Мужские руки трогали ее грудь не в первый раз. И не в первый раз она чувствовала прикосновение возбужденной плоти, слышала у самого уха тяжелое дыхание. Но никогда раньше это не происходило против ее воли.

Агнес была прижата спиной к холодной, влажной стене погреба, кирпичи царапали ей правое плечо. Хриплый голос прошипел в самое ухо: «Salope!»[1] Жерар, одной рукой продолжая шарить по ее груди, пытался просунуть другую между бедер. Агнес застыла: этот толстый коротышка-француз, который, чертыхаясь, никак не мог справиться с ее узкой, до колен, юбкой, словно парализовал ее своими липкими лапами и грязными словами.

На первых порах она, конечно, протестовала. Извинялась, отнекивалась, в общем, использовала обычную тактику: где отмолчаться, где отшутиться. Старалась не оставаться с ним наедине. Но здесь, в винном погребе, деваться было некуда. Жерар Каброль был ее шефом и, очевидно, считал, что начальник имеет право на определенные вольности в отношении персонала. К похлопыванию по попе она уже давно привыкла, в ответ на сальные шутки насчет ее внешности лишь устало хмурилась. «Ничего не поделаешь, – утешала себя она. – Издержки профессии». Но сейчас ситуация была иной, совсем иной, и Агнес это прекрасно понимала.

Жерар наконец засунул руку к ней под юбку и блаженно застонал. Теперь он называл ее «ma cherie»[2] и «мадемуазель Эдин». Предвкушая близкую победу, он немного сбавил темп, потискал ляжку, прежде чем закрепить успех и, вытащив из штанов свой bite, осчастливить Агнес прямо здесь, у кирпичной стены.

Но тут она по-настоящему разозлилась. Неведомо откуда нахлынуло бешенство – время молчаливого недовольства и вежливых отказов прошло. Все, что скопилось у нее в душе за месяцы приставаний, унизительных замечаний по поводу ее физических достоинств и недостатков, – все выплеснулось наружу.

Безвольно опущенные руки вдруг сами собой взметнулись, и она с силой толкнула Жерара кулаками в грудь. Он выругался, на мгновение потерял равновесие, покачнулся, но устоял на ногах. И, брызгая слюной, снова ринулся в атаку:

– Ты что это делаешь, дрянь неблагодарная?!

Но Агнес была начеку, все ее мышцы напряглись. Она ловко отпрыгнула в сторону, и Жерар с размаху врезался в стену. При других обстоятельствах Агнес бы, наверное, рассмеялась, увидев, как он впечатался носом в кирпич.

Но сейчас было не до смеха, и Жерару тоже. Жирное тело коротышки сотрясалось от ярости, лицо побагровело, на носу алела свежая царапина. Он был хоть и ниже ее ростом, но явно сильнее. Агнес попятилась, стараясь увернуться от его рук. Но погреб был небольшой, и через несколько шагов она уже уперлась спиной в стеллаж с аккуратными рядами бутылок. Пути к отступлению были отрезаны. Жерар настиг ее и начал срывать с нее форменную белую блузку. Несколько пуговиц с легким звоном покатились по каменному полу. Показался бюстгальтер, но Жерар не дал себе передышки, чтобы насладиться этим зрелищем. Теперь он твердо шел к намеченной цели и на этот раз справился с юбкой гораздо быстрее. Зато с собственной ширинкой пришлось повозиться, и он выругался по-французски, когда Агнес попыталась вырваться.

Положение Агнес, зажатой в углу между двумя стеллажами, казалось безвыходным, и все же, улучив мгновение, когда он отнял и другую руку, чтобы расстегнуть молнию на брюках, девушка схватила единственное орудие, которое тут можно было отыскать. Бутылку. Агнес замахнулась, но, прежде чем она успела нанести удар, Жерар увидел бутылку и замер на месте.

– Arrete! Стой! – закричал он срывающимся голосом. Потянулся к бутылке, но достал только до запястья Агнес и растерянно замахал руками, так что запонка на правой руке звякнула о золотой «Ролекс». – Разобьешь бутылку – убью!

– Отпустите меня! – крикнула Агнес в ответ.

Все время, пока шла их неравная борьба, она молчала, и теперь голос звучал необычно хрипло. Жерар чуть попятился. «Брюки он все-таки расстегнул», – отметила Агнес, продолжая держать бутылку над головой. Удивительно, какой эффект произвело ее оружие: можно подумать, она выхватила из лифчика автомат и вот-вот изрешетит Жерара.

Он отступил еще на шаг и, понизив голос, забормотал неразборчиво и угрожающе:

– Сейчас же положи ее на место. Немедленно! Слышишь?! Делай, что тебе говорят, это мой ресторан! Sale putain, merde![3]

Свободной рукой Агнес оправила юбку и попыталась запахнуть блузку. Сейчас она была совсем не похожа на ту Агнес, что работала метрдотелем и десять минут назад спустилась в подвал за бутылкой «Шабли» и двумя «Шатонёф дю Пап».

На лестнице послышались шаги, – должно быть, это Филип идет узнать, почему не несут заказанное вино. Наверное, посетители пожаловались, они явно из тех, кто жалуется. Молодые выскочки, стремящиеся произвести впечатление на своих более солидных гостей. Но сейчас Агнес была им благодарна. Жерар вздрогнул. Поспешно одернул пиджак, заправил выбившуюся с одного бока рубашку, машинально взялся за пояс – подтянуть брюки. Без особого результата – мешал живот.

Войдя в маленькое подвальное помещение, служившее винным погребом, Филип остановился. Взглянул сначала на Агнес, судорожно сжимающую бутылку вина, потом на Жерара, лицо которого по-прежнему было красным, хотя и не таким багровым, как раньше.

– Что случилось? – спросил Филип. – Почему так долго? Гости недовольны. – Тут он обратил внимание на бутылку, которую Агнес прижимала к груди, словно гранату с вынутой чекой, и присвистнул: – Ого! «Шато Петрюс» 1990 года… Неужели кто-то его заказал?

Жерар откашлялся.

– Нет, я просто показал мадемуазель Эдин бутылку и объяснил, что она очень дорогая. – Он пристально посмотрел на Агнес.

