третий убийца, посмотрите на него. Поднимайтесь, присоединяйтесь к двум другим. Ваш приятель Г.М. забавляется от всей души, а бедный старина Мастерс на грани человекоубийства. Хо-хо-хо. У меня сегодня не будет никакой депрессии.

Я предположил, что их уже, видно, с пристрастием допросили. Мэрион, стараясь удержаться от смеха, ткнула Холлидея локтем в бок и сказала:

— Кругом люди! Сейчас же прекрати… Вы, наверно, приглашены нынче вечером на небольшой прием, который устраивает Г.М.? Дин пойдет. Это будет в Плейг-Корте.

— Мы собираемся поехать в Хэмптон-Корт и позавтракать, — твердо заявил Холлидеи. — Наплевать на вечерний прием! — Он широко взмахнул зонтом. — Пошли, старушка. Вряд ли меня арестуют. Вперед.

— Все в порядке, — сообщила мне девушка и оглядела улицу, словно ее радовал каждый камень в дымном Лондоне. — Мистер Г.М. веселит и оживляет. Странноватый старик, все время мне рассказывает о девушке, которая раздевалась в каком-то кино, но он… внушает доверие. Сказал — все в порядке, обещал рассказать, где Тед, и так далее… Послушайте, мне очень жаль, но я не могу контролировать Дина…

Я смотрел, как они переходят улицу. Холлидеи размахивал зонтиком, тыкая им, как указкой. Должно быть, читал лекцию о лондонских красотах. Они шли мимо желтевших деревьев к затянутой туманом реке, поблескивавшей за парапетом. Красного прогулочного автомобиля они не видели — так, по крайней мере, казалось. Оба хохотали.

Поднявшись в кабинет, я увидел совсем другую картину. Г.М., пренебрегший в тот день галстуком, сидел в привычном кресле, забросив на стол ноги, и сонно покуривал сигару. Мастерс сердито смотрел в окно.

— Есть новости, — объявил я, — и, возможно, серьезные. Слушайте, вчера вечером я по чистой случайности догадался, кто такая миссис…

Г.М. вытащил изо рта сигару.

— Сынок, — сказал он, щурясь сквозь большие очки, — если ты собираешься рассказать то, о чем я подумал, предупреждаю, можешь погибнуть страшной смертью. От руки инспектора Хамфри Мастерса. А, Мастерс? Французы — забавный народ. Сожгите меня на костре, но людей с англосаксонским складом ума возмущает, когда в газетах лягушатников печатается такая клевета, что, если ее шепнуть в помещении, на вас в суд подадут. — Он махнул газетой. — Вот «Л'Энтрансижан», дорогие мои сыщики. Слушайте. — И начал читать по-французски: — «Тайна Плейг-Корта — удивительная загадка! Но для нашего шефа Сюрте, г-на Лавуазье Жоржа Дюрана, трудностей не существует! С большим удовольствием сообщаем…» Хотите дальше послушать? — ухмыльнулся Г.М. — Официальный представитель решил проблему одним махом. Понимаете, главное вот в чем…

На письменном столе зазвенел звонок, он нажал кнопку, спустил со стола ноги, и выражение его лица изменилось.

— К вашему сведению, — известил он. — Сюда поднимается леди Беннинг.

Мастерс резко оглянулся:

— Леди Беннинг? Чего ей надо?

— Думаю, хочет обвинить кого-нибудь в убийстве…

Мы молчали. Туманный солнечный свет падал на драный, потертый ковер, в нем плясали пылинки, но прозвучавшее имя леди Беннинг нагнало на нас дрожь. Она невидимо присутствовала повсюду. Казалось, мы ждали не одну минуту. Потом снаружи на лестнице послышался стук, после паузы — другой. Она, наконец, сдалась и взяла с собой палку. Я вспомнил красный прогулочный автомобиль, остановившийся на улице, догадался, кто следил из него за веселившейся парой… Стук приближался.

С первого взгляда она вызывала жалость, и не только из-за хромоты. Мастерс распахнул перед нею дверь, леди Беннинг с улыбкой вошла. Позапрошлым вечером ей можно было дать лет шестьдесят, сейчас намного больше. По манерам — прежняя маркиза Ватто, только слишком много румян и губной помады, глаза подведены карандашом, но довольно нетвердой рукой. Живые, сверкающие глаза, улыбаясь, бегали по комнате.

— Значит, вы все здесь собрались, джентльмены, — проговорила старая леди слегка сорвавшимся голосом и повысила тон, попыталась деликатно прокашляться. — Хорошо. Очень хорошо. Позвольте мне сесть? Большое спасибо. — Она кивнула большой шляпой, сидевшей на кудрявых седых волосах и скрывавшей морщины. — Я слышала о вас от моего покойного мужа, сэр Генри. Вы очень добры, что позволили мне с вами встретиться.

— Слушаю, мэм, — буркнул Г.М.

Он говорил резко, нарочно стараясь вывести ее из себя, но она лишь улыбнулась, прищурилась, и поэтому Г.М. продолжал:

— Вы желали, помнится, сделать определенное заявление?

— Дорогой сэр Генри. И вы… и вы… — В паузе она сняла одну руку с набалдашника палки и легонько положила ладонь на стол. — Неужели все ослепли?

— Ослепли, мэм?

— Вы хотите сказать, что столь умные люди ничего не видят? Я должна вам сказать? Вы действительно не знаете, почему дорогой Теодор покинул город и в дикой спешке бросился к матери? Не знаете, что он бежал либо от страха, либо из-за того, чтобы его не заставили проговориться о том, о чем ему не хочется говорить? Не знаете, о чем он догадывался, а теперь знает точно?

Тусклые глазки Г.М. открылись, сверкнули. Старуха резко потянулась к нему. Говорила она по-прежнему тихо, но возникло впечатление, будто какой-то игрушечный призрак, изготовленный Дартвортом, нечестивый фантастический чертик, вдруг выскочил из коробочки.

— Мэрион Латимер — сумасшедшая, — объявила леди Беннинг.

Мы молчали.

— О, знаю! — резко проговорила она, пристально глядя па нас. — Знаю, как вы заблуждаетесь. По вашему мнению, молоденькая, хорошенькая девушка, которая хохочет над мужскими шутками, плавает, ныряет, играет в теннис, бегает на крепких, здоровых ногах, не может быть сумасшедшей? Да? Да? — настойчиво требовала она ответа, снова окидывая кабинет взглядом. — Впрочем, вы мне все равно поверите. Почему? Потому что я старуха и верю тому, чего вы попросту не видите. Вот почему, по единственной этой причине.

Каждый представитель семейства Мелиш склонен к безумию. Это я вам точно говорю. Сару Мелиш, мать этой девушки, держат в Эдинбурге под строгим присмотром. Если не верите моим словам, может, поверите простому доказательству?

— М-м-м. Например?…

— Чей голос слышался в комнате Теда в то утро? — Леди Беннинг явно что-то подметила на лице Г.М. и с улыбкой кивнула. — Почему вы с такой легкостью заключили, будто это был кто-то чужой? Разве чужой человек очутился бы на балконе в такой ранний час? Видите ли, балкон идет вокруг дома, мимо спальни милой Мэрион… Разве удивительно, что бедняжка кухарка не узнала голос? Дорогой сэр Генри, она его раньше никогда не слышала… Никогда не слышала, чтобы он так странно и дико звучал. Это и есть истинный голос милой Мэрион. Как еще можно истолковать слова: «Ты ведь никогда даже не подозревал…»?

Я услышал у себя за спиной тяжелое дыхание. Мастерс шагнул вперед, к письменному столу.

— Мэм, — начал он, — мэм…

— Помолчите, инспектор, — тихо приказал Г.М.

— Милый доверчивый полицейский сержант, мистер Макдоннел, которого вы однажды посылали шпионить за нами, — продолжала старая леди, шевеля на столе пальцами и по-змеиному крутя головой, — вчера днем зашел к ней в неурочный час, и она его выставила. О, с большой легкостью, она — милая умная девочка. Извините, мне надо идти. О да. У меня есть другие дела. — Леди Беннинг посмеялась и вздернула голову. — Кажется, на сегодня назначено следствие, сэр Генри. Я исполню свой долг. Выйду на свидетельскую трибуну и обвиню бедняжку Мэрион в убийстве Роджера Дартворта и Джозефа Денниса.

Воцарившееся после этих угрожающих слов молчание нарушил задумчивый голос Г.М.:

— А теперь, мэм, самое интересное. Сегодня вы, безусловно, не сможете этого сделать. Забыл предупредить, возникла некоторая задержка…

Она вновь рванулась вперед, словно прыгнула:

— А! Вы мне верите, правда? По лицу вижу. Дорогой сэр Генри…

— И вот что любопытно. Видно, ваше мнение полностью переменилось. Я не присутствовал при даче показаний, просто читал их, и помню ваше настойчивое утверждение, что с Дартвортом расправились злые духи.

Ее маленькие глазки сверкнули, как стеклянные осколки.

— Вы ошиблись, друг мой. Если б они пожелали убить мистера Дартворта…

На краю стола лежала поздняя погибшая муха. Рука в черной перчатке метнулась и ласково сбросила мертвое насекомое на ковер. После этого старуха отряхнула руки, улыбнулась Г.М. и ровным тоном продолжала:

— Именно поэтому я и высказала такое предположение, понимаете? А после убийства несчастного идиота поняла, что они просто стоят рядом во всей своей силе и наблюдают, как человек совершает убийства. В определенном смысле — по их указаниям. О да. Они очень сильны. Однако в данном случае предпочли действовать через агента. — Она медленно потянулась через стол и со страшной серьезностью уставилась прямо в лицо Г.М. — Вы мне верите? Вы мне верите, не так ли?

Он потер лоб.

— Теперь вспоминаю, мне показалось несколько странным, что мисс Латимер с Холлидеем держались за руки…

Леди Беннинг была мудрым генералом. Хорошо знала, как важно не говорить слишком много, умела произвести эффект. Внимательно посмотрела в глаза Г.М. (вообще игроки в карты считают подобный прием в высшей степени бесполезным) и, по-видимому, осталась довольна. От нее исходило слабое победительное, ледяное сияние. Она встала, мы с Г.М. тоже.

— До свидания, дорогой сэр Генри, — мягко попрощалась в дверях леди Беннинг. — Не буду отнимать у вас время. Держались за руки!… — Она вновь посмеялась, погрозила нам пальцем. — Безусловно, мой милый племянник, как истинный рыцарь, не мог не подтвердить ее слов. Обычный джентльменский поступок. Кроме того, знаете, его тоже могли ввести в заблуждение. — На губах возникла жеманная, кокетливая усмешка. — Кто знает? Может быть, он меня держал за руку, когда она улизнула…

Дверь закрылась. Мы услышали в коридоре медленное постукивание.

— Сидите спокойно! — приказал Г.М. рванувшемуся вперед Мастерсу. Приказ прозвучал очень громко в напряженной тишине. — Сидите, не валяйте дурака. Не ходите за ней.

— Боже мой, — простонал Мастерс, — неужели вы хотите сказать, будто она права?

— Я хочу только сказать, чтобы вы скорей приступали к работе. Сядьте в кресло, закурите сигару, успокойтесь. — Он снова взгромоздил на стол ноги, лениво пуская кольца дыма. — Слушайте, Мастерс, у вас есть какие-нибудь подозрения насчет девушки Латимер?

— Честно признаться, сэр, никогда даже не думал.

— Плохо. С другой стороны, знаете, тот факт, что ее заподозрили бы в последнюю очередь, вовсе не означает, что она виновна. Это было бы слишком просто. Найди наименее вероятного убийцу и сажай в тюремный фургон. Подвох заключается в том, что чем невероятнее все кажется, тем больше в это верится. Вдобавок, может быть, в данном случае убийца и есть наиболее вероятный подозреваемый.

— Но кто наиболее вероятный? Г.М. фыркнул.

— Вот в чем трудность этого дела: мы его не видим. И все-таки на моем скромном приеме нынче вечером… Кстати, ты еще не слышал, Кен? В Плейг-Корте ровно в одиннадцать. Строго холостяцкая вечеринка. Мне надо, чтобы на ней был ты, молодой Холлидей и Билл Фезертон. Мастерс, вас я не приглашаю, сейчас дам все инструкции. Мне в помощь потребуются несколько человек, но это будут сотрудники моего собственного отдела. Хорошо бы отыскать Креветку…

— Ладно, — устало согласился инспектор, — как скажете, сэр. Если вы согласитесь представить мне убийцу, я сделаю все в этом кошмарном деле. Я почти рехнулся, и это факт. После фиаско с миссис Суини…

— Вам об этом известно? — перебил я его и поспешил выложить свою информацию.

Мастерс кивнул:

— Как только схватишься за ниточку, даже крошечную, заговоришь о ней, она сразу рвется… Да, знаю. Блестящая идея Дюрана. Вот зачем он мне звонил из Парижа, причем за мой счет. Разузнал насчет Гленды Дартворт, выяснил, что ее подолгу не видят в Ницце… Признаюсь, он заставил меня занервничать.

Г.М. махнул сигарой.

— Сожгите меня на костре, — восторженно изрек он, — Мастерс преисполнился подлинной радости жизни, правда. На крыльях полетел в «Магнолию», прихватив с собой сотрудницу для обыска. Набросились на миссис Суини с победными криками, а потом смотрят, что-то не то. Ни парика, ни накладок…

— Черт побери, она уже немолода, — возразил Мастерс, — для чего ей маскироваться…

Г.М. подтолкнул ему экземпляр «Л'Энтрансижан» с крупным снимком и подписью: «Мадам Дартворт».

— Указаны все размеры. Фото восьмилетней давности, но даже за восемь лет карие глаза не почернеют, не изменится форма носа, губ, подбородка, рост не уменьшится на четыре дюйма… Так вот, Кеи, Мастерс взбесился. Хотя, признаю, не настолько, как дамочка Суини. Дальше больше: славный старина Дюран вновь позвонил нынче утром — за счет Скотленд-Ярда — и говорит: «Увы, я в отчаянии. Боюсь, приятель, моя любопытная идея не прошла. Мадам Дартворт сама позвонила нам из другой квартиры — как выяснилось, из парижской — и обругала кого-то полным идиотом. Поистине очень жаль». Положил трубку, а телефонистка предупредила: «Три фунта девятнадцать шиллингов четыре пенса, сэр». Хо-хо.

— Хорошо, — горько вздохнул Мастерс. — Давайте веселитесь. Вы же сами сказали, что Элси Фенвик зарыта рядом с коттеджем…

— Зарыта.

— Тогда…

— Вечером увидим, — посулил Г.М. — Дело, конечно, запутанное, но не до такой степени, как вы думаете. Его корни в Лондоне, а не в Париже, не в Ницце. Оно ведет к человеку, которого вы видите, с которым говорите, питая относительно него лишь самые слабые подозрения. Да, его подозревают, но не очень. Именно он поработал кинжалом, сунул труп в печку и все время посмеивался над нами, скрываясь под самой лучшей маской… Нынче вечером, — объявил он, — я кое-кого убью, точно так же, как Дартворта. Вы будете при этом присутствовать, удар грянет у вас из-за плеча, хотя, возможно, вы его не увидите. Там соберутся все, включая Луиса Плейга.

Г.М. запрокинул крупную голову. Бледное солнце у него за спиной высвечивало внушительную фигуру, по-прежнему ленивую, но источавшую неотвратимую, смертельную угрозу.

— Ему уже недолго осталось смеяться.

Глава 19

Над каменным домиком ярко светила луна. Вечер был холодный, настолько холодный, что звуки приобретали сильную резкость, пар от дыхания зависал облачками в светящемся воздухе. Лунный свет осторожно пробирался в колодец, образованный черными постройками вокруг двора Плейг-Корта, вырисовывал плоские тени и тень кривого дерева, лежавшую на дорожке.

Из открытой двери каменного домика на нас смотрело лицо — бледное, застывшее, хотя один глаз как бы подмигивал.

Шагавший рядом со мной Холлидей отшатнулся, возглас удивления застрял у него в горле. Майор Фезертон что-то пробормотал, и все мы на секунду застыли на месте. Далекие и глухие часы в Сити принялись отбивать одиннадцать. В двери и в окнах домика плясал красноватый каминный огонь. В кресле перед камином сидела высокая неподвижная фигура, сложив на коленях руки, свесив голову на плечо, с дурацкой ухмылкой на синевато-белом лице, с обвисшими усами, приподняв одну бровь над пучеглазыми очками. На лбу, кажется, выступали капли пота.

Я мог бы поклясться, что сидевший в кресле оскалился в усмешке…

Мы вдруг поняли, что это не кошмарный сон. Видение было столь же реальным, как ночь и луна, которую мы увидели, выйдя из гулкой галереи во двор Плейг-Корта, обогнув в темном дворе мертвое дерево.

— Эту самую чертовщину, — пробормотал Холлидей и ткнул пальцем, — или что-то подобное я видел, придя сюда один той ночью…

Мимо камина в доме мелькнула громоздкая тень, кто-то выглянул и приветствовал пас, загородив фигуру с бледным лицом.

— Хорошо, — произнес голос Г.М. — Понимаете, после того, что вы сегодня утром сказали, я подумал — действительно, так все и было. Поэтому приготовил манекен с маской Джеймса. Этим самым манекеном мы воспользуемся в ходе эксперимента. Входите, входите, — раздраженно добавил он, — тут сплошной сквозняк.

Слоновья туша Г.М. в пальто с меховым воротом и в старомодной шляпе только подчеркивала зловещее, причудливое безобразие комнаты. Жаркий — слишком жаркий — огонь с ревом пылал в черной топке. Перед камином стоял столик с пятью кухонными стульями, из которых лишь у одного была целая спинка. На одном стуле, отклонившись от стола, сидел манекен в натуральную величину, грубо изготовленный из холстины, набитой песком. Его даже нарядили в старый пиджак и брюки, лихо заломленная набекрень шляпа удерживала раскрашенную маску на месте лица. Жуткий эффект усиливали белые матерчатые перчатки, привязанные к рукавам так, что казалось — ладони куклы молитвенно сложены…

— Хорош, правда? — с восторженным самодовольством спросил Г.М., придерживая пальцем страницы какой-то книжки и перенося стул на другую сторону стола. — В детстве я всегда был лучшим в Лондоне участником представления Пятого ноября.[10] Аккуратнее сделать времени не было. Чертова штука к тому же чертовски тяжелая. Точно как взрослый мужчина.

— Братец Джеймс… — Холлидей вытер рукой лоб и попробовал усмехнуться. — А вы, я бы сказал, реалист. И что собираетесь с ним делать?

— Убить, — ответил Г.М. — Вон кинжал па столе.

Я оторвал взгляд от таращившего глаза манекена, сидевшего у огня сложив руки, в пучеглазых очках, с кроличьей усмешкой под усами. На столе в медном подсвечнике горела единственная свеча, точно так же, как прошлой ночью. Лежали несколько листов бумаги, авторучка. И потемневший в огне от острия до рукоятки кинжал Луиса Плейга.

— Брось, Генри, — прохрипел майор Фезертон, кашлянув. Выглядел он непривычно — в простом котелке и твидовом пальто, не столь импозантно, больше смахивал па ворчливого пожилого астматика с лицом в синеватых прожилках и густых красных пятнах. И вновь закашлялся. — Я имею в виду, чертовски глупое ребячество. Манекены и прочая белиберда… Слушай, я согласен на любую разумную вещь…

— Пятна па полу можно не обходить, — предупредил Г.М., наблюдая за ним. — И на стенах тоже. Они высохли.

Мы все посмотрели туда, куда он указывал, и тут же оглянулись на скалившийся манекен. На залитых красными отблесками стенах играло, отбрасывая тени, бушующее пламя.

— Заприте кто-нибудь дверь на щеколду и на шпингалет, — велел Г.М.

— Господи помилуй, это еще зачем? — изумился Холлидей.

— Заприте кто-нибудь дверь, — с сонной настойчивостью повторил Г.М. — Давай, Кен. И проверь как следует. О, вы не заметили, что дверь починили? Да. Нынче днем один мой парень. Неаккуратно, однако сойдет. Действуй.

Погнутая в ту ночь щеколда оказалась неподатливой. Плотно захлопнув дверь, я с немалым усилием загнал ее на место. Перекрывающий ее железный шпингалет двигался вертикально. Я опустил его и ударами кулака крепко вбил в гнездо.

— Ну а теперь, — заключил Г.М., похожий на участвовавшее в истории привидение, — теперь… мы заперты на ночь.

По тем или иным причинам все слегка передернулись. Г.М. стоял у камина в сбитой на затылок шляпе. В стеклах его очков сверкали отблески огня, но на крупном лице не дрожал ни один мускул. Углы губ были кисло опущены, глазки поочередно оглядывали нас.

— Итак, давайте рассядемся по местам. Билл Фезертон, я хочу, чтобы ты сел слева от камина. Подвинь стул вперед и чуть дальше от топки, вот так. Черт побери, забудь о своих штанах, делай, что я тебе говорю! Ты садись рядом, Кен, футах в четырех от Билла… так. Дальше за столом сидит манекен, только мы повернем симпатичного компаньона лицом к огню. С другой стороны стола вы, мистер Холлидей, а я замкну небольшой полукруг. — Он потащил свой стул дальше, установил па другом углу камина, откуда ему всех нас было видно. — М-м-м. Ну, посмотрим. Все точно так же, как позапрошлой ночью, за исключением…

Покопавшись в кармане, он вытащил ярко раскрашенную коробочку и бросил в огонь ее содержимое.

— Эй! — взревел майор Фезертон. — Ты что?

Сначала полетели искры, пламя слегка позеленело, потом вылетели плотные клубы дыма с тошнотворным запахом благовоний и медленно закружились над полом. Казалось, запах проникает прямо в поры.

— Я обязательно должен был это сделать, — прозаически объяснил Г.М. — Дело не в моем художественном вкусе, а в замысле убийцы.

Он, сопя, уселся, прищурился на нас.

Стояло молчание. Я через правое плечо взглянул на ухмылявшееся в огонь чучело в легкомысленно сбитой па ухо черной шляпе и неожиданно с ужасом подумал — а вдруг оно оживет?… За ним сидел Холлидей, уже успокоившийся и настроенный иронически. Между ним и манекеном на столе горела свеча, мигая от поднимавшихся волн фимиама. Нелепый вид чучела производил почти устрашающее впечатление.