Та сглотнула слюну, не зная, что сказать. Она понятия не имела, что это за бутылка. Для нее это было оружие, а вовсе не вино, которое подают к тушеной телячьей печени. Осторожно скосив глаза, она прочла надпись на пыльной этикетке, витиеватыми красными буквами: «Chateau Petrus». Сверху, черным цветом, – год. Бутылка выглядела старинной, словно ей лет сто, не меньше. Агнес уже однажды видела это вино, когда нанималась на работу сюда, в «Le bateau bleu»[4], и ее знакомили с хозяйством ресторана. Сколько точно это вино стоило, Агнес забыла, но число было пятизначным, на такие деньги можно купить домашний кинотеатр или хорошую подержанную машину. Жерар выторговал эту бутылку пару лет назад на аукционе в Лондоне, и теперь она ждала, пока какой-нибудь богатый ценитель выложит часть своего состояния за удовольствие отведать драгоценного, почти божественного напитка.

И тут Агнес бросило в дрожь. Не потому, что она поняла, чем именно собиралась размозжить Жерару голову, скорее оттого, что злость и страх начали понемногу проходить. У нее тряслись колени. Она удивилась: оказывается, такое бывает не только в мультфильмах. Ладони вспотели, и она бессвязно забормотала, обращаясь к Филипу:

– Я хотела… положить на место… э-э-э… то есть принести вино…

Осторожно перехватив бутылку, Агнес стала медленно подносить ее к ячейке, где та должна лежать. Жерар и Филип неотрывно следили за каждым ее движением. Никто не произнес ни слова. Вдруг Агнес заметила, что чем дальше она вытягивает руку, тем больше выглядывает бюстгальтер из незастегнутой блузки. Что подумает Филип? Что она пыталась соблазнить Жерара? Свободной рукой Агнес поспешно стянула блузку на груди. И тут бутылка выскользнула из потной ладони и с грохотом разбилась о каменный пол. На тысячу осколков.

Агнес услышала, как тихо ахнул Филип, увидела, как за сотые доли секунды багровое лицо Жерара побелело как полотно. Только расцарапанный нос по-прежнему алел. Сколько длилось молчание, Агнес не знала, но ей показалось, прошла целая вечность, прежде чем она снова заговорила.

– Опа-на, – протянула она, без всякого выражения глядя на Жерара. – А ширинку-то вы не застегнули.

Агнес упала на кровать. Не раздеваясь, скинула в передней туфли и сразу прошла в спальню. Лежа на спине и сцепив руки на животе, она глядела в потолок. «Лампа грязная», – подумала она. Зеленоватый плафон был усеян мелкими черными точками, – наверное, дохлые мухи залетели туда и не смогли выбраться. Печально, конечно. И противно.

Всего лишь половина десятого. Агнес никогда не возвращалась домой так рано. Неудобный график – вечная проблема тех, кто работает в ресторане. Им не дано спокойно посидеть вечером перед телевизором. Когда другие отдыхают, они трудятся. Агнес уже и не помнила, когда смотрела сериалы. «Зато теперь насмотрюсь вволю», – тяжело вздохнула она.

Прощание с «Le bateau bleu» вышло более чем прохладным. Обретя наконец дар речи, Жерар сквозь зубы приказал Агнес немедленно – tout de suite! – покинуть его ресторан. Заявил, что не желает ее больше видеть в ресторане, точнее – он вообще не желает ее больше видеть. Ни в одежде, ни без. И напоследок бросил фразу, которую Агнес, призвав на помощь свой школьный французский и немного фантазии, перевела как «фригидная корова». Сами по себе эти слова ее не особенно задели: за полгода работы в «Le bateau bleu» ей и не такое доводилось выслушивать, она всякого навидалась, и не из-за этого она сейчас лежала, разглядывая дохлых мух и думая, что, наверное, уже никогда не встанет с кровати. Агнес оплакивала свои несбывшиеся мечты.

Как она радовалась этой работе! Впервые получить должность метрдотеля. И в каком ресторане! У нее появился шанс навсегда забыть про жалкую зарплату официантки, сделать карьеру, подняться на следующую ступеньку. Лучший французский ресторан в Стокгольме, да нет, во всей Скандинавии! Даже просто пойти туда на собеседование и то приятно. Вместе с резюме она отослала свою фотографию, как было указано в объявлении, опубликованном в «Дагенс Нюхетер». Перечислила все места работы: от тетиной закусочной, где она помогала с шестнадцати лет, всяких пиццерий, гриль-баров и кафешек до вполне достойных ресторанов, в которых она служила в последние годы. Таких, где подают североморскую треску с овощами в медовой глазури и цыпленка под соусом песто с вялеными помидорами. Если считать с закусочной тети Гуллан, в общей сложности Агнес проработала официанткой почти полжизни, пусть и с небольшими перерывами, и полагала, что заслуживает должность метрдотеля, но получить ее в «Le bateau bleu» – о таком она даже не мечтала.

Вначале Жерар был корректен и обходителен, хотя и немного игрив, как это бывает с пожилыми мужчинами. Его французский акцент казался Агнес симпатичным, и ей даже в голову не приходило, что шеф вздумает претендовать на что-то большее. Ведь он почти ровесник ее отца.

Работа ей нравилась, хоть Агнес знала, что официантки перешептываются у нее за спиной. Понятно, из зависти, ведь ей так повезло. Некоторым людям чужая удача поперек горла. И Агнес делала все, чтобы ее квалификация ни у кого не вызывала сомнений. Жерар подбадривал ее, часто хвалил, а Филип, дольше других проработавший официантом в «Le bateau bleu», помогал практическими советами. Агнес очень старалась и по прошествии первых напряженных недель почувствовала, что начинает осваиваться. Легко и непринужденно она приветствовала посетителей, проводила к столикам, предлагала аперитивы. Подавала сухой мартини, принимала заказы по телефону. Она уже знала, для каких гостей обязательно нужно найти свободный столик, даже если те звонят за пять минут до прихода. Ее работа требовала находчивости, и после случая с известным бизнесменом, который позвонил в пятницу вечером и потребовал через полчаса столик на двенадцать персон, она научилась перетасовывать списки и размещать максимальное количество посетителей.

Она полюбила большой, просторный зал с роскошными хрустальными люстрами, расписным потолком и стенными панелями темного дерева, придававшими ресторану изысканный вид. Несмотря на всю эту роскошь, в зале было уютно. Потертые восточные ковры на полу приглушали звуки, а свет нежно просачивался сквозь белые кружевные, всегда приспущенные гардины, вызывая в памяти старые чешские рестораны, которые Агнес видела в Праге. С потолка свисала модель корабля, давшая название заведению. По легенде, она когда-то принадлежала вдове моряка и была уменьшенной копией судна, на котором в бурю погиб ее муж. Правда это или нет, Агнес не знала. Филип как-то сказал, что Жерар купил корабль в Париже у разорившегося хозяина пиццерии. Хотя, конечно, одно не исключает другого.

В «Le bateau bleu» перебывали все знаменитости, начиная с Улофа Пальме и кончая Робби Уильямсом[5]. Без преувеличения самый известный ресторан в городе, он всегда был заполнен до отказа. Агнес его популярность не удивляла. Она сама однажды здесь ужинала – давно, когда они с Тобиасом только-только познакомились. Он хотел что-то отметить (что именно, она уже забыла, наверное, удачное выступление) и пригласил ее. Агнес до сих пор помнит свой заказ – «steak frites». Когда кавалер посоветовал ей именно это блюдо, она решила, что он шутит. Бифштекс с жареной картошкой… Извините, но она много раз его ела, и вряд ли из этого можно сделать что-то особенное. Но Тобиас настоял на своем, и она не пожалела. Ничего вкуснее она в своей жизни не пробовала. Обслуживание было безупречным, и те несколько часов, что они провели в ресторане, Агнес чувствовала себя принцессой. Влюбленной принцессой.

Подумать только, именно в этот ресторан ее взяли на работу! А потом оттуда выгнали.

Должно быть, она задремала, потому что, когда зазвонил телефон, часы показывали уже половину первого. Потная, заспанная, Агнес шарила рукой возле кровати, пытаясь найти телефон. Она успела снять трубку, прежде чем телефон переключился на автоответчик, и еле слышно произнесла:

– Алло.

– Ты уже дома? А я надеялся… то есть я думал, будет автоответчик. – В трубке стоял ужасный грохот, он заглушал голос Тобиаса. – Ты почему не на работе?

Агнес попыталась собраться с мыслями.

– Я столько раз пыталась до тебя дозвониться.

– Правда? У меня мобильник был выключен. Мы тут устроили маленький сейшен…

«Сейшен!» Он выражается так, словно до сих пор играет в гараже, а ведь уже почти год выступает в рок-шоу Кристера Хаммонда.

– Ты что-то хотела или просто так, поговорить?

– Хотела. – Агнес не знала, с чего начать. Она несколько раз звонила ему с дороги, потом из дома, пока не заснула. Ей хотелось, чтобы он был рядом. Сейчас. Чтобы обнял ее. Успокоил. Сказал, что все будет в порядке и что правильно она разбила бутылку, так этому ублюдку и надо. Жалко, что не об его голову. Тобиас был ей нужен, он единственный мог ее поддержать. Она знала, что все неприятности рассеются, как только он ее обнимет. Его руки помогут ей забыть о мерзких лапах Жерара. Тобиас утешит ее, и она перестанет думать, что всю оставшуюся жизнь ей придется подавать гамбургеры в «Макдоналдсе».

– Я хочу, чтобы ты пришел, – проговорила она наконец сквозь слезы.

– Что?! – заорал Тобиас. – Говори громче! У нас тут небольшая тусовка.

– Ты когда приедешь? – Агнес старалась говорить как можно четче.

В трубке стало тихо, только в отдалении слышались пьяные голоса. Кто-то играл на гитаре, кто-то пел.

– Тобиас, ты меня слышишь? – крикнула Агнес.

– Слышу. Давай созвонимся попозже…

Прежде чем она успела ответить, Тобиас уже сказал «пока» и отсоединился. Временами она его просто не понимала. Зачем, скажите на милость, он звонит среди ночи, если уверен, что ее нет дома, и явно не настроен с ней разговаривать? В общем, утешения она не дождалась, но хотя бы голос его услышала.

Агнес собиралась снять пальто, в котором так и уснула, но телефон зазвонил опять. На этот раз ее «алло» прозвучало более твердо. Голос на другом конце был тот же, но теперь его не заглушал шум. Очевидно, Тобиас отошел подальше от веселящейся компании.

– Привет, это я…

– Что случилось?

Тобиас ответил не сразу. Агнес показалось, что он собирается с духом.

– Слушай, малыш, – медленно начал он, – может, сейчас не самый подходящий момент, но я хочу, чтобы у нас все было по-честному. – Он снова сделал паузу.

Агнес стало нехорошо: неужели у них что-то было «не по-честному»?

– Я не знаю, когда приеду, у меня изменились планы.

– Какие планы? – Стиснув зубы, Агнес поскребла пятнышко, едва видимое на серой шерсти пальто. Ей надоело слушать о продлении гастролей в Хэрнёсанде и дневных концертах в Сундсвалле. Уже не первый раз их поездки продлевались, в ходе гастролей назначались дополнительные выступления. Обычно Агнес относилась к таким задержкам спокойно, потому что желала Тобиасу успешной карьеры, но сегодня не сдержалась.

– Я хочу, чтобы ты приехал!.. Сейчас!.. Мне плохо. Я… – Она опять начала всхлипывать.

– Послушай, не надо усложнять… – Тобиас старался говорить ласково.

Она немного смягчилась, но все равно недовольно проворчала:

– Эти дурацкие гастроли для тебя важнее, чем я.

– Дело вовсе не в гастролях, малыш. – Он замолчал.

– А в чем?

– Я… я познакомился с одной девушкой…

Агнес перестала всхлипывать. Теперь они оба молчали. Потом Тобиас продолжил, старательно подбирая слова:

– Это Ида, из бэк-вокала. Помнишь блондинку с пирсингом на пупке?

Агнес несколько раз ходила на его репетиции и концерты и видела их всех. И бэк-вокал, и подтанцовку, и музыкантов, и вокалистов. Ее даже представили самому Кристеру Хаммонду, королю Rock’n’Show! Но пупок с пирсингом она не запомнила. Зато пару огромных грудей…

Казалось, Тобиас прочитал ее мысли:

– Хотя ты, наверно, пупок не видела, но у нее еще сиськи здоровенные… Реальные такие буфера, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Он рассмеялся, словно пытаясь разрядить обстановку. Но, поняв, что это не помогло, опять заговорил серьезно: – Может, не надо было сообщать об этом по телефону, но я не хочу тебя дурачить. Ты ведь со мной всегда по-честному. И с моей стороны было б нехорошо вести двойную игру, правда?