— Итак, все мы заперты тут в тепле и уюте, — начал Г.М., и голос его отразился от каменных стен, — и я вам сейчас расскажу, что случилось позапрошлой ночью.

Холлидей чиркнул спичкой, поднес ее к сигарете, потом запрокинул голову, но прикуривать не стал.

— Представьте, — сонно продолжал Г.М., — будто все сидят на прежних местах. Теперь вспомним, кто где находился. Поговорим сначала о Дартворте, которого изображает чучело, поскольку… — он вытащил из кармана часы и положил их на стол, — у нас есть еще время до прибытия тех, кого я поджидаю. Я вам уже рассказывал о действиях Дартворта, вчера снова напомнил майору и Кену, нынче утром изложил Холлидею и мисс Латимер. Я говорил о сообщнике и о замысле. Начнем с того, что Дартворт убил кошку, после чего я сел и задумался…

— Не хочу перебивать, — вставил Холлидей, — но кого вы поджидаете?

— Полицию, — ответил Г.М.

После паузы он вытащил из кармана трубку и продолжал:

— Итак, мы установили, что Дартворт убил ту самую кошку кинжалом Луиса Плейга, заколол, проткнул острием горло. Очень хорошо. Затем собрал брызнувшую во все стороны кровь, сам немного испачкался, что осталось бы незамеченным в темноте под пальто и перчатками, если бы он с кем-то встретился. Затем он поспешно кликнул Фезертона и юного Латимера, чтобы те сразу же его заперли. Вопрос вот в чем: как он поступил с кинжалом, а? У него были лишь две возможности: унести нож с собой или отдать сообщнику. Рассмотрим сначала второй вариант, друзья мои. Если он отдал кинжал сообщнику, значит, сообщник — либо юный Латимер, либо Билл Фезертон.

Тут Г.М. сонно приоткрыл веки, как бы ожидая протеста. Никто не вымолвил пи слова. Все слышали, как тикают на столе часы.

— Ведь, кроме них, с ним никого больше не было, нож он мог сунуть либо тому, либо другому. Зачем делать подобную глупость? Зачем просить сообщника отнести кинжал в большой дом и немедленно принести обратно, рискуя, что кто-нибудь, не посвященный в замысел, заметит, как Дартворт вручает нож сообщнику, и еще сильнее рискуя, что сообщника с окровавленным кинжалом увидит кто-нибудь в прихожей? Нет-нет, он сам принес сюда нож. Вполне логично. В общем, мне известна другая причина, по которой он принес его с собой, но мы этот вопрос пока отложим. Я вам продемонстрирую очевидные соображения… Ну, кто-нибудь, скажите же что-нибудь, — неожиданно добавил Г.М., бросив на нас колючий взгляд. — Что, по-вашему, отсюда следует?

Слепо уставившийся на часы Холлидей повернулся.

— А как же, — проговорил он, — а как же кинжал, задевший Мэрион по шее?

— М-м-м. Уже лучше. Вот именно. Как же? Это с виду постороннее обстоятельство разъясняет крупную проблему. В темноте кто-то крался. У него был еще один кинжал? Если да, то эта неизвестная личность держала его весьма странным образом, неестественно — кинжалы никто так не носит. Вспомните, девушка почувствовала прикосновение не острия, а рукоятки и чашечки под крестовиной, значит, его держали за лезвие под рукояткой… Что так можно держать? Какой предмет по форме напоминает кинжал настолько, что тот, при ком речь без конца идет о кинжалах, легко в темноте их перепутает?…

— Что же это?

— Распятие, — произнес Г.М.

— Значит, Тед Латимер… — спросил я после паузы, и слова прозвучали громоподобно. — Тед Латимер?…

— Как уже было сказано, я сидел и думал. Долго думал над психологической загадкой Теда Латимера до и после того, как мы услышали, что он вернулся домой с маленьким распятием в руках.

Понимаете, этот полусвихнувшийся малый быстрее скроет от вас распятие, чем само преступление. Он искренне устыдился бы, если бы вы подумали, будто такой интеллектуал, как он, носит распятие, почитая его святыней, и стал бы упорно отрицать это… Вот в чем проблема с современными людьми. Они посмеиваются над великими идеями, вроде христианской религии, и верят в астрологию. Не верят священнику, который заявляет о существовании рая, и верят довольно легкомысленному утверждению, что будущее можно прочесть, как электрическую вывеску. Считают искреннюю веру в Бога чересчур старомодной и провинциальной, но признают существование целой кучи духов, потому что о них можно разглагольствовать на лженаучном жаргоне…

Ну ладно. Суть вот в чем. Тед Латимер фанатично верил в привидение, которое собирался изгнать Дартворт. Он довел себя до экстаза, до экзальтации. Верил, что дом кишит смертоносными силами. Хотел встретиться с ними, увидеть… Ему было запрещено двигаться с места, но, знаете, он не мог побороть искушения взглянуть на них в «запечатанной» комнате… И, дети мои, когда Тед Латимер встал и тайком улизнул из кружка, он держал в руках традиционное оружие против злых духов — распятие.

— По-твоему, — прохрипел майор Фезертон, — он был сообщником? Это он вышел из дома?

— Старина, разве распятие это не подтверждает? Он вышел, да. Он был тот, кого вы слышали, когда он выходил.

— Мы слышали шаги двух человек… — припомнил Холлидей. — Почему же он нам не признался, что вышел?

Г.М. потянулся к столу за своими часами. Что-то близится? Полицейские собираются вокруг домика под быстрое тиканье стрелок?…

— Потому что кое-что случилось, — спокойно объяснил Г.М. — Он просто увидел, услышал, подметил то, что даже его заставило усомниться, будто на Дартворта напали духи… Можно ли иначе объяснить его дальнейшие безумные действия? Он свихнулся. Упорно цеплялся за свою веру. Как себя чувствовала леди Беннинг, когда инспектор Мастерс вытаскивал провода из стен в зале для сеансов, потрошил чучело ее любимого Джеймса? Тед верил в Дартворта и вдруг разуверился. Но, как бы там ни было, понимаете, он по-прежнему был убежден, что Истина превыше Дартворта. Пусть лучше все верят, что его в самом деле прикончило привидение, если это подтвердит Истину в глазах всего мира!… Разве вы сами не рассказывали мне, как он упорно твердил, что теперь всему свету откроется истина и что значит по сравнению с этим жизнь одного человека? Разве не бился бы при этом в истерике? Богом клянусь, так и было!

— И что же, — спросил Холлидей, неожиданно задохнувшись, — что увидел или услышал Тед?

Г.М. медленно поднялся на ноги, огромный в освещенной пламенем комнате.

— Хотите, чтобы я показал? — спросил он. — Уже почти пора.

Из камина шел удушливый, почти гипнотический жар. В клубах дыма от благовоний, обманчивых бликах свечи и каминного огня маска чучела приобрела выражение насмешливого удовольствия, как будто сам Роджер Дартворт, притаившись в тряпичном туловище, набитом песком, слушал нас в этом доме с привидением, где он нашел свою смерть.

— Кен, — обратился ко мне Г.М., — возьми со стола кинжал Луиса Плейга. Платок у тебя есть? Хорошо. Помните, под телом Дартворта нашли носовой платок… А теперь нанеси манекену три скользящих удара, посильней, постарайся распороть одежду на левой руке, на бедре, на ноге. Давай!

Манекен весил не меньше четырнадцати стоунов[11], он даже не дрогнул, когда я выполнял приказание, только с жутким правдоподобием качнулся к столу, как живой. Маска под напяленной набекрень шляпой чуть сдвинулась, словно чучело взглянуло вниз. Мне на руку брызнул песок.

— Теперь слегка разрежь одежду, только мешок не проткни… Так-так, штук пять дырок… Хватит! Все это Дартворт проделал самостоятельно. Вытри платком рукоятку, сотри отпечатки, брось платок на пол…

— Кто-то ходит вокруг дома, — очень тихо сказал Холлидей.

— Положи кинжал обратно на стол, Кен. Теперь все смотрите, пожалуйста, на огонь. На меня не оглядывайтесь, смотрите прямо перед собой, убийца уже рядом… Здесь нет никакой крови, вид которой мог бы вас отвлечь. Лишь немного песка. Поймите, вся гениальность разыгранного представления заключается именно в форме кинжала Луиса Плейга и в превосходной инсценировке с помощью кошачьей крови и располосованной одежды. Если бы вы это поняли, как понял Дартворт… Важен, конечно, и сильный огонь, куда брошены крепкие благовония, перебивающие другой запах… Ну, смотрите в огонь, не на меня, не друг на друга, не на манекен, смотрите в горящий огонь… и через секунду все решится.

Где-то в комнате или рядом послышался скрип, тупой скрежет. Я постоянно помнил о манекене, сидевшем от меня так близко, что можно было до него дотронуться, точно я стоял у гильотины. Огонь трещал и пылал, слышалось равномерное громкое тиканье часов. Скрип становился все громче…

— Боже мой, я не вынесу! — хрипло воскликнул майор Фезертон. Я покосился на него: глаза выпучены, лицо сплошь в красных пятнах. — Говорю вам…

Вот тут все и случилось.

Г.М. резко хлопнул в ладоши — не знаю, сколько раз. В тот же миг манекен рухнул, опрокинув свечу па столе, помедлил, вздыбился, плашмя грохнулся на пол, мешок с песком сдвинулся, заломленная черная шляпа оказалась почти в топке. Кинжал Луиса Плейга со звоном и дребезгом вонзился в пол рядом с ним.

— Ради бога, что это… — крикнул Холлидей, вскочив вместе со всеми и окидывая освещенную огнем комнату диким взглядом.

Никто не шевельнулся, никто не прикасался к чучелу, в комнате, кроме нас, никого не было.

Ноги у меня дрожали, я снова сел, вытер рукавом глаза, отдернул ногу, коснувшуюся манекена. Пол был усыпан песком. В спине чучела зияли раны — один удар скользнул по лопатке, другой пришелся выше в плечо, третий вдоль позвоночника и один под левую лопатку — в сердце.

— Успокойся, сынок, — медленно проговорил Г.М., схватив за плечо Холлидея. — Смотри сам, и увидишь. Никакой крови, никаких фокусов. Взгляни на манекен, будто ничего не знаешь о планах Дартворта, никогда не слышал о Луисе Плейге и его кинжале, словно тебе никогда не внушали, что тут якобы было…

Трясущийся Холлидей шагнул вперед, наклонился.

— Взгляни, например, — продолжал Г.М., — на дырку, которая его прикончила, — прямо в сердце. Возьми кинжал Луиса Плейга, попробуй. Соответствует? Вполне, вполне. Почему?

— Почему соответствует?… — с недоумением переспросил Холлидей.

— Потому что дырка круглая, сынок. По форме как раз соответствует острию кинжала… Но если бы ты никогда не видел этого кинжала, если б тебе постоянно о нем не твердили, то что бы ты сказал? Отвечайте же кто-нибудь! Кен!

— Похоже на пулевое отверстие, — ответил я.