– Правда, – еле слышно проговорила Агнес. Она не была уверена, что правильно поняла его слова. Он что, решил ее бросить?

– Все остальное обсудим потом, когда я вернусь. Мы еще три недели будем в разъездах, потом сделаем перерыв. Тогда я загляну к тебе, заберу кое-какие вещи, ну и все такое прочее.

– А… а где ты будешь жить? – Агнес искала что-то конкретное, за что можно было бы уцепиться. Какие-то факты.

Тобиас обрадовался ее вопросу. Она не рыдала, не кричала. В общем и целом восприняла все нормально.

– У Иды. Разве я не сказал? Извини. Влюбился, совсем голову потерял! – Он снова коротко хохотнул. – Ты там давай не унывай, малыш, ладно? Ну что особо изменится? Меня и так почти никогда не бывает дома. Ты справишься, Агнес! Ты сильная! – В трубке что-то пикнуло. – Слушай, у меня батарейка садится, надо закругляться. В любом случае по мобильному звонить дорого. Звони мне, если что, а лучше я сам позвоню, когда… – Разговор оборвался.

Какое-то время Агнес продолжала сидеть с трубкой в руках. Она так и не сняла уличную одежду, но ей все равно было холодно. В зеркале напротив она видела свое отражение. Лицо бледное, волосы нечесаные. На щеках потеки туши, глаза красные.

Она медленно стащила с себя пальто, уронила его на пол. Белую форменную блузку даже расстегивать не пришлось – на ней уцелели только две пуговицы в самом низу. Снимая бюстгальтер, Агнес задержала взгляд на своей груди, которую еще никто не называл «реальными буферами». Возле левого соска виднелся синяк. Сувенир от Жерара Каброля. Она сняла юбку и колготки, отвернула одеяло и забралась в постель. Закрыв глаза, Агнес подумала. Про то, какой плохой выдался день. Очень плохой.

Сначала Агнес решила, что накануне выпила лишнего. Симптомы тяжелого похмелья были налицо: головная боль, сухость во рту, ломота во всем теле, провалы в памяти. Яркое зимнее солнце било в окно, заставляя ее щурить сонные глаза. Значит, вчера она забыла опустить штору. Обычно она закрывала окно в спальне, не от солнца, а от соседей по ту сторону двора. Она немного полежала, разглядывая окна их дома. Оконные стекла отсвечивали, и сквозь них ничего нельзя было разглядеть. Зато оттуда, должно быть, ее комната видна как на ладони. Сознавать, что за тобой могут подглядывать, было неприятно. Агнес села в кровати, плотно обернувшись одеялом. Попыталась собраться с мыслями. Спала она плохо, то и дело просыпаясь, и теперь не сразу вспомнила почему. Однако счастливое неведение продлилось лишь несколько минут. События минувшего дня всплыли в памяти. Агнес застонала и снова без сил упала на кровать. Нет, сегодня просыпаться не хочется.

Зажмурив глаза, она зарылась лицом в подушку. Но скоро стало трудно дышать, и Агнес повернула голову набок. Уперлась взглядом в часы, тихо тикавшие на столике возле кровати: вставать еще рано. Сегодня вообще незачем вставать. И так как Агнес не выспалась, не было ничего странного в том, что она снова заснула.

Разбудило ее шуршание газет, которые почтальон просовывал в щель почтового ящика на двери квартиры. На смену утру пришел день, и она уже двадцать семь минут как должна находиться в прачечной.

Конечно, пропустить время стирки – не смертельно, такое с ней и раньше случалось. Хотя, честно говоря, довольно редко. Но сейчас казалось, будто вся жизнь зависит от того, успеет она или не успеет получить на пару часов в свое распоряжение две стиральные машины и сушильный шкаф, в котором, кстати, не намного теплее, чем на Северном полюсе. Пусть она осталась без работы, распрощалась с карьерой, а любимый человек бросил ее ради дуры-блондинки с силиконовыми сиськами, но какой-то порядок в жизни все равно надо сохранить.

Агнес вскочила с кровати и, забыв про соседей напротив, заметалась по квартире в поисках спортивных брюк и майки, по дороге собирая то, что надо постирать. Через шесть минут она уже была готова бежать вниз, в прачечную, с двумя пластиковыми сумками из «Икеи», битком набитыми грязным бельем; в одну из них она сунула пачку «Аякса», рассыпав порошок по прихожей. Мысль о лифте она сразу отбросила, там слишком тесно, с двумя большими сумками не поместиться. Агнес стала спускаться с третьего этажа по лестнице. И только добравшись до подвала, вспомнила, что забыла ключ от прачечной. Обратно наверх. У нее начала кружиться голова. Агнес давно не ела – вчера не поужинала, а сегодня было не до завтрака.

У двери квартиры ей пришлось остановиться и немного постоять, опустив голову. В глазах потемнело. В школе она была самая высокая в классе и худая как щепка, а давление вообще ниже некуда. В восьмом классе она даже упала в обморок на празднике Святой Люсии. Роль Люсии досталась Мари-Луизе, она потом несколько недель злилась на Агнес за то, что та отвлекла на себя внимание зрителей, которое по праву должно было достаться ей, Мари-Луизе, шествующей во главе процессии в короне с электрическими свечками и с благоухающими шампунем «Тимотей» длинными распущенными волосами. Агнес испортила ей весь спектакль – неслыханная дерзость! Мари-Луиза даже заставила Агнес извиниться, причем в довольно унизительной форме. Правда, позже, узнав, что к двадцати двум годам Мари-Луиза успела родить троих детей, Агнес решила, что взяла над ней реванш. Наверное, одноклассница потому так рвалась в королевы, что чувствовала: ее беззаботная жизнь продлится недолго.

Наконец, обливаясь потом, Агнес открыла дверь прачечной и… замерла на пороге. Одну из двух стиральных машин только что включил парень, которого она никогда раньше не видела. Другая уже работала, было слышно, как пуговицы джинсов позвякивают о стекло. Незнакомец посмотрел на Агнес, улыбнулся и сказал: «Привет». Агнес не ответила на приветствие.

– Извините, что вы здесь делаете? – недовольным тоном спросила она.

Парень перестал улыбаться.