— Господи помилуй, но его же не застрелили! — вскричал Холлидей. — В ранах не обнаружено никаких пуль. Полицейский врач ничего не нашел…

— Это была совсем особая пуля, мой милый тупица, — ласково объяснил Г.М. — Из каменной соли. Растворяется в крови нормальной температуры за четыре — шесть минут, дурачок, — скорее, чем остынет мертвое тело. А когда это самое тело повернуто спиной к самому жаркому огню во всей Англии… Сынок, тут нет ничего нового. Такими пулями одно время пользовалась французская полиция. Они антисептические, растворяются, их не приходится извлекать с риском для жизни, подстрелив, скажем, грабителя. Но если она попадет в сердце, разит насмерть не хуже свинцовой.

Он повернулся и указующе махнул рукой:

— Имел ли оригинальный кинжал Луиса Плейга точно такой же диаметр, как пуля, выпущенная из револьвера 38-го калибра? А? Сожгите меня па костре, не поверю. Дартворт попросту заточил острие до нужных размеров, ни на миллиметр не ошибся. Сам, дурак, выпилил на токарном станке пулю из осколка той самой «соляной» скульптуры, о которой Тед совершенно невинно рассказывал Кену и Мастерсу. На резце остались следы каменной соли. Поскольку выстрела никто не слышал, он был сделан либо из пневматического оружия, — лично я так бы и сделал, — либо из обычного пистолета с глушителем. Склоняюсь к последнему — в маленькой комнатке жгли курения, чтобы не слышался запах пороха. Наконец, выстрелить можно было в большое пустое отверстие для замка, хотя, собственно, дуло оружия 38-го калибра точно соответствует переплету решеток, которыми забраны все четыре окна. Кто-нибудь наверняка вам рассказывал, что окна расположены высоко под крышей. Если — я говорю, если — кто-то сумел забраться на крышу…

Во дворе раздался чей-то крик, визг. Голос Мастерса рявкнул: «Смотри!» Громко прозвучали два выстрела, и в тот же момент Г.М. оттолкнул столик и тяжело зашагал к двери.

— Вот каков был план Дартворта, — проворчал он. — Но стрелявший шутник стал убийцей. Открой дверь, Кен. Боюсь, убийца улизнул…

Я поднял шпингалет, отодвинул щеколду и распахнул дверь. Во дворе мельтешили лучи фонарей. Мимо нас в лунном свете прошмыгнул пригнувшийся силуэт, бросился к нашей двери, мы шарахнулись в сторону, фигура развернулась, мелькнула игольчато-тонкая вспышка, потом что-то ударило чуть ли не прямо в лицо. В клубах порохового дыма мы разглядели Мастерса с большим фонарем в руке, гнавшегося за бежавшей, петлявшей по двору фигурой. Г.М. взревел, перекричав остальных:

— Ох, проклятый дурак, неужели вы не обыскали…

— Вы не сказали, что надо арестовать, — задыхаясь, прокричал в ответ Мастерс. — Ничего не сказали… Ребята, вперед! Окружайте! Теперь он со двора не уйдет… Не выберется…

Другие фигуры, мигая длинными лучами, помчались вокруг дома.

— Взяли дьявола! — крикнул кто-то из темноты. — Загнали в угол…

— Нет, не взяли, — возразил высокий, чистый голос.

Клянусь, по сей день вижу во вспышке выстрела женское лицо, победно и презрительно открытый рот, когда она пустила последнюю пулю себе в лоб и беспомощно рухнула у стены, за кривым деревом, над закопанным Луисом Плейгом… Во дворе воцарилось полное молчание, клубился белый дым в лунном свете, слышались медленные шаги подходивших мужчин.

— Дайте-ка мне фонарь, — попросил Г.М. инспектора. — Джентльмены, — произнес он с каким-то горьким удовлетворением, — подойдите взгляните на самую блистательную злодейку, которая долго будет являться в кошмарах старому ветерану. Не бойтесь, Холлидей, возьмите фонарь.

Яркий фонарь, трясущийся в руках Дина, осветил бледное лицо у стены, до сих пор сохранившее ироническую усмешку…

Он пригляделся, широко тараща глаза.

— Но… кто это? — удивился Дин. — Клянусь, я эту женщину никогда не видел…

— Видел, сынок, — заявил Г.М.

Я вспомнил снимок в газете, моментальный, нечеткий, расплывчатый, и сам едва расслышал свой голос:

— Это… Гленда Дартворт. Вторая жена… Но Холлидей прав — он никогда ее не видел…

— Да нет, все ее видели, — возразил Г.М. и громко добавил: — Просто не узнали в облике Джозефа.

Глава 20

— Меня больше всего угнетает, — проворчал Г.М., кипятя воду на газовой плитке в умывальной комнате при своем кабинете, что было категорически запрещено, — больше всего меня огорчает, что я не увидел полной картины днем раньше… Вы, болваны, естественно, не рассказали мне все, что знали. Только прошлым вечером и нынешним — верней, вчерашним — утром я получил возможность толком проанализировать с Мастерсом все детали, после чего мне захотелось дать себе хорошего пинка. М-м-м. Всемогущего Бога из себя разыгрывал…

Было около двух часов ночи. Мы вернулись в кабинет Г.М., разбудив ночного дежурного и с большим трудом преодолев четыре лестничных пролета до Гнезда Филина. Дежурный растопил камин, а Г.М. решил приготовить горячий пунш с виски, чтобы отпраздновать окончание дела. Мы с Холлидеем и Фезертоном сидели за письменным столом в ветхих креслах, когда он пришел с кипятком.

— Раз ты ухватился за основную нить, что Джозеф — это и есть Гленда Дартворт, остальное легко распутать. Вокруг этой истории было столько всего накручено, что я просто начал спотыкаться… Была и еще одна проблема. Теперь я понимаю…

— Ну, погоди, — проворчал майор, пытаясь раскурить сигару. — Как это может быть? Мне хотелось бы знать…

— Узнаешь, — оборвал его Г.М., — как только удобно усядемся. По мнению ирландцев, надо взять крутой кипяток — минуточку, — потом сахар… готово!

— А еще, — добавил Холлидей, — как же она попала во двор пару часов назад, кто выстрелил в окно и, прежде всего, как убийца забрался на крышу…

— Сперва выпьем! — приказал Г.М.

Когда пунш был отведан, получив высокую оценку за качество, Г.М. стал более разговорчивым. Устроившись так, чтобы настольная лампа не светила в глаза, он со вздохом облегчения забросил на стол ноги и принялся бубнить в свой стакан:

— Забавно, что Кен со стариной Дюраном из Парижа случайно наткнулись на разгадку, которая сразу бы решила все дело, если б им хватило ума правильно вычислить женщину. Однако они набросились на бедную миссис Суини… На мой взгляд, вполне естественно, ибо обугленный труп Джозефа лежал на столе в морге с кинжалом в спине.

Сынок, в принципе твоя теория абсолютно верна. Гленда Дартворт была очень умной, целеустремленной дамой, она стояла за спиной Дартворта, сделав его тем, кем он стал, и, будь это необходимо для успеха их игр, преобразилась бы в индейца-чероки. К сожалению, вы остановились па миссис Суини и дальше не пошли. А это непременно следовало сделать. Почему? Потому что миссис Суини никогда особой сообразительностью не отличалась, никогда не имела возможности наблюдать за всеми действующими лицами, незаметно совершая стратегические ходы. Она просто сидела дома, занималась хозяйством, оставаясь для слабоумного малого уважаемой домовладелицей. Но Джозеф — если вы согласны считать его подозреваемым — постоянно был на виду, постоянно находился в центре событий, поскольку считался медиумом. Он был необходимым и незаменимым, ему все было известно, ничто от него не ускользало. Ты получил решающий ответ, Кен, когда твоя подруга перечислила пьесы, в которых блистала Гленда Дартворт. Помнишь?

— «Двенадцатая ночь» Шекспира, — кивнул я, — и «Прямодушный» Уичерли.

— Виола! — присвистнул Холлидей. — Минуточку! Ведь это Виола в «Двенадцатой ночи» переодевается в парня и сопровождает героя…

— Угу. Вдобавок я заглянул в «Прямодушного», — фыркнул Г.М., — поджидая вас нынче вечером в каменном домике. Куда делась книжка? — Он выудил ее из кармана. — Героиня этой пьесы, Фиделия, делает то же самое. Вещь на редкость забавная и увлекательная. Сожгите меня на костре, в шестьсот семьдесят пятом году автор основывался на зубодробительных шотландских анекдотах… Вдовушку Блэкакр прозвали «шотландской грелкой». Хе-хе-хе. Ну ладно… Никак нельзя считать случайным совпадением, что в этих пьесах Гленда играла именно такие роли. Если бы вы, тупицы, были хоть чуточку образованнее, то гораздо быстрее обратили бы на нее внимание. Однако…

— Давай ближе к делу, — прохрипел майор.

— Хорошо. Ну, признаюсь, мы слишком поздно об этом узнали. Поэтому начну сначала, изложив историю, которая давным-давно была бы разгадана, наткнись я сразу на Джозефа. Допустим пока, будто нам неизвестно, что Гленда Дартворт изображала Джозефа, вообще ничего не известно; просто сидим размышляем над фактами…

Итак, выясняется, что у Дартворта был сообщник, которому предстояло помочь ему инсценировать нападение призрака Луиса Плейга. Этот самый помощник украл из музея кинжал. Маленький фокус с вертевшейся и дергавшейся головой — так, предполагалось, вертел ею заболевший чумой Луис Плейг — должен был привлечь внимание охранника. Дартворт знал, что газеты ухватятся за такую деталь, и его идея получит широкую огласку. Мы выяснили даже, как было совершено настоящее убийство: с помощью пули из каменной соли, пущенной кем-то с крыши через одно из зарешеченных окон. Если бы Дартворт вытер резец токарного станка, если бы Тед совершенно случайно не упомянул о соляной скульптуре, мы потерпели бы поражение. Господи! — покаянно охнул Г.М., поспешно хлебнув пунша. — Сожгите меня на костре, я боялся, что вы догадаетесь сами… Боялся! — Он бросил па нас пылающий взгляд. — Если бы кто-нибудь испортил эффектное выступление, пускай меня повесят, я бросил бы это дело. Я охотно согласился помочь, но позвольте ветерану действовать по-своему, иначе он не станет играть. М-м-м. Я велел Мастерсу не пробовать пулю на вкус, чтобы он не распознал соль, после чего даже его мозги, может быть, заработали бы. Фу… Ах… Да.

Ну, это все, что на тот момент было известно. На этих основаниях предстояло искать убийцу.

Присмотримся и увидим то, что бросается прямо в глаза: наиболее вероятный сообщник, а может быть, и не только сообщник, — Джозеф. Почему бы не заподозрить его и не вытащить за ушко на солнышко?

Во-первых, потому, что парень, по-видимому, слабоумный, употребляет наркотики, находится полностью под влиянием Дартворта, определенно накачан по уши морфием после совершенного убийства.

Во-вторых, нам рассказывали, будто Дартворт держал его для прикрытия своей деятельности, о которой сам Джозеф ничего не знал и не ведал.

В-третьих, у него было идеальное алиби — он все время сидел и играл с Макдоннелом в карты.

Г.М. усмехнулся, с невероятным трудом раскурил свою трубку, вдохнул утешительный дым и снова рассеянным взглядом уставился вдаль.