– Я?.. Я стираю.

– Это я и сама вижу! Но с какой стати вы стираете в мое время? – Агнес плюхнула сумки на пол. Пачка «Аякса» вывалилась оттуда дыркой вниз, на полу выросла кучка стирального порошка.

– Простите, я думал, время свободно. Там написано, что если в течение получаса никто не пришел…

Агнес не дала ему закончить:

– Но ведь я записалась! Вы же видели на доске мою фамилию. Разве я не могла чуть-чуть задержаться? Вы что, стояли тут с секундомером? И на сколько минут я опоздала? На четыре?

– Прошло уже почти четверть часа. Мне правда очень жаль. Я ни в коем случае не хотел занимать чужое время, просто я…

– Не хотели, но заняли, – как можно язвительней сказала Агнес. Парень выглядел смущенным. – И, кстати, кто вы такой? – Она никогда прежде его не встречала. Квартир в доме было немного, и если б он здесь жил, она бы обратила на него внимание, хотя бы потому, что, в отличие от других жильцов, он был ее ровесником. Однажды она слышала, как две соседки, говоря о Рагнаре Дальберге[6], назвали его «симпатичным молодым человеком». Стоящий перед ней парень, возможно, был на год-два старше, чем она, но уж точно гораздо моложе Дальберга. – Вы живете в нашем доме?

– Недавно переехал. В квартиру на втором этаже. Мне правда очень жаль, что так вышло.

Агнес оглядела наглеца: небритый, непричесанный, жуткие коричневые вельветовые штаны, застиранная футболка серовато-бежевого цвета, банные шлепанцы на босу ногу. Заметив волосы на больших пальцах ног, она с отвращением отвернулась.

– Можно попробовать остановить машину, но, боюсь, не получится. Мы только устроим наводнение, а проблему все равно не решим. – Он вновь попытался улыбнуться, но улыбка быстро погасла: ему стало ясно, что Агнес не намерена поддаваться его обаянию. – Вы можете начать, как только достираются мои вещи. Хотите, я позвоню вам в дверь, когда закончу?

– Нет. – У нее не было ни малейшего желания, чтобы он или кто-нибудь другой звонил ей в дверь. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. – Спасибо за предложение, – буркнула она и вышла из прачечной. Остановилась у висевшей на стене коридора доски, чтобы снова записаться на стирку – свободное время нашлось только через две недели, – и потащила наверх свои переполненные сумки.

Войдя в квартиру, Агнес увидела себя в зеркале. Тушь размазана по щекам, светлые волосы всклокочены, причем не только сзади, над ухом тоже торчит большой вихор. При более счастливых обстоятельствах эту прическу можно было бы назвать «Ночь любви». Столетней давности футболка с надписью «Я хорошею от пива» – подарок лучшей подруги Луссан с намеком на бурную вечеринку, которую они устроили в Дании. На груди два огромных пятна от какао. Брюки, правда, чистые и выглядели бы вполне прилично, если бы она не надела их задом наперед.

С тяжелым вздохом Агнес опустила сумки на пол. Ну и пусть у нее вид как из психушки. Подумаешь, проспала стирку и теперь еще две недели будет ходить в грязных джинсах! В конце концов, все в жизни относительно.

– Девочка моя! Вот так сюрприз! – Мод впустила дочь в прихожую. – И без звонка. Я имею в виду, как хорошо, что ты застала нас дома. – Отступив на шаг, она громко крикнула: – Свен, поднимайся. Агнес приехала!

Через несколько секунд послышался знакомый скрип полированных сосновых ступенек, и в прихожей появился отец. Увидев Агнес, он первым делом подошел к ней и обнял.

– Доченька моя приехала! Вот так сюрприз! Мод, ты знала, что Агнес приедет?

– Не знала. И без звонка…

– Хорошо, что мы оказались дома!

Агнес улыбнулась про себя: сразу видно, что мама с папой давно вместе. Да, она не позвонила заранее, но представить, что в воскресенье после обеда ее родители могли куда-нибудь уйти, было совершенно невозможно. Агнес смогла вставить слово, лишь когда Мод остановилась, чтобы перевести дыхание:

– Решила напроситься к вам на воскресный ужин.

Агнес потянула носом воздух. До ужина было еще далеко, но в доме уже пахло чем-то аппетитным. Ничего удивительного. Мать любила стряпать и в выходные начинала приготовления к ужину чуть ли не сразу после завтрака. Блюда она готовила самые обычные, но получалось очень вкусно.

– Прекрасно! Сегодня у нас на ужин рагу по-флотски, но ему еще нужно пару часов потомиться. Сейчас мы как раз собирались полдничать. Выпьешь с нами кофейку?

– С удовольствием.

– Пойдем, моя девочка! Свен, поставь на стол еще одну чашку! – Мод обернулась к Агнес. – А может, ты предпочитаешь пить из стакана? Маделен теперь всегда пьет кофе из стакана. Хотя, по-моему, это неудобно, правда? И как ей только не горячо?

– Конечно, из чашки лучше. – Агнес сняла куртку и вслед за матерью пошла в кухню. – Как дела в Лэннинге? – Она огляделась. После ее отъезда отсюда, почти десять лет назад, в доме мало что изменилось. Новым в кухне был только настенный календарь торговой сети «Ика». Календарь на этот год, потому и новый. Январскую страницу украшала заснеженная ветка рябины.

– Все по-старому. – Мод кинула взгляд в сторону мужа. – Все как всегда. Правда, Свен?

Свен утвердительно кивнул и, помолчав, добавил:

– За исключением центра. На Стрёмгатан сделали одностороннее движение. – Он недовольно поморщился.

– Правда?

– Не понимаю, зачем это нужно. Теперь, чтоб поставить машину на площади, приходится объезжать целый квартал.

– Действительно глупо. – Агнес с трудом удержалась от иронического комментария. В Стокгольме из-за одностороннего движения приходится от Аспуддена до Эстермальма ехать через аэропорт «Арланда». Объехать один квартал – разве это крюк? Перебравшись в столицу, Агнес почти не садилась за руль, в этом не было никакой необходимости. Большинство ее стокгольмских знакомых даже прав не имели. В Лэннинге права были у всех.

– Не понимаю, о чем думают эти политики. – Отец всегда так говорил. Политики несли ответственность за все. По крайней мере, за все плохое.

– А в остальном как?

– В остальном – как обычно, – подытожила Мод.

В это было легко поверить. Лэннинге – небольшой город. Даже не город, а городишко, заводской поселок. То, что жители называли центром, – это, по сути, всего две улицы с одинаковыми старыми деревянными домами и немногочисленными трехэтажными кирпичными, построенными в шестидесятые, пору расцвета Лэннинге. И центральная площадь, которая служит автостоянкой. Хочешь встретить знакомого – иди на площадь. Или в кафе «Роландс». По субботам незачем было договариваться о встрече с друзьями, все собирались в этом кафе. Где же еще? По крайней мере, так было раньше, когда они учились в школе. Теперь у большинства ее приятелей свои семьи, дети и вряд ли есть время сидеть в кафе. Ну и ладно. Агнес ни с кем из них особенно не общалась и в центре Лэннинге уже давно не бывала.

Приезжая к родителям, она редко покидала их дом на окраине городка. Иногда только выбиралась навестить школьных друзей, но в последнее время все реже и реже. Поддерживать отношения стало сложнее. Кроме Агнес, только у одной девушки из их класса до сих пор не было детей. Девушка эта, по общему мнению, была странной – не то лесбиянка, не то что-то еще, по крайней мере, на это намекали некоторые одноклассники, когда Агнес виделась с ними незадолго до Рождества. В принципе Агнес ничего не имела против детей, ей хотелось стать матерью. Но попозже. Несколько раз она в шутку заводила разговор на эту тему с Тобиасом и поняла, что он тоже не торопится стать отцом. По его словам, сначала нужно насладиться жизнью, поездить, повеселиться. Агнес была с ним согласна, у нее же есть Тобиас, а у него – она. Все остальное придет в свой срок, можно не спешить. Так она думала тогда. Теперь все изменилось.

Отец налил кофе, мать протянула Агнес блюдо с «тигровым» кексом. Агнес взяла самый большой кусок, сделала глоток кофе.

– А как дела у Мадде? – тут же спросила она. Хотелось оттянуть момент, когда придется рассказывать о себе. Она приехала сюда, чтобы немного успокоиться, убедиться, что хотя бы у других все нормально. Про свои неприятности она и так беспрестанно думала все последние дни. Ей нужна передышка.

– Хорошо. Работает все там же, в детском саду. Мне кажется, ей нравится. А ты, Свен, как думаешь?

– По-моему, тоже. Не слышал, чтоб она жаловалась.

– Есть, правда… Нет, лучше пусть она сама тебе расскажет.

– О чем? – Агнес с любопытством посмотрела на мать, та в свою очередь вопросительно взглянула на отца. Свен пожал плечами. – Да говори же!

– Ну… – неуверенно начала Мод.

Агнес перебила ее:

– Что, она забеременела?

– Нет, – чуть натянуто рассмеялась Мод. Агнес знала, что они с отцом мечтают о внуках. – Нет, но они с Юнасом решили съехаться.

– Так ведь они давно вместе живут.

Маделен уже несколько лет как практически переселилась к Юнасу, его мать отдала им комнату на нижнем этаже своего дома.

– Да, конечно. Но теперь все по-настоящему. Они покупают собственное жилье.

– В Фредриксбю, – добавил отец. – Один из этих новых таунхаусов.

Агнес задумчиво кивнула:

– Надо же. Здорово.

Мод, видимо ожидавшая более восторженной реакции, принялась описывать квартиру:

– Два этажа, сто двадцать метров, гараж. И небольшой участок перед домом, кажется, пятнадцать квадратных метров. А сзади побольше… Сколько же? Метров сорок, наверное.

– Думаю, для них это в самый раз, – подхватил отец.

«В самый раз для чего? – подумала Агнес. – Для тихой жизни с мужем, двумя детьми, золотистым ретривером, „вольво-комби“ и работой в детском саду на три четверти ставки?» Нет, Агнес не презирала младшую сестру, выбравшую себе такую жизнь, но все равно невольно радовалась, что сама сделала в свое время другой выбор.

– Мы обещали им помочь с участком, – продолжила мама. – Они ничего особенного не хотят: так, перед домом душистый горошек, может быть, ноготки, дигиталис… а сзади грядка с зеленью, несколько кустов смородины…

Агнес перебила ее. Ей трудно было представить, чтобы Мадде и Юнас высказывали какие-то пожелания насчет цветов и петрушки с укропом. Сестра интересовалась садоводством еще меньше, чем сама Агнес, если такое вообще возможно.

– А как Юнас? – перевела она разговор на другую тему. – Как у него дела? – С одной стороны, ей не хотелось обсуждать предстоящие посадки, с другой – она была еще неготова к неизбежным расспросам о собственной жизни. – Все там же, на заводе?

В кухне на мгновение стало тихо, и Агнес заметила, как мама снова кинула взгляд на отца. Свен откашлялся.

– Пока да.

– Что значит «пока»?

Конечно, Юнасу всего двадцать семь, но даже мысль, что он может уйти с завода, казалась Агнес нелепой. Она и переспросила-то полушутя. Юнас работал сварщиком с тех пор, как закончил школу. Иногда ворчал, грозился уйти, но и он сам, и все остальные знали, что этого не случится. Работа на заводе определяла образ жизни, который за три поколения проч но вошел в сознание обитателей Лэннинге как единственно возможный. Механический завод Лэннинге был для города примерно тем же, чем Иисус для Шведской церкви. Одно без другого просто не мыслилось. Недаром по-шведски сокращенное название завода – «LIV» – совпадало со словом «жизнь».

Сама Агнес не попала на завод, можно сказать, чудом. Там работали мать с отцом, и Агнес наверняка устроилась бы на каникулы туда же, если б не тетя Гуллан: ей понадобилась помощница в закусочной. Когда бы не это, Агнес после окончания школы пошла бы на завод подзаработать, затем ее попросили бы еще ненадолго остаться, потом предложили постоянную работу… а там, глядишь, – и десять лет пролетело! Агнес не любила про это думать, она довольна своей жизнью, вернее, была довольна еще четыре дня назад. Ей было приятно сознавать, что она сделала самостоятельный выбор и идет по жизни своим путем, вопреки ожиданиям провинциального городка.

Другое дело Мадде. Она всегда говорила, что не станет работать на заводе. Зная ее упрямство, никто не удивился, когда она устроилась в детский сад. А то, что избранником сестры стал «заводской», было ее маленькой уступкой обществу, с презрением относящемуся к тем, для кого работа на заводе недостаточно хороша.