— Слушайте, парни, план был гениальный. Изначально очевидная картина скрылась за многочисленными намеками, домыслами и фактами. Люди говорили: «Бедный Джозеф, его, несомненно, подставили». Ох, знаю. Какое-то время я и сам так думал. А потом задумался. Забавно, но, перечитав показания, я увидел, что ни один из членов кружка, знавших Джозефа почти год, до того вечера ни разу не заподозрил его в наркомании. Это открытие буквально всех ошеломило. Допустим, Дартворту с Джозефом удавалось успешно скрывать порочное пристрастие последнего, хотя это не так-то легко, по суть в том, что, в принципе, не было необходимости постоянно накачивать медиума наркотиками. Зачем перед каждым сеансом вводить ему морфий, ведь это очень дорогостоящий, рискованный и сложный способ погружения в сон, что можно сделать гораздо дешевле и проще с помощью обычных лекарств из аптеки, не опасаясь тяжелых последствий? Зачем это было нужно? В результате Дартворт получил наркомана, который в любую минуту может проболтаться и выдать секреты. Почему он просто не гипнотизировал Джозефа, если парень такой восприимчивый? Меня удивил столь нелепый, ненужный, бессмысленный способ достижения вполне легкой цели. Дартворт просто мог посадить парня в кабинку медиума, приказав сидеть тихо, пока хозяин дергает за ниточки. Для этого даже не требуется погружать полудурка в сон.

Поэтому я спросил себя: слушай, кто первый сказал, будто он наркоман? Впервые об этом рассказал сержант Макдоннел, который расследовал дело, и больше никто, пока свидетельство не подтвердил сам Джозеф, явно невменяемый и бормочущий всякую чепуху.

И тут я подумал, ребята, что из всех фантастических, сомнительных, подозрительных деталей, выяснявшихся в деле, случай Джозефа хуже всего. Во-первых, он признался, будто стащил тайком у Дартворта шприц для подкожных инъекций и морфий и вколол себе дозу. Согласитесь, дьявольски не правдоподобно…

— Будь я проклят, Генри, — вставил майор Фезертон, поглаживая седые усы, — ты же сам говорил в этом вот кабинете, что он кололся с ведома Дартворта…

— И вас не поразила сразу же ошибочность моего утверждения? — язвительно спросил Г.М., который терпеть не мог, когда ему указывали на ошибки. — Хорошо, хорошо, признаю, я сначала не разобрался, но разве это не бросается в глаза всем и каждому? По словам Джозефа, Дартворт боялся кого-то из присутствовавших в доме и посадил его следить за ними. Это Джозеф сказал Кену и Мастерсу, такова была его легенда. Ну можно ли себе представить большую глупость, чем позволить своему охраннику по уши накачаться морфием? Как ни крути, полная чушь. Вообще не похоже на правду… Впрочем, есть другое объяснение, настолько очевидное и простое, что не сразу пришло мне в голову. Предположим, старина Джозеф вовсе не наркоман, предположим, остальные правы, тогда у нас остается только его собственное признание, которому мы слишком легко поверили. Предположим, он выдумал такое оправдание, чтобы отвести от себя подозрения. Может быть, позже ввел себе дозу морфия, ибо подлинные физические симптомы нельзя симулировать, хотя хороший актер способен изобразить внешние признаки наркомании: трясущиеся руки, блуждающий взгляд, судороги, бессвязный лепет… К тому же все инстинктивно считают, что, кроме настоящего наркомана, никто себя таковым никогда не признает. Чистая психология, и очень неплохая.

Так вот, я сидел и думал, как уже было сказано…

И говорю себе: слушай, примем это за рабочую гипотезу, поищем подтверждение. Если она окажется правильной, то, к примеру, докажет, что Джозеф далеко не такой идиот, как прикидывается, и тогда сей персонаж предстанет перед нами в довольно зловещем свете.

Снова посмотрим на его легенду. Он сказал, будто Дартворт нервничал, опасаясь нападения одного из членов кружка. По всем прочим свидетельствам, Дартворт ничуть не боялся идти в домик… если вообще чего-то боялся, он не думал, что именно там его подстерегает опасность… Ну ладно. Я разгадал его план, как уже говорил: разыграть нападение при помощи сообщника. Но если сообщником был один из членов кружка, собравшихся в передней комнате, разве стал бы Дартворт специально приказывать Джозефу за ними следить? Господи помилуй, джентльмены, ведь сторож мог увидеть сообщника, поднять шум — словом, спутать карты! Как ни рассматривай показания Джозефа, они весьма сомнительны. Но именно такая история его выгораживала, если тем самым сообщником был он сам, если он убил Дартворта вместо того, чтобы подыгрывать ему, а после убийства вколол себе морфий, чтобы обеспечить алиби.

Рассматривая сейчас эту весьма опасную личность, исследуем вторую причину, по которой мы его не подозревали, — утверждение, будто он лишь прикрывал Дартворта, принимая на себя вину за ошибки. И вновь, кто его высказал? Один Макдоннел, который вел расследование, а Джозеф подтвердил. Мы поверили, чтоб мне провалиться, покорно поверили! Поверили, будто Джозеф в полузабытьи вертелся вокруг, все дела прокручивал Дартворт, а парень ничего об этом не знал.

Потом я вспомнил каменную цветочницу…

Дым наших сигар и курительных трубок смешивался с паром, поднимавшимся от миски с пуншем. В сумерках за горевшей настольной лампой лицо Г.М. приобрело сардоническое выражение. Ночное такси резко просигналило на тихой набережной. Холлидей подался вперед:

— Вот что мне хочется знать! Проклятая цветочница сорвалась с верхнего этажа или еще откуда-то и едва не разбила мне голову, черт побери. Мастерс весьма легкомысленно и снисходительно объявил это старым, избитым трюком. Правильно. Однако старый трюк чуть меня не прикончил, и если его проделал мерзавец Джозеф… или Гленда Дартворт… если она это сделала…

— Ну конечно, сынок, — тяжело махнул рукой Г.М. — Плесните мне еще микстуры отца Флаэрти. М-м-м. Ха. Спасибо. Давай вспомним тот момент. Ты с Кеном и Мастерсом стоял рядом с лестницей, да? Фактически спиной к ней. Верно. А мимо проходили майор, Тед Латимер и немного отставший Джозеф. Так? Скажи, какой там пол?

— Пол? Каменный. Каменный или кирпичный… По-моему, каменный.

— Угу. Но вы ведь в тот момент стояли в конце прихожей, где остался еще старый пол. Из прочных досок, да? Они совсем расшатались, лестница тряслась, так?

— Да, — подтвердил я, — помню, как скрипел пол под ногами у Мастерса.

— А лестничная площадка находилась прямо над головой молодого Холлидея. А перила там были? Да-да. Старый трюк Энн Робинсон. Знаете, как бывает в старых прихожих с шаткими лестницами: наступишь случайно на самую ненадежную доску — и лестница дрогнет, на площадке задрожат перила. А если на перилах держится что-то тяжелое, обязательно свалится, если они сдвинутся хоть на волосок… — Помолчав, он продолжил: — Мимо тебя, сыпок, прошли Тед с майором, в нескольких шагах за ними — Джозеф. И он не случайно наступил на роковую доску…

Чем лучше знакомишься со стариной Джозефом, тем меньше он смахивает на жалкую марионетку, пляшущую на ниточках, не зная, не ведая, что происходит вокруг. Посмотрим на него — костлявый, невысокий для юноши, можно сказать, недомерок. Шея покрыта топкими морщинками, рыжие волосы коротко стрижены, веснушчатая физиономия, нос картошкой, чересчур большой рот, тонкий, мертвый, мальчишеский голос и, главное, учтите, одежда в кричащую, яркую клетку, всегда заметная издали. Весил парень фунтов девяносто…

Перед самым падением каменного вазона Мастерс заметил нечто странное. А вы, остальные, не видели ничего

Любопытного? Джозеф делал какие-то непонятные жесты, как бы растирая лицо, и замер, когда на него упал свет… Поэтому я подумал: а вдруг он поправлял грим? Знаете, только что был под дождем без шляпы и, возможно, боялся…

— Чего?

— Ну, что веснушки размазались, например, — протянул Г.М. — Тогда у меня мелькнула лишь смутная мысль. Однако я сидел, думал, как уже было сказано, и припомнил то самое дерево во дворе. Помните кривое дерево? По мнению инспектора Мастерса, очень ловкий человек легко мог влезть на стену, прыгнуть сверху на дерево, а с дерева на крышу домика. Сержант Макдоннел возразил, заметив, что дерево высохло, сгнило, показал сломанную ветку, за которую попробовал уцепиться… Ветка могла сломаться под тяжестью человека нормального веса. Я говорю могла, сынок, так как Мастерса тоже это свидетельство убедило. Но в доме был один-единственный человек, способный забраться на гнилое дерево, — невинный мальчик Джозеф.

Обладал ли Джозеф необходимыми для этого проворством и ловкостью, мог ли прицельно выстрелить в окно и попасть точно в нужное место? Способен ли на такое глупый, накачанный наркотиками паренек? В ту минуту я только подозревал, что он вовсе не тот, за кого себя выдает, смутно догадывался о маскировке. Потом сказал себе: послушай, этот горошек никуда из банки не денется, поищи кого-нибудь другого. Зачем парню убивать Дартворта? Он помогал ему охмурять леди Беннинг и прочую компанию, зачем же отступать от плана? Очень глупо. Убийство произошло не по несчастной случайности — две последние пули наверняка прикончили усатого мошенника, как барана. Зачем надо было уничтожать свой денежный мешок? Единственной наследницей денег Дартворта становилась его жена…

Жена! Вы даже не поверите, какое подозрение вспыхнуло вдруг в голове старика… Подумаем, зачем Дартворт вообще затевал представление? Возможно, говорил сообщнику, что хочет продемонстрировать всему свету силу оккультизма, прославиться… Нет, о нет. Клянусь Богом, сказал я себе, он охотится на мисс Латимер, хочет на ней жениться. Но в Ницце живет его жена, умная, здравомыслящая женщина, которая в подходящий момент принудила его к браку, чересчур много зная о прошлых проделках. Как она ко всему этому отнесется?

Трубка Г.М. описала в воздухе причудливый круг, словно рисуя чей-то портрет.