– Ему, наверное, придется уйти… – нарушил молчание отец. – Конечно, не по своей воле.

Агнес вопросительно посмотрела на родителей. Она явно упустила что-то важное.

– Ты вчера новости не видела? – спросила мама.

Агнес помотала головой: вчера она весь вечер прорыдала в жилетку своей лучшей подруги и поздно вернулась домой.

– Они собираются закрыть завод.

– Что?! – Агнес чуть не выронила чашку. Если б она услышала, что в Швеции упраздняют монархию, она бы и то меньше удивилась. – Как они могут закрыть завод? И кто это «они»?

– Американцы.

– Как же так, они ведь только недавно его купили!

– Шесть лет назад, – уточнила Мод. – Вроде бы оказалось нерентабельно.

– Чушь какая-то! Завод всегда приносил прибыль! Наверное, сами новые владельцы что-то не так делали.

– Возможно, но «Сааб» решил не продлевать контракт… Говорят, мы не выдерживаем конкуренции в новых условиях. Мол, времена меняются…

– Уму непостижимо. Они что, приехали сюда из Америки и купили наш завод только для того, чтоб его закрыть?! – Агнес была вне себя. Она даже не заметила, что назвала завод «нашим». – И что же, он весь закроется?

– Нет, здесь останется конструкторский отдел, а производство перенесут в Эстонию, – объяснил Свен.

– В Эстонию?! Да что ж это такое! Как можно взять и перенести завод в Эстонию? А что будет с Лэннинге?

– Боюсь, что ничего хорошего, – вздохнула Мод. – На этой неделе намечается демонстрация, но, по-моему, это вряд ли поможет.

Агнес молча смотрела на родителей.

– А как же вы? – спросила она наконец. – Вас тоже уволят?

Свен ответил не сразу.

– Формулировка немного другая. – Он достал из кармана платок и шумно высморкался. – Всем, кому больше пятидесяти пяти, предлагается досрочно выйти на пенсию. Условия довольно хорошие. Конечно, в деньгах потери немаленькие, но пилюлю постарались подсластить как могли. Кто захочет, может пройти переподготовку или…

– Нам это предложили еще в прошлом месяце, так что мы догадывались, к чему идет дело. Слухи ведь давно ходили, только руководство предпочитало отмалчиваться.

– Досрочная пенсия! – фыркнула Агнес. – И что, вы больше не будете работать? Вам до пенсии целых десять лет! Вы не должны на это соглашаться!

Она редко выходила из себя, по крайней мере когда дело касалось ее лично. Но сейчас несправедливо поступили с ее родителями. С ее папой и мамой, которые никогда не делали ничего плохого, не переходили улицу на красный свет и не сплетничали о соседях, даже о тех, кто пьянствовал и заводил шашни на стороне. Агнес была в ярости. Как можно быть такими жестокими с людьми, которые всю жизнь старались делать только добро? Она переводила взгляд то на отца, то на мать.

Мод негромко откашлялась:

– В общем, мы уже подписали все бумаги.

В кухне стало тихо. Нет, это уже слишком. Агнес просто не знала, что сказать. Потом снова заговорила мать:

– У меня уже несколько лет болят колени, а папе до пенсии не так уж долго осталось. Мы много думали и, когда свыклись с этой мыслью, даже почувствовали облегчение. В конце концов, мы столько лет проработали.

– Конечно, мастером я хорошо зарабатывал, – добавил отец, – но все-таки возраст дает себя знать…

– Я думаю, совсем не плохо пожить несколько лет в свое удовольствие, пока силы есть. Может, у нас даже получится купить себе квартирку в Испании, как у Гуллан… – Мод смотрела на Агнес умоляющим взглядом. – Гораздо хуже молодым, таким как Юнас… – На лице матери появилось тревожное выражение.

– Ничего, что-нибудь придумает, – сказал Свен. – Он парень способный и предприимчивый. Взять хотя бы гольф-клуб. Если б не Юнас, не было б у нас в Лэннинге ни клуба, ни чемпионата по мини-гольфу. Уверен, если хорошенько поищет, он найдет себе работу.

– Сколько человек будет уволено? Четыреста?

– Триста восемьдесят два.

– Выходит, не один Юнас станет искать работу, а сразу триста восемьдесят два человека… – Агнес покачала головой. – А как они собираются покупать дом, если Юнаса увольняют? У Маделен не такая уж большая зарплата.

– Мы обещали им свое поручительство. – Свен строго взглянул на Агнес и, предупреждая возможные возражения, добавил: – Мы и тебе готовы помочь, если когда-нибудь потребуется.

Помолчав, Агнес спросила:

– А вы сами? Что вы теперь будете делать? Когда вы увольняетесь?

– Через три недели.

– Господи! Так скоро!

– Да, чем раньше увольняешься, тем лучше условия.

– Какое свинство!

Мать сделала вид, что не расслышала. Она не привыкла жаловаться. Все, что ни делается, к лучшему – таков был ее девиз.

– Нам это даже удобно. Снег сойдет, и мы сразу сможем заняться обрезкой. Правда, Свен?

– Да, в этом году предстоит много работы. Прошлым летом белый налив совсем не уродился. Думаю, пора нам эту яблоню основательно омолодить.

– Не говоря уж о черешне и крыжовнике…

Агнес вздохнула. Родители вновь оседлали своего конька. На эту тему они могли говорить часами. Сад у них был небольшой, обычный приусадебный участок, но они им очень гордились. В своей любви к саду они заходили так далеко, что Агнес начинало казаться, что он для них словно третий ребенок. Не то чтобы Свен и Мод думали о своем саде больше, чем о дочерях. Нет, они любили и ее, и сестру, но сад любили не меньше. Когда мать с головой ушла в рассуждения о первоцветах и плетистых розах, Агнес привычно отключилась. Она в этих делах совсем не разбиралась. Садоводство интересовало ее не больше чем шитье, вязанье или старые автомобили. Да нет, наверное, даже меньше.

Мать с отцом продолжали говорить. Было видно, что, выйдя на пенсию после более чем тридцати лет трудовой жизни, родители легко найдут себе занятие. Хоть это утешает. Но новость, что и говорить, ужасная. Как город переживет такой удар – неизвестно. Агнес умолкла, задумавшись, пока наконец мать не прервала ее размышлений:

– Да куда ж это годится! Говорим, говорим – и все о грустном. Столько на тебя, бедняжку, сразу вывалили. Хватит, давайте лучше поговорим о чем-нибудь хорошем. Расскажи нам про свою новую работу, Агнес! И про Тобиаса.

Агнес никогда не хватало уверенности в себе. Безусловно, с получением должности метрдотеля в «Le bateau bleu» ее самооценка несколько повысилась, однако после плачевного финала упала до рекордно низкого уровня. Агнес даже не могла заставить себя сходить в службу занятости. Как она будет отвечать на вопрос о последнем месте работы? Какие рекомендации предъявит? Не может же она в своем резюме ничего не писать про последние полгода? Как бы ей этого ни хотелось. А если все-таки дело дойдет до собеседования, обязательно придется объяснять, почему она ушла. И что она скажет? «Меня выгнали потому, что я отказалась спать с шефом!» Кто в это поверит? Или того хуже: «Я разбила бутылку „Шато Петрюс“». О-ля-ля! Такого. Не. Бывает. Кроме того, в ресторанных кругах уже наверняка обо всем известно, тут слухи распространяются быстро. Жерар, конечно, не пожалел черной краски, расписывая всем, кому не лень слушать, злобный характер и профессиональную непригодность Агнес. К тому же ему принадлежит не один только «Le bateau bleu», в его империю входит большинство фешенебельных ресторанов города. Тех самых, в которых она мечтала работать.

Не хотелось снова бегать между столиками во второразрядном заведении, где на кухне царят такие порядки, о которых посетителям лучше не знать. Но работу искать придется именно в подобных местах, по крайней мере пока не забудется история с бутылкой. Там хозяева не станут интересоваться ее послужным списком. Достаточно иметь более или менее стройные ноги, чтобы тебя взяли разносить антрекоты и филеминьон посетителям, которым все равно что есть – хоть дохлую крысу с картофельным пюре, лишь бы к ней подали крепкого пива. Это она уже проходила. Потребовалось время, чтобы выбраться оттуда, и теперь было горько сознавать, что опять приходится начинать сначала. С тем же успехом можно пойти в «Макдоналдс» жарить гамбургеры. Если ее туда возьмут.

А еще она скучала по Тобиасу. Так сильно, что щемило сердце. Конечно, она злилась на него, и все равно ей ужасно хотелось ему позвонить. А вдруг это всего-навсего недоразумение? Она была даже готова простить ему Иду. Что поделать, такие вещи случаются, а с его работой искушения подстерегают на каждом шагу, Агнес это понимала. Но Луссан запретила звонить Тобиасу. Сказала, что самолично отправит Агнес в сумасшедший дом, если та хотя бы даже вспомнит номер бывшего бойфренда. Луссан успокоилась, только когда Агнес, положив два пальца на Библию, поклялась не звонить ни при каких обстоятельствах. Теперь ее связывало это обещание, а может, срабатывал некий таинственный инстинкт самосохранения. Хоть он у нее и недостаточно развит, если верить Луссан.

Агнес держалась молодцом и не звонила, однако не говорила подруге, что каждый вечер, ложась спать, кладет на подушку фотографию любимого. Раньше эта фотография висела на стене напротив кровати, теперь Агнес сняла ее, чтобы Тобиас был поближе. Иначе, погасив свет, она не видела ничего, кроме расплывчатого контура.

Вот и сейчас она лежала и разглядывала портрет Тобиаса: длинные каштановые волосы, зеленые глаза, красиво очерченный подбородок, покрытый легкой щетиной. Агнес шептала ему, как она его любит, как у них все будет хорошо, только бы он к ней вернулся. Старалась отогнать ревность, но это ей плохо удавалось. Крепко зажмурив глаза, она представляла Тобиаса таким, каким увидела его впервые.

Он выступал со своими ребятами в «Трех ящиках пива», кабачке, в котором начинали чуть ли не все рок-группы. Большинство из них там же и заканчивали свою карьеру, но кое-кому выпадала удача, и они добивались известности. Группа Тобиаса «50 Million Fortune» к числу последних не принадлежала. Она распалась спустя несколько лет, когда стало ясно, что ни одной студии звукозаписи не нужна их музыка – смесь мелодичного хард-рока и гремучего гаражного панка. Музыкой продолжил заниматься только Тобиас. Для их группы он был слишком хорошим гитаристом, его даже иногда приглашали подыгрывать на записи в студии. А потом, примерно год назад, предложили работать в музыкальном шоу Кристера Хаммонда «Millenium of Rock – the Greatest Rock Show Ever»[7].

В тот вечер Агнес попала в «Три ящика» случайно. Зашла послушать знакомых ребят из Лэннинге, которые играли поп в стиле «Кардиганс» и мечтали покорить мир. Но оказалось, она перепутала число. Агнес решила остаться, раз уж пришла, поглядеть, что это за «Форчун» такой. Осталась – и не отрываясь смотрела на сцену все время, пока длилось выступление. Вокалист, который еще играл на гитаре, был словно младший брат Ноэла Гэллахера из «Оазиса». Только симпатичней, и брови не сросшиеся. Длинная челка закрывала один глаз. Майка плотно облегала худощавый, мускулистый торс. Немного кривоватая улыбка. Широко расставленные ноги.

Когда выступление закончилось и музыканты ушли со сцены, Агнес нарочно задержалась. Ей показалось, гитарист тоже смотрел на нее как-то особенно. Она никогда не была ничьей фанаткой и не знала, как себя вести в подобной ситуации. Просидев около часа с бокалом пива, которое она старалась пить как можно медленней, Агнес решила, что пора уходить. Музыканты больше не появлялись, оставаться дальше в опустевшем зале было неловко. Она не спеша направилась к выходу.

1

Чертовка! (фр.)

2

Милая (фр.).

3

Ты, грязная шлюха! (фр.)

4

«Синий корабль» (фр.).

5

Улоф Пальме – шведский политик, с 1969 по 1976 г. занимал пост премьер-министра. Убит в 1976 г. Робби Уильямс – известный английский поп-певец.

6

Рагнар Дальберг (род. 1943) – популярный в 1970–80-х гг. телеведущий.

7

«Тысячелетие рока – величайшее рок-шоу в истории» (англ.).