— На фотографиях вид у нее вызывающий, провокационный. Очень худая. Лет за тридцать, немного мелких морщин. Невысокая, когда не носит туфли на высоком каблуке. Кто-нибудь из вас, ребята, женат? Замечали когда-нибудь, какими маленькими кажутся ваши жены, когда вы впервые видите их без каблуков? Гм. Не менее интересно, как меняет лицо копна черных волос и что с ним делает косметика. Я первым делом подумал — сожгите меня на костре, — дамочке лучше бы поостеречься. Почему? Потому что Дартворт уже избавился от одной жены с помощью яда или перерезав ей горло — не знаю. Если ему вновь захотелось вырвать из своего сердца прелестный цветок, я бы на месте второй жены постоянно заглядывал под кровать и держался подальше от темных закоулочков после заката. — Г.М. шумно выдохнул и уставился на нас. — Пока я сам не вынудил бы его к этому! — Он ткнул в нас трубкой. — Вам никто не рассказывал, где Гленда Уотсон в пятнадцать лет начинала карьеру? В передвижном цирке, в мелких труппах, разыгрывавших интермедии, ах, об этом вы слышали. Неудивительно, что ей не стоило большого труда перепрыгнуть со степы на дерево или сделать прицельный выстрел из оружия среднего калибра… Способная малышка, а какая женщина! Талантливая, сексуальная, иначе на нее не клевали бы, когда она, благодаря деньгам Дартворта, получала главные роли в театральной труппе в Ницце. В те месяцы, когда она изображала Джозефа, ей приходилось забывать о сексапильности и женской привлекательности, но каждый раз ненадолго. Единственная неприятность — короткая стрижка, окраска волос в рыжий цвет, но у нее был великолепный черный парик, — в случае, если нужно выйти на люди. Помните загадочную женщину, посещавшую коттедж «Магнолия»? Гленде Дартворт предстояло одержать очередную победу в своем собственном облике, а именно…

— Ох, все это весьма увлекательно, — не выдержал майор Фезертон, — только мы ни на шаг не продвинулись. Черт возьми, повторяю, есть одна проблема, которую никак нельзя обойти. У Джозефа, или кто он там такой, имеется алиби: в момент убийства Дартворта в каменном домике он находился под падежным присмотром сержанта Макдоннела. Неопровержимый факт. Вдобавок мы все сидели в полной тишине в передней комнате, рядом с прихожей, и никто не слышал, чтобы они с сержантом проходили мимо…

— Знаю, что не слышали, — сдержанно кивнул Г.М. — В том-то и дело. Не слышали ни малейшего шороха. Именно это и показалось мне подозрительным.

Теперь прошу всех собравшихся здесь проницательных умников, раскисших па рассвете, подумать над многочисленными удивительными совпадениями. Во-первых, сразу после убийства кто-то позволил газетному фотографу влезть на крышу каменного домика, хотя его следовало прогнать, чтобы не затоптал возможные следы убийцы.

Во-вторых, кто-то пошел за угол осматривать мертвое дерево, снова затоптав следы.

В-третьих, несмотря на принятые Мастерсом меры, история об убийстве, совершенном привидением, необъяснимая байка о сверхъестественном событии, просочилась в газеты…

Холлидей начал медленно подниматься с кресла.

В-четвертых, какому-то великому мудрецу поручили следить за Дартвортом, и он гораздо быстрее, чем мы, догадался, что Джозеф, жилец дома в Брикстоне, в действительности представляет собой блистательную миссис Дартворт.

В-пятых, — продолжал Г.М. уже не столь сонным тоном, — в-пятых, мои дорогие болваны, неужели вы забыли о сеансе с пишущим духом в доме Билла Фезертона? Забыли сеанс, на котором Джозеф вообще не присутствовал? Забыли, что именно тогда среди листов бумаги обнаружилась записка с угрожающим заявлением: «Я знаю, где зарыт труп Элси Фенвик»? Дартворт перепугался до смерти потому, что понял: кроме его жены, тайна известна кому-то из присутствующих — по его понятиям, «невидимому убийце». Почему он так испугался записки, если ее подсунул Джозеф? Ведь он знал, что мнимый Джозеф все знает, правда? — Г.М. вдруг склонился над столом. — Кто единственный мог незаметно сунуть записку, будучи, по его собственному признанию, специалистом по домашним сеансам магии?

В полной тишине Холлидей стукнул себя кулаком по лбу:

— Боже мой, неужели вы имеете в виду сержанта Макдоннела?

— Берт Макдоннел, — промямлил Г.М., — разумеется, не совершал убийства. Гленде Дартворт он вообще не понадобился бы, если бы в Плейг-Корт неожиданно не пожаловал инспектор Мастерс. Плану грозил провал. Макдоннел дежурил во дворе. При появлении Мастерса ему пришлось действовать — позаботиться, чтобы он не увидел Джозефа, поэтому сержант так нервничал (не правда ли?), что едва не допустил промашку. Кто предложил Мастерсу подняться по лестнице и поговорить с Джозефом наедине? Кто целенаправленно уводил вас в сторону, как только вы проявляли хоть какую-то сообразительность? Кто клятвенно уверял, будто дерево возле домика не выдержит никакой тяжести? Кто утверждал, по очевидной причине, будто под тем самым деревом похоронен Луис Плейг?

Видя выражение наших лиц, Г.М. нахмурился:

— Мальчик совсем не так плох. Женщина его использовала в своих интересах, и все… Он не знал, что она задумала убить Теда Латимера, переодеть в яркий клетчатый костюм и сжечь в топке…

— Что?! — охнул Холлидей.

— М-м-м, разве я не рассказывал? — равнодушно переспросил Г.М. — Да. Понимаете, Джозеф должен был исчезнуть. Больше никаких убийств Гленда Дартворт не планировала, Джозеф просто должен был исчезнуть — пусть полиция думает, что хочет, — а она должна снова превратиться в Гленду Дартворт и получить в наследство двести пятьдесят тысяч фунтов. Но улизнувший из кружка в тот вечер Тед Латимер видел «Джозефа». После чего, как вы понимаете, Тед Латимер был обречен на смерть.

Глава 21

Холлидей встал, бесцельно прошелся по кабинету, повернулся к нам спиной, глядя в горевший в камине огонь.

— Значит, — выдавил он, — значит, из-за этого чертова наследства Мэрион чуть не погибла…

— Извини, сынок, — проворчал Г.М.

— Я… знаешь, нынче днем не мог ничего рассказать. Иначе вечерняя игра могла бы пойти прахом. Кроме того, я думал, глядя на вас обоих: какая счастливая парочка… Оба прошли через ад, помрачение, попали в зависимость от полоумной тетки, которая командовала ими не хуже самого Дартворта, даже обвинила девочку в убийстве, видя их веселье и радость… Не стоит омрачать им этот день. — Он растопырил пальцы, мрачно их разглядывая. — Да, мальчик мертв. Если помните, он был примерно такого же роста и телосложения, как мнимый Джозеф. Это делало возможным такую замену. Однако ее замысел едва не рухнул, когда разнорабочий Уоткинс заглянул в подвальное окно и заметил убийцу. Но понимаете ли, этот факт убедил нас, что Джозеф действительно мертв. Уоткинс видел только спину лежавшего на полу человека в броской, яркой одежде, которую, на что я уже обращал ваше внимание, постоянно носил Джозеф. Оконное стекло было покрыто густым слоем пыли, горела лишь одна свеча, каждый принял бы убитого за Джозефа. Очень умная женщина. Незачем было обливать труп керосином, совать в печь, абсолютно не требовалось такой жестокости, но ей хотелось быть уверенной, что его не опознают. Полицейские вытащили обугленное тело в остатках одежды и башмаках Джозефа, вот и все. Миссис Дартворт воспользовалась возможностью. Как по-вашему, зачем она одурманила мальчика хлороформом? Да затем, чтобы переодеть в одежду Джозефа, прежде чем ударить кинжалом. Поэтому они так долго мешкали в доме.

Холлидей резко оглянулся:

— А что же Макдоннел?

— Потише, сынок, успокойся. Я встречался с ним нынче вечером перед тем, как отправиться в Плейг-Корт. Дело в том, что я знаю его отца. Очень хорошо знаком со стариком Гросбиком.

— Ну и что?

— Берт поклялся мне, что не знал о задуманном убийстве, вообще не знал, что Дартворта должны убить. Лучше, пожалуй, я вам расскажу.

Я пришел к нему и говорю: «Ты уже сменился, сынок?» Он отвечает: «Да». Спрашиваю: «Где живешь?» — и напрашиваюсь к нему на выпивку в Блумсбери. Наверняка скажу, тут он определенно понял, что дело плохо. Приехали к нему на квартиру, он запер дверь, повернулся и говорит:

«Ну?» А я говорю: «Долго думал о твоем отце, Макдоннел, поэтому я здесь. Она просто играла с тобой, за ниточки дергала, и тебе теперь это известно, не так ли? Первоклассная вампирша, чертовка, — говорю я. — Ты уже понял, что она сожгла беднягу Латимера в коттедже „Магнолия“, да?»

— И что он сказал?

— Ничего. Просто стоял и смотрел на меня, только странно изменился в лице. Потом на секунду закрыл лицо руками, сел и наконец произнес: «Теперь понял». Мы оба молчали, я курил трубку, глядя на него, а потом предложил ему все рассказать.

Г.М. устало вытер лоб.

— «Зачем?» — спросил он, и я объяснил, что его подруга Гленда, убив вчера юного Латимера, вновь приняла обычный женский облик, села на ночной паром Дувр — Кале, переправилась через Ла-Манш и прошлой ночью добралась до Парижа. Перед этим уничтожила в домике все уличающие ее следы. Утром она появилась в Париже под видом жены Дартворта. По моей просьбе адвокат последнего попросил ее вернуться в Англию, чтобы уладить финансовые вопросы. Она должна была прибыть на вокзал Виктории сегодня вечером в девять тридцать. Было четверть восьмого. По приезде ее встретил инспектор Мастерс, пригласил проехать в Скотленд-Ярд. В одиннадцать ее должны были привезти под охраной в Плейг-Корт, где я устраивал небольшое представление. «Ей конец, сынок, — заключил я. — Сегодня ее арестуют».

Ну, он долго сидел, закрыв лицо руками, потом спрашивает: «Думаете, вам удастся ее уличить?» — «Черт возьми, — говорю, — тебе это отлично известно». Он только кивнул пару раз: «Ну что ж, нам обоим конец. Я вам все расскажу». И начал рассказывать.

Холлидей прошагал к столу.

— И что вы с ним сделали? Где он?

— Лучше сначала выслушай историю, — сдержанно предложил Г.М. — Сядь. Буду краток… Основное вы знаете. Именно эта самая женщина разрабатывала планы, как дурачить и доить легковерных простофиль, хотя клялась Берту, будто Дартворт ее заставлял. За четыре года очень многие попались на крючок. Дартворт разыгрывал романтического холостяка, лакомую добычу для женщин, она изображала тупого медиума, не возбуждавшего у поклонниц ее мужа никаких подозрений. Все шло превосходно, пока не появились два обстоятельства: Дартворт влюбился в Мэрион Латимер, а в июле прошлого года Макдоннелу поручили следить за ним, и он выяснил, кто такой Джозеф.

Обнаружилось это случайно. Он заметил неизвестную даму, выходившую из коттеджа «Магнолия», и стал за ней следить. Я не совсем понял, как дальше развивались события, однако догадываюсь, что она всеми силами старалась заставить его хранить тайну. Кажется, вскоре Макдоннел отправился в отпуск и провел его в Ницце, на вилле миссис Дартворт. О да. Желая кого-нибудь очаровать, неотразимая Гленда была великолепна, клянусь Богом! Макдоннел, кстати, без конца повторял, будто бы в оправдание: «Вы даже не знаете, как она красива, видели ее только в дурацком гриме…» Жутко было его слушать. Оп бросился к письменному столу, выдернул ящик, выхватил фотографии, целую кипу, а ведь мы вели речь об убийстве… Я читал между строк.

И знаете, что я прочел между строк? Поняли, зачем славная старушка Гленда старалась очаровать сержанта Макдоннела так, чтобы он исполнил любое ее приказание? Затем, что она к тому времени стала догадываться о замыслах Дартворта насчет новой женитьбы. К их взаимной выгоде он должен был досуха выдоить кружок леди Беннинг, успешно уладив проблему Плейг-Корта, но Гленда хорошо видела, что вытворяет Дартворт с Мэрион Латимер, и поэтому решила…

— Пристрелить его, да? — язвительно перебил Холлидей. — Очень милая дамочка. Ха. Просто на случай, чтобы он ей не сыпанул мышьяку в кофе, так сказать — вернула комплимент и унаследовала двести тысяч… Неплохо. Жаль, Мэрион не слышит. Ей было бы приятно думать…

— Не хочу тебя обидеть, сынок, — покачал головой Г.М., — но суть вот в чем. Видите ли, она притворялась, что верит объяснениям Дартворта, а Макдоннелу в то же время нашептывала о своих страданиях. Мол, Дартворт порабощает ее могучей волей, ко всему принуждает, а почему? Потому что она его боится — он убил первую жену, вполне может и ее убить…

— И Макдоннел верил подобному бреду? — хмыкнул Холлидей.

— А разве вы последние полгода не верили еще более дикому бреду? — спокойно переспросил Г.М. — Успокойтесь. Дайте досказать. К тому времени возникла реальная угроза, что Дартворт избавится от второй жены точно так, как от первой: задушит подушкой, например, и закопает тело. После чего Гленда уже никому ничего не расскажет. Супруги вели друг против друга тонкую, тайную, смертельную игру, и, если бы Мэрион Латимер дала надежду Дартворту, он сделал бы решающий шаг. Вот чего боялась Гленда. Только не хотела устраивать шумный скандал, пока не получит возможность воткнуть в него кинжал. Дартворту никогда даже в голову не приходило, что она способна его убить, — с ее стороны он опасался только разоблачения.

И когда он решил разыграть представление с нападением несуществующего привидения из Плейг-Корта, Гленда наверняка сплясала сарабанду. Теперь враг целиком и полностью в ее руках… А пока она ластилась к мужу, шепча: «Ты меня никогда не обидишь, да?» А тот, сладко мечтая закопать ее с доброй дозой цианида в желудке, поглаживал по голове, заверяя: «Конечно, не обижу». — «Хорошо, — мурлыкала Гленда, любовно крутя пуговицу мужнина пиджака, — иначе, милый, тебе будет очень плохо».

"Ну-ну, — ласково успокаивал ее Дартворт, — что за выражения, милая. Забудь, что ты выросла в цирке и усвоила всего две шекспировские роли — Поскребы и жены Петруччо.[12] Почему это мне будет плохо?" — «Потому что, — отвечала она, глядя на него красивыми, дьявольски искренними глазами, — возможно, еще кто-нибудь, кроме меня, знает, что ты убил Элси Фенвик. И если со мной что-то случится…»

Уяснили мысль? — спросил Г.М. — Она хотела хорошенечко припугнуть Дартворта, чтобы тот не выкинул какой-нибудь фокус. Возможно, он ей не поверил, но забеспокоился. Если действительно еще кто-то знает о его тайне, рухнут планы насчет крошки Латимер — извини, сынок, — а заодно и все прочие. Если чертовка жена проболтается, его могут обвинить в убийстве, совершенном десять с лишком лет назад…

— Ясно, — буркнул майор Фезертон, яростно теребя усы. — Потом она велела Макдоннелу, присутствовавшему в моем доме — в моем, будь я проклят, — сунуть в бумаги записку…

— Правильно, — кивнул Г.М. — Понимаете, в том самом доме, где Джозеф никогда не бывал. Сожгите меня на костре, ничего удивительного, что Дартворт позеленел от страха! Выходило, что кто-то из членов кружка — один из тех, на кого было рассчитано задуманное представление с привидением, — все о нем знает и иронически над ним посмеивается. Можно сказать, Дартворт уже получил нож в спину: один из его преданных обожателей — такой же коварный, хитрый, опасный лицемер, как и он сам. И первым делом решил как можно скорее устроить спектакль в Плейг-Корте. Почему? Потому что кто-то интересуется его прошлым, потому что надо последним ударом произвести решающее впечатление на мисс Латимер… Но, Господи помилуй, кто сунул записку? Тут он вспомнил о присутствии постороннего, подумал на него… Но когда стал расспрашивать Теда, услышал, что Макдоннел просто безобидный старый школьный друг. При всех своих подозрениях, что он мог сделать? Нечего и говорить, что якобы случайная встреча Макдоннела с Тедом, которого сержант уговорил ввести его к Фезертону, была не более случайной, чем смерть Дартворта.

Дартворт угодил в ловушку, изготовленную и расставленную собственными руками. Дальнейшее вам известно. Макдоннел поклялся, что не знал о замысле Гленды убить Дартворта. По его словам, она говорила, будто Дартворт обещал отпустить ее, если она поможет ему в последний раз. Поэтому позапрошлой ночью одуревший сержант торчал во дворе, ничего не зная о плане, — просто на всякий случай, хотя в том не было необходимости. Однако необходимость, как вам известно, возникла. Можно представить, как его потрясло появление Мастерса! Надо признать, парень быстро соображает. Объясняя, как он попал туда, где ему быть не следовало, он сразу выдумал историю, близкую к правде. Помните, именно он, как я уже говорил, утверждал, будто Джозеф лишь пешка в руках Дартворта?

— Зачем он объявил Джозефа наркоманом? — спросил Холлидей.

— Так велела Гленда, — сухо объяснил Г.М., — на случай, если кто-нибудь его спросит. В тот момент Берт не понял для чего, но потом догадался.

Хотелось бы точно передать вам его рассказ. Тем вечером, по его словам, он чуть с ума не сошел, стараясь выставить из комнаты Мастерса, пытаясь уговорить Гленду отказаться от безумного замысла, ссылаясь на присутствие полиции. Но она была непреклонна. Фактически, если помните свидетельство Мастерса, она чуть сама себя не выдала. У нее хватило выдержки проверять в его присутствии, хорошо ли расшатаны доски на окне в той комнате, где они сидели с Макдоннелом.

— Доски? — переспросил Холлидей.

— Конечно. Вы же помните, что стена вокруг Плейг-Корта проходит в трех футах от окон большого дома. А окна расположены высоко. Однако хороший прыгун вскочит на стену из окна одним прыжком. Вот как она обогнула дом, не оставив следов, — пробежала по стене. Дальнейшие ее действия вам известны. Она оставила Макдоннела на месте, в комнате, а Мастерс тем временем крался наверх — на стрельбу ушло всего три-четыре минуты. Предыдущей ночью Гленда с Дартвортом предварительно подготовили сцену, на них и наткнулся явившийся Холлидей. Не знаю, сынок, как они показали тебе привидение, но, похоже, вполне преуспели в этом.

Тем временем впутался кто-то еще, заморочив нам голову. Из передней комнаты тайком улизнул Тед Латимер. Вероятно, дело было так. Вместо того чтобы прямо идти через дом, он увидел на кухне свет фонаря — там Кен читал рукописи — и решил, что безопаснее выйти через черный ход и обежать вокруг дома. Но на лестнице в его свихнувшихся мозгах вспыхнула дикая мысль: нельзя трусить, выполняя свой долг, лучше отважно, с поднятой головой пройти сквозь злые силы, заполонившие дом. Ух! Поэтому он развернулся и пошел к задней двери через прихожую, открыв щеколду на парадной двери.

Возможно, поэтому Кен и не слышал, чтобы Тед проходил мимо кухонной двери, которая расположена с другой стороны. И как только он шагнул во двор, то увидел… что же?

Точно мы этого никогда не узнаем. Мальчик мертв, Гленда Макдоннелу ничего не рассказывала. Скорее всего, в мерцавшем в окне пламени он увидел, как Джозеф сползает по крыше к окну, держа в руке пистолет с глушителем. Глушитель, как вы знаете, не совсем заглушает выстрел — кажется, будто кто-то быстренько хлопнул в ладоши. Теду повсюду мерещились злые духи, возможно, он даже старался уговорить себя, будто видит именно духа, однако сомнение оставалось.

Он замер на месте, решая, что делать. И все же Гленда его разглядела, и с той минуты мальчик был обречен. Она не знала точно, заметил он ее или нет, но момент 6ыл ужасный.

Что же происходило тем временем? С верхнего этажа большого дома спускался Мастерс. Когда он в первый раз поднимался наверх, ветер распахнул парадную дверь, и он закрыл ее на щеколду. А спустившись, увидел, что дверь открыта… о чем позаботился Тед. Если б Мастерс прошел через комнату, где должны были сидеть Джозеф с Макдоннелом, дело сразу же было бы кончено. Но, увидев открытую дверь, он в нее вылетел как сумасшедший и, разумеется, не обнаружил никаких следов вокруг дома. Мастерс обходил дом с одной стороны, а Джозеф, сделав свое дело, возвращался с другой. Инспектор слышал стоны Дартворта… Знаете, я думаю, он даже тогда не понял, что его убила сообщница, иначе не побоялся бы кричать во все горло.

Юный Латимер, стоя в задних дверях, слышал приближавшиеся шаги Мастерса и стоны. Он пока еще точно не понял, что это означает, но, слыша чьи-то шаги за углом, сообразил, что при любой неприятности он окажется в весьма двусмысленном положении. И нырнул в переднюю комнату за долю секунды до удара колокола.

Гленда между тем вернулась, сунула пистолет с глушителем под доску пола, где они с Дартвортом за день раньше приготовили тайник. Макдоннел очень красноречиво описал, какой предстала перед ним та женщина, когда увидела его, — он сдавал карты якобы для игры в рамми. Лицо пылает, глаза горят… Она закатала рукав и, к его великому удивлению, с полным спокойствием ввела себе морфий, обеспечивая алиби. «Дорогой мой, — сказала она, — кажется, я совершила ошибку. Кажется, я по-настоящему убила его… наконец». И улыбнулась.

Ничего удивительного, что он выскочил почти обезумев. Мастерс признался, что в жизни не видывал человека в таком состоянии, каким был в тот момент Макдоннел, да еще с картами в руках…

Думаю, остальное вы знаете. Одно неизвестно: собирался ли Тед что-нибудь рассказать или нет? Известно, что он сделал: держал язык за зубами, кричал, что убийство действительно дело рук привидения. Им владела идея, что преступление, совершенное мнимым духом, наделает больше шуму, чем простой выстрел, хотя все же он был озадачен, ибо все утверждали, что Дартворт был заколот кинжалом. Помните, о чем он первым делом вас переспросил: «Кинжалом Луиса Плейга?…» И затем молчал, пока не объявил, что верит в сверхъестественный характер убийства.

Дальнейшее навсегда останется чистым домыслом, ибо два человека, способные нам рассказать, каким образом Теда Латимера заманили в Брикстон, мертвы… Понятно, что Гленда должна была действовать очень быстро. Легкомысленный Тед в любую минуту мог передумать и заговорить. Один намек на то, кто такой на самом деле Джозеф, — и ей конец. Она приготовилась отправиться следом за мальчиком к нему домой и заткнуть ему рот. Поэтому заставила Мастерса отпустить ее домой — «Джозеф» был совсем сонный, слишком сонный для такой дозы морфия. Однако домой она не поехала.

У нее родилась блистательная идея, лучшая в жизни. Вам известно какая. «Джозеф» собирался исчезнуть, а что, если его сочтут убитым?… Главной задачей было немедленно поймать Теда, наплести ему что-нибудь и заставить молчать, пока не удастся залучить его в «Магнолию».

Поэтому она дожидалась, наверно, где-то неподалеку от Плейг-Корта, когда он отправится к себе. Трудность заключалась в том, что, хотя его, как свидетеля, опросили вторым, он отказывался ехать — до того момента, когда начались споры и ссоры. Гленда же, несмотря ни на что, ждала, даже в то же время разрабатывая детали хитрого плана, потом, заметив, что полиция разъехалась и все толпятся на кухне, улучила момент и стащила кинжал.

И поэтому упустила Теда, убежавшего в безудержной ярости. Но, сожгите меня на костре, эта женщина не сдалась. Вот что дьявольски удивительно. Понадеявшись на свою сообразительность и изобретательность, она забралась по наружной лестнице на балкон, оттуда к нему в спальню — помните, в доме она много раз бывала под видом Джозефа? — застала его в смятении, не способного мыслить здраво, и уговорила назавтра с ней встретиться. Если промедлить, если до наступления утра не убедить его каким-нибудь образом, он может отказаться от своего решения — хранить молчание. Понимаете, полиция подозревала его, и он, хорошенько подумав, мог под давлением обстоятельств выложить то, что было ему известно.

— Как по-вашему, что она ему сказала? — спросил Холлидей.

— Бог знает. Судя по записке, которую он утром оставил сестре: «Надо разобраться…» — «Джозеф», скорее всего, не стал притворяться перед ним, будто убийство совершило привидение, а посулил представить какие-то конкретные доказательства в коттедже «Магнолия». Слова «Ты ведь никогда даже не подозревал…», возможно, означают, что «Джозеф» намекал на кого-то из членов кружка, утверждая, будто сам пытался спасти Дартворта, когда Тед столь некстати выглянул в заднюю дверь. Человек, в конце концов, заколот кинжалом, поэтому нетрудно было убедить Теда в невиновности «Джозефа», которого точно не было в комнате. «Пистолет? Что за чушь! Тебе показалось. Я все время следил за своим патроном, которого подло убила…» Кто? Леди Беннинг. Могу поклясться, именно ее выбрала Гленда. «Я был у окна и все видел!»

Я все время путаю мужской и женский род, рассуждая о Джозефе-Гленде, да только потерпите, ребята…

О чем это я? Ах да. Ну, Теда надо было заманивать с большой осторожностью. Почему? Его исчезновение ни в коем случае не должно было быть связано с «Магнолией». Если в топке найдут подозрительный труп, обгоревший до неузнаваемости, и на следствии выяснится, что поблизости видели Теда, кто-нибудь сильно сообразительный скажет: «Эй, слушайте, а это действительно Джозеф?»

И тут я с восхищением снимаю перед Глендой шляпу. Она была очень умна. Не стала немедленно тащить Теда в Брикстон и сразу на месте его убивать. Хорошо зная семейство Латимер, она проложила поистине замечательный ложный след. Очень тонко и четко продумала план, позволивший деликатно намекнуть, будто Тед помчался в Шотландию. Там живет его мать, не совсем психически здоровая.

Если она заявит, что сын не приезжал и не прячется у нее, десять шансов против одного, что полиция будет убеждена в обратном. Какую цель преследовала Гленда? Отвести подозрения от «Магнолии», пока тело не обнаружат и не примут сгоревшего за Джозефа. Потом пусть ищут Теда, пусть думают, что он бежал из страны, доказав тем самым свою виновность.

В результате в полицию поступил ложный звонок, сделанный из какого-то таксофона неподалеку от Юстонского вокзала, причем сообщение было составлено в тщательно подобранных туманных выражениях. Если бы мнимый Тед прямо сказал, что едет в Эдинбург, слишком скоро открылось бы, что он туда не поехал. Эта женщина абсолютно точно представляла себе ход наших мыслей. Ах! Самое смешное, что Макдоннел клюнул на приманку, послал телеграмму матери Теда, которая известила Мэрион, что Теда у нее нет, но, если он приедет, она его не выдаст.

В пять часов Гленда, спрятав Теда в коттедже, приготовилась к осуществлению своего замысла. Миссис Суини дома не было…

— Кстати, — вставил я, — миссис Суини причастна ко всему этому? Она знала, что происходит?

Г.М. ущипнул себя за нижнюю губу.

— Даже если и знала, то никогда не признается. Похоже, вот как было дело. «Джозефа» привел к ней Дартворт, это чистая правда. Миссис Суини когда-то была медиумом. Мастерс покопался в ее прошлом, узнал, что Дартворт однажды спас ее от тюрьмы и поэтому крепко держал в руках, точно так же, как Гленда держала его. Ему требовалось подставное лицо для брикстонского дома. Они с Джозефом насмерть запугали старушку Суини. Сначала, наверно, старались внушить ей, будто «Джозеф» парень, но ведь нельзя жить в одном доме четыре года и ничего не заподозрить. Возможно, она сразу заподозрила, что дело нечисто, и тогда Гленда сказала ей: «Слушай, подруга, ты уже замешана в очень темное дело. Достаточно одного слова моего приятеля Дартворта, чтобы ты села в тюрьму. Если что-нибудь вдруг увидишь, забудь. Ясно?» Поскольку Гленда мертва, мы не узнаем всей правды, пока Суини не заговорит. Понимаете, Дартворт, по вполне понятной причине, хотел, чтобы в доме в Брикстоне постоянно кто-то жил, и женщина, которую он держал в своей власти и всегда мог пригрозить ей, стала идеальной домовладелицей.

— Думаете, она знала, что Гленда убила Теда и выдала его за Джозефа?

— Уверен, будь я проклят! Иначе она бы все нам рассказала. Помните, миссис Суини призналась: «Я боюсь!» И правда, я нисколько не удивился бы, если бы наша славная приятельница Гленда после Теда убрала бы и хозяйку, дождавшись ее возвращения из гостей. К счастью, ее спугнул заглянувший в окно поденщик, а Суини вернулась только после шести…

Биг-Бен, громко нарушив тишину на тихих улицах, пробил четыре. Г.М. заметил, что остатки пунша остыли, а его трубка погасла. Поеживаясь от холода, он встал и, подойдя к камину, уставился в топку.

— Устал я. Сожгите меня на костре, я мог бы проспать целую неделю. Думаю, это вся история… Вечером я устроил маленькое представление. Мне помог один мой приятель, которого я называю Креветкой, славный маленький человечек, ведущий теперь, по его утверждению, честную жизнь. Он специалист по оружию и достаточно легкий, чтоб забраться на кривое дерево в Плейг-Корте. Все было готово. Я привел его в дом, и он быстренько обнаружил пистолет с глушителем под полом в той комнате Плейг-Корта, которой обычно пользовалась Гленда. Если бы мы не нашли его, то воспользовались бы другим, того же образца. Вскоре после одиннадцати Мастерс со своей командой сурово — без лишних слов — убедили Гленду поехать в Плейг-Корт. Она не могла отказаться и очень смело приехала туда. Сначала прошли в ту самую комнату, где Мастерс вновь вытащил из тайника пистолет. Ни она, ни Мастерс не сказали ни слова. Потом, также без всяких слов, они вышли во двор. Креветка взял пистолет, у нее на глазах влез на крышу каменного домика… Интересно, о чем она думала, глядя, как он стреляет? Как она поступила, вы знаете. Эти болваны сразу ее не обыскали. Могла бы еще в кого-нибудь попасть.

Вокруг лампы клубился застоявшийся дым. Я вдруг почувствовал невыносимую усталость.

— Вы еще не сказали, — хрипло спросил Холлидей, — что будет с Макдоннелом? Святая невинность! Проклятый мерзавец! Клянусь, он виновен не меньше ее… Слушайте, неужели вы его отпустили?

Г.М. смотрел в гаснувший огонь. Спина его слегка дрогнула, он как-то неопределенно прищурился:

— Отпустили? Сынок, ты разве не знаешь?

— Чего?

— Нет, конечно не знаешь, — бесцветным голосом произнес Г.М. — Нас же не было в том проклятом дворе — ты не видел… Не то чтобы я его отпустил — в прямом смысле слова… Когда мы с ним были у него на квартире, я сказал: «Сынок, я сейчас выйду из комнаты». И спросил: «Служебное оружие у тебя есть?» Он кивнул. Тогда я говорю: «Ну ладно, я пошел. Если бы я думал, что у тебя есть шанс избежать виселицы, ничего бы не советовал». А он сказал: «Спасибо».

— Вы имеете в виду, что он застрелился?

— По-моему, собирался, судя по его виду. Я добавил: «Ты же не станешь рассказывать на суде то, что рассказал мне, правда? Некрасиво будет выглядеть». Он понял. Но все-таки Гленда была удивительной женщиной. Что сделал этот молоденький дурачок? Присоединился к группе, которая арестовала Гленду, но не смог подойти, чтобы сказать ей хоть слово. Мастерс мне рассказывал. Он тогда ничего еще не знал о Макдоннеле. Мы вышли из домика и направились в Плейг-Корт. Вы не поняли, что означали те выстрелы? Когда Креветка проводил демонстрацию, полиция вместе с арестованной стояла во дворе. Макдоннел вдруг вышел вперед, выхватил пистолет, рванулся к ней и крикнул: «Гленда, такси за углом, я велел ждать! Беги, я их задержу». Разрази его Бог, придурка! Совершил последний жест — хладнокровно, как дьявол, всю толпу на прицеле держал…

— Значит, те два выстрела… стрелял Макдоннел?…

— Нет, сынок. Гленда взглянула на него, вырвавшись от людей Мастерса, вытащила свое оружие, бросила Макдоннелу: «Спасибо», дважды выстрелила ему в голову и бросилась бежать. Она выбрала подходящее место для смерти, сынок. В проклятом доме, вместе с Луисом Плейгом.

Примечания

1

Плейг-Корт — чумной двор (англ.). (Здесь и далее примеч, пер.)

2

Ненавистный (фр.)

3

‹Рамми — карточная игра, в ходе которой игроки подбирают и сбрасывают карты по достоинству или по последовательности.

4

Тан — глава клана.

5

Обиженный мидийским царем вельможа послал персидскому царю Киру зашитую в брюхо убитого зайца записку с доносом и предложением прийти в Мидию с войском, после чего, по словам историка Геродота, «мидяне без всякой вины из владык сделались рабами, а персы, бывшие прежде рабами мидян, стали их владыками».

6

На Флит-стрит в Лондоне располагаются редакции бульварных газет.

7

Фуше Жозеф (1759 — 1820) — французский министр полиции, беспринципный карьерист, создавший полномасштабную систему сыска, разведки и шпионажа.

8

Ирвинг Генри (1838 — 1905) — знаменитый английский актер, первым возведенный в рыцарское достоинство за сценические успехи.

9

На лондонской Харли-стрит находятся приемные известнейших частных врачей.

10

По традиции 5 ноября в Британии отмечают провал «Порохового заговора» (1605), сжигая чучело Гая Фокса, возглавившего заговор католиков против короля Якова I.

11

Стоун — 6,34 кг.

12

Поскреба — сводня из комедии «Мера за меру»; жена Петруччо — Катарина из комедии «Укрощение строптивой».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